Аннотация: слушала я, слушала Екатерину Болдыреву, и тут меня резко потянуло к Word'у...
- Ильна!
Я подняла голову, отрываясь от вязания, и встретилась взглядом со своим старшим братом. Зеленые глаза его вспыхнули огнем, и смуглое лицо осветила улыбка.
- У меня подарок для тебя.
Я покачала головой.
- Собираешься выманить меня из дома?
- У меня правда для тебя подарок!
Я отложила вязание и легко поднялась со стула.
Мой брат был охотником, одним из лучших в нашем селении, и глупо было бы думать, что он подарит мне платье или кольцо. Но лук - мне, девушке, которая вот уже два года как вступила в совершеннолетнюю жизнь - по меньшей мере странно.
Я удивленно прошлась пальцами по гладкой линии дуги, осторожно коснулась тонкой, будто струна, тетивы.
- Зачем?...
Братец усмехнулся и покровительственно потрепал меня по макушке.
- Думаешь не вижу, как ты тоскливо смотришь в лес, когда я ухожу на охоту? Ты такой же дикой крови, как я, сестренка! Это ивовый лук. Гибкий и опасный в умелых руках. Надеюсь, этими руками станут твои.
Я зарделась, потупив взгляд и крепче прижимая к себе подарок. Что скажет на это мать? Наверняка не одобрит. Но силой отобрать не сможет - я не ребенок, а взрослая девушка и по законам нашего народа считаюсь полноправной хозяйкой собственной судьбы. Народ мой, Эльсы, смуглые ловкие и быстрые, будто вереск с холмов, селились либо у лесов, как мы, либо в янтарных степях, подальше от других. В общем-то, познания мои в этом мире заканчивались границей моего селения, ибо никогда в жизни я не ступала за Темный Лес. Да и, честно говоря, никогда не горела желанием.
От раздумий меня отвлек брат, положив тяжелую ладонь мне на плечо и заговорщицки подмигнув.
- Ну что, с этого момента начнем учиться?
Я поудобнее перехватила лук и ехидно присвистнула, гордо вскидывая подбородок.
- Уж не думаешь ли ты, что я опозорю свою семью и не научусь стрелять из лука меньше, чем за неделю? Вот уж нет! С сегодняшнего дня я начну тренироваться, а через две недели присоединюсь к тебе в охоте!
Брат кивнул, спрятав в глазах лукавые смешинки, и убрал руку с моего плеча.
- Ты вроде и выросла, сестрица, а вот в душе - все та же егоза.
Я опустила взгляд на лук. Плавная линия дуги, искусно закругленная в конце, сделала из оружия произведение искусства. Мое. Я улыбнулась, выпрямляя спину и откидывая с груди смоляные, как зимняя ночь, волосы.
- Спасибо, брат.
- Светлого пути тебе, сестра.
...
Последующие дни я настойчиво тренировалась. Все деревья были утыканы стрелами, нагло украденными из колчана брата, белоснежные рубашки, призванные завлекать женихов, покрылись разводами и пропахли потом. Но я не сдавалась. День за днем ходила я в лес, сбивала пальцы в кровь, пуская стрелу, неуклюже падала назад, направляя оружие не туда, куда нужно. К концу недели мои мышцы непрерывно саднили, а руки были все в ссадинах. Но я была довольна. Ивовый лук становился моей частью. Его хищная грация становилась моей. Его безжалостность становилась моей. Его точность была моей. И я готовилась к охоте. И она не заставила себя ждать. Рано утром после первого новолуния в этом месяце мы вышли с братом и его другом в лес, прихватив с собой луки да ножи. В душе у меня страх боролся с азартом, и, в конце концов, победил последний.
