Крылов Борис Владимирович : другие произведения.

пхуб-чурб

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Невероятные приключения князя Унегерна, покорившего магию, и обера Антона Чащина, пытающегося забраться на сию вершину мастерства вслед за учителем.

   Б. Крылов (Ипполитов) - Осокин Дм.
  
  
  
  
   ПХУБ-ЧУРБ
  
  
  
  
  
  
  
   Подваршава - Петроград
   1914 − 1938 г.г.
  
  
  
  
  
  
  
  
   Книга первая
   Друже ПХУБ-ЧУРБ
  
  
   (! Поведывания Тайных знаний князя Унегерна'''
   и обера Чащика'')
  
  
  
  
  
  
   Не говори, что мир реален;
   От колдовства не убежишь:
   Найдешь судьбу - не распознаешь
   Спасешь любовь - не ублажишь.
   А.Лидин
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Вступление от Григория Унегерна
  
   Не люблю писать "тосты" и "посты"! Мне нравится рисовать завитушки значков, из которых составлена фраза Nota bene! Неопределенные же и безликие дополнения и уточнения "post scriptum" - после написанного (хорошо хоть не "после накаканного"); являют собой не более, чем банальные "пи-си-ку-ны", если изъясняться цензурным языком, поэтому пусть будет славен тот из вас, кто делает правильный выбор и обращает внимание!
   Но еще больше не люблю, когда на краю сна и бодрствования, слышу непонятное для себя слово. Так однажды было когда я слышал: "Тошка! Тошка! Тошка!" Ерунда какая-то, как мне показалось вначале, но ерундой этой я пропитался, как бумага, для промакивания чернил. И в итоге понял, что даже самое непонятно на первый взгляд слово имеет свой роковой смысл".
   Повторюсь, дамы и господа, а заодно и поприветствую вас еще раз: Nota bene! Ибо вы прекрасно смотритесь на фоне данного лозунга, который подходит к обложке моей книги.
   Признаться, всегда мечтал попробовать себя на ниве литературных опусов (или мемуаров?). Хотя, не мне судить, как и что получилось, ведь поведаю я читателю лишь фрагментарный итог одного из отрезков своей жизни. Подчеркну дополнительно: очень надеюсь, что осилил лишь самое начало работы, потому как занятие это мне крайне по душе пришлось своим скрипучим шуршанием правдивого нерва по бумаге. Кто меня к нему подтолкнул, кто вложил в лапу гусиное перо, сие мне не ведомо, но настоятельно нашептал на ухо этот "гусиный" некто, чтобы не врал я ни себе, ни людям, поэтому хочется лишь истинную правду писать и писать...
   Думаю, что главный "подстрекатель" - мой первенец Антон, на плечи которого я собираюсь взвалить всю "ответственность".
   Почему именно он? Просто я решил писать от первого лица, то есть, не от той небритой мордени, что сейчас искоса следит за мной из зеркала, но от лица Антона, хотя он об этом и не знает, а я вот уверен, что его устами врать мне совершенно невозможно будет. Иначе я сам себя обману и его подставлю. А он ведь парень честный, да и вектор его силы магической направлен исключительно в объективную сторону. Что в наши дни есть свойство редкостное. Для себя я, к тому же, усвоил, что от его лица творить текст книжный гораздо интереснее, чем от собственного, ведь у любого - надеюсь, что любого - молодого человека, взявшегося испещрять страницы аккуратными иероглифами прошлой и будущей жизни, вся праведность существования, как свежевыпавший снег, хрустит под ногами. Оттого и пишет он, как бы "по чистому листу"; а вот во мне, учитывая прожитое, напротив, скопилась сплошная загустевшая мерзость окружающего мира, став, для таких типов, как я, варенья слаще. Насытился я ею вволю, поэтому, направо и налево, научился врать, даже глазом не моргнув.
   Хотя и вижу себя вполне реально и красочно; вижу русско-турецкую бойню, ведь именно я стоял во главе штурмового отряда, который под моей командой сметал и перемалывал в фарш все живое на своем пути к Стамбулу. Вижу, как мы пробивались к Порт-Артуру, чтобы отбить-таки его у японцев. Помню, как через день после боя мне совершенно случайно представилась уникальная возможность ознакомиться с основами учения, а точнее - интеллектуального внушения - ALIG'MO'! ALIG'MA'!. Именно в те дни я выбрал свой дальнейший путь.
   Мне ведь уже немало лет, так что жизнь моя вторая, не столько по сроку, сколько по наполненности, начнется в 1916-м после лобового столкновения с немецким дураболом фон Штильманом, который отнюдь не случайно стал занозой в окровавленной гриве моей мохнатой задницы. Самое неприятное, что он, наравне со мной, обрел почти такие же способности к редким колдовским и магиоцентрическим зверствам.
   В России, в отличие от Германии, лишь в начале тридцатых, когда в стране наконец-то взыграла и запенилась в умах народа магическая демократия, которую следовало бы правильнее называть "экстремальный метаморфизм", началась борьба с бездумным и пошлым базарным колдовством. Пусть хоть и с опозданием, но мы быстро и высоко подняли головы.
   Удачно все сложилось в двадцать девятом и тридцать втором (хотя рассказ не о событиях тех дней), и... я сбился с мысли, ведь все вышесказанное лишь словоблудное предисловие, поэтому перехожу к главному.
   Я всегда точно знал, что мы когда-нибудь столкнемся с моим злейшим врагом, не уступающим мне по силе, - но ему в противовес у меня появится молодой ученик, становление личности которого будет длиться долго.
   Врага своего я уже в шестнадцатом году узнал со стопроцентно гадостной стороны, о чем пишу буквально через неделю после того, как первая гонка против ветра времени принесла мне победу. Можете не верить, но на дворе ныне четырнадцатый год. Чушь собачья? Нет, в этом-то и сокрыт великий парадокс шизоидальности наслоения временных аномалий; точнее - маразматайма, как говорят необразованные америкоснийцы. Поэтому я обязан торопиться, а вы, без сомнения, всё узнаете о "волшебных" событиях нынешнего века из пересказа моих записей в стиле OZ'Z* (авторство я полностью отдаю в руки Антона, а все сноски и объяснения внесет в рукопись Заяц, которому немного поможет Мариха).
   ______________________________________________________________
   *Да-да! Ведьмы OZ'Z-a тоже прислужницы T''TYR'RWE', как бы парадоксально это не звучало
  
   Сейчас я тороплюсь по одной-единственной причине: я не в силах не поделиться с вами усвоенной мною истиной, иначе просто сойду с ума от того урагана чувств и мыслей, что бушуют во мне. Я уверен, что более, чем точно, воссоздаю реконструкцию событий, в которых участвовал сам; в которых со мной вместе участвовали, аналогично шахматным, прочие, как известные, так и тайные фигуры: начиная от старых погрызенных мышлотами пешек и заканчивая крепкими и негнущимися ферзями ─ такими, как Антон и его наставник - Командор Фраучи.
   Я уверен, что все пройдет так, как запланировал; можно было бы искуственно навести "лоск времени", но в данной контролируемой фатальности повторная смена декораций и перестановка фигур, (на фоне нынешнего плебейски разрекламированного бытия с его неспособностью к аллюзорному инакомыслию) да и просто любое направленное ре-действие или перегруппировка построений основных персонажей чревато последствиями крайне неприятными для самих же плебеев: вплоть до полного исчезновения сути оных и даже минимальных о них воспоминаний.
   Сознаюсь, сначала я хотел оставить на своем счету то, что делал лично и в чем совершенно точно уверен. Но потом решил изобразить свои военизированные путешествия (сейчас, в четырнадцатом году, я однозначно уверен, что опишу не только нынешнее свое местоположение и психомагическое состояние, поскольку ни на секунду не сомневаюсь, что их еще (как и было) будет несметное количество) в виде литературных набросков и ощущений. Поэтому те люди, которым я адресую эти записи, да и тем, которым я вкладываю в уста пустозвонные (но только для них!) фразы, а в мозги - мысли, не обидятся на меня, а сами разберутся, где ложь и вымысел, а где - правда, смешанная с полуправдой. Те же, кому, паче чаяния, случайно попадет в руки дневник, а не печатное слово, хотя этого произойти не должно, ведь подписан он моей выдуманной фамилией, да и написан шифром редкостным, понятным только магически правильным особям, вообще ничего не поймут и не почувствуют. Они прочитают только заглавие, а дальше почувствуют лишь нечто знакомое, отдаленно напоминающее Тургеневича и его роман "Преступленец и наказанец", изданный под псевдонимом "Наканунный". Я не шучу ─ именно такая княжна Тарапунькина и начнет являться им в нелепых снах по ночам. И никто не обратит внимания на ма-аленькую загвоздку касательно того, "А Чего ради жил Мальчик-сы-Пальчик"? И читали ли они про его эротические похождения? Извините за нагромождение пошлятины, но в моем возрасте становишься туп на язык.
   Итак, чтение "мемуаров Антона" (он еще не знает, что именно он написал их) останется для большинства так называемых грамотеев загадкой, которую даже не захочется разгадывать. Потому что за всей многотомной подземно-карстовой исторической эпопеей сокрыто воистину нечто ужасно таинственное и кроваво-топорное. Истинного же не-нормативного бытия (нашего общего!) смогут коснуться умы буквально считанного количества людей. Я не хочу никого пугать, только не старайтесь, повторить мой подвиг спуска в Преисподнюю. А как иначе можно назвать еще эту пасть, которую разверз передо мной ужасный замок, продолжающий злорадно и искаженно посмеиваться, прежде всего, над нерешенной загадкой (и едва ли в принципе решаем ой), рождаемой воображением самых одаренных из нас?
   Конечно, предпочтительно ознакомится непосредственно с "моим" рукописным дневником, но это не только запутанно, но и крайне опасно. А уж Книги, на которые я ссылаюсь в нем, даже не старайтесь отыскать, иначе любая из них оборотит вас в зверя. Люди, которым адресованы мои зарисовки, сами поймут, где правдоподобный я, а где лишь мой голо-графический прототип. Остальные любопытные воспримут текст в качестве несуразицы, UnSiFi (антинаучной фиксьон), то есть банальной дамской фикции - я заимствовал это слово из английского, ведь беллетристика, реальная выдумка, как раз и обзывается у них "fiction". Конечно же, все написанное мною, лишь литературное осмысление, причем, по горячим следам, исторических событий, невольным участником которых я стал, не всегда ведая, что именно творит левая рука, когда правая крепко сжимает дробовик. Имейте в виду, я - не барон Мюнх-Гаузен, тем паче, что руки последнего не запятнаны таким количеством крови, да и едва ли наш литературный друг слыхивал, как почти одновременно трещат шейные позвонки роты солдат, которым, как цыплятам на птицеферме, в считанные секунды скручивают шеи. (Естественно, что не с помощью хваленого самодвижущегося ядра, а с помощью собственных костлявых пальцев). Поэтому к крови никогда не стремитесь, иначе станете ее Заложниками. Кровь притягивает любого из нас, хуже вина и прочих баб. Из-за нее моментально становишься кровоголиком, ее услужником и истинным бладмандером.
   Так что, живите своей праведной жизнью и следите за переизданиями моей книги, в которой начнут появляться все новые и новые главы, написанные Антоном. Итак...
   Nota bene!, господа!
   Обращайте внимание на то, что делаете, иначе пополните список самых отъявленных зверолюдей ХХ века.
  
   .
   1. Канский мычтатель.
  
   ...Феликс старательно догрыз кислое зеленое яблоко, ведь он не только боролся с цингой, но и воспитывал в себе железную волю, но оплевки все же тщательно не обсосал, а стыдливо схаркнул в ладонь и швырнул в придорожную канаву. Именно в этот момент скрипучая телега задрыгалась по неровной каменной дороге уездного города Канска, где небритому ссыльному в натянутой на уши кожаной шапке, и уродливо, как для просушки, "наброшенному" конвоирами поверх прочего барахла, предстояло прожить ближайшие шесть лет. В городке уже "шуршало" более пятидесяти его революционных "kompanów", а совсем и не "towarzyszy po czarce", то бишь собутыльников (имеется в виду исключительно зажигательная смесь для терактов), от мысли о сотрудничестве с которыми пан Феликс самодовольно улыбнулся: бежать отсюда по тайге он не намеревался, ведь любителей почесать языками на темы политического самообразования и революционных инноваций (Феликс любил это не очень понятное, но откровенно зовущее к борьбе слово) в городишке было предостаточно.
   Лошадь встала, одолев три-четыре улицы, так что теперь пан Феликс тихо и блаженно возлежал на стопках польских книг, которые ему разрешили прихватить с собой, поскольку на так называемой "таможне" его книги как ни крутили, как ни вертели, но так и не поняли, что в них написано. Единственный же таможенник, способный разумно "пшекать", уже вторую неделю находился тогда в запое. Правда, одну книгу, напечатанную на папиросной бумаге, грозные ревнители законности оставили себе, явно - для самокруток. Феликс о ней не сожалел, потому что специально взял ее для подотчетной "взятки". Книга была самой толстой, да еще - в дорогой кожаной обложке, вот только читать ее ни Феликс, ни любой другой варшавско-кавказский поселенец, намерения не имел, потому что это был женский роман, - к тому же, переводной, скорее всего, с сюсюкающего испанского языка.
   "Dobrze..." По крышам и верхушкам сосен прокатилась волна солнечных лучиков, и Феликс глубоко вдохнул воздух юга Сибири. Он пьянил свежестью и здоровой сухостью, столь целительной для туберкулезников! Лошадь дернула телегу, которую нещадно тряхануло, но Феликс не обратил на это внимания - его уже заинтересовали здания города. По праву считаясь профессиональным революционером, он тут же вычислил Канский "Городской БанкЪ", который, по слухам, власти, для государственной корысти, вычищали лишь в самом конце месяца.
   "Взять его - одно сплошное удовольствие, - подумал Феликс, оценив одним широкоэкранным взглядом ненадежность трехэтажного, пусть и каменного, но отнюдь не прочного и не монолитного, строения, и вздохнул: - Э-эх! Вот если бы сюда еще и Кобу-рябчика перевели, как грозились! Лучшего подельщика для такой работы и не придумаешь. На душе всегда спокойно, когда с ним на дело идешь, "zastrzeli każdego", кто встанет на пути. Даже не поперхнется, не то, что задумается... - какая-то дрянь уперлась в бок: Феликс поерзал, чтобы лежалось удобней, повернул голову и, вперился в "dziewicę" в цветном платке и меховых сапожках, отчего сразу же вспомнил, что помимо "БанкЪ"-а Канского, именно в этом городке, богатейшие купчины Гадаловы обретаются, а раз так, то пусть пожертвуют на светлое будущее пролетариата. Попросить их о взаимопомощи можно будет крайне убедительно, так что отказать они не смогут..."
   Однако, без бывшего семинариста шляхтичу идти на "экс" было страшновато - могут ведь и самого пристрелить. А умирать раньше пришествия победы Светлого Будущего истинному энтузиасту Мировой Революции было, как говорили в Варшаве и Кракове социально близкие элементы, "zapadło".
   Феликс покрутил головой направо-налево и понял - раздражал его какой-то замызганный вид города, но еще больше злило то, что повсюду - церкви-церкви-церкви... Да еще деревянные, как царские солдатики: мордатые и с иголочки одетые. Как он в несколько лет назад надеялся, что японцы наваляют этим "paskudom". Не смогли, япошки...
   Но осердиться крепко Феликс не успел, потому что солнце ослепило глаза, и он вновь вспомнил о приятном:
   "Зимы, поди, здесь теплые", - заключил революционер удоволенно: работал он прежде только в южной и центральной России и даже представить себе не мог, что здесь, в Сибири, русские варвары и в морозы крепкие предпочитают добротные деревянные строения каменным, потому как выстывают они много медленнее.
   Утешившись мыслью о теплой "leczniczej" на сибирской зиме, потенциальный налетчик перевел взгляд на четверых "франтов", странно смотревшихся на фоне двух единственных каменных домов города.
   "Столь слепого поклонения лондонской моде и в Варшаве не встретишь", - фыркнул Феликс. Правда, ему как раз не так давно пришлось срочно - во имя продолжения революционной карьеры, - покинуть Царство Польское, однако же о том, что принц Уэльский появился в лондонском свете с подвернутыми брючинами и в расстегнутой жилетке, как раз успел он узнать...
   В этот момент Феликс услышал гудок паровоза, донесшийся
   из-за домов, скорее всего ─ от ровной линии елей возле сопок, и с удивлением подумал, а почему это его обманули, сказав, что никакой железной дороги поблизости нет, из-за чего почти сутки везли на телеге, а не перебросили за пару часов на "кукушке". Через считанные секунды он отбросил сомнения: где-то возле поезда грохотнул дилетантски устроенный взрыв, а в ответ тут же четко "заработали" два крупнокалиберных армейских пулемета. Феликс предусмотрительно закрыл голову пачками книг, из-под которых увидел, что "лондонские пижоны" никак не отреагировали ни на звук взрыва, ни на стрельбу, будто всю жизнь провели в окопах...
   Город тоже выглядел из-под книг спокойным и обыденным. Хотелось расслабиться и слегка вздремнуть, но тут один из пижонов, извинившись перед остальными, отошел на три десятка шагов и, обратился к аборигену в заношенной шубейке, как тень выплывшему из-за высокого забора. Они стояли так, чтобы их не видели и не слышали остальные. Абориген вытянулся перед франтом по струнке:
   - T''TYR'RWE'!* - приветствовал его франт, смирено сложив руки и поклонившись трижды, и строго произнес: - LYZ'ZAНАDAH'H!** - а затем, подавшись навстречу детине, откровенно громко присовокупил к распоряжению польское бранное слово, обидное для варшавских женщин легкого поведения. Феликс не "отреагировал" на подстрекательское оскорбление, понимая, что его первым же ударом приклада, легко уложит охранник, сидящий на телеге. А этим панам вонючим...
   − T''TYR'RWE'! ─ повторил детина и поклонился четыре раза, а затем с большим трепетом произнес шепотом два слова и тихо спросил у франта: ─ ZAOG'GLOT'T?
   В ответ детина услышал еще два едва произнесенных слова, покачал головой, как будто прочитал мысли Феликса, поэтому нарицательно погрозил вознице пальцем, сказав с омерзением: "Aj-jjaa, gównowóz!", а затем разогнулся и отдал франту честь:
   - UZ'ZMAR'RA! - грозно произнес франт, чтобы здоровяк не медлил с выполнением приказа; сначала он резко указал вниз, в землю, сложив вместе средний и безымянный пальцы, а затем махнул одной ладонью в направлении сопок, где только что прогремел взрыв.
   ─ LYZ'ZAНАDAH'H , ─ кивнул франт.
   Железный пан на стопках книг не сомневался, что "разгадал", в каком направлении тут же двинется детина. Но тот, явно никуда не торопясь, согнулся, упер руки в колени и захохотал так, что заскрипели металлические обода колес телеги, но затем резко разогнулся, насмеявшись в удовольствие, и рьяно двинул в противоположную от сопок сторону.
   Феликс внутренне сопротивлялся логике того, что видел: он отлично понимал, что раз уж слышал грубый требовательный голос одного из говорящих, то это отнюдь не дружеский разговор. Пижон, что несомненно, отдавал команды, ну и... поскольку обе команды были озвучены целенаправленно, то они призывали к действию. Одно оставалось непонятным - на каком-таком языке? Феликсу удалось с большим трудом разобрать три слова, но все остальное, что говорилось... Звуки больше всего напоминали шипение гремучих змей, а не гортанные ноты, рождаемые человеческим горлом...
   Феликсу стало не по себе, поскольку, как ни пыжился, не мог догадаться, что произойдет дальше, и он забоялся левым яичком, по которому ему вечно попадало от конвоира сапогом. Тем временем "gównniany" франт развернулся и, улыбаясь, неспешно направился к Феликсу. Возница ─ солдат с ружьем ─ тихо сидел, куря папироску, и никого не замечал. Он не притворялся, он действительно смотрел куда-то вперед, в будущее. Франт подошел к Феликсу, упер ему в грудь тросточку и ехидно произнес:
   ─ Ну, что, "Астроном Франек", все вынюхиваешь, да выслеживаешь? ─ он посмотрел в глаза Феликсу так, что буквально продырявил "железному человеку" голову. ─ Поди, не ведаешь еще, что даже до Четвертой Великой Войны не доживешь? Детей бы хоть понаделал в своей Польше, а то ничего другого не умеешь, только теракты устраивать, да палить куда ни попадя. Даже сестру родную Ванду и то умудрился застрелить.
   ─ Это все брат мой, Станислав, ─ начал нервно и визгливо отбрехиваться Феликс, стараясь при этом зарыться как можно глубже под книжные пачки. Он не мог понять, откуда незнакомцу известно и про сестру, а главное...?! Франт долбанный знал даже его партийные клички ─ "Астроном" и "Франек", - державшиеся под строжайшим секретом. Да, втоптал он Феликса вместе с партийными книгами по самое не-хо-чу... Причем, легко так, одним единственным движением тросточки!
   ─ Ладно, "Переплетчик", читай свои безобразные маркшейдеровские опусы, сверли исключительно свою задницу, но, главное - не лей грязь на незнакомцев, пусть даже гадости думаешь только в своем тухлом умишке. Не мямли и не мычи всякую глупость, а главное - не ссы больше в штаны... ─ Франт развернулся и направился к группе таких же лощеных пидоров; "Ой!.. Как же так? ─ неожиданно осознал Феликс всю глупость собственных мыслей: - Как же я мог назвать непотребным словом... группу хорошо одетых и прекрасно воспитанных "панов"?", - вслух произнес он. Теперь они более чем отчетливо виделись железному человеку в лучах розового света; сам он лежал едва живой, чувствуя как по ноге течет что-то родное и теплое... Он слегка прикрыл глаза и закашлялся...
  
   ─ И, самое главное, ─ франт усмехнулся и, обернувшись, издевательски произнес: ─ Если ты такой гнус, начинай буквально завтра лечиться от коклюша. А иначе до самой смерти будешь кровью харкать.
   Моча же, при мысли Феликса о приближающейся смерти, потекла все быстрее и быстрее..."
  
   _____________________________________________________________
   * T''TYR'RWE' - cамое древнее божество Земли
   РH''HUB-CHURB' - сила, исполняющая любую волю T''TYR'RWE'
   ** LYZ'ZAН'HАDAН! UZ'ZMAR'RA! ZAOG'GLOT'T? AK'KYT-PO', FRUNG-JAW'WUM'MG'! (как и сотня других) - самые сильные заклинательные слова, кроме cлова РH''HUB-CHURB' из божественного "языка" суджати, означающие беспрекословное и незамедлительное выполнение магического приказа, включая "грубую магию" или любое насильственное действие, включая, как пистолетом в висок, так и кирпичом по башке. (прим. З. 1938 г. Изд. "БукИнХэм")
  
   * АppJeL'LooT'T, AppjeM'MaaK'K, АppjeG'GiiN'N, - звероподобные подручные "сыновья" РH''HUB-CHURB'-а и самой гремучей магиоцентрической ведьмы в истории Земли TL'LIL'L-LIT''T. По приказу T''TYR'RWE', АppJeL'LooT'T, AppjeM'MaaK'K, АppjeG'GiiN'N воссоздали, используя руническую вязь суджати, (возникшую примерно за 10 000 лет до появления догарской письменности) три основополагающие чурбские Книги Отбытия, суть которых доступна в наши дни лишь избранным магам-экспериментаторам. Одним из них является князь Унегерн. Именно он подошел к осмыслению Книг практически, когда взялся именовать Рhhub-Churb"-ами "людей", обретающих, после соответствующей обработки, своеобразные способности, делающих их похожими на метисов "големов" и "андроидов". Они повинуются хозяину во всем, вплоть до приказа саморазрушения. Божество или божественная сила РH''HUB-CHURB' - пишется с апострофом (') - т.н. "капля Унегерна", а Рhhub-Churb", как положено слуге, с апострофом (") - т.н. "склоненная голова". См. также статью Рhhub-Churb"-ы в Энциклопедии Зайцева. (прим. З. 1938 г. Изд. "БукИнХэм")
  
  
  
   Григорий резко обернулся, посмотрел на Феликса так, будто хотел запомнить. И он хорошо его запомнил, а почти через двадцать лет застрелил Феликса, одетого во все коричневое и кожаное. Князь тогда участвовал в подавлении польского военного мятежа на Волге. Именно 'Чахоточный аптекарь' являлся главным идеологом партии 'Светлый путь'.*
   _______________________________________________________________
   * "Светлый путь" или партия "Котудз", лидерами которой являлись Котовский, Тухачевский и Дзержинский.
  
   - Ну-с господа, - князь Унегерн обратился к спутникам: - деньги на экспедицию мистер Абамун-младший получил, так что предлагаю вернуться в гостиницу, переодеться и двинутся на поиски. А уж что это было - метеорит лихой или очередной низвергнутый ангел в сиянии и грохоте с небес нырнуть к нам вознамерился, выясним на месте...
   Естественно, Григорий не видел, что конвоир неожиданно вскинулся на Дзержинского:
   - Ты чего рот раззявил, козлобородый! - и для острастки врезал ему по ребрам прикладом винтовки.
  
  
  
   2. Перетоп
  
  
   - ... - место это еще найти надо, - сказал его спутник, прусский барон фон Штильман и, едва удержавшись на ногах, возопил:
   - Зер швайне!
   - Это поселенца везут, политического, - пояснил Григорий, не поворачивая головы, - какая же он швайне, - дипломатично возразил князь Унегерн, лишь позже заметив, что немецкого ученого толкнула не слишком чистым пятачком молодая коричневая свинка, тоже, видно, присматривавшаяся к "БанкЪ"-у: "Мол, а не выдадут ли и мне чего-либо если и не златого, то очень скусного?"
   - Право, господа, отличная русская цепная свинья! - расхохотался Григорий Филиппович и вновь - продолжая чувствовать на себе пристальный взгляд - резко оглянулся на телегу с поселенцем: - Или вы, милый барон, такой ашкенази, что не станете ее кушать на обед в местном трактире? - язвительно заметил он.
   Григорий с самой первой минуты отъезда из Петербурга недолюбливал заносчивого пруссака. Конечно же, идея экспедиции принадлежала немцу, но деньги в оплату путешествия вложил американец, которого представил Унегерну граф Владимир Борисович Фредерикс, министр двора, у коего в подчинении временно находился Григорий, как "советник по особым поручениям". Старик Борисыч попросил его оказывать "международной экспедиции" все возможное содействие.
   "Что ж тут поделаешь? Русские долго запрягают... порой чрезмерно", - и граф рассказал князю об откопанном течением на реке Уне мамонте. - Интересная была бы находка, да пока крестьяне снеслись с исправником, исправник - с губернатором, а тот - с Петербургом, мороженное мясо изъели песцы и прочие жители...
   - Поди и самим крестьянам на голодный год прибыток вышел, - подметил князь.
   Старый граф и любимец царя хмыкнул, но затем, призадумавшись над тем, стоит ли над мамонтом ехидствовать, более чем серьезно произнес: - Так-с, шутки отставить. Значит, если быть точным - что-то на Варнаваринском разъезде грохотало в воздухах, но что именно - российским ученым до сих пор не известно. Экспедицию им подавай. Вот и деньги бы нашлись достаточно быстро, но они, дай бог, если года через три только снарядятся. Так вы уж приглядите голубчик, а то вдруг нам глыбу золотую из космоса скинули. Что касается ваших компаньонов. Об американце дурного не скажу. Да и пруссак с австрийцем ученые известные, но вот стойки ли к соблазнам? Приглядите... Если и впрямь это всего лишь железный метеорит, так пусть отгрызут себе по кусочку на память. А вот если иное что... Скажу вам без утайки. Петр Аркадьевич оченно заинтересовался этим посланцем небесным, если таковой действительно был. Но у Петра Аркадьевича дел, да вы же сами знаете, голубчик. Но его интерес, повторюсь, очень большой...
  
   Так что князь, словно чиновник по особым поручениям при Управлении Двора Его Императорского Величества, теперь вот приглядывал, чтобы заморские гости ничего лишнего к себе на родину не уперли. Если, конечно же, на том месте, куда они стремятся добраться, действительно что-то есть. Впрочем, гвардейская выучка и чин пригодились - здраво рассудив, что дорогу по бурелому тайги должны прокладывать ученым и его особе обученные ремеслу люди, Григорий навербовал в 12-м Сибирском полку человек 30 охотников, причем под командованием пехотного капитана. А вот для обороны от возможных диких жителей князь пригласил знакомых казаков из Оренбурга. В итоге в его "войске" насчитывалось теперь 46 представителей самых различных воинств - войска Уральского, Оренбургского, и даже Забайкальского под прямым руководством есаула Заварзина. Казаки могли крепко выручить, потому что князь знал о склонности тунгусов к дикому шаманизму, а когда "копнул" глубже и в сторону, то и для себя нашел массу интересного, дополнив уже знакомые учения ALIG'MO'O!-ALIG'MA'A!, прикладным силовым культом РH''HUB-CHURB'-а,* и указанием на AppejL'LoT'Ta, причем, стоило только вспомнить обо всем этом здесь, в Канске, как Авачинская Капля капля в груди начинала пульсировать, будто подгоняя князя отправиться в путешествие.
  
   Роб, а проще - Ромка, Роман Федорович, брат двоюродный, был донельзя зациклен на восточных культах и очень просился "к тунгусам и бурятам", однако его не отпустили из полка.
   "И хорошо, иначе вместо метеорита - если это метеорит - искали бы панчен-ламу бурятского - подытожил представитель параллельной ветви Унегернов, поглядывая на хрюшку и сконфузившегося немецкого ученого.
   Впрочем, немудреную шутку Григория охотно поддержал финансовый шеф экспедиции - тридцатилетний Джон Абрахам Абамун-младший: слова о свинине вызвали у американца плотоядный смех, у немца некое состояние, напоминающее кулинарный ступор, а вот австрияк почему-то, как девица, густо раскраснелся. Унегерн не стал уточнять - почему, он просто "вызвал огонь" на себя, сделав вид, что неожиданно закашлялся.
  
   На ссыльного никто больше не обращал внимания, тем паче, что телега с ним проехала. У Феликса же, который слышал почти весь кулинарный разговор, и у которого в памяти отложились фразы о свинине, обильно потекла слюна при мысли об отбивной с брюссельской капустой; в этот момент он окончательно решил посвятить свою жизнь борьбе с богатством и обжорством - "Nim zostanie pożarty ostatni świntuch!"* - и... даже перестал ссаться.
   В следующий момент, под возмущенный окрик конвоира:
   - Ну?.. Что ж ты все тут обслюнявил, как порась поганый! - и Дзержинский дважды крепко получил прикладом по ребрам, так, что на какое-то время отключился.
   _____________________________________________________________
   * "Пока не будет сожран последний свинтус" - (вольный перевод с польского, З. 1938 г.)
  
  
   В гостинице князь Унегерн вызвал к себе в номер помощников - есаула Заварзина и пехотного капитана Солнцева из гарнизона Иркутска.
   - Ну-с, господа, нынче же собираем отряд, и на станцию. Ехать всего ничего, по вагонам разместитесь с шиком, а вот в тайге, ваши люди, Африкан Степанович, пойдут охранениями. Ну, вы лучше меня знаете - передовой, фланговые, - Григорию Филипповичу, несмотря на грядущее величие, которое может ждать его после находки огромного золотого метеора, было не очень-то с руки давать предписания матерым сорокалетним воякам. Впрочем, он, как и все его подчиненные, которые участвовали вместе с ним в победной японской компании, во время которой и познакомились в окопах, а потом дружно, обходным маневром ночью вернули России Порт-Артур, без лишних слов понимали, что и как нужно будет делать.
   - Не извольте сомневаться, гвардии ротмистр!
   Поскольку Григорий был в штатском, то подкол казака он оценил:
   - Можете временно называть меня по-свойски: "господин надворный советник", - мило улыбнулся он, - но с началом боевых действий я для вас - подполковник. Учтите, что в боевой обстановке попрошу исполнять приказы... особые приказы - а они, если возникнет экстренная ситуация, будут исключительно особые. Вам все ясно?
  
   - Так точно! - посерьезнел есаул.
   - А мои люди, как я понимаю, будут услужать вам "шерпами"? - закурив выигранную у американца сигарету "Philip Morris", спросил Николай Иванович Солнцев.
   - Ого! Познаний в таких словах, как и сигарет, у Абамунчика нахватался? - ехидно изумившись, спросил Григорий. Собеседники хохотнули, но быстро "взяли себя" в руки.
   - Почему у мистера Абамуна? Сие слово известное-с; я же еще в шпионскую экспедицию Пржевальского хаживал. Там носильщиков иначе и не называли-с. А курево, верно, у американца в их бридж выиграл, а игра - простейшая, но вот сигареты какие-то странные - ни то, ни се...
   - Так они же женские! - расхохотался Григорий, рассмотрев пачку твердого картона на пятьдесят штук, - видишь, написано: "нежные, как май"!
   - Тьфу, зараза, бабские сигаретки курю! - ругнулся Солнцев, доставая мятую пачку "лафермовских* сигарет "Друг".
   - Я, лично, в отличии от некоторых, я не говорю о присутствующих здесь, папиросы "Дюшес" предпочитаю, - не выдержав, - невиданное дело!, хотя, может и хохмы ради, - высказался о дамских сигаретах есаул.
   - Ну а я, - Григорий показал всем испанскую сигариллу; стоили они дорого, но как не пофрантить! Он вставил в мундштук и продолжил: - Что-то мы на такую тему свернули, господа офицеры, не означает ли сие, что наше дело табак!
   - Никак нет! - в голос отрапортовали вояки.
   - Что ж, тогда - стройте людей и по вагонам. Надеюсь, все у вас достойно обмундированы? - спросил князь Унегерн. Его собеседники дружно закивали. - Вот и отлично. А еще этот вопрос надо решить...
   - Будьте покойны... Порядок полный. А вот австрияк ваш, сам видел, из самой Москвы шубу выдр тащит - гоготнул есаул Африкан Заварзин...
  
   Григорий быстро сменил брюки на форменные казацкие шаровары, взял пару свитеров. Приготовил овчинный тулуп и овчинный же треух. И стал с некоторым содроганием дожидаться господ ученых. Ученых... Черт! Ученых, которых с нарочитой откровенностью не интересовала Сибирь. Да! Господа хорошие стали забывать, кто внес главный вклад в победу над Османской Империей, а затем и над Японо-азиатской группировкой войск. И французы, и англичане, и сашевцы присоединялись в конфликтах на стороне России только после того, как солдат в шлеме с двуглавым орлом начинал давить и топтать врага.
   Спустившись из номера в холл, Григорий с удивлением обнаружил, что там уже расположился финансовый "стержень" экспедиции - Абрахам Джон Абамун-младший, а попросту Абрам Иванович, который первым переоделся и подготовился к путешествию: высокие и грубые ботинки от фирмы "О"Хара", и запатентованные Леви Страусом "штаны золотоискателя" на подтяжках. Да и рысий полушубок, рекомендованный есаулом Заварзиным, янки не отверг. Пока же американец оставался в плотном свитере домашней вязки. Что ж, не только он двинется в путь в приличном виде. Хотя полушубок жаль: как он в нем через подлесок полезет, весна же здесь поздняя!
   Появившийся вскоре немецкий барон, кроме надетого свитера и полушубка, нес в руке еще один свитер. Он скинул с плеча вещмешок и пожаловался:
   - Никак не влезает.
   Унегерн рассмеялся:
   - Господа! Вечная мерзлота много севернее. В лесу сейчас тепло. Напомню, что нынче на дворе весна! А нам с вами от Ванавары до места назначения идти верст десять. Да и груз весь понесут солдаты; вам, разве что, мешки с личными вещами тащить. Скорее всего, их вы солдатам не отдадите. Так что сделайте правильный вывод, что в результате перехода вы основательно взопреете. Закутавшись в свои гектары свитеров да шуб.
   - Какие есть к черту солдаты! - возмутился фон Штильман, - говорите прямо, херр Григорий, вы на нас жандармы травите! Украсть для вашего охранного отделения всемирно важный научный результат нашего перетопа!! Вот явная их цель!!
   - Повторюсь, господа: с нами идут именно солдаты. И Ле Казак-с! - криво усмехнулся Георгий и весьма злобно добавил, задрав свитер и показывая внушительных размеров шрам, оставшийся от японского штыка. - Они вместе со мной Порт-Артур штурмовали! - Ага, этот гад тут же притих: князь поставил-таки на место пруссака. - Служивые эти нам оченно пригодятся! Тунгусы, эвенки - не самый надежный народ. Особенно сейчас, весной. Говорю это не потому, что плохо к ним отношусь. Местных жителей могут запросто натравить на нас шаманы, которые, как я наслышан, не хотят, чтобы к этому месту кто-либо даже близко подходил! Не говоря о том, чтобы изучал и осматривал! Говорят, на то место "где падали звезды" наложили табу!
   - Табу!? - раздался голос, не звучавший прежде. - Это не для нас, наш интерес не постыден, он научен! И какие-то тупые первобытные люди не могут таблетировать нашу научную цель!
   ─ Табуировать! ─ поправил австрияка Григорий. "Надо ведь, ─ подумал он, ─ они с дядей не только психотерапией занимаются, но еще и таблетками балуются".
   Все посмотрели на австрияка, который выглядел сейчас более чем странно, что не преминул отметить даже фон Штильман:
   - Donnerwetter! Какой шорт вы надели мужицкий армяк, а не полушубок или тулуп, как наш уводитель князь Григорий!? Вам бы пришелся к лицу рысь-йа-pelz. Не отмалчивайтесь, герр Вайсшмидт.
  
   Князь Унегерн за то время, как познакомился с фон Штильманом, так и не смог понять, действительно ли немец путает слова, когда нервничает, или же корявит их намеренно, когда к слову придется.
   - Шуба - для тепла. Но она есть одежда знатный боярин. Армяк - чтобы лишним разумом заметно не выделяться, - вновь покраснел Алоиз Вайсшмидт. - Хочу быть похожим на местного жителя. На простой мюжык!
   "Теперь еще и австрияк начал подпевать немцу", ─ усмехнулся про себя Григорий, но вслух поправлять Алоиза не стал.
   - Да вы и так ну прямо вылитый эвенк, настоящий evenk-monstr! - хохотнул по-американски Абрам Иванович, и прорычал: ─ Ййиивенко! Герой популярного романа Уолтера Скот-та!
   Григорий едва удержался, чтобы не заржать, а австрияку "похвала" понравилось.
   - Похож? - Вайсшмидту сравнение очень пришлось по вкусу. - Значит, на меня они не бюдут распространять свой табу! Конечно, невротики с тонкой дюшевной организацией есть те же первобытные, как доказал кюзен моей невестки, Доктор Фрейд... - нервно произнес австрияк.
   - Только психов нам не хватает. Невро-Тиков там разных, - озлобился Григорий. - Ну, как знаешь, дохтур Фрррейд! - рыкнул он, - только или под армячишко свой пару свитеров натянешь, или в шубе пойдешь. А то нам тебя потом нести окоченевшего может не-за-хо-чется. Если мы что-нибудь ценное потащим. Например, баб голых. Кстати, я подчиненных своих просить никогда не стану, чтоб они тебя волокли. По крайней мере, серьезно подумаю, но сначала предложу им самим решать, кого тащить важнее и перспективнее.
   - Они есть ваши слуги, - заспорил австрияк...
   - Они были, есть и будут моими боевыми товарищами, - Григорий хватил кулаком по столу. - Только я реально отвечаю за вашу безопасность. Хотите идти один - пишите расписку на имя вашего австрийского начальника. И не просто пешки заштатной, а такого крутого, как яйцо посиневшее.
   Вообще-то австрийского ученого звали герр Вайсшмидт, но больно достал он весь Транссиб своим Фрейдом. Даже в том, как проводник держал стаканы с чаем, он находил постыдные импульсы подсознания. Не говоря уже о расширенной, иногда он говорил - "распроставшей рельсы", по сравнению с европейской, русской железнодорожной колее - она вообще порождала на уме и языке австрийца такие ассоциации, что порой краснел даже ехавший вместе с ними от Оренбурга Заварзин. Тот с трудом уяснил, что требуемый австрияком "Борзинг" - это паровоз под ту самую колею. Паровоз "Щука" же, по выражению Вайсшмидта "слишком широко, как продажная женщина, расставлял колеса".
   Но сейчас, в тихом и плохо разборчивом ответе, в его словах, вылетающих, вполне возможно, из головы, все встало на место. Видимо, подействовало упоминание о посиневших яйцах.
  
   В этот момент именно есаул Заварзин открыл дверь в холл и сообщил, что на местную узкокалейку прибыл поезд, и почти все вещи экспедиции уже в вагонах. Иностранцы встали и направились к выходу, а Унегерн легко кивнул есаулу, давая понять, что хочет обмолвиться с ним парой слов.
   - Очень им интересно, откуда здесь железная дорога взялась, так что молчите, а лучше отбрехивайтесь, мол, сами первый раз видим, - сказал Унегерн, хотя оба они знали, что рельсы проложены достаточно далеко и по ним раз в неделю паровоз возит ценный товар с золотых приисков, о которых никогда, нигде и никто не слышал. Заварзин был истинный патриот и довольно хмыкнул - главное, что страна богатеет, а жалованием и кормежкой он был более, чем доволен. К тому же, по завершении службы, ему, согласно контракту, должны были бесплатно выстроить избу в родном Платове. Героев войны ценили. Если, конечно, они были настоящими героями, доказавшими всем свою храбрость на передовой.
   Знал он также, что местный губернатор, волевой и сильный человек - как и столичные питерские власти - были категорически против наплыва "вольных золотоискателей".
  
   Иностранцы, одолевая с помощью "лядского" поезда последний перегон до Диковинного Места, особенно американец и австрияк, продолжали спорить, а что являет собой почти двухгодичной давности событие: имело ли место исключительно атмосферное явление или на землю упал так-таки огромный метеорит, - но "шпионские" вопросы Григорию больше не задавали. Герра Вайсшмидта не подстегнул к греховным мыслям даже новейший паровоз все того же ковровского завода Денисова и Розенблюма. Удивительно, но он бодро влез в вагон, отказавшись от маскировки под местного мужика. Он изрядно взмок еще в пути до Канского вокзала, поэтому с радостью подарил свой армяк какому-то казаку из охраны. Армячишко был драный, и Григорий испугался, а не последует ли за этим международный скандал. Но в очередной раз миловал его Бог: казак проворчал что-то вроде, "лучше б шубу подарили, армяшное твое благородие" и полез в свой вагон, где бросил "подарок" под лавку, на которой сидел.
   Путь до Ванавары прошел без приключений. Единственно, Григорий отметил для себя звериную сущность прусского юнкерства: молчаливо до этого прислушивавшийся к бесконечному спору Вайсшмидта и Абрама Ивановича о "метеорите или явлении", иноземный барон сделал одно, но тонкое замечание:
   - Вам, Григорий, лучше тешиться надеждой, что это был не метеорит. Ведь летел-то он ровнехонько на широте Петербурга, а упади на вашу столицу такой огненный шар, уже не было бы между нами споров - метеорит к нам прилетал или иное явление, но гибель Российской столицы он бы вызвал.
   Григорий ничего не ответил, но еще более серьезно задумался над тем, откуда это известно немецкому барону. Кто он такой и не следует ли его на всякий случай в лесу где-нибудь зарыть.
   Состав уже приближался к Ванаваре, конечному пункту железнодорожного путешествия, и с пригорка перед станцией были видны вдали огромные площади почерневшего, опаленного поваленного леса. "Как дракон дыхнул", подумал князь и с удвоенной энергией принялся распоряжаться, едва состав остановился:
   - Заварзин! Пошлите казаков посмышленее нанять за кнут аль пряник пяток местных, желательно, с лошадьми! Солнцев! Топоры первому отделению! Во время похода рубщиков кустов менять каждые три часа!
   Распоряжения выполнялись четко, но в меру обстоятельств: от грузов экспедиции солдат смогли облегчить только три подводы с каюрами-метисами, плодами любви горячих тунгусок к статным русским молодцам. Результаты любви впечатляли не особо, у всех троих мужиков лица были глуповатые, а лошади - к любви отношения никогда не имевшие - и того хуже. Именно лошади позволили господину Вайсшмидту сделать в этот день два важных научных предположения:
   - Волосатый конь! - произнес потрясенный австриец. - Это есть доисторическая линия коневодства, как шерстистый носорог? Или мутант, проживающий на территории катастрофического явления?
   Да и мистер Абамун выглядел удивленным. Оказалось, только кровожадный пруссак в курсе того, что в Сибири лошади зимой порастают шерстью. Ему-то и пришлось "огорчить" австрийского коллегу, поскольку князь Унегерн, к своему стыду, зашелся в приступе смеха, представив себе, как "волосатый конь" будет объяснен Вайсшмидтом с точки зрения Фрейда. Он отошел на два десятка шагов от группы, потому что представил, как сибирский Фрейд будет долгими вечерами обсуждать появление волосатого коня, если вдруг застрянет в каком-нибудь чуме на всю долгую и очень холодно-голодную ночь.
   Князь Григорий быстро взял себя в руки, потому что работа, представлявшаяся из Канска незначительной, могла вдруг оказаться попросту невыполнимой. Нечто подобное, за время его службы, уже пару раз происходило, и он не видел причины, по которой количество это совершенно неожиданно не могло бы возрасти.
  
