Аннотация: Оказывается, есть вещи и похуже навязанной невесты.
Глава 2
За что Иохан не любил столицу - так это за громадные, футов в двадцать, а то и поболее, статуи Великого Дракона, понатыканные на каждом углу. Впрочем, нельзя сказать, что барону были по вкусу и драконы поменьше -- подпиравшие балконы, украшающие фасады, корчащие из себя водостоки и флюгера. Для фонтанов Иохан готов был сделать исключение, особенно, в праздники, когда из зубастых пастей било струями не худшее вино.
Но и только. Ему вообще казалось диким обожествлять этакое чудовище, утыканное по хребту шипами, и с зубами как кинжалы. Кому только в голову пришло? Впрочем, он знал, кому. Ведуны Прозор и Перой, то ли пригрезив чудовище после бочонка крепкой медовухи, то ли увидев вживую (священные книги расходились в этом вопросе), перепугались настолько, что приняли его за божество и стали первыми адептами и пророками. Языки у ведунов были подвешены отлично, и скоро их современники, а после и потомки свято верили в существование Божественного Дракона и его влияние на человеческие судьбы. Совершенные же церковью чудеса и несколько сот сожженных еретиков сильно укрепили народ в этой вере.
Сам Иохан крепко подозревал, что никаких драконов нет - ни божественных, ни обычных. За три десятка, без малого, лет, прожитых им на свете, он не видел ни одного, хоть самого завалящего. И не встречал ни единого очевидца, который сталкивался бы с огнедышащим чудовищем лично. Слышал только рассказы о том, будто бы "приятель моего приятеля" полез в горы и "своими собственными глазами" увидел летящего дракона, "вот такого здоровенного", на лету пыхающего огнем и несущего в когтях умыкнутую с пастбища овцу (вариант - украденную в близлежащей деревне девушку-горянку). Веры таким рассказам не было ни на грош. Иохан и сам мог бы насочинять подобных сказок на три тома, даже на трезвую голову. А уж на хмельную-то...
Впрочем, на хмельную голову он сочинял только вирши. Которые и посвящал оказавшимся поблизости прекрасным дамам. О которых (и стихах, и дамах) после если вспоминал, то с трудом и как сквозь туман. Некоторые дамы на пана Криушу за это очень обижались.
- Где в целом мире
Тот уголок, что своим
Могу я назвать?
Где приют обрету в скитаньях,
Там и будет мой дом...(1) - тихо, но с душой продекламировал Иохан, глядя на повисшее в зените облачко, и сам над собой тихонько засмеялся.
Он сидел на нижней ступеньке постамента, с которого сверху вниз взирал на толпу распахнувший крылья каменный Великий Дракон. В каждом углу торговой площади стольной Дюрвишты красовалось по такой статуе. Божество осеняло, так сказать, своими крылами торжище. Вокруг постамента простирался цветник, который спешащие по делам горожане старательно обходили.
На мраморных ступенях лежали вперемежку высохшие до состояния окаменелости сладкие пирожки, фрукты с подгнившими кое-где бочкАми, увядающие живые и вылинявшие искусственные цветы, стояли потухшие, оплывшие свечи. Все в целом походило скорее не на алтарь, но на помойку. Несколько свечей, впрочем, еще горели. С полчаса назад Иохан наблюдал, как укутанная с ног до головы воздушным кружевом женщина, низко кланяясь и шепча молитвы, пристраивала на ступеньке две толстые восковые колбаски.
На барона никто не обращал внимания, даже стражники, которые парами прохаживались по площади взад и вперед, сверкая на солнце медными, с чеканкой, кирасами (чеканка изображала, разумеется, дракона, и от обилия этих чешуйчатых тварей Иохана начинало мутить). Криушу с легкостью можно было принять за провинциального дворянчика, оглушенного столичной суетой, который присел на минутку отдышаться и придти в себя. Образу вполне соответствовал неброский кафтан из серого сукна и неопределенного бурого цвета плащ, покрой которого уж лет пять как вышел из моды. Это одеяние Иохан позаимствовал у одной доброй дамы, некогда питавшей к нему нешуточную страсть. А дама, в свою очередь, должно быть, и камзол и плащ сняла с какого-нибудь своего слуги. Раздела бедного... Справедливости ради нужно сказать, что дама с превеликой охотой одарила бы пана Криушу, пусть и впавшего у короля в немилость, нарядами роскошными и более подобающими его происхождению, но он сам отказался, не желая привлекать к себе внимание. В столицу он прибыл инкогнито и пока не намерен был открываться.
