надо видеть возможность, а не препятствие!" - К. Хенсли
Часть 1.
Сказание о "Помидоре". Краткое.
Появление "Помидора" на Гурзуфских аллеях сразу вызывало оживление у собравшейся публики. Ветеран "гурзуфского" движения, он начал отдыхать в Крыму ещё в начале 70-х со "стритовыми" друзьями, и вскоре стал живой легендой "московского" заезда. Рыжий "Бека", Лёня "Труп", Эдик Мамин и другие уже давно перестали приезжать, кто-то покинул страну, кого-то уже не стало, а Шура неизменно появлялся каждый год. Всегда невозмутимый, уверенный в себе, обладающий весьма специфическим чувством юмора, Шура со многими держал определённую дистанцию, далеко не каждый мог назваться его другом.
Ранней весной 85-го года после гибели Борьки, Шура, с трудом поверив в произошедшую трагедию, очень деликатно предложил составить мне компанию в очередную поездку в Крым. Я не мог даже предположить, насколько комфортным получится отдых. Видимо, у нас присутствовала полная психологическая совместимость, существенно круче, чем у космонавтов, потому, что даже с жуткого похмелья мы друг друга не раздражали. Оба обладали одинаковой степенью душевной закрытости, большинством знакомых принимаемой за чёрствость. Абсолютно разные по темпераменту и отношению к людям, мы с Шурой во многом дополняли друг друга. Такая степень доверия и единодушия у меня была только с братом Борькой. После первого совместного заезда мы с Шурой стали понимать друг друга с полуслова и иных напарников уже не искали.
"Помидора" знали все, но он не запоминал никого и даже не старался. Его стандартная присказка "А почему я его должен помнить?! Пусть он меня запоминает!" стала легендарной.
Однажды, ожидая открытия винного на улице Подвойского, около трёх часов дня мы с Шурой прилегли отдохнуть в тени деревьев на ближайших к магазину скамейках. Неподалёку два "пионера" с непонятным говорком "окучивали" знакомых минских девчушек, изображая заправских москвичей и заливая всякие небылицы про столицу. Практикуясь каждый год, я легко мог на слух по говору определить конкретный город Украины, из которого прикатила та или иная отдыхающая, не говоря уже про основные регионы Союза. У "Помидора", видимо, присутствовала такая же особенность, потому что он внезапно вступил в разговор, даже не открыв глаз: "Дерьмо вся эта ваша Москва! Ничего там хорошего нет!". Резко возбудившись и распуская перья перед девушками, мальчуганы заколбасились, направляясь к скамейке: "Да ты кто такой? Да мы сейчас ...!". В этот момент откуда-то сбоку нейтральный голос проинформировал: " Это - "Помидор"! А вон и его напарник, Костя, тоже москвич, на соседней лавке лежит!". "Пионеров" как ветром сдуло! Позднее, на аллеях они сами подошли извиниться и признались, что приехали из Казани, но "на москвичей девушки скорее клюют!".
В нашем тандеме я был умнее "академически", но Шура в разы превосходил меня житейской смекалкой - торговая закалка давала себя знать. "Ты пару раз купи кирпич в запечатанной кофейной упаковке - научишься считать себе в карман!", - "Помидор" говорил "мало, но смачно! Хочется, чтобы он сказал что-нибудь ещё!", точно по Бабелю.
Трудный путь в Артек.
В 1986 году наш заезд в Гурзуф осложнили два не связанных между собой события. Первое: согласно советскому КЗОТу больше одной недели отпуска мне не полагалось, т.к. прошло менее полугода с начала моей трудовой деятельности на ЗИЛе. И второе: Михаил Сергеевич уже вовсю "распоясался" с "кардинально важной для оздоровления жизни народа" антиалкогольной бредятиной, и мы не без оснований опасались ухудшения привычного уклада отдыха.
Первая проблема снималась легко. Ещё в институтские времена я начал участвовать в Дне Донора, вскоре пристрастился к благородному делу и продолжал сдавать кровь регулярно. К моменту поступления на ЗИЛ я носил гордое звание "Почётный Донор". Кроме ежегодного исключительно в летнее время отпуска, статус давал ещё некоторые льготы и преимущества. Но главным козырем являлись донорские справки, являющиеся бесспорными согласно КЗОТ: "Документ-броня!", перефразируя профессора Преображенского. Приложив к заявлению на недельный отпуск четыре такие справки, я обрёл законное право уже на 11 дней отдыха.