Мы крались по лесу тише диких кошек, изредка перекидываясь знаками и напряженно оглядываясь по сторонам. Вдруг брат взмахнул рукой, заставляя нас остановиться, и пригнулся, кивая на кусты. Мы с его черноглазым другом обменялись многообещающей ухмылкой и пригнулись. Я сощурилась, пытаясь разглядеть что-то за тяжелым ворохом листьев, и едва сдержала восторженное восклицание. За кустами, посреди небольшой поляны, гордо и напряженно возвышался олень. Ветвистые рога его казались в два раза больше грациозно изогнутой морды, и широкие копытца его мягко ступали по шелестящей желтоватой траве. Я легко качнулась назад, позволяя действовать более опытному охотнику, и друг моего брата натянул лук. Заворожено я смотрела, как мечется его зрачок, находя цель, как замирает и сужается - наконец найдя ее. И вот стрела пущена, но... Удивленно прижав руку к губам, разочарованно слежу за тем, как стрела с буроватым оперением с тихим свистом рассекает траву, приземляясь на землю. Олень, так не вовремя для нас решивший шагнуть вперед встрепенулся, осторожно крутя большими рыжеватыми ушами. И недолго думая, сорвался с места. Братец чертыхнулся, а у меня... у меня в голове все перемешалось, и я автоматически вскинула лук, привычным движением вытаскивая стрелу из колчана и натягивая тетиву. Секунда - и я спускаю тетиву. Секунда - и я с замиранием сердца слежу, как мчится моя стрела, вереща в потоках ветра, как мчится она, догоняя улепетывающего оленя.
Он, гордый повелитель Темного Леса, не смог противостоять людям. Он упал беззвучно, и я услышала хруст ломающихся под его тяжелым телом веток. Изумленно распахнув глаза, я обернулась к брату и торжественно улыбнулась.
- Я это сделала!
Даже он кажется удивленным и с искренним уважением касается моего лука, который я до сих пор сжимаю в руках.
- А я-то думал, это Я в нашей семье прирожденный охотник. Видимо, ошибался.
Я победоносно усмехнулась и, заметив на себе восхищенный взгляд черноглазого и неудачливого охотника, усмехаюсь еще более уверенно. Моя первая охота стала первым витком моей новой жизни. Настолько новой, что знай я тогда, к чему это приведет, - бросила бы лук и втоптала бы его в грязь, не глядя на то, как оскорблено буравит меня взглядом брат. Но таков уж мир, что нельзя самому себе предсказать будущее, если ты не колдун. А что мне, двадцатилетней девушке, делать у старого шамана, к которому только старейшины рискуют за помощью обращаться? Естественно, ничего!
...
С той поры я стала охотиться вместе с братом, а порой даже и чаще. Мать поначалу ворчала - дескать, не пристало молодой девице мужским делом заниматься, но, когда в нашем доме стали появляться шкурки речной крысы, из которых я делала шубы, мама смирилась. С каждым днем мои руки работали все уверенней, и с каждой охотой лук становился мне все послушней. Выдры, олени, лисы и ласки - ценнейший мех, с помощью которого мы с матерью создавали теплые красивые шубы. И брат вез их продавать на ярмарки, или в близлежащие селения. Охота стала делом моей жизни, и братец все не мог нарадоваться...
Но однажды, в суровую вьюжную зиму, когда я охотилась в одиночку, случилось нечто странное.
Я нашла его на опушке, лежащим без сил, и снег подле него был обагрен кровью. Выронив лук из рук, я склонилась над ним, прижимая ладонь к мокрой от снега груди. Он был жив, и я, подхватив лук, рванулась назад, в селение, чтобы привести помощь. Когда же я в компании кузнеца и своего брата вернулись на то место, он пришел в себя, и зеленые глаза его на мертвенно бледном лице блестели воспаленным гневом. Я шагнула вперед, вытягивая перед собой руки.
- Мы не причиним тебе зла.
Раненый окинул меня хмурым взглядом и резко выкрикнул что-то на своем отрывистом языке. Я покачала головой и кивнула подбородком на кровоточащую рану, которую мужчина судорожно зажимал рукой.
- Ты ранен. Мы поможем тебе.
В доказательство своих слов я улыбнулась, и взгляд раненого смягчился. Он отрывисто кивнул, и я подошла, доставая из мешочка, висящего на поясе, отвар из ромашки и шалфея. Мне дала его наша лекарка, пожилая женщина, которая была просто не в состоянии идти с нами в лес.
Я опустилась на колени под пристальным взглядом мужчины и раздраженным ворчанием кузнеца. Улыбнулась еще шире и произнесла, сопровождая каждое слово недвусмысленными знаками.
- Это смягчит боль. Выпей.