О доброй даме, на которую Иохан теперь возлагал немалые надежды, нелишне будет поведать подробнее. Звалась она Оливией, и года три назад, ради заминки связанного с паном Криушей скандала, родители спешно выдали ее замуж за пана Александра Даймие, тогда еще никому не известного писаку. Ныне достойный мэтр, благодаря своей музе-супружнице или же Драконьему благоволению, немало прославился и почитался моднейшим столичным сочинителем. Романы его об этом самом Великом Драконе читал его величество лично и изволил отозваться благосклонно. Церковь сочинения пана Даймие тоже одобрила. Сочинитель купался в славе, деньгах и волнах обожания молоденьких экзальтированных поклонниц, коих духовное развитие он направлял, каждую пятницу открывая двери своего литературного салона. Оливия держалась в тени своего супруга, обеспечивая ему тылы и домашний уют. В глубине души она сохраняла еще сладчайшие воспоминания о минувшей запретной любви, и на записку Иохана, со всеми предосторожностями посланную ей из захудалой таверны, откликнулась с охотой и едва ли не вновь воспрянувшим любовным восторгом. Пани Оливия даже нашла в себе храбрость явиться в таверну для личной встречи, - конечно, тайком и переодевшись в платье своей камеристки и в сопровождении оной же. По правде говоря, Иохан ждал, что дама не придет.
Пани Оливия была невысокой, пухленькой и выражение лица имела совершенно детское. Ей и лет-то было всего ничего, чуть за двадцать. Остановившись в дверях, быстрыми испуганными глазками она стреляла по углам темноватой, грязноватой обеденной залы и вздрагивала при любом громком звуке, вырвавшемся из слитного гула - хотя стоял день, всякой швали в трактир набилось порядочно. Камеристка, закутанная, как и ее госпожа, в длинный просторный плащ, полностью скрывающий фигуру, поддерживала даму за локоть. Завидев эту пару, Иохан немедленно поспешил навстречу, поскольку какие-то неотмытые личности уже начали проявлять к гостьям нездоровый интерес.
- Пошел прочь! - он грубо оттолкнул, едва не опрокинув, страховидлу с колтуном нечесаных волос на голове. Страховидла зарычала было, но блеск даги в руке Иохана подействовал умиротворяюще. - Пошли скорее, - понизив голос, обратился он уже к дамам, бесцеремонно и совсем не куртуазно ухватил Оливию за локоть и повлек за собой. - Пошли, пошли, нечего тут по сторонам глазеть.
- Пан Иохан! - пискнула Оливия, тщась различить в закопченной полутьме лицо своего вожатого. - Вы ли?
- Я, я. Только никаких панов, пока мы здесь, ясно?
Не снижая скорости, Иохан протащил госпожу Даймие и уцепившуюся за нее камеристку вверх по лестнице, вовлек в снятую комнатушку, заложил запором - довольно, впрочем, хилым, - дверь и только тогда отпустил пухленький напряженный локоток. Приоткрыв ротик и став оттого совершенной глупышкой с виду, Оливия разглядывала спаленку, где помещались только топчан и стул. Поблуждав немного по стенам, взгляд пани остановился на Иохане, и она всплеснула руками и воскликнула, слегка еще задыхаясь после скорого подъема по лестнице:
- О, Великий Дракон! Что это вы делаете в таком кошмарном месте, пан Криуша? Я и подумать не могла, что вы...
- ...я достаточно ясно обрисовал вам причины, по которым не мог показаться в обществе, - прервал ее Иохан и, спохватившись, смягчил голос. - Сударыня, я должен поблагодарить вас за ваше участие и вашу храбрость. Как я мог ожидать, что вы не побоитесь и придете сами повидаться с несчастным изгнанником? - и он взял маленькую ручку в свою и пылко приложился к ней устами. Толстушка порозовела от смущения и одновременно удовольствия: во время чтения точь-в-точь таких сцен, происходящих в романах ее знаменитого супруга, ее маленькое сердечко сладко замирало от волнения, а из глаз скатывалась пара-другая слезинок.
Камеристка, старая дева с длинным носом, предупреждающе кашлянула, но Оливия не обратила на кашель никакого внимания.
- Ах, что вы, - пробормотала она, не спеша отбирать руку. - Как я могла не придти, когда вы позвали?..
- Значит ли это, что я могу рассчитывать на вашу помощь? - вопросил Иохан, проникновенно глядя Оливии в глаза.
- О, разумеется! Вот, взгляните, я принесла, что вы просили... - по знаку госпожи камеристка извлекла из-под плаща тугой сверток с одеждой. - Платье не новое, но очень хорошее. Если бы вы не настаивали...
- Этого достаточно, благодарю вас.
- И деньги. Пожалуйста, примите, здесь сотня золотых драгонов...
