За день до отъезда дочери на Байкал, Антонине приснился тревожный сон: качает она на руках укутанную в лёгкое одеяльце малютку, ребёнок надрывно кричит, и никак не может успокоиться; кругом тёмный лес, большие стволы елей раскачиваются со скрипом в лунном свете яркой луны. Всё так явственно, и тревожно; неожиданно доносится звериный вой, аж страх пробирает, сон обрывается, уходит в пустоту. Тогда, Антонина была далека от его толкования, и не придала столь незначительному событию какого-либо значения: приснился, и приснился, ничего в том нет удивительного, и раньше донимали неприятные сновидения, о которых она быстро забывала. Но этот сон, имел некую связь с пройденным этапом в её жизни, теми событиями произошедшими много лет тому назад. И, вот сегодня, в последний день уходящего года, на пороге появился незнакомец: опрятно слаженный, широкоплечий мужчина в тёмном деловом костюме. Он назвался: сыскным агентом. Женщина без всякой опаски запустила мужчину в квартиру. Из вежливости, радушно предложила чаю, но Пётр Александрович - так, представился гость: вежливо отказался, и вероятно, он был невольно удивлён, что хозяйка квартиры предстала перед ним в инвалидной коляске. То дело, ради которого он здесь оказался, имело крайне важное значение, и не требовало отлагательств, что собственно, он и заявил с порога:
- Если, вы позволите, Антонина Михайловна, я раскрою цель моего визита - сказал он, мягким, приятным голосом, как только удобно расположился на велюровом, изрядно потрёпанном, грязно-бежевом диване, - моя фамилия: Громов, веду расследование, выполняю поручение моего клиента, вернее клиентки, - уточнил он с едва заметной улыбкой, - вам знакома фамилия Гущенко?
- Не припоминаю! - осторожно призналась Антонина, - вы знаете... возможно подводит память, - призналась она.
- Скажите, а ваша дочь Валентина, где сейчас?
Антонина невольно вздрогнула, и невзначай растерялась при одном упоминании о дочери. Её руки с длинными, цепкими пальцами с силой вцепились в подлокотник коляски, что не могло ускользнуть от чутких глаз гостя, - вы только не волнуйтесь! - произнёс он твёрдым, и в то же время доверительным тоном, - простая формальность, не более того, пытаюсь удостовериться в правдивости информации, которой располагаю.
- Что-то с Валечкой?! Что происходит?! Вы из милиции?!..
- Нет! Нет! Я к правоохранительным органам не имею никакого отношения, я частный сыщик. Уверяю вас с вашей дочерью всё в порядке!
- Тогда, для чего вы здесь? И, зачем вам понадобилась моя дочь?
- Вы правы, - расторопно кивнул сыщик, - моё появление здесь связано исключительно с вашей дочерью: Валентиной. Дело это не простое, очень деликатное, - сыщик замешкался, осматривая блуждающим взглядом комнату. В тот момент, Пётр Александрович выискивал фотографию девушки. Он считал что она непременно должна быть, здесь в комнате на видном месте, а не в альбоме. И он действительно обнаружил её взглядом, где меньше всего ожидал: глянцевая фотография заняла своё место аккуратно вставленная в приметную рамочку за стеклянной дверцей раритетного секретера неприметно занявшего своё место в углу комнаты, - вашей дочери должно быть двадцать семь лет...
- К чему этот разговор? - пуще прежнего насторожилась Антонина выдавая внутреннее смятение: упавшим, теряющимся голосом. Дочке и в самом деле было ровно столько, сколько назвал этот человек.
- Вы помните, что произошло зимой 1985 года, вблизи железнодорожной станции?!
Громов не сводил пристального взгляда с обескураженной женщины. Его настойчивая, и даже грубая манера допроса не только не поспособствовала, но и крайне затруднила, казалось бы доверительное общение. В глазах напуганной женщины, он пытался прочесть ответ: так как, заглядывал в них с особой притязательностью строгого следователя. Несомненно, не смотря на то, что события имели место в далёком прошлом, Антонина помнила, как если бы - это произошло вчера. Человеческая помять не способна забыть боль, то пережитое состояние животного страха, когда жизнь подвергается неотвратимой опасности, которую невозможно избежать. Такое невозможно забыть никогда...
- Что вы от меня хотите?! - Антонина напрасно пыталась скрыть безудержную дрожь в теле. Она была полна уверенности в том, что до конца своей жизни, ей не придётся оправдываться перед кем-либо. Вдаваться в болезненные воспоминания прошлых событий, что надёжно хранила лишь в памяти, - если вам всё известно, какую цель вы преследуете, что вы от меня хотите услышать?! - в полной растерянности воскликнула женщина.