   Выступить удалось, когда солнце стояло в зените. Сначала фон Штильман потребовал, чтобы ефрейтор из команды Солнцева одел его полушубок прусского барона, а затем Абрам Иванович начал сверять - по накладным - стоимость закупленных топоров, арендованных кляч и метисов, и плетеных, закупленных у местного населения болотоходов из лыка, со своей книгой Приходов и Расходов.. . ну а убогий венец Алоиз Вайсшмидт все порывался изучить 'волосатого коня' и лишь опытность каюра уберегла его от серьезной травмы, иначе бы копыто дикого скакуна вошло в соприкосновение с ученой австрийской головой.
  
   Князь Унегерн матерился. До поры до времени тихо. Обстановка раздражала, а постоянный юмор ситуаций, который мог бы порадовать в любые другие моменты жизни, в этот день вызывал тихий ужас, потому что предчувствие... А вот этим Григорий мог похвастаться и... никогда прежде не ошибался.
  
   Однако в дорогу вышли бодро, а до леса дошли и вовсе по наезженной дороге. Казаки свое дело знали, и разведчики Заварзина нашли такой сход в тайгу, что, после мучений солдат-лесорубов с кустарниками дикой черемухи, боярки и еще каких-то очень цепучих зарослей, вошли в лес, изобиловавший проложенными зверьем тропами. По ним экспедиция и двигалась полтора дня. Как положено - передовой дозор, лесорубы, затем - три подводы, в центре 'каре' − четверо естествоиспытателей, дымивших каждый своим сортом курева, за ними - сменное отделение 'рубщиков леса', и в арьергарде основная масса солдат-'шерпов'. Ну и само собой − 'фланговые охранения' и замыкающий казацкий дозор. Вместо одурманенных шаманами тунгусов и направленных таинственным панчен-ламой бурятов отряд атаковали лишь комары и гнус, так что курение приносило невиданную пользу здоровью.
  
   Зато на следующий день потянулись буреломы поваленных деревьев. К отделению 'лесорубов' мгновенно пришлось прикомандировать и оставшихся солдат - растаскивать стволы. Но их работе серьезно мешали оживившиеся ученые: и пруссак, и австриец, и американ азартно спорили насчет того, а 'радиально' ли повалены деревья, нередко влезали на них верхом (так что солдаты быстро наловчились сбрасывать самых бесцеремонных), скоблили кору, ну, а если поваленный ствол был опален - требовали на три голоса 'шунтировать', 'зондировать', выяснять на какую глубину проник огонь. Так к 'рубщикам' присоединились 'пильщики' − несколько раз трое ученых единогласно потребовали пилить стволы поперек. Чтоб о чем-то там гадать по древесным кольцам.
  
   Конечно, все это задерживало. Но Григорий теперь матерился хоть и вслух, но значительно реже - в основном от усердия. Его мало-помалу начала захватывать тайна экспедиции: в самом деле, что же это могло так шандарахнуть - метеорит ли, по версии американца, 'эфирный водород', по очередной сумасшедшей версии Алоиза, чтоб повалить деревья на версты кругом. В артиллерийском деле Григорий малость разбирался - не Пажеский корпус, но война научила, ─ так что ему даже представить было страшно, какой мощности произошел здесь взрыв. И, судя по тому, что отнюдь не все деревья лежали 'радиально' ─ не один взрыв! Ему все чаще вспоминалась идея геноссе фон Штильмана - такой взрыв, на широте Петербурга... Было очевидно, что Карающий Меч Господень промахнулся то ли сослепу, то ли с похмелья... 'Да, произойди это над самым Питером...' - апокалипсическую мысль не дал довести до уровня ужасающей картинки вопль Джона Абрахама:
  
   - За следующей сопкой есть центр происшествия!
  
   - Тогда надо делать привал, - распорядился прусский барон, опередив официальный приказ князя. Григорию оставалось только кивнуть и поддакнуть.
  
   - И завтра мы пойдем одни! - заблажил Алоиз Вайсшмидт, - я глубоко уважаю русский друг, но среди этих солдат и казахен...
  
   ─ Казакен, твою мать, от слово казак! ─ озлился Григорий так, что сжал кулаки. Родственник Фрейда это заметил, извинился, но свою линию продолжал гнуть:
  
   ─ Среди этих наших азиатских шерпов обязательно должны были заранее иметься намеренно внедрененные в наш караван агенты жандармов Европы!
  
   Австриец высказался как всегда кучеряво, но, на сей раз, достаточно верно. Один 'агент' и впрямь 'заранее был'. И он, очнувшись от собственных эсхатологических размышлений ─ после издевательского 'казахен' ─ о гибели Петербурга под огненным дождем, собрался с мыслями и чуть позже обычного ехидно отреагировал:
  
   - То есть, вы не хотите брать с собой и меня, господа, измученные учением? Ах, ах! Вы даже представить себе не можете, как обидите этим Его Императорское Величество, миролюбивейшего монарха и царя Сибирского, между прочим! А ведь без его Милостивейшего участия обычному человеку и попасть-то в Сибирь непросто! А вы попали сюда даже проще простого - не совершили никаких жутких преступлений и на вас, как мне со стороны кажется, не видно кандалов. Может, мне приказать есаулу Заварзину исправить сию оплошность властей? Африкан Николаевич! Заключенные хотят идти дальше в кандалах!
  
   - Не надо, Африкан! - мгновенно открикнулся испуганный Алоиз. ─ Мы не есть правонарушатели. Я извиняюсь, что не совсем правильно выразился, потому, что не имел в виду вас, Григорий.
  
   ─ А вы в следующий раз имейте в виду, а иначе буду вводить я, ─ произнес князь Унегерн, оглянулся, хитро перемигнулся с Заварзиным, который все понял без лишних слов.
  
   'Иван Абрамович' Абамун понимал, что до кандалов-то дело, никогда и не дойдет, - вот только его активы в русских банках... Так вот Абамун-младший великодушно воскликнул:
  
   - Ну как же мы без вас, Григорий Филиппович!
  
   - Все так, как между ног! - в своем стиле высказался барон Адольф, явно подкалывая австрияка, который ничего не понял, но, согласившись с присутствующими, решил разобраться в ситуации ночью, при свете звезд.
  
   - Что ж, тогда - ночевка, а с утра и двинемся? - не стал держать зла Григорий, хотя первоначальная постановка вопроса его откровенно покоробила. Все равно он собирался отдать пару распоряжений воинским начальникам партии. Так сказать, добавить свои пару центов.
  
   - Но, господа, неужто попрем по этому бурелому без расчистки! Ноги поломаем!
  
   - Не всякое чудо для глаз русский мужик! - гордо пояснил свое предыдущее высказывание фон Штильман.
  
   Прусский ученый все больше занимал мысли князя Григория. Немчик явно не был ни астрономом, ни геологом.. порой казалось, что по жизни матерого пруссака ведет тот же энтузиазм, та же тяга к таинственному, что и оставшегося в Питере молодого кузена - Ромку Унегерна-Штейнберга. Ну-ну... Завтра многое проясниться, завтра будем посмотреть... 'Если только он сам не есть жандармус-пруссак', - усмехнулся Григорий.
  
   Ночью же у него состоялись два запланированных разговора:
  
   - Африкан Николаевич, люди вокруг лагеря расставлены? Ну, ладненько. Зело хорошо, в смысле. Смекаешь, для чего? Верно, чтоб ни один из инодержавных подданных не побег в одиночку за ту сопку. Но утром, как только мы уйдем, оставь дозор малый, а остальными людьми обходи сопку эту, да начинай обкладывать её дозорами. Мало ли, что найдем, так надо... выручать, если кто в беду попадет. Ну да сам смекаешь...
  
   Поговорил и с капитаном Энского полка сибирских стрелков Солнцевым:
  
   - Слушай приказ, Николай Иваныч! Этой ночью солдаты твои отдыхают, а завтра, чуть мы уйдем, посылай партиями по правой стороне сопки этой злосчастной. На ней самой казачий секрет останется, а сами они её по левую руку обкладывать будут. Задача твоим соколам проста: обойти сопку, быть готовым прийти на помощь по выстрелу или дымовой ракете. За жизни иностранцев головой отвечаем! Ну и меня не забудьте...
  
   - Да как раз из-за вас, Григорий Филиппович, министр двора граф Фредерикс-с, а затем и сам государь нам головы поснимают, если что... − хмыкнул Солнцев.
  
   - Тоже верно. Но и если кто из иностранцев, пусть с виду и целехонький, а от вас побежит - хватайте, может умом повредился, тут дело тонкое. Всякое может случится... - глубокомысленно закончил инструктаж князь Унегерн, чувствуя, что завтра... они приподнимут крышку ларца и заглянут внутрь... А что дальше будет - одному... Нет, по крайней мере двоим точно будет известно.
  
   Разговор же тем временем продолжался: пехотный капитан оказался то ли въедливей, то ли осторожнее казака:
  
   - А ежели мы какого иностранного подданного остановим, а тот и в здравом уме, и в силе телесной? Что же, валить наземь и вязать?
  
   'Казачки бы подобным не затруднились', - подумал Григорий, однако неохотно (никаких полномочий на этот самый случай хитрый министр двора ему на самом деле не дал, прикрывая кавалерийскую свою дряхлую задницу) обобщил:
  
   - Ну, черт с ним тогда. Коль охота по тайге бегать, пусть бегает, с непривычки далеко не убежит...
  
   Как показали дальнейшие события в этом случае - событие редкое! - Григорий Унегерн ошибся.
  
  
   3. Тошка
  
  
   Утро встретило участников героического подъема на небольшую сопку мошкарой и облаками, сквозь которые, тем не менее, лучи солнца пробивались так же часто, как и матерщинка в разговоре баронов. То есть Григорий предполагал, что пруссак матерится по-мемельски, но барон Адольф фон Штильман точно знал, что князь Унегерн выражается изысканнейшим столичным матом даже не гвардейского, но военно-морского происхождения. Да и Абрам Иваныч с Алоизом Вайсшмидтом пусть молча, но вне сомнений выражались столь же нелицеприятно. По-пратерски и по-алабамски соответственно. Впрочем, австрияк мог матерится по Фрейду, ведь дам с ними не было. Абамун-младший периодически поминал какого-то 'Фака', а Алоиз 'Канта', но Григорий знал, что слово это не имеет ни какого отношения к фамилии всемирно известного философа. Конечно же, никаких голых баб им обратно нести не придется, но вот то, что нынче впереди четверки исследователей не расчищали путь отделения 'лесорубов' и 'корчевщиков', вынуждало материться каждого ─ на свой манер. Ноги можно было поломать реально. Поэтому, выйдя, против обыкновения, тотчас же после утреннего кофе, четверка авантюристов взобралась к вершине только далеко за полдень.
  
   Однако, дело того стоило. В маленькой - по сибирским меркам - лощине явно в прошедшем году и был центр взрыва. По крайней мере, одного из взрывов.
  
   'Распластавшееся в центре озерцо, было окружено не обожженными поваленными деревьями, а одним лишь пеплом и... Красиво говоря - прахом и пеплом, а появиться оно могло лишь в результате падения метеорита точно в центр воронки...' - по крайней мере, так заключил Григорий. И тут же выяснилось, что и на сей раз он может оказаться не прав.
  
   - Возможно ли, такая миниатюрная кальдера! - вскричал австрийский ученый, практически падая в пепел - а это только пишется да звучит так красиво 'прах и пепел', на самом деле - в черно-серую и липкую, из-за недавнего дождя, грязь.
  
   - Что это с ним? - не постыдился собственного невежества Григорий, чувствуя, что руководство экспедицией стремительно улетучивается у него из обтянутых лайкой ладоней. И то сказать, давно настает уже пора играть без перчаток, хэ-хэ. Впрочем, гораздо больше его сейчас волновали совсем другие чувства. И ему оставалось только гадать, ощущает ли кто-либо из его 'коллег' то же, что и он. Впрочем, они, по образу жизни, люди мирные, - возможно, исключая пруссака, который имел таинственное звание 'фельдкорнета' - могли и не понять... Григорий же с удивлением и едва ли не с благоговением ощущал покалывание в омертвевших после контузии пальцах левой ноги, да и зрение вроде бы, становилось c каждым пройденным десятком метров острее...
  
   - Так о чем он? - прикидывая, что стремительно сбежавший почти к самому озерцу австрияк мог ничего и не заметить в запале, но мистер Абамун и герр фон Штильман?
  
   - Гм... Полагаю, заблуждение. Или новая версия всему здесь случившемуся, - обстоятельно начал отвечать немец, - Если герр Вайтсшмидт обнаружит выход базальтовых пород, то возникает право на жизнь у гипотезы, что все наблюдавшиеся явления суть следствия внезапно пробудившегося вулкана...
  
   - На сопке, да еще едва ли не в центре равнинной Сибири? - вскинулся было Григорий, но прикусил язык, вспомнив огнедышащие сопки Камчатки. А что, выходило, что версия не хуже других.
  
   - Меня больше занимает тот странный пенек, видите, торчит в болотине на том краю озера... - пробормотал фон Штильман и, засмотревшись, оступился - Дер чиорт!
  
   Что называется - поспешать не всегда вредно. Торопившийся вперед других австрияк умудрился подойти почти к кромке воды аккуратно, а пруссак, падая, ухватился за заворожено пялившегося на выжженное 'око урагана' Абамуна, тот, в свою очередь повалил Григория Унегерна...
  
   В итоге, все трое 'неторопливцев' изрядно насмешили торопыгу Алоиза: куча-мала из ученого, миллионера и князя докатилась почти до кромки воды. В каком распрекрасном виде они поднялись, описать трудно. Точнее - можно бы было, если б не лимит бумаги! У Григория, Адольфа и Джона Абрахама в грязи было все: от зачем-то начищенных с утра денщиками сапог, до легкомысленных для тайги шляп. Да и рожи приобрели звероватую земляную раскраску охотящихся бушменов. Григорий злобно высморкнул грамм сто этой пыли, а выкашлял и того больше. И каждый отреагировал в соответствии с национальным духом:
  
   - Полюбите нас грязненькими! - откашлялся Григорий.
  
   - Трое нечистых и праведник! - прогундел забитым пеплом носом пруссак.
  
   - Господь хранит Америку! Хоть не расшибся! - здраво рассудил мистер Абамун-младший, пытаясь прозреть: в самом буквальном смысле, глаза бедолаге залепило изрядно.
  
   - Отделил Господь праведника от невеж! - захохотал Алоиз.
  
   - Ну-с, это мы сейчас выясним, - вернул себе руководство экспедицией Унегерн, - господа, это озерцо, возможно, и представляет научный интерес, но сейчас нам стоит использовать его сугубо по назначению. В самом практическом смысле. Герр фон Штильман, мистер Абамун, предлагаю искупаться!
  
   Последующий единодушный порыв немца, американца и русского наверняка подвиг бы фанатиков Интернационала на смелые теории, если б не отступничество Алоиза.
  
   - Вы что, моетесь только когда изгваздаетесь? - в ответ на хохот австрийца спросил, выныривая, Григорий, - столько дней шли, без баньки, без помывки! Присоединяетесь!
  
   Но австриец, вероятно, не мог поддерживать гигиену без ванной, поэтому лишь хихикал над азартно освежающимися коллегами. Вода, кстати, оказалась не такой уж и холодной, будь на пару градусов потеплее, Григорий склонился бы к мысли о том, что 'тунгусский феномен' это и впрямь внезапно и мощно пробудившийся вулкан. Но нет, вода была достаточно освежающа, так что купание пришлось заканчивать...
  
   - Зато теперь 'трое чистых и один нечистый', ─ вернул реплику на диво повеселевшему фон Штильману Григорий.
  
   - О, но! - Какие же вы чистые? - уже с безумной интонацией захохотал Алоиз Вайсшмидт.
  
   Действительно, поглядев на мистера Абамуна и фон-барона, Григорий с удивлением заметил, что их тела покрыты какими-то странными разводами. Взглянув на свою подпорченную войной левую ногу и князь Унегерн заметил эту странную вязь насыщенного, голубовато-зеленого цвета. Впрочем, в тот же момент он осознал, что с ноги исчезли шрамы, а зрение (все та же контузия) не только восстановилось полностью, но и приобрело остроту чрезвычайную. На какой-то миг, ему показалось, что разводы на телах спутников начинают складываться в некую вязь непонятных письмен... но именно в этот миг и Абамун, и фон Штильман стали энергично обтираться.
  
   Впрочем, им это мало помогло. Григорию тоже: странные разводы покрывали их тела от плеч и ниже и не желали стираться. Но в этот миг ему показалось, что у отошедшего от озера дальше всех 'Ивана Абрамовича'-младшего иероглифы вроде бы...
  
   - Барон, мистер Абамун, перестаньте драить кожу, ну-ка, давайте отойдем на пару шагов от озера... - не очень веря в результат, предложил князь Унегерн.
  
   Не слишком проникшись его странной идеей - которая и князю казалась иррациональной, пруссак и американец тем не менее, бросили полотенца и щетки, и пошли вслед за Григорием. Первым подтвердил правильность безумия педантичный немец:
  
   - Великолепно! Знаки Озера исчезают вдали от этого... этого водного информатория!
  
   - Прекрасно сказано! Действительно.. - растеряно повторил Джон Абрахам, - ну, вот. Коллега, видите, - обратился он к австрияку, - мы все ж таки чище... Искупайтесь!
  
   - О нет! Варварство! И эта грязь еще на вас проступит! - напророчил Алоиз Вайсшмидт.
  
   Однако, выяснилось - это было его истинное пророчество. Так как всякое истинное пророчество чаще всего - предсмертное. Потому что в следующий момент Алоиз ринулся к тому объекту, что раньше привлек внимание пруссака и который тот обозвал 'пеньком на том берегу'.
  
   - Вы ведь воевали? - неожиданно спросил фельдкорнет Адольф фон Штильман князя Унегерна, глядя за прыжками - по склизкой пепельной грязи, - несущегося к 'пеньку' австрийца.
  
   Не так уж неожиданно. Григорий уже отметил, что, после купание в странном озерце все его чувства - не только зрение - как-то просто дьявольски обострились, и сейчас он ощущал примерно то же, что и под Лаояном, перед штурмом японских позиций.
  
   - О да, - что ж, и в стоящем рядом 'фельдкорнете' он ощущал матерого вояку... но не в Абамуне, как и не в Вайсмите.
  
   - Так что, князь, в укрытие!?
  
   - Ложись! Стой, стой, ты, дрррррррак! - уже хватая Абамуна и вновь роняя его в ту же липкую гарь, от которой они только что отмылись заорал австрийцу Григорий.
  
   Но - поздно!
  
   Едва австриец прикоснулся к 'пеньку', как нечто полыхнуло, грохнуло - даже сквозь закрытые веки, даже в той ямке, в которой они попытались укрыться, это ощутилось, как разрыв снаряда осадного орудия. Землю крепко тряхнуло.
  
   Раздался звук, как будто затрубили сто охрипших слонов, и из Земли начал подниматься матово-черный стержень: примерно сорок пять-пятьдесят градусов к уровню земли. Шириной он был метров пятнадцать-двадцать и явно представлял не рукотворное творение, потому что поднялся над путешественниками метров на сорок.
  
   Звук стих и наступила еще более раздирающая тишина. В этот момент Унегерн вспомнил, как ощущал нечто подобное перед гаубичной атакой японцев в Порт-Артуре. И он отлично помнил, что за этим последует. Он рванулся влево, повалил американца и успел ухватить за одежду немца, который тоже повалился на спину. До австрийца, который стоял, широко расставив ноги, ему было уже не добраться, поскольку тот находился шагах в десяти и гораздо правее Унегерна. Григорий уже видел краем глаза, а после купания он отметил, что зрение не просто улучшилось многократно, главное, что каким-то образом увеличился сектор обзора. То самое "боковое зрение". которое нормальный человек редко задействует. начало выдавать детальные картинки. Поэтому Унегерн и отметил, что стержень начал предательски светиться, распространяя вокруг себя огненные лучи. Последовала вспышка такой яркости, от которой в другой день Григорий просто бы ослеп, даже при закрытых глазах. Но не сегодня. После чего стержень исчез в земле совершенно беззвучно, без всякого хлюпанья и брызг. Через некоторое время трое лежавших поднялись на ноги. Австрийца нигде не было. Князь подошел к тому месту, где стоял их бесплатный психотерапевт и молча ткнул пальцем в землю. Невероятно! Ни одно оружие на земле не могло превратить человека в кучку золы, да не просто золы, а каких-то микрогранул. Абрам Иванович хрипло позвал путешественников. Он стоял на том самом месте, где в земле только что исчез стержень. Унегерн хотел было заорать на него, чтобы он валил оттуда, но затем и его потянуло к этому месту как магнитом.
  
   - Даже костей не осталось! - едва ли не с восторгом проговорил Джон Абрахам. - А это что!?
  
   Григорий смотрел на жирный, смрадный пепел, на горку золы... И в ней...
  
   Было не понять, но на месте то ли пенька - от которого тоже остался только тлен, то ли на месте Алоиза, в куче золы лежали... Тусклые необработанные алмазы!? Камни? Нет, вряд ли. Григорий изо всех сил дунул и тут же понял, что это не просто небольшие бусины, а Капли, каждая из них походила на Авачинскую, что гулко билась сейчас в его груди. Как тут же выяснилось, форма Капли была знакома не только ему:
  
   - Майн Готт либерален! Готт бифрейт и унклозет! Капли Льда - вскричал фон Штильман, - Dies ist ein leistungsfähiges und magischen Talisman des Verfalls unseres Freundes!
  
   'Волшебный талисман из тлена Друга'... Друга!? Ну-ну...
  
   - Полагаю, само число не случайно. И нам всем придано получить некий приз, - к мистеру Абамуну вернулась его Абрахамсонистая деловитость. - Полагаю, мы вправе взять по одному... по одной такой Капля в память о товарище.
  
   Григорий хмыкнул: товарищем австрияк им так и не стал. 'Другом', тем паче. Но хмыкнул нервно. То же чувство, которое помогло ему предощутить неведомый взрыв, продолжало неприятно звенеть и играть на нервах. Было заметно, что и немец ощущал нечто подобное.
  
   - Нам столько еще предстоит, мой друг, - тем не менее, барон потянулся к Капле, положил в карман рубашки. Джон Абрахам тут же схватил свою. Григорий потянулся к последней...
  
   Тогда-то он и услышал крик, отчаянный крик о помощи.
  
   - Господа! - выпрямился он, не выпуская Каплю, - вы слышите!?
  
   - О, да, - торжественно подтвердил немец. - Нас звать великие Тайны! - И почему-то указал рукой на сопку с опаленным склоном, в которой зиял известковый туннель...
  
   - Нет, нет! Вон там! ─ Кричал, определенно, ребенок; его крик был слышен Григорию совершенно отчетливо.
  
   - Ошибочный выбор! Нихт киндер! Это кричать наш астральный друг из восточного рейха в прошлом, - покачал головой прусский барон, - идти следует к сопке!
  
   - Да, да! - проиесскал Абрахам.
  
   - Да ну вас ко всем тунгусским божкам, господа. Живая душа помощи просит! - окончательно решился Григорий и, на ходу одеваясь, рванул в самую гущу поваленных деревьев...
  
   Он еще видел, как его спутники поспешили к склону сопки, в котором и впрямь было нечто, выглядевшее неестественно и загадочно. Но князь Унегерн этим уже не заморачивался. Думать ему пришлось о другом: не напрасно ли он так далеко оставил казаков и солдат. У тех были топоры... а тайга на юге Сибири всегда казалась ему паршивой: среди могучих кедров вольготно располагались осины, березы - целыми рощицами... По пути к воронке с озером (Григорий на бегу осмотрел себя, диковинный узор - след от того купания - исчез окончательно), 'Что за дьявольский бурелом!' - распрямившая молодая осинка хлестнула по ребрам, но Григория уже влекло вперед какое-то неистовое безумие... Догадайся он тогда вынуть положенную в гайтан на груди Каплю, понеси её хотя бы на вытянутой руке, он смог бы выбирать путь рациональней. Но тогда Григорий еще не знал, на что способен его второй Амулет... В итоге попер он сквозь поваленные взрывом могучие стволы, сквозь распрямляющийся прямо в лицо упругий подлесок... Требовалась его помощь! 'Пру, как лось, - нет, даже лось бы ноги поломал...'
  
   - Тошки! Олодно! Тошки! Дай... − плач идиота? Или ребенка? Любого бы подбросило таких интонаций!
  
   Да-да. На этот странный крик он и ломился. Забрался в самую чащу, а вот как выбираться обратно? И что такое 'тошки'? Он ничего не понимал, потому что тупо пер напролом. Неожиданно он понял, что кому-то 'голодно': и это не просто маленький ребенок, а доведенный до полного отчаяния маленький мальчишка... А рассудить здраво казалось невозможным: откуда взяться Маугли?
  
   А вот и он.
  
   - Ну-с, здравствуйте, - немного растеряно пробормотал Григорий, - доктор Ливингстон, полагаю? Я собственно не Стенли...
  
   Ребенок мало того что был грязен - весь в пепле, но и почти раздет... Он сидел прямо в золе - впрочем, вряд ли тут погиб какой очередной фрейдист, зола явно была давней, и буквально выл. Григорий бегло осмотрел его тельце: нет, никаких повреждений, переломов, вывихов...
  
   В чем же дело!?
  
   - Как же вас звать, милостивый государь? - совсем растерялся князь Унегерн, доставая из сидора пару печеных картофелин и фляжку с холодным чаем. Дашь такому Маугли коньяка, еще набросится...
  
   Подумав, Григорий вынул и нижнюю льняную рубаху. Вообще-то брал для себя, именно на такой случай - после рывка по бурелому да сквозь чащу пот лил немилосердно, а что может быть лучше сменного льняного белья? Но мальчик, странный мальчик был раздет... То, что обыкновенно называется 'штанами' еще можно было как-то принять во внимание, но выше...
  
   - Тошка! - радостно завопил малец.
  
   - Антошка, значит, - Унегерн выдал ему картофелины, пододвинул флягу... Не умел он общаться с детьми. Не обучают этому в пажеских корпусах! А кузен Ромка, 'молодой барон' Роман Унгерн, primo, был все ж старше, cecondo, так бы не вопил, а завел бы речь о шаманах, ламах, построении собственного царства на "неиспорченном цивилизацией Востоке" и прочей мистике...
  
   Кстати, о мистике... Что это у пацаненка в кулаке?
  
   - Ну-ка, товарищ, не проглоти, - Григорий разжал кулачок мальчугана и хмыкнул... На месте гибели австрийца - или все же того загадочного 'пня' осталось три капли, и он подозревал, что окажись их только две, их 'господа ученые' делили бы с помощью Смит-Вессонов. А здесь. Только в кулаке у мальчугана Антошки было четыре! И еще... Так называемые 'штаны' имели 'карманы', ну-ка...
  
   - Опа-па! - вымолвил Григорий, уставившись на россыпь Капель, "дер Гроссише магише талисманен унзер Фрейндс" или как там взревел пруссак. Пожалуй, этого ребенка надо б укрыть от импортных умников. да и вообще от иностранного влияния. Ишь, насобирал Талисманов! А, может, он вообще Капли просто притягивает?
  
   - Казаков не боишься? - спросил барон оборванца в белоснежной (очень своевременно!) льняной рубахе, только вот ты не только беспортошный почти, но и беспаспортный, как прямо ссыльный... А просто 'Антошка', того по жизни мало... Впрочем, родители где!? - Григорий на всякий случай решил рявкнуть.
  
   - Не боюсь кашаков, - прошепелявил малец, игнорируя родителей, но демонстрируя отсутствие зубов. Оставалось надеяться - молочных.
  
   - Ну, 'Найденов' или там 'Каплев'. Да какой ты 'Каплев', ведь не описался. 'Петров' ─ слишком банально, ─ на миг задумался князь, окончательно решив укрыть странного мальчика от 'коллег' по экспедиции, - а Антон "Тунгус-Метеор-Талисманов", это уже пошлый декаданс, фи... Будешь у нас Чащиным! Ты же в чаще сидел, правильно?
  
   ─ Тошка, ─ кивнул в ответ малец и улыбнулся. Григорий встряхнул головой ─ ему показалось, что у мальчишки появилась белая полосочка быстро нарастающих зубов.
  
   Вместе с новокрещеным (Каплей, которую Григорий оставил мальцу в единственном количестве, повесив в скорлупке от ореха на шнурке на шею) с Антоном Филипповичем Чащиным они добрались до пикета казаков, как показалось князю, быстрее, чем, вместе с учеными, шли до того распадка за сопкой.
  
   Казаки на первый взгляд мальцу не удивились - во всяком случае, удивления не выказали, - один только десятник прошептал:
  
   - Немец-то стырил что-то там, где вы были, вон какой пакет тащит. А американ и вовсе попросил есаула из Канска во Владик его доставить, денег сулит... так у того американа покрадено еще больше...
  
   − Мы их отыщем, обещаю, и все в Россию вернем. Жизнью императорского сына клянусь. Лучше посмотрите внимательно, какое чудо я нашел! − буквально выкрикнул Григорий.
  
   − Ладный мальчонка. Нам в обозе крепыш сгодится.
  
   − Нет, ребята, − улыбаясь произнес Князь и покачал головой так, что растрепались его волосы. - Мне бог детей не дал, значит я его себе оставлю, раз уж нашел в такой дали от дома. Отвезу пока в Саратов к сестре. А дальше, как в Питер переведусь, заберу с собой.
  
   Он потрогал прядку волос и с удивлением понял, что после купания волосы стали мягкими, как шелк, и начали слегка виться.
  
   − Тоже правильно, − согласно кивнул есаул. − Кому еще выпадет счастье найти мальчонку розовощекого в чащобе развороченной!
  
  
   Уже темнело. Спутники по купанию в грязи распихивали находки по мешкам, но Григорий махнул рукой - пусть их; видно, каждому что-то свое: кому раритетные (если б он знал тогда, насколько!) находки, кому - жизнь человеческая спасенная. Но и когда он узнал, насколько важны найденные в таинственном древнем схроне пруссаком и американцем загадочные Книги и для него, он всё равно оставался безоглядно уверен, что поступил тогда правильно. Он был на все сто уверен, что книги эти к нему вернуть, а если и не через него, то через этого мальчонку, который набил пузо тошкой, а теперь отвалился спать на мешки казаков. Те поглядывали на мальца и улыбались, когда он слегка попукивал.
   'Жизнь окупится стократно, в сравнении с находками', - заключил Григорий и навечно оказался прав: Жизнь человеческая не стоит всех сокровищ и тайн мира.
  
  
   4. Жара
  
  
   1937 год: обер-сотрудник ЧКВД Антон Филиппович Чащин
  
  
   Лето пронеслось стремительно и к середине августа, как положено в Питере, после девяти уже начинало слегка темнеть. Но величественную красоту набережных и отреставрированных домов этот легко надвигающийся полумрак делал более утонченной и очерченной. Жара спала, и воздух уже не 'плыл змейкой' над асфальтом, как днем; легкий и усталый вечер был удивительно тихим и ласковым, а воздух прозрачным, замершим и чистым. Даже не верилось, что днем стояла жара - плюс двадцать девять в тени. Об аномальном повышении температуры в конце лета Антон услышал совершенно случайно, когда спустился в буфет хлебнуть белого чая со льдом. Он никогда не обедал в это время ─ терпеть не мог ежедневный тупой радиоспор по полудни экстрим-астрологов Близнецова и Ракова, над шутками которых большинство его сослуживцы от души смеялись. Вместо научных обоснований и выкладки конкретных температурных данных за предыдущие годы, эти два клоуна зачем-то устроили очередную пустопорожнюю словесную перепалку. Сегодня, правда, они несколько раз все же напомнили слушателям, что подобного аномального повышения температуры прежде синоптики никогда не наблюдали.
   Антон переносил жару спокойнее остальных сотрудников 'Вэ-Дэ'. Он мог с легкостью - учитывая его способности! - создать вокруг тела прослойку воздуха комфортной температуры. После восьми вечера он, как невидимый костюм, 'снял' с себя охлаждающую оболочку и, доложившись Артуру Христиановичу, что отбывает в очередную местную командировку, направился привычной дорогой в закрытое хранилище, по привычке называемое музеем истории Оккультизма и Магии.
   Но, прежде чем сбежать по тринадцати ступенькам от главных дверей ЧКВД и до решетчатого прохода в трехметровом заборе из специального сплава, который был не 'по зубам' ни одному из террористов-экстремалов, Антон остановился возле бабуси, расположившейся внутри территории Департамента. Старушенция сидела на ступенях, как возле Храма, и клянчила гроши. Антон насторожился и, когда приблизился к ней, ощутил поток отрицательной энергии. Еще шаг и он резко остановился в паре метров от 'старухи', если она вообще была старухой, резко повернулся и бросил ей серебряную монетку. 'Сущность' в обносках протянула 'клешню', но 'контролька', не коснувшись искусно сомкнутых загребастых пальцев, полетела обратно к нему. Антон стремительно выдернул из кармана 'захват' и, набросив цепочку на дряблую шею, резко дернул; мнимая 'старуха' покатилась вниз по ступенькам. Антон же защелкнул замок, крепко сжал в кулаке фиксатор и намотал часть цепочки на кисть. Оставшийся кусок цепи - от ладони Антона и до шеи 'сущности' - стал теперь тонкой тросточкой, которую невозможно было согнуть без произнесения кодового заклинания. Антон присел, поднял 'контрольку', а затем повел 'старуху' к главным дверям. Он уже нажал красную кнопку устройства экстренного вызова, поэтому наверху его ждали двое обученных охранников с такими же цепочками и двумя шокерами.
   Здание ЧКВД было перестроено так, что окна кабинета его начальника - Артура Христиановича Фраучи выходили на все четыре стороны света. Антон не сомневался, что тот уже в курсе того, что произошло перед входом. Ребята быстро допросят 'старуху', а если она будет упорствовать, передадут ее 'псам' из команды Буденного.
   Антон же поспешил на улицу, к выходу, пытаясь понять: каким образом 'бабуся', не подняв тревоги, могла оказаться на территории Ведического Департамента? Охранная решетка была устроена так, что внутрь ее пределов мог попасть только Сотрудник ЧКВД, имеющий при себе заряженный амулет. Потерять его он не мог, а если и мог, то амулет мгновенно утрачивал свою силу, потому что имел неразрывную связь с хозяином. Благодаря этому посторонний человек на территорию Департамента проникнуть был не в состоянии. Стоило только чужаку всего-навсего прикоснуться к решетке, как его, под вой сирены, отбрасывало на два-три метра и крепко фиксировало на земле. Поднять нежеланного гостя после такого 'психо-магического удара' могли исключительно сотрудники Департамента, выключив, в данном сегменте, - два на два метра - точечное защитное поле.
   Так что бабуся, сидевшая на ступеньках, могла являться лишь очередной проверкой, которую устроил сам 'Усатый', либо из вредности, либо просчитав, что за последнюю неделю на работу приняли с десяток молодых и неопытных ребят. Свою роль мог сыграть еще и тот факт, что внутри здания побывало в два раза больше, чем обычно, посторонних людей, которых приводили для допросов. Если говорить честно, посторонних людей приводили постоянно, и непомерно много: общее их число, правда, от недели к неделе, сильно варьировалось, поэтому Антон не стал ломать себе голову 'лишним' вопросом - работу он выполнил четко, изловив и сдав охране 'проникновенца'.
   После чего быстро оказался на 15-ой линии, прошел по Иностранному переулку, который последнее время называли Японским, и вскоре оказался на набережной капитана Руднева. Теперь Антон не торопился, стараясь 'насытиться' прохладой, которая приходила с Ладоги и поднималась от трепещущей и покачивающейся воды.
   По Неве плыли три 'трамвайчика' с туристами, видимо, именно они и раскачивали реку, - ветра-то не было! - вертя, в такт рассказу экскурсовода, из стороны в сторону, головами, как заводные игрушки. Вот вам и волны...
   Нева же привычно неслась навстречу Финскому заливу, успевая облизать и остудить мощную гранитную облицовку набережных и многочисленных - в три метра ростом - гранитных изваяний грифонов, как с головами орлов, так и с головами львов. Они стояли по правую сторону течения, чуть далее АХАЗСа - Академии Художеств, Архитектуры и Защитных Сооружений, к которой сейчас и подходил Антон.
   В Румянцевском саду расположились магическим квадратом огромные скульптуры четырех каменных воплощений мифических существ - кентавра, минотавра, альфина и единорога. Это сочетание считалось самым сильным магическим квадратом.
   Антон вспомнил историю, как через год после разгрома Японии в 1907 году, проигравшая сторона подарила России огромную скульптуру дракона, правда, в том 'обличье', как понимают его сами японцы. Многие россияне были против установки монумента, хотя он мог бы стать пятым изваянием в логически правильной нечетной череде зверюг. Но так же хорошо питерцы помнили печальную трагедию, в которой главную роль сыграл Троянский конь. Несмотря на открытый протест 'аборигенов', правительство все же приняло дальневосточный дар, мотивируя свое решение тем фактом, что японцы предложили самостоятельно выточить монументальное каменное страшилище в каменоломнях Карелии, а затем привезти в столицу готовое изделие по частям, после чего все фрагменты смонтировать и установить на площади Бажова.
   Но ректор Горного, друже Стаханов-старший, категорически уперся; всеми неправдами, хотя иногда и правдами, оспаривая принятое Думой решение. Он выступил даже с ложным заявлением, что уральские мастера уже почти закончили вытачивать для установки на площади перед входом в Горный Институт семиметровый Каменный цветок. Это был серьезный довод. Но, самое главное, Стаханов был другом премьер-министра Кирова, дом которого располагался на площади Бажова, где строили призовые даниловские аттракционы. Самым же главным из призов, который можно было выиграть, являлось янтарное ожерелье, которое следовало снять с лапы памятника Муму, стоявшего на дне Невы. Обладатель ожерелья получал сертификат для бесплатного зачисления в Горный.
   Воспользовавшись знакомством с Премьер-министром, Стаханов без проблем договорился с городскими властями, и место под 'япона-дракона' выделили на Морской набережной. Но в ходе дальнейших споров и дискуссий, демонстраций, организации палаточного лагеря и объявления бессрочной голодовки ветеранами Третьей Великой войны, после стычек молодежи с полицией, дракона решили установить на насыпном мысе Приморского Парка, где он никому бы не мешал и хорошо смотрелся бы со стороны Финского залива.
   Казалось, теперь все находилось в равновесии и под абсолютным контролем властей и общественности. Любое действие строителя-'инородца' фиксировалось бдительным оком многочисленных надсмотрщиков из Первого и Второго охранных отделений. Так же внимательно приглядывали спецы и за любым японцем, работавшим на каменоломне; к тому же, самым тщательным образом, каждого камнетеса и драконоруба внимательно обыскивали до и после смены. Но, как выяснилось, все предусмотреть оказалось невозможно. И, хотя ни малейших магических претензий российская сторона предъявить японцам не смогла, дракон простоял в завершенном состоянии всего две недели, а затем, по оценке специалистов, лишь чудо помогло избежать масштабной катастрофы в День Праздника Победы над Османской Империей. Несмотря на самые искренние заверения дальневосточных друзей в том, что они не имеют к инциденту ни малейшего отношения, крейсер 'Нахимов', тем не менее, при входе в устье Невы по невыясненной причине серьезно сбился с курса и, едва не снес дракона, застряв в песчаном берегу. На крейсере начался пожар, и военный корабль с полным боекомплектом - еще один так и не выясненный факт - едва не взорвался, накренившись и зависнув над толпой испуганных россиян, пришедших на праздник.
   Происшествие заставило членов Думы незамедлительно собраться, вернувшись из отпусков, и единогласно проголосовать за то, чтобы скульптурищу японскую в считанные дни перенести на Пулковские высоты, где и врыть поглубже, рылом на-за-пад, дабы на дракона натыкались лбами враги незваные, если таковые найдутся. На укрепленном же русскими мастерами мысе Приморского Парка решено было установить скульптуру Петра Первого, который одной рукой как бы зазывал с Балтики незваных гостей заглянуть в город, а другую, на всякий случай, держал за спиной, крепко сжимая ладонь в здоровенный кулак. Заклинаний на скульптуру было наложено так много, что в предгрозовые часы фигура Петра буквально светилась изнутри.
  