- Ах, Оливия! - с жаром воскликнул Иохан и несколько раз поцеловал пухленькую белую ручку. - Вы - настоящее сокровище! Без вас я погиб бы, как душа погибает без искры Драконьего пламени...
Бедняжка Оливия краснела и бледнела попеременно, почти уже забыв, что она мужняя жена, и готова была впасть в любое безумство ради кавалера. Иохан между тем увлек ее к постели, почти силой принудил сесть и сам пристроился рядом. Камеристка вновь усиленно закашляла, но вновь никто не обратил на нее внимания.
- Клянусь, что отблагодарю вас, когда только сумею, - пообещал Иохан со всей серьезностью, неотрывно глядя Оливии в глаза. Взгляд у него был не из тех, что называют жарким, но пронимал дам благородных и не очень до самых печенок. Некоторых, особо чувствительных, бросало от него в дрожь. Оливия была из последних. Что до Иохана, то он вовсе не играл. Он никогда не играл, общаясь с дамами, полагая, что в этом деле допустима лишь искренность, потому что притворство будет рано или поздно дамой раскрыто.
- Но покамест мне придется просить вас еще об одном одолжении. Скажите, ваш любезный супруг еще собирает у себя салон? Как бишь его...
- "Ветка сливы", - подсказала Оливия и добавила: - Это самое популярное место в городе. Все известные люди стремятся быть у нас.
- Вот, очень хорошо. Мне тоже нужно быть у вас.
Оливия посмотрела на него с большим сомнением.
- Но как же... Пан Иохан, ведь вы же уверяли, что не можете показываться в обществе, что это опасно...
- Так я и не хочу показываться.
- Боюсь, я не совсем вас понимаю...
- Вы можете устроить меня за занавеской или в другом укромном месте, - пояснил Иохан, нежно меж тем поглаживая белую ручку, покоящуюся в его ладони. - Чтобы я мог видеть и слышать все, что происходит вокруг, а меня никто бы не видел. Понимаете, мне нужно узнать, что говорится в городе об аресте герцога Наньенского.
- О, у нас обычно болтают о всяких пустяках и редко - о серьезной политике, так что едва ли...
- Вы приведете ко мне людей, которых я укажу, - терпеливо добавил Иохан. - Конечно, так, чтобы остальные ничего не узнали. Видите ли, у меня нет возможности бегать по городу, нанося визиты. Это небезопасно. А у вас я смогу застать всех и сразу.
Оливия ахнула от испуга.
- Но откуда у вас уверенность, что эти люди бывают в нашем доме? - жалобно спросила она.
- А разве это не так?
- Да, но...
- Кто-нибудь из тех, кто мне нужен, обязательно заглянет, - заключил Иохан, которому надоело растолковывать свой замысел. - Но вы согласны ли провести меня тайно?
- Ох, пан Иохан, боюсь, это нелегко будет! - Оливия покусывала пухлые губки. Ей очень хотелось угодить кавалеру, волновавшему все ее естество, но она боялась впутаться в неприятную историю, а пуще того - впутать в историю супруга.
- Конечно, - помог ей Иохан, - вашего мужа тоже необходимо известить. Мне не хотелось бы проникать в его дом, словно супостат, без соизволения. И я уверен, он меня не предаст.
Незаметно для обеих дам, он завладел уже второй ручкой Оливии, и бедняжка, совершенно зачарованная и размякшая, смотрела в его странные, светлые глаза с таким выражением, с каким мышонок глядит на изготовившуюся заглотить его змею.
- Подожди меня за дверью, Катрина, - слабым голосом обратилась она к камеристке, и та, бросив на госпожу и на Иохана неодобрительный взгляд, неохотно удалилась, а уговор - или, может быть, вернее было бы назвать его заговором, - был скреплен поцелуем. Который, в отличие от взгляда пана Криуши, оказался очень даже жарким.
И вот Иохан убивал время в ожидании пятницы, шатаясь по городским улочкам, никем не узнанный, и прислушивался к разговорам, которые вели промеж собой горожане. Услышал он много всякой всячины, но ничего для себя полезного. Видимо, герцога с его гостями привезли в Дюрвишту тихо, без огласки, и процесс по его делу либо еще не начинался, либо проходил за закрытыми дверьми. В последнем случае все обстояло еще хуже, чем полагал Иохан.
Деньги Оливии позволили ему вести безбедное, хотя и лишенное роскоши, существование. Впрочем, роскошью пан Криуша не был избалован и у себя дома - долги отца, умершего десять лет назад, оставили семью почти без средств, и хотя Иохан повел хозяйство столь умело, что к настоящему времени дела поправились, все же роскошествовать брату с сестрой не приходилось. В тесной каморке на самом верхнем этаже трактира Иохан чувствовал себя недурно; хозяин вел себя почтительно, уяснив, что гость не скуп; две молоденькие прислужницы стреляли в постояльца глазками и довольно хихикали, когда он щипал их за ягодицы. Любую из них, а может, и сразу обеих было легче легкого затащить в постель, но Иохан считал, с этим как раз торопиться не следует. Да и бросаться на первую же подвернувшуюся девицу было не в его правилах.