- Успокойтесь, прошу вас! - фальшиво улыбнулся Громов оголив ряд белых зубов, - Антонина, позвольте всё вам разъяснить. Скажите, ваша дочь знает, что вы не являетесь её биологической матерью?!
- Так вам всё известно... К чему все эти расспросы?! - уже с некой пренебрежительной раздражённостью вопросила она, и не дожидаясь ответа сказала: - родная мать Валюши трагически погибла страшной смертью у меня на глазах! Да, тот кошмар произошёл недалеко от железнодорожной станции. Её тело было на столько обезображено, что следователи не смогли установить личность несчастной. Вам, я думаю известны подробности гибели, раз уж вы, так осведомлены. Я удочерила Валю, как только стало ясно, что из родных малютки никто не объявился. Это произошло спустя год после трагедии. Потребовалось время, чтобы восстановиться после травм, в тот вечер, когда всё произошло я тоже очень пострадала. И, мне стоило не мало усилий, чтобы удочерить девочку, - Антонина замолчала, и опустила голову. Её тёмное, худое лицо источало той болью, и тревогой от воспоминаний, которые пришлось освежить в памяти, - это невозможно забыть, уверяю вас! А, теперь скажите, что всё это значит?! Для чего вы нашли нас спустя столько лет?!
- Дело в том Антонина Михайловна, что открылись некоторые обстоятельства той трагедии, при которой от зубов хищников погибла мать Вали, - по-прежнему не сводя с неё пронизывающего, холодного взгляда сказал Громов, - личность родной матери Валентины уже установлена.
- Вот как?!
- Именно так, Антонина Михайловна, - уже с некоторой снисходительностью воскликнул Громов, - позвольте перейти к делу; как, я и сказал, я был нанят моей клиенткой: Гущенко Капитолиной Аркадьевной. Дело, которое было поручено мне: разыскать ребёнка погибшей дочери моей клиентки. Если, быть точнее, моей клиентке, погибшая приходилась падчерицей, а вот её супругу - родной дочерью.
- Спустя столько лет ваша клиентка решила разыскать ребёнка?! Выходит, она и тогда догадывалась, или знала, что ребёнок той несчастной женщины остался жив?! Как это понимать?!..
- Скорее догадывалась, - как-то сомнительно произнёс сыщик, - простите, я не готов вдаваться в подробности, и разглашать подноготную семьи, на то полагаю у моей клиентки были свои причины, - его лицо помрачнело, он поднялся с места и отошёл к окну, - могу лишь заверить вас, даже я не посвящен во все секреты. Я лишь выполняю свою работу за которую мне платят; моя задача разыскать девочку. И я с ней справился. Спасшийся в той трагедии ребёнок - ваша приёмная дочь. Причина, которая побудила мою клиентку пойти на этот шаг, это личные переживания, и вина перед супругом, который сейчас находиться в тяжелом состоянии. Но, я ещё раз признаюсь в том, что не посвящен в тайну: "за семью печатями", хотя, - он лукаво сморщил лоб, - для меня в том нет необходимости вдаваться во все тонкости дела. Это -моя работа, мой хлеб добывать информацию. Однако ж, есть вещи о которых я могу только догадываться. Я знаю ровным счётом то, что мне положено знать для расследования, и не более!..
Пётр Александрович, хорошо понимал свои действия, и нашёл крайне удобный подход, дабы представить давнюю трагедию семьи Гущенко в глазах Антонины, и так, чтобы ничего лишнего не взболтнуть, и не придать огласке. Всё-таки чужими секретами он располагал. Не вдаваясь в детали, и получив заранее наставления от Капитолины Аркадьевны, он вынужден был придерживаться, той меры дозволенности, в рамках которой мог посвящать Антонину чужой тайны. Громов знал, как необходимо придерживаться разговора: что можно говорить, а о каких вещах необходимо и вовсе предусмотрительно умолчать, чтобы не навредить клиентке. Антонина выслушала Громова с мрачным выражением лица:
- Вы хотите, чтобы я всё это рассказала Вале?! - Антонина почувствовала как вязкий кусок завис в горле, - о смертельно больном старике, который надеется перед смертью повидаться с внучкой?! И, всё ради чего, чтобы порадовать его перед смертью?! Вы же понимаете, мне продеться открыться перед дочкой, признаться моей девочке, что не являюсь родной матерью?! Вы наверно шутите?!
- Ну-у.., Антонина Михайловна, - нахмурившись протянул Громов, - не стоит воспринимать всё так серьёзно. Имейте снисхождения, не будьте такой жестокой. Соглашусь с вами, что это очень сложное решение, и с моральной точки зрения, однако прошу вас не делать поспешных выводов, - настойчиво убеждал Громов. Он знал, ещё пара предприимчивых усилий, и ему удастся переломить ситуацию в свою пользу, и настроить растерявшуюся женщину посмотреть на этот вопрос не так враждебно, - войдите в положение семьи: родной дед Валентины в тяжелом состоянии. И, хочу заметить, Валерьян Арсеньевич крайне обеспеченный человек. Не поймите меня превратно, но я усматриваю в этом деле и ваш интерес, если вы решитесь на сделку от этого только выиграете.
