Племя вымирало. Народа оставалось всего чуть больше трёх десятков - худых, сутулых, серокожих и лысых, почему их испокон веку так и звали - лысы.
Только в самых отчаянных байках у костра предков рисовали могучими и умелыми, а число их было столь велико... словом, много их было, как грязи. На самом же деле, в это верили разве что нечастые сосунки-несмышлёныши. Пока не подрастут. Если вырастут. Потому как появлялись они на свет рахитичными, кривобокими и, вообще, недоделанными какими-то.
Порченая неведомо чем и неведомо когда кровь давала о себе знать. Ох, как давала! Маленький лыс от самого рождения был терзаем болячками и, ежели не умирал, то, годам к пяти, обязательно терял все волосёнки с одутловатой, похожей на утиное яйцо головы.
Про вечную голодуху и говорить стыдно. Да и откуда взяться сытой жизни? Если мыкалось племя по разным неудобьям, на которых нормальной добычи не было, нет и не будет. Или подъедало остатки после других, более удачливых.
А сама добыча?
Всяко, была не крупнее зайца. Это соседские охотники могли и секача завалить, и, при случае, сохатого забить. Слабосильных же лысов хватало, максимум, на дикую козу. И то - если очень сильно повезёт, да все скопом навалятся. А попадутся чужие объедки и потроха - тоже хорошо.
На травках-корешках, грибах, мелких кислых яблоках и редкой ягоде ведь долго не протянешь. Ещё, гляди, сьешь гадость какую. А подсказчиков-то и нет, некому свет знаний сокровенных пацанве передавать. Какие тут вековечные умения, если самому старому в племени двадцать четыре зимы стукнуло, а он уже еле ноги волочит? Так и жили лысы - без ума и памяти.
Благо, с огнём проблем не было - овраги щедро делились с людьми кремешками чудной формы, похожими на большущие зубы. А железяк можно было добыть в скелетах бурых от ржавчины, вросших в землю гигантов, медленно распадавшихся под ветрами и дождями.
Кровяная гнильца со временем только крепла и усиливалась - новых женщин взять было никакой возможности. Ни силой - кишка тонка, ни меной - брать с лысов оказалось просто нечего. Вот и были все друг другу роднёй, с проблемами из этого вытекающими.
Соседи же: лопаты, хорлы, илины - были куда более многочисленны, свирепы, хитры и волосаты. Не говоря уже о безбашенных воскрах, целом таборе союзных племён, оседлавшем развалины в пойме Большой Реки.
Но, никто отщепенцев-лысов до сих пор не сожрал. И всё из-за того, что подобную заваль лопать оказалось себе дороже.
Так и жили лысы, кочуя с места на место, но никогда особо далеко не забираясь от оплывшей громадины Белой Горы, показывающей на осыпях своё светлое, ядовитое нутро. То вдоль пересыхающей речушки, в которой водилась только несерьёзная рыбья мелочь с выпученными глазами, то по заросшим сосняком и ольхою песчаным буграм с бездонными озерками тяжёлой зелёной воды.
И была у племени одна единственная драгоценность, узнай о которой недруги, вырезали бы лысов в один момент, а за утерю которой виновных ждал страшный и мучительный кирдык. Лишь в редчайших случаях, которые и на пальцах рук можно было перечесть, из плетёной торбы извлекался тючок из заячьих шкур, и на свет божий вождь доставал свой личный праздничный кубок. Чудесный, невообразимо прекрасный, древний - покрытый царапинами, но всё ещё сверкающий на солнце гранёный стакан с выдавленными на донышке непонятными знаками: "Сделано в СССР. Ц. 14 к.".