В начале 70-х в нашем районе базировались три ВИА: в Кожухово - "Наваждение", солист которой впоследствии с успехом пел в "Землянах", у метро "Автозаводская" - "Персики" и на Новоостаповской улице - "Трояне". Каждая из них репетировала в красном уголке местного домоуправления (ЖЭКа), и там же давала концерты. Периодически их приглашали выступить на вечерах в школах района и на свадьбах в "образцовых" пельменных.
Виталик Янев был организатором и душой ансамбля "Трояне", сам Виталик играл на органоле, подарке отца в последний визит в Союз. Появление Янева в зале всегда сопровождалось восторженным гулом многочисленной аудитории. Редко звучал одинокий голос человека, впервые попавшего на концерт: "А это что за баба на клавишных?". Местные знатоки с удовольствием объясняли: "Чудак, это ж Виталик - болгарин!". У Янева были шикарные, густые темно-пепельные волосы длиной до пояса и безусое скопческое лицо.
Отец Виталика, служивший в представительстве БКП при ЦК КПСС , женился на москвичке, и у них родились два сына. Спустя непродолжительное время "крепкая" советско-болгарская семья распалась. Отца отозвали на родину, с собой в Софию он забрал младшего сына, а Виталика оставил маме, но обязательно навещал каждый приезд в Москву.
Виталик проживал с мамой и бабушкой в огромной трехкомнатной квартире в сталинском доме на углу улиц Шарикоподшипниковской и Ленинская слобода. В застекленной лоджии Янев устроил фотолабораторию, где для друзей печатал фото зарубежных рок-групп и поп-идолов, переснятых из заграничных журналов. В квартирах многих знакомых, и не только в нашем районе, я еще долго встречал целые панно из Яневских фотографий. У меня в комнате они занимали обе двери стенного шкафа от пола до потолка.
Окончив школу со скрипом из-за "идеологических" противоречий с директрисой - её возмущал "несоветский" облик Янева - он устроился на почту разносить утренние телеграммы. Не одна бабулька начинала мелко креститься, открыв дверь и увидев необычного почтальона. В свободное от основной работы время Виталик удачно "утюжил" Красную площадь и ее окрестности: иностранцы с удовольствием шли на контакт с нестандартно выглядящим "представителем советской молодежи". "Центровые утюги" за конкурента его не держали: Виталик, в основном, охотился за дисками и музыкальными журналами и только изредка за шмотками. Пару раз за этим неблаговидным, "позорящим звание советского человека" занятием его задерживали "люди в штатском", но, поняв, что стандартные меры воздействия: исключение из института или комсомола, его не пугают, и выяснив родственные связи, отстали и больше не трогали.
На "Стрит" Виталик выходил редко, а вот на "сейшена" приходил всегда и приносил самодельную деревянную трещотку. Москвичи моего поколения, посещавшие полуподпольные концерты рок-групп 70-х, наверняка помнят всегда сидевшего в первых рядах "чувака" с трещоткой и "водопадом" волос по пояс.
В 70-е годы прошлого века местом встречи московской "неформальной" молодежи был "Стрит", она же улица Горького и "Калина" - Калининский проспект. И конечно же, встречались на "сейшенах": полуподпольных концертах рок-групп, проходивших в институтских ДК, и других не всегда приспособленных для этого помещениях. Большинство завсегдатаев стрита и "сейшенов" были знакомы между собой, хотя бы шапочно. "Система" московских хиппи, "близко к тексту" показанная в фильме Сукачева "Дом Восходящего Солнца", составляла только небольшую часть московского "андеграунда". В каждом районе Москвы присутствовала группа друзей - единомышленников со своими лидерами, периодически выходивших пообщаться на "стрит" и регулярно посещавших "сейшена": на Варшавке - "Ра", "Гандель", "Гизов" и пр.; на Речном Вокзале - "Азазелло" с компанией, перечислять можно долго. Как правило, всех объединяла неумеренная длина волос, джинсовый "прикид" и своеобразный сленг, различающийся от района к району.
Такая компания собиралась и в кафе "Русский Чай" на проспекте Мира: самым ярким в ней был "Шава". Восточного красавца Шаваша, сына иммигрировавшего иранского диссидента , везде можно было узнать по заметной издалека копне вьющихся черных волос. Его обычно сопровождала красавица жена Ленка с длинными волосами цвета спелой пшеницы и лучший друг, портняжка "Джизус", с не менее выдающейся русой шевелюрой.