- Сделку?! Вы называете человеческую трагедию сделкой?!
-Да поймите же вы Антонина, ваша дочь отныне ни в чём нуждаться не будет. Вы понимаете меня?!.. В противном случае, после смерти наследство разделят наследники. Я настоятельно прошу вас подумать, и не отвергать предложение.
- Мы не бедствуем, - обидчивость прозвучала в её сдавленном голосе, - как же я посмею?! Валечка моя дочь! Я категорически против, чтобы травмировать её. Валя моя! И, только моя! Я ни с кем не собираюсь её делить!..
- Мне понятны ваши чувства. Позвольте, я для вас захватил ещё кое-что, - Громов ловко вынул из конверта старое фото, где снисходительная улыбка слегка затрагивала милые черты лица молоденькой девчонки, - её звали Виктория. Здесь на снимке ей лет семнадцать: не старше, - пояснил сыщик.
- О.., боже, невероятно, как она похожа! - только и вымолвила Антонина, - она так похожа на Валечку!.. И, всё же, я не готова... не готова...
- Антонина, ваша дочь не ребёнок, возможно Валентина отнесётся с пониманием, и если произойдёт так, что откажется от встречи с родными, то это меняет дело. Она имеет право знать правду, - проявил мягкую настойчивость Громов.
- На что вы меня толкаете?
- Антонина, для Вали вы останетесь той же самой мамой, одной и единственной, никто у вас её не отберёт, она вас будет любить по-прежнему, уверяю вас. И, в том нет ничего вздорного, если Валентина узнает своё прошлое, познакомиться с родными. Подумайте о состоянии, которое может получить Валя от родного деда. Неужели и вправду вы готовы лишить её счастливого шанса?!..
Громов знал, как необходимо вести беседу с этой женщиной полной недоверия и подозрений, к тому же он испытывал к Антонине искреннюю симпатию, и уважал в ней трепетные материнские чувства. Пётр Александрович был не плохим психологом, чтобы общаться по долгу своей службы с подобными людьми, и всё же, признаться он лукавил, для него это было очередным делом, так сказать: рутина, скрупулезный процесс работы: учитывать все непредвиденные нюансы, риски, дело с которым необходимо справится, быстро и профессионально.
- Нет, нет, не просите меня, - категорично ответила женщина, - я не пойду на это! Нет! И, ещё раз нет! Это не допустимо!
- Это дело совести, - сказал Громов поднимаясь, - и я вас понимаю Антонина, для вас основной преградой страх признаться приёмной дочери. Правду всегда тяжело говорить. Больше всего вы опасаетесь осуждения, вы боитесь быть отвергнутой. Но, никто поперёк вашему решению не пойдёт! Вы можете просто забыть о нашем разговоре, и всё-таки, оставляю вам визитку, - он постучал по столу указательным пальцем, - здесь мой номер телефона, не затягивайте с решением, старик очень плох...
Громов больше не произнёс ни слова, он вложил фотографию обратно, попрощался, оставив конверт на столе, и тихо вышел, захлопнулась дверь. К удивлению Антонины в конверте, кроме чёрно-белой фотографии оказались деньги. Такой суммы денег женщине никогда прежде держать в руках не приходилось, разве что собрать всю годовую пенсию, и выплаты за инвалидность, и то, - навряд ли. Так, с купюрами в руках её и застала соседка:
- Ничего себе, - ахнула Клавдия Степановна пройдя в комнату, - Тоня, ты никак ограбила банк?!
Антонина бросала растерянный взгляд, то на соседку, то на купюры, что сжимал в руках.
- Тонечка, что произошло?! На тебе лица нет, и откуда деньги?! - Клавдия опустилась на диван, вопросительно поглядывая на неё, где пару минут назад сидел гость.
Антонина, как рыба выброшенная на берег раскрывала рот, жадно глотая воздух, но произносимые слова, толи от волнения, то ли от того, что пересохло во рту застревали в горле комом. Соседка сходила на кухню, и вернулась с бокалом воды для Тони. Прежде, чем она успокоилась, некоторое время Антонина находилась в задумчивой растерянности, её подавленное состояние выдавал бледный цвет лица.
После того, как Антонина успокоилась она поведала соседке о визите частного сыщика. Не упуская не единой детали, в подробностях, и с тревогой в голосе призналась о том, что после ухода этого господина её охватило жуткое расстройство, и безудержное душевное переживание за дочь. Вот всё, что сейчас она чувствовала.