Я мягко коснулась его затылка ладонью, позволяя ему опереться о себя и, когда он с тихим хрипом повалился мне на колени, влила ему в рот горьковатую настойку. Он закашлялся, и из раны на боку снова хлынула кровь. Я вздрогнула, и он обмяк, обессилено откинув голову назад. Я обернулась, взглядом требуя у кузнеца и брата помощи. Они мгновенно подобрались и подняли его, освобождая мои колени от груза. Я же закинула лук за спину, угрюмо разворошила окровавленный снег и, содрогнувшись, встала с колен, безнадежно глядя на ржавое пятно, расплывающееся по штанине. Лес звал, лук пел за спиной, но я твердо ступила назад, догоняя процессию, несущую бледного мужчину.
...
Кузнец внес его в наш дом и расположил на моей кровати. Тут же была и травница вместе со своей матерью - взволнованные и заинтересованные. Мужчины были мгновенно изгнаны, а я скромно прислонилась к стене, наскоро переодевая штаны. Травница склонилась над раненым, тут же начиная колдовать с травами и мазями. Мать же ловкими движениями раздела мужчину, оголяя жуткого вида рану с потемневшими краями. Меня замутило, и я отвернулась. В воздухе витали сладковато-приторные ароматы, от которых меня бросало в дрожь. В какой-то момент я услышала, как тихо шипит от боли внезапно очнувшийся мужчина. Сердце бухнулось о ребра, и я резко обернулась, делая пару шагов вперед, чтобы, если что, успокоить чужестранца. Но этого не понадобилась. Травница уже усыпила его, заставив прожевать какие-то продолговатые желтые листья. И я опять отвернулась, сглатывая вязкую слюну.
Не знаю, как скоро это кончилось, но пришла в себя я от настойчивого оклика матери:
- Айя Риэна пойдет к себе - отдыхать. Я схожу, проверю запасы, а ты пока посиди с мужчиной. Если очнется, постарайся объяснить, что ему надо лежать и что он в безопасности.
Я кивнула, садясь около постели раненого и смущенно поглядывая на его осунувшееся лицо без единой кровинки. Откуда он? Судя по цвету кожи и волос - с севера... Что он сделает здесь, в степях и диких лесах? Я задумчиво протянула руку и коснулась холодного лба. Глаза его мгновенно открылись, и я испуганно отдернула руку, виновато потупив взгляд. Он приподнялся на локтях, и я тут же встрепенулась, качая головой:
- Должен лежать.
Он холодно сощурился, сжимая зубы и порываясь встать. Я резко прижала ладонь к его груди, заставляя его лечь. Он застонал - видимо, зашитый травницей бок дал о себе знать - и повалился на кровать, со странном смесью удивления и любопытства глядя на меня сквозь поволоку боли в глазах. Я приветливо улыбнулась, кокетливо поводя плечами, и коснулась пальцами своей груди.
- Ильна.
Затем коснулась пальцами его груди, и мягко произнесла:
- А ты?
Он непонимающе проследил за моим взглядом и отрывисто пролаял:
-Ригон.
Захлопав глазами, я опустила руки и сморщила нос, пытаясь произнести это слово:
- Рин... Рикн, Рион...
Меня прервал тихий хрип, и я испуганно замолкла, думая, что ему стало хуже. Если бы. Он смеялся, откинув голову на подушки и старательно пытаясь унять рвущийся наружу хохот. Я обиженно надула губы, отстраняясь, и тут же вздрогнула от удивления. Его пальцы сомкнулись на моем запястье. Бледные пальцы на смуглой коже - это оказывается красиво... Сморгнув задумчивость, я подняла взгляд на его лицо. Резкие отточенные черты его внезапно сделались хищными, и лицо разрезала ухмылка:
- Рион.
Я не удержалась от смешка. Мы сможем договориться. Покрутив головой, я остановила свой взгляд на широком дубовом столе и ткнула в него пальцем:
- Стол!
Он приподнял бровь и выдал что-то резкое, и скрипящее, будто железо. Я поморщилась от такой немелодичности, но старательно повторила. Это же сделал он, и я вдруг отчетливо поняла, как он отличается от нас. Даже наши слова в его устах звучали отточенными клинками. Смыкающимися клыками. В наших же устах они лились, будто речка, и танцевали, будто ветер в кронах. Однако в его произношении была своеобразная прелесть, и я задумчиво улыбнулась...
Его пальцы отпустили мою руку, и она упала на колено - безвольная и слабая.
...
- Илна!
- Ильна я! Ну сколько повторять можно!