  
   5. Петр Великий
   Антон Чащин неторопливо двинулся в сторону центра: мимо Благовещенского моста и дальше по Университетской набережной. Он искоса глянул на четырех сфинксов, стоявших на противоположном берегу. Их тоже не слишком любили в городе, хотя все были уверены, что мифические существа Румянцевского сада легко сдержат негативное воздействие на Питер лежачих египетских псевдо кошек.
   Правда, Антон сейчас не думал о чудищах - он любовался общим видом каменных зданий, искусной лепниной, небольшими, оригинальной формы балкончиками, зелеными ухоженными садиками в глубине жилых массивов, висячими ветвями плетущегося винограда, который ниспадал гроздьями с крыш, но еще больше взор его радовали шпиль Адмиралтейства и купол Исаакия. На куполе собора заходящее солнце неторопливо играло мелодию недолгого прощания с жителями Питера, ведь через несколько часов город вновь озарится его лучами.
   Дольше всего Антон, как обычно, смотрел на свой любимый медный памятник Петру. Казалось, Царь может запросто перепрыгнуть на лошади через Неву: ему не нужны временные переправы, мосты, и уж тем более магические способности. Поразительно, сколько лет минуло с момента установки памятника Петру, взнуздавшему лошадь, а память немеркнущая о Великом Царе - вот она, навеки отлита в бронзе! Да, Антону нравился именно этот Петр Первый, пусть и не такой 'накаченный', как в устье Невы, зато гораздо более целеустремленный и внушающий уважение.
   Обер Чащин неизменно представлял, как в дни начала строительства города Петр именно на том самом месте, где сейчас памятник, слезает со скакуна и стоит чуть впереди лошади: наверняка это один из ветреных осенних дней, возможно, что день очередного наводнения, и раздумывает, с чего бы начать освоение прибрежных территорий?
   Несомненно, решал только он, ни кого не спрашивая и удивительно быстро, ведь ему предстояло проделать массу работы! Необходимо построить и столицу нового государства, и флот; причем строить следовало одновременно. Город должен стать крепостью неприступной, а флоту надлежало наводить ужас на всех балтичей, бриттов, скаргардов и белофинников, которые до появления Петра I на Меньшиковских островах очень любили совать в северо-западную часть России свои любопытные носы и принюхиваться, выискивая, а чем бы еще поживиться?
   Но Петр был не из тех, кому можно сесть на шею. Он за версту чуял любителей дармовщинки. Буквально через год, после начала строительства столицы, все заморские интриганы и проходимцы даже близко к финскому заливу не подплывали.
   Вот тогда Царь Всея Руси, крепко пропитавшись свежим соленым балтийским воздухом, вышел на берег Невы, мельком глянул на самую мощную в Европе артиллерийскую батарею, охранявшую устье Невы, которую затем переправил в Кронштадт, отбросил со лба волосы, приподнял в приливе гордости голову и, воткнув шпагу в землю так, что подскочили на своих тронах правители всех близлежащих стран, произнес: 'Городу здесь стоять вечно назло всем недругам и завистникам!'. И взялся за работу с еще большим рвением.
   Антон как в кинематографе видел: вот Петр прорубает в чащобе первую дорогу, вот строит первый дом, а затем любуется стропилами Петропавловки. Вот он, стоя у воды, хотя... Антон был уверен, что Царь запросто мог зайти и по колено в воду, любуется фрегатом 'Штандарт' - первым кораблем Балтийского флота, построенным на Олонецкой верфи реки Свири и спущенным на воду в августе 1703 года...
   Да, почти два с половиной века отделяли обера Чащина от этого события, но для Антона не существовало сего промежутка времени. Он вздохнул, наверное, уже в сотый раз, представляя ту стародавнюю сцену... Но сегодня сердце его неожиданно заколотилось с невероятной силой, и обер Чащин почувствовал, что бледнеет, хотя соответственно с должностью ему не полагалось этого допускать. Кровь буквально отхлынула от лица, а кончики пальцев похолодели, как будто их опустили в лед.
   Причин неожиданного приступа Антон не знал, да и не стал о них размышлять, потому как грудь отпустило так же быстро, как и сжало... А жар с еще большей силой, чем прежде, разлился по всему телу. Антон некоторое время не в силах был сдвинуться с места.
   Две девушки, одетые изящно и легко, как в самые жаркие дни июля, обмахивались соломенными шляпками, спасаясь от жары, которую сейчас ощутил и Антон. Они обратили внимание на его состояние и сделали правильный вывод, - выпившим Антон явно не выглядел, хотя его откровенно 'штормило', отчего он даже судорожно схватился за молодой каштан - подошли к нему, внимательно глядя в глаза; поинтересовались:
   - Вам плохо из-за жары? Вызвать скорую?
   Обер Чащин покачал головой, улыбнулся из последних сил и ответил:
   - Мне просто замечательно. Это все Медный Всадник. Навевает какие-то странные ощущения и образы. Я каждый вечер прогуливаюсь по набережной, но последние дни мне кажется, что, при одном только виде Петра, буквально каменею. - Он сказал это серьезно, но тут же постарался 'разрядить' напряженную обстановку, поэтому улыбнулся девушкам. - Я в полном порядке, друженицы. Почти... в полном.
   Они не сразу, но все же улыбнулись в ответ, видимо, посчитав, что таким образом выразят ему свою поддержку, и, о чем-то щебеча, неторопливо направились к воде. Антон не сомневался: девушки не торопятся уходить по одной простой причине - они все еще 'приглядывают' за ним.
   'Я и раньше слышала про магические свойства памятника Петра Первого, но наглядно убедилась впервые...' − произнесла одна из них, блондинка, намеренно тихо, почти шепотом, чтобы не слышал Антон, да и стояла в пол-оборота, но он все равно отчетливо разобрал ее слова. Буквы, как будто их разогрела дневная жара, отделялись от слов и самостоятельно 'плыли' к нему, словно дополнительно слегка грассируя в такт ее речи. Антон был не состоянии объяснить, что значат 'грассирующие' буквы, но не сомневался в своей правоте.
   'Она действительно так говорит, или мне все это кажется?', − подумал обер Чащин, а блондинка в ответ посмотрела на него чуть округлившимися и очень выразительными глазами. Можно было подумать, что она затылком прочитала его мысли.
   Девушка весьма активно подхватила подругу за локоть и буквально потащила ближе к воде и прохладе. Антон постоял, держась за каштан, еще минут пять, пока не почувствовал, что кровь несколько раз прогнала сквозь мозг вместе с кислородом правильные мысли, а сознание и ясность бытия окончательно вернулись... Тогда-то он и решил помахать им вслед. Его действие вызвало откровенно неадекватную реакцию со стороны девушек, потому что они бросились прочь почти бегом. Его машущей руки они видеть не могли. Очевидно, что само действие каким-то образом вызвало у них негативную реакцию, будто они почувствовали, что их отгоняют, как назойливых мух.
   Антон лишь пожал плечами. Сейчас он полностью осознавал, кем является на самом деле, а только это для него имело значение, посмотрел на часы и спокойно расположился на скамейке под липой. Конечно, сообщив девушкам, что с ним все в порядке, он слукавил, поскольку все еще чувствовал себя непривычно паршиво. Вот и решил обер Чащин взять для себя газетный 'тайм-аут': достал из портфеля 'Петроправду', 'Штандарт-Курьер' и быстро просмотрел. Прежде он отдавал предпочтение 'Желто-Красной газете', но последнюю, еще весной, объединили с 'Петроправдой'. 'Желто-Красная газета' всегда была интереснее, точнее - разнообразнее, особенно раньше, года три-четыре назад, когда выходили и вечерние выпуски... Там можно было 'нарыть' для работы массу интересных фактов, не всегда проверенных, но как раз из них-то он периодически и черпал 'исходную' информацию для своей работы в 'анэксе' - анти-экстрим отделе ЧКВД. 'Желто-красную' газету оставили, как воскресное приложение к 'Петроправде', но сама суть газеты изменилась, приобретя вместо правдивого и злободневного - откровенно юмористической характер. Антон собирался даже позвонить в редакцию, но, поразмышляв, не стал интересоваться, чем руководствовались учредители газеты, изменив прежним принципам издательской политики. Для себя он заключил, что сделано это намеренно; газету 'попросили' прекратить пугать народ, который предпочтительно было, вместо этого, смешить. Тем не менее, и за строчками шуток Антон неизменно 'видел' очертания экстремальных безобразий, с которыми сам же впоследствии расправлялся.
   Сегодня вечером читать было просто нечего; у Антона сложилось впечатление, будто оба издания попросту перепечатали 'выжимку' из номеров последних дней. Скорее всего, там теперь работали журналисты, у которых были схожие, с его собственными, воззрения. Поэтому они ощущали несомненную тревогу и ответственность, особенно накануне зыбких и неясных недель ближайшего будущего. Антон и сам чувствовал легко трепещущую тревожность пространства, которая, пусть и неспешно, но все же надвигалась на страну. Другое дело, что сегодня вечером он не хотел загружать голову ненужной ему в предстоящие сутки информацией, поэтому встал и пошел дальше по набережной, наперекор течению Невы.
   Оберу Чащину только в эти час-полтора - во время 'марш-броска' от здания ЧКВД и до 'музея' - удавалось немного отдохнуть и ментально 'оттаять'. Но сегодня столь необходимая 'расслабуха' не наступала, поэтому Антон был уверен - предстоящая ночь будет бессонной и необычной. Скорее всего - 'туманно-необычной'. Он не мог объяснить, какой смысл заранее вкладывал в это словосочетание, но оно не исчезало из мыслей, наоборот, крепло и прорастало в них.
   Антон был в состоянии практически всегда предугадывать ход событий, но никогда и ни с кем не делился своей способностью, стараясь лишний раз не 'засветиться'. Сами подумайте - о чем такого человека, как он, начнут расспрашивать соседи по квартире, да и все нормативные сослуживцы? Не иначе как, извините, о 'бабах'. А соседки во дворе и друженицы на работе? Конечно же, о своих непутевых мужьях. Антон мог дать стопроцентно точный ответ на любой житейский вопрос: достаточно было оберу Чащину взять человека за руку и... ближайшие сутки жизни знакомца или незнакомца Антон мог досконально описать вплоть до минуты. Именно из-за этого он, с определенных пор, запретил себе лезть в чужие дела, чтобы иметь возможность использовать свои способности только 'в рамках рабочей необходимости'. Конечно же, о его ненормативном даре знал Генерал-Магистр Фраучи, но начальник ни разу не намекнул Антону на то, что догадывается о его более чем неординарных способностях. Обладая собственным недюжинным экстремальным потенциалом, он не мог не быть в курсе того, на что способен Антон. Генерал-Магистр мог исподволь 'прощупать' обера Чащина; или сделать выводы, отталкиваясь от анализа ответных фраз Антона на самые безобидные вопросы. Фраучи ничего не стоило проделать это во время самого простого разговора.
   Антон Чащин знал одно - никогда бы он не стал обером Второго Особого отдела ЧКВД, 'анэкса', не будь в нем заложена редкая экстремальная способность, которую, как бы невзначай, 'использует' на благо России Артур Христианович. Да и пусть себе использует; для Антона работа воистину стояла в жизни на первом месте, и он за дело своё готов был голову положить. 'Уу-хх!' - глубоко вздохнул он, чувствуя, что совершенно некстати мысленно раззадорил себя. 'Надо успокоиться и прийти в норму, ведь впереди, скорее всего, бессонная ночь'.
   Воспользовавшись 'методикой' Фраучи, которая ему неизменно помогала, он, оказавшись неподалеку от стрелки Васильевского острова, спокойно свернул направо, чувствуя внутри себя 'мелодичность' и уверенность. Антон пересек Февральский мост и спустился к Николаевской площади. Затем неспешно прошел по ней мимо Александровской колонны, пьедестал которой наверху был обращен к Зимнему дворцу. Антон давно мечтал вблизи увидеть то, что знал о колонне: и Всевидящее Око в круге дубового венка, и лавровые гирлянды, которые держат в руках двуглавые нимфы, и крылатые фигуры, держащие табличку с благодарственной надписью в адрес Александру I, а еще фигуры двух витязей в доспехах, олицетворяющих реки Вислу и Неман...
   Антон, впервые оказавшись в Петрограде в восемнадцатом году, мгновенно 'влюбился' в город, поэтому старался запоминать любые факты, касающиеся и истории, и архитектуры, и политики, и искусства Петрограда. Что, очень часто, помогало ему в работе.
   Гулять по Николаевской площади было неизменно приятно, особенно теперь, поскольку движение было закрыто года три назад после того, как в пролетку с женихом и невестой на полной скорости врезался нетрезвый автомобилист. Теперь все автомобили и экипажи оставляли на парковках, а на площадь молодожены приходили пешком, чтобы сфотографироваться у Александровской колонны и бросить на счастье монетки в фонтан Венеры перед Адмиралтейством. Фонтан переименовали в честь богини любви потому, что серьезно пострадавшие при аварии жених с невестой не просто выжили, а смогли - в это никто сначала не мог поверить - впоследствии и тройню родить!
   Всю же территорию в целом - от Поцелуева моста и до Медного Всадника - с чьей-то 'легкой' руки стали в последнее время называть на старинный манер - Адмиралтейский луг. 'Слава богу, - усмехался Антон, - травой хоть этот луг пока еще не засадили. - Иначе, в моих замшевых штиблетах, по нему было бы не пройти. А в форме и босиком - это как-то не смешно'.
   Пять минут ходьбы за площадью вдоль Девичьего канала, затем еще пять минут дворами и, как обычно, Антон оказался в кофейне 'У Епифана'. Практически каждый день он выпивал здесь пару чашек серо-коричневого нигерийского кофе и съедал двойную порцию пирогов, которые пек сам Епифан Ардынцев. С ним Антон был лично знаком; как-то наш обер, испытав полный кулинарный восторг, несмотря на все протесты официанток, зашел на кухню, чтобы поблагодарить хозяина кофейни за знатную еду.
   Сегодня же вечером он не стал сидеть ни на открытом воздухе, ни внутри кофейни, а взял полный термос кофе и три куска пирога с картошкой и грибами. Рассчитавшись и подхватив пакет со снедью, он увидел Епифана.
   - Не отдохнете на воздушке? - спросил друже Епифан.
   - Спасибо, но сегодня у меня еще очень много дел. Можно сказать - сейчас самая середина рабочего дня, - кисло усмехнулся Антон.
   - Что ж, если у вас сейчас обед, то приятного вам аппетита, - Епифан пожал протянутую Антоном руку, а затем левой ладонью прихлопнул свое же крепкое рукопожатие. - Работа того стоит, тем более, что сейчас мы все под вашей защитой. Совсем не хочется что-либо менять. Ведь только-только опять жить стали по-человечески. Так что вы уж потрудитесь на своем фронте, раз вам и ночами пахать приходится, а мы вас будем кормить от пуза.
   - Спасибо, - настроение у Антона явно улучшилось. - Только я думаю, что вы тоже ложитесь не рано, раз в одиннадцать закрываетесь. Да и встаете, наверное, с первыми петухами, чтобы навести здесь порядок и приготовить все к открытию в восемь утра.
   - Вы чертовски правы, - так же, как и Антон, чуть кисло усмехнувшись, согласился Епифан. - Сейчас еще и туристов полон город, поэтому встаю в четыре. Ну да ладно, зимой отоспимся в берлогах...
  
  
   6. Берлога Антона
   Через пять минут Антон оказался возле 'музея'. Официально его планировали открыть для посетителей еще лет пять назад. Но потом хранилище древностей сменило название на 'Исследовательский центр экстремальных знаний'. Естественно, все знали, что за словом 'экстремальных' сокрыт определенно зловещий смысл. Поэтому каждый сам решал для себя: пройти ли спокойно мимо центрального входа 'музея' или, на всякий случай, оббежать 'страшное' здание проходными дворами. Сегодня вопрос о том, чтобы пускать в хранилище посторонних, уже не стоял; охранялся 'Исследовательский центр' не хуже здания ЧКВД.
   Что касается информации, которой должен был снабжать музей предполагаемых посетителей, то интересующиеся могли отправиться в павильон круглогодично работающей выставки ЛАХТА-ЭКСПО, в котором рассказывалось о достижениях российских и зарубежных анти-экстремалов, тем более, что материалы экспозиции обновлялись два раза в месяц.
   Со срочностью и важностью предстоящей ночной работы в музее Антон не ошибся, поскольку крайне редко ошибался в прогнозах. За последние год-полтора он научился безошибочно предугадывать, что его вот-вот, точнее - в последующие за предчувствием два-три дня, отправят в очередную командировку. Именно в предотправочные ночи он все их напролет просиживал и пролеживал в музее Оккультизма и Магии, среди таинственных артефактов и колдовских трактатов, стараясь пополнить арсенал знаний каким-либо неизвестным доселе заклинанием или магическим действом. Насчет 'пролеживал' он не шутил, поскольку ему выделили место в подсобке, в которой он всегда мог часа три-четыре по-ки-кимарить, а иначе и не скажешь, потому как настоящего молодецкого сна среди всех этих руин колдовского искусства добиться от собственного организма было практически невозможно. Сон в хранилище древностей представлялся в столь зачарованном мире тончайшей паутиной на грани дремы и пробуждения. Так что под ее тончайшим 'покровом' можно было лишь слегка 'попыхтеть'.
   Предстоящей ночью, заключил Антон, вспомнив теперь еще и про 'четвертак' Фраучи, подремать, или даже просто полежать - вытянуть спину - не удастся вовсе...
   Так все и получилось - оказавшись в музее, он узнал, что около трех часов дня поступили новые экспонаты. В основном - старинные книги. Среди них оказалось несколько не просто 'любопытных', но поистине уникальных манускриптов. Причем два тома в натуральной кожаной 'обивке' и с металлическими резными уголками, вызвали особый интерес Антона, потому что только он один (практически только он один), мог 'прочувствовать', что это за фолианты и откуда они прибыли. Он не имел в виду место, - село, город или страну - откуда их прислали, как и дату - в данный момент, позавчера или неделю назад. Он мог нащупать намного более ценную и важную для исследователя точку отсчета - 'когда их задумали и зачали!', то есть сочинили, переложив 'новорожденные' слова и мысли на свежую, пахнущую краской, бумагу.
   Итак, Антон Филиппович Чащин, тридцати шести лет от роду (как написано было в справке, лично составленной Губернатором Канска и, согласно которой, ему был выдан паспорт), кадет, военный, холостой не имел привычки и, тем более, права опаздывать на совещания к своему непосредственному начальнику, Генерал-Магистру Фраучи, руководившему питерским ЧКВД, но в основном занимавшимся делами 'ОБЭба', иначе - 'анэкса'. С остальной работой Департамента очень неплохо справлялся его заместитель - Петр Николаевич Кубаткин; для Антона, просто Петр, что сейчас, правда, не имело ни малейшего значения.
   После предварительного ознакомления с книгами у друже Чащина появились самые серьезные основания задержаться в музее, а если не будет хватать времени, так даже пропустить совещание, каким бы важным оно ни было. В принципе, Антон спокойно относился к бессонным ночам - Артур Христианович, сразу после того, как его назначили руководителем питерского ЧКВД, а в дополнение − попросили курировать работу Пятого спецотдела, перво-наперво лично провел курс занятий 'По умению длительно поддерживать физические и умственные кондиции на высшем уровне'. Он провел с ближайшими соратниками по борьбе с экстремальным бандитизмом десяток, кому потребовалось − и больше, практических занятий, на которых научил, если того требует ситуация, даже после двух бессонных ночей, расслабиться и восстановить силы за пятнадцать минут, а если усталость вдруг накатывала после рабочего дня, то занятие отнимало всего несколько минут. В принципе, пятиминутные паузы отдыха и расслабления, как толковый начальник, он настоятельно рекомендовал выполнять каждые три часа. Благодаря Фраучи, Антон теперь двое-трое суток мог обходиться вообще без сна.
   В наличии у Медицинского отдела ЧКВД имелись таблетки из московский спецлаборатории Серебрянского, где магичили Майароновский, снимающие усталость - получить их можно было очень легко - но Фраучи собственным примером 'настоятельно рекомендовал' подчиненным этого не делать. А именно - полный отказ от применения лекарственных препаратов. С чем Антон был полностью согласен. Ведь москвичи Серебрянского не делились своими магическими техниками, а что до их главного кудесника, Майароновского, тот и вовсе был всего лишь талантливым самоучкойи, изучившим каббалистическую магию во времена участия в тифлисском отделении еврейского "Бунда". А ведь еще таинственный Унегерн говоривал, что каждая национальная магическая школа может быть потенциально опасна для представителей других национальностей: "Слишком много самобытных чудес и мифов у всех!". Но некоторые сотрудники 'подсаживались' на тонизирующие средства, применение которых не возбранялось, поскольку работы было у всех на двадцать пять часов в сутки. Вот только очень скоро у фармакоголиков начинало прыгать давление, да и сердчишко частенько побаливало.
   Расписавшись за книги и расположившись в дальней нижней 'кладовой' музея, Антон уже совершенно точно знал, что ему едва ли поможет даже очень волшебное зелье, зато запросто влетит. И совсем не за то, что он куда-то там опоздал, а за то, что не выполнил работу в музее в полном объеме. Чего-то не додумал, не досмотрел, не довынюхал. Этого ему точно не спустят, а ведь предстояло сделать очень многое: за несколько часов понять, да еще и предварительно разобраться в большем объеме незнакомого магического материала. Стандартные экстремальные методы воздействия на книги результатов не принесли, так что к решению вопроса следовало применить простой и естественный исследовательский 'метод Тадески'. Только благодаря этому методу книги могут отреагировать так, что Антон хоть краешком глаза сумеет разглядеть зацепку.
   Но сначала следовало расставить акценты, исходя из тех фактов, которые он успел определить.
   Итак...
   Номера в книгах были проставлены лишь на четных страницах, а на нечетных вместо цифр приходилось 'любоваться' одним и тем же лобастым и губастым уродцем, козераком, как называл Артур Христианович сего однорогого псевдо астрологического выродка. С его уродливым изображением Антон периодически сталкивался, причем, в последнее время, все чаще. Каждый раз рисунки отличались один от другого, но спутать их с чем-то было невозможно. Вот и в этих книгах картинки, несомненно, изображали то же существо, да еще и с наполовину обломанным правым рогом. Стоило отметить главное, что бросалось в глаза: столь мрачного и злобного лобастого 'рогоносца' Антону видеть еще не приходилось. Он раз десять бережно перелистал фолианты, внимательно изучая их почти полночи, пока окончательно не пришел к выводу, что в комплекте не достает третьего тома. Обе первые книги были пронумерованы последовательно, а на корешках римскими цифрами были проставлены 'I' и 'II'. Главы не имели названий, они тоже были лишь пронумерованы. Каждая книга была составлена из шести глав. Цифры, как в первой, так и во второй книге, нумеровавшие главы, были 'арабскими', более привычными нам: '1... 2... 3... 4... 5... 6...'. Антон не сомневался в правоте своей теории, - в том, что книг должно быть три - ведь в обеих книгах страниц было ровно по двести двадцать две '222'. То есть, после суммирования или 'слияния' трех книг, цифр должно стать в три раза больше, а именно '666'. Аналогичный вывод вытекал и из нумерации глав. К тому же цифры последних - шестых - глав в обеих книгах были не литыми, а выполнены более жирным шрифтом и необычным кеглем. Цифры не были нарисованы сплошным арифметическим значком, а как бы 'лепились' из микроскопических точек, которые он долго разглядывал через лупу. От длительного напряженного глядения Антон едва не свихнулся - минут через пятнадцать ему стало казаться, что это не просто точки, а чуть приплюснутые шестерки. Он вовремя сам себя одернул, сообразив, что с таким же успехом это могут быть и перевернутые девятки.
   Часа в четыре ночи Антону стало предельно ясно, что дальнейшее замусоливание страниц - пальцы его, по непонятной причине, все время оставались влажными и чуть липкими - ни к чему не приведет, потому как, прежде, чем сделать мало-мальски толковое предварительное заключение, которое можно изложить на бумаге, ему просто необходимо осмотреть третий том.
   Мгновенно, стоило только задуматься о возможном местонахождении недостающего манускрипта, и Антона прошиб обильный пот; потом стало нестерпимо холодно, а затем затрясло от озноба. Это не была реакция первооткрывателя, нашедшего ящик Пандоры, на дне которого лежала записка от мистера Фокса: 'Надежда где-то рядом'. Оберу Чащину был знаком мандраж исследователя, который сталкивается с чем-то новым и неизведанным. Сейчас же он не сомневался, что и холод и жар, снизу вверх, 'окатывают' его невидимыми потоками, выплескиваясь на него прямо с обложек манускриптов.
   Антон сидел при свете единственной зеленой лампы, стоявшей на правом углу большого дубового стола, и внимательно смотрел на книги: он восстанавливал в памяти ход событий, стараясь ничего не упустить. И, самое главное, все отлично запомнить, ведь он уже попадал в сходные ситуации; поэтому сейчас не хотел совершить даже мизерного просчета.
   Итак, он приходит в музей, показывает знакомому капитану спецслужбы со 'Стремительного' удостоверение, проверяет карманы, а не забыл ли чего, что следует взять с собой, берет чистый стакан для кофе и кладет его в пакет с едой, который держит в правой руке, а в левой - небольшой портфель для документов. Затем начинает спускаться вниз по лестнице, где хранятся наиболее древние сокровища. Потом он расписывается у приемщика за два манускрипта, берет их, проходит мимо стеллажей чуть дальше, садится за 'свой' стол и начинает листать...
   Он имел право пользоваться любой книгой в хранилище, а за два тома он расписался только по той причине, что их привезли несколько часов назад, и он брал на себя всю ответственность за их сохранность в ближайшие сутки.
   Таков был порядок книгопользования экстремальной литературой, и он обязан был его соблюдать.
   Все точно? Да. Вроде бы ничего не упустил. Если дать оценку событиям: за ним никто не наблюдал, не бросал подозрительных взглядов, не производил эзотерических или экзотических жестов, ничего не нашептывал и не говорил под руку...
   Контакты с работниками музея? Исключительно фразы в пять-шесть слов, улыбки, легкие кивки в знак приветствия. Ничего 'инородного', кроме списка перечисленных жестов, он припомнить не мог. Другое дело, что кого-то из работников музея он знал хорошо, а с кем-то обменивался стандартно-вежливым приветствием: 'здрасьте-здрасьте' (С хорошими знакомыми − 'здоровеньки-еблы). Конечно же, всегда и всюду можно встретить и не заметить серых личностей, которые возникают как бы ниоткуда, буквально растворяются в пространстве и практически не запоминаются...
   Но только не сегодня. После 'странного' приступа на набережной, Антон не позволил себе, оказавшись в музее, даже секундной расслабленности. Он помнил каждого, с кем здоровался и говорил. Точнее же - здоровался, но не говорил.
   Да, именно так все и было.
   Затем...
   Затем он начал изучать книги, за которые расписался, начал их листать... и ему сразу же почудилось нечто зловещее. Он никогда прежде не видел изданий, переплет которых был бы выполнен похожим образом. Но он не сомневался, что в данном случае какое-то существо - ну, не человек же! - брал книжные блоки в когтистые лапы и сжимал края крепкими челюстями со множеством тонких и острых как гвоздики зубов. Хотя, этим существом вполне мог быть злобный когтистый и зубастый человек. Книжные блоки были скреплены металлической прошивкой, а от обложек исходил какой-то легкий, но крайне неприятный сладковатый запах. Он тщательно обнюхал книги и обложку. Ну и?..
   Это же пахнет кожей!
   Вот ведь напасть!
   Антон достал из нагрудного кармана набор тончайших алюминиевых пластинок, покрытых специальным составом, - он ничего не знал о химических свойствах хроматографических пластин, хотя их и готовили в лаборатории ЧКВД, - аккуратно вытащил одну за углы и приложил к краю обложки. По пластинке тут же побежали тонкие разноцветные полоски. Центральная, самая темная и толстая, почти мгновенно оказалась у противоположного края.
   Вот в чем промашка! Вот, что он упустил! Обязательно надо доложить Магистру Фраучи, а книги отдать судмедэкспертам. Ведь сейчас он держит в руках, совершенно несомненно, манускрипт (или фолиант, что ему было без разницы) с обложкой из человеческой кожи, пусть хорошо выделанной, протравленной, прокрашенной, но - человеческой! Это были по-настоящему зверские магические книги, но сейчас они почему-то 'молчали', как будто кто-то лишил их на время большей части силы, которая помогает им не просто говорить, но - творить безграничное зло.
   Когда Антон тщательно усаживался за стол, ему было интересно, но, в то же время, непонятно и боязно. Сейчас он ощутил напряжение и крайнюю степень тревоги. Конечно же, эти ощущения вызывают не три шестерки, которые он обозначил, как фактор зла, а кожа, из которой изготовлены обложки книг. Ведь Антон сразу почувствовал какой-то неподотчетный зуд страха, зуд омерзения, хотя с чем только или с кем только ему прежде не приходилось сталкиваться лицом к лицу или мордой к морде!
   Стоило отметить, что ему стало не по себе даже несмотря на то, что он считался лучшим обером Второго спецотдела, который не просто занимался всякой чертовщиной, но и очень успешно со всей этой пакостью боролся. Возможно, именно поэтому его и затрясло, ведь другой на его месте едва ли оценил бы и понял 'злонаправленное' открытие.
   Но, скорее всего, его прошибло в пот все-таки из-за того, что он не расшифровал ни единого иероглифа. От страха? Наверное, от страха перед неведомыми значками. Ну... и еще от усталости. Когда прежде он бледнел на улице в присутствии девушек? Когда прежде он пугал симпатичных и цветасто одетых молодых дружениц, глядя на них со спины? Никогда прежде ничего подобного не случалось.
   А если подумать? Нет, дело тут не в девушках! Видимо, обладая способностью предвидеть, он заглянул в эти книги еще вечером, когда прогуливался по набережной. Мозг его, словно стрела, пронизывающая время, опередив устремленность физического тела, заглянул в будущее, увидел неведомые иероглифы и принялся их изучать. Ужас, таившийся в книгах, как раз и напугал девчонок.
   Но проблема оставалась и ее следовало решать любым возможным образом. Он решил взяться за нее с другой стороны и попытался самому себе пересказать, что именно ментально 'видит' в конкретно выбранном единичном иероглифе, но толком сделать даже этого не смог. Слов не хватало, потому что их полностью скрывали от него накатывающиеся разнокалиберные ощущения, начинавшиеся с писклявых ноток щенячьего восторга и заканчивавшихся глухими аккордами первобытного апокалипсического ужаса. Он никогда прежде не видел нанесенных на бумагу - именно на бумагу! - подобных то ли символов, то ли тайных знаков... а как еще можно было их назвать? Но он их уже однажды имел возможность зреть.... Очень похожие знаки, да еще светящиеся при свете дня, он заметил... Сейчас он уже не сомневался, что видел их наколотыми на правой руке князя Унегерна.
  
  
   7. Буденновщина.
   Конечно же, следовало посоветоваться со специалистом, только где в четыре часа утра такого специалиста найдешь? Да нет, тут и думать нечего! И в четыре дня не найдешь, нет в Петрограде таких специалистов. Не осталось. Был один, Адольф фон Заубер, но его, как распространителя идей немецкого нацинал-социализма, хотя это и был явный наговор, поскольку он считал себя маркетологом иудаизма, выдворили сначала из столицы в Тулу, а буквально через несколько дней и вовсе выслали из России. Антона не было в тот момент в Питере, а когда он об этом узнал, 'немец' фон Заубер уже находился на пути из Марселя в Монреаль, где жили все его родственники. Естественно, никаким немцем он никогда не был, но, проведя в России двадцать пять лет 'смутного времени', - с 1908-го по 1933-й года - знал наверняка, что немцу в этой стране жить проще, чем еврею. И, наверняка, впервые в жизни, оказался не прав. Слава богу, что фон Заубер не попал в лагерь-распределитель, не говоря о высшей мере, которую приводили в исполнение крайне редко, и лишь за совершение тяжких экстремальных преступлений. Но ведь это толпа, эта 'босота' (как говорил фон Заубер, вспоминая детство в Одессе), руководимая Буденным, могла в считанные часы организовать расстрельное дело.
   Генерал-Магистр Фраучи был в бешенстве, когда узнал, что великого дешифровщика древних рукописей выперли в Канаду. Но было уже поздно. Естественно, что ехать обратно он отказался наотрез. Хвала его Зауберскому Богу, что он через год все же согласился время от времени сотрудничать с Российскими спецслужбами. Естественно, что не задаром, да еще при условии, что контакт с ним будут поддерживать только Фраучи или Чащин. Антон же не сомневался, что несмотря на внушительные гонорары, коих в России Заубер никогда прежде не получал, интерес ученого мужа пересиливал в 'немце' и страх, и страшную обиду на власти, если этим одним словом можно было охарактеризовать канино-взнуздателя, которые поступили с ним крайне несправедливо.
   Антона неизменно бесила тупость и узколобость людская, стремление выслужиться перед начальством. 'Чистильщики' работали в Четвертом отделении под крылом Будь-его-денного, которой с тех пор, как впервые взмахнул шашкой, наверное, даже не вспомнил, что ее стоит хоть иногда опускать. И, прежде чем все-таки махать, надо иногда думать. Много людей пострадало из-за произвола военных чиновников, но ведь страдало-то, главным образом дело, а в него Антон вкладывал все силы, всю душу. Группа же отнюдь не умных, зато присосавшихся к сиське Родины-Матери людей, пользуясь выгодными для себя статьями 'Закона о насильственном выселении', - с идеей закона Антон, в принципе, был частично согласен, - очень часто использовала его в своих корыстных интересах. Они предпочитали видеть вокруг себя врагов, поэтому истинных специалистов, занимающихся теорией и настоящими делами 'диабольскими', проще простого назвать шарлатанами, позорящими нацию и пинком под зад выдворить из страны.
   Антон вздохнул, покачал головой, но он не в силах был изменить то, что творили эти сукины дети. Буденный всегда приносил начальству ксерокопии дел, которые нельзя было не оценить по достоинству. И все рано - его ближайшие сподвижники были сущие сукины дети! А как, извольте спросить, их иначе следовало называть?
   Поэтому Антон Чащин, дважды крепко выматерившись, отбросил все размышления, все недовольства и продолжил работу, которая требовала от него полного напряжения сил.
   Итак, если кто и смог бы на обозримой территории дать хоть какой-то ответ на вопрос, что значат эти иероглифы, так только князь Унегерн, но он, как ветер в поле - сегодня в Польше, а завтра в Катманду. Или в Японии. То есть - на территории, которая контролю Российских властей не подвластна. К тому же, как не безосновательно полагал Антон, имел Григорий Унегерн дар магический настолько сильный, коим в стране никто и никогда более не обладал. Не зря говорили, что это именно он вылечил наследника Николая Второго. А если так, то никакому контролю со стороны спецслужб, даже магических, он не был доступен. Конечно, если его персона понадобится царской семье или премьер-министру, он объявится в течении суток, но вот если попытаться найти князя помимо воли его...
   Антон, вздохнув, просмотрел записи, сделанные этой ночью до трех часов, покачал головой, представив, что сказал бы в их адрес Григорий Унегерн, смял листы бумаги, но затем одумался и аккуратно расправил все три страницы, вспомнив слова крестного Григория насчет того, что пригодиться может любая мысль, которую ты из себя 'уже выдавил'.
   'С кем бы посоветоваться? Информации крайне не хватает, - размышлял Антон. - Ч-черт', - процедил он сквозь зубы и понял, что не было ни поблизости, ни в далекости человека, возможно, только тварь суще запредельная, из мира снов или огня которая способность имела помочь расшифровать иероглифы из книги - одновременно и прекрасные и ужасные, да еще с намеком на число зверя. Антон ведь даже не решился написать на бумаге это число полностью, хотя оно так и напрашивалось лечь плашмя...
   Он знал пару заклинаний, которыми прежде никогда не пользовался и с помощью которых можно было постараться вызвать 'специалиста' из бездны, но решиться на подобный поступок ему не позволял статус 'магинатора', то есть пролетария экстремального труда, выше которого на колдовской иерархической лестнице стоял только 'магистр'.
   Нужна была третья книга, но обер Чащин даже подумать боялся о том, что произойдет, если соединить три книги воедино. Особенно если учитывать, что они не просто экстремальные, а запредельно экстремальные.
   Удивительным ему представлялось совсем другое, чего он никак не мог взять в толк: почему вдруг эти бесценные манускрипты привезли именно сюда и именно вчера днем? Случайность? В подобные случайности Антон Чащин не верил, как и в любые другие. Он хорошо запомнил момент своей совсем юной жизни из лета 1909-го года, когда его нашел в тайге господин Унегерн. Именно господин - назвать его друже, как сейчас было принято называть окружающих, Антон не мог, ну какой он ему друже? А отцом Антон никогда бы назвать его не решился, потому что отцом тот ему не был, хотя сделал для него столько всего, чего другие отцы никогда бы не догадались сделать; да и не смогли бы, даже догадайся.
   В последствие, Антон неоднократно вспоминал и прикидывал - все крутил в уме события двух дней 1909-го года, а помнил он всего лишь только два дня - и пришел к несомненному выводу, что все и всегда складывается с неумолимой логичностью, даже если самые неприметные жизненные события завязаны на законы магии, которые гораздо более логичны, чем сама жизнь. Вот только логичность эта подвластна отнюдь не человеку, с которым что-то происходит, а некой Высшей Силе, некому 'Верховному главнокомандующему', которого никто и никогда не видел, но подчиняться вынужден.
  
  
  
  
   8. Третья книга?
  
   'Откуда у меня в голове столько ортодоксальной философии, мистики и чертовщины?! - обругал себя Антон. - Откуда взялись все эти фригидные рассуждения и гадания на кофейной гуще?!'
   Как он забыл? Наверное, это действуют на него книги. Можно же спросить и многое прояснить у Клары Викторовны, которая дежурит сегодня наверху, если только словом сегодня можно называть середину ночи. Антон решил не звонить наверх, а сразу двинуться вверх по винтовой лестнице, ведь дежурит Клара Викторовна с какой-то 'очередной' Машенькой, а он сейчас не чувствовал себя медведем из сказки, готовым напугать маленькую девочку резким телефонным звонком и жутким рассказом об упырях. А может в том, чтобы хорошенько напугать девчушку, имелся свой резон? Что если Машенька рухнет от страха в обморок, учитывая время, усталость, постоянные поскрипывания стен и слабую освещенность помещений, в которых то и дело мерцают какие-то тени? И вот тогда, пока она будет приходить в себя, он сможет спокойно переговорить с опытным экстремальным археологом и кладоискателем, коим в действительности и являлась Клара Викторовна, ныне старший библиотекарь. С другой же стороны, наверху он может напороться на такую Машеньку, которая запросто способна 'въехать' любому медведю между глаз и завалить зверя с одного удара, что и практиковала прежде, разминки ради, трижды на дню, когда жила в далеком-далеком лесу. В избушке на курьих ножках...
   'Сказки в сторону', - скомандовал себе Антон, встряхнул головой и растер виски. Но, прежде чем подниматься для беседы, решил проговорить еще раз все вопросы, которые собирается задать. Нельзя было забывать, что именно Клара Викторовна показала ему книги, которые привезли в четыре часа, что означало - их не успели внести ни в один реестр музея. Да, они наверняка имелись в описи новых поступлений или в Акте доставки, сопровождавшем груз. Но зарегистрировать их не успели, что совершенно точно - по той постой причине, что охрана строго по звонку выгоняла из здания всех работающих. А на смену ночную, кроме взвода морпехов, оставались, как правило, две женщины. Поэтому прояснить ситуацию следует именно сейчас. Ведь утром... Утром просто некогда будет заниматься книгами.
   К тому же, Антон давно убедился в том, что стоит только зазеваться, и кто-нибудь поставит внутри магической книги входящий номер, да шлепнет в ней печать домкомовскую или библиотечную, и книга тут же обретает статус общественной собственности и достояния народа, а значит - теряет волшебную силу и превращается просто в кладезь знаний во благо всеобщего счастья грядущих поколений. То есть, бесценные знания из практических превращаются в теоретические. Антон в последнее время постоянно сомневался - а нужно ли это всеобщее счастье, да и возможно ли в принципе? Друже Фраучи бы сказал с усмешкой, что это в нем играет и искрится идеализм каменно-зиновьевский и всякое прочее отступническое и поповское мракобесие. И все же счастье, Антон уже давно пришел к данному заключению и не хотел от него отказываться - это когда, прежде всего, хорошо тебе самому. Ну а Артур Христианович просто закоренелый атеист, к тому же - недолюбливает партию зеленых, которой руководили Зиновьев и Каменев.
   Оставалось только вздохнуть, завершить процесс мечтаний неуместных, взять себя в руки еще крепче и, после того как сделаны о книгах столь неутешительно угрожающие выводы, перелистать их напоследок... Ведь он сам в итоге будет решать - ставить в них печати: 'Музей имени памяти Буденно...тпрррр...' или нет. То есть - закрыть тайные знания от террористов-экстремалов, которые периодически, как вспышки эпидемий, пытаются прорваться в хранилище, надеясь познать то, что им познать не должно. Но если поставить печать, то и для Антона эти знания будут навсегда потеряны.
   Для затравки Антон выкурил папироску, вновь сел на место, положил одну книгу на другую и открыл верхнюю... Где-то под сердцем забилась, запульсировала чужая, но все более понятная мысль. Ощущение было непредсказуемым, оттого еще более удивительным, поскольку мысль, - или идея? - огромная и неведомая доселе, действительно запульсировала не в голове, а именно под сердцем. В первый миг, определив ее, как 'чужую', он уже через несколько секунд понял, что это его - родное. Что никуда ему от нее не деться.
   На Антона вдруг нахлынули какие-то неведомые чувства и ощущения, запахи и звуки. Изображения стремительно несущихся по прериям таинственных, неизвестных ему существ. Вначале картинки и мелодии были радостными: светлыми и веселыми. Затем тональность и цветовая гамма видения начала меняться, становясь все темнее и отвратительнее. Антон вновь почувствовал озноб, который сменился страхом и подступающей тошнотой, причем он не сомневался, что с каждой последующей волной ощущение становится все более сильным и гадостным. В итоге, он понял: либо он закроет книгу, либо 'утонет' в этих отвратительных, ставших зловонными, омерзительных эмоциях.
   Антон с неимоверным трудом заставил себя захлопнуть страницы и... едва успел схватиться за край стола, иначе бы повалился на пол в полном изнеможении. Он отодвинул зловещие манускрипты на противоположный от лампы угол стола, а сам наклонился, положив влажный лоб на ладони...
   Точка под сердцем продолжала пульсировать. Теперь она посылала в мозг какие-то конкретные сигналы, устанавливая с сознанием Антона - или подсознанием? - прочную связь. Так ли все было на самом деле, или только безумная бессонная ночь сказалась подобным образом на запредельных ощущениях Антона, он вскоре и сам не был в состоянии определить.
   Поскольку определение 'вскоре' пришлось на момент его разговора с Кларой Викторовной, к которой он поднялся по винтовой лестнице на третий этаж, он же - второй человеческий, надземный, из своего подвала 'чертовщины'. Произошло это минут через пятнадцать, когда он отдышался и понял, что голова больше не кружится, а точка под сердцем, второй раз за день давшая о себе знать, перестала пульсировать.
   Антон Чащин поправил ремень, застегнул воротничок и начал подниматься: сначала неторопливо, затем прыгая через ступеньку, а потом так и через две.
   'Поповское мракобесие' начало само собой растворяться в пространстве; и, когда мысль о счастье всеобщем вновь пересилила мысль о счастье личном, он оказался наверху, едва не налетев на Клару Викторовну. Она, как будто почувствовав, что он хочет с ней поговорить, уже стояла у самой лестницы и ждала его. Антон в очередной раз поразился, как она напоминала жену старика Крупского, но не того лысого ренегата из Думы, а его однофамильца - директора самой крупной в Европе обувной фабрики. Может, именно поэтому ее пока оставляли на месте, не пытаясь сосватать на пенсию. Глупости, с ее знаниями и опытом - только работать и работать.
   К тому же она учила уму-разуму таких недалеких девиц, какими являлись Машеньки, скорее всего - дочерей начальников областных Магистратур, а то и вовсе - сельских Обер-комитетов. Пироги с медвежатиной слопать такие девицы запросто могли. В один, что называется, 'приест'. Но придумать для несчастного медведя оправдание, а ведь он обязательно прорычит: 'Ты поо-што пироо-ги слоо-пала?', и ловко выкрутиться из неприятной ситуации - от этого 'задания' они либо впадали в ступор, либо хватались за топор. Ну не умели они всякие там хитрости, как сети любви, раскидывать.
   Клара Викторовна от подобных учениц, естественно, отказаться не могла. И старательно учила всех, хотя любая из них, за любовь и заботу с ее стороны, могла запросто отправить пожилую женщину на допрос и дознание суток эдак на пять; после 32-го года и неудавшегося переворота, - попытки захвата власти военными, во главе с Тухачевским - одной мерзкой бумажонки, написанной с ошибками, даже если писала ее волосатая лапа, только что пожиравшая малину, было достаточно, чтобы навлечь на человека не только подозрение, а и последующее задержание. Просидеть в подвале Четвертого особого даже пару дней никому еще не пришлось по вкусу. А иногда люди просиживала там и неделю, и две, прежде чем родственникам удавалось выяснить, где они находятся. Даже внутри ЧКВД информация о 'застенках' Четвертого отделения считалась закрытой. Как-то Антон неделю искал человека, от которого должен был получить крайне важную информацию. Естественно, что тот сидел под охраной злобной стражи 'чепырки', как называли Четвертое особое. Ментально прощупать застенки 'чепырки' не мог даже Фраучи, потому что стены Четвертого отделения были покрыты специальной штукатуркой.
   - Клара Викторовна... - начал было Антон, но пожилая библиотекарша, на миг вновь став экстремальным археологом, легонько покачала головой, призывая к молчанию. Одной рукой она придерживала шарф, чтобы тот не упал с плеч, а вот палец другой руки держала возле губ. Она кивнула Антону, который все тут же понял, поэтому как можно тише последовал за ней. Они двинулись по правому коридору и вскоре свернули еще раз направо. Клара Викторовна встала так, чтобы следить за коридором и лестницей:
   - Вы проверили книги? - спросила она.
   - Проверил, - ответил Антон. - Кроме ужаса они не вызывают ни каких чувств. Иероглифы абсолютно мне незнакомы, если это вообще иероглифы.
   - Вы можете за ними сходить? Мы протестируем их в хранилище экстремалов.
   Антон удивленно посмотрел на пожилую библиотекаршу.
   - Вы ничего не знаете про хранилище?
   Антону оставалось только покачать головой.
   - Наверное, я до него еще не добрался. Слишком много текучки. - Он слегка нахмурился, потом быстро направился за книгами и через минуту вновь стоял возле Клары Викторовны. Но теперь - с двумя фолиантами.
   - Какое неприятное ощущение от них исходит, - наморщила нос пожилая библиотекарша. - Пошли, - сказала она.
   Они почти сразу же свернули налево и остановились возле дверного проема, заложенного кирпичной кладкой. Старая потрескавшаяся дверь, снятая с петель, лежала на боку чуть дальше.
   - Поднимай ее сюда, - скомандовала Клара Викторовна, неожиданно перейдя на 'ты'.
   - Мне ее не поднять, - сознался Антон.
   - Ты, Тошка, как маленький. Забыл все заклинания? - Клара Викторовна взмахнула указательным пальцем, оставив в воздухе огненную дугу.
   Антон усмехнулся и начал тихо нашептывать заклинание. Дверь медленно приподнялась и послушно, в такт движению его руки, развернулась, аккуратно приблизилась к проему и опустилась на петли. Ржавое железо заскрипело, дерево задрожало и печально запело. Но в итоге дверь встала на место, как влитая. Антон потянул на себя за ручку и уткнулся носом в ту же кирпичную кладку. Он на секунду задумался, а затем уверенно толкнул дверь внутрь.
   - Свет слева от входа, - подсказала Клара Викторовна.
   Антон шагнул внутрь, щелкнул выключателем и просто обомлел: огромный зал, почти Мариинка, с многочисленными рядами-полками, 7-8 ярусами и галеркой. Вот только вместо кресел всюду стояли полки с книгами.
   - Это Великий Зал Экстремалов. Самое большое хранилище магических книг. Естественно, что размерами он не вписывается в стены нашего 'музея', только какое это имеет значение?
   Антон не стал расспрашивать Клару Викторовну, а почему ему раньше этот зал не показывали - он четко отдавал себе отчет - раз ему не показывали, значит, не пришло еще его время.
   - Почему вы не входите вместе со мной? - спросил Антон и обернулся.
   - Потому что сегодня ты пришел в Зал. Тебя интересует, нет ли в нем похожих книг. Закрой дверь и выключи свет. Постой минут десять в темноте. Если здесь есть книги с аналогичными иероглифами, их корешки начнут светиться.
   Антон тут же закрыл дверь и выключил свет.
   Через пятнадцать минут он вышел, покачал головой, закрыл за собой дверь, а затем потянул на себя. Проход вновь заслоняла кирпичная стена. Он жестом снял дверь с петель и положил возле стены.
   - Я отнесу книги вниз и сразу же поднимусь, - сказал обер Чащин.
   Когда он вновь оказался наверху, Клара Викторовна неторопливо шла по левому коридору. Одета она была в строгое однотонное темно-синее платье из тонкой дорогой шерсти, а седые волосы были тщательно уложены на затылке симпатичной ватрушкой. Они прошли по коридору, вдоль стен которого в ущербном нагромождении были свалены коробки с рукописями и книгами. Ценность они все имели колоссальную, так что бесхозное отношение к ним не могло не удивлять, учитывая интерес Самого Чичерина к магическим и оккультным знаниям. Вслух об этом 'тайном' интересе Лидера страны не говорилось, но через 'библиотечную сеть' о нем можно было легко узнать. Можно было достать даже список книг, которые Чичерин за последний месяц прочитал внимательно, а которые лишь пролистнул. До этой минуты подобное отношение к старинным книгам в коридоре неизменно бесило обера Чащина. Но сейчас он понял, что подобная 'бесхозяйственность' была нарочитой, что беспорядок служил определенной цели: книги были свалены вдоль стен 'для отвода глаз'. Это означало, что о Великом Зале Экстремалов знали лишь избранные, и он этой ночью вступил в их тайное сообщество.
   Они двинулись по коридору, несколько раз свернули, прошли мимо комнаты отдыха, где работники музея пили чай, и зашли во вторую дверь налево - в так называемую комнату страха. Работники музея называли ее так 'не просто ради красного словца', а потому, что в комнате не было окон. К тому же неизменно барахлил выключатель, и когда свет не включался, а человек все же входил внутрь, обязательно что-то падало сверху. И, столь же неизменно, попадало точно в голову. Единственное, что радовало всех пострадавших сотрудников: упавшую вещь до падения неизменно искали повсюду недели две-три, но найти не могли.
  
