За последние годы я полюбил Юго-Восточную Азию, в которую неоднократно забрасывала меня увлекательная жизнь, а город Бангкок в определённом смысле даже стал мне ближе малой родины на Автозаводской.
В большинстве столичных и просто крупных городов этого региона практически обособленно проживают этнические диаспоры: китайцы в Чайна-таунах, индусы в Литтл Индиях и т.д и т.п.
Это и заставило вспомнить, что путешествуя в советские годы по необъятным просторам родного Союза, я неоднократно сталкивался с чем-то похожим, не очень осознавая этой национальной обособленности, не выделенной территориально. Тогда главный лозунг страны звучал, как "Единая общность - Советский народ!".
В гостеприимной столице Абхазии городе Сухуми конца 70-х я проводил август месяц два года подряд. Дальние родственники со стороны жены приглашали нас насладиться красотами черноморского побережья и потрясающей природой этой южной республики.
Всю жизнь меня больше всего занимали люди и их взаимоотношения. Многие ответы в своём желании постичь души человеческие я находил и в творчестве любимых писателей. До определённой поры я находился в твёрдой уверенности, что Паустовский делал упор на переплетение человеческих судеб, и серьёзно удивился, узнав в школе, что, в первую очередь, его ценят как выдающегося писателя природы.
Абхазское буйство красок, присущее субтропикам, меня потрясло, но куда больше впечатлил калейдоскоп событий, а, главное их участников.
Половину разделённого когда-то дома родственников занимала семья сухумских греков. В заборе, межующем придомовый участок надвое, имелась маленькая калиточка, гордо именуемая "Вход на греческую территорию". День у соседей начинался рано: в шесть утра уходил работать глава семейства - дядя Янгули; в семь садился завтракать в садовой резной деревянной беседке его единственный сын Симон. По привычке вставая рано, я охотно присоединялся к Сёме, тем более, что ассортимент утренней трапезы явился для меня неожиданным: экзотические фрукты из домашнего сада, острый сыр, всевозможная зелень, хлеб домашней выпечки, вяленое мясо неописуемой вкусноты и самодельная сливовая чача семидесятиградусной крепости. Сёма после плотного завтрака садился "в руль" и ехал на службу, а я, накушавшись, возвращался досыпать в Абхазию.
Родители Симона познакомились в Казахстане, куда их семьи вместе со всеми понтийскими греками были высланы "Отцом народов". В 60-е годы они сумели вернуться, оставив в казахских степях дорогие сердцу могилы.
Дружба с Сёмой открыла мне мир греческой диаспоры Сухуми. Я посещал греческие кофейни, харчевни и рестораны, подружился с продавщицами греческих магазинов, катался на рейсовых греческих автобусах и даже поучаствовал в настоящей греческой свадьбе.
По соседству располагалась греческая автомастерская, где заправляли два брата: Карло и Сосо. Карло внешне напоминал скорее Карабаса из сказки про Буратино, нежели доброго папашу из этого же произведения. Огромный толстяк, с окладистой бородой и зычным голосом, он заполнял собой весь первый этаж собственного дома, где и размещался автосервис. Подъехать к дому не представлялось возможным из-за нагромождения автомобилей разной степени побитости. Автомастерская была выше головы завалена работой, поставщиком которой был, в основном, Симон. Он, как один из немногочисленных городских экспертов, выезжал на места регулярных аварий, и, главным образом, на господствующую над городом высоту, где располагался модный ресторан "Фуникулёр", к которому вёл извилистый горный серпантин. Известные своим лихачеством джигиты очень любили "пустить пыль в глаза" курортницам именно в этом заведении, отнюдь не манкируя употреблением замечательных абхазских вин.
Кроме того, Карло регулярно выезжал в "командировки": его просто "рвали на части" многочисленные сухумские знакомые, горящие желанием приобрести новые "Жигули", и он сопровождал их в качестве главного эксперта при поездках в различные города Союза. Жена Карло, красавица Мелина являлась знатоком чёрной и белой магии, потомственной колдуньей и славилась на весь город умением заговаривать "сглаз".