*
Кружным путем, переулками, длинноносая девица Катрина провела закутанного в плащ Иохана в дом Александра Даймие. Ранним утром дом был тих и прохладен. Колыхались газовые занавески на приоткрытых окнах, солнечные пятна лежали на лимонно-желтых, с белым мелким узором, шелковых шпалерах. Везде, где только можно, устроены были маленькие домашние алтари: яркие блики вспыхивали на золоченых фигурках вздыбленных драконов, горели свечки, чье пламя стало при свете солнца почти невидимым. Иохан усмехнулся, вспомнив, что пан Даймие всегда славился благочестием.
Только теперь барон задумался над тем, как, собственно, Оливия собиралась извещать супруга о госте. Первый же вопрос, который, по разумению Иохана, должен был задать ей благоверный, звучал так: почему обратились не напрямую ко мне, а сперва к тебе, женщина?
Интересно было бы послушать, что ответствовала на это Оливия... Впрочем, уж наверное не правду. Дамы - народ хитроумный.
Катрина провела Иохана в часть дома, отведенную слугам, и там незваный гость пробыл до вечера, от скуки задремав на стуле. Незадолго до наступления сумерек камеристка разбудила Иохана и проводила в одну из гостиных, где обыкновенно собирались гости. Там встретила его Оливия, уже облаченная в нарядное платье с глубоким вырезом и сильно перетянутым в талии, и видимо взволнованная.
- Супруг мой сказал, что придет повидаться с вами, но позже, - торопливо заговорила она, предваряя вопросы. - Он очень встревожен вашим появлением и боится, как бы не случилось скандала...
Уже хорошо, что не велел гнать прочь, отметил Иохан.
Гостя устроили в глубокой нише, почти будуаре, рядом с окном, предложив на выбор низенькую плюшевую скамеечку или кресло со скользкой обивкой из конского волоса. От взглядов нишу скрывали тяжелые бархатные шторы, сходившиеся почти глухо и оставлявшие только лишь узкую щель для наблюдения. Как раз то, что нужно. Иохан поблагодарил и пообещал, что станет сидеть тихо, как мышь. Оливия уплыла, одарив его на прощание томным взглядом. Следом за ней удалилась камеристка.
Примерно с полчаса зала пустовала, затем начали появляться гости. Иохан с любопытством наблюдал за ними из своего укрытия: как неспешно фланируют, тихо переговариваясь, усмехаясь, поправляя кружева манжет, кавалеры; как обмахиваются веерами и шелестят по начищенному до блеска паркету шелковыми шлейфами дамы благородных кровей. Иохана охватило чувство дежа-вю: все было точь-в-точь, как на герцогском приеме. Отличие состояло разве в том, что здесь было еще больше девиц, причем совсем юных -- и без сопровождения. Великое их число перемещалось по пятам за осанистым, грузным человеком с намечающимся вторым подбородком. Мужчина обряжен был в щегольской алый камзол. Каштановые волосы круто завиты в соответствии с последними веяниями столичной моды, что придавало здоровяку вид довольно нелепый, навроде завитого на щипцах и украшенного бантиками медведя. Это был пан Александр Даймие собственной персоной. Среди преследующих его девиц Иохан отметил двух или трех весьма хорошеньких, вот только портило их выражение безграничного обожания в широко раскрытых глазах. Иохан, насколько было возможно, прислушался к щебету.
- Пан Александр, пан Александр, - лепетала одна юница -- с закрученными вокруг ушей косами, - а как вам понравилось мое сочинение? Вот это:
Вот и зимняя пора -
Грязь, и снег, и ветер злющий.
Птичья песенка с утра
Не звенит над сонной пущей.
Ветки хрупки - знай ломай!
Где ты, наш зеленый май?
Смолк под кущей благовонной
Соловей неугомонный...(2)
- Милочка, - добродушно басил в ответ сочинитель, и его мощный глас разносился по зале, без труда перекрывая общий приглушенный гул голосов. - Увольте, я же ничего не понимаю в поэзии!
- Ах, вы скромничаете, скромничаете, я знаю! Разве вы можете что-то не понимать? Ведь вам всякое слово подвластно: и поэтическое, и прозаическое.
Поразительно, но модный сочинитель проглотил столь грубую лесть, не поморщившись. Он довольно улыбнулся, протянул руку и толстыми пальцами отечески ущипнул девицу за щечку. Иохан усмехнулся и поискал взглядом Оливию. Та, стоя в уголке, беседовала о чем-то с двумя худосочными дамами и на супруга даже не глядела.