   - Здесь у нас сейчас работают реставраторы, - намеренно громко сказала Клара Викторовна, включив свет, и прислушалась. Затем кивнула Антону, давая понять, что пока все спокойно, так что можно переговорить, прошла в комнату и присела на ручку кожаного кресла. Антон понял, что времени у них для разговора совсем немного, но все равно огляделся, чтобы осмотреть эту 'легендарную' комнату, о которой постоянно слышал, но сам никогда в ней не бывал. Видел только несколько раз из коридора затемненный дверной проем.
   - Я изучил оба манускрипта, - сказал он. - Весьма внимательно. Язык, да какой там язык, это скорее иероглифы или письмена китайские, хотя они ни на что совсем не похожи. Они вообще ни на что не похожи. Зато цифры есть и арабские и римские. - И тут же спросил, скорее всего, сам себя: - Где может находиться третья книга?..
   - Иннокентий Петрович, наш оценщик, сказал, что ваши книги, Антон, - скорее всего подделки, - спокойно ответила Клара Викторовна, не переспросив насчет третьей, как будто давно знала о ее существовании. - И что они не очень старые - обеим лет по триста. Но, имейте в виду - это его личное мнение.
   - Что значит - личное мнение? Он же специалист, - удивился обер Чащин.
   - Возраст этих книг не определяем, потому что они длительное время находились в столь умелых руках и подвергались столь изощренным заклятиям, что даже я вам ничего подробнее не скажу. Тут вы сами для себя должны решить. Или найти.... какого-нибудь запредельного экстремального специалиста.
   - Выходит, Иннокентию Петровичу они показались не интересны, - заключил Антон. Его смутил возраст, который назвал оценщик; и хотя тот считался одним из лучших в стране, Антон не сомневался, что Кеша ошибается, а книги, на самом-то деле, в сотни, а то и в тысячи раз старше. И уцелели в добротном виде только из-за заклятий, которые на них постоянно накладывали.
   - Когда ему было? Он домой торопился. Точнее говоря - его наш майор из охраны так и выпихивал отсюда. Он успел лишь мельком бросить на них взгляд. Книги даже не пролистнул, а сразу нам отдал.
   - Значит, их никто внимательно не осматривал и не пролистывал? - еще раз повторил Антон, чтобы до конца проникнуться этой мыслью.
   - Совершенно точно, - подтвердила Клара Викторовна и слегка улыбнулась: - Вы, Антон, первый читатель.
   - Если бы их, в самом-то деле, еще и прочитать... - вздохнул он.
   - Вы зря думаете, что вам станет легче, имей вы возможность вникнуть в смысл текста, зашифрованного в этих иероглифах, - пожилая женщина улыбнулась одними глазами. Несмотря на возраст, она оставалась очень обаятельной и симпатичной, возможно, даже привлекательной. Но не Антону было об этом судить. - Платона ведь вы знаете? - поинтересовалась она. - Так вот он пятнадцать лет переводил книгу 'Основы догарской магической культуры'. Его предупреждали, что не стоит этого делать. Есть вещи, которые человеку недоступны.
   - Ну и что? - спросил Антон спокойно, поскольку не верил в догарскую магию. Не существовало достаточных предпосылок для ее появления.
   - Перевел, - сообщила Клара Викторовна. - Там тоже какие-то фигулинки были, а не язык, как мы его понимаем. Теперь вот на втором этаже коробки для экспонатов складывает и при этом совершенно по-идиотски ухмыляется.
   - А где же его перевод 'Основ'? - поинтересовался Антон.
   - Этого никто, к сожалению, не знает. Платон уже года три ничего не говорит, только улыбается, как последний дурачок. Он таким стал в одночасье.
   - А он не притворяется? - поинтересовался Антон.
   - Три года? Нет, ну что вы. За ним ведь даже слежку устанавливали. Я уверена, что-то у него сдвинулось в голове от этой догарской магии. Я и вас, Антон, очень бы попросила. Пусть вы не такой фанатик, как он, но пытаться перевести то, чего не понимаешь, как первооснову...
   - Я пока еще ничего не перевожу, - ответил Антон прежде, чем Клара Викторовна успела прочитать ему 'наставление'. Он прекрасно знал, что она ему скажет, поэтому выслушивать не хотел. Экстремалы, такого уровня как он и она, понимают друг друга без слов. Клара Викторовна прекрасно знает, что он все равно продолжит заниматься тем, чем занимается. Потому что давно для себя решил, что занимается любимым делом и остановить его, Антона, на пути к раскрытию истины, в состоянии только пуля или какой-нибудь невероятной силы неведомый 'доgарскiй маg'.
   - Дело не только в этом, - сказала Клара Викторовна так, будто прочитала мысли Антона. - Любое соприкосновение с неведомым чревато... Это... ну как войти в контакт с 'козераком', у которого надломлен рог.
   Антон взял Клару Викторовну за руку, вновь не дав ей договорить:
   - Я все это отлично понимаю, но у меня есть работа. Я не имею в виду чины и ордена, которые можно заслужить. Мне нравится заниматься этим делом. К тому же многие вещи могу проделать только я, а это значит - спасти десятки жизней, - он пожал плечами, как будто извинялся, хотя извиняться было не за что. - Вы не хуже меня знаете, что после тысяча девятьсот шестнадцатого года на свет вырвались какие-то злобные магические силы, периодически вызывающие терро-экстрим эпидемии у совершенно нормальных людей. Суть явления мы знаем, но вот причина... Причину нам необходимо найти. Но осторожен буду. Обещаю. А вообще бес с ней, с догарской магией. Как и с магическими постулатами Мохоло, если вы вдруг и на них намекнете. Меня сейчас интересует только одно - где может находиться третья книга, - настойчиво произнес Антон, надеясь, что услышит от пожилой библиотекарши хоть какой-то намек.
   - Знаете, что я вам скажу. Если она так нужна, то не вы найдете ее. Она обязательно найдет вас. Абсолютно точно.
   - Почему абсолютно точно? - заинтересовался Антон мотивацией утверждения Клары Викторовны.
   - Почему? Потому, что проверено, - улыбнулась она.
   - Кем проверено? - нервничая из-за усталости, спросил Антон Чащин.
   - Просто поверьте, молодой вы мой человек. Проверено временем.
   Затем Клара Викторовна, как бы в подтверждении собственных слов, разок для надежности кивнула и от зябкости в помещении пару раз повела плечами, после чего аккуратно спросила:
   - А почему вы решили, что существует третья книга?
   Антон быстро объяснил. И про цифры, которые так и кружились у него в голове, и про другие не столь существенные наблюдения и ощущения. Хотя делать этого и не имел права. Единственное, чего он не стал говорить, так это о том, что идентичные знаки имеются на теле князя Унегерна. Хотя и заверил собеседницу, что видел подобные иероглифы в одной сибирской избе: они были написаны на кедровой доске и заменяли икону в углу. Правда, стояла она на полу. Он не врал. Почти не врал. Григорий Унегерн рассказывал, что пару раз подобное ему мерещилось. Хотя, он действительно мог видеть подобные дощечки.
   - Вот оно как. Теперь я понимаю, из-за чего возникло это ощущение неприязни к иероглифам в книгах, - Клара Викторовна хлопнула себя по колену. - Теперь понимаю, почему никто не захотел сразу же взять книги в работу, хотя в любом другом случае их бы буквально с руками оторвали. Такой материал для изучения! Вот еще что: если книги действительно переписаны, то человек, который этим занимался, мог намеренно присвоить главам зловещую нумерацию. И распределить иероглифы так, чтобы они поместились именно на двухсот двадцати двух страницах.
   - Вы считаете, что это из-за непонимания того, что написано? Переписчик пытался напугать, поскольку сам ничего не понял?
   - Переписчик никого не пытался намеренно напугать. Он что-то почувствовал. Глубоко злобное, затаившееся за строками и даже за каждым отдельным иероглифом. Но так же возможно, что он был наслышан о свойствах книг вызывать страх и прочие отрицательные эмоции.
   - Значит, вы думаете, что это переписанные подделки?
   - Я больше чем уверена, что это настоящие книги. И давайте на этом закончим обсуждать их подлинность.
   Клара Викторовна говорила с Антонам не так, как обычно, она явно хотела прекратить этот разговор, и у него осталось ощущение, что она, при том, что вроде бы произнесла много разных умных слов, чего-то самого главного недоговорила. Или это своеобразная 'любезность' за его придуманное описание дощечек в сибирских избах? Можно было строить любые домыслы и догадки. Они оба оказались не до конца откровенны, поэтому дорога правды пролегла где-то в стороне от их беседы. Но он не имел права говорить ей все до конца! Неужели она не понимает! А если и она не имеет точно такого же права говорить всю правду? Кто знает, какие причины, или кто лично заставил пожилую женщину слукавить? Она так давно вращается в кругу исследователей и экстремалов, что у нее обязаны быть весьма серьезные Покровители.
   Клара Викторовна поднялась на ноги и спросила:
   - Кстати, Антон, вы обратили внимание на выделенные знаки?
   - Да, обратил внимание, - сухо ответил он.
   - Попробуйте их скопировать. А прежде... - она вдруг перешла на шепот: - Этот клинок GABIUSS'a я получила из рук магистра Фраучи, он обработан в лаборатории биомагии Серебрянского самим Майрановским, и вы с ним поступите... - а затем продолжила говорить в полный голос: - Достаньте мне с третьей полки вон ту книгу с розовой закладкой. Но, уверяю вас... - она теперь говорила как будто и не с ним, а с пространством, которое записывает все слова на магнитофон: - прежде послушайте еще раз: 'в семнадцатом и в начале восемнадцатого века слово это писалось и читалось совершенно иначе, чем после Жуковского: либо через гласную 'е', либо через сочетание гласных 'ие'. Вот оно как', - закончила Клара Викторовна фразу какой-то откровенной чушью, и Антон понял, почему, ведь в тот же момент дверь скрипнула.
   - А я думаю, кто тут ходит? - не закрывая рта, зевнула Машенька. Она занималась не только тем, что чужие пирожки лопала, она была, как убедился сейчас обер Чащин, еще и примитивная стукачка. Две косички, веснушчатая мордаха, розовые щечки и чуть вздернутый носик, как у настоящего хрюнделя. И два верхних передних резца. Они придавали ей сходство со щекастым бобром, который подтачивает ножки стульев, на которых сидят враги нарождающейся демократии, а главное - враги Четвертого отдела.
   - Я думала, что ты спишь, поэтому и позволила себе попросить Антона Филипповича...
   Антон с большим трудом дотянулся до томика, на который указывала Клара Викторовна и передал его пожилой библиотекарше. Она неуклюже взяла книгу, из которой выронила стопку каких-то открыток. Машенька без лишних слов и с немалым трудом, но большим интересом присела, чтобы собрать и рассмотреть, а Клара Викторовна успела в этот момент, вытащив из подборки журналов 'Нiва' за 1908-й год пару номеров, вложить, как мог судить по внешнему виду Антон, трафарет для чтения 'белых экстремальных' стихов и листок - явно записку, которую ему следовало прочесть, спустившись вниз. Затем, когда Машенька поднялась, Клара Викторовна присовокупила к журналам хорошо уже знакомый томик Розенфельда 'Расшифровка клинописи', коей Антон практически не занимался, и протянула ему.
   Он вновь посмотрел на дореволюционный журнал 'Нiва', который был посвящен его отцу-основателю Адольфу Марксу и на обложке прочитал его высказывание: 'Ошибки, и пороки, и глупость, и незнание - одним словом всё, что считается худхудым, приносит плоды и способствует невольному достижению той или другой таинственной, не нами предназначенной цели'. Случайно вырванная из контекста стародавней жизни фраза как нельзя лучше характеризовала нынешнее состояние мыслей Антона. Да и Машенька сидела подходяще. Вот только цель и средства в данный момент не сопоставимы. И даже если дать ей смачный подзатыльник, повторяя высказывание Маркса, не приживутся, как ни старайся, его слова в этой нажористой голове. Удивительно, но сдержанность придала его дальнейшим действиям надежную уверенность.
   - Интересная цитата, - заметил Антон. - Обязательно запишу в свой карманный словник.
   - У вас есть свой карманный словник? - удивилась Машенька.
   - Обязательно. Всего не упомнишь при нашей-то работе, а так - пару раз перечитаешь и кому-нибудь ума-разума добавишь.
   - У Маркса и в редакционной статье есть неплохие высказывания, несмотря на то, что он считался врагом волшебного народца. Вы ведь помните, где стоит Розенфельд, Антон Филиппович? К девяти утра попрошу томик вернуть на место. А это мое, - сказала Клара Викторовна и подхватила две какие-то совершенно древние книги.
   - Вы их забыли протереть, - подсказала Машенька и обильно чихнула, не закрывая нос ладошкой; пожилая женщина не стала делать нравоучительных замечаний, лишь отшутилась:
   - Бесполезно, это уже с меня жидкая пыль летит.
   - Чо? - Машенька ничего не поняла.
   - Все нормально, - легко улыбнулась пожилая библиотекарша. − Пойдемте-ка, милая девушка, вздремнем пару часов.
   Антон же, стоило им выйти, взмахнул пальцем, оставив на полке светящийся след-закладку, чтобы в точности выполнить просьбу Клары Викторовны.
   Он мысленно поблагодарил пожилую женщину, плотно сжал мухобойного 'Розенфельда' и потащил его к себе вниз вместе с журналами и запиской. Почему он не прочитал записку сразу, а отложил в сторону, даже себе не смог потом объяснить. Видимо, решил в середине ночи не забивать мозги чем-то лишним, а предпочел сразу заняться делом. Тем более что книги эти непонятно кому принадлежали, и их могли взять 'под опеку' высоко стоящие чины. Хотя, кто мог определить их ценность, если даже Антону Чащину это было не под силу. Тем не менее, надо было за ночь поработать над ними по максимуму. Потом он подумал, а что за вышестоящие чины могут вдруг встать между ним и начальником питерского ЧКВД, и пришел к выводу, что таких чинов нет. Спустившись вниз, он достал-таки записную книжку, но совсем не для того, чтобы записывать в нее цитату из журнала. В его записной книжке 'жили' только номера телефонов и в тайничке - несколько самоклеящихся бумажек с грифом секретно, которыми он мог опечатывать необходимые для отдела бумаги, конверты и даже книги. Если он за ночь не добьется положительного результата в работе - опечатает книги и сдаст в спецхранилище, которое находилось за раздевалкой и комнатой отдыха охранников.
   По трафарету он определил, что строк в 'стихе' должно быть четыре: в каждой от тридцати двух до тридцати восьми иероглифов. Количество пробелов между знаками-иероглифами должно составлять...
   Антон не очень понимал, чего собирается данной компоновкой иероглифов добиться, тут скорее подсказывало чутье опытного работника с НУБами - неопознанными убегающими бандитами магического толка. Так иногда его встречал в своем кабинете друже-гражданин Фраучи, говоря: 'А вот и наш нубман пожаловал'. Антон никогда не знал, шутит начальник или нет, потому что 'НУБМАН' очень напоминало 'НЭПМЕН', а последнее слово было в среде, в которой он варился, и которая все время за ним приглядывала, более чем ругательным, потому что именно они начали поднимать экономику России в середине двадцатых, но и они же являлись главными подстрекателями и финансистами военного переворота в 1933 году. Антон судорожно отбросил ненужные воспоминания и с головой погрузился в работу.
   Выписывать иероглифы и заполнять ими трафарет оказалось делом нудным и малоприятным. Не то, чтобы они представляли из себя что-то невероятно сложное для копирования, просто каждый даже самый маленький штрих переносимого на бумагу значка отдавался в душе неприязненным звуком. Ощущение можно было сравнить с тем, какое возникает, когда ты водишь кривым гвоздем по листу ржавой жести. Любой звук отдается в ушах нервозностью, а затем тебя всего передергивает и хочется сжать кулаки.
   Но, как ни удивительно, выделенные иероглифы, объединенные в слова, а скорее в целые фразы или даже понятия, совершенно точно укладывались в 'трафарет' номер семь - 'БТ-7'. Расшифровывались эти буквы, в отличие от иероглифов, просто: 'Большеохтинский 'трафарет' номер семь для самых древних книг'. Когда Антон добрался до шестой главы первый книги, то увидел...
   Да он просто поверить не мог в то, что произошло! Кроме него, пирожковой бобрихи Машеньки и Клары Викторовны в помещениях музея не было никого! Только надежная охрана. Тем не менее, кто-то аккуратно вырезал последнюю шестерку, обозначающую номер соответствующей последней главы книги. Видимо, вор сделал это бритвой, подложив под страницу что-то твердое. Нет, бритвой такое не проделаешь. Это явно был полый стержень с заточенными краями.
   Антон судорожно схватил вторую книгу - ее тоже подстригли...Теперь он понял, почему книги, когда он начал копировать выделенные иероглифы, не произвели на него столь сильного впечатления. Да, в нем все время возникал этот неприятный скрежещущий звук, но его, как он теперь начал понимать, его могло рождать надругательство над книгами, элементарное неуважение над их старостью и ценностью, а совсем не наличие или отсутствие двух одинаковых цифр.
   Конечно же, книги по-прежнему притягивали к себе, но мандража прежнего он уже не ощущал. Если первоначально Антон принял его отсутствие за наработанную привычку к книгам, то сейчас...
   Вот ведь что произошло на самом деле!
   Антон резко вскочил, несколько раз обошел помещение, в котором работал. Он приложил немалые, но оттого не менее тщетные усилия, пытаясь сдвинуть то одну, то другую полку, чтобы найти тайный ход, через который проник злоумышленник... но все напрасно. Ничего похожего на потайную дверь он не обнаружил. Антон наугад повытаскивал с полок с десяток книг, но и это не помогло. Ни одна из полок не начала скрипеть, чтобы сдвинуться и открыть проход к лестнице, ведущей в подземелье. Он понял, что сегодня с тайным лазом ему не разобраться, поэтому вернулся к столу.
   В том, что сверху по лестнице никто спуститься не мог, он был абсолютно уверен, потому что заклинание он буквально 'наплетал' за собой, когда бежал вверх. Только один человек знал, как его 'обойти', но его же не было в городе!
   Неожиданно в груди в третий раз за день начало что-то шевелиться и стучать: Антон сжал кулаки и в бессильной злобе едва не совершил непоправимого поступка, ведь он легко мог пожечь все книги на стеллажах вокруг себя.
   Он не знал, сколько времени 'держал' себя в руках, но страшного ничего не совершил. Он оттаял неожиданно, как Снегурочка над костром, и полез за папиросами.
   Закурив, он сел и продолжил обработку выделенных иероглифов, раздумывая над тем, кому могло прийти в голову в столь поздний час забраться в подвал и злобствовать над книгами.
   'Бред какой-то', - прошептал Антон, обещая себе серьезно задуматься над тем, чтобы больше не торчать ночами в музее, а спать дома, как это делают практически все его знакомые. Потом он неожиданно рассмеялся; ему показалась, что голос Артура Христиановича нашептывает ему в ухо: 'А ведь по тебе, Тошка, дурка плачет!'
   Поэтому, выкурив еще папироску-другую и поразмышляв над тем, следует ли о происшедшем кому-либо говорить, он пришел к выводу, что не стоит, поэтому просто продолжил работу. Сегодня, - вот уж это он знал наверняка! - сон к нему даже близко не подступится. И никакие 'четвертаки' ему не нужны.
   Он скопировал иероглифы первой книги в энерготрафарет Моранди, который называли, как и раньше, хотя на основе изобретения 20-го года был создан отечественный вариант. Выделенные слова сложились у Антона в семь строк. Еще через полтора часа пролистывания второй книги, он собрал воедино двадцать одно полную строку и первое слово на двадцать второй... Он сомневался, что поступает правильно, что делает нечто важное; но с каждым новым перерисованным знаком-символом, все писание обретало какой совершенно иной вид. Оно как бы начинало слегка светиться, а знаки, хотя это ощущение могло возникнуть из-за жуткого напряжения, стали едва заметно двигаться. Нечто подобное он видел только на теле князя Унегерна, когда тот был возбужден разговором, они буквально ожили на его коже.
   Закончив работу, Антон понял... что цели своей не добился, несмотря на то, что в 'слова' тщательно подбирал иероглифы, которые стыковались между собой так же, как и в текстах книг. Но ведь имелись еще и другие варианты стыковки, поэтому он допускал, что мог сделать что-то не так, как надо, совершить непростительную ошибку. Единственное, что он сумел выудить из окружающего пространства - слово 'Замок', которое слышал неоднократно.
   Время близилось к девяти, Антон положил внутрь 'Розенфельда' 'трафарет' и... вспомнил про записку. В ней Клара Викторовна сообщала ему, что книги не были привезены вместе с остальным грузом на машине и под охраной. Их доставил курьер буквально через минуту после того, как машина, разгрузившись, отъехала. Курьер передал приемщику соответствующий документ, сообщив, что фолианты забыли присовокупить к общей партии материалов, а он как раз тем и занимается, что доставляет подобного рода грузы по назначению. И еще Клара Викторовна писала, что в общем списке эти книги не фигурировали. Их приписали только после того, как привезли.
   Антон опечатал книги и пошел с ними наверх.
   Когда он поднялся, оказалось, что время сыграло с ним злую шутку и он 'промахнулся' почти на три часа. Ничего подобного прежде с ним не происходило. Ведь он давно научился, кроме часов механических, которые, как оказалось, почему-то встали, выставлять для себя свой собственный внутренний будильник.
   Привыкнув, по долгу службы, сталкиваться с необъяснимыми явлениями, Антон терпеть не мог, когда это самое и крайне необъяснимое подкрадывалось, а того хуже - пробиралось в его собственную жизнь. Он застыл в некотором оцепенении, сжимая в руках шинель и, несмотря на жуткий цейтнот, в котором он столь неожиданно оказался, попытался проанализировать сложившуюся ситуацию. Механические часы, швейцарские, как у многих сотрудников его уровня, были в порядке. Но и показания 'внутреннего будильника' не соответствовали реальному времени. Как же случилось, что в подземелье, при работе с книгами, оба эти 'контролера времени' - и 'отечественный' внутренний, и швейцарский - так бесцеремонно и бездумно 'забыли о своей основной работе'!?
   Нет, Антон знал о реально подтвержденных артефактах, замедляющих время - первый германский император Генрих Птицелов обладал подобным то ли копьем, то ли кольцом. Но книги с незнакомыми иероглифами? Не существовало никакой взаимосвязи! Вспомнив, что он собирался уйти, Антон 'поставил в памяти галочку' возле данного факта, быстро оделся, забронировал в спецхранилище комнату, положил книги на стол, резким ударом приколол и к дубовой доске и прочитал заклинание крови. Чуть 'порезался о клинок, так, чтобы на книги стекли семь капель, и направился к выходу. Теперь, если кто-то попытается выдернуть клинок, он едва ли сумеет это сделать. А если и сумеет, то книги вспыхнут и превратятся в пепел.
   У-ух!
   Надо было торопиться, чтобы не опоздать на совещание к Cтаршему Друже Фраучи.
  
  
  
   9. Зюзя
  
   Антон Чащин знал, что совещание будет длинным и нудным, с долгим разбором не слишком удачных полетов. Для него смысл сегодняшнего дня сводился к разговору, который состоится после него.
   Сейчас же он просто взбегал по лестнице. По крайней мере, так казалось окружающим, у которых тут же зарождалась крамольная мысль: 'Хороший сотрудник, только вечно куда-то опаздывает. Интересно, а что скажет по этому поводу друже Буденный?' Вот только подставить Антону ножку было практически невозможно. Во-первых, буквально через считанные секунды, люди думали уже совершенно обратное: 'Он куда-то торопится. А не опаздываю ли я сам? Кстати, я вчера сделал все, что было приказано? Или о чем-то забыл и где-то напортачил?'
   Лестница служила Антону местом для разминки, поэтому каждый, кто что-то замышлял против него, весь остаток дня ходил, как в овно опущенный; главное, что ретивые сотрудники Четвертого отдела надолго забывали про Антона. А он давно научился организовывать многие события так, что окружающим казалось: обер Чащин из кожи вон лезет и сутками работает. Что, кстати говоря, были истинной правдой. Но внутренне он был убежден, что многое делает с ленцой, потому что работа его не здесь, в здании с личным кабинетом, а на улице, где периодически будоражат порядочных граждан всякие мерзкие пакостники, наводящие на людей порчу. Твари, способные ограбить или просто пырнуть ножом молодого и здорового россиянина и даже глазом при этом не моргнуть. Или испоганить хорошенькую девчонку. Вспышки насилия, в которых, несомненно, просматривалось магическое воздействие извне, вспыхивали, как эпидемии, то в одном районе города, то в другом. С такой же непредсказуемостью они резко прекращались, и люди, которые еще вчера могли вцепиться вам в глотку, становились абсолютно адекватными и добропорядочными. Антон понимал, что в этом виноваты не они сам, а некие силы, которые начинают с дикой неожиданностью воздействовать на его вполне мирных и законопослушных сограждан.
   Неожиданно из двери кабинета справа выскочил Зюзя. Так его все называли за глаза, хотя вслух и обращались: 'Друже Зюзин'. Но на самом деле от этого типа, в данный момент - ошарашенного и испуганного, Зюзиным, да еще 'друже Зюзиным' даже и не пахло. Все за версту чуяли, что он - самая что ни на есть банальная Зюзя-размазня.
   Зюзин был знаменит тем, что на каком-то профсоюзном собрании назвал Георгия Васильевича 'Лидером мирового планетариума'. Причина оговорки была проста: за день до этого его отделение посещало планетарий, а Зюзя там никогда прежде не был, что и вызвало переклинивание мозгов из-за полного восторга от увиденного накануне. Но сидящие в президиуме, скорее всего - с похмелья, а 'несчастного' Буденного так и вовсе не было, возжелали вдруг дурной Зюзиной крови. Или хотя бы выговора в виде 'публичной порки'. Хорошо, что на мероприятии присутствовал Артур Христианович, который, в отличие от остальных, подобные сборища не жаловал. Но тут вот оказался и сразу же взял слово; он заявил что поистине восхищен тем, что сказал Зюзя. Понимая, что тупость неизлечима, он произнес пламенную речь насчет того, как сильно Зюзя прав, а любимый и почитаемый всеми Васильевич - Фраучи отлично знал Чичерина - тоже мог позволить себе подобную словоблудную вольность. Главное, он сказал, что если глубоко вдуматься, то Георгий Васильевич не просто Президент и Лидер страны, а личность планетарного масштаба. Одним словом, Генерал-Магистр спас парня, да еще какую-то перспективу на премию у начальства для Зюзи выдурил. С тех пор Зюзя относился и к гражданину - он так и смог выучить новое всеобщее обращение россиян друг к другу - 'друже' - Фраучи, и его подчиненному, Антону Чащину, с благоговейным трепетом и уважением. И при каждом удобном случае старался 'проставиться'. 'Хоть словом, хоть бутылкой, хоть задом', - как неизменно говорил сам Зюзя, совершенно не понимая, что за чушь несет. Фраучи, когда слышал подобное 'любовное' заверение Зюзи, неизменно отвечал ему просьбой: 'Любезный, а не сбегаете ли вы на первый этаж и не принесете ли нам с Антоном Филипповичем по стаканчику кофе?' Зюзя от радости тут же начинал суетиться, а затем ломовой лошадью мчался вниз по лестнице. Надо отметить, что кофе на первом этаже действительно готовили отменное.
   Но Зюзя-внутри-себя не изменился и по-прежнему оставался Зюзей-размазней и тупоголовиком, поскольку все делал, согласно своему прозвищу 'Зюзя'. Ему поручали самые простенькие дела, но он мог загадить любое. Единственное, почему его держали - он отлично стрелял, неизменно поражая цель с любого расстояния.
   - Это... Его мать... Антон Фип...ой.... Там... Его мать... Это.... Его мать...- сбивчиво, но очень 'доходчиво' описал Зюзя ситуацию, складывающуюся за закрытой дверью.
   - Чью мать? - поинтересовался Антон. - Если у вас Его мать, тогда после совещания с Ней разберемся.
   - Да там это... Его мать у нас, мать его! - махнул рукой Зюзя, схватил Антона за рукав и потащил за собой.
   - Все понятно, - произнес Антон и отодвинул Зюзю в сторону. Но в тот же момент увидел, что в конце коридора стоит Артур Христианович, улыбается и недвусмысленно кивает, намекая на то, чтобы Антон не отодвигал Зюзю, а проследовал за ним.
   Антон вошел в кабинет, повесил шинель при входе и осмотрелся.
   К металлическому стулу, прикрученному к полу, была привязана шипящая и плюющаяся во все стороны 'дамочка', явно не 'Его мать', поскольку сейчас она больше всего напоминала разбушевавшуюся гремучую змею. Одета она была по последней моде, правда шляпка с вуалькой валялась на полу, а одна туфелька находилась в руках у помощника Зюзи. Прежде Антон его не видел, но парень очень напоминал мясника из сказки про 'Золушку', очень любящего примерять туфельки на обрубленную поросячью культю.
   - Что делать-то? - охнул Зюзя, в то время как двое его подручных стояли по обе стороны от кресла, но оба - на достаточном расстоянии от 'дамочки'. - Она, того и гляди, стул от полу оторвет.
   - Ты не просто из глухой деревни, - сказал Антон Зюзе. - Ты еще и смотришь вокруг себя, как из самой глухой деревни. Подумай над этими словами. А если ничего не придумаешь, то подумай еще раз и вспомни, где ты работаешь.
   В свое время Унегерн сказал Антону нечто подобное. Тот долго дулся на 'отца', но затем сделал правильные для себя выводы и остался 'на плаву'. Кто знает, поможет ли похожий совет Зюзе.
   - Жало ей надо вырвать, - спокойно подсказал Антон и развернулся, чтобы, спокойно насвистывая, выйти.
   - Но, Антон Флип-флипыч, - то ли чихнул, то ли взмолился Зюзя, - ...... жала-то у нее нет. Мы ей в рот тщательно смотрели.
   Антону стало жалко Зюзю. Да и настроение шутить как-то его резко покинуло. Своих дел - не расхлебать. К тому же он отчетливо понял, почему ему стало жалко не Зюзю, а себя самого, ведь в итоге с этой 'дамочкой' придется разбираться именно ему. Он взглянул на Зюзю: вся форма заплевана, верхние пуговицы гимнастерки расстегнуты, а на шее следы слюны. Антон причмокнул - иногда он ничего не мог с собой поделать, поэтому в том же ироничном тоне продолжал:
   - Иди немедленно слюну с шеи смой, иначе три месяца будешь чесаться. Ты что, без перчаток работаешь? - Он покачал головой и махнул на Зюзю рукой. 'Дураков надобно проучать', - вспомнил он, как смачно говаривал эту фразу князь Унегерн. И Антон продолжил проучать: - Все руки в бородавках будут. А вы двое чего там стоите?! Дайте мне халат, дураобы! Закрепите ей голову и вставьте в рот расширитель.
   Парни, видимо, только недавно из деревни, поэтому все еще без надлежащей подготовки, но все же шустро бросились выполнять его приказание. 'Дамочка' мгновенно вцепилась одному из них в руку.
   - И чо теперь? - в ужасе спросил рябой парень с носом-картофелиной и рыжими бровями, больше напоминавшими бутафорские усы ярмарочного клоуна.
   - Руку оттяпают по локоть, но жив останешься, - спокойно сообщил Антон.
   - А как же я пахать буду? - охнул парень.
   - Вилкой. Тем более, что вилку в приличных местах принято держать именно в левой руке. Лучше подумай, как в носу ковырять будешь? Ну, все, баста. Шутки в стороны. Работать давайте! - выкрикнул Антон и ко второму парню обратился очень жестко: - Я ее сейчас вырублю. Ты мгновенно закрепишь голову и принесешь мне расширитель.
   - Слушаюсь, - покорно ответил тот, как будто ему сказали, что сейчас поведут на виселицу.
   Антон шагнул к 'дамочке' и ударил чуть выше носа ребром ладони. Шипение мгновенно стихло, а голова существа, еще секунду назад неистово бесновавшегося, безвольно повисла. Теперь эта тварь была похожа на донельзя измученную девушку. Волосы слиплись и пали на лицо, откуда-то из-под них тек по шее почти струей обильный желтоватый, как моча, пот. Надо было торопиться, иначе через десять минут девушку останется разве что пристрелить, чтобы не мучилась сама, да и других не погрызла.
   - Полотенце! - продолжал громогласно командовать Антон, и оно тут же оказалось у него в руках.
   Он приподнял девушку за волосы, что было действительно безопаснее для всех: - Крепи! - скомандовал он, и парень сделал все, как нельзя лучше. Антон и раньше замечал, что многие от страха вдруг начинают работать на пятерку с плюсом. Хотя большинство из приссавших, и это было чистейшей правдой, впадали в истерику или того хуже - в ступор. - Где расширитель? - спросил он, глядя на тонкие, он не сомневался - интеллигентные черты лица и голубые глаза девушки; он был уверен, что глаза голубые, хотя сейчас и были затянуты, как пергаментом, уродливой пленкой.
   Парень поднял расширитель с пола. Антон без всяких усилий открыл рот и вставил расширитель как можно глубже в глотку все еще твари, затем закрепил ремни, предварительно проверив их, - однажды ремни попались гнилые, и тогда только счастливая случайность спасла Антону два-три пальца на правой руке - которые пришлось бы удалить не из-за повреждения, а из-за яда, который в них мог попасть - на затылке, натянув чуть выше бровей, вдоль висков и под нижними челюстями.
   - Зюзя! Зюзя! - дважды позвал он, даже не пытаясь назвать гражданина Зюзина так, как он был прописан в пропуске в данное учреждение.
   - Да, Антон Ахрхипч, я здесь, - Зюзя подбежал весь мокрый. Видимо, долго и тщательно умывался согласно предписанию Антона.
   - Смотри и запоминай, - Антон приподнял карцангом кончик ложного совершенного синюшного языка. - Вот у нее где жало. Под корешком подъязычника. Да, запоминай, это зеленое жало называется не язык, а подъязычник. И два зуба ядовитых. Они еще небольшие, без корней. Где щипцы? Да ну что же вы тут все за тупари? Где щипцы?!
   Ему подали щипцы. Антон вырвал сначала левый, затем правый зуб.
   - Это зубы, а не хабарики с помойки, хотя и похожи. И они вовсе не желтые. Пожелтеют после того, как крови испробуют.
   - Зубы, так зубы, - согласился Зюзя.
   - Запомнил последовательность и месторасположение? Теперь можно обычным зажимом вытащить 'жало', как ты его называешь. На самом деле это рудиментарный язычок. Он безопасен, но если его оставить, зубы вновь вырастут от корней. Все. Прижги зеленкой. И руку парню своему тоже зеленкой. Да, на всякий случай принесите мне шприц номер семнадцать. Зюзя выполнил приказ сам и Антон сделал девушке укол в руку.
   - А что с ней дальше делать? - спросил Зюзя, как будто до инцидента допрашивал задержанную, причем − согласно приказа Антона Чащина.
   - Выбивайте признание, как и собирались, - не стал вмешиваться в работу Антон.
   - Мы не собирались. Она свидетельницей по одному делу проходит. Очень приличная гражданочка.
   - Тогда прилично с ней себя и ведите. Только почему она здесь, а не в кабинете твоем? - возмутился Антон.
   - Кабинет мой Егорыч занял.
   - Ну, уж Зюзя ты зюзя, - покачал головой Антон. - Не давай ему кабинет. Он наверняка там кого-нибудь дрючит. Потом документы будешь от разных любовных жидкостей отмывать.
   - Что есть, то есть, - развел руками гражданин Зюзин. - Зюзя, как зюзя. - Потом до него дошло: - Как это дрючит?
   - Обыкновенно как. Ты помнишь, что нельзя здесь разговоры вести? - наставлял Антон. - Это комната для допросов. А у него здесь и вовсе пыталовка. Человек, даже если захочет нормально поговорить, чушь всякую нести начнет. Себя оговорит, тебя оговорит, любого. Ты на людоедов своих посмотри. Мне и то страшно, когда я их вижу со щипцами в руках. Все. Пошел я.
   - Это... Антон Филиппович...
   - Не знаешь, что ей сказать, когда в себя придет?
   - Кому что сказать? А, да, она ведь тут... того...Скоро?
   - Минут через десять-пятнадцать. Скажи этой девушке, что у вас в помещении очень душно, ну... хлороформ разлили. Запах в нос ударил. Вот ей и стало плохо. Налей стакан воды.
   Зюзя бросился к графину.
   - Ей налей, когда в себя придет.
   - Конечно, конечно... А кровь? - Зюзя оставался истинным зюзей.
   - Уберите тут все быстро, а ее пересади в кресло возле стола. В свое кресло. Вытащи его и посади в него девушку. А сам сядь рядом на стул. Скажешь, что она так неожиданно и резко повалилась на бок... что вы даже ее подхватить не успели. Вот она себе губы и разбила.
   - А у нее это не повторится? - спросил парень, который помогал Антону.
   - Не раньше, чем через год. Ложный язык - как инфекция. Каждый может заразится.
   - И я? - тихо спросил Зюзя так, чтобы слышал лишь Антон.
   - И ты, - намеренно громко ответил Антон.
   - И никакого средства профилактики?
   Теперь Антон нагнулся поближе к уху Зюзи.
   - Есть одно. Надо перед сном выпивать сто граммов мочи. Лучше - детской. Но если в доме нет детей, то хотя бы своей.
   - Вы опять шутите? - брезгливо поинтересовался Зюзя.
   - Какие уж тут шутки. Я живу со старшей сестрой, а у нее двое племянников, - Антон подмигнул Зюзе, довольно похлопал себя по животу и вышел в коридор.
  
  
   10. Так не бывает!
   Друже Фраучи ждал Антона в кабинете вместе со своим заместителем, молодым, но, как принято было считать, очень напористым и перспективным Петром Кубаткиным. С самого первого их знакомства они, не сговариваясь, перешли на 'ты'. Антон удивленно осмотрелся: шумной толпы не предвиделось.
   - А так я и планировал; никакого совещания не будет, - сказал ему Артур Христианович. В соседней комнате зазвонил телефон. - Да вот еще и это.
   - Звонок из приемной Чичерина, - констатировал Петр, узнав сигнал, поднялся и автоматически поправил на себе форму.
   - Мы никуда не поедем, - подытожил Фраучи. - Но, прости, Антоша, мы тебя, минут на пять-десять оставим одного, - сказал Артур Христианонич, отметив, что Антон внимательно уставился на темно-синюю книгу в дорогом переплете и с золотым тиснением. На обложке имелось лишь название: "Nota bene! Записи Залесского"
   - Богатые люди любят богатые книги, - вспомнил Антон высказывание князя Унегерна.
   - Полистай-полистай, - предложил Антону Артур Христианович и как-то по-особенному хитро хмыкнул. - Наставника твоего, что по обалдую магию в начале века в мир выпустил, записки. И не требуется умагии палата, чтоб разгадать этот псевдоним. Залесский - равно Унегерн.
   Антон взял томик, раскрыв, впился взглядом в десяток первых подвернувшихся строк и воскликнул:
   - Но об этом ничего не сказано даже в закрытых учебниках! Вот хотя бы здесь: '...' - начал цитировать он практически с первой попавшейся строки...
   Фраучи резко одернул его:
   - Антон, не забывай, звонок важен для всех нас, включая тебя.
  