После падения в Греции режима "чёрных полковников" советским грекам было разрешено навещать родственников. Некоторые даже возвращались на ПМЖ на историческую родину, но, естественно, с утратой Советского гражданства, возвращением государству всех потраченных на "возвращенца" денежных затрат и безвозмездной сдачей квартир и прочей недвижимости. Многие из моих новых сухумских приятелей уже неоднократно посетили родню, а некоторые находились в состоянии предотъездных сборов. Два особенно ярких персонажа - Костя Борман и его двоюродный брат Юрий Наумович, будучи полукровками по "пятому пункту", никак не могли определиться с направлением выезда и разрывались между Элладой и Страной Обетованной.
Соседи Триандофиловы эмигрировать не планировали. Глава семьи, дядя Янгули владел сапожной мастерской на центральном променаде, от клиентов отбоя не было, и регулярно приходилось наезжать в Москву за "метражом", так он называл закупаемую чемоданами молнию-змейку для дамских сапог. Старшая дочь Сула служила на ответственной должности старшей медсестры в Сухумской больнице, а младшенькая Елена только окончила с отличием школу и собиралась поступать в Абхазский Государственный Университет на факультет иностранных языков. Любимец семьи, Симон, он же Сёма, трудился на "очень блатной" работе в должности независимого оценщика ущерба автомобилей при ДТП. Многодетная мама, тётя Оля с раннего утра до позднего вечера, не покладая рук, хлопотала на своей греческой территории, естественно, в качестве домохозяйки.
Все члены семьи, кроме Елены, уже навестили по очереди Элладу. Последним посещал родню Сёма и теперь щеголял во всём импортном. Приметным сувениром с родины предков на видном месте в гостиной возвышалась литровая бутылка "Метаксы", выполненная в древнегреческом стиле. Точно такие же ёмкости я встречал в большинстве домов Сёминых друзей, куда он заводил меня знакомиться.
Лучший друг Симона, молодой вдовец Коля Попандопуло выделялся взрывным темпераментом даже среди своего жгуче-горячего окружения. Рассказывали, что взрывоопасность его усилилась после трагической гибели его юной жены. Много позднее, в середине 90-х в Израиле, я подружился с офицером трёх армий (СССР, России и Израиля), у которого последствия контузии, полученной в Первую Ливанскую Войну, привели к болезни, называемой на иврите "птиль кацар", что в переводе означает: короткий фитиль. Мой израильский друг не обладал сложением мифологического Самсона, но когда "фитиль" догорал, бабахало довольно мощно.
Инкассатор Коля со своим пистолетом не расставался даже в неслужебное время. Увидев его табельное оружие, я обомлел: такие "пушки" мне встречались только в старых чёрно-белых фильмах. Трофейный "Парабеллум" предвоенного выпуска с дарственной гравировкой на финском языке смотрелся устрашающе донельзя. Памятуя Колину горячность, в споры и разного рода дискуссии, такие частые в круге его общения, с ним не вступали даже самые близкие друзья. Утихомирить Колю могла только его текущая пассия Сусанна, армянка редкой картинной красоты. Её дядя являлся "большим человеком" за стремительной и ледяной горной речкой Леселидзе (она же Псоу), отделяющей Абхазию от сопредельного Сочинского района. Коля относился к девушке с большой любовью и уважением, держа в уме её могущественного родственника.
Местные греки практически не ассимилировались с основными народностями - абхазами и менгрелами, предпочитая вступать в брак если не с греками, то с армянами, евреями или русскими. Тем не менее, они привносили в свой быт и жизнь то лучшее, что окружающая абхазская действительность могла предложить.
Со всем почтением относясь к коренным жителям, я всё-таки больше тяготел к общению с греками: их чувство юмора, дружеские подначки и даже построение речи было мне существенно ближе. Когда я поинтересовался у юной языковедки, соседки Лены, трудно ли научиться абхазскому языку, её ответ меня потряс: "Очень даже просто! Кладёте в рот горячую картофелину и шипите! И всё!".
