Круковер Владимир. Яон

Вместо биографии Отрывок из нового романа: ЯОН - Роман с самим собой

Покажешь человеку палец, и человек смеется. А покажи ему же кулак, то есть в пять раз больше пальцев, и он почему-то смеется не в пять раз больше, а раз в двадцать меньше. Не правда ли, интереснейшая закономерность?

Лазарь Лагин. Непристроенные строки.

Он вошел в Город на четвереньках. К коленкам и локтям были привязаны мягкие подушечки, шел Он быстро.

Одет Он был в зеленую вельветовую куртку, красные вельветовые штаны и белые вельветовые туфли. Одежда была пыльная, но новая.

Он шел себе на четвереньках и уткнулся и уткнулся носом в блестящий грубый сапог с тупым носком.

- Ну, ты, - сказал страж грубым голосом, - вставай.

Он встал, снял подушечки, бросил их в пыль и пошел.

- Стой, дубина! - заорал Страж, - Документы давай.

- Чаво?

- Документы есть?

- Не знаю.

Лицо у Него было тупое-тупое. Тупей, чем у Стража. А глаза - маленькие щелочки без ресниц.

- Как зовут? - смягчился Страж.

- Чаво?

- Кто ты?

- Я?

- Нет, он!

- Чаво?

- Как зовут, скотина?

- Я? Он?

- Яон, что ли?

- Ага.

- Что ага?

- Ага, Я -- Он

- Яон... Ну и имечко. Впрочем, что с тебя, дурака, взять. Сам дурак и имя дурацкое. Шлепай отседова.

Я пошел.

- Эй, дурачок, - закричал кто-то, любопытные уже собрались, - пойдем, я тебя накормлю.

- Спасибо, - четко сказал Яон, и пошел.

Добрый любопытный привел его к себе домой и налил миску борща.

- Лопай.

- Не.

- Чо, не?

- Не, мясо.

- Мясо не ешь, что ли?

- Ага.

- Вегетанец?

- Не.

- Чо, не?

- Не ем.

- Ну и дурашлёп. Вегетанец, гляди-ка.

Добрый мужик наложил Яону картошки, принес с огорода огурцов, лук. Себе в водки налил, полстакана. Яону предложил, тот отказался.

- Не пьешь? - не сердито сказал мужик.--И опять ты дурак.

И сам выпил. И закусил смачно.

Яон немного, совсем немного поел, сказал отчетливо:

- Спасибо.

- Ты чо? - удивился мужик.--Сыт, что ли? Ты, может, и не хотел есть?

- Нажрался где-то! - неожиданно заорал он.--Гад, побирушка. Ему, как человеку, а он сытый оказывается. Обормот!

Налил себе еще водки, выпил, не закусил. Совсем злым стал.

- Подлюга, - кричал, - живоглот, бич! Пошел вон, падла!

Руку протянул, схватить хотел за грудки. Яон отступил на шаг. Тогда добрый мужик размахнулся, стакан бросил в Яона. Яон увернулся. Глаза его, маленькие щелочки, открылись на миг, большие стали, странные. Темный огонь был на дне их. А лицо такое же неподвижное, тупое лицо, вялое.

Открылись глаза, распахнулись, и сразу же вновь обратились в щелочки. Тихо выскользнул Яон за дверь. А мужик орал багрово что-то в избе, ничего не заметил он, кровно обиженным себя считал.

Яон ходил по городу, заходил кой-куда.

Зашел в одно учреждение в отдел кадров к начальнику.

- Скажите, - спросил вежливо, - вам начальник отдела кадров не нужен?

Начальник смотрел на него долго. Внимательно смотрел. Потом сказал тихо:

- Извольте выйти вон.

А сам чернильницу мраморную по столешнице шарить стал.

Яон ушел.

В Стражницу заходил.

- Вам не нужны Стражники?

Хохотали над ним грубыми голосами, по заду шлепали вельветовому. Хлеба дали и мелкую монету.

Вечером Яон ушел за Город в тощий лесок. Нашел маленький ручей, разжег костер и долго сидел около, по-турецки скрестив ноги. Огонь костра не отражался в его распахнутых огромных глазах, а будто таял в них, исчезал. В зрачках же тлел свой, темный и страшный огонь.

Заснул Яон на спине и всю ночь лежал без движения. Потух костер и холодно было, но он не чувствовал холода - лежат себе неподвижно на спине, а с первым лучом солнца вскочил, будто и не спал, разделся догола и залез в ручей, лег в его ледяное русло. Он лежал, будто в теплой ванне, кожа его даже не порозовела, но и не посинела тоже.

Он был смуглый, тоненький и легкий какой-то. Подростка напоминал он телом, не сформировавшегося юношу.

Прошло мимо стадо коров. За ними ехал пастух на чахлой лошади. Пастух был в грязной телогрейке и в шапке. Яон внимательно посмотрел на стадо и глаза его на миг распахнулись. Потом он пошел в Город. Шел быстро и глаза его на миг распахнулись. Потом он пошел в Город. Шел быстро, резко отмеряя шаг. В Городе пошел на прямых ногах.