   ['август 1916-го года'
   '...18 августа 1915 года Алексеев, после того как император Николай II принял на себя обязанности Верховного главнокомандующего, был назначен начальником штаба Ставки ВэГэ...'
   Антон кивнул, слегка засуетился, взмахнул руками, как бы выказывая некое магическое извинение, а сам уже так дальше и шарил глазами по строкам:
   Через пару страниц обер Чащин нырнул в текст невероятно глубоко:
   ' - Откуда вы берете пахитосы, князь..? - попыхивая английской 'военной сигаретой' спросил Михаил Васильевич.
   Самое интересное, он абсолютно точно знал, что на самом деле меня зовут совершенно иначе, но я понял, что подразумевалось под его вопросом. Генералу Ханжину очень хотелось знать, когда я уберусь из Ставки 'пополнить запасы пахитос', причем, по возможности, куда-нибудь подальше. Скажем, в Трентино, где так неловко вступивших в войну итальянцев весело топтали сапогами наступающие австрийцы.
   А мне не было никакого резона выйти в этот момент даже в уборную, ведь Верховный Главнокомандующий Николай Второй отбыл в Питер на никому не нужную и поистине демонически не своевременную внеочередную Пятую сессию Четвертой Думы. Тьфу ты, хрень какая! Вот уж, воистину, 'пятая нога четвертой собаки'!
   - Не у противника, Михаил Васильевич, не у противника... - с нарочито вынужденной вежливостью ответил я. Если честно, Генерал Ханжин вызывал уважение: я знал, что именно он разработал план намечающегося гигантского наступления фронтов Эверта и Брусилова, чьи генералы сейчас прибывали в Могилев. Но - как и все генералы, среди которых на весну шестнадцатого года сложился самый настоящий заговор, вызывал подозрения. Наиболее талантливый - значит и наиболее опасный, м-да...
   Докурив, я прошел в личный кабинет генерал-адъютанта Алексеева, где меня поджидал сюрприз: помимо армейских генералов с Западного и Юго-Западного фронтов в Ставке Главнокомандующего (как я уже отметил - и это важно! - на тот момент без главнокомандующего, но с начальником его штаба, тоже заговорщиком) присутствовал и гость из столицы.
   Меня, прибывший из Питера полковник явно не знал, поскольку покосился на вторгшегося в генеральское собрание человека в штатском с удивлением глубочайшим. Алексеев что-то ему шепнул. Проясняет... Куда как кстати. Мне было достаточно и того, что самому Михаилу Васильевичу (вы будете смеяться, но эти два мудреца - Алексеев и Ханжин, были полными тезками, я был буквально в плену Михал Васильичей!) Государь доверился, пожалуй, больше, чем следовало, и теперь Алексеев, если не верил, то знал о чуде с Цесаревичем, и все норовил засунуть меня на передовую: 'использовать, батенька, Ваши экстраординарные, по словам Его Императорского Величества, способности!'. Прах меня возьми! Я бы и сам не отказался попытаться применить, то бишь, на практике, восстановить кое-какие свои способности в боевой обстановке, тем паче, что разведка донесла - вдохновлять пруссаков Маккензена вот-вот направится мой старый знакомец, барон Фон Штильман.
   Вообще, повстречаться с прусским бароном иже магом 'тунгусского зарождения', мне все равно было необходимо, да и дело нарастало все более неотложное... Да, пусть даже через линию фронта: именно повстречаться. Мы с ним и через горный хребет запросто поговорить можем... Во всяком случае, о стародавнем знакомом слышал я многое, но вот проверить его потенциал на практике...
   Интересно - могло бы все лечь так же удачно, как карты в пасьянсе?
   Однако, именно мои 'способности' сейчас были необходимы здесь, в паутине генеральских интриг. Ход мыслей генералов, как и хитросплетения интриг - мне были уже ясны: армия чуть ли не впервые за всю войну была приведена в отличное боевое состояние, снарядный голод, о котором так много кричали в прошлом году, более чем, насыщен. И поэтому лавры будущего, то бишь обещающего стать победоносным наступления никто в Ставке не хотел делить с Главнокомандующим, с Императором Всероссийским. Печально, но факт. И я еще надеялся этому воспрепятствовать...
   По сути, имел место откровенный саботаж. Наступление подготовлено и 'расфасовано' от сухпайка до последнего патрона, рассчитан одновременный прорыв аж четырех армий двух фронтов - хотя за фронт Эверта я лично не стал бы... но все же! И это великолепное наступление откладывается.
   Итак, гость из Питера покосился на меня уже более миролюбиво. Затем обвел взглядом собравшийся генералитет, почему-то едва скрывая победную ухмылку.
   Черт, черт, похоже, он привез пакостную новость!
   Интеллигентно прокашлявшись в бородку, Михаил Васильевич Нумер один (блюдя воинскую субординацию, разумеется в данном случае Алексеева чином поболе, хотя он являлся и менее одаренным из 'МихВасиличей') кивнул какому-то, чуть припоздавшему генерал-интенданту, и проговорил с долей торжественности:
   - Господа! Прежде чем объявить воинский совет открытым, хотел бы представить вам офицера бывшей Свиты Его Императорского Величества, полковника Ропшина. Вадим Алексеевич имеет информацию первостепенной важности.
   Все мои 'экстраординарные' способности вдруг разом отказались воспринимать и оценивать услышанное. То есть, как это - 'бывшей Свиты'!? Что могло произойти в Питере!? И ведь никаких предчувствий, никаких тревог даже у меня не было, так, обычное генеральское презрение какое-то... Ну, собралась четвертая телега на пятое колесо, Дума на Пятую сессию. Ну, пусть на этот раз болтуны объявили её внеочередной... что из того?
   Меж тем Вадим Алексеевич - я-то помнил его, вечно вертелся вокруг Государя, как единственный и неповторимый 'герой фронта': мне же он виделся скорее беженцем... из плена, который вышел в сортир и случайно провалился, а дальше понесло его оговенной рекой к родному берегу и выбросило к ногам Святейшего. А ведь больше ничего вредного я в нем прежде не замечал... Так вот он, отмывшись, с великой торжественностью начал вещать:
   - Ваше превосходительство, господа генералитет... На Пятой сессии Думы большинством голосом было принято решение От-стра-нить Его Императорское Величество Николая Александровича от Командования Российской Армией и лишить его ряда привилегий. Данное предложение прогрессистов, представленное их лидерами - Александром Бланком и Владимиром Крупским было поддержано большинством голосов.
   Кажется, в простонародье сие безобразие обзывают 'более' чем логично: 'вот-те и Юрьев День, старый долбан'! Именно - долбан, а не болван! Это я о себе.
   Но что же Император!?
   Генералы явно повеселели, а давешний припозднившийся генерал-интендант оживился сильнее всех:
   - Михаил Васильевич! Прошу разрешения вернуться в строй! - браво встрял он, - согласен хоть на Бригаду!
   - Потерпите, Антон Иванович... - многообещающе улыбнувшись, все же притормозил его Алексеев, и озвучил мою мысль: - Мило, но что же Император!?
   - Конечно же, господа! Нельзя ж и впрямь так быстро забыть о Помазаннике, о начальнике... до этого момента. Один плюс: теперь хоть наступление пойдет...
   - Его Императорское Величество изволил сказать, - торжественно продолжал вещать Толстой-Рощин, - что если его отстраняют от Армии и государственных дел, он остается с Народом Русским один на один. И не покинет его. А значит, и не покинут Хранящие Императорскую Семью Чудотворцы Русские.
   Вот так пассаж от Помазанника при расставании с троном!
   Очевидно, Николай Александрович имел в виду того таинственного гвардии полковника, что, прибыв из Сербии в августе 14-го непостижимым для лекарей образом излечил Цесаревича. Так. Не будем показывать на Чудотворца Русского пальцем, тем паче, что Алексееву он, похоже, известен; вон как зыркнул на 'чудотворца' при последних словах-то. Или это инструкция от Государя?
   Вновь встал незнакомый мне интендант, на этот раз он посмотрел на гостя из Питера едва ли не брезгливо:
   - Как бы вы не торопились, вы опоздали. Я ведь, Михал Васильич, в строй просился потому, что слова Государя о том, что 'он остается с народом', в окопах уже известны. Как и непонятный лично мне пассаж о чудесах. Дело в том, что солдатский телефон уже разнес новость насчет того, что 'К нам на подмогу едет Великий Маг!'. Причем говорят о нем, как о Чуде Чудном, как о драконе трехголовом, способном поглотить половину немецкой армии. Я, признаться, не ожидал, что на чьи-то подобные уловки могут попасться наши доблестные войска...
   - Чего вы не ожидали, Антон Иванович? - неожиданно проявил внимание Алексеев.
   Вот так Интендант! Это же тот самый Антон Иванович Деникин, прославленный командир 'Железной Бригады'! Раньше никогда его не встречал: надо бы поближе познакомиться...
   Я достал пахитосу и трижды стукнул ею о вагонный стол. Курево мое пыхнуло и воспламенилось, но без горения, да еще и незаметно для окружающих... И тут над столом же неожиданно появился небольшой трехглавый дракончик и принялся метаться от Алексеева к Деникину. Старый вояка Алексеев, не известно - как, но догадался, и тут же спрятал ладони под мягкое место, на котором и сидел. Деникин же, не веря собственным глазам, стянул с правой руки белоснежную перчатку и протянул руку к дракончику. Тот неистово, как цепной пес, набросился на указательный палец Деникина и принялся его кусать. Генерал вскрикнул. Думаю, что не от боли, а от неожиданности, потому что прежде ничего подобного никогда не видел. Все посмотрели на Антона Ивановича, который судорожно принялся натягивать перчатку, ведь дракончик исчез, стоило мне только один раз выдохнуть дым.
   ─ Извините, господа, ─ сдавленно произнес Деникин. - Не ожидал, знаете ли. Эти деревянные лавки. От них вечно только сплошные занозы под ногтями. ─ Никто не стал напоминать Деникину, что сидит он на мягком сидении, поскольку всем было прежде всего интересно, что он расскажет про доблестные войска:
   - Так вот не ожидал я никак того воодушевления, которое охватит наших солдат, - мне понравилось, что Деникин не произнес 'солдатушек', да впрочем, и в Ставке этим словом злоупотребляли только в разговоре с моим патроном.
   - В самом деле?
   - Да-да! Как ни удивительно, солдаты впервые охвачены столь рьяно массовым наступательным порывом! В окопах так и говорят: 'накладем австриякам да немцам, покажем думцам-засранцам, как нас при Государе готовили, а теперь обсраными оставить хотят!..' И добавляют, знаете ли...
   - Что добавляют, Антон Иваныч? - этого генерала я знал; командующий армией, который должен был организовать прорыв, по мысли Ханжина на главном направлении - Алексей Максимович Каледин, умница большой, вояка бесстрашный... и аналитик неплохой.
   - Да и добавляют так, что сказать срамно, ежели без мата; мол 'накладем немцам с австрияками, а потом и Думе го...ой клизму поставим!' - он вызвал общий 'хохот', но сам даже не улыбнулся, - так что грех нам будет, господа, серьезно произнес Деникин, таким наступательным порывом масс не воспользоваться.
   - Тем паче что итальянцам, как тут все модно выражаются, давеча 'наклали' под Трентино и вам французский маршал Фош, Михаил Васильевич, телеграмму прислал. Поторапливает, лягушатник, - впервые раскрыл рот, обращаясь единственно к Начальнику Штаба Верховного - но, увы, уже отстраненного главнокомандующего.
   Впрочем, Алексеев еще в пятнадцатом году успел покомандовать.
   - Как ваши армии прорыва, Алексей Алексеевич, Алексей Ермолаевич? - игнорируя присутствующих армейских генералов, в их числе и таких талантливых как Каледин, Дмитрий Щербачев и Платон Лещицкий, присутствующих здесь же... 'Михасилачей', да еще двух Алексеев...
   - Готовы. Беспокоит лишь погода; если землю развезет, наступать сложно будет, - обстоятельно начал Западный комфронта Эверт.
   За что я его уважал: в интриги этот Алексей никогда не лез, хотя не слишком жаловал в общении (да что это я, как о покойнике!).
   - Все готовы?! Господа, а точнее ─ друзья! Промедление просто преступно! Если еще и французов под Верденом разобьют, пока мы тут медлим!.. - буквально выкрикнул второй Алексей - Брусилов.
   Он был изрядно хитер; к тому же Брусилов занимал подобающее своему таланту место. Именно то, которое ему и следовало занимать. Правда, ходили слухи, что его единственный сын связался с самыми отпетыми 'охтыбристами' из политического клана Бланка-Крупского. Тех самых мерзавцев, что прошлого дня, в Питере, не фактически - если уж смотреть правде в глаза - а практически свергли Императора. Главное, что он не дал этой своре себя съесть, а сохранил свое место, зная, как следует разговаривать с народом.
   - Итак, наступление? - вновь спросил Алексеев, теперь, видимо, окончательно сформировав и в голове и на бумаге свой штаб.
   - Завтра же, раз сегодня не успеваем! - так же громко продолжал Брусилов: ─ Антон Иваныч, если действительно решил вернуться в строй, так иди ко мне на фронт. Мы с генералом Калединым твою бывшую 'Железную бригаду' до дивизии как раз планируем увеличить!
   И тут я понял, что больше мне в Ставке делать нечего.
   - Алексей Максимович, по старому знакомству, тихо попросил я Каледина, - а меня в эту железную, бригаду-дивизию, хоть полком командовать?
   - Есть у меня специальное подразделение - уже к десяти тысячам искусно подготовленных офицеров приближаемся. Тысяча из них - просто на все готовы. Пойдешь к ним - отец всех живых и раненых? Тем паче, что мертвых ты на ноги ставишь, а?
   - Никогда прежде не слышал более толкового предложения.
   Дивизия Деникина явно будет на острие прорыва, название-то: говорящее 'Громовержцы'! То есть ─ прекрасный шанс встретиться с фон Штильманом!
   Как ни тихо я говорил, Алексеев услышал. Расцвел - еще бы, мечта от меня избавиться сбылась... да и в любом случае избавился бы, раз узнал, что Самодержца 'ограничили' и отстранили от армии... А, может, и не только этом дело. В чем я чуть позже реально убедился.
   - Хорошо! - влез он, - берите его. Алексей Максимыч, но лучше при штабе не держите ... Впрочем, вы знакомы, разберетесь.
   - При штабе мне не место, - сказал я, - тем более слышал, что против нас выступит бригада не менее подготовленных офицеров под командой фон Штильмана.
   Придется разбираться-то... сперва с Калединым, а, когда Деникин разберется с австрияками и навалится на немцев - с магом Штильманом...
   ─ А вот и возьму! Вояка он знатный! Да и слухами земля полна! Про него ─ тоже! Что там тысяча! У меня есть восемь тысяч офицеров, специально отобранных для штурмовых наскоков. Вот пускай и берет их под свое крыло. Если где-то что-то не заладится, мы их туда мгновенно и перебросим. Согласны, господин 'пахитосов'?
   _ Чтобы и далее никто не сомневался и не ерничал, покажу вам один фокус; если вы не слепые, то поймете, что я играю в открытую.
   - Руку можете себе разрезать и тут же заживить? - спросил кто-то.
   ─ С превеликой радостью, ─ отозвался я. Взял то ли кинжал, то ли специально наточенный нож. Резанул им от большого пальца к сгибу у локтя. Кровь так и плеснула во все стороны. Я послюнявил указательный палец и провел по разрезу. Не осталось даже шрама.
   - Так мои штурмовые офицеры действительно в форме или спрятаны про запас, и на их счет у вас все давно продумано...
   Но, как только Каледин повернулся ко мне, он умел видеть буквально все, и мельком на меня взглянул, я понял, что все было решено давным-давно, так что работенка нам выпадет, хоть куда.
   И, что ждать меня там будет немецкий 'дружок'.
   Почти ручной'...]
  
  
  
   11. Создатели истории
  
   Далее несколько страниц оказались совершенно пустыми, а кое-где буквы лишь проступали... Но все это не походило на брак печати. Странно...
   Антон поднял голову и уставился на Фраучи и Петра, которые неизвестно сколько времени уже наблюдали за ним. Он упустил их появление, поскольку сразу понял, чьи записи читает. А не дочитать, хотя бы один законченный фрагмент текста, он был не в состоянии
   - Интересно пишет? - поинтересовался Артур Христианович.
   - Но почему многие фрагменты не дописаны? - немало возмутился Антон.
   - 'Браво! Браво!', - откровенно насмешливо произнес Фраучи. - неплохая головоломка, не так ли?
   - Я тоже спрашивал, - сообщил Кубаткин, - но объяснений не последовало. Командор просто махнул рукой на книгу, как на пустое место.
   - А в ней действительно очень много пустых мест, - еще более насмешливо хохотнул Артур Христианович. - Неужели вы так и не поняли?
   - А что тут понимать? - возмутился Антон.
   - Будете дерзить, юноша, я вам ни слова больше не скажу. Да ведь князь эту книгу еще пишет, - сказал Фраучи и потряс перед носом Антона книгой, взяв ее двумя руками. - Неужели непонятно?! Я могу вас еще сильнее ошарашить: возможно он пишет эту книгу именно сейчас и именно в этом здании.
   - Неправдоподобно, - покачал головой Антон.
   - Для нас троих - неправдоподобно. Для князя - вполне реально. Он достиг высшего уровня магического мастерства и, и мы с ним не в состоянии тягаться.
   - Значит, третья книга у него?
   - Ему не нужны книги. Все что он хотел узнать и уметь - теперь у него в голове, и мы ему не конкуренты. Главное, что он остается на стороне России. Так что, подумай, Антон.
   - Я подумаю,- насупился обер Чащин.
   - Полезное дело. И прикинь - может ли человек за один вечер вспомнить все, что с ним в этой жизни было?
   - Наверное, вы правы, - поддакнул Кубаткин.
   - Но факты, представленные в данной книге, - неторопливо начал Антон, уходя от прямого ответа и взвешивая каждое слово, надеясь выиграть время... Но время играло против него, потому что Фраучи перебил его, правда, тут же извинившись.
   - Друзья, возраст и звание позволяют мне вести себя именно так, как я веду. Знаешь, Антон, Петр уже пару раз выслушивал мое мнение, но я с удовольствием повторю и тебе: история - совсем не то, что было на самом деле. Вот, прочти, - текст вновь возобновился, - как Брусилов в января девятнадцатого на заседании Военного Совета называет Крупского 'гнидой', и обещает при первом удобном случае пристрелить, потому что тот обманул всю российскую делегацию, отдал немцам, которые проиграли войну, территории, согласно подложному договору, которые России были положены, как победившей стороне. Сам же сошел на станции за десять минут до того, как подлог обнаружили. И тогда оказалось, что граница России не должна была начинаться от побережья Литвы, проходить севернее Каунаса к Вильно, а затем тянуться через совместный вольный город Баровичи к Луцку и далее к Проскурову и Канец-Подольску, кои сейчас носят поганые польские имена...
   Антон удивленно посмотрел на Фраучи, который уже продолжал:
   - Вот и я удивляюсь... Согласно договору о безоговорочной капитуляции, граница России должна была проходить по маршруту Кольберг-Мариенбург-Седльце-Любли-Жешув.
   - И эта скотина, - Антону даже нечего было сказать, настолько он был поражен и возмущен.
   - Да, именно так, - вздохнул Петр Кубаткин. - Этот скот сбежал в Германию к Гитлеру, способствовал приходу к власти фашистов, принял участие в поджоге Рейхстага, а теперь его самого непонятно в каком подземелье держат.
   - Вот почему я говорю, - продолжал Фраучи, - что историю создаем мы сами каждым произнесенным нами словом или написанной фразой. Ты обратил внимание, что часть нашего разговора уже записана в книге? А ты на все сто уверен, что именно так и говорил? Вот, друзья мои, где начинается правда. История - не застывшая и не мертвая единица, которая застопорена на утверждении: 'Так было и отныне так будет'. Ее, еще раз повторю, создаем мы, именно мы сами, каждым сказанным нами словом. Ты же материалист, Антон, поэтому должен понимать, что материализм и магия едины. Да, именно поэтому все наши мысли есть воплощение либо прошлого, либо будущего, - Фраучи рассмеялся, - либо тому, на что 'зюзи' никак, никогда и ни на что никогда повлиять не смогут. 'История', извергнутая устами таких людей, сразу же превращается в присказки, поговорки или остается анекдотом, над которым и смеяться-то неприлично. Конечно же, не всем дано умение творить историю, но если кто-то все же смог ухватить за хвост эту жар-птицу, никогда ее не выпустит из рук.
   - Я... - хотел что-то сказать Антон, но Фраучи махнул на него рукой и обер.... Тут же на время все забыл.
   - Это все побасенки. Ведь словам моим в данной ситуации требуются доказательства, а вот их тебе я сейчас предъявить не в состоянии. Хотя, уверен, очень скоро ты сам убедишься в правомерности всего вышесказанного. Ты умный парень, да еще с прекрасным магическим даром. Это Зюзя наш вскочил бы сейчас и, вытаращив глаза, начал бы соглашаться: 'Слушаюсь!', 'Так точно!' 'Сию минуту!' Повторяю, ты очень скоро убедишь на практике сам... ─ Артур Христианович вновь махнул рукой, отошел к окну и некоторое время смотрел, как сказал бы сторонний наблюдатель, в неопределенность завтрашнего бытия. ─ Извините, ребята, что-то я растекся словом по древу, хотя у нас ни секунды нет, даже чтобы чихнуть. Ну все, пошли, ─ пригласил он Антона к своему столу. И поставил книгу так, чтобы Антон увидел на корешке фамилию автора: вместо бывшего десять минут назад "Залесского" на фронтисписе красовалось 'Ант Григ. Чащин'.
   - Но я не имею к книге ни малейшего отношения!
   - Скорее всего, ты как-то подтолкнул князя к написанию этого многотомного труда. Как бы то ни было, ты не в силах изменить ситуацию. Давай поговорим об этом потом? - предложил Фраучи. - Сейчас нам действительно надо работать.
   Петр тут же протянул Антону с десяток фотографий:
   - Присядь-ка и полюбуйся...
   Антон не заметил, как вновь оказался на стуле за столом...
   - Так не бывает, - произнес он, аккуратно раскладывая и внимательно изучая снимки. В подтверждение своих слов он протянул Фраучи листки с перерисованными иероглифами. Чтобы не забыть, не зарапортоваться, он поставил на листках в правом нижнем углу, число и время, когда закончил работу в музее. Естественно, расписался.
   - Бывает. Случиться может все, что угодно, - заверил его Фраучи. - Мы как раз и занимаемся теми фактами, которые появляются, как мыльные пузыри, и не желают лопаться. Причем, - уточнил Артур Христианович, - вопреки всякой логике. И, чаще всего, они не поддаются объяснению.
   - Нет, подобных совпадений не может быть, это перебор, - покачал головой Антон и попросил у Фраучи один свой лист. Он положил его рядом с тремя фотографиями, на которых были запечатлены аналогичные его собственным - нарисованным − иероглифы, высеченные на какой-то стене.
   - Перебор, говоришь? А ты знаешь, что основная цель твоей поездки - третья книга. И мне не важно, насколько сильно высосал ее друже Унегерн.
   - Да, - сказал Антон одну-единственную двубуквенную фразу. Он хотел сказать что-то еще, но информация так сильно придавила его, что он сделал наиболее правильный вывод - промолчать.
   - Теперь вот... и с переборами бывает, - констатировал Фраучи и посмотрел на часы: ─ Могу тебя обрадовать, у нас в запасе, до отправления твоего поезда, минус сутки, потому как немцы, это теперь совершенно точно известно нашей разведке, перенесли нападение на Польшу. Давайте же вместе попробуем немного разобраться с материалами и что-то придумать... Было бы здорово посоветоваться с одним очень конкретным человеком, но в городе, я справки навел, его сейчас нет. Я говорю это вслух, - намеренно громко произнес коммадор Фраучи. - Да его вообще - ау! ау! - никто ближе тысячи километров не чувствует. Конечно, он еще тот жук, вот только время не терпит, оно против нас, так что тебе просто необходимо вечером уехать.
   Фраучи протянул Антону донесение разведки. Антон ничего не сказал, только растер виски, потому что ситуация из напряженной грозила перерасти в катастрофическую.
   - И мне в этом городке надо оказаться прежде, чем туда придут немцы? - спросил он.
   - Тебе надо иметь как минимум три-четыре дня в запасе, чтобы ни чем там не звенеть, находясь в полной запарке, а спокойно работать головой. И искать третью книгу. Нам сейчас стало известно, что поляки поделили с немцами остаток Чехии, поэтому кобениться и сопротивляться не станут, а спокойно пропустят их войска сквозь свою территорию...
   Артур Христианович был прав на все сто - он был не только замечательный практик и теоретик, но обладал еще и прекрасными ясновидческими способностями. Многие люди после тысяча девятьсот шестнадцатого года оказались ими наделены. Но не все о них знали, а члены Специальной Комиссии правительств стран, участниц Третьей Большой мировой войны подписали Пакт о Неразглашении. Долго упорствовала лишь Россия, которая понесла самые крупные потери в живой силе, а получила шиш с маслом. Но и в этой непростой ситуации в игру вступил Николай II, который успокоил сограждан и заверил, что воздастся извергам.
   - Извините, - напомнил Антон, поскольку мысли его скакнули не в ту сторону. - Разве он не имел права забывать, что все сведения об экстремальных эпидемиях являются закрытой информацией?
   - Ладно, давай начнем с книги, - предложил друже Фраучи, наблюдая за взглядом Антона. - Артур Христианович взял томик, хитро улыбаясь, пролистнул, вынул сложенный в четыре раза листок и протянул Антону. - Прочитаешь, когда окажешься на месте. Утром. Ты меня понял? Страница двести шестнадцать. Курсив. Потом отложишь книгу и займешься делом. А листок пока храни с самыми ценными бумагами, которые у тебя закрыты заклинаниями. Ты поймешь, когда он тебе понадобится. Ну, Петр, поехали, давай инструктировать друже Чащина, а точнее ─ пана Чащика...
  
  
  
   12. KRIVETKO
  
   - А на сим разрешите откланяться, - произнес Антон, положил колоду в центр стола, аккуратно собрал купюры, небрежно запихнул в карман и опрокинул в себя стопку анисовки.
   - Фокусник, как есть гамбургский фокусник, - хохотнул один из участников игры и почесал бородку. - Только они так пьют. И только они так играют. Облапошил, как детей малых. И ведь не подкопаешься.
   - Обижаете, Поликарп Петрович. У вас же, как нарочно, и в последний раз всего две пары было.
   - Все он помнит, - шутливо продолжал попутчик. - Я же говорил, что только швабы так играют.
   - Немпчура так играет. А мы работаем, - уточнил Антон.
   − А что это вы так про немцев? - спросил незнакомец у окна: − Не любите?
   − А вы их любите? Если да, то очень скоро много хорошего о них узнаете.
   − Никто не обратил внимания на это язвительное замечание Антона
   − Я? Просто задушить готов, − сказал тот, не поворачивая головы, потому что много хорошего очень скоро о них узнаете. − Этого не следовало говорить, но... не сдержался пан Чащик.
   Никто, кроме Поликарпа, не обратил внимание на его заявление, потому что все были увлечены картами.
   - Гы-гы-гы, - разоржался Поликарп, но увидевь что все увлечены картами и побоявшись уроить себя в глазах 'серьезных людей', продолжил разговор об игре. В меру своего понимания политеса: − Это ж надо. Как только у меня две пары ─ ему три туза приходят. И деньги он, поглядите, не в кошель аккуратно кладет, а небрежно по карманам распихивает. Как будто ему и не нужны они вовсе. Небось, кошеля своего вовсе нет? - повторно спросил Антона улыбающийся розовощекий и от выпитой водки и от всей предыдущей сладкой жизни бывший, как он сам представился, купец, а ныне предприниматель Устьянов. Именно он подсел в купе на границе с Польшей. Именно он и предложил 'перекинутся разочек', чтобы скучно не было. А в итоге игра затянулась больше чем на шесть часов. Антон достал кошель из крокодиловой кожи.
   ─ А может ты агент гестапо?
   ─ В гестапо, Поликарп Петрович, игре в картишки не научишься, - усмехнувшись, ответил Антон. - Там другие карты висят и их размешивать оченно неудобно. К тому же, они любят по стенам развешивать шкуры непальцев.
   ─ И не только не пальцев, но и прочих не членов РСХА! И не одни карты там повсюду висят, в вашем, так называемом 'вэстапо' - взвился вдруг до петушиного крика вихрастый паренек в дорогом темно-синем твидовом костюме в тоненькую полосочку. - И не в карты там играют, а домино ловко умеют размешивать. Так что извольте продолжить игру.
   - Это к усатому, - без тени смущения предложил Антон.
   - Тогда верните выигрыш!
   - Не-а, - гортанно ответил Антон и тоже начал привставать. - Я через три минуты выхожу. Кстати говоря, Поликарп Петрович, в гестапо и анисовку пить ну совсем не учат. Но вы при удобном случае им подскажите, ─ Антон заранее знал, что этот человек работает даже на немцев. Мотается по всему свету и где бывает, на того и работает. ─ А все эти наглядные уроки только на родине освоить по полной программе можно, ─ Антон постучал указательным пальцем по столу, на котором у окна стояла слегка недопитая литровая бутылка анисовки и четыре стопки.
   Парень, хотя никто не обращал на него внимания, потому что он производил крайне несерьезное впечатление, полез куда-то во внутренний карман пиджака.
   - Ну тогда извольте... - произнес он еще более пискляво и громко, хотя сам не мог даже посмотреть Антону в глаза. - ...извольте тогда...
   - Не-а, - повторил Антон, - вот этого я вам и совсем не изволю.
   Парень судорожно засуетился; своим 'извольте' он окончательно перепугал только самого себя, потому что очень хотел достать куда-то завалившийся пистолет, скорее всего маленький - дамский, поэтому сейчас забыл от страха, где он лежит. И, когда краем, глянув на Антона, с ужасом заметил, что на него направлено дуло маузера. Он то ли взвизгнул, то ли хрюкнул, прилюдно громко, прямо как стоял, расслабил таинственного сфинкс.. сфинктера своей прямой дущи напустил в штаны и шлепнулся обратно на лавку в собственную гадкую жижу.
   Четвертый, игравший с ними, сидел у окна рядом с Антоном, то есть - как раз напротив засранца. За все время происходящей сцены он не повернул головы, но и видеть отражение в окне не мог, поскольку стекло было приподнято, а шторы затянуты. Но он был в курсе всего, что происходит. Немудрено - при столь-то резко появившейся вони! Хотя Антон, как ни старался, не мог прощупать даже приблизительную окраску его мыслей.
   - Напугали парня до полного безобразия, а то и прилипнет теперь навечно к полке штанами, ─ сказал незнакомец. ─ Сделаем вывод: раз вы при пистолете, значит, если не 'вэ-дэ'шник, то, однозначно, бандит. Что ничем не лучше, чем быть на службе у господина Буденного, ─ подытожил человек без имени. Сидел он все так же вальяжно и абсолютно спокойно, как будто в купе ничего не происходило. Антон понимал, что ничего серьезного произойти и не может, но определенно - некое напряжение, некий 'экстрим духа' купе тут же заполнили. Не поворачивая головы и с чувством собственного достоинства, незнакомец продолжал спокойно, даже не шелохнувшись, сидеть на месте.
   - Это как посмотреть, - вздохнул Антон. - Бандитом ведь и вольного пирата назвать можно. А маузер не только работник чекавэдэ иметь при себе в состоянии, но и махровый поножовщик.
   - Вот оно что... - протянул человек без имени. Он расположился в купе еще до того, как трое остальных подсели к нему, но головы в сторону двери почти не поворачивал, точнее ─ вообще не поворачивал; он даже не представился, когда к нему подсели попутчики. - Вот оно что в действительности-то вырисовывается - банальный поножовщик. То есть ─ душегуб, кровопийца, вурдалак. Одним словом - вампир.
   - Голову я пока никому не откусил, да и не собираюсь, - усмехнулся Антон, - вампиры. Они в людям жарко липнут. Не боитесь теперь попутчика? Прилипнет к вам такой... - и не отстираешься потом.
   - Какой смысл в том в том, как его или вас называть, здесь все равно только сплошные вурдалаки выходят. Кстати, сейчас полустанок будет. Его так и называют - 'Кровососники'.
   - 'Комаржень', - уточнил Антон. - По крайней мере, билет я брал до станции именно с таким названием.
   - 'Комаржень' - слово старинное и не польское вовсе, − сказал незнакомец. В этот момент в купе заглянул проводник и протянул Антону сложенный вчетверо билет, подтвердив, как будто подслушивал разговор: ─ Но для простого русского человека и так понятно, кого здесь больше - людей или твари кусачей.
   ─ Это точно, ─ подхватил незнакомец, ─ мошкара зажирает - спасу нет. Даже в Африке такие поганые насекомые не обитают. Apis mellifera scutellata, по сравнению со здешними комарами, агнцы божьи. А ведь они, научились жалить многократно.
   ─ Они, что, жало свое, которым вцепляются в кожу и из-за которого гибнут, когда его лишаются, напильником подтачивают? ─ то ли серьезно, то ли со страхом, но как-то очень умно для себя, спросил Поликарп Петрович.
   ─ А вот вы у них и спросите, ─ хохотнул незнакомец, поднялся и обратился к Антону:
   ─ Вам пора выходить. Здесь поезд не останавливается как обычно, а о-очень медленно проезжает мимо.
   ─ Так кто же здесь все-таки проживает ─ вурдалаки или комары? ─ поинтересовался Поликарп Петрович, как будто это он выходил на 'станции'.
   ─ Иной 'комаржень' может быть хуже вурдалака, ─ расплывчато ответил хорошо информированный человек без имени.
   - Откуда такие познания? - поинтересовался Поликарп Петрович.
   - Бывал я в деревне неподалеку от местного замка. За товаром приезжал несколько раз. Разговоры всякие часто слышал насчет того, что в подземельях сказочные богатства спрятаны, только никто и никогда даже намека на эти богатства не обнаружил.
   - Тогда привет брату передайте, - сказал Антон, догадавшись, что разговаривает с друже Залесским-старшим, и спросил: ─ Так значит это здесь несметные сокровища T''TYR'RWE' зарыты?
   ─ Говорят, что здесь, ─ ответил 'незнакомец'. ─ Здесь и зверская битва двух штурмовых отрядов началась. Только длилась недолго - в смертельную схватку вступили маги - немец и русский. Земля ушла из-под ног, как вспоминают немногие выжившие, а на месте разлома кошмарный замок вылез из горящей земли, и из него в пространство поперла магия... А вот сокровищ никто и никогда не видел. Если что и удавалось найти, так только битый кирпич, да смерть собственную. Пароля к двери, за которой сундуки с золотом, никто не знает, а стандартный 'Сим-сим' не работает. По большому счету и самой двери никто не видел, потому что двери такой там нет. Зато тварей разных и злобных ─ навалом. И почему вы спрашиваете у меня, как будто я здесь выхожу?
   - Так вы же сказали, что 'бывал я в деревне неподалеку от местного замка, служа ямщиком', ─ напомнил Антон.
   ─ А вы не ехидничайте, молодой человек, ─ покачал головой незнакомец.
   ─ Мне остается только завыть от страха, - продолжал усмехаться Антон, сделав вид, что не расслышал последних слов...
   В тот же миг локомотив начал гудеть, явно предпочитая пару минут передохнуть, а не мчаться всю ночь сквозь непролазную темень; вагоны отчетливо затормозились, но, совершенно точно, не остановились окончательно.
   ─ Твари местные на ходу в вагон не запрыгнут? ─ с искренним ужасом спросил Поликарп Петрович и трижды перекрестился. 'Незнакомец' чуть насупился, а затем звонко рассмеялся, снимая с ситуации всякую напряженность.
   Антон же подхватил со второй полки свой саквояж и пошатнулся. Машинист тормознул так резко, как будто врезался во встречный поезд. Вихрастого парня силой тяжести сдвинуло с места, и его попутчики мгновенно вылетели из купе в коридор следом за Чащиным.
   - Ну и вонища, - произнес Поликарп Петрович. - Никакая чертовщина в такой вагон не запрыгнет, ─ подытожил он и тоже рассмеялся. ─ Надо в другое купе срочно перебираться. Думаете, он действительно никогда прежде оружия не видел? А, да покласть мне на него, может, действительно, никогда и не видел, - ответил он на свой же вопрос и пожал плечами. Мощная голова его, насаженная, как тыква на кол, шеи под собой не имела вовсе, но вертелась исправно. Он заметил в соседнем купе свободное место, схватил свой чемодан и перебрался туда.
   ─ А меня вы на кого бросаете? ─ спросил 'незнакомец'.
   ─ Извините, панове, ─ обратился Поликарп Петрович к сидящим в соседнем купе полякам, ─ здесь, как я понимаю, два свободных места? Отлично. И спасибочки. Он протянул старшему из двоих какую-то купюру. Понимаете, у нас тут рядом ну никакой возможности оставаться нет. Тогда мы с... ─ он посмотрел на незнакомца, который представился:
   ─ Ираклий Пантелеевич Залесский, двоюродный брат прославленного писаки.
   Антон шел к тамбуру, но, стоило ему услышать фамилию... Он резко обернулся.
   ─ Вам наша фамилия знакома? ─ спросил Залесский. ─ Только я тут действительно не при чем. Это мой двоюродный брат. Известный астролог - от этого никуда не денешься. А я, так ─ мелкая сошка.
   − Я уже понял, − сказал Антон.
   ─ Идите-идите, молодой человек, и прощевайте, ─ напутствовал его Поликарп Петрович, ─ и вы с ним можете выйти, свежего воздуха глотнуть, господин Залесский. У вас в купе только чемодан? Не возражайте, я сам его переброшу на новое место, ─ затараторил Поликарп Петрович. ─ Торопитесь, молодой человек, сказано же ─ здесь поезд фактически и не стоит.
   Друже Чащин двинулся к тамбуру, следом - Ираклий Пантелеевич, сидевший у окна. За ними, чуть переваливаясь с ноги на ногу, утиными шагами уже семенил Поликарп Петрович. Видимо, коммерсант тоже решил проводить Антона, который вдруг увидел, что пиджак у Залесского-два, который обернулся, чтобы что-то сказать Поликарпу Петровичу, чуть расстегнут... Чего вполне хватило, чтобы заметить за поясом маузер со змейкой на рукоятке... Похожее оружие Антон видел у...
   Ираклий Пантелеевич мгновенно повернулся, как будто почувствовав заинтересованность во взгляде Антона, и легко улыбнулся.
   ─ Нет, друже Чащик. Нам с кузеном одинаковые пистолеты подарил шурин, потому что мы с детства постоянно тузили друг друга из-за любой мелочи. Он знал о нашей любви к оружию, но не собирался допустить очередного скандала. Так что не вздумайте принимать меня за кого-то другого.
   ─ Извините, ─ Антон от неожиданности ответа на незаданный вопрос буквально лишился дара речи.
   - Берегите себя, - 'незнакомец' переложил оружие за пояс на пояснице и на прощание пожал Антону руку. А когда тот собрался спрыгнуть на насыпь, посоветовал: ─ Вы там и в самом деле будьте поосторожней. Место, куда направляетесь, крайне необычное. А мне очень хочется еще раз перекинуться с вами в картишки. Но не в обычные, а с гравюрами, изображающими, например, самых известных вампиров. Или с иллюстрациями к 'Книге Мертвых'.
   - Тьфу на вас! Не дай бог еще раз перед сном такое услышать, - Поликарп Петрович развернулся и потопал обратно в свое новое купе.
   Странное предложение Ираклия Пантелеевича скорее смахивало на вопрос; причем на такой, который требует мгновенной ответной заинтересованности. Но Антон сдержался, сглотнул и сдержался. Этому он давно и очень вовремя научился - не задавать лишних вопросов. Кажется, дело нехитрое, но часто у многих собеседников, коих уже нет на этом свете, вылетал ну совсем ненужный вопрос или какое-либо глупое замечание по поводу сказанного соседом по койке или стульчаку и в следующий миг... одним словом, Антон Чащин хорошо подладился под буденновскую удалую скачку, которая нравились Лидеру Страны; он научился держать рот на замке, не говорить лишнего, не задавать неожиданных и неприличных вопросов, от которых можно попасть в неприятную ситуацию и реально пострадать.
   Когда тебя не спрашивают, а говорят намеками, самое правильное - кивнуть легонько, а лучше настолько легонько, чтобы не было понятно - кивнул ты или нет, чтобы намекающий оставался 'при своих'. А ты сам оставался, как бы ни при чем. А главное ─ живым.
   У Антона были серьезные сомнения насчет того, что незнакомец ─ двоюродный брат Залесского, а точнее −Григория Унегерна. Но он ничуть не сомневался в том, что так называемый 'Ираклий Пантелеевич' не случайно оказался с ним в одном купе. Это стало понятно еще в пути, когда тот разговаривал с Антоном и остальными, не поворачивая головы. Вот только чего он хотел? Действительно ли сопроводить до места высадки? Тогда почему не довез до деревни? Или вздумалось ему просто на пана Чащика посмотреть, мол, действительно ли приехал тот, кого здесь по-настоящему ждут? Правильно ли сделан выбор, что именно некто Чащик едет на дело? Конечно же, можно было сделать вывод, что за появлением Ираклия Пантелеевича стоит некое предупреждение. Но чего оно стоит, если, со слов 'незнакомца' можно судить, что поблизости одна сплошная смерть с наточенной косой?
   Хватит себя накручивать. Если бы этот тип не был тем, за кого себя выдавал, а хотел бы Антона устранить, то давно дал бы по лбу и выкинул в болото, когда еще вечерело, и они вдвоем выходили в тамбур покурить. Все двери в вагоне все равно почему-то открыты. И никто и никогда бы Антона не нашел. Домыслы, вздохнул Антон, слушая, как мимо, вихляя, прогрохотал последний сидячий вагон.
   Временами находило на него такое тревожное настроение. В Питере подобное ощущение уже давно не возникало, хотя там гражданина Антона Чащина шлепнуть где-нибудь на набережной Малой Невки - проще простого.
   Остается списывать все на тоску. Вечно она накатывает, как он из России выезжает. Но по ту сторону рельс он впервые за день почувствовал нечто родное. Неожиданно где-то впереди по ходу движения поезда, с грохотом распахнулась дверь и две здоровые лапищи с нашивками железнодорожника вышвырнули в болотную жижу его давешнего попутчика-засранца.
   − А вот теперь тут в лужице и хоть усрись по самое горло! - выкрикнул проводник вагона, в котором ехал Антон. Даже на таком расстоянии было невозможно не узнать голос этого коренастого дядьки. Никаких ответных криков или всплеска за этим действом из темноты не последовало, поэтому Антон сделал вид, что ничего и не произошло. Он не мог решить для себя, свидетелем чего он стал: вся ситуация в целом напоминала некий фарс - кем-то и зачем-то непонятно устроенный. Как попал сюда этот парень и чего он пытался добиться. 'Представление' было откровенно бредовым и объяснения, для обера Чащина, просто не имело.
   Антон быстро перешел железнодорожное полотно. Как его инструктировали, где-то за будкой, в которой местные прячутся от дождя, когда ждут подкидыша, как раз и должна начинаться дорога в Комаржень. Там же его, что весьма вероятно, сейчас может дожидаться подвода.
   Он издали увидел будку, к которой была приколочена метровой длины табличка с названием станции. То, что это была настоящая табличка, сомневаться не приходилось - она была выполнена аналогично любой другой табличке с названием станций, мимо которых успел проехать Антон. Вот только название станции не соответствовало месту, куда он направлялся, потому что на табличке черным по белому было написано нечто рыбное:
  
  
   K R I V E T K O
  
   Рыбного в темноте не хотелось.
   Но поезд ушел, так что Антону в любом случае предстояло выяснить, на какой берег жизни его вынесло. Скорее всего, он там, куда и ехал, но леший его знает, что значит это название? Возможно, местные паны только так здесь и шутят. Хорошо бы еще выяснить, действительно ли он в Комаржене-Криветко; а вот если он выстрелил 'в молоко', то есть вышел не там, где требовалось, хорошо бы где-нибудь устроиться на ночлег,
   Подойдя ближе к будке, он неожиданно учуял, а затем и услышал лошадь. И тут же запах конского 'свежачка' сработал, соединил в мозгу какие-то нити памяти: Антон вспомнил, где видел вихрастого паренька. И не просто вспомнил, но и понял, почему парень обделался. Он видел его в 'расстрельном' отсеке Буденного; и пахло от него тогда, как от новорожденного, обделавшегося жеребенка. Антон вынужденно заходил в подвальное помещение вместе с майором, который вел жесткие допросы; да, входя, они мило беседовали, потому что Антон получил от Фраучи задание вытащить, хотя бы на пару часов, одного человека, которого заподозрили в подлоге с применением экстремальных облигаций на сумму около двух миллионов золотых рублей. Похожую операцию этот человек проделывал не в первый раз, причем ─ явно используя магические заклинания. Фраучи был крайне заинтересован получить от него информацию или хотя бы какой-то намек на информацию, но сам почему-то в тот раз к Буденному не пошел, скорее всего ─ имел на это свои резоны, а попросил Антона выполнить его поручение, которое напоминало не просьбу, а 'мягкий' приказ. Что для Фраучи было характерно, учитывая его жесткий характер и невероятную настырность в достижении цели. Антон, естественно, отказать Фраучи не мог, поэтому придумал хитрую комбинацию, как подлизаться к майору и вытащить требуемого человека наверх. Вот тогда-то он и увидел парня, который сидел, забившись в угол, на каменном полу.
   Странно − как же парень умудрился сбежать из подвала? Сейчас он должен был бы копать канал вокруг Ладоги. Выбраться из того угла он мог только в том случае, если бы рассекретил документы ГТО − Глобальной троцкистской организации и в Южной, и в Северной Америк. Что было полной чушью и невозможностью. Тем не менее − это был он. Единственный вариант - парень являлся 'подсадной уткой'. Но с такими гадкими утятами после выполнения задания обычно разделывались еще более сурово, чем просто с экстремалами. Иного ответа на вопрос: 'Чем же ты вспоможил друже Буденному?' просто не имелось.
   Что бы там ни произошло - слишком много сегодня совпадений.
  