Длинные волосы в то время являлись определенной статусной деталью "неформалов" мужского пола. Обладатели ими гордились, и за них же подвергались репрессиям: их ловили дружинники и насильно стригли. Меня отец постоянно предупреждал о раннем облысении, а охрана регулярно не пускала на территорию МАИ под предлогом отсутствия сходства с фото на пропуске.
Как то раз в "Русский Чай" зарулил Мишка"Нильсон", которого в московском "андеграунде" знали все: и "система", и "стритовые", и "сейшеновые", а также все сотрудники милиции центра Москвы. Длинноволосый (естественно!) Мишка был очень приметным: выше среднего роста, красавец- "скандинав" с синими глазами и тяжелой челюстью. Но прежде всего, внимание привлекал его тяжелый и бескомпромиссный взгляд. Отец "Нильсона", Петрович, был зав. Отделом МГК КПСС. Мишка постоянно находился с ним "в непримиримых контрах", периодически дело доходило до рукопашной, и отец регулярно "укладывал" строптивого сына в "психушку". "Лечение" там стоило Мишке трех четвертей шевелюры; после уколов аминазина, трифтазина и других запрещенных к применению во всем мире "лекарственных препаратов", пряди волос просто оставались в руке, когда он проводил ладонью по голове.
Прихлебывая из чайной чашки портвейн, "Нильсон" услышал неявно обращенную к нему похвальбу "Шавы" о длине и пышности собственной прически: "Такого клевого "хаера", как у нас с Ленкой, больше нет ни у кого. В Москве уж точно! ". Стараясь задеть Мишку, "Шава" играл с огнем. "Нильсон", подойдя вплотную к столику, за которым стояли "Шава" с женой и "Джизус", задал вопрос в лоб: "Слабо остричься, если я приведу на следующий "сейшн" чувака, у которого "хаер" длиннее, чем у Тебя и жены?". Заносчивый "Шава" отрубил: "Я и Ленка сразу обреемся наголо!". Но не подколоть не мог: "Одно условие: только чтобы "хаер" погуще твоего был!".
Через неделю во Втором Меде состоялся предотъездной "сейшн" Лермана с "Машиной времени". Мы "с группой товарищей" проникли в здание на Пироговке через окно туалета второго этажа, забравшись наверх по водосточной трубе. Методы и способы прохода на мероприятия разнились в зависимости от места, где проходил концерт, выступающей группы и сроке оповещения о концерте. При заблаговременном звонке всегда можно было найти кого-нибудь в нужном ВУЗе или договориться со знакомыми музыкантами. Но здесь был случай экстренный: кто-то наверху "прощёлкал клювом", и собирающемуся эмигрировать Лерману разрешили выступить.
В большой, амфитеатром, аудитории собрался весь цвет московского "андеграунда": в зале сидели, стояли и висели на какой-то лепнине, и даже на антресолях, лежало несколько человек. После первого отделения с "Машиной Времени", "пипл" с нетерпением ждал выступления "отъезжанта". В перерыве "Нильсон" подвёл Янева к "Шаве" с компанией.
Ещё в школе Виталик убирал волосы за уши и прятал под воротник рубахи. Привычка сохранилась: перед "Шавой" стоял ничем не примечательный застенчивый "чувак" в белой джинсовой куртке. Не успел "Шава" произнести ни слова, как Янев расстегнул куртку и расправил волосы. Ленка, жена Шаваша, открыла рот, все вокруг очумели! Грива Виталика доходила до пояса! Такому водопаду волос могла позавидовать любая западная рок-звезда.
На следующее утро Шаваш с Ленкой в присутствии многочисленных свидетелей обрились наголо! Жену "Шавы" мне было искренне жаль.
Примерно через месяц после этих событий мы с моим другом и соседом "Малышом", товарищем по юношеским игрищам и забавам, ехали в трамвае на Таганку в гости. В районе Абельмановки в вагон зашёл мальчуган и сразу радостно кинулся к "Малышу". "Знакомься, это Ванька!", - представил его "Малыш": "Вместе учимся". Я смотрел на Ивана как завороженный: его густые темно-рыжие волосы были заправлены под ремень джинсов и торчали из-под него ещё сантиметров на пятнадцать!