Жарким летом в конце июля второй половине 70-х Шура со приятелем Костей "Моськой" традиционно поехали отдыхать в Гурзуф.
В этот раз с жильём им здорово повезло: за полтора рубля на двоих они сняли беседку, стоящую в глухом углу хозяйского сада, густо заросшего одичавшими плодовыми деревьями. Участок располагался в самом центре поселка, на Фонтанной, практически у "Пятака". Половина крыши у беседки давно провалилась от времени, зато под ее уцелевшей частью возвышался огромный трёхспальный диван, когда-то, видимо, складывающийся. Под проломом стоял старинный и изрядно обветшавший обеденный стол на львиных лапах, остаток былого величия из разграбленной дворянской усадьбы. К столу привалились две колченогих табуретки, этим вся меблировка временного жилья и ограничивалась. Вещи и документы хозяйка предложила хранить в её доме, находившемся на другом конце участка.
Сразу после обустройства друзья заключили между собой устный договор: первый, "снявший" симпатичную "морковь", сразу ставит другого в известность и "забивает" диван на грядущую ночь. Второму придётся подыскивать себе иное место ночлега, что в условиях Гурзуфа того времени, не составляло особых трудностей. Соотношение женского отдыхающего контингента к мужскому обычно составляло 4:1, но иногда превосходство достигало семи.
Оба приятеля, абсолютно между собой несхожие, пользовались большой популярностью у курортниц.
Крепкий и рослый Шура обладал наружностью добродушного викинга, облик дополняли кошачьи усы, и тягучий , опять-же, как у кота, голос. Сходство с любимым героем советского фильма про Буратино добавляли круглые чёрные очки, как у кота Базилио. Говорил он немного, но всегда очень доходчиво. На отдых Шура обычно надевал джинсы и джинсовую куртку без рукавов "третьего срока носки", но при этом, невзирая на бурный отдых, всегда выглядел удивительно ухоженным, как будто, только что вылез из стиральной машины.
"Моська", типичный представитель московской грузинской диаспоры, выглядел соответствующе: чеканный медальный профиль, светло-серые глаза и буйная тёмно-русая шевелюра. Одетый всегда исключительно щёгольски, аккуратностью не отличался. На супермодных шмотках во множестве имелись прожжённые дырки от сигарет, кое-где отсутствовали пуговицы и прочие "мелочи", на которые Костя внимания не обращал. Студент ИнЯза, Костя отлично владел разговорной речью, и, слегка выпив, говорил - не остановишь. А принимая во внимание грузинский гонор, браваду и тягу к широким жестам, "Моська" не страдал отсутствием женского внимания.
В Гурзуфе оба друга- москвича охотно пользовались повышенной востребованностью у приезжающих со всего Союза отдыхающих девиц и девчонок. В те годы никто особенно не рассчитывал на возможное бракосочетание, как следствие курортного романа, но всегда полезно заиметь в столице "милого дружка", к которому можно заселиться на пару-тройку дней во время деловой поездки в Москву на закупки дефицита, и, таким образом, совместить приятное с полезным!
В это время первая, тогда ещё будущая, жена Шуры - Марина, трудившаяся в УПДК (За этой неизвестной большинству советских граждан аббревиатурой шифровалась внешнеторговая организация, обеспечивающая работу Дипкорпуса и инофирм на территории СССР ) была командирована в Крым сопровождать зарубежную делегацию. Воспользовавшись счастливым стечением обстоятельств, Марина, разместив интуристов в гостиницу, отпросилась на сутки у своего руководства проведать жениха сразу по приезду в Ялту.
Зная по отрывочным рассказам Шурин режим отдыха, и предполагая скудный рацион питания, Марина, желая порадовать любимого, купила на Ялтинском базаре два килограмма розовых крымских помидоров, которые Шура предпочитал всем остальным овощам и фруктам.
Приехав к вечеру в Гурзуф, Марина быстро нашла жениха на аллеях в компании друзей за употреблением веселящих напитков. Шура, не обожавший сюрпризов, несколько удивился неожиданному визиту. Но, после разлуки чувства взыграли с новой силой и, закупив по пути домой портвейну, молодые двинули в беседку. Бурно отпраздновав неожиданный "реюньон", и закусив "Массандру" любимыми розовыми, Шура с Мариной проследовали к дивану.
Перемежая несколько раз "романтический" отдых с перекусами молодые, наконец, угомонились и окончательно отошли ко сну. Правда, предварительно Шура бережно разложил оставшиеся полтора килограмма любимых "яблок любви" на столе, тщательно отследив, чтобы они не касались друг друга во избежание порчи.
Внезапность Марининого приезда и радость встречи вкупе с употреблённым портвейном отрицательно повлияли на Шурину память - он напрочь забыл, что ещё утром Костя предупредил его, что познакомился с исключительной минской "морковью", задорной и весёлой, и сегодня у них намечена "ночь любви" со всеми вытекающими.
Появившись в беседке около 12 ночи вместе с минчанкой, "Моська" был неприятно удивлён, увидев, что заранее забронированное ложе вероломно оккупировано. Хорошо знакомую ему Марину Костя в кромешной тьме не узнал и очень обиделся на друга, нарушившего договор.
"Моськина" месть нарушителю "конвенции" была по-иезуитски коварной: он надкусил каждый помидор, сохранив их шахматный порядок. После чего вместе с задорной "морковью" отбыл осуществлять "таинство любви" на городской пляж.
Шура, исходя из своего хронотипа, являлся ярко-выраженной "совой", да и Марина любила "придавить ухо", поэтому молодые проснулись ближе к двум часам дня. Полуденное солнце ярко светило через пролом в крыше, нагревая жаркими лучами лежащие на газетке и уже подгнивающие помидоры. Более подлого удара Шуре ещё никто не наносил. Часть помидоров пришлось выкинуть, остальные срочно доесть.