Различить этнического "эллина" в многонациональном абхазском Вавилоне труда не составляло - любой мужчина после сорока без брюшка со сто процентной вероятностью оказывался греком. То ли наследственная предрасположенность к худобе, то ли умеренность в потреблении калорий. Что Симон, что Коля могли позвоночник спереди почёсывать. Да и все знакомые мне гречанки выглядели стройными, но с вполне аппетитными выпуклостями. Карло же был ярким исключением, подтверждающим правило.
Сухумские греки относились к основному населению с юмором и лёгким превосходством. Любимая шутка возвращающегося с работы дяди Янгули каждый вечер грозно раздавалась с греческой территории: "Ольга! Почему к моему приходу стол не накрыт? Наш кавказский обычай очень строгий!", после чего слышался весёлый смех и звуки поцелуев.
Как-то я прочитал у современного английского классика, что "Греки бездельничают, потому что до сих пор кичатся памятью о былом величии". В мой недавний визит в Афины я не заметил ни высокомерного отношения местных жителей к туристам, ни заносчивости, зато отлично понял, почему они так не нравятся работящим немцам. Около полудня мы зашли в небольшое кафе, расположенное в районе большинства правительственных и научных учреждений. Соседний столик занимала весёлая компания полуофициозного вида - мужчины в твидовых пиджаках и сорочках с галстуками, дамы в брючных костюмах. "Узо" лилось рекой, закуски регулярно подносились непрерывно курящими, несмотря на строгий запрет, официантами. Оживлённая беседа прерывалась смехом - было ясно, что обед затягивается. Когда через полтора часа мы покидали гостеприимное заведение, у меня сложилось стойкое впечатление, что на службу никто уже не вернётся. Греки умеют и любят праздновать жизнь!
В отличие от жителей метрополии, все встреченные мною представители греческой диаспоры Сухуми трудились в поте лица, и, в основном, не на инженерно-технических должностях. Как правило, каждый мужчина отслужил в рядах Советской Армии. Попандопуло гордо заявлял, что в Рыбинске, где проходил действительную, он на тот момент был единственным греком на весь город.
Все развлечения начинались только вечером после окончания трудовых будней.
Мы угощались потрясающим кофе по-гречески в кафе на набережной, приготовленном в турке на раскалённом песке, обмакивали край хачапури в яйцо в центре этого национального блюда в форме лодочки, подаваемого на втором этаже греческого ресторанчика в середине "променада" с потрясающим видом на морской закат. Если из предприятия общепита любого ранга доносились песни модных в тот период итальянцев, исполняемые на греческом, можно было не сомневаться, кто заправляет заведением.
Основным напитком, употребляемым моими друзьями-греками по вечерам, являлась водка, которая в целях конспирации, дабы не расстраивать родных, проходила под кодовым названием "Кино". Колина невинная фраза "Мы вчера с Сёмой сходили в кино на удлинённую кинопрограмму" означала, что с вечера друзья употребили бутылку "Пшеничной" ёмкостью 0,75 литра. Двухсерийный сеанс подразумевал две по 0,5 и т.п.
С утра и днём в выходные мы с удовольствием утоляли жажду в пивных ларьках, размещённых по всему побережью.
Мне никак не удавалось хотя бы частично поучаствовать в общих расходах, все попытки упорно наталкивались на гордые слова о кавказском гостеприимстве. Частично я расплатился с радушными хозяевами при помощи небольшого трюка, которому меня по большому секрету научил сын тогдашнего Генерального Прокурора Советского Союза Вовка Реков, мой приятель и большой любитель пива. Если пустую пивную кружку изнутри натереть засыхающим кусочком сыра, это даст абсолютно неожиданный для продавца эффект: при наливе полностью исчезает пена.