Сделав усилие, дабы отвлечься от сочного баса хозяина салона, Иохан прислушался к тому, о чем беседовали остальные гости.
- ...то есть как это: нет души? Вы думаете, что говорите? Ведь если души нет, то зачем тогда...
- ...пан Гус, конечно, гений, кто спорит! Но, согласитесь, ваять статую Великого с девятью зубцами по хребту вместо двенадцати - это слишком смело...
- ...это пахнет ересью...
- ...вереница черных карет с зарешеченными окнами через Хлебные ворота. Клянусь! по обе стороны цепь из гвардейцев...
- ...совсем недавно я вдвоем с одним моим товарищем сражался против двадцати негодяев и с помощью Великого мы так преуспели, что вышли из этой схватки победителями...(3)
- ...я слышал, что схватили всех баронов Наньена... за ересь...
- ...тише, пане, тише, что вы...
Иохан только навострил уши, но говорившие уже перешли на шепот. Он скрипнул зубами, страшно сожалея, что не может прямо сейчас выйти и прояснить все до конца.
Краем глаза он отметил, как Оливия, в своем платье цвета лесного мха, скользнула через залу к супругу, присевшему в сторонке в окружении дам и девиц. Одна из них, с трехфутовым шлейфом, перекинутым через локоть, тихим проникновенным голосом читала:
- ...Окассен и его подруга сошли с коня, как вы уже слышали и поняли. Он вел лошадь под уздцы, а подругу вел за руку, и они шли вдоль берега...(4)
Ей пришлось умолкнуть, когда пани Оливия склонилась через плечо супруга к его уху и шепнула что-то. Пан Даймие дернулся, нервно оглянулся, упитанный лик его утратил выражение благодушного удовольствия. Покорно поднявшись, он бормотнул - или, вернее сказать, рокотнул, - какие-то слова извинения и двинулся прочь из залы. Оливия, окинув взором погрустневшее сборище дам и девиц, улыбнулась с явным злорадством, чего Иохан от нее никак не ожидал, и отошла в сторонку. Через минуту или две кружок почитательниц пана Александра начал редеть: то одна, то другая дама поднималась и уходила.
Пока Иохан размышлял, куда с такой поспешностью мог исчезнуть хозяин дома, за его спиной что-то зашелестело и задвигалось. Он развернулся вместе с креслом и с удивлением увидел, как из потайной дверцы, отворившейся прямо в торцовой стене, боком выдвигается мощная туша пана Александра. Ай да захоронка! - подумал Иохан. Что ж, разумно: исчезающие за портьерой гости неизменно привлекли бы к себе внимание, тогда как выйти из залы и скрыться за какой-нибудь неприметной дверцей они могли свободно и без помех.
- Пан Иохан, - прогудел сочинитель, понизив до предела возможного свой трубный глас. - Как я рад вас видеть в добром здравии, дружище!..
Тон его слов, впрочем, противоречил содержанию.
- Я боялся, - продолжил он, - что вы погибли либо схвачены, как, я слышал, схвачена ваша милая сестрица...
- Вы точно знаете, что Ядвига под арестом? - встрепенулся Иохан.
- Увы, увы. Не могу разуметь, чем заслужила столь злую участь сия благонравная девица? Ведь мне случалось видеть пани Ядвигу во время ее прошлого приезда в столицу, и, знаете, я был восхищен ее красотой, умом и кротким нравом... Ах, какое несчастье...
Иохан подумал, что, при несомненном наличии красоты и ума, кротким нравом его сестрица как раз не отличалась, но вслух этого не сказал.
- Известно ли вам что-нибудь еще о моей сестре и о герцоге Наньенском? В чем их обвиняют?
Пан Александр скорбно поджал уста и доверительно возложил длань на плечо барона.
- Темное это дело, друже. Слухи, шепотки - знаете, тут словечко услышишь, там - пару. Даже при дворе не осмеливаются говорить вслух. Но думается мне, здесь замешаны храмовники. Так что вы очень рискуете, появившись в Дюрвиште, под самым носом у жреца Великого...
- Еще и храмовники? - Иохан захлопал глазами. В его голове не укладывалось, где и когда его светлость герцог Иштван Наньенский мог перейти дорогу служителям Дракона.
- Но разве вы ничего не знаете? Ведь относительно вас тоже существует приказ о взятии под стражу.
- Клянусь, мне неизвестно, в чем я виноват.
- Тем хуже для вас, - ответствовал пан Александр, отнюдь не добавив Иохану оптимизма. - В любом случае, вам следует как можно скорее покинуть столицу и укрыться в надежном месте. Со временем его величество, возможно, и сменит гнев на милость, и вам можно будет...