Меж тем изобретательный Костя уже утром расписал картину мести всем присутствующим на аллеях в ярких подробностях.
После этой истории прозвище "Помидор" приклеилось к Шуре намертво. Правда, называть его так в глаза решались немногие. Марина стала, соответственно, "Помидорихой". Этого "псевдонима" не избежала и вторая жена, Татьяна. Они обе сильно раздражались, но гурзуфские приятели Шуры величали их именно так.
Луковица и крутые яйца.
В начале 80-х в сентябре мне на службу позвонил "Помидор" и недужным голосом прогнусавил: "У меня в животе сильные рези! Что делать?". Друзья регулярно обращались ко мне по разным медицинским вопросам, памятуя, что я, в силу неуёмной любознательности посещал лекции и семинары в 3-м Меде, когда моя жена Галка, ныне врач Скорой помощи, проходила обучение. Изрядно поднатаскавшись по тематике Гиппократа и Авиценны, я всегда с радостью помогал советом, если мог.
Изложение Шурой своего "анамнеза" потрясло меня до глубины души. Я думал, что меня уже невозможно чем-либо удивить после полуфантастических, но при этом абсолютно реальных, баек Игоря "Бамбины", известного среди друзей под прозвищем "Секрет великого рассказчика". Но эскапады такого уровня от "Помидора" я никак не ожидал и разглядел в друге абсолютно неведомые мне черты: азартность и неустрашимость.
Марина, супруга Шуры, находилась в очередной командировке, сопровождая группу зарубежных бизнесменов. "Помидор" не преминул воспользоваться открывшимися возможностями и при первом же удобном случае зазнакомился с симпатичной "морковью". По дороге во временно свободное жилище Шура купил бутылку водки, а какая-никакая закусь дома имелась. Совместно и стремительно оприходовав "пшеничное вино", возжаждавший добавки хозяин предложил дорогой гостье ответить следующей бутылкой, к чему та не была готова. Тогда "Пом" настоял на пари: если он немедленно без всякой запивки съест большую луковицу, то дама бежит покупать водку. Девушка выбрала луковицу размером с Шурин кулак, а у крупного ширококостного "Помидора" кулак напоминал голову новорожденного младенца. Шура мгновенно схрупал овощ, не оставив даме выбора. После распития второй ёмкости пара с пылом осуществила "таинство любви", и чувствуя настоятельную потребность в "продолжении банкета", "Пом" стал призывать удовлетворённо дремлющую гостью сгонять ещё за одной "Столичной", но она не велась на его уламывающее мурлыканье. Шура сделал ход "конём". В заново озвученном пари он существенно увеличил ставку: при условии поедания им трёх сваренных вкрутую яиц вместе со скорлупой дама обязана выставить "литруху". Заинтригованная "морковь" с затаённым изумлением пронаблюдала процесс поедания яиц , после чего, выпив вместе с кавалером две купленные ею бутылки, с ещё большим энтузиазмом уступила домогательствам брутального мачо.
Проводив любвеобильную даму, Шура в полном довольстве отошёл ко сну, но уже через час проснулся от резкой боли в нижней части живота.
"Немедленно вызывай скорую!", - от употребления ненормативной лексики меня удержало только присутствие коллег, поглядывающих на меня с плохо скрываемым интересом и сочувствием.
"Уже приезжала! Сделали промывание и уехали!", - проскрипел зубами Шура.
"Ты им рассказал, что ты сожрал?"
"Нет! Я подумал, может, что-то несвежее съел!"
"Наверное, водку! Вызывай срочно ещё и сдавайся! Хочешь "кони нарезать?".
Шура перезвонил через час: "Опять сделали промывание! Но всё равно очень болит!"
"Ты рассказал про яйца и луковицу?"
"Нет, не стал!"
"Я сейчас сам вызову к тебе "скорую" и всё расскажу!"
"Ладно, я сам вызову и сдамся", - и бросил трубку.
Следующий звонок раздался поздно вечером. Шурин голос довольно промяукал в трубку: "Записывай: Медсанчасть Љ ... Это напротив дома, через Можайку , за стадионом. Палата Љ .. Привези чего-нибудь!"
Подъехав на следующий день, я обнаружил Шуру курящим у подъезда во внутреннем дворе больничного здания. Врач третьей по счёту "Скорой", выслушав Шурин рассказ, немедленно госпитализировал его в ближайшую больницу, где прямо с носилок его транспортировали в операционную и осуществили срочную полноприводную полостную операцию, диагностировав непроходимость кишечника, в простонародье называемым "заворот кишок". Шрам, тянущийся практически от мужских "причиндалов" до середины живота, стал очередным мужским "украшением".
"Пом" остался очень недоволен, что я не привёз ничего выпить: "Хотя бы лёгонького! Портвейну. Маринка приедет через два дня, всякой домашней еды наготовит и принесёт! Тем более, мне назначили диетический стол Љ5!"
"А портвейн можно?"
"Про вино никто ничего не сказал! Значит можно!"
Марина, придя навестить Шуру, вместо ожидаемых домашних деликатесов выдала Шуре звонкую затрещину и с чувством разрыдалась. Наводя после приезда в квартире порядок, она за диваном обнаружила посторонний бюстгальтер внушительного размера и початую пачку презервативов, которые Шура не успел убрать вследствие внезапной госпитализации.
Эта "досадная случайность" не помешал Шуре прожить в первом счастливом браке шесть долгих лет, всегда оставаясь в быту исключительным чистюлей и аккуратистом.