Мы дружно встали в небольшую очередь в киоск у входа на городской пляж, где бойко шла торговля ячменным напитком. Поворот ручки, полторы секунды шипения и кружка до краёв заполнена пивом с шапкой пены. Следующий поворот ручки - ещё полторы секунды. Когда, при наливе пива мне в кружку, процесс затянулся, и продавцу пришлось налить мне в два раза больше янтарного напитка из-за полного отсутствия пены, он решил, что ослаб напор струи. Подкрутив какой-то вентиль под прилавком, киоскёр принял пустую кружку у Симона, но ситуация повторилась. Он ещё раз подвернул крантик, но и Колина кружка также пены не дала. Следующему в очереди пива в кружку не попало ни капли: пена с рёвом заполнила всю ёмкость и волной скатилась через край. Продавец вывесил табличку "Технический перерыв" и послал за специалистом - механиком. Немудрёный фокус так поразил моих друзей, что не осталось в городе ни одной точки, где бы они его не опробывали. И всегда - с неизменным успехом.
Проведать нас с Полиной в Сухуми приехала её бывшая одноклассница Ира, на тот момент студентка последнего курса МАИ, отдыхавшая со своим женихом в Пицунде. Вечером, мы вчетвером решили отпраздновать встречу в популярном ресторане на набережной. Крупная платиновая блондинка, Ирина сразу привлекла внимание завсегдатаев, сидевших за столиком у эстрады. Только после двух туров её танца с импозантным моложавым мужчиной я запоздало вспомнил категорическое предупреждение Симона о местных нравах, танцах и, в особенности, платиновых пышках. Чувствуя, что дело "пахнет керосином", я быстро слетал в фойе к телефону-автомату и скороговоркой рассказал Сёме о сложившихся обстоятельствах. Он настоятельно порекомендовал мне "не рыпаться" и пообещал быстро объявиться. Когда я вернулся к нашему столику - ситуация усугубилась: восточный красавец настойчиво предлагал Ирине пересесть за его столик, а её жених стыдливо молчал. Памятуя наказ Симона, я насколько можно вежливо объяснил аборигену, что мы ожидаем друзей и не хотим нарушать компанию. Угрожающе взглянув на меня, он со словами "Всё равно она останется со мной" отбыл на своё место и начал оживлённо что-то обсуждать с тремя приятелями. Официанты по его знаку переставили их столик поближе к нам, перекрыв путь к дверям.
Такое ощущение, что Сёма материализовался из воздуха прямо рядом со мной на соседнем стуле. Взглянув на неприятеля, он тихо пробормотал "Плохо дело! Это главный уборщик городских пляжей". Что означал этот титул, я не знал, но, вспомнив рассказы Фазиля Искандера, хорошего уже не ожидал. Как-то незаметно несколько столиков вокруг нас оказались заняты знакомыми всё лицами. Я узнал тёзку Бормана с двумя его друзьями - дальнобойщиками, Наумыча с подозрительного вида типами и ещё пару-тройку где-то встреченных физиономий. Даже необъятный Карло восседал при входе на угловом диванчике. Появление Симона со товарищи не прошло у "пляжника" незамеченным, но особого беспокойства он не выказал. И только, когда во время следующего танца он возник около нас, и Симон решительно и, даже выдержав интонацию, произнёс "Она нэ танцует!", красавец окрысился и начал сыпать угрозами. Внезапное появление Коли во главе своей инкассаторской "шайки" (выглядели они именно так) стремительно изменило диспозицию сил. Мы вчетвером покинули ресторан в плотном окружении греческого эскорта под недобрыми взглядами "Главного уборщика" и его клевретов. Никто из них не вякнул ни слова: опасались вспышки Колиного гнева, как позже объяснил Сёма. Надо отдать должное Ирке, высоко оценившей дружескую помощь. Дома она поздно ночью "на минутку" отлучилась в беседку на греческую территорию, и Сёма долго не мог поверить нежданно свалившемуся, правда, одноразовому счастью. Вернувшись в Москву, Ирина окончательно отказала своему жениху.
Как-то за уже привычным совместным завтраком в порыве утреннего похмельного откровения Сёма полушёпотом, чтобы не огорчать маму, поведал мне, что Коля однажды в пылу одной из ссор дважды стрелял в него, но промахнулся. "Это всё потому, что я такой поджарый!", - гордо заключил Симон.