  
  
   13. Дорога к замку
  
   - Пан собирается сегодня ихать до замку или обождэм до рассвету? - донесся из-за будки мелодичный женский голос.
   Антон путался в польском и украинском языках, торопыга. Вроде бы назывался 'турбоскакалкой', а черепаха, соответственно - 'неторопливцем' или 'тормозилкой'. Но вот на котором из языков? В тому же в такой вечер чаще хочется любить, а не 'турбоскакать' по буеракам'! Антону очень захотелось сказать нечто ласковое и откровенное в этот теплый августовский сумрак, и он сказал:
   - Гарна паночка, а може останэмси в повозке до утру? - откликнулся он вопросом на вопрос, прекрасно помня, что дел у него масса и все − неотложные. В любой момент может начаться такая суматоха, если это слово подходит для военных действий, что любые его планы обернуться прахом. Хорошо еще, если удастся на своих двоих сбежать отсюда и целым остаться. А начнется тут такое, что в любой момент, тебе либо повезет, либо навсегда накроет с головой.
   Он двинулся за будку; повозкой управляла светловолосая, чуть курносая девушка в светлой рубашке, расстегнутой на груди... Луна освещала ее как-то особенно ласково и нежно, делая привлекательной и зовущей. Антон одернул себя, подошел, положил свой небольшой сундучок на повозку и, облокотившись возле девушки на жердину, спросил:
   - Неужто лучше ехать? Во так и вся жизнь, торопливость сплошная? - поинтересовался он, поскольку инструкций по поводу прекрасных селянок от Фраучи не получал.
   - Ты жить еще не устал? - вопросом на вопрос ответила девушка и взмахнула роскошной копной серебристых волос.
   - Потерплю малеха, - честно произнес Антон. - Интересно все-таки.
  
   - Тебя? - с трудом спросил он, поскольку в горле встал ком непреодолимой похоти, если так можно было назвать любовное притяжение к красивой девушке.
   - Меня тоже следует бояться, - усмехнулась она, - но куда опаснее твари ночные. Ну, так как?
   - А никак, - сказал Антон и ловко запрыгнул к вознице. Теперь он чувствовал жар ее тела. - Тут у вас едят быстро, а вот мучить в подвале у Буденного научились долго. Тут, так сказать - 'турбоскакалка'. Там - 'тормозилка', но очень неприятная. Так что лучше уж поскакали...Чего ж мне бояться?
   - Ну, коль не боишься, следуй за мной, - тихо произнесла девушка и опрокинулась на сено в телеге. Антон глянул еще разок на далекую башню замка, на желтый фонарь луны, на беззаботно сияющие звезды на фоне чернильно-темного неба, и отказываться не стал.
  
   Ехали потом молча мимо дико разросшихся кустов с длинными тонкими, напоминающими осоку, листьями, и травы в рост человека. В темноте фиолетовая 'зелень' выглядела устрашающе и могла заставить онеметь любого. Минут через двадцать после того, как лошадь с большой неохотой двинулась вперед, Антон почувствовал подступающую и неприкрытую, но плохо различимую опасность, но боялся не за себя, а за Мариху. Даже несмотря на то, что она сжимала вожжи лучше любого опытного жокея. Девушка сидела, напоминая наряженную струну лука; явно была готова в любой момент распрямиться и выстрелить. Они заранее договорилась, что будут молчать, пока она не подаст знак, что можно возобновить разговор. Она лучше знала, точнее - Антон и вовсе не знал правил игры возле польского замка. Если, конечно, его можно было считать польским.
   Ехали они очень медленно, но все же ехали. Тем не менее, Антон не мог предположить, что замок находится от них так далеко; за все это время они к нему, кажется, не приблизились ни на сантиметр. Под металлическими ободами колес скрипел, судя по всему, битый кирпич. А с обочин дороги на них наваливалась, обволакивая и наполняя все пространство, густая тьма и зубодробильная тишина. Иначе было не описать это состояние полной отстраненности от окружающего мира: едешь и ежесекундно прислушиваешься, а зубы дрожат на трясущейся телеге.
   Тишина - оно и понятно. Не шумел никто, а сидел тихо по норам. Если зверье вообще в этом месте обитало. Несомненно было одно − кромешная тьма... а ведь действительно кромешная - даже в редкие просветы между кустарником, который буквально 'вылетал' из темноты то тут, то там, перемежаемый неким уродливым подобием деревьев, свет категорически не проникал - вызывала удивление, смешанное с реальными неприятностями.
   Перед тем, как двинуться в путь, Антон предупредил Мариху, что у него при себе три пистолета и в каждом - пули с разной 'начинкой'; новость эта не произвела на нее ни малейшего впечатления. Мариха ответила, что оружие в ночное время не главное, поэтому она в большей степени полагается на собственную внутреннюю интуицию и на нечто гораздо более запредельное, в чем Антон сейчас разбираться не хотел, потому что во время их безумной схватки на подводе понял, что есть в этой девушке нечто необузданное и звериное. И еще - какая-то ведьминская сила и проницательность, кою Антон просто не мог не почувствовать.
   Минут через пятнадцать дорога под колесами резко выровнялась. Проехав еще метров пятьдесят, они остановились.
   - Кажется, все смешное позади, - улыбнулась Мариха бледными, отливающими синевой губами; и это притом, что ездила она здесь явно не в первый раз. Но лицо ее быстро обрело розоватый 'живой' оттенок, оттаяв после того, как они одолели этот участок пути, удалившись от станции. - Расслабься мужик, вроде как приехали, - почти весело сказала она и хлопнула Антона по колену. - Уж раз ты Буденного не боишься и за усы таскаешь...
   - А чего его бояться? Меня из любой передряги Фраучи вытащит. А усы мы на место приклеим.
   - Вы с Фраучи на 'ты'?
   - Почти. Подробнее потом расскажу, если интерес возникнет.
  
  
   Антон посмотрел на нее, собираясь поцеловать в щеку. Но Мариха, мгновенно сменив милость на гнев, буквально ошпарила его ответным взглядом. И до Антона дошло - каждая подобная поездка для нее сродни последней, потому, наверное, и предложила...
   Так что он больше к ней не приставал, надеясь, что она сама, когда приспичит, сменит гнев на милость. Антон соскочил на дорогу, через подошву ботинок почувствовал монолитность покрытия. Он тут же присел, так привлекла и поразила его внимание поверхность дороги, приложил два пальца, как будто ожидая подвоха, затем осторожно прикоснулся к поверхности всей ладонью: поводил-пошуршал ею по покрытию.
   - Откуда у вас здесь асфальт? - с немалым удивлением спросил он Мариху. - Да еще такого качества.
   - К замку, кажется... с нескольких сторон подходят, а точнее - подходили, асфальтовые дороги, - рассеянно ответила она, как будто прожила здесь не два года, а всего день.
   - И ты не знаешь, сколько их? - переспросил Антон, поскольку ответ девушки его не удовлетворил.
   - Даже приблизительно, - спокойно призналась Мариха и собрала растрепавшиеся волосы в узел.
   - Но ты намекала на то, что ты - ведьма, - напомнил Антон. - Неужели никаких ощущений, предположений, выводов?
   - Ощущений масса, - ответила Мариха, слезла с повозки, подошла к лошади, потрепала за холку, обняла, что-то шепнула на ухо, затем погладила по спине, по бокам и легонько похлопала по крупу. - Предположений масса в квадрате, а выводов - ноль. Нет здесь никаких выводов и быть не может. Спросишь - почему? Да потому, что вся жизнь совершенно непредсказуема. И приспосабливаться здесь приходится к совершенно иным законам бытия, которые могут измениться в любой момент, а ты с этим, как со стихийным бедствием, бороться не можешь. И противостоять ему не можешь, ну, практически не можешь.
   Мариха стояла так, что Луна просвечивала сквозь материю ее рубахи, и Антон видел желанную грудь девушки, забывая при этом, кто он и зачем сюда приехал. Да и не слишком вслушиваясь в смысл того, что она говорила, что говорил далекий голос Фраучи, что вещал на весь мир неутомимый голос Лидера Страны. А ради чего вслушиваться - все вокруг тихо-мирно, все в полном порядке...
   - Даже если я ведьма, - продолжала Мариха, - это не значит, что всевидящая. Что касается дорог, то некоторые останки так сильно заросли кустами и травой, что их уже не раскопаешь. Некоторые потрескались и развалились, так что непонятно - асфальт там был, просто насыпь из битого кирпича или какая-то скала вылезла из земли и раскрошилась. Ты моим ответом удовлетворен?
   - Нет. Это все общие фразы, их любой житель в селе произнести может. Тут у вас и болота дымящиеся, и скалы чернильные, но не угольные, и синяя трава... Разве что, черта в ступе не хватает. Это только то, что я успел заметить. Один замок чего стоит! Мы к нему, а он от нас. Пойду-ка я сам пройдусь перед повозкой и посмотрю.
   - Погуляй немного, но только так, чтобы я тебя видела, - сурово предупредила Мариха и добавила: - Имей в виду, пока ты там гуляешь, я с места не тронусь.
   - Ладно, хватит ерунду молоть, - Антон двинулся вперед и махнул Марихе рукой, чтобы девушка ехала следом.
   Он отошел на десяток шагов, несколько раз нагибаясь и внимательно осматривая дорогу. Мариха, как и сказала, вожжей из рук не только не выпустила, но крепко намотала на запястья. А когда он вернулся, чтобы задать свой вопрос, Мариха опередила его, неожиданно спросив, при этом внимательно следя за тем, как он будет себя вести, отвечая:
   - Может, покажешь свой талисман? ─ с придыханием спросила девушка.
   Антон с неподдельным удивлением поинтересовался, что именно она имеет в виду.
   - Не дуркуй, - Марихе даже стало весело. - Я же ведьма. И где ты прячешь свою Каплю?
   Антон не знал, что и сказать. Соврать нельзя, но и сказать о том, что узнал буквально накануне, тем более незнакомой девушке, которую он видел практически в первый раз, пусть и провел с ней прекрасное время...
   ─ Если ты действительно ведьма, ты сама знаешь, где эта самая Капля.
   Фраучи, передавая ему информацию о талисмане барона Унегерна, несколько раз повторил, ─ Тем более, его 'показания' были показаниями с чужих слов, ─ и он строго-настрого запретил обнажать без надобности место Капли на груди и показывать где висит талисман. Антон, после пятичасового разговора с Артуром Христиановичем и Петром, узнал, что дар его, оказывается, замешен на Капле, которая попала в его тело благодаря Григорию Унегерну. Тот всех подобранных и одаренных детей снабжал подобными Каплями, которые привез с места падения метеорита или из карстовых пещер, входы в которые мог найти только он один. Поэтому никто и не знал, в какой части света сейчас барон находится. Своих собственных детей от других женщин, так уж распорядилась природа, у него не было, но он об этом не переживал, потому что видел Цель. Вот и сейчас он мотался где-то по миру, стараясь найти все новые Капли и новых экстремальных детей, живущих в России. Не всегда они вставали на его сторону, но это было неизбежно, потому что Зло неизменно кусало Добро. На территории бескрайней Родины существовали самые мощные в мире выбросы экстремальной энергии, благодаря которой у детей появлялись запредельные способности. Правда, Григорий Унегерн давно уже убедился, что наиболее способные дети родились в период с 1907-го года, то есть сразу после падения Тунгусского метеорита и по 1912-ый год. Чем обосновывался выбор неведомой Мировой Силы, остановившей свое внимание за детьми в 1912-ом году, не знал ответа даже Великий Маг и Чародей князь Унегерн.
  
   ...Антон не имел понятия, кто его родители и где они. Антон знал, что его в тайге нашел Григорий Унегерн. Вытащил из какой-то чащобы, за что и получил фамилию Чащин. А Антоном его назвали потому, что мальчик из чащобы, когда его о что-либо в первые дни спрашивали, в ответ твердил одно и то же: 'тошка'. Вот Григорий и решил, что зовут пацана Антошка, но оказалось, что мальчишка повторяет слово 'тошка' совсем по другой причине ─ он просил покормить его, а никакого названия иной еды, кроме картошки, он то ли выговорить не мог, то ли в принципе не знал. Так и стал друже Чащин ─ Антоном. И хотя он выяснил, что имя его, вероятно, происходит от древнеримского родового имени Антоний, что означает 'вступающий в бой', или от греческого 'Ан-тон', что в переводе с греческого значит противник, никакой ссылки на картошку он не обнаружил ни в одной энциклопедии.
   Много позже, в Саратове, он вновь встретился с Григорием, которого вызвали потому, что Антон был не в состоянии учиться. Не справлялась его голова со знаниями, которые хотели в нее заложить. И тогда Григорий снял с него рубашку, положил на кровать, а на ребра под сердцем ─ Антон, сколько его ни кормили, оставался почти дистрофиком ─ положил серебристую Каплю, которая быстро всосалась в тело.
   Паренек три дня пролежал почти без сознания, а когда очнулся, оказалось, что учеба для него ─ плевое дело, силы в нем − на двоих, да еще и способностями он обладает экстремальными.
   Он вспомнил детство и начал расстегивать рубашку, но Мариха очень ловко вытащила из нагрудного кармана его итальянского пиджака сложенную в несколько раз записку, в которой лежали две Капли и две пилюли.
   Антон не знал, что и сказать, потому что ничего в карман не клал. Единственно, что там могло лежать ─ чек из спецмагазина, в котором он покупал костюм. Чека не было, а вот записка ─ он долго вертел ее в руках: какие-то блестки порхали по ней, но букв он различить не мог. Неожиданно полная луна осветила листок, на котором были начерчены едва различимые полоски, которые под желто-красными лучами мгновенно превратились в буквы. Почерк Антон узнал мгновенно; также мгновенно он вспомнил, как 'господин Залесский' на прощание похлопал его... да, не совсем по плечу, а скорее по карману. Вот так записка с Каплями оказалась у него.
   'Сразу, как прочтете и убедитесь, что Луна полная и совершенно чистая, приложите капли к телу, под сердце, примите по пилюле, они помогут слиянию с Каплями. У Марихи Капля тоже есть. Сейчас ей требуется усиление, думаю, ты сможешь ей помочь со второй Каплей. Тебе тоже вторая Капля жизненно необходима уже сейчас, иначе силенок может не хватить. Удачи. Это единственное, что нам всем требуется. Григорий'.
   'Елки-палки!...' − воскликнул Антон и усмехнулся: как же классно Григорий обвел его вокруг пальца в поезде! Как пацана сопливого! Да он и есть пацан сопливый по сравнению с князем. Ведь друже Чащин не почувствовал даже намека на то, что в купе рядом с ним на расстоянии пальца сидел его 'отец', а, главное - Наставник, уже без всяких кавычек. А тот 'приняв' другую внешность, проследил за ним, да еще положил в карман две капли... Антон понял еще и то, что в музее именно князь вырезал шестерки из книг. Для чего? Ответа на этот вопрос в воздухе Антон не почувствовал. Видимо, ему пока требовались ответы только на два вопроса...Остальное он узнает потом.
  
   Антон протянул записку Марихе, которая прочитала ее, не закрывая рта, потому что хотела еще что-то спросить перед тем, как взять листок в руки. Девушка молча сомкнула губы, без слов все поняв, и тут же проглотила пилюлю, а затем легко вскрикнула и показала записку. Листок был белоснежно чистый.
   ─ А ты хорошо его знала? ─ спросил Антон, делая пару глотков из пузатой бутылки. Он не мог проглотить, не запивая, даже небольшую таблетку.
   ─ И да, и нет. Видела очень редко. Я ведь жила у его матери в Питере...
   ─ Кого-кого?!... ─ не поверил Антон.
   ─ Ты не ослышался, ─ пожала плечами Мариха. ─ Что делать дальше?
   ─ Расстегни кофточку и ложись спиной мне на колени.
  
  
  
   14. Талисманы
  
   Антон посмотрел на нее, собираясь поцеловать в щеку. Но Мариха, мгновенно сменив милость на гнев, буквально ошпарила его ответным взглядом. И до Антона дошло - каждая подобная поездка для нее сродни последней, потому, наверное, и предложила...
   Так что он больше к ней не приставал, надеясь, что она сама, когда приспичит, сменит гнев на милость. Антон соскочил на дорогу, через подошву ботинок почувствовал монолитность покрытия. Он тут же присел, так привлекла и поразила его внимание поверхность дороги, приложил два пальца, как будто ожидая подвоха, затем осторожно прикоснулся к поверхности всей ладонью: поводил-пошуршал ею по покрытию.
   - Откуда у вас здесь асфальт? - с немалым удивлением спросил он Мариху. - Да еще такого качества.
   - К замку, кажется... с нескольких сторон подходят, а точнее - подходили, асфальтовые дороги, - рассеянно ответила она, как будто прожила здесь не два года, а всего день.
   - И ты не знаешь, сколько их? - переспросил Антон, поскольку ответ девушки его не удовлетворил.
   - Даже приблизительно, - спокойно призналась Мариха и собрала растрепавшиеся волосы в узел.
   - Но ты намекала на то, что ты - ведьма, - напомнил Антон. - Неужели никаких ощущений, предположений, выводов?
   - Ощущений масса, - ответила Мариха, слезла с повозки, подошла к лошади, потрепала за холку, обняла, что-то шепнула на ухо, затем погладила по спине, по бокам и легонько похлопала по крупу. - Предположений масса в квадрате, а выводов - ноль. Нет здесь никаких выводов и быть не может. Спросишь - почему? Да потому, что вся жизнь совершенно непредсказуема. И приспосабливаться здесь приходится к совершенно иным законам бытия, которые могут измениться в любой момент, а ты с этим, как со стихийным бедствием, бороться не можешь. И противостоять ему не можешь, ну, практически не можешь.
   Мариха стояла так, что Луна просвечивала сквозь материю ее рубахи, и Антон видел желанную грудь девушки, забывая при этом, кто он и зачем сюда приехал. Да и не слишком вслушиваясь в смысл того, что она говорила, что говорил далекий голос Фраучи, что вещал на весь мир неутомимый голос Лидера Страны. А ради чего вслушиваться - все вокруг тихо-мирно, все в полном порядке...
   - Даже если я ведьма, - продолжала Мариха, - это не значит, что всевидящая. Что касается дорог, то некоторые останки так сильно заросли кустами и травой, что их уже не раскопаешь. Некоторые потрескались и развалились, так что непонятно - асфальт там был, просто насыпь из битого кирпича или какая-то скала вылезла из земли и раскрошилась. Ты моим ответом удовлетворен?
   - Нет. Это все общие фразы, их любой житель в селе произнести может. Тут у вас и болота дымящиеся, и скалы чернильные, но не угольные, и синяя трава... Разве что, черта в ступе не хватает. Это только то, что я успел заметить. Один замок чего стоит! Мы к нему, а он от нас. Пойду-ка я сам пройдусь перед повозкой и посмотрю.
   - Погуляй немного, но только так, чтобы я тебя видела, - сурово предупредила Мариха и добавила: - Имей в виду, пока ты там гуляешь, я с места не тронусь.
   - Ладно, хватит ерунду молоть, - Антон двинулся вперед и махнул Марихе рукой, чтобы девушка ехала следом.
   Он отошел на десяток шагов, несколько раз нагибаясь и внимательно осматривая дорогу. Мариха, как и сказала, вожжей из рук не только не выпустила, но крепко намотала на запястья. А когда он вернулся, чтобы задать свой вопрос, Мариха опередила его, неожиданно спросив, при этом внимательно следя за тем, как он будет себя вести, отвечая:
   - Может, покажешь свой талисман? ─ с придыханием спросила девушка.
   Антон с неподдельным удивлением поинтересовался, что именно она имеет в виду.
   - Не дуркуй, - Марихе даже стало весело. - Я же ведьма. И где ты прячешь свою Каплю?
   Антон не знал, что и сказать. Соврать нельзя, но и сказать о том, что узнал буквально накануне, тем более незнакомой девушке, которую он видел практически в первый раз, пусть и провел с ней прекрасное время...
   ─ Если ты действительно ведьма, ты сама знаешь, где эта самая Капля.
   Фраучи, передавая ему информацию о талисмане барона Унегерна, несколько раз повторил, ─ Тем более, его 'показания' были показаниями с чужих слов, ─ и он строго-настрого запретил обнажать без надобности место Капли на груди и показывать где висит талисман. Антон, после пятичасового разговора с Артуром Христиановичем и Петром, узнал, что дар его, оказывается, замешен на Капле, которая попала в его тело благодаря Григорию Унегерну. Тот всех подобранных и одаренных детей снабжал подобными Каплями, которые привез с места падения метеорита или из карстовых пещер, входы в которые мог найти только он один. Поэтому никто и не знал, в какой части света сейчас барон находится. Своих собственных детей от других женщин, так уж распорядилась природа, у него не было, но он об этом не переживал, потому что видел Цель. Вот и сейчас он мотался где-то по миру, стараясь найти все новые Капли и новых экстремальных детей, живущих в России. Не всегда они вставали на его сторону, но это было неизбежно, потому что Зло неизменно кусало Добро. На территории бескрайней Родины существовали самые мощные в мире выбросы экстремальной энергии, благодаря которой у детей появлялись запредельные способности. Правда, Григорий Унегерн давно уже убедился, что наиболее способные дети родились в период с 1907-го года, то есть сразу после падения Тунгусского метеорита и по 1912-ый год. Чем обосновывался выбор неведомой Мировой Силы, остановившей свое внимание за детьми в 1912-ом году, не знал ответа даже Великий Маг и Чародей князь Унегерн.
  
   ...Антон не имел понятия, кто его родители и где они. Антон знал, что его в тайге нашел Григорий Унегерн. Вытащил из какой-то чащобы, за что и получил фамилию Чащин. А Антоном его назвали потому, что мальчик из чащобы, когда его о что-либо в первые дни спрашивали, в ответ твердил одно и то же: 'тошка'. Вот Григорий и решил, что зовут пацана Антошка, но оказалось, что мальчишка повторяет слово 'тошка' совсем по другой причине ─ он просил покормить его, а никакого названия иной еды, кроме картошки, он то ли выговорить не мог, то ли в принципе не знал. Так и стал друже Чащин ─ Антоном. И хотя он выяснил, что имя его, вероятно, происходит от древнеримского родового имени Антоний, что означает 'вступающий в бой', или от греческого 'Ан-тон', что в переводе с греческого значит противник, никакой ссылки на картошку он не обнаружил ни в одной энциклопедии.
   Много позже, в Саратове, он вновь встретился с Григорием, которого вызвали потому, что Антон был не в состоянии учиться. Не справлялась его голова со знаниями, которые хотели в нее заложить. И тогда Григорий снял с него рубашку, положил на кровать, а на ребра под сердцем ─ Антон, сколько его ни кормили, оставался почти дистрофиком ─ положил серебристую Каплю, которая быстро всосалась в тело.
   Паренек три дня пролежал почти без сознания, а когда очнулся, оказалось, что учеба для него ─ плевое дело, силы в нем − на двоих, да еще и способностями он обладает экстремальными.
   Он вспомнил детство и начал расстегивать рубашку, но Мариха очень ловко вытащила из нагрудного кармана его итальянского пиджака сложенную в несколько раз записку, в которой лежали две Капли и две пилюли.
   Антон не знал, что и сказать, потому что ничего в карман не клал. Единственно, что там могло лежать ─ чек из спецмагазина, в котором он покупал костюм. Чека не было, а вот записка ─ он долго вертел ее в руках: какие-то блестки порхали по ней, но букв он различить не мог. Неожиданно полная луна осветила листок, на котором были начерчены едва различимые полоски, которые под желто-красными лучами мгновенно превратились в буквы. Почерк Антон узнал мгновенно; также мгновенно он вспомнил, как 'господин Залесский' на прощание похлопал его... да, не совсем по плечу, а скорее по карману. Вот так записка с Каплями оказалась у него.
   'Сразу, как прочтете и убедитесь, что Луна полная и совершенно чистая, приложите капли к телу, под сердце, примите по пилюле, они помогут слиянию с Каплями. У Марихи Капля тоже есть. Сейчас ей требуется усиление, думаю, ты сможешь ей помочь со второй Каплей. Тебе тоже вторая Капля жизненно необходима уже сейчас, иначе силенок может не хватить. Удачи. Это единственное, что нам всем требуется. Григорий'.
   'Елки-палки!...' − воскликнул Антон и усмехнулся: как же классно Григорий обвел его вокруг пальца в поезде! Как пацана сопливого! Да он и есть пацан сопливый по сравнению с князем. Ведь друже Чащин не почувствовал даже намека на то, что это его 'отец'. А тот 'приняв' другую внешность, проследил за ним, да еще положил в карман две капли... Антон понял еще и то, что в музее именно князь вырезал шестерки из книг. Для чего? Ответа на этот вопрос в воздухе Антон не почувствовал. Видимо, ему пока требовались ответы только на два вопроса...Остальное он узнает потом.
  
   Антон протянул записку Марихе, которая прочитала ее, не закрывая рта, потому что хотела еще что-то спросить перед тем, как взять листок в руки. Девушка молча сомкнула губы, без слов все поняв, и тут же проглотила пилюлю, а затем легко вскрикнула и показала записку. Листок был белоснежно чистый.
   ─ А ты хорошо его знала? ─ спросил Антон, делая пару глотков из пузатой бутылки. Он не мог проглотить, не запивая, даже небольшую таблетку.
   ─ И да, и нет. Видела очень редко. Я ведь жила у его матери в Питере...
   ─ Кого-кого?!... ─ не поверил Антон, услышав имя.
   ─ Ты не ослышался, ─ пожала плечами Мариха. ─ Что делать дальше?
   ─ Расстегни кофточку и ложись спиной мне на колени.
   Мариха послушно выполнила то, что попросил сделать Антон. Он на несколько секунд зажмурился, чтобы забыть, что перед глазами столь желанная девичья грудь, а затем спокойно произнес:
   ─ Если почувствуешь головокружение, сразу скажи мне.
   Мариха легонько кивнула, и Антон подумал: 'Ну а что я буду делать, если она скажет, что у нее кружится голова'.
   Слава Богу, все прошло без эксцессов. Он тоже лег ей на колени и получил свою вторую Каплю.
   ─ ... сколько времени я был без сознания? ─ спросил он.
   ─ Минут пять, не больше, сдавленно произнесла она.
   Он обнял ее, притянул к себе, поцеловал:
   ─ Вот теперь мы действительно кровные родственники.
   Антон подождал пару минут и спросил ее еще раз:
   ─ Все нормально?
   ─ Все отлично! ─ очень эмоционально ответила Мариха и ответно взасос поцеловала Антона. − Только почем ты на меня так смотришь?
   ─ Извини, но твоя грудь так и притягивает...
   ─ Какая еще грудь? ─ хитро спросила Мариха.
   ─ Господи, как хорошо, ─ произнесла девушка, теребя растрепавшиеся вихры Антона.
   ─ Надеюсь, это не называется кровосмешением? ─ спросил Антон.
   ─ Надеюсь, что не называется, ─ ответила Мариха, продолжая сидеть с закрытыми глазами и теребить волосы Антона. Больше она ничего не сказала, но Антон заметил, как две слезинки скатились по ее щекам. Мариха ничего не сказала.
   Антон почувствовал вкус крови и посмотрел на губы Марихи:
   ─ Что случилось?
   ─ Слегка занервничала и слишком сильно прикусила губу.
   Он еще раз притянул ее к себе и поцеловал.
   ─ Когда я был маленький, Григорий вживил в меня Каплю, и я три дня лежал без сознания.
   ─ Я знаю, ─ кивнула девушка.
  
   ─ Откуда ты это знаешь? ─ спросил Антон
   Мариха почти незаметно пожала плечами, хотя и говорила вроде бы спокойно и вполне разумно, но Антону казалось, что она пытается воздействовать на него, пытается уговорить, пытается склонить 'чашу весов' в свою пользу. - ... кажется, ты не знаешь, к кому приехал. Или знаешь? Ты ко мне приехал. Потому, что я давно тебя звала и еще потому, что у меня есть ключ.
   ─ Какой еще ключ?
   Мариха расстегнула и сняла с шеи цепочку, на которой висел чуть вытянутый медальон, длиной чуть больше Капли и протянула Антону. Он очень аккуратно принял его из рук девушки и внимательно осмотрел в лунных, пусть и не ярких, лучах. Сделан он был из того же материала, что и их Капли, ведь искусству определения материалов Антона научил штатный ювелир ЧКВД, которого взяли на работу после первой вспышки экстремального бандитизма.
   Тем не менее, подозрения Антона, касательно намерений девушки, не только не развеялись, но скорее усилились. Он хотел попытаться применить к ней хорошо отработанный метод 'запотевшего стекла', но она, кисло усмехнувшись, опередила его: взмахнула рукой, провела перед его глазами и показала сначала, как Фраучи инструктирует ее в комнате отдыха, это было года два назад, а затем подвозит к Варшавскому вокзалу; потом ─ как Лука, шофер Фраучи, подносит к вагону ее багаж, а затем помогает сесть в вагон. А затем Антон не просто увидел, но буквально услышал, как Мариха уронила небольшой букет сиреневых ромашек и они ударились о перрон, как Фраучи, махнув рукой, сказал ей, что это на счастью и быстро ушел прочь от разгоняющегося поезда.
   ─ Ты не заметила, что барин за кем-то следил?
   ─ Кто такой 'барин'? ─ с искренним непониманием поинтересовалась Мариха.
   ─ Это кличка Фраучи в Департаменте, ─ ответил Антон, потому что врать и выкручиваться было бесполезно...
   ...отправления поезда остался дожидаться только Лука, прислонившийся к столбу, дальше у начала перрона стояли еще двое: один дал другому прикурить другому, и они рассмеялись, но как-то натужно. Первый снял кепку, поправил волосы, взглянув на Луку, и вновь захихикал. Под 'фраера косит', определил Антон, вот только чубастый совершенно точно фраером не был. В дверь последнего вагона, впихнув внутрь проводника с флажком, заскочили двое с небольшими чемоданчиками...
   ... А в машине Фраучи сел на переднее сидение пассажира; сзади же, не отбрасывая теней, сидели еще двое. Антон, видя ситуацию глазами Марихи, даже со спины мог определить, что настроение у Фраучи паршивое. Он едва ли не впервые видел Артура Христиановича в таком нервозном состоянии, ведь тот явно сдерживал эмоции, явно что-то скрывая и утрамбовывая внутрь себя. Даже газету на водительское сидение он положил только тогда, когда увидел, что приближается Лука, причем, положил ее вверх передовицей, а не сложенной кое-как, что значило ─ под газетой пистолет, готовый к выстрелу. Лука стрелял с обеих рук и был в любой момент готов к отражению нападения, тем более, что всегда носил бронежилет. Сейчас, когда Фраучи посмотрел на него, он, как бы стряхивая муху, провел пятерней, растопыря пальцы, по лицу, что значило ─ Мариху в вагоне охраняют пятеро. И это при том, что пятерых нападавших она могла уделать без посторонней помощи.
  
  
  
  
   15. Атака
  
   Антон хотел дать Марихе установку, что ей нечего опасаться. Она в ответ промолчала и ничего не сказала, а могла бы. Антону стало понятно, что если она владеет аналогичными методиками ментального общения, то ей должно быть обидно, что к ней хотели их же и применить. Антон из-за угрызений совести больше не пытался так поступить. Он снял свой талисман Мохоринго, о котором знал только Фраучи и который хранился в сейфе Управления; изготовлен он был из материала, идентичного материалу Талисмана Марихи, и протянул девушке. Луна, как люстра, вместо одной-единственной куцей лампочки, когда не горят остальные, засветила вдруг в несколько раз сильнее, как будто мгновенно зажглись остальные. Или ему это просто показалось?
   Девушка недолго рассматривала талисманы и сравнивала их. Можно было подумать, что она обо всем знает заранее. Через несколько секунд она сжала их в кулаке и поднесла к уху, как будто прислушивалась, затем подержала между ладоней, явно стараясь почувствовать их, а заодно притирала один к другому, хотя, по выражению лица Марихи было понятно, что это пустой номер. Ничего от этих побрякушек из сплава металлов добиться было невозможно. Они явно требовали к себе любви и нежности, а вовсе не встряски.
   - А если мы попробуем одновременно активировать их на солнце, вдруг у нас что-то да получиться, - спокойно произнесла Мариха, как будто сегодня ни на что и не надеялась. Скорее всего, так и было. Поэтому, взяв ладонь Антона, положила на нее оба талисмана, накрыла своей ладошкой и прижала... Ладони обожгло, как огнем, так что Антон едва не вскрикнул, поскольку ощущение напомнило ему пульсацию Капель в груди. Девушка внимательно следила за его реакцией, наверное, знала, что именно произойдет. - Теперь ты понимаешь, о чем я говорю?
   - Ты крепкий орешек, - кивнул Антон, и подтвердил: - Очень крепкий. Искренне сожалею, что засомневался в тебе. Но наша работа...
   - Можешь не извиняться. Я на твоем месте поступила бы точно так же. Главное - найти ответ на вопрос: что это за талисманы и насколько велика их сила. Кстати, как действует Капли? И к чему они нас в состоянии привести?
   ─ Ты имеешь в виду дверь, погреб, подвал, подземелье? Колодец, на худой конец?
   Она могла не повторять и не перечислять вновь. Антон и сам все знал: сейчас он подсознательно чувствовал, что тайна талисманов где-то поблизости и ее можно разгадать.
   ─ У князя была причина вживить в меня первую Каплю. Мне было семь лет и я находился на грани жизни и смерти. Что касается второй, мне остается только догадываться. А вот на что нам нужны Талисманы, я и совсем не знаю. Возможно, мы действительно добьемся результата или узнаем что-то большее, когда взойдет Солнце? - предположил он, наблюдая за Талисманами. Даже при столь 'мощном' свете Луны, то есть, находясь под самым ярким ночным 'огнем', оба Талисмана, как будто 'спрятав головы в песок' старательно не блестели. Наоборот, складывалось впечатление, что они интенсивно поглощают лунный свет.
   - Они выглядят так, будто лежат в тени, - подытожил Антон первую 'встречу' Ключа и...
   - Я знаю предназначение своего талисмана, - сказал Антон. - Это замок, хотя и не раскрытый. Скорее всего, ты права насчет того, что им требуется солнечный свет.
   - Вполне может быть, - согласилась девушка. - Так что давай побыстрее ко мне, - она постаралась сменить тему разговора: - Надо выспаться до восхода. Вот и лошадь у меня прежде резвой была. Сегодня же, как сонная муха, еле ноги переставляет. Наверное, тебя приветствует. Как там в Питере?
   - Жаркий август, - сообщил Антон. - Все только о том и говорят, что ягод и грибов - как косой.
   - А ты? - заинтересованно спросила она.
   - А я в подвале душном и вонючем неизвестные никому иероглифы пытаюсь расшифровать, - усмехнулся над собой Антон.
   Про иероглифы он имел право говорить сколь угодно, хоть бесконечно долго, ведь и сам в них понимал только одно - сведут они его в могилу тесную и еще более душную, чем подвал в музее. Хотя, можно ненароком и на воле остаться с 'кривыми' мозгами, чтобы коробки для экспонатов складывать, даже если понять, в чем суть 'догарской' магии. Или до такой степени ею проникнуться, чтобы в итоге прийти к единственно правильному выводу ─ правда заключена исключительно в коробках для экспонатов, а не в магии. Конечно же, правда эта страшная, но для существования имеет место быть.
  
   Стоило им двинуться с места, как впереди над дорогой, да и по обе стороны - по траве и кустам - заметались какие-то длинные тонкие тени. Можно было подумать, что два отряда лучников-пигмеев ведут интенсивную перестрелку. Но, как только тени исчезли и растворились в придорожной темноте, а 'перестрелка' стихла, трава пригнулась почти до самой земли, как будто ее придавил сильнейший ветер; но нет - Антон не ощущал даже малейшего дуновения... Неожиданно дорогу - справа налево - стремительно пересекла огромная тень; остановившись перед болотом, а камыш на нем даже не шелохнулся, она впиталась в землю, как вода, вылитая из кувшина. То, что это не было животным, - да просто живым существом! - сомневаться не приходилось. Но что же тогда они оба видели? Что-то же пересекло им дорогу!
   - Что это было? - поинтересовался Антон; в его планы не входило пасть смертью храбрых от рук пигмеев, да и быть растоптанным бегемотом отнюдь не являлось главной целью жизни.
   Мариха посмотрела на него, как на полного идиота и покачала головой.
   Они проехали еще метров пятьдесят и остановились после того, как раздался оглушительный хлопок. Можно было подумать, что великан, прячущийся за далекими очертаниями башен замка, открыл бутылку шампанского и приготовился к празднику, ожидая их в гости, что называется ─ 'на закуску'. Да еще зажег бенгальские огни, которые не горели, а, отсырев, пыхали во все стороны какими-то красно-черными дымными блямбами, которые пыжились разгореться бенгальскими огнями, но им не хватало сил; они тухли и растворялись на фоне темноты.
   Антон повернул голову и посмотрел на Мариху. Испуганной она не выглядела; девушка тяжело вздохнула и отвернула голову, чтобы не встречаться взглядом с Антоном. Подобная реакция совершенно не понравилась друже Чащину, потому что во вздохе Марихи, да и во всем остальном ее поведении, ощущалась полная безысходность.
   - Это называется - не повезло, - кисло усмехнулась девушка, и шепотом, больше напоминавшим шипение, добавила: - Я, пока здесь живу, нечто отдаленно похожее всего один раз видела. И то издалека. Поганое, надо сказать, зрелище. Да и свидетель, который оказался ближе меня и единственный остался в живых, ничего толкового и утешительного не рассказал. Он вообще перестал говорить.
   - Полный брют, - подытожил Антон, продолжая собственную аналогию с шампанским.
   - Чо? - переспросила Мариха, потому что совершенно не поняла, о чем говорит Антон, но на этом ее интерес к терминологии 'шампанских-вин' полностью иссяк; гораздо больше интересовали то ли лучи, то ли полупрозрачные малиновые нити, которые вились на шпиле самой высокой башни замка потянулись к повозке. Обмотав колеса телеги и ноги лошади они попытались потащить ее к замку.
   - Все время помни про Капли! - крикнул Антон.
   Бреза, так Мариха кликала лошадь, замерла в немом ужасе, и жалобно заржала.
   Фейерверк над замком завершился, но тут же над самой высокой башей появилось облачко, которое, на фоне звездно-лунного неба, начало стремительно увеличиваться в объеме. Вскоре облако это стало напоминать темно-фиолетовый гриб, разросшийся и раздавшийся так, что он готов был в любую минуту взорваться.
   Как-то еще мальчишкой Антон увидел однажды в лесу похожую на 'гриб' фиолетовую поганку, так его после похода за грибами целые сутки трясло. Тогда еще, как он вдруг вспомнил, к ним приходила соседка, местная врачевательница. Она как-то называла этот гриб, но сейчас, по прошествии стольких лет, Антон не помнил названия.
   Но тот гриб так грибом и остался: он подействовал лишь над подсознание мальчишки, а этот лопнул, причем хлопок был гораздо более оглушительным, чем первый. Гриб взорвался, разбрасывая вокруг себя 'споры', а точнее - из него понеслись в ночное пространство какие-то омерзительные, без оперения и лап, длиннющие и худющие птицы; они выглядели ощипанными, если этих тварей в принципе можно было назвать птицами. Головы их больше всего напоминали головы летучих мышей, к тому же покрытые чешуйками, а не перьями; клювы же скорее походили на утиные 'черпаки', - большие и жадные - старающиеся, как можно больше заглотить. Удивительно, что с такого расстояния их можно было тщательно рассмотреть; у Антона сложилось впечатление, что они с Марихой изучают летучих тварей через огромное увеличительное стекло, поэтому птицы так четко вырисованы на фоне лунного желто-оранжевого облака, которое повисло за башней, заслонив собой почти все ночное небо на западе.
   Птиц, хотя и было непонятно - откуда они брались, с каждой секундой становилось все больше; они делали над башней круги, явно становясь с каждым последующим все агрессивнее и агрессивнее. Об этом можно было судить по тому, как злобно они стали набрасываться друг на друга. Они неслись все стремительнее, и вскоре стали напоминать раскачивающуюся воронку смерча. Из башни взметнулась в небо подсветка, размалевав и без того жуткую 'истерию' птиц в самые разные цвета, но преобладающим был омерзительный ─ коричнево-фиолетовый. Некоторые птицы были заметно темнее и крупнее других. Антон попытался все же разглядеть, каков их натуральный цвет, но... тут круг разорвался, и птицы, несомненно, метнулись прямо по направлению Антона и Марихи. Антон обратил внимание, что более мелкие и светлые летят гораздо быстрее. Он хотел что-то спросить у Марихи...
   ...но в следующий миг лошадь заржала и понесла куда-то в траву и кусты. Повозка перевернулась, и они полетели на землю. Лошадь растворилась в болотном тумане, резко наползавшем, как из дымовых шашек, расставленных полукругом.
   Мариха и Антон вскочили и, глядя на приближающихся птиц, достали оружие: Антон ─ два пистолета с деревянными и серебряными пулями, потому что в происхождении птиц не сомневался, а Мариха, выхватила мачете, отливающий чистейшим серебром. И где только, подумал Антон, она до сих пор умудрялась его прятать? Умело сжала его d правой руке, а в левой крепко держала кинжал.
   - Спиной к спине? - спросил Антон, хотя можно было и не спрашивать - бежать было некуда, поскольку повсюду торчала из земли лишь чахлая, едва по щиколотку, 'синюшная' зелень. Конечно, стоило попытаться занять оборону, хотя такая огромная стая разорвет их с легкостью на тысячу частей. Антон как можно плотнее прижался спиной к Марихе: - А это еще что такое? - спросил он, почувствовав металл через рубашку.
   - Стилет серебряный, - ответила она. - Закончатся патроны - выхватывай. У меня еще один запасной в сапоге есть.
   - Понял, - согласился с предложением Антон, внимательно наблюдая за тем, как вокруг них меняются краски места предстоящей схватки: птицы приближались, а трава становилась все более фиолетовой, причем с гадюшным опалесцирующе-болотным оттенком плесени. Затем свет на секунду померк, и из земли устремились в небо десятки кроваво-красных лучей, которые окрасили тучи, неизвестно откуда взявшиеся в безоблачном всего несколько минут назад небе, в ярко малиновый цвет; который вскоре сменился насыщенным цветом марганцовки, а затем пришел черед ядовито-фиолетовому: мерзкому и слепящему глаза, но четко обрисовывающему каждую травинку, пусть и не в реальном, а зловеще-карикатурном извращении.
   Птицы устремились водопадом к земле, но метров за сто от людей начали резко взмывать вверх.
   - Пригнись! - приказала Мариха. - И только не начинай в них палить. Кажется, они пролетят над нами.
   - Пролетят или тебе только кажется? - попытался спорить с ней Антон, но Мариха с такой силой дернула его за руку, что он волей-неволей присел на корточки.
   - Пиджак на голову! - выкрикнула она последнее, что еще смог разобрать Антон. Разодрав пуговицы, поскольку расстегивать было некогда, он сдернул с себя пиджак и они каким-то чудом успели спрятаться под ним. А затем их накрыло диким гвалтом, за которым последовали зловонные шлепки рассвирепевшей стаи... психическая атака продолжалась не более тридцати секунд, но за это время уродливые мыше-птицы успели оглушить людей и покрыть пометом все вокруг.
   Звук навалился резко и безудержно, но так же резко, как волна, накатывающаяся на каменистый берег, отхлынул. В тишине было слышно только гадкое шипение - это помет проедал землю, траву, листья − все, на что попал. Антон отбросил пиджак как можно дальше и поднялся. Брюки в дюжине мест были изрядно повреждены, а ноги начинало щипать.
   - Снимай брюки как можно скорей, - посоветовала Мариха. - Нам уже нечего друг от друга скрывать.
   - А твоя рубаха? - указал Антон.
   - Вот ведь гадские твари! - вся рубаха Марихи на спине была уделана. Она не задумываясь сдернула одежду. - Почти не холодно, - сказала она, даже не пытаясь прикрыться. - До дома дотопаем.
   Какое-то время они стояли практически обнаженные, глядели друг на друга и нервно смеялись.
   И тут раздалось жалобное лошадиное ржанье.
   - Бреза! - воскликнула Мариха. В ответ они услышали еще более несчастное и призывное ржанье. И почти тут же увидели лошадь: ослепшая, вся в язвах; она выбралась из тумана и пала на передние ноги.
   - Не обнимай ее! - взмолился Антон. - Ничем уже ей не поможешь. Лучше отвернись.
   - Ты... Ты сможешь ее убить?!
   - Попробую. Животных никогда не убивал, да и в людей... - он запнулся, потому что врать не очень-то хотелось, ведь когда было необходимо, стрелял в вооруженных экстремалов не задумываясь. - Только в злобных тварей, - уточнил он.
   - Каких тварей? - Спросила Мариха тоном, будто и не поняла вовсе.
   - Одним словом - в подавлении военного мятежа и в массовых расстрелах не участвовал, - сухо ответил Антон, а потом сам не понимая - почему? - поинтересовался вслух: - Кто знает, что произойдет с лошадью дальше, в какую тварь она в итоге превратится? Хорошо, что это не обыкновенные пули, а отлиты они по рецепту князя Унегерна... Поэтому бьют любую нечисть наповал. Я ими начал пользовать жить и нежить магическую в далеком двадцать первом году...
   ─ Ну так бей! ─ буквально приказала Мариха.
   Антон, чтобы не мучить ни себя, ни Мариху, ни Брезу, подошел к лошади и тремя серебряными пулями покончил со страдания слепого, окровавленного животного. И только после этого уже рассмотрел, что не лошадь это уже вовсе...
  