Вторую проблему договорились решать по мере её наступления. По подсчётам Шуры, шести литровых бутылок "белой" на первое время, пока "разберёмся" с осложнённой "вино-водочной" обстановкой в Крыму, нам должно хватить, чтобы ощущать на отдыхе состояние стабильного комфорта.
Сказано - сделано! В нашем Пролетарском районе столицы особых проблем с продажей алкоголя даже в то непростое время не наблюдалось, и в три захода - только две бутылки в одни руки - я закупил необходимое количество накануне отъезда. Наш рейс вылетал в пять утра, поэтому, заказав на два часа утра такси во Внуково (аэропорт южного направления в Советские времена), я чувствовал себя полностью готовым к поездке.
Дабы уменьшить риск возникновения проблем из-за повышенного количества проносимой на борт "белой", я попросил "Помидора" не сильно отмечать отпуск на работе накануне. Но, заехав за ним ранним утром (Шура проживал через два квартала), понял, что выполнить моё пожелание не удалось: глазки - щёлочки "а-ля Ким Ир Сен", а выхлоп такой, что таксист без всяких шуток предложил закусить. Кроме привычной наплечной сумки с минимумом вещей для отдыха, Шура держал в руках старинный докторский чемоданчик, под завязку наполненный батонами остродефицитной сырокопчёной колбасы и не менее востребованными банками бразильского растворимого кофе.
Работая замзавсекцией Сокольнической продбазы Москвы, "Помидор" имел неограниченный доступ к продуктам "повышенного спроса" и собирался употребить содержимое саквояжа в бартерном обмене на черноморском побережье.
Посадка на борт "баклажана", так в народе называли ИЛ-86 - самый вместительный пассажирский самолёт тех времён, прошла "без сучка и задоринки". Получив исчерпывающее разъяснение про содержание не сданной в багаж сумки ("Бьющиеся продукты!"), стюардесса попросила молодую мамашу с ребёнком поменяться с нами местами, и посадила нас в первый ряд. После набора высоты она с кокетливой улыбкой объяснила: "Таких симпатяг хочу иметь в полёте на виду!", но, как мне кажется, позже пожалела об этом: Шура загонял её за "запивкой", потому что праздновать "отплызд" начали сразу, едва пристегнув ремни. К середине двухчасового полёта, распив первый литр, Шура курил в кулак уже непосредственно в кресле, даже не отходя в туалет.
Сходя с трапа в Симферополе и целуясь на прощание с "нашей" бортпроводницей, Шура горячо приглашал её заезжать в Гурзуф, твёрдо обещая, что каждый встречный укажет наше местонахождение.
Рядом с аэропортом круглосуточно работал небольшой колхозный рынок, торгующий дарами щедрой Крымской земли. По сложившейся традиции, купив два огромных розовых помидора и плоскую красную луковицу, мы присели на лавочку в небольшом скверике при аэровокзале и с непередаваемым наслаждением закусили плодами Крыма, всё необходимое к трапезе "у нас с собой было!".
Непродолжительный торг с местными "извозчиками", естественно, закончился победой "Пома". Сломав цену вдвое: "Какая тридцатка, тут по счётчику двенадцать рублей бьёт, я все расценки знаю!",- Шура договорился на пятнадцать рублей "с остановкой у "Одноглазого", "приплызд" спрыснуть - традиция такая!", и мы стартовали в Артек. Отметившись парой полустаканчиков на перевале у памятника Кутузову, уже в десять утра мы были встречены Татьяной, женой Шуры, на въезде во Всесоюзный Пионерский Лагерь.
Каждое лето на весь период детских каникул Танька устраивалась хореографом в лагерь "Морской" и одновременно подрабатывала кастеляншей в одном из отрядов. Наскоро отметив с Татьяной приезд, мы с Шурой заторопились в город, бросив вещи в её комнате. У проходной на выходе из лагеря нас задержала местная артековская милиция за "незаконное нахождение на режимном объекте в нетрезвом виде". "Пом", категорически не согласный с формулировкой, отправился к Татьяне за нашими заранее оформленными пропусками, условившись со мной встретиться в городе.
Приключившийся "тёплый" приём, устроенный представителями правопорядка, меня совершенно не огорчил, и я поспешил на "пьяные" аллеи встретиться с друзьями, которых не видел с прошлого лета.