Но бриллиантом в венце моих греческих приключений явилась свадьба дальней родственницы тёти Оли по её Очамчирским свойственникам, в общем, нашему забору двоюродный плетень. На греческую свадьбу мог прийти незваным гостем любой представитель диаспоры, и все ему были несказанно рады.
Моя Полина уехала провожать подругу, прогостившую несколько дней, а я дремал в послеобеденной сиесте, когда с сопредельной территории раздался оклик Симона: "Костас! Пошли с нами на свадьбу! Не пожалеешь!". Не приученный идти с пустыми руками, я поинтересовался, что обычно дарят молодым. "Бери пустую трёхлитровую банку, а цветов по дороге нарвём!". Несколько удивлённый выбором подарка, я поплёлся по послеполуденной жаре вслед за Симоном. Поджидавший нас около пивного ларька Коля, увидев банку, одобрительно закивал, протёр её припасённым куском сыра и отдал наливать. Пока мы с Колей ожидали пиво, Сёма обернулся с огромным букетом пурпурных роз потрясающей красоты.
Уже на подходе к трёхэтажному ресторану, стилизованному под многопалубный корабль и размещавшемуся на искусственно созданном островке между двумя водными потоками, слышались заздравные речи, перемежаемые музыкой и криками "Горько!". Поднявшись в большой зал на третьем этаже, мы попали в самый разгар веселья. Нимало не смущаясь, Симон через весь зал подошёл к невесте, расцеловался и со словами "Это вам на утро!" вручил ей ёмкость с пивом. Цветы он отдал маме молодой, галантно поцеловав ей руку.
Меня, чтобы не тушевался на этом празднике жизни, Коля посадил между своей Сусанной и задорной гречанкой Теодорой, которые сразу принялись поить и кормить меня "с двух рук", так что уже через пятнадцать минут я чувствовал себя на торжестве если не родным, то уж двоюродным наверняка. Количество гостей меня поразило: за столами веселилось не менее сотни мужчин и женщин всех возрастов. Шум и гвалт стояли невообразимые: я не слышал себя, не говоря об окружающих. Цветастые получасовые тосты чередовались с танцами: сиртаки и лезгинка, старомодный вальс и "ритмы зарубежной эстрады". Примерно через час Тео вывела меня на балкон, опоясывавший весь третий ярус здания по периметру, продышаться. Если бы я не был счастливо женат, то, не медля, подбил бы девушку на тропу греха, уж очень она была хороша.
Когда мы вернулись на свои места, официанты принесли очередную перемену горячего, и веселье закружилось с новой силой. Именно в этот момент в зале появилась предыдущая пассия молодого и с бранью накинулась на удачливую соперницу. Попытка супруга принять удар на себя закончилась трагически - "брошенка" впилась зубами ему в нос и откусила самый кончик. Кровь забила фонтаном, в зале начался переполох. Я очень своевременно вспомнил регулярно повторяемую фразу моего московского друга Зямы "Что это за свадьба - без мордобоя?!". Страсти накалились, и в суматохе началось "товарищеское недоразумение" между "горячими" родственниками со сторон жениха и невесты. Тео повисла на мне, увидев, как я рванул на выручку Сёме, сцепившемуся с каким-то крепышом славянской наружности вдвое крупнее его.
До "Запасайтесь, дьяволы, гробами!" дело не дошло, хотя стремительно вернувшийся с балкона Коля в точности повторил действия героя Зощенко. После двух оглушительных выстрелов в потолок шум мгновенно стих, все расселись по местам и продолжили праздник, как ни в чём не бывало. Моя соседка успокоила меня, сообщив, что такое развитие событий - частая практика на местных торжествах.
Отпуск заканчивался - и через пару дней после счастливой свадьбы мы уехали в Москву.
Больше я никогда не бывал в Сухуми и не знаю, как далее сложились судьбы моих друзей с "греческой территории". От всей души надеюсь, что они успели уехать на историческую Родину до начала трагической грузино-абхазской войны или благополучно пережили грозную годину. Но навсегда осталось со мной чувство глубокой приязни и родственного тепла, которым меня одарили совершенно посторонние люди, так быстро ставшие близкими.