   А затем они пошли в деревню. Так и топали, обнявшись, под Луной: он в трусах и с сундучком, который они нашли под телегой и который совсем не пострадал от налета птиц, а Мариха в одной юбке, оборванной до колен. Обсуждать происшедшее в данный момент не хотелось, да и сил на подобные разговоры не было. Конечно же, конфликт не перерос в вооруженную схватку с мерзкими птицами, да и физические силы вроде бы растрачены не были, но шли они, держась друг за друга и покачиваясь. Антон был уверен, что все силы высосала из мышц, костей и суставов жуткая психическая атака птиц. 'Господин Залесский' оказался прав, рекомендовав использовать обе Капли.
  
   Небо вновь стало чистым и спокойным, но Луна светила в четверть накала. Мимо едва различимых заборов, за которыми возвышались какие-то строения они прошли тихо и незаметно. Возможно, кто-то за ними все же наблюдал, но Антону показалось, что селяне спокойно проспали ночь, как под действием наркоза, и ни о чем даже не догадывались, а удар был нанесен целенаправленно по ним двоим, то есть − по заранее выбранным целям. Можно было точно сказать, что нападение произошло не случайно.
   Он лениво задумался, неужели и когда "Залесский-Унегерн" впервые понял, что обрел магическую силу и начал применять её на практике (что, по словам князя, "от великого моего незнания и гигантской самоуверенности ежечасно сопровождалось почти апокалиптическими, как будут говорить в будущем, 'косяками'"), окружающие вот так же ничего не замечали? А ваедь тогда никто еще не знал. что магия пришла (вернулась) в этот мир....
  
  
  
  
   1914 год
  
  
  
   16-"а". Стипль-чез или или Святой Витт минус день.
  
   'Дома говно, да и крыши тут все из говна, смешанного с сеном', - возмущался князь Унегерн, перепрыгивая с крыши на крышу одноэтажных домишек на окраине славного, в определенном смысле, города Сараево. Это частично соответствовало практике бедноты крыть крыши сушеной с навозом соломой. Но князь имел в виду не химический состав крыш. Удивительный город, центр - цивилизованное место, просто 'модерн-Европа' с электрическими светильниками и асфальтом. А чуть от центра отойдешь − сплошь свинские дорожки перемежающиеся с деревянными и асфальтовыми в ширину двух башмаков. Турки бежали следом не спеша, и князю даже пришлось притормозить, потом и вовсе остановиться, развернуться, опуститься на левое колено и сделать пассы правой рукой. На мгновение ему показалось, что все турки в синих мундирах, а на головах - ненавистные фески. Так были приятнее думать, учитывая ситуацию и ее развязку. Что там говорить, ему только показалось: одеты они были весьма цивильно, даже усы не были подкручены вверх. Когда он произнес последнее слово магической фразы, турки замерли, а один так и просто завис в воздухе между крыш. Было их пятеро, и ему не составило труда уложить стоячую дичь. Григорий Унегерн не считал, что это нечестная игра. Нечестно, в чем он не сомневался, это когда пятеро гонятся за одним. Убрав пистолет, князь спрыгнул с крыши, но, хотя внимательно смотрел под ноги, вляпался в свежую коровью лепешку. Брезгливо стряхнув дерьмо с лакированного башмака, он осмотрелся чем, бы его обтереть. Между домов были натянуты веревки, на них сушились тряпки, хотя жители трущоб сказали бы, что это нижнее белье. Он взял что-то посветлее и старательно вытер башмак. Но запах продолжал чувствоваться еще долго. Да и от руки воняло каким-то прогорклым маслом. Но вымыть руки, и привести себя в порядок было негде. Князь пробрался сквозь узкий проход мимо двух-трех домов и оказался на соседней улице, которую приметил еще с крыши. Вышел, помахивая тросточкой, и очень быстро двинулся к центру города, раздумывая над тем, кто мог его вычислить и не случайность ли вся это погоня, потому что вычислить его было практически невозможно. Тем не менее, надо поменять внешность и документы.
  
  
  
  
  
   16-"б". За несколько дней до августа 1914-го года
  
   Хорошо, что Унегерн прибыл на Балканы именно из другой части света. Преодолел разом все долготы, только вот к своим, истинным европейцам, а не к беглым каторжникам и религиозным извращенцам и прочим европийцам: сейчас - что в Сербии, что в Боснии, - отношение к некоторым иностранцам более чем предвзятое. Тенденция очевидна. Любой германец, не важно, австрияк он или вовсе саксонец какой, будет другом босняков и хорватов и врагом сербов. А любой русский будет принят сербскими 'другарями' как сообщник, но с откровенным подозрением его воспримут не только в Боснии, но и в Болгарии, настроенной резко антироссийски. И все - из-за провала политики времен второй балканской войны. Вообще, невообразимая тупость - сделать смертельными врагами 'братушек' ('О, брат мой, Каин!') болгар и сербов! Теперь и в Белграде видят в русских лишь 'пособников Болгарского Царства', а в Софии все ─ даже такой благородный генерал как Радко Дмитриев - агентов Великой Сербии. Впрочем, София с начала века стала скатываться в объятия немценосных Берлинцев. Причем скатывалась умело и сладостно, как блудница в руки 'альфонса'. Так, что в голову приходит похабное выражение, эдакий заокеанский пакостный каламбур дружбы: 'Поц-дам - Софии'! Впрочем, в незавидной роли русских на Балканах было нечто более мерзкое, чем самый легкомысленный каламбурчик.
  
   Приехав из САСШ, князь Унегерн оказался избавлен от розыгрыша подобных ролей. Выглядел он теперь настоящим 'янки': экипирован в американский твидовый костюм, а разговаривал на странном, 'жеванном' английском языке. На том самом неудобосказуемом испорченном английском, на котором, - вот удивительно! - объясняются не только российские полуобразованные 'курсисты-нигилисты', но и, как выяснилось, весь Северо-Американский континент.
  
   Впрочем, поездка по САСШ, (когда вместо гордого имени страны местные аборигены предпочитают называть ее аббревиатурой), дала князю понять, что страна близится к духовному... если и не вырождению, то уж точно к ментальному упрощению (хотя термин 'опущение' подошел бы точнее). Но именно аббревиатура принесла Григорию Ф., помимо твердого 'алиби' для Балканских сыскарей и нюхачей, и чисто туристических развлечений, самые неожиданные откровения.
   Казалось бы, что могут знать дикие, оторванные от родных пальм и каннибальских пиршеств работяги-негры о Магии Ландии, Магии Земли, Магии Великого РH''HUB-CHURB'-а. Вот о Bugor tuber, eris, могут знать, разве что... Если с детства учили латынь. Только латынь они с детства ни фуя не учили. Однако, этот их модный нынче даже и среди белых (белых писателей-романистов, уж во всяком случае!), негростский 'Культ Вуду', навел его на неожиданные сопоставления. По мере изучения этого дикарского культа, внезапно обнаружилось, что их великий мертвец, le barone Samedi, барон Суббота, есть определенная великая могущественная сила. Злобная... мертвая... и, в то же время, следящая за миром живых. Поэтому даже самые великие шаманы культа Вуду, не называют себя иначе, как 'зомби', то есть, насколько стало понятно, не верят в реинкарнацию этого всемогущего и, по определению, питающегося страданиями неофитов, существа - барона Субботы. Удивительная аналогия с Магией T''TYR'RWE' и древними карстовыми проходами РH''HUB-CHURB'-а, пусть и упрощенная, для рабов и потомков рабов. Возможно ли, что в преданиях Африки, склонной к самым жестоким, кровавым обрядам, но не слишком − к великим землетрясениям − сохранилась память об Эпохе, когда шаманы могли черпать Силу прямо из тектонических разломов T''TYR'RWE' и РH''HUB-CHURB'-а!? Однако, князь решил считать для себя, что вудуизм есть лишь профанация преданий и мистического опыта настоящих африканских шаманов; Григорий Ф. же, вместо изучения Зулуленда (который наверняка скрывает больше мистических тайн, чем Новый Орлеан с Новым Йорком, вместе взятые), поспешил сюда, в Сараево, на зов Книги...
   Неожиданно и не к месту вспомнилась Москва - Сараево тоже стояло 'на холмах'; новенькие пяти-, чаще же - четырехэтажные дома с ресторанами на первых этажах напоминали новостройки района Таганки. Но в Москве небольшие улочки вокруг церкви на Таганке всё еще были мощены булыжником, брусчаткой. В этом городе с 'холма на холм' вели закатанные блестящим асфальтом улицы. И между кирпичных, штукатуренных под мрамор новыми домами, не возвышались воздушные церкви. Не найдешь летящих к облакам 'золотых куполов' - вместо православных храмов костелы колют небо серыми или голубыми иглами шпилей, мечети подпирают небосклон вычурными минаретами. И - витрины! Безусловно, витрины здесь были более разноголосыми, многоязычными. Но немецкая аккуратность давала знать о себя и тут: с упоминавшихся минаретов не вопили муэдзины. Очевидно, их призывы к молитвам все же шокировали бюргерскую добропорядочность. А может, дело в том, что в Австро-Венгрии нынче 'нет бога, кроме рейхсталлера' и поминать аллаха со всеми его девятьсот девяносто девятью именами негоже посему?'
  
   Трость в руках Унегерна недовольно стукнула об асфальт. Звук получился звонким, сильным, недовольным. Таможенники не удосужились узнать, что в трости скрывался клинок. Хотя этот клинок он и не собирался прятать; шпага - оружие бурша или джентльмена. Кто-то против? Вот пара мечей - странного вида, немного похожих на древнегреческие 'махейры', - да, эта пара клинков могла бы вызвать серьезные пересуды общества и даже активное неприятие полиции любой страны, но оба меча были надежно упрятаны Григорием в стенки вместительного чемодана. А с клинком в трости можно было просто прогуливаться по этому южно-европейскому городу, не к месту поминая Москву, поглядывая на тени далеких гор...
  
   Князь Унегерн с ротанговой тростью, странно не вязавшейся с твидовой двойкой, хмыкнул, разглядывая вывески на Музейной улице. Большинство на немецком языке, в готическом стиле. Говоря начистоту, он предпочел бы надписи на.. да хоть на ненецком! Или, лучше - глухоненецком языке. Читая очередное пятнадцатисложное слово на языке Гёте и Моцарта (чей праправнук, граф Бертольд, сейчас вершил политику Австро-Венгрии), князь скривил узкие породистые губы. Яро сверкнули пронзительно синие глаза на молодом лице без морщин, странно не вязавшимся своей свежестью с волосами, поигрывающими на свету ослепительно седыми прядями. Брезгливо встопорщились аккуратные усики, ведь князь немецким засильем откровенно остался недоволен.
  
   Была и еще одна причина. Разведка - боже ж ты мой. Сколько на Руси Святой их развелось! − разведывательная служба Его Императорского Величества Двора, еще пред отъездом в вояж сообщила князю, что в окружении нового канцлера, потомка Моцарта и 'лунной серенады', графа Бертольда, одним словом ─ там очень сильны пропрусские настроения. Григорий Филиппович и плевать бы хотел на эти 'пропрусские' настроения - кому нравится кошек разводить, кому блох, кому - прусаков, вообще, чем не девиз - 'Пропрусь!', если б не одно имя...
  
   Что поделать, и некоторые особо вредные насекомые получали в этом сказочном мире имена собственные. Итак, в окружении графа Бертольда был замечен Алоиз фон Штильман, давний знакомый российско поданного князя. И в этом конкретном индивидууме было неприятно не то, что он пруссак, а то, что Григорий знал - барон Алоиз является сильным и реально действующим магом. А все началось еще в 1908 году. В нелепом походе по реке Катанге... Не думайте. Это не Африка - это Сибирь, там, где считалось, что упал метеорит... да-да, там есть речка Катанга, во глубине сибирских.. этих.
  
   Это не могло не беспокоить, но, по крайней мере одно, князь Унегерн знал точно - барону-пруссаку до магического маг-гущества россиянина еще надобно до Антарктиды доплыть.
   А это, согласитесь, не близко... Вот только многого ли барон мог достигнуть за прошедшие годы собственным научением? Самое неприятное, если Алоиз фон Штильман узнал об идиотском поступке их третьего спутника по 'международной экспедиции к месту падения тунгусского метеорита' ─ придурок Джон Абрамович, которому тоже досталась тогда Капля их погубленного спутника из Австрии, сумел урвать себе две старинные Книги. Как он облапошил германца - точно известно не было, на расспросы казаков и Григория выбредший из тайги с мордой в синяках гордый фон-барон хранил молчание. Но теперь Книги проданы с аукциона глупцом, предпочетшим деньги Знанию и Силе, и вот есть все основания полагать, что одна из них - у кронпринца Фердинанда, и приближается сейчас вместе с ним к Сараево. Вторая же и вовсе, по данным разведи - теперь уже генштаба - выкрадена сербскими боевиками. На контакт, с которыми следовало выходить здесь же - в Сараево.
  
   Да, вокруг этого городишки, вокруг террористов, Фердинанда и магии Земли завертелось неожиданно много всего... Тем более, следовало изучить его, этот городок - внимательнее.
  
   Что ж, по окраинам барон Григорий уже походил, попутно намечая пути отступления. Чем глянется ему 'сердце города'?
  
   Здесь, в центре, рядом с четырех- и пятиэтажными домами вполне современной европейской постройки соседствовали мечети, турецкие лавки, бани, кофейни восточного вида. Они привлекли его пристальное внимание. Вот только... волны арабских надписей на витринах, наверное, чтобы позлить барона, дублировались немецкими пояснениями. 'Лучший кальян', 'Истинно турецкие бани, массаж и расслабление'. Изредка встречались и славянские слова, но, как в насмешку, написанные латинскими буквами, 'по-хорватски'. К примеру, один из ресторанов 'вопил' аршинными буквами рекламы: 'YKRA, BLINY, VODKA!!!'. Лапидарно, но конкретно и доходчиво.
  
   Князь Унегерн вновь неодобрительно качнул головой, но при этом его длинные, но тщательно уложенные 'крыльями' волосы со 'стальным' отливом нисколько не растрепались. 'А скоро ведь придется их подвязывать сзади, как тем испанцам древности перед боем, под шлем, или современным индейцам в тех же САСШ' - несколько раз оживилась не к месту мимолетная мысль. Григорий Филиппович еще раз огляделся и, не скрывая гримасы презрения, достал сигариллу и мундштук. Даже человек искушенный посчитал бы этот атрибут курильщика выточенным из слоновой кости, уважительно поднял бы бровь... и ошибся бы! Странному туристу подарили мундштук из бивня мамонта его поклонники, вернувшиеся из русского заполярья. Как-никак, именно он нашел средства финансировать, да еще снабжал идеями их отчаянную экспедицию. Впрочем, об этой авантюре он вспоминал не слишком охотно. Сейчас же Григорий Филиппович с привеликим трудом пытался насладиться урбанистическим видом древнего Сараево.
  
   Пожалуй, такой смеси Востока и Запада, длиннющих немецких слов (в большинстве - готическим шрифтом) рядом с турецкой и арабской вязью князь Григорий Ф. Унегерн еще не встречал. Возможно, лишь на окраинах Казани, где с начала века предприимчивые купчины начали возводить многоэтажные доходные дома рядом с опиумокурильнями, а университет для недостойных Москвы и Питера любителей познаний соседствовал с татарской мечетью.
  
   Но в этом городе, в Сараево, всем этническим и архитектурным многообразием правила немецкая организованность. Вместо доходных домов - отели и даже один музей, собственно и давший название главной улице, высоко поднятые пешеходные тротуары и по-европейски поблескивающий асфальт проезжей части. Хотя машин немного - больше карет. Впрочем, машины сюда можно было доставить только или через перевалы или морем, через Далмацию и Триест. Да и потом - за пределами города на них и не поездишь вовсе. Конечно же, асфальтовое шоссе до железнодорожной станции Илидже* имелось, но - где достать бедным жителям отнюдь не Золотого Сараево столько бензина? Да и с шоссе самому современному авто не съехать, по грунтовке местного качества тут же застрянешь.
   _______________________________________________________
   * Илидже - модный довоенный 'лечебный курорт' для венской знати в 15 километрах от Сараево (прим. М., 1938 г.)
  
  
   Но даже на набережной Милячки, где почти 'по-европейски' гуляли жены правоверных босняков (естественно, прикрывавшие лицо чем-то средним между паранджой и вуалью), а так же перекрещенные в католичество южные славяне, именуемые ныне кроатами или хорватами; даже там под лучами жаркого июньского солнца плавился австрийский асфальт, дымили бочки с мазутом. Набережная, совсем некстати, была поименована в лучших традициях немецких бюргеров: 'Аппель'. И в аристократических, красиво прилаженных к породистой формы голове барона ушах, уже навязла звучная короткая фраза, составленная, тем не менее, из слов четырех языков:
  
   'Делать променад по Аппелю Милячки', - очевидно, сие почиталось аборигенами за модное действо.* Одновременно и моцион, и развлечение. Вроде петергофских гуляний. И гуляли! И пили консервированную в бутылках минеральную воду - и католики, и мусульмане. Православные предпочли бы вино...
   ___________________________________________________________
   * А почему не лимонад по Аппелю? (З.1939 г.)
  
  
   Православных храмов, по крайней мере, в центре города, не было видно. А ведь австрийцы обосновались в этом краю не так уж давно! Однако, стервозники, успели снести множество церквей, простоявших все века турецкого господства. Турки заставляли иноверцев платить налоги, но церквей не рушили... разве что, раз в четверть века вырезали паству.
   Но князь Григорий Унегерн не собирался страдать из-за понесенного православием ущерба. Тем более, что и градоначальнику, бургомистру-мусульманину, потребовавшему называть его 'эфенди', он представился как 'Фредди Риксмэн, американский журналист'. Эфенди, кстати, ему поверил. Ничего удивительного - паспорт был сработан русским консулом в Вашингтоне. Григорий Филиппович и не искал православных храмов. Знал, что какие-то древние церквушки остались на окраинах. Сейчас и они его не интересовали. В центре же возвышались мечети времен османского владычества, и недавно, в конце прошлого века, когда хорватов взялись опекать австрийцы, возведенные венскими евреями католические костелы, и... совсем уж древние, времен венгерского короля Матяша Корвина (если не битв моравов с немцами), синагоги. Сейчас они пустовали, причем князь Унегерн был уверен: пустовали не оттого, что евреев вырезали злые мусульмане или нетерпимые православные, а лишь потому, что диаспора 'торгующего народа' перебралась в банки Вены и Парижа. Вообще, отношение к жидам в этих двух странах, считающихся хранительницами католического благочестия и клерикального папизма, умиляло. 'Не забыть предложить Его Императорскому величеству высылать еврейских экстремистов и заворовавшихся торговцев не в Сибирь, не за пресловутую черту былой оседлости даже, а прямиком в конторы Ротшильдов' - едва ли не подшучивая над собой, подумал кузен и близкий приятель престарелого министра двора Николая Второго, подыскивая взглядом пристойное заведение для послеполуденного кэйфа.
  
   Пусть перед его взглядом продолжал стоять мрачный куб синагоги на Музеум-штрассе, явно помнившей Европу еще до первого Крестового похода, но прогулку пора было завершать. За один день чужого города всё равно не понять. К тому же, дальнейшей слежки (вполне возможно, что его приняли за какого-то другого), он за собой так и не обнаружил. Тем более, что у князя-'журналиста' были сегодня и иные цели, помимо познавательных. Всех, не успевших сбежать в 'Великую Сербию' сербов выселили на окраины Сараево еще во время памятного визита австрийского императора Франца Иосифа, которого, между прочим, тогда охраняли около семисот агентов венской полиции, два полка гвардии и едва ли не бригада 'Ополчения Босны', из мусульман. Несмотря на депортацию сербов пятилетней давности, с нужными людьми Григорий Унегерн должен был встретиться всё же именно в центре.
   Зайдя в обнаруженную на углу Замковой турецкую пародию на европейский бар, и потребовав у невысоко толстого турка кальян, князь Унегерн раскрыл свой ежедневник и вновь принялся заполнять его закорючками стенографических обозначений собственного изобретения.
  
   'Где, как не в вечной мерзлоте могли лучше всего сохраниться и Артефакты, и даже Книги?! Со времен экспедиции Гроггуса прошло почти полвека, и если доставшаяся мне Авачинская Капля так и не покидала России - спасибо генералу Камчатки Завойко, то извлеченные из странного пробоя, вызванного тунгусским метеоритом Книги, которые 'мы' нашли - и американец успешно увез обе через Владивосток, а год назад выгодно продал, Книги эти позже приобрели агенты Франца-Фердинанда, тогда еще не 'крон', но просто принца. Принца, прославившегося уже и в те годы, впрочем, страстью к древним редкостям. А чего стоит его брак с графиней Хотек, праправнучкой знаменитых пражских алхимиков со Златой Улицы! Что же, теперь Франц-Фердинанд с супругой ожидаются в Сараево - наследник Австро-Венгрии не может пропустить самых важных военных маневров года, да еще на границе с Сербией. (Интересно, что австрияки назначили свои маневры в канун дня святого Витта, в юбилей битвы на Косовом поле: сербы, а так же будущие 'хорваты' и будущие же 'босняки' в их числе, проиграли сражение, но Милош Обилич 'подправил' финал битвы, убив под занавес султана - а не он ли первый балканский террорист!?). Привезет ли эрцгерцог с собой Книги, Обе Книги? Если отбросить культивируемый тупой (а может - слишком хитрой?) английской прессой образ глуповатого толстяка в короне, то Франц-Фердинанд - известный музеоман, умница, фанатичный охотник за древними диковинками, все же не внушает мне такого опасения, как его супруга. Аналитический, но приземленный, практичный ум Франца-Фердинанда не слишком-то поможет ему в расшифровке Книг без осмысления Древнего Знания. А вот если он подарил хотя бы одну из двух книг супруге (что явилось бы естественным жестом не только любящего мужа, но и 'соратника' по овладению Древними Знаниями), тогда дело приобретет серьезный оборот. Опасный. Мало того, что графиня Хотек - славянка, почти чешка, то есть, представительница нации с богатейшим духовным наследием, так за ней стоит еще и Реальный Опыт пяти веков практического чернокнижия, опыт её предков - знаменитых чернокнижников со Златой улицы в Праге. Не поэтому ли принципу Франц-Фердинанд в своё время так странно выбрал себе жену, игнорируя активное противодействие не только придворной камарильи Вены, но и самого престарелого (вельми престарелого!!!) дядюшки-императора? Нет, этот союз - эрцгерцога с его неограниченными финансовыми и властными резервами и, - будем предполагать наихудшее, - практикующей чернокнижницы, владелицы (наверняка!!!) записей своих предков-колдунов, союз этот опасен чрезвычайно!!! Пусть тех пражских колдунов тогда и называли просто 'аль-химиками'. Кстати, в незапамятные времена в древних Бексидах, Карпатах скорее всего случались пробои Глубинных знаний при стародавних землетрясениях, так что могли остаться не только летописи. Тайные летописи, но и.. 'Книги Западных Карпат?' Иначе откуда - алхимики со Златой улицы, големы, трансильванские легенды...
  
   Но обо всем этом можно будет разузнать потом.
  
   Пока же стоит держать ушки на макушке и не притуплять интуицию - ни алкоголем, ни чрезмерным 'умствованием', - князь Унегерн давно убедился, что 'разум', включаясь, подавляет все прочие инстинкты, которые чудодеям куда как полезны! А интуиция нужна была - особенно магическая, питающаяся силой Капель, для того чтобы обнаружить вовремя барона фон Штильмана. Если к потомственной колдунье графине Хотек и умнице и аналитику Фердинанду подберется Реально Дееспособный и Наловчившийся в своем Мастерстве, пусть и слабее Унегерна, Колдун (в этом Григорий был уверен), дражайший спутник по Тунгусии Алоиз, то противостаять Эдакой троице будет неимоверно сложно.
  
   Григорий Филиппович был уверен, что именно с целью войти в доверие к австрийскому кронпринцу и его супруге фон Штильман и был 'подброшен' в Босню.
  
   Однако в Сараево сего конкурента пока не было, это Унегерн воистину Ощущал кожей, поскольку таинственные письмена на ней изрядно ему помогали. Но такие же - или немного другие - письмена наверняка имелись и у Алоиза фон Штильман, о чем Григорию Филипповичу было доподлинно неизвестно. Другое дело - насколько немчонок смог качественно расшифровать их. Если же пруссак упитал их, так же как Григорий, то при поддержке реальной колдуньи схватка могла пройти практически на равных!
   Григорий улыбнулся: о чем он думает! О колдунах и колдуньях! И так же естественно, как добрые горожане - о чашке хорошего кофе. Но им не понять... точнее - поправил себя барон, ─ пока не понять: до тех пор пока часть города не будет разрушена до основания.
  
   По счастью, одну из Трех Книг каким-то чудом раздобыли волонтеры Черняева. Теперь её след якобы затерялся в Белграде, но так ли это? Спасибо Н. Г. за след! Тайные общества типа 'Уединенье или смерть' уже тогда были невидимы, но сильны. Сегодняшняя встреча будет способна решить многое. Как бы то ни было, хорошо, что к Францу-Фердинанду не попали все три книги сразу. Такой опытный в шифровании, такой свыкшийся с древними загадками собиратель редкостей как нынешний кронпринц, мог бы их и расшифровать. Исключительно, правда, при помощи супруги. У князя Унегерна имелись серьезные подозрения и опасения, что Книги нельзя держать вместе. Каждая - своеобразный ключ к другой. И если бы человек с прагматическим (одновременно не боящимся мистики!) складом ума смог бы расшифровать иероглифы, то не иначе, как во всех трех книгах сразу. И такой человек стал бы, самое меньшее, сильным и реально действующим Магом Мирового Господства - что там негритянскому 'барону Самди'!!! Но, вероятнее, в такого исследователя проник бы дух Первобытной, стихийной магии РH''HUB-CHURB'-а - нутра планеты, о чем страшно даже подумать. И не в этом ли секрет жестокой, изуверской и таинственной гибели прежнего кронпринца, эрцгерцога Рудольфа, оскопившего себя и повесившегося после всего... !?
  
   Ведь, какое-то время, не исключено, все Три Книги могли находиться рядом друг с другом, в той же Вене или в охотничьем замке Рудольфа... А теперь, помимо пражской ведьмы-жены, где-то тут, в Сараево, к Фердинанду подбирался и прусский барон. Вот уж кто мог бы - при помощи Капли и письмен на коже - быстро понять текст.. И использовать его. Но прусский барон сделал бы это - Григорий был уверен - вовсе не ради австрийского эрцгерцога.
  
  
   Князь сидел, нога на ногу, вспоминая не только давнее знакомство с Алоизом фон Штильманом на Траннсибе, интереснейшую поездку по Штатам. Любопытное и полезное знакомство с профессором Дж. Гемеллом Ангелом (или 'Эйнджелом', что поделать, если инглиши и американы способны исковеркать самые святые слова. Впрочем, чего и ждать от стран, на языке которых Церковь называют 'Черч'(!!), а Бога - 'Гад'(!!!)). Тот профессор заинтересовал Унегерна и подтолкнул на поиски артефактов, на изучение их влияния на людей с творческой натурой. Да уж, тот ученый муж, несмотря на возраст, оказался по духу подобен бульдогу: он вцепится в исследование (князю показалось, что у него даже зубы лязгнули!), и от исследования профессора было не оттащить. Григорий Ф. был крайне заинтересован итоговыми результатами работы профессора. Удивительно, но тщедушного уже вида старичок оказался способен на большое исследование. А затем посещение Франции и знакомство с художником Ардуа Банно на Парижской выставке...
  
   Пара бородатых мусульман в другом конце кафе, не скрываясь, меланхолично пожирала сладкие лепешки из покрытого медом и глазурью гашиша, невесть как забредший в кафе англичанин громко требовал 'зе ти, тшай к пяти тщасам, а пока - черный-черный кофр', путая кофе с чемоданом; но все это было в порядке вещей. Как и впадающие в транс любители гашиша. Будни пробуждающейся Великой Босны. Князь только хмыкнул, дерзко оглядев помещение.
  
   Всё было нормально, и ему начинало нравиться эдак вот убивать время: с приятствием, но не без пользы. Кальян бурлил, бурчал о чем-то своем, но Григорий Унегерн, вдыхая ароматный дым, полоща этим дымом нёбо и с артистичной скоростью продолжая покрывать бумагу ежедневника одному ему понятными загогулинами, все же успел заметить странную фигуру: еще одного 'официанта', появившегося из темных глубин восточного 'кафе'... 'А ведь ты какой-то не такой, - подумал Унгергн, - ты на турка не похож, это, братку, явно ложь!'. И всё ж вернулся к своему дневнику, слишком важная мысль неожиданно посетила его, чрезмерно значительная, чтоб не занести её на бумагу, позволить вновь заплутать в извилинах мозга... Или откуда она еще взялась...
  
  
   А князь Унегерн, сидя в турецком кафе 26.07.14., около четырех дня, писал следующее:
   '...помимо экстатической надежды Их Императорских величеств, особенно царицы, что Книги Культа Земной магии помогут излечить наследника от малокровия, существуют более веские причины вернуть все три известные на этот день Книги Культа в именно Россию. К слову, ажитация Их И.В. представляется мне сомнительной: во-первых, первобытные стихийные силы никогда не творили добра, не взимая стократной платы кровью. Во-вторых, неловко и соромно даже как-то представить, каким образом будет использовать хитрый сибирский 'боробо-да', Распутин, Книги мистического, абсолютно чуждого ему культа. С ним, кстати надо решать - закопать на фуй, хотя истинные причины серьезнее. Главная из них - явно не случайно, все Три Книги, как и большинство Серьезных Артефактов изначально были обнаружены на территории Империи, а, не считая Капли, найденной Завойко на Камчатке - и тех капель, которыми одарила их сопка в тунгусии, вовсе на территории севера древней Руси, в мерзлоте легендарной Мангазеи Древнего Новгорода. Да и камчатский артефакт - может, еще Дежнев, вел по Капле, как по компасу, по 'маточке', свои корабли. Не лишена веса и та причина, что именно Россия, а не впавшие в поклонение Золотому тельцу страны западной формации, не Великий Спящий, Китай, нет, сегодня именно в нашей стране отмечается наибольший рост бытия духовного. А соприкасаться с Талисманами Первобытной естетственной магшии земного нутра, тем паче - пытаться Расшифровать Книги Подземного Знания Записи Его Культа способны лишь люди, укрепленные духовно, со светлым и поддерживаемым внутренними резервами души разумом. (К глубочайшему несчастью, супруга Франц-Фердинанда, чешская графиня Хотек, не исключал Унегерн, из таких людей, столь редко, но всё же встречающихся и среди германизированных 'западных славян'). Сколько злосчастных безумцев появилось в тех же САСШ, стоило им лишь ощутить действие - не самых сильных - амулетов! Следующую фразу князь выбелил особо: ''Боюсь, то же произойдет сегодня и в любой другой стране мира, кроме России, с любым другим человеком, не взращенном на духовной культуре нашей империи...''
  
   Ему давно не писалось так легко и приятно! И тут-то новый 'половой', неожиданно возникший из мрака турецкого кафе, определенно потребовал к себе внимания. Возможно, через него вышли с князем на контакт?
  
   Григорий Ф. отложил дневник. А вот стальное перо, на случай провокации, зажал между средним и указательным пальцами, уперев деревянный конец 'вечной' ручки в ладонь. Если что, она станет первым его оружием, а одноглазого (после удара пишущим пером) можно будет не опасаться. Или, если на него вышел профессионал, использовать трость. Клинок из неё в людном месте вытягивать не желательно, но... пусть это будет его третьим оружием.
  
   Князь Унегерн быстро, но тщательно, оценил взглядом нового прислужника. Этот слуга кальяна и кофе ничем не напоминал толстенько чернявого хозяина кафе, он вообще не походил на турка... И еще меньше - на подавальщика из турецкого кафе. Чего стоил один его ответный взгляд - взгляд убийцы, не привыкшего марать руки по пустякам.
  
   - Княсь, я буду называть вас так, - сказал ему на сербском человек с жесткими глазами, (впрочем, кофе он Григорию все же поднес), навис над столиком с маленькой чашечкой и столь же миниатюрной сахарницей на напоминающем древний рыцарский щит бронзовом подносе.
  
   - Не борзо разумею србскiй! - пожал плечами Григорий Унегерн.
  
   Очевидно, на встречу пришел один из тех, с кем ему и советовал связаться Н. Г., но в кафе были и другие посетители. И сам официант отнюдь не выглядел ни 'турецким половым', ни книжным червем, скорей, у него были и взгляд, и походка атлета, опытного воина. И 'щит' (пусть - поднос в виде щита) в его руках выглядел более уместно, чем кофе и сахарница. Григорий Филиппович перехватил оценивающий взгляд собеседника.
  
   - Пусть так, друже, - почти на чистом русском продолжил 'официант', - но это вы хотели узнать о судьбе того, чего уже нет теперь у эрцгерцога.
  
   Ага! По сути, это было утверждение, не вопрос. Князь Унегерн еще раз поблагодарил про себя российского посланника в Белграде, Николая Гартвига, 'Н.Г.' - в его дневниках, который и вывел его на этих людей. Похоже, сказал себе Григорий, на одну Книгу я выйду без излишних сложностей и проблем.
  
   (Пройдет совсем немного времени, и Григорий Филиппович увидит в простом зеркальце 'Птиц Крови', терзающих Гартвига, и поймет - тот погиб. Это случится вскоре после дня Святого Витта)
  
   - Да, мне было бы любопытно, - согласился князь Унегерн.
  
   - Живео Сербия! Белград сказал, что вам можно доверять... Мы же, если честно, понимаем, что Манускрипт очень ценен, но вот в чем его ценность, нам не постичь, друже. Однако, мы не собираемся с ним расставаться, хотя...
  
   - Что, 'хотя'...?
  
   - Единственное, что можно понять, так это то, что Книга дарует силу... - еще тише, но вполне членораздельно, произнес официант, перейдя на подобие свистящего шепота, - но эта сила опасна, так как она не поддается контролю... Однако, здесь не место для научного диспута, друже. Ты можешь звать меня допуковник*. Когда подходил сюда, видел синагогу на углу Музейной? Хорошо. Тогда подойди к ней со стороны дворов минут через двадцать.
  
  
   __________________________________________________________* Допуковник (серб.) - подполковник или майор в армии Сербии до 1914 года. Позже звание майора стало звучать 'бойник', а 'пуковники' и 'допуковники' остались полковниками и подполковниками. (прим. З., 1938 год.)
  
   - Меня будут там ждать? - спросил Унегерн и тут же понял, что недостаточно правильно задал вопрос; собравшись с мыслями, он переспросил, - мне нужно будет как-то себя обозначить?
   - Обозначить? Чем?
   - Я должен буду как-то представиться? - еще более четко сформулировал Унегерн.
   - А, пароль... Лозунг: 'Видовдан'*, отзыв - 'Обилич', - и, поставив чашку кофе с сахарницей на стол перед бароном, фиктивный официант вновь исчез в темноте служебных помещений заведения вместе со своим высоким воинским чином. Вскоре оттуда вновь выглянул толстенький турок.
  
   ________________________________________________
   * 'Видовдан' - день Св. Витта, 28.о6. (прим. З. 1938 г.)
  
  
  
   Но князь Унегерн был не в силах обращать внимание еще и на него. С уходом 'официанта', он, с близким к панике удивлением, обнаружил, что его сердце бьется Двойным Ритмом. Что могло обозначать только одно: Капля, как Григорий Филиппович называл свой артефакт из твердого, черного, нетающего и неплавкого льда, привезенного полвека назад с Камчатки Генерал-губернатором Антоном Завойко, пробудилась и пульсирует. И в ритм с ней бьется Вторая, найденная в районе тунгусского феномена! А это, в свою очередь, позволяло питать твердую уверенность: некий предмет, некий родственный Каплям артефакт оставил отпечаток в недавнем собеседнике Унегерна, а тот, во время разговора, невольно наполнил этим отпечатком пространство вокруг столика князя.
  
   Таким талисманом вполне могла быть Книга, которую он давно искал. Мерзлота сохраняла не только древнейшие предметы и таинственные статуэтки, такие, как изображение неведомого бога на плоском отполированном камне, найденном у гренландских поселенцев, но и позволяла этим предметам сберечь свои мистические свойства. 'Добраться бы до Камчатки, а там пройти до Ледовитого океана, - вздохнул Унегерн, - вечная мерзлота хранит не только мамонтов, но и безумные тайны...'.
   Сперва, однако, надо было добраться хотя бы до задних дворов синагоги. 'Не до Арктики нынче! Пусть в этой Арктике барон Врангель, троюродный племянник, между льдин пропихивается!' - Незаметно для посторонних перекрестив пуп, Григорий Ф. вышел на улицу, на приступ покинутой синагоги.
  
  
  
   17. СИНАГОГА
  
  
   Когда Унегерн подошел к мрачному кубу здания, сиреневый сумрак, характерный для гор Южной Европы, уже обозначил приближение звездной ночи. Теперь ему мерещилось, что весь мир вокруг медленно закручивается, накрываясь не просто звездной, а астрально наполненной ночью.
   Если с фасада, вдоль Музеум-штрассе росли пышные каштаны, то во внутренних двориках была на удивление чахлая растительность. Строго говоря, небольшую 'служебную' дверь синагоги оплетало некое подобие чем-то переболевшего и увядшего плюща, поэтому забранное толстыми железными прутьями окошечко в этой железной двери было видно издалека. Если строению - правильной формы глыбе - из тяжких блоков мрамора и песчаника, могло быть более пятисот лет, то решетка на двери появилась совсем недавно.
  
   Собственный стук показался Григорию Ф. каким-то манерным и робким, словно кашель гимназиста на экзамене, и, разозлившись на себя самого, Унегерн, возможно, громче, чем следовало бы, заявил закрытой двери:
  
   - Видовдан!
  
   - Обилич! - то ли отозвался, то ли представился жутким загробным шепотом невидимый самозванец, а затем с кладбищенским скрипом затворил заслонку на зарешеченном окошке и принялся громыхать дверными засовами.
  
   Безусловный самозванец, подтвердил сам себе Унегерн, еще по урокам истории в гимназии помня, что Милош Обилич погиб там же, на Косовом Поле, сразу после теракта, который и организовал. В то, что перед ним, - зомби, явивший себя миру на манер реинкарнации барона Самди, он не поверил.
   Дверь в синагогу отворилась со скрежетом духовным, и князь, резво войдя, отстранил, двинувшись внутрь здания, впустившего его молодого и щуплого 'привратника'. Такого можно было переломить, как соломинку, оттого эта соломинка и прячется за скрипучей непроломной дверью.... Парень держал руку в кармане брюк, явно крепко сжимая некий железный предмет, пахнущий оружейной смазкой, и Унегерн понял: пусть 'Обиличи' в синагоге и самозваные, но террористы - вполне реальные. Револьверы, как он успел заметить в свете керосиновых ламп, когда прошел по узкому коридору до освещенной комнаты, были у всех здесь собравшихся. Кроме него самого.
  
   Очевидно, официант-допуковник (если не кто-либо еще более высокий чином) собрал в синагоге сербов, готовых повторить деяние Обилича. Только вот кто станет их мишенью? Неужто - Франц-Фердинанд?! Так ведь и до войны недалеко доиграться, детки стоеросовые... Но - вновь ощутив, как, всё сильнее, заходиться Двойным Ритмом сердце, Унегерн уже не мог думать о такой мелочи, как Европейская война. Столкновения враждующих группировок, жаждущих денег и территорий для оккупации, происходили уже неоднократно. Новое противостояние, способное дорости до состояния войны, могло произойти и в 1912-ом году, после рейда немецкой подводной лодки во французское Марокко. Князь Унегерн уже тогда, без тени сомнения, предсказывал возможность начала крупномасштабного конфликта, а то и очередной мировой войны. Что ж, если конфликт не разродится и в этом году, он плакать не будет. Все равно войны не миновать, потому что ее жаждут слишком многие.
  