- Клава, за что мне это?! - твердила она, и недоуменно качала головой, - как мне сейчас поступить?!..
- Ты взяла деньги?! - поинтересовалась соседка.
- Нет! Конечно же нет! Сыщик оставил в конверте вместе с визиткой, я о деньгах ничего не знала, - пояснила Антонина, - что мне с ними теперь делать?!
- Он пытается задобрить тебя Тонечка, - твёрдо заявила Клавдия, - всё это очень странно, не правда ли? Спустя столько лет...
- Неужели мне придется рассказать обо всём дочке?! Господи ну за что?!..
- Если не брешет твой сыщик, и вправду как уверяет: что дед богат, то из этого можно действительно извлечь неплохую выгоду, твой агент прав.
- Мне не до шуток, - взмолилась Антонина, - Клава, мне плохо становится, как только представлю, что придется объясняться с Валей. Мне просто дурно от этих мыслей!..
- Да погоди ты, Тоня! Забудь мои слова про выгоду, взболтнула по дури. И, с чего ты взяла, что должна пойти на поводу у этого... как его, сыщика?! Он всего лишь выполняет поручения, тех людей, которые ему за это заплатили. И, этот дед, который при смерти, какое ему дело до внучки, о которой он слыхивать, не слыхивал?! Не сам же он пожелал, её увидеть перед своей кончиной?! Что-то здесь не чисто! Что-то мне подсказывает, дед этот даже не догадывается о её существовании.
- Правду ты говоришь Клава, поиском внучки озаботилась его супруга. Не припомню имени её, редкое такое... И, якобы занялась поисками эта женщина ради умирающего супруга. Хочет заполучить от супруга снисхождение?! Прощения что ли?!
- Вот, интересно за что? Грех, что ли какой совершила, или как?
- Ой, не знаю Клава! У меня душа разболелась, растревожилась! Покоя себе, сейчас не найду! Буду терзаться этими мыслями.
Антонина взяла фотографию, снова вглядывалась в светлое, утонченное личико. Показала соседке, та долго изучала, после чего призналась:
- Какая ж она была хорошенькой, надо же, и вправду на Валю похожа, - затем призадумалась, и сказала: - ты вот, что Тоня, убери эту фотографию подальше. Давай для начала встретим новый год, не будем торопится, а там глядишь решишь сама, что для тебя будет правильным, а то гляди само собой разрешиться.
- Может, ты и права Клава, но мне тягостно, не по себе как то!.. Уж очень переполнена моя душа тревогой!...
* * *
После ночных курантов Красноярск вспыхивал салютами, то там, то здесь раздавались канонады хлопушек, и бесчисленные ликующие возгласы, народ веселился, выходил на увешанные гирляндами улицы. Новогодняя программа по телевидению ни чем не отличалась от старого года, всё те же приевшиеся взгляду звёзды эстрады, лишь поменялся антураж.
- А почему бы нам не прогуляться? - после лёгкого винца предложила Клава, - и, чего нам тут сидеть, чего мы не видели по телевизору?
- Тоже, скажешь, тебе Клавка никак вино в голову ударило?! - усмехнулась Антонина, - куда нам двум старухам, была б я ходячей.
- Да брось ты Тоня, давай собирайся, разве ж в этом сложность? Мне не в тягость! Ты Тонечка только знай, что я всегда рядом. Всегда помогу!
Соседка юрко, и даже настойчиво собрала вещи, чтобы помочь Антонине одеться. Как не сопротивлялась та, все отговоры были напрасны, знала Антонина, если что-то удумала подруга, то переубедить её учитывая рьяной характер, будет ох, как не просто, и Тоня сдалась.
- Ты только погляди какая ночь чудная?! - твердила Клавдия Степановна, когда коляска катилась по слегка припорошенному снегом тротуару. Свежий снежок выпал аккурат с боем курантов. Яркие вспышки озаряли небо цветными всполохами краски новогоднего фейерверка. Забавная детвора шныряла с бенгальскими огнями, кто-то из весельчаков навешал блестящую мишуру на коляску Антонины.
- Теперь, ты у нас будешь вместо ёлки, - воодушевленно "злорадствовала" Степановна.
- А, ты знаешь Клава, всё-таки, как хорошо, что мы ещё живём!..
- Ты это, чего удумала?! В философию решила удариться? Конечно живём!.. И, будем жить!.. Мы ещё нужны нашим детям!.. - Клавдия Степановна задумалась о чём своём, наболевшем...
- Вот, и год 2011-й наступил, какой он будет: год кролика, - тяжко вздохнула Антонина, - одному богу известно...
- Ах Тоня, Тоня! Мы с тобой столько пережили! Какой бы год нам не был послан Всевышним, и это испытание мы пройдём вместе!..