Я фыркнула, смешливо покосившись на Риона, который не чувствовал за собою никакой вины и, следовательно, продолжал победоносно улыбаться, опираясь о дверной косяк. Пару дней назад он впервые встал с кровати. Как раз тогда мать стала замечать, что я меньше бываю в лесах, и брат все чаще охотится один. Зато я учила чужестранца нашему языку, а он оказался хорошим учеником. Нет, лающие интонации из него было не искоренить, но зато мы смогли кое-как общаться, а не перемигиваться и изощряться в знаках.
- Чего ты хочешь?
Он кивком указал на колодец и хитро сощурил глаза, подбрасывая в руках полотенце.
- Подержишь?
Я хмыкнула, принимая полотенце из его рук, и направилась к колодцу. Он ступил следом, и я сделала вид, что не замечаю, как он изо всех сил стискивает зубы, чтобы не замечать боли в боку. Наклонившись, я крутанула ручку, и ведро со скрипом поднялось, полное прозрачной сверкающей на солнце воды.
- Умывайся!
Он шагнув вперед и зачерпнул воду, глядя на меня исподлобья. Я переступила с ноги на ногу и тряхнула головой.
- Ну?
Вместо ответа он плеснул воду мне в лицо. Я ошеломленно ахнула, поднимая на него разъяренный взгляд. Он усмехнулся шире и уже запустил ладонь в ведро - для следующей порции. Продолжить я ему не дала и, выдернув из-под его руки ведро, опустошила его. Ему на голову. Цепочка колодца жалобно звякнула, и я довольно отпустила ведро, позволяя ему лететь вниз. Мокрый насквозь Рион возмутился, а я добавила ему еще и полотенцем - наотмашь хлестнув по бледным пальцам. И фыркнув, оставила его у колодца, стирая с лица влажные капельки. Тоже мне, шутник... Он окликнул меня, но я, вздрогнув, не остановилась. Он позвал меня снова, и я лениво обернулась, глядя на него. Зеленые глаза лучились лукавством:
- Прости.
Я поразмыслила, оглядела его мокрую насквозь рубашку, висящие сосульками волосы и расплылась в довольной усмешке:
- Прощаю.
...
Летели дни, как перелетные птицы, как бегущие олени, и зима уступала место весне. И Рионова рана окончательно зажила, оставив после себя розоватый шрам. Я смурнела с каждым днем, вызывая удивление у Риона, но ничего не могла с собой поделать. Я позволила себе невозможное - привязаться к чужестранцу, который должен будет уйти в свою страну, ведь он совершенно здоров и со спокойным сердцем может вернуться туда, откуда пришел. Правда, я таки до сих пор не знала о том, что с ним случилось. В самом конце зимы брат мой нашел труп лошади и, вернувшись, сказал об этом Риону. Тот скрипнул зубами, подтверждая, что это его животное. Выходит, он рухнул с лошади, совершенно ослабев. На все расспросы он хмуро отвечал, что его очень недружелюбно приняли в замке союзников его страны, к которым он приехал с дружественным визитом. На этом его объяснения заканчивались, и никакими силами подробности выпытать было невозможно. Впрочем, со временем даже я смирилась с этим, и просто ждала его выздоровления. Ждала? Нет. Оттягивала его что было сил. Вот и сейчас, коснувшись дрожащими пальцами изогнутого шрама, я бросила ему:
- Ты здоров.
И отняла руку. Он поймал меня за запястье. Сощурился, дернул на себя, заставляя податься вперед и неуклюже опереться ладонью о его грудь. Я заалела, а он легко нахмурился.
- Что-то случилось?
Я качнула головой, пытаясь вырваться из его рук, но он не отпускал, и я рявкнула:
- Все в полном порядке! Ты можешь уходить - здесь тебя больше ничего не держит.
Он нашел взглядом мои глаза, и я замерла, загипнотизированная его тягучей теплотой.
- Кто тебе сказал, что меня здесь держала только рана?
А губы его на вкус были горьковато-сладкими...
...