- Но моя сестра арестована, - перебил барон. - И, как знать, не идут ли уже приготовления к казни? Я не могу уехать, не попытавшись ничего для нее сделать.
- Дело, конечно, ваше.
- Не могли бы вы помочь разузнать точнее, в чем именно мою сестру обвиняют и где ее держат?
Пан Александр пожевал губами и прикрыл глаза.
- Боюсь, ничего не получится. Задавать подобные вопросы опасно, очень опасно. Ведь как рассуждает его величество: тревожащийся о судьбе мятежников и сам, возможно, мятежник.
- Мятежников?..
- Это я образно выражаюсь, - пояснил пан Даймие.
- Ах, образно...
- И без того я рискую, принимая вас в своем доме...
- Конечно, я бесконечно высоко ценю ваше мужество, - предельно серьезно проговорил Иохан. - И не смею требовать бОльшего.
- Моя милая супруга поведала, что вы желали увидеться с некоторыми из гостей... - неуверенно на него взглянув, вдруг вспомнил пан Александр.
- Да, верно.
- Я провожу их к вам.
- Век буду вам благодарен, - Иохан низко поклонился, подметая воображаемой шляпой пол.
В следующий час он переговорил с тремя своими столичными знакомыми, из тех, с которыми в прежние годы посиживал в пивной, волочился за девицами и даже дрался на дуэлях (за которыми неизменно следовало примирение). Приятели были весьма удивлены его появлением в столице, полагая его взятым под арест.
Странное дело: об аресте герцога Наньенского знали буквально все, но никому не были известны его причины. Учитывая вмешательство храмовников, можно было предположить все что угодно, включая колдовство.
Особенно колдовство.
И это Иохана обескураживало. Своего сюзерена он знал с разных сторон, но чтобы - колдун?..
Все трое приятелей, как один, советовали Иохану утекать из столицы немедленно, помогать же вытаскивать из тюрьмы заключенных желанием не горели. И помощи золотом не предлагали. Хотя и о сожженном поместье, и о секвестре знали, кажется, уже все. Иохан и не стал просить взаймы. Денег Оливии оставалось еще достаточно, ну а кончатся - найдет еще. Уж чего-чего, а с голоду помереть ему не дадут.
Четвертым визитером, наведавшимся в потайную нишу, оказалась дама. С ходу она бросилась Иохану на шею, а он все никак не мог припомнить ее имя. Может, это одна из тех, в честь которых он сочинял стихи?.. Тогда неудивительно, что он ее не помнил.
- Ах, коварный изменник! - зашипела дама, отцепившись, наконец, от шеи не ожидавшего такого напора, а потому слегка сбитого с толку, Иохана. - Как вы посмели так неожиданно исчезнуть? И ни слова, ни строчки целый год! Негодяй, негодяй!..
- Амалия? - не слишком уверенно проговорил Иохан. Нежное, чуть удлиненное личико дамы, светлые завитки волос у висков вроде бы навевали это имя.
- Вы забыли, совсем забыли свою Амалию! - на свой лад подтвердила его догадку дама. - Как вам не стыдно, пан Иохан.
- Мне очень стыдно, - поспешно уверил ее барон, размышляя, как бы поскорее и потише сплавить эту буйную прочь. Если она продолжит в том же духе, то все гости сбегутся поглядеть, что же происходит за шторой.
- Я вам не верю.
Чтобы убедить пани Амалию в искренности своих чувств, Иохан сгреб ее в охапку и крепко поцеловал, словно она была не знатной дамой, а кухонной девчонкой. Амалия вовсе и не думала протестовать, напротив, с охотой ответила на поцелуй, от избытка страсти весьма чувствительно куснув кавалера за губу.
- Поедемте ко мне, - бурно дыша, прошептала она, прервав поцелуй. - Прямо сейчас.
*
В доме недавно овдовевшей, переполненной бурлящими страстями дамы Амалии, Иохан устроился с гораздо бОльшим удобством, нежели в захудалом трактире. К тому же здесь было безопаснее: никому и в голову не пришло бы искать преступника в самом центре столицы.
Каждый покой в доме - или, вернее, во дворце, - дышал сдержанной роскошью. Расписные вазы, шелковые ковры, многочисленные светильники из дутого разноцветного стекла, драгоценные драпировки шафранного шелка - все это каким-то чудом умудрялось состоять в гармонии друг с другом и отнюдь не резало глаз вульгарной пестротой, но производило впечатление со вкусом поданного богатства. Бродя среди роскошных интерьеров, Иохан с грустью вспоминал сложенные из простого камня, украшенные лишь старыми пыльными гобеленами, стены родного дома. При виде хлипких позолоченных стульев с вычурной резьбой приходили мысли о старинной, веками служившей предками мебели из цельного дерева. Но в целом дворец Иохану нравился. Особенно тем, что не было здесь сквозняков, от которых он так и не сумел избавиться дома.