И смотрели на него люди. Без зла шутили. Кто-то камешек в него кинул, маленький, шутки ради.

Потом он долго стоял, смотрел на афишу. Там были нарисованы похожие на лягушек коровы, некое бородатое чудище с бутылкой в руках и стихи:

"Пастух наш водку лихо пьет,

А скот в посевах мирно бродит.

Когда же пьяница поймет,

Что он народное добро губит?"

***

Приближалась зима. Город существовал своей неторопкой суетой. В седьмом доме Галя родила ребенка, а отца никто не знает. В 12-м доме умерла бабка Арина. Пошла на колонку за водой и не дошла. Упала на бок, ногами засучила: юбки задрались и стали видны толстые ноги в узлах вен. Потом затихла. Когда подняли ее соседки, только хрипела чуть, да слюну пускала. А к ночи отошла.

Поминки были плохие. Сын приезжал, но спешил очень, ссылался на служебную занятость. Плохие были поминки.

И еще человека зарезали. Ну, не то, чтоб человека - девку гулящую, Люду.

Пьяная она дурная - выступает, вот и ткнул ее кавалер ножом столовым. Попал в живот, испугался и убежал. А Людка сама до больницы дошла и здорово ругалась там еще. Лекари по ее виду ничего серьезного не предполагали, переругивались с ней добродушно, не поспешали. А когда Людка, вдруг, омертвела, на пол сползла, стали готовить к операции, но не успели. Отошла девка.

К дурачку Яону в Городе привыкли, даже гордились немного, что есть свой юродивый. Старики говорили, будто дурачок к счастью. Его, мол, устами Бог вещает, а ангелы ему покровительствуют.

А видели его теперь редко. Он рано-рано уезжал со стадом, а вечером, пригнав коров, шел к старой бане в усадьбе Лешачихи и не выходил оттуда до утра.

За баню Лешачиха брала с Яона пять денег в месяц, а за свет он платил отдельно, но счетчику. В хату ходить запретила - он и не ходил.

Получал он за пастушество 120 денег в месяц, а куда тратил - никто и он видел. Еду, знали, покупал: хлеб, картошку, рис, лук... И все. А это денег 50 в месяц. Куда же остальные девал? Прятал, наверное.

Как-то Витька-Косой, злой с похмелья, схватил Яона за грудки, тряс, денег требовал. Яон трясся покорно, а потом вдруг что-то руками сделал, взмахнул ими, как дирижер перед оркестром. Косой обвис, скрючился, сполз на землю и лежал минут десять. Лекарь потом важно объяснял желающим, что у дураков сила большая бывает.

Витька больше к Яону не приставал, только посматривал удивленно, а один раз выпить пригласил. Зря, конечно. Не пил Яон.

А уже пришла зима, от снега Город похорошел, чистым стал, свежим, и приятно было даже просто ходить по улицам, гулять. Но люди не знали, что это такое - гулять. Они толпились кучками, разговаривали о многом, хотя разговаривать им было, вроде, и не о чем. А, если шли быстро, то только по делу: в магазин, на работу, к врачу.

И приехал в Город еще один странный человек. Сын покойной бабки Арины приехал, избу продавать. Ну, и отпуск у него был, так он зажился в этой избе. По ночам свет жег - читал все, а днем ходил по снежным дорожкам. Если заговаривали с ним - отвечал вежливо, но торопился, уходил скоро.

Знали о нем, что работает в Большом Городе, где учился где-то долго, что работает, вроде, в Ящике, что начальник. Лекарь к нему в гости приходил как-то, вина хорошего принес, хотел поговорить.

- Мы с вами в некоторой степени коллеги, - начал он тогда важно, - вы, ведь, биолог, если я не ошибаюсь?

- Точнее биофизик, - вежливо ответил сын бабки Арины.

- Да, да. Я совсем упустил из виду ваш второй диплом. Арина рассказывала, письма ваши я ей читал. Я полагаю, что вы очень перспективно сориентировались, на стыке двух наук рождается будущее.

- Чье?

- Что чье?

- Чье будущее?

- Ну, я имел в виду будущее науки.

- Да, да, конечно.

- А я, знаете ли, по-стариковски к вам, посудачить, так сказать. очень не хватает интеллектуального общения тут у нас. Коровки, знаете, ходят так вот просто. Отстаем, отстаем. Будто на полустанке, а вокруг поезда современные - стрелой. И вдруг, о счастье! Остановился один, весь сверкает. А тут стоишь неандертальцем этаким, робеешь.

- Да, коровки--это хорошо, - невпопад ответил сын бабки.--Но вы меня простите, любезнейший, спешу. А коровки - это хорошо. Коровки - это же молоко, мясо. Говядина. Еще творог, масло, сметана, кефир, простокваша. Большущее дело коровки. Еще, ведь, ацидофильное молоко, сырки творожные, обрат, варенец, молоко топленое...

И убежал, дверь перед носом гостя запер.