Пожалуй, на этом и стоило закончить рассказ. Да и сама я была бы счастлива, если бы на этом месте стояла большая жирная точка, означающая "и жили они долго и счастливо". Поначалу - мы и правда так жили. Он женился на мне, и меня можно было назвать одной из счастливейших девушек нашего селения. Мать моя была искренне рада наконец-то сдать чадушко в чьи-то уверенные руки, а брат - хоть и был по натуре своей подозрительным - однажды вскользь назвал его своим братом. Я вновь уходила на охоту, и лук мой пел, точными ударами сражая оленей и лис. Рион же обучал нашу молодежь воинскому делу, и я порой замирала от восхищения, наблюдая за ним. Отточенные движения, холодная тактика, скользящие шаги... Мне, бесшумной охотнице, порывистой и резкой, не понять этого.
Мы приобрели дом. Раньше в нем жила Айя Тира, но пару месяцев назад сын забрал ее к себе в селение, где у него уже была семья. Я мгновенно подстроила этот дом под себя, и нас в шутку стали называть боевой парой. Я возмущалась, но порою было именно так. Рион днями пропадал у кузнеца, где они оба изучали и рассматривали разные виды оружия и воплощали их в реальность. И я не могла поверить, что все это со мной. И ночью, прижимаясь к мужу, я вдыхала его горьковатый запах и засыпала с ощущением полного счастья... До того момента, как проснувшись, поняла, что его нет рядом.
...
Проснувшись, я, не открывая глаз, протянула руку, надеясь обвить его шею, но поймала лишь пустоту. Открыв глаза резко и постаравшись успокоить сердце, прыгнувшее прямо под горло, я села на кровати, вглядываясь в окно. Утро еще не наступило, было около четырех часов, и луна пока властвовала наравне с тишиной. Успокоив себя тем, что он просто вышел, я опустилась на подушки и после недолгих уговоров заснула. Не помню, что снилось мне - может быть, и ничего - но проснулась я оттого, что солнце сияло в окно. Кровать была по-прежнему пуста. Теперь я уже не могла успокоить сердце. Сдерживая дрожь в руках, я наскоро оделась и рванулась к кузнецу. Распахнув дверь, я увидела его, мирно пьющего чай, и, забыв о приветствии, выкрикнула:
- Ты видел Риона?
Мужчина удивленно покосился на меня. Чашка в его руках дрогнула, и он непонимающе насупился.
- Да утро же совсем. Он так рано не приходит. А что? Эй, Ильна!
Но я уже не слышала его. Попятившись, я огляделась и помчалась к брату и матери. Но зря. Его там не оказалось. Брат успокаивающе похлопал меня по плечу.
- Ну чего ты? Может он поохотиться пошел?
- Обычно он доверял это дело мне.
- А сейчас мужская гордость взыграла. Потише, сестренка. Вернется твой милый.
Я уныло кивнула и поплелась назад в пустеющий дом. С надеждой оглядела комнаты, но нет, пусто. Закинув за плечи лук, я стиснула зубы и ушла на охоту. Я буду ждать.
...
И я ждала. Видит бог, ждала, как никто! И искала. Я даже выехала на ярмарку вместе со своим братом, но и там я не увидела его. Мать стала настойчиво советовать мне забыть его. Но я не слушала ее и ссорилась, уходя в убивающий меня тишиной дом. Охота вновь стала моей жизнью, и я забывалась в ней, оттачивая свое мастерство дальше некуда. Дни шли за днями, и я стала спокойней. Не в душе, нет - та по-прежнему кровоточила, но я научилась улыбаться и беззаботно махать рукой, и ровно говорить на отвлеченные темы. Труднее всего было говорить о нем. Говорить не с кем-то - а с самой собой. Спрашивать у себя причины его ухода. Погиб ли он? Жив? Отчего ушел, ничего не сказав? Отчего был со мной так недолго? Но со временем вопросов становилось все меньше, и оставалось все два слова - веских и сухих, как прелая листва: "Он ушел". И точка на этом. Да. Точка.
...
Вечер застал меня и брата в лесу. Не в Темном. С некоторых пор я лишилась страха и уходила далеко от дома, за степи - чтобы найти лес, полный бесстрашных животных, ибо в Темном они прятались, лишь учуяв человека, наученные горьким опытом. В этот раз брат сопровождал меня, желая разделить со мною славу искусного охотника. Я ступала по мягкой траве, опустив лук и оглядываясь по сторонам. Внезапно я сделала брату знак остановиться, изумленно вглядываясь вдаль. Огонь? На пожар не похоже, ибо погода стояла пасмурная, тогда... люди? Что делают люди в этом лесу? Я закинула лук за спину и бесшумно подкралась поближе, приседая и едва заметно раздвигая листву в кустах. И тут же, разинув рот в беззвучном крике, отшатнулась назад, безумными глазами глядя на сомкнувшуюся листву. Брат кинулся ко мне, а я покачала головой, с трудом фокусируя взгляд на его взволнованом лице. Он рванулся было доставать нож, но я порывисто остановила его и едва слышно прошептала:
- Отойди. Там что-то творится. Я...