В целом его удручало только, что сложнее стало делать вылазки в город, но и эта проблема быстро разрешилась. Покойный супруг Амалии вращался в самых светских и влиятельных кругах столичного общества, да и сама она имела множество знакомств; по просьбе Иохана вдова согласилась пригласить к себе нужных людей. Молчание некоторых из них пришлось покупать за кругленькие суммы в золоте, но пани Амалия не возражала и против этого.
Больше всего полезных сведений о судьбе сюзерена и сестры Иохан почерпнул из беседы с храмовником, имени которого так и не узнал. Судя по алой мантии и разрисованному белой глиной лицу, принадлежал храмовник к высокому духовенству, что весьма барона удивило: обычно служители Дракона не были столь падки на золото. С другой стороны, Иохан ведь не знал, сколько денег посулила Амалия этому низенькому человечку с обритой наголо головой и бегающими глазками.
Храмовнику было не по себе в богатом светском покое, да и присутствие Иохана пугало. Не приходилось сомневаться, что служитель Дракона знал, кто такой этот дворянин, пожелавший с ним беседовать.
- Расскажите, что вам известно о герцоге Иштване Наньенском, - обратился к храмовнику удобно устроившийся в кресле Иохан.
- Герцог сей колдун и в ереси повинен, - с видимым удовольствием сообщил длиннорясый.
- Кто сказал? Где доказательства?
- Доказательства имеются, пан, в достаточном количестве, не беспокойтесь.
- Где они?
- В нечестивой обители сего преступника доказательств нашлось множество.
Иохан чертыхнулся и нетерпеливо спросил:
- Кто выдвинул обвинение?
- Святая Церковь, - ответил храмовник, благочестиво возведя глаза к расписанному парящими дракончиками потолку, и Иохану невыносимо захотелось двинуть кулаком по лысой макушке.
Однако, обвинение Церкви Дракона, действующей заодно с королем - хуже ничего не могло быть.
- Суд уже состоялся?
- Преступник приговорен к прилюдной очистительной смерти через сожжение.
Иохан проглотил гораздо более сильное ругательство и рывком выпрямился в кресле.
- Когда?
- Через два дня на рассвете.
- Драконья мама! - сказал Иохан и вскочил. - А остальные?..
Участь гостей и родных герцога Иштвана, в злополучный день помолвки попавшихся на глаза стражников, была столь же незавидной, как и главного преступника. Кому-то - в том числе и Иохану в случае его поимки, - предстояло быть спаленными как сообщникам и укрывателям, остальным присудили пожизненное заключение в церковных подвалах центральной провинции. Учитывая, что только в Дюрвиште и ее окрестностях имелось около ста шестидесяти храмов и с полсотни монастырей, и что храмовник и сам не знал, кого из арестованных куда именно поместили, было от чего придти в отчаяние. Обыскать такое число подвалов, может, и реально, если в твоем распоряжении имеется средняя по размерам армия, но - в одиночку... Наверняка храмовник мог сообщить только о Ядвиге, которую поместили под стражу в Лазуритовой крепости. Она была объявлена любовницей и первой помощницей герцога в богопротивных занятиях, но суд сделал снисхождение к ее юным летам и заменил смерть заключением. Сестру же Иштвана, несостоявшуюся Йоханову невесту, как и его детей и супругу, тоже ждал костер.
Иохан слушал и не верил ушам. Сжечь на костре человека за колдовство, пусть даже человек этот владетельный герцог - такое бывало. Но истребить целый род? Одним махом упечь в темницу всю аристократию целой провинции? Это слабо укладывалось у Иохана в голове. Хуже всего укладывалось, что Иштван - повеса, весельчак и вообще человек по жизни довольно легкомысленный, - объявлен колдуном. С другой стороны, эти загадочные записи, который Иохан нашел в своем подвале...
А обиднее всего было, что, похоже, все поголовно знали о "мудродействе" герцога Иштвана.
Все, кроме первого его вассала и потенциального зятя пана Иохана барона Криуши.
Вот и расценивай, как знаешь: то ли знак недоверия, то ли попытка уберечь от неприятного знания... Но ведь Ядвиге-то сказался!..
Получивший свое золото храмовник давно ушел, а Иохан все метался по роскошным покоям, сжимая и разжимая кулаки и играя желваками. В дверь заглянула пани Амалия, понаблюдала за ним с полминуты, но он ее даже не заметил. И, оценив его состояние и не желая выступать в роли укротительницы бушующих страстей, хозяйка дома тихо удалилась.