Очень тогда обиделся Лекарь, но обиду не выказывал, хвалил ученого человека, а жене как-то наговорил гадости, тещу еще отругал и сравнил их с сыном бабкиным:

"Ученый человек, он всегда умный. Противно на серость вашу глядеть, все корова, да корова. Сами, как коровы, навозом пропахли. Ацидофильное молоко им подавай, сырки творожные. Ишь, губы раскатали. Что вы в коровах понимаете, или в биофизике. Эх, серость".

А зима все набирала обороты. И уже рождество близилось, зима становилась старше и исчезла ее девическая белизна. И лапы, срубленных в Новому году елок, лежали на сером снегу.

Яон был теперь сторожем, он сидел стылыми ночами в огромном тулупе у кривобокого ларька "Пиво воды". Над ним ночами шептали звезды, очень холодные и равнодушные, а луна иногда была желтоватой, домашней, а иногда презрительно голубой.

Подошел к нему как-то сын бабки, сел рядом, смотрел отрешенно. Потом сказал тихо:

"Но знаю я, что есть на свете

Планета малая одна,

Где из столетия в столетье

Живут иные племена..."

Вспыхнули удивительные глаза Яону, по вечно неподвижному лицу будто рябь пробежала. И он тоже сказал тихо:

"...И там есть муки и печали,

И там есть пища для страстей,

Но люди там не утеряли

Души естественной своей..."

Тут дернулся его отрешенный сосед и с изумлением смотрел и смотрел в мертвые черты Яона. А потом, будто переломив в себе что-то, закончил:

"... Там золотые волны света

Плывут сквозь сумрак бытия,

И эта малая планета -

Земля злосчастная моя."

Еще некоторое время было тихо и неподвижно. Потом они встали как-то разом и пошли. Яон - вокруг ларька, Сын - в сторону, может домой.

Луны в эту ночь вовсе не было и поэтому звезды казались еще более холодными и чужым.

***

Была еще одна ночь, они снова сидели вместе, в равнодушие ночи падали тихие фразы.

- Жалеете?

- Нет, смущен.

- А Люда была беременная...

- Думаете, смерти искала?

- Знаю.

- Может поедите?

- С вами?

- Почему же?

- Если б я знал.

- Но нельзя же, нельзя. В отшельничестве...

- А в чем исход?

- Если бы я знал.

И как-то неожиданно наткнулся на них лекарь, подсел и спросил у Сына, не обращая внимания на Яона:

- Скучаете? Бессонница?

Ответил Яон:

- Припадки человеколюбия, хронический недуг интеллигенции.

Старший Лекарь воззрился на Яона почти испуганно, будто шкаф заговорил.

Но он всему умел находить объяснения, потому-то и был Лекарем.

- Смотрите, коллега, какая удивительная способность к звукоподражанию. Это часто бывает у шизофреников.

- Да, - немедленно отозвался Яон, - способность к звукоподражанию неподражаемая. Сразу видно - кого попало Лекарем не поставят.

Сын не удержался, фыркнул.

Но Лекаря нелегко было сбить. Он всему находил объяснение, поэтому он был счастливым человеком. Он пропустил мимо ушей слова Яона и сказал Сыну:

- Был случай, когда один больной заговорил на древнееврейском и вполне, знаете, осмысленно. Загадку мозга нам еще решать и решать.

В этом время Яон захохотал. Он смеялся по-детски заливчато, и так как его неподвижного лица в темноте видно не было - страшным его смех не казался.

- Завтра вечерком закажите в кафе столик, часам к восьми, - звонко сказал он, - я поеду с вами Сын бабки.

И уходя, Яон слышал монолог сына:

- Вы молодец, я счастлив, вы не представляете себе, как я рад вашему решению, если бы вы отказались, я не смог бы жить дальше спокойно, ведь это несправедливо по отношению к личности...

Лекарь смотрел, смотрел. Яон думал, что сумасшедшие, возможно, заразно.

Оставить комментарий © Copyright Круковер Владимир Размещен: 08/05/2019, изменен: 08/05/2019. 15k. Статистика. Статья: Проза Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Он вошел в Город на четвереньках. К коленкам и локтям были привязаны мягкие подушечки, шел Он быстро. Одет Он был в зеленую вельветовую куртку, красные вельветовые штаны и белые вельветовые туфли. Одежда была пыльная, но новая. Он шел себе на четвереньках и уткнулся и уткнулся носом в блестящий грубый сапог с тупым носком. - Ну, ты, - сказал страж грубым голосом, - вставай. Он встал, снял подушечки, бросил их в пыль и пошел. - Стой, дубина! - заорал Страж, - Документы давай. - Чаво? - Документы есть? - Не знаю. Лицо у Него было тупое-тупое. Тупей, чем у Стража. А глаза - маленькие щелочки без ресниц. - Как зовут? - смягчился Страж. - Чаво? - Кто ты? - Я? - Нет, он! - Чаво? - Как зовут, скотина? - Я? Он? - Яон, что ли? - Ага.

Круковер Владимир : другие произведения.

Яон