- Ильна. Отойди лучше ты.
Я яростно качнула головой и оттолкнула брата.
- Прошу.
Он поколебался, но отошел-таки, скрываясь за тенью одного из деревьев.
Он! Как он... с кем он? Рыдания подкатились к горлу, скользнули вверх, обожгли глаза. Но я тряхнула головой, отгоняя их, и глубоко вдохнула. Отчаянье уступало место злости, и я снова подобралась ближе, подглядывая за творящимся на полянке. Она была полна чужестранцев. Они переговаривались на своем лающем языке, и я напружинила память, воскрешая в ней все то, что я выучила от Риона. Вот и он, кстати, с каменным лицом сидящий у костра и безразлично что-то втолковывающий сидящему рядом мужчине. Я насторожилась, обращаясь в слух, и через пару мгновений смогла различить слова:
- Нам требуется отнять у них эти земли. Ты же знаешь, Эльсы не слишком воинственны, но за свои земли встанут горой. Правитель приказал подчинить их.
- Каким образом, Сьен Ригон?
- Согнать в рабство. Но нужно быть осторожными, так как они могут доставить массу неприятностей. Мы захватим селения в этом районе, а затем переберемся на запад.
- А если они буду сопротивляться?
- Убить.
Я вздрогнула против воли, так стискивая дугу своего лука, что он заскрипел под моими побледневшими пальцами. Судорожно сглотнув, я обернулась к брату и сделала отчетливый знак рукой: "Уходи". Он отрицательно мотнул головой и шагнул вперед. Сердце мое затрепетало от страха, и я отчаянно поглядела на него, беззвучно двигая губами:
- Уходи. Предупреди селение. Пусть будут готовы обороняться.
Мне пришлось повторить это пару раз, прежде чем в зеленых глазах брата расцвели ужас и ярость. Он попятился, и я яростно махнула на него рукой. Быстрее, быстрее. Когда фигура брата скрылась среди темнеющего бора, я вновь развернулась лицом к кустам, и тут же испуганно вжалась в землю. Рион уже не сидел у костра. Он стоял в двух шагах от меня. Я зажмурилась, сцепляя пальцы на луке и приникая к земле.
- Ты слышал шум в кустах?
Парень у костра сощурился и протянул:
- Звери, наверно. Кто в здравом уме сюда сунется?
Я открыла глаза, собираясь увидеть местоположение Риона, и наткнулась на взгляд. Вспышка - миг узнавания. Вспышка - миг удивления. Вспышка - миг страха. И последняя вспышка - миг боли. Я опустила ресницы. Умереть, так умереть. Но следующие его слова заставили меня вздрогнуть от изумления:
- Да, ты прав. Я спугнул белку.
- Ну да, Сьен! Тут полным полно непуганых зверей... Даже странно, как сюда не заходят охотники?
- Далеко от селений. Они не любят охотиться далеко от дома.
- Откуда вы только все это знаете?
Я следила за ним взглядом. Я дрожала. Я кусала губы - я стала такой же бледной, как он. Меня бросало то в жар, то в холод. Я знала, что мне стоит делать. Знала. И я рывком поднялась с земли, вытягивая стрелу с алым оперением из колчана. Руки мои спокойны и расслаблены. Руки, делающие свое дело. Не слушающие голову. Они сейчас управляли мной. Вправить стрелу. Натянуть тетиву. Вскинуть лук. Прицелиться.
Багровый снег возле бледных пальцев. Хриплый смех. Ведро с прозрачной водой. Горьковатый привкус на кончике языка. Прощай, прощай. Всхлип срывается с моих губ одновременно со стрелой из лука. И он оборачивается. Выпрямляется, глядит на меня теплыми глазами, расправляет плечи и сочувственно улыбается. А стрела летит, летит, разбивая ветер, дробясь в моих глазах на расплывчатое пятно. Она летит. А он подставляется, успокаивая меня...