Ну и что мне теперь делать? - лихорадочно рассуждал Иохан. Проще всего теперь же уехать в отдаленную провинцию, найти какую-нибудь свеженькую миловидную вдовушку с парой ребятишек, которая рада будет принять под свое крылышко обходительного кавалера, и зажить тихо и мирно. Можно даже, переждав пару-тройку лет, вернуться в родные края и попытаться наладить хозяйство: Церковь, конечно, злопамятна, но, избавившись от главного еретика герцога Наньенского, не станет тратиться на долгую охоту за такой мелкой сошкой, как пан Криуша... Во всяком случае, Иохан хотел на это надеяться. Да, можно затаиться, спрятаться и забыть Иштвана, Эрику, Ядвигу и остальных... но тогда до самой смерти он будет ощущать себя подлецом. И как оно, жить с сознанием собственной подлости, да еще и трусости? Сладко ли?
Иохан пометался еще немного и, чувствуя, что задыхается в этом изысканном аристократическом доме, прицепил оружие, накинул плащ и через окно выбрался на улицу, банально спустившись крепким по побегам плюща.
Над Дюрвиштой стояла ночь, разорванная ярким пламенем фейерверков, свистом взрывающихся свечей, вертящихся колес, взмывающими в небо искрами. Иохан влился в ликующую беззаботную толпу, пытаясь вспомнить, какой нынче день, что празднуют и зачем празднуют. Он поймал за руку праздношатающегося гуляку и задал ему этот банальный вопрос. Гуляка постучал кулаком себе в лоб:
-- Ты чего, дядя? День рождения королевны Мариши... Семнадцать стукнуло, Венчальный год.
Ах да, правда, а он и запамятовал. Иохан пошел дальше по улице, и бездумно завернул в настежь распахнутую дверь первого же кабака. В намерениях у него было крепко напиться.
Кому-то день рождения, а кому-то дрожать в ознобе в окружении сырых тюремных стен и дожидаться костра... Стать вечным пленником в Лазуритовой твердыне, Драконья мама, в воде по горло, пока не сдохнешь от суставной горячки или сухоты: крепость на острове, нижние казематы всегда в воде.
За окнами в небе разорвался очередной огненный заряд, сидящие в зале гуляки сдвинули кружки со звоном и ревом: "За Маришу!", и мысли Иохана вдруг переключились на королевну. Барон видел ее на одном из дворцовых приемов, пару лет назад -- худенькую девочку с белыми волосами до ягодиц и фиалковыми глазами, в тяжелой парче, затканной садовыми фиалками -- ее любимые цветы. И вот ее на благо страны ритуально обвенчают с Великим Драконом. А если Дракона, как недавно рассуждал барон, никакого нет, то бедная принцесса достанется похотливому ублюдку из церковной армии -- от примаса спускаясь все ниже, до шлюхи в храмовом борделе. И так Йохану стало жалко эту несчастную принцессу, до слез, выжимаемых на глаза, до зубовного скрежета -- и господина своего герцога, и невесту, и даже Ядвигу забыл. Но опомнился, лишь почуял вкрадчивые движения на своем поясе. Цапнул за руку карманника, а второй рукой перехватил за ухо. Карманник, молоденький чумазый мальчишка, молчал. А в пьяной голове Криуши забрезжила мысль и больше никуда не уходила. И барон прошипел в красное распухающее ухо, которое не выпускал из цепкой пятерни:
- Веди... к своему... как его... смотрящему?
Пацанчик попытался крутнуть головой, взвыл.
- Давай веди, а то прирежу! - Иохан скорчил зверскую рожу, что удалось ему на славу: воришка заметно побледнел и, делать нечего, повел.
Выходя из таверны, Йохан задрал голову: над Дюрвиштой медленно плыл по ветру, все больше раздуваясь, переливающийся радугой, зубастый, костистый, с зубцами по хребту и несерьезными крылышками дракон. А потом лопнул, задев за трубы и флюгера. Мокрым плеснуло Йохану в лицо. Глаза защипало.
Криуша локтем стал тереть их, едва не упустив мальчишку.
Дракон... Великий... мыльный пузырь.
Примечания
(1) Неизвестный автор, "Кокинвакасю", 987
(2) Стихи Азалаиды де Поркайраргес, пер. В.Дынник
(3) Искаженная цитата из "Смерти Артура" Томаса Мэлори: "...ибо совсем недавно я вдвоем с одним моим товарищем уже сражался против тридцати рыцарей из королевиной дружины и с Божией помощью мы так преуспели, что вышли из той схватки победителями", - слова сэра Тристрама, обращенные к сэру Гавейну.