   Но как же бьется сердце...
  
   Сердце? И сердце тоже, но, по существу, это пульсация Капли, почувствовавшей Старшую Сестру, почувствовавшей, что Книга здесь.
  
   Вот и допуковник здесь... и не такой уж он дурак, как можно было бы подумать. Он понял, что даже если Книгу не прочитать, Ею можно напитать, насытить до безжалостной одури, напичкать Силой Разрушения и Жаждой Убийства потенциальных новичков-террористов. Всего-то и требуется - оставлять их, ночь за ночью, выдерживать зловещие эманации Книги T''TYR'RWE' и РH'HUB-CHURB'-а.
  
   То, что террористы, не в пример профессионалу − допуковнику, являлись дилетантами, определялось по множеству деталей, по явным и неявным признакам. Никто из четверых не был в оптимальной физической форме, все четверо чересчур нервничали, что не могло не внушать опасений Григорию Ф. За свою насыщенную кровавыми событиями жизнь князь Унегерн встречался со множеством серьезных убийц (в том числе, охотившихся и за его бренной оболочкой), но опытный человек не столь опасен, как вооруженный любитель. Даже если его оружие и не направлено на вас, черт знает, что может произойти, если этого любителя настигнет нервный кризис или духовное перерождение, модное со времен романа о 'братьях Карабасовых'.
  
   Но здесь, внутри переоборудованного во временный боевой штаб, еврейского молельного дома, пока что все оружие, вероятней всего, револьверы, отягчало не руки, но карманы брюк и пиджаков. Одеты, к слову, молодые боевики были с претензией на авантажность. А вот пастух этого стада, верней, вожак стаи, вырядился профессионально: неброская полувоенная одежда, модная среди босняков кепка блином... Как положено профи, допуковник появился из менее освещенного угла, оттуда, где каким-то чудом сохранились преклонного (в несколько веков!) возраста 'абузы', еврейские разукрашенные держатели для свитков Торы. На взгляд Унегерна, кроме этих пустых (давно опустевших!) хранилищ Пятикнижия, ничего внутри здания не напоминало о поклонении Адонаю*. А князь бывал, бывал в синагогах - убогих российских, шикарных (что странно для истинно верующих иудеев) в Нью-Орлеане.... Сейчас, впрочем, ему было не до вдумчивого разглядывания интерьера. Пульс усиливался, угрожая, почти подчиняя... И вместе с тем, князю на миг показалось, что стены древнейшей в этой часть Европы синагоги начали излучать некую защитную эманацию, явно протестуя против Предметов чуждого Культа.
  
  
   __________________________________________________________
   * Адонай (др.-евр. - господа мои: форма т. н. уважительного множественного числа, в смысле 'мой господь'), обозначение бога в Ветхом завете (прим. З. 1938 г.)
  
  
  
   Григорий Ф. Унегерн успел заметить, что узкие, похожие на бойницы окна (а каким еще быть им, если зданию - всяко больше полутысячи лет, если не вся тысяча!?) закрыты самодельными ставнями, скорей, даже щитами из грубо сколоченных досок. Но затем, игнорируя 'пламенную молодежь', Унегерн сосредоточил остатки внимания на их шефе:
  
   - Допуковник? - господи, как хрипло звучит голос... Как сложно держать себя в руках, если и сердце, и Капля, с двух сторон, изнутри и снаружи, кажется, бьются в грудную клетку. Стучат по ребрам, как безумные молоты - по чудовищно большому и уродливому ксилофону. Костяному ксилофону.
  
   - Князь? Мы ждали вас. Желаете узнать о свойствах манускрипта от нас, или сразу на него взглянете? Вас ведь предупредили, что не в нашей власти отдать его вам? Вы можете только попытаться его скопировать, бумага и ручки заготовлены. Однако... пожалуй... я бы не советовал вам пытаться копировать этот... текст, знаете ли!.. - начал-то свою речь лидер боевиков бодро, но в конце явно почувствовал себя, как запоровший свой спич оратор. И Унегерн понял, почему он размямлился и сбился. Допуковник и сам объяснил это каким-то чужим для себя и для остальных голосом, ведь даже 'влюбленные' в него молодые террористы покосились на него. - Если эти иероглифы вообще имеют какое-то отношение к тексту, который возможно ли озвучить вслух... - хрипло пояснил он.
  
   Фраза эта донеслась до Григория Унегерна откуда-то издалека, потому что он не обращал никакого внимания на окружающих. Он лишь чудовищным усилием воли сдерживал желания... нет, не свои, он сдерживал желания, а проснувшейся Капли. Хотя, возможно, что и желания Самой Книги, которую он наконец-то увидел.
  
   "Растерзать!!! Отобрать!!! ВЫДРАТЬ ВМЕСТЕ С ГОРЛОМ!!"
  
   Князь Унегерн глубоко вздохнул, с превеликим трудом сдерживая себя. Он чувствовал, как затылок покрывается каплями холодного пота, отгоняя навеваемые коварными артефактами мысли. К подобному необузданному и дикому воздействию на мозг он, в принципе, был готов, но не ожидал, что сблизившись, оказавшись одна возле другой, Капля и Книга настолько усилятся в воздействии на него, так приумножат мощь влияния на человеческую психику. Влияние нечеловеческого, но подчиняющего рассудок, Древнего Безумия, которое, Унегерн, для себя, определял как 'наваждение Снов РH''HUB-CHURB' -а, иначе - Магического Сердца Земли'.
  
   - Будьте осторожней, князь, когда останетесь наедине с манускриптом. У нас в командирне* уже случились два эксцесса...
  
  
  
   ______________________________________________________________
   * Командирня (серб.) - штаб (прим. З. 1938 г.)
  
  
   Но Унегерн уже не слушал предупреждений таинственного главаря сербских юношей.
  
  
   КНИГА! КНИГА!! КНИГА-А-А!!!
  
   Ничего другого ему в этой, да и в последующих жизнях, было не надо!!!
  
   В нормальной, да что там, даже в экстремальной обстановке, но не находясь под прямым воздействием двух мощнейших артефактов, князь Унегерн наверняка услышал бы щелчки взводимых курков. Но сейчас он не слышал ничего, кроме грохота до безумия исполинского, циклопического ксилофона... или даже боя тамтамов. Его пальцы ласкали кожу на досках (досках или костяных пластинах?) древнего переплета. Книга наконец-то лежала перед ним, где, на чем, кто положил, - Григорий ничего не желал знать. Он только чувствовал биение Капли о сердце или в сердце; он слышал, как этот ритм отдается грохотом в ушах, но видел и ощущал только неимоверно Древний переплет Книги перед глазами.. Еще не открывая её, Григорий Григорьевич был уверен - перед ним именно то, что он так долго искал! Последней мыслью князя было:
  
   'А если бы я ходил не с двумя каплями, да еще не нанизал остальные, и не надел бы, как ожерелье, несомненно сейчас бы погиб. Аа-ууу!!! А может я как раз и погибай-ууу??!!'
  
   ...Четверо юных боевиков давно достали револьверы, те самые, что Унегерн заметил в карманах их маскировочных 'мирных' одежд. Лицами неоперившиеся террористы были бледны, локти у всех четверых дрожали так, что запястья не могли удержать почти трехкилограммовые револьверы. Только таинственный допуковник держал нож в правой и револьвер в левой руке без видимого волнения. К тому же он успевал контролировать и своих зеленых (а у двоих или троих из 'его' четверки лица теперь уже действительно позеленели) подопечных.
  
   - Не стрелять без приказа! - не боясь, что русский князь Унегерн с документами американского журналиста Фредди Риксмена его услышит, в голос, но контролируя интонацию, произнес главарь сербов, - кто посмеет выстрелить раньше, чем это станет необходимо, тот не достоин звания члена организации.
  
   - Но если этот господин сойдет с ума, как Драган Буевич!? - едва ли не взвизгнул один из террористов, - если, как Драган, он на нас бросится, я выстрелю!!!
  
   - Не успеешь, - ствол револьвера в руке сербского подполковника уткнулся молодому парню в затылок, - Если ты поведешь себя как истеричная курсистка, я лично досрочно исключу тебя из организации мужчин. Прямо на полу этой жидовской молельни. Все спокойно наблюдаем... Дьяволова печь! Если это зрелище приводит вас к истерике так легко, то как же вы будете держаться, если со всех сторон на вас ринутся австрийские агенты!? А ведь этот господин даже не вооружен!
  
   Допуковник лгал, и знал об этом - слишком много он повидал тростей в которые можно спрятать не только шпагу без гарды, но даже и обрез штуцера с соответственно обработанным прикладом. Впрочем, он не сомневался, что у странного русского - именно клинок. Но был уверен, что даже если гость тайной командирни в этой синагоге поддастся наваждению манускрипта, о своем оружии он позабудет. Не пытаясь с некоторых пор перевести Книгу, командир боевиков многократно использовал её не только для 'накачки' Силой Разрушения, как называл он эманации Силы Зла, так и витающие вокруг даже закрытой Книги, но и для проверки психической устойчивости членов организации. Стоило распахнуть переплет, и людей начинало ломать и корежить. И выдерживали немногие.... Хотя, этот русский путешественник, вероятно, способен найти в себе силы. Мальцов же из засланной в Сараево группы лидер испытанию раскрытой Книгой не подвергал. Они были нужны ему именно такими, какие есть сейчас: нервными, восторженными. Впрочем, Силой Манускрипта он парней исподволь накачивал.
  
   - Драган был безоружен, но вырвал кадык Георгию и успел выдавить глаза Джуре, да еще искусал Бойко... - послышался нервный шепот еще одного молодого террориста.
  
   Допуковник нахмурился: если паника охватит всех парней, больше чем троих он не остановит. Вовремя не остановит. А русского следовало беречь. Но беречь нужно было и юношей, и манускрипт.
  
   Русский внезапно задергался, всем своим мощным телом навалился на козлы с положенной сверху столешницей, на которой лежала уже раскрытая им книга. О, кишки демонов! У Драгана Буевича, о котором вспоминали парни, приступ яростного безумия начался приблизительно так же! И, естественно, револьверы в руках парней дернулись. С разной степенью уверенности захватили цель. Он сам учил стрелять их в тире Белградского конака*! Впрочем, выход был. - Выстрелить раньше этих юнцов он всегда успеет.
  
  
  
   __________________________________________________________________
   * Конак (серб) - это значит не 'коньяк', а то место, где его иногда пьют. То есть 'Дворец', 'резиденция', в буквальном переводе. (прим. З., 1938 г.)
  
  
  
   И сможет пулей выбить манускрипт из рук русского, если тот взбесится. Так будет эффективней. 'Минимализация потерь', как учил их преподаватель в академии генерального штаба России, которую подполковник в свое время закончил.
  
   Ах, чертов пес!! 'выбить пулей!?' - Да как бы не так! Допуковник внезапно вспомнил своего павшего согражданина, бойника Ивана Лазоревича. И крепче сжал револьвер, целясь уже в затылок беснующегося, погибающего русского путешественника. Однако, тот был крепок...
  
   Князь Григорий Унегерн не видел направленных на него стволов. Не слышал тревожных воплей
   Не примитивный грохот, не банальный 'бум-бум!!!', а словно бы извлекаемая из чудовищных барабанов, звучала первобытная, дикая музыка:
  
  
   'AK'KYT-PO'!!! AK'KYT-PА'!!! AK'KYT-PO'!!! AK'KYT-PА'!!!'
  
   И Григорию внезапно привиделись девственные тропические джунгли, рухнувшие стволы, по которым какой-то невидимый гигант в бешенстве лупит громадной... киянкой? Клыком мамонта? Самим мамонтом? Контрапункт мелодии дробил череп, подбираясь к мякоти дрожащего, ощущающего себя беззащитным, человеческого мозга и грубо насиловал эту мякоть, свирепо подчинял:
  
   'AK'KYT-PO'!!! AK'KYT-PА'!!! AK'KYT-PO'!!! AK'KYT-PА'!!!'
  
   И потомственный дворянин, князь Григорий Унегерн, человек, которого даже на позициях англо-бурской войны называли не иначе, как 'Русский Стальной Дух' (при осаде Кимберли князь с помощью самодельной ваги столкнул с горы вниз, на позиции англичан их же неразорвавшийся снаряд), сейчас был беспомощен. Он чувствовал, что не способен найти в себе достаточно сил, чтобы противопоставить их этому Зову:
   'AK'KYT-PO'!!! AK'KYT-PА'!!! AK'KYT-PO'!!! AK'KYT-PА'!!!'
  
   Дикий контрапункт рвал мозг, извилины не выдерживали ужасающего, нечеловеческого грохота....
   Чудовищным Григорию Ф. казалось ощущение, что его сердце прямо-таки рвется из груди, - и прямо на страницы Книги. С омерзительным ужасом он рассматривал древние, как мир (возможно, древнее самого мира!?) страницы с иероглифами, вот-вот ожидая увидеть, как на них безродно шмякнется его грязное от крови, трепещущее сердце с обрывками артерий, вен, жил, мозга.
  
   Ннет!!! Только не сердца! Ведь Капли возле него! Вот что стремилось воссоединиться с Кнigoj!!! Князь потащил из-под рубашки гайтан, но заключенной в Книге невероятной Силе этого показалось недостаточно.
  
   С этого мгновенья - когда б он мог видеть себя со стороны! - надворный советник князь Унегерн стал больше всего похож на умственно больного, неистового больного. Или даже на помешанного... причем, буйно помешанного дикаря из самого отсталого племени с исступленными первобытными нравами.
   К счастью, князь потерял на время возможность наблюдать - или хотя бы оценивать свои действия со стороны. Потому и не успел испугаться. Сейчас в его сердце не было места ни страху, ни доводам рассудка, ни желаниям, кроме одного - с Каплей на оголенном теле слиться с обнаженными страницами Книги.
  
   Его превращение в неведомое, дикое создание наблюдали четверо с револьверами. Да и их начальник впервые позволил тени озабоченности подчеркнуть морщины усталости на благородном лице потайного убийцы.
  
   А Григорий, уже ни о чем не думая, начал срывать с себя 'маскировочный' твидовый пиджак (изделие американских портных поползло под его стальными пальцами по швам), затем с его торса белыми клочьями слетела манишка, клочьями разлетелась нижняя рубаха...
  
   Сам глава сербских боевиков смотрел на таинственного русского (таинственного, потому что его рекомендации оказалось невозможным проверить... осталось поверить другу Организации Н.Г. на слово) со все возрастающим волнением. Было известно, что влиятельный русский путешественник пожелает за любые деньги приобрести Манускрипт, чего 'Великая Србия' допустить не могла, даже нуждаясь в финансовой поддержке. Но допуковник знал так же, что, получив отказ, русский обязательно захочет скопировать рукопись. Это и заставляло матерого и опытного террориста нервничать: он помнил кем (но, скорее - чем!?) стал за миг до смерти архивариус, возжелавший сделать копию для Любляны.
  
   Едва открыв Манускрипт, чуть прикоснувшись к загадочным письменам пальцами, почтеннейший ученый взвыл и набросился на находившихся на тот роковой момент молодых гвардейских офицеров. Старик, зубами и локтями, успел убить троих мощных гвардейцев, прежде чем все пули из барабана револьвера подполковника не остановили эту внезапную машину убийства. Правда, первые выстрелы допуковник давал по конечностям, желая сохранить любомудра для науки, но предпоследняя попала в сердце. И сам стрелок обоснованно подозревал, что окончательно остановила книжника не она, а последняя, расплескавшая тому мозги.
  
   Он считал себя привычным ко всему, этот глава сербской национальной боевой организации, но и его глаза удивленно расширились при виде обнаженного, с рельефно покатывающимися под кожей атлетическими мускулами торса 'русского туриста'. И вовсе чуть не повылезали из орбит, когда ему помстилось, что длинные, до плеч, волосы руснака, Вдруг Вздыбилились Во Всю Свою Длину, едва ли не до потолка синагоги. И притом, что допуковник был образованным человеком, изучал, в числе прочих смертоубийственных наук, и медицину с физиологией и знал: стать дыбом могут только короткие волосы.
   'Такому лосю стрелять сразу в голову... Но если кровь попадет на бесовские страницы!?' - едва сохраняя самообладание, подумал он.
  
   И в этот миг их гость взвыл - не тоскливым волчьим воем, а ужасным, торжествующим ревом терзающего свежую плоть медведя, если не тигра... И... И рухнул на первые страницы, притираясь к ним обнаженной грудью.
  
   Такого серб еще не видел: письмена на книге внезапно ярчайше, слепящие Полыхнули, им в ответ так же ярко, но столь же холодным, бьющим по глазам светом вспыхнул медальон в кожаном гайтане на груди русского. Да. В том гайтане находились отнюдь не святые мощи, как думал сперва подполковник. Но оно, чем бы не являлось подготовило руснака к встрече с иероглифами манускрипта лучше, чем покойного академика из Любляны. И - теперь уже сложно было верить глазам, но приходилось, те смутные разводы на мускулистом теле русского, которые полковник принял было за сложную индейскую татуировку, которую пытались вытравить, - эта 'татуировка' тоже вдруг засветилась! Не прекращая рычать - а в этом реве было и хищное плотское наслаждение и мука, днем еще, в кафе, показавшийся холодным аристократом мужик, сейчас катался по страницам Манускрипта, перелистывая их и скрежеща зубами.
   - Всем лечь мордами в пол! - приказал главарь молодым, тем подобное зрелище было б не выдержать... да и вообще ни к чему им видеть, что сейчас может произойти.
  
   Потому что, убедившись в исполнении приказа, допуковник не то, что б с боязнью, но с крайней осторожностью приблизился к русскому 'копиисту' и попытался не сводить револьверного дула мотающейся из стороны в сторону, скрежещущей зубами и дико вращающей глазами головы. И тут только до главы боевиков дошло - а русский-то, пусть и на свой манер, действительно Уже Копирует их манускрипт. - Тот самый талисман, отражая сияние иероглифов с каждой перевернутой страницы, в свою очередь, переносил эти огненные письмена прямо на голое тело безумно катающегося по колдовскому Манускрипту человека.
  
   Причем лишь наиболее наблюдательный - подполковник - заметил, как органично эти 'письмена' вплетаются в 'татуировку'.
  
   'Неужели там была записана первая часть этой трeклятой Книги, а сейчас русский колдун просто-напросто дополняет ее 'вторым томом''? - мелькнула безумная мысль у серба.
   Но допуковник был рационалистом, поэтому быстро отогнал от себя идею о книгах на живых людях и колдунах - их все же не бывает в мире бомб и револьверов, и лишь внимательнее стал следить за руснаком.
  
   Все это безумие продолжалось не так уж и долго. Внезапно, страницы прекратили переворачиваться с бешеной скоростью, русский медленно поднялся с двери на козлах, временно заменявших стол книголюбов. И, чуть растеряно утерев пену бешеной слюны с красиво очерченного рта, уставился на допуковника:
   - Вы оказали бы мне услугу, друже, убрав свой главный калибр от моей головы. Что со мной происходило? Надеюсь, я никому не причинил неприятностей, - вполне аристократическим тоном осведомился Григорий Филиппович, - я хотел лишь скопировать книгу. Затем меня в нее втянуло, и - верите ли? - впервые в жизни я... гм... не слишком хорошо себя контролировал.
   Сербский подполковник (а это было не только его боевое прозвище, но и подлинный чин), на сей раз оказался на высоте:
   - Боюсь, вы причинили неприятности лишь собственной одежде, манишка выглядела так элегантно, - на великолепном русском языке хладнокровно сообщил он, доставая из кармана небольшое зеркальце, с помощью которого, обычно, высматривал за собой слежку на улицах. - Но вы хотели копировать наш Манускрипт?.. Что же, вы его Скопировали! Взгляните.
   Григорий Филиппович поднес к глазам зеркальце, ошеломленно замер на миг: на его груди, животе, на плечах - словом, вся верхняя половина его тела оказалась каким-то образом расписанной иероглифами Древней Магии самого сердца Земли.
  
   Он вгляделся в зеркальце - новая вязь тайных знаков не затерла, а органично вписалась в УЗОРЫ, полученные еще во время купания в 1907-ом году. Там, в Сибири... Такие же узоры были и у пруссака. Но теперь - ПОКА! - у него не было вот этого к ним ДОПОЛНЕНИЯ.
  
   А в том, что это именно дополнение, Унегерн на сомневался.
  
   - На спине знаки тоже есть, - любезно дополнил общую картину опустивший громадный револьвер серб.
   'Ну, кончено - кто б сомневался', - мысленно хмыкнул Унегерн, вспомнив, как они с фон Штильманом пытались оттереть друг другу со спин узоры тогда, выйдя из ничем не примечательного озерца, которое их ими и одарило.
  
   И эти древние письмена, перенесенные на кожу российского князя, мистическим образом светились - ярким, голодным светом. Светом жертвенного огня.
  
   - Огненные письмена, - словно по собственной воле произнесли губы Григория Унегерна....
  
   18. Яростное утро
  
  
   - Вставай, соня, - не выдержала Мариха и пихнула Антона пальцем под ребра так, что он едва не подскочил, но внешне никак не отреагировал на ее 'нападение', а принялся отгонять рукой девушку, как навязчивый сон; даже попытался отвернуться на другой бок, но в итоге сделал то ли 'морду', то ли вид, когда 'понял', что его теребит Мариха. Сначала он решил открыть глаза, но в итоге вынужденно сощурился: прямо в лицо било яркое утреннее солнце. Хозяйка избы знала, куда положить гостя, чтобы тот сразу же проснулся. Антон повернулся на бок, теперь уже лицом к Марихе и через некоторое время зрение полностью к нему вернулось.
   - Э-эх! - вздохнул он. - Ну почему меня дома не будит такая же привлекательная девушка, как ты!
   - Хватит, не подмазывайся! - Мариха явно кокетничала. - У тебя таких девушек должно быть в каждой хате по три ведра!
   - У меня работы выше головы. Честно: полный завал; все ведра секретными документами заполнены, так что девушек держать мне не в чем, ─ он с сожалением махнул рукой. - А если не засыпаю на рабочем месте, то дома все равно будят племянники...
   Это была его легенда: он разведенный, но сейчас вынужден жить у сестры с тремя ее детьми и зятем. Впятером они занимали пятикомнатную квартиру неподалеку от Сенной площади, хотя официально на данной площади были прописаны многочисленные 'друзья и знакомые кролика'; на самом же деле ─ какие-то подставные люди Фраучи, которые время от времени действительно появлялись в квартире, но лишь для того, чтобы проверить проводку, сантехнику или газ в квартире Антона. Сестра многих из них давно и хорошо знала, неизменно угощала чаем с земляничным вареньем, а то и наливала стаканчик сливянки. Правда, до серьезных отношений, о которых многие гости мечтали, дело она не доводила, потому что была жената уже трижды.
   Сестра, как он всем говорил, не была Антону родной, а переехала с ним в Питер из Саратова. Знал он ее с того дня, как Григорий Ф. Унегерн привез Антона из чащи, поэтому считал единственным по-настоящему родным человеком. Она умела гадать (на самом деле ─ просчитывать события на несколько дней вперед), как никто другой, поэтому без работы никогда не оставалась, и имела право держать домохозяйку Антонину плюс охранника, ее 'мужа', Николая Петровича, который считался Антону зятем.
   ─ Так что там твои племянники? ─ легко спросила Мариха так, как будто всего лишь поддерживала 'игру', начатую Антоном.
   ─ Охламоны! ─ искренне возмутился тот. ─ Хорошо если с утра добрые и в рот не накисают, когда храплю. ─ Мариха искренне рассмеялась, а Антон продолжил серьезно: ─ Мне что-то интересное снилось. Но вот хоть убей - не помню, что именно. Одно хорошо, что ты никуда не делась в отличие от сна, который растворился полностью. Случайно не помнишь, что мне снилось?
   - Девушка из благородной семьи... очень высокая и стройная. В строгом платье с крахмальным кружевным воротником... Вот только волосы у нее, кажется были прилизаны или напомажены... И ты 'Зюзе' объяснял, как с такими барышнями надо обращаться.
   - А мне кажется, что я ловил некую дрянь по фамилии Домонтович.
   ─ Наверное, ты в казино ночевал. А на руках у тебя три туза было напоследок... ─ Мариха прищурилась, как будто смотрела сквозь него, ─ против двух пар у 'вонючки'...
   - Откуда ты знаешь, что я ее в казино взял? Тебя в Питере не было, а я за ней три года гонялся... Из-за нее чуть было родственника ее, поэта Северянина, в лагеря не послали. Он в магии - ноль, так она его подставила....
   - Три с половиной, - уточнила Мариха и процитировала:
   'Моя мечта - моряк-скиталец...
   Вспенят бурный океан,
   Не раз причаливал страдалец
   Ко пристаням волшебных стран.
   Не раз чарующие взоры
   Сулили счастье моряку'...
   - Отличная у тебя память! - восхитился Антон. - А я с поэзией как-то не в ладах. Кроме 'Евгения Онегина' ничего не знаю.
   - У меня-то память? ─ Она легко пожала плечами, а он сделал так, что у нее слетела с плеча бретелька. Она сжала ладонями его щеки и крепко поцеловала. Он не успел ее обнять, потому что она вскочила и прошептала: ─ Как есть, гамбургский фокусник.
  
   - Откуда ты знаешь? Ты сейчас с моей памяти ничего не читала. И откуда ты про 'вонючку' знаешь?
   - А ты уверен, что не читала? - якобы удивилась Мариха. − А что касается 'вонючки', так он у нас здесь на болотах обитает и дурачком прикидывается. А что на самом деле ему здесь надо − никто не знает.
   - Да и черт с ним. Я про твою память говорил, про то, что ее прикрыть можешь, но если дашь свою ладонь...
   Она не стала сопротивляться. Он взял и тут же отдернул руку:
   -Здравствуйте, господин Залесский. Можете меня больше не дурить.
   - Залесский?! - удивилась Мариха.
   - Он же Григорий Филиппович Унегерн. Ага! - покачал головой Антон. - Так вот почему я Филиппович!
   - Ты мне можешь объяснить?
   - У тебя в голове почтовый ящик. Стоит мне в него письмо положить, и он тут же его читает. Хотя... - он сжал виски ладонями, а затем протер глаза. - Я на вас не в обиде. Если бы не вы, гнить бы мне под той елкой.
   - Какой елкой? - поинтересовалась Мариха.
   - Я тебе потом все расскажу, обещаю, потому что рассказ очень длинный и не на один день. Я уже вчера почувствовал, что мы с тобой - его приемные дети.
   - И много нас таких? - хрипло спросила Марина. - Я ведь тоже Мария Филипповна.
   - Много. Он спасал всех, кого мог, при этом − наделяя недюжинными способностями. Только ты забудь сейчас о нем, чтобы Заяц твой и Егорий не смогли даже 'запах' мысли почувствовать.
  
   ─ А что насчет Донатович? Не самые приятные воспоминания? ─ спросила Мариха, взмахнув серебристыми прядками волос.
   ─ Самое трудное дело за все эти годы. Не самые приятные воспоминания, ─ согласился Антон. ─ Она на пару со своим хахалем - моряком - играла, но они даже вдвоем не смогли меня в лужу посадить. Все равно, ощущаешь себя не слишком умным человеком, когда игру вспоминаешь: не интересно со слабаками играть.
   ─ Жульничал? ─ спросила Мариха.
   ─ Я никогда не жульничаю.
   ─ Тогда и не переживай. Расстраиваться будешь, когда с Зайцем поговоришь. Или в дурака с ним сыграешь. А дама твоя сама напрашивалась.
   - Да. Главное, что взяли ее. Она столько народу безвинного положила. Кстати, почему я должен переживать после разговора с Зайцем?
   ─ Да как-то обидно полным неучем себя чувствовать. А до разговора с ним можешь считать себя самым умным. ─ Антон молча ждал объяснений. ─ Он сюда после рабфака приехал, − продолжила Мариха. − Всего-то и мог, что гвоздь забыть. И то не до конца. После чего Зайца можно было разговорами отвлечь, и он на гвоздь свой недоколоченный задом садился, настолько рассеян был.
   - У вас тут других развлечений нет? - с сомнением покачал головой Антон. ─ Ну, что дальше, ─ напомнил он.
   ─ Дальше? Так он с Эйнштейном теперь взялся переписываться. И еще с какими-то учеными. Я фамилий их всех не упомню. А что касается развлечений, то иной раз скучно так, что с утра в домино садимся играть, - произнесла Мариха, насупилась и с обиды надула щеки.
   - Чего-чего? - не очень-то понял Антон и принял четко вертикальное положение. Пятки приятно уперлись в деревянный пол. Он еще раз краем глаза глянул на Мариху и понял, что она его попросту дурачит. ─ В домино, значит играете? Это хорошо. И мне будет хоть о чем начальству доложить.
   Мариха пихнула его кулаком в плечо и рассмеялась.
   Антон оглядел хату: печь, две кровати, комод, распятие друже Крупского ручной работы в одном углу и столь же ручной работы пулемет в другом. Антон не смог удержаться и перекрестился ручному изделию ─ и в прямом, и в переносном смыслах ─ пулемету, который выглядел на редкость оригинально. Потом Антон понял, что уж слишком мощным это оружие выглядело. Антон прежде ничего подобного не видел.
   - А я вот по утрам в домино играть никогда прежде не садился. Хорошо если удавалось кровные свои часа четыре у работы отоспать. Вот только, если быть совершенно точным, никогда почти не удавалось.
   ─ Да не играем мы в домино. Заяц из своего кумулятора, − Мариха указала на пулемет, − все кости покрошил, когда прицел налаживал.
   ─ По внешнему виду ─ хорошая штука. С первого выстрела уложит.
   ─ Эта зараза лобовую броню у танка пробивает, ─ сообщила Антону Мариха, пригнувшись к его уху.
   ─ Как?! ─ удивился Антон.
   ─ Легко, ─ спокойно сказала Мариха. - Если тебе нужны подробности, сам у него спросишь.
  
  
   Антон повернул голову и то, что увидел, не могло не радовать глаз, девушка, наклонившаяся к его лежанке, прижимала к печке аппетитную попку, а грудь так просто сама вываливалась к Антону...
   Мариха была такая близкая и желанная, что Антон мгновенно потянулся к ней, но Мариха предусмотрительно плеснула ему в лицо из деревянного ковшика, который держала за спиной, отрезвляюще холодной воды. Он тут же окончательно пришел в себя, отер лицо обрезанным рукавом рубашки, которую удалось хоть отчасти спасти после варварского налета злобных тварей, облизал пальцы:
   - Елки-палки! Какая у вас тут вкусная вода! - изумился Антон.
   - Тебе и вправду понравилась? - переспросила Мариха.
   - Я же не могу тебя обмануть, - улыбнулся Антон. - Ты ведь меня насквозь видишь. Так? Такой водой надо было вчера тебе спину ополоснуть.
   - Мы вечером колодезную воду не пьем. Только утром, после того, как она на солнце постоит.
   - Вы тут как в сказке живете. Это можно с утра, это только в обед, а вот перед плотным ужином следует макушку почесать три раза. Причем мизинцем левой ноги.
   Он схватил девушку за руку. Она вырвала ладонь не сразу.
   - Я бы себе завидовать не стала, - серьезно произнесла она. - Я бы, как и ты, предпочла выпить парного молока. И походить по дому без рубашки, как вчера, - сказала Мариха, отодвинулась и вновь прислонилась к печке.
   - Молочка парного сейчас было бы хорошо. А потом с тобой...
   - Вот только в этой деревне нет ни одной коровы, - сказала Мариха, не обращая внимания на предложение Антона. - Сколько заводить не пытались - все коровы дохли.
   - А кто здесь в основном обитает? - поинтересовался Антон.
   - Мы все здесь тверские. Не осталось ни одного поляка. Говорим почти все одинаково, причем разговоры в основном ведем заумные. Только трое из тех, кто сюда перебрался, почему-то остались тупыми.
   - Из-за чего? - поинтересовался Антон, расшнуровывая ботинок, который вчера скинул, чувствуя усталость, даже не развязывая.
   - Вот этого я совершенно точно не знаю. Даже предположений на сей счет не имею. Наверное, T''TYR'RWE' троицу любит. И он, и РH''HUB-CHURB'.
   - А что ты о них знаешь? - заинтересованно спросил Антон.
   - Все. И ничего. Сама не пойму - то ли знаний перебрала, то ли ничего так и не поняла. Скорее второе.
   - Так не бывает. Материалы накапливаются, суммируются.
   - А у нас нет никаких накоплений и научных суммарных умозаключений. Ты вот, честно скажи, все про питерских ведьм знаешь? Ну, экстремалов, как вы их называете. Думаю, что только половину. А мы тут вообще с пустыми руками. В замок ходим иногда, когда туда идти можно - и все. Да, сними ты свои ботинки, я тебе другую обувь подберу.
   Насчет ведьм питерских Антону пришлось молча согласиться с Марихой. Он не знал, что и сказать, но его выручил неожиданно донесшийся звук: в сенях заскрипели половицы, как будто кто-то вошел в дом. Антон быстро поставил ботинки под лавку и спросил:
   - Это Заяц твой скрипит? С этим, как его, не запомнил.
   - С Егорием, - напомнила девушка. - Нет, - спокойно покачала головой Мариха.
   - Ты кого-то еще ждешь? - настороженно спросил Антон.
   - Там нет никого, - спокойно махнула на дверь Мариха. - Поживешь здесь подольше - научишься отличать живой звук от неживого.
   - Что значит - 'от неживого звука'? - слегка передразнивая, переспросил Антон. Он не поверил ей, ведь четко слышал звук шагов; встал, вышел в сени, походил там, приятно топая босыми ступнями по деревянному настилу. Несколько раз подпрыгнул на месте. Половицы в сенях в принципе не прогибались и не скрипели. Ага, на самом деле кто-то мог просто выходить из дома, догадался Антон. Он выглянул на улицу. Никого и в помине не было.
   От нижней ступени крыльца и до калитки, защелкнутой на задвижку, тянулась дощатая тропинка. Сине-голубая трава, ровным слоем покрывавшая все свободное пространство, проросла сквозь толстые доски. 'Странно, почему ступеньки крыльца остались целыми?', - подумал Антон. Он высунул руку под солнечные лучи и почувствовал жжение. Солнце пекло крепко, хотя на улице жарко не было.
   Антон осмотрел двор: сарай, осиротевшая конюшня и какая-то странная беседка, со всех сторон обшитая досками. Сверху ее накрывал купол, напоминающий о Колпинских высотах и Обсерватории. 'А чего тут удивляться. Может, там телескоп стоит, - заключил Антон, отталкиваясь от рассказов Марихи об удивительных способностях местных жителей. - Если они такие умные, то чего бы им за звездами не понаблюдать'.
   - Ну и солнце у вас, - сказал он, вернувшись в комнату и плюхнувшись на лавку возле ручного пулемета. - Уже осень скоро, а жарит, как сумасшедшее.
   - А здесь все сверх нормы, - согласилась Мариха. - Да и мы сами теперь сверх нормы. Эдакие существа запредельные.
   - Я уже понял. Это ты у нас по ночам за звездами наблюдаешь?
   - С чего ты так решил? - удивилась Мариха.
   - А что у тебя в беседке?
   Мариха как-то хитро усмехнулась, но ничего не ответила. Она взяла ковшик, сделала несколько глотков воды и предложила:
   - Хватит трепаться, пошли во двор. Мы ведь собирались наши талисманы спаривать.
   - Там же солнце, - напомнил Антон, но поднялся. Ему было интересно, что ответит Мариха.
   - За печкой два сомбреро, чтобы на солнце не сжариться.
   Антон подошел к печке, откинул занавеску - действительно, там стояли сомбреро, правда, он никогда не видел, чтобы они были столь огромны в диаметре. Наверное, не меньше полутора метров. Он даже присвистнул, доставая и рассматривая их.
   - Зато под ними солнце тебя никогда не достанет. Ладони не в счет - их трудно обжечь.
  
   Они вышли на крыльцо. Мариха протянула Антону носки с высокой лодыжкой и с разделением между большим и остальными пальцами. Она взяла их с полочки, на которой стояли еще и какие-то деревянные колодки, наверное для пыток. Потом Антон вспомнил, что нечто подобное носят японцы. Да и сабо французов тоже раньше были деревянными. Как Буратино. Оказалось, что и ему придется учиться ходить в подобной обуви.
   - Одень таби и гета. Гета выбери по размеру на полочке. Одевай! Иначе ноги проколешь - пару месяцев точно потом лечиться будешь.
   Антон с сомнением взял деревянные досочки или платформы с двумя прикрепленными к ним поперечными брусочками и шнурочками. Мариха надела их весьма ловко, просунув шнурочки между большим и вторым пальцами. Форма гета оказалась одинаковой для обеих ног, то есть сверху они напоминали самые обычные прямоугольники.
   - Я с них точно шлепнусь на эту зловредную траву, покачал головой Антон.
   - Жить захочешь - не шлепнешься, - заверила его Мариха. - Пошли. Костылей у меня для тебя нет.
   Антон не хотел никуда идти, но солнце сейчас шпарило только по деревянному столу и двум скамейка, стоявшим возле него в десяти метрах от крыльца. Но даже эти десять метров надо было как-то преодолеть.
   - А как же мы вчера до дома дошли? - Вспомнил Антон.
   - Солнце над головой, а он глупости спрашивает! - возмутилась Мариха.
   Антон подхватил какой-то шест, лежавший у стены, и с его помощью доковылял до скамейки. Они сели, друг напротив друга, затем аккуратно положили на стол ключ и прямоугольник.
   - У меня точно такой же был, пока я его на солнце не подержала.
   Действительно, прямоугольник Антона неторопливо разложился и превратился в подобие замочка. После этого с талисманами ничего больше не происходило. Антон не мог сказать даже приблизительно, чего ждал от данного 'эксперимента', но он надеялся, что хоть что-то произойдет. Талисманы прогреются и как-либо слипнуться, найдя точки соприкосновения. Мариха и Антон долго ждали молча, затем так же долго крутили и вертели талисманы, прикладывали один к другому, пытаясь вставть ключик в замочек, но никаких точек 'близости' у двух предметов из одинакового материала так и не нашлось, хотя они идеально подходили по размеру
   Солнце шпарило, отбрасывало блики от чего угодно, даже от сучков на деревянных поверхностях столов и скамеек, но только не от талисманов: замочка и ключа. Сейчас он тщательно изучил и осмотрел Марихин ключ: выполнен он был в форме головы РH''HUB-CHURB' -а, как называли этого древнего бога в Krivetko. Замочек же Антона оставался ровным, как прямоугольник. В конце концов они смирились с тем, что эффект от взаимодействия двух предметов нулевой, ключ оставался ключом, прямоугольник, как его ни верти - остается прямоугольником. Ничего похожего, кроме материала, они не разглядели. Ключ являлся самостоятельным ключом, возможно, от какого-то сундука, а прямоугольник Антона ни в какую не хотел разбираться, чтобы стать замочком.
   - А почему он должен стать замочком? - спросил и себя, и Мариху, Антон. Что мы должны закрыть?.. Или открыть?..
   Мариха взмахула рукой, выражая удивление:
   - Они должны как-то притереться друг к другу. Я уверена, что оба эти предмета изготовил один и тот же мастер, - в который уже раз повторила Мариха, протягивая Антону прямоугольник. - Так Заяц сказал.
   - А он изрекает только истины? - усмехнулся Антон.
   - Пока мы здесь вместе живем, он ни разу не ошибся, - Мариха звонко постучала по столу указательным пальцем.
   - Ну, раз так, - Антон развел руками.
   - Не спорь. Просто держи его пока при себе. Если что-то почувствуешь, ну, там вибрацию или жжение незначительное, сразу скажи мне, чтобы я тоже прислушалась к реакции своего талисмана.
   - Я уже чувствую вибрацию и жжение. И хочу стать замком, чтобы попритераться к ключу.
   - Ключ еще утром закрыл замок, а замок заржавел. А машинное масло пока еще не подвезли. И вообще - прекрати! Или пойдешь спать к Зайцу. Он одинокий мужик и крайне выносливый! - нарочито строго произнесла Мариха.
   - Это так страшно? Или ты намекаешь на что-то непристойное? - Антон не понял, шутит она или говорит серьезно, потому что по лицу ее реакцию на слова было не определить, а мысли свои она то ли 'закрывала', то ли перемешивала, как сахар в стакане чая.
   - Нет-нет, друже Чащик, спецагент с особыми полномочиями, - рассмеялась Мариха и замахала на Антона руками. Такая она нравилась ему аж до дрожи в коленях. - Бойся его, ибо он страшен ночью! Останься с ним, и он будет изводить тебя до утра самыми разными разговорами, причем на разных языках. А когда ты попытаешься заснуть, он не даст тебе спать, а начнет читать стихи.
   - Если нет другого выхода, я согласен пойти, - серьезно подытожил Антон и прыснул со смеху, разыграв Мариху, потому как лицо у нее странно вытянулось. - Я имею в виду, что согласен пойти взглянуть на ваш таинственный замок.
   Девушка сощурилась и, явно сдерживая улыбку, 'сурово' посмотрела на Антона:
   - Ладно, на первый раз простим и пытать не будем. Только имей в виду - просто так к замку не подойдешь, - покачала головой Мариха так, что серебристые волосы ее разметались во все стороны и на несколько секунд прилипли к внутренней стороне ее сомбреро. - Здесь у нас все отмерено невероятно четко. Как будто кто-то соблюдает режим. Хочешь к замку идти - жди, за исключением трех дней в месяц, а так пжалста - сразу после шести часов вечера. Раньше пойдешь, не вернешься.
   - Чушь какая-то, - констатировал Антон, поднялся на ноги и, опираясь на шест, уставился поверх забора на башни замка, которые то блестели на солнце, как бы игриво подмигивая ему, то становились совершенно матовыми и скорее поглощали свет, чем отражали его.
   - Может быть и чушь, только не вернешься. Я бы не стала просто так говорить, если бы точно этого не знала. Да ты любого жителя спроси. Мало что ли до тебя искателей сокровищ было! Все до единого, кто нас не слушал, и днем отправлялся к замку, сгинули, как не было их вовсе.
   - А кто после шести? - продолжил 'допрос' Антон.
   Мариха звонко рассмеялась, но неожиданно настроение ее сменилось со знака плюс на знак минус.
   - А те, кто после шести ходил, - она вздохнула, поправила волосы, которые сбились на глаза, - неизменно возвращались с пустыми руками. В лучшем случае, синих желудей лукошко набирали, а затем лезли ко всем с вопросом: 'Да что мол это такое за колдовство, може чертовщина здесь творит свои злые чары? Може все вранье, что вы лопочите, просто туристов к себе заманиваете?' А на хрена нам тут туристы? Мы и без них живем-поживаем. Золотишка у нас больше, чем проглотить можем. Вот, смотри:
   Мариха наугад бросила через плечо ложку.
   - Копни-ка там, гда она в землю всосалась.
   Антон взял со стола соперную лопатку и попытался воткнуть, как в землю, но лезвие тут же на что-то наткнулось. Он разгреб фиолетовые корни травы: под ними сплошным слоем лежали золотые монеты. На одной стороне был изображен однорогий козерак. На другой - Антон не сомневался, он увидел изображение Унегерна в профиль. Правда, на второй монете, отчеканенный портрет Григория Ф. соседствовал противоположной стороной с чем-то невыносимо ужасным.
   - Это T''TYR'RWE'?
   - Называй хоть T''TYR'RWE', хоть РH''HUB-CHURB'. Силы в них без меры. Да и золото от этого хуже не станет.
   Антон встал, наблюдая, как разрытое им место мгновенно затянулось травой м вернулся к столу.
   - А где весь остальной народ? Я ни звука не слышал, кроме скрипа половиц у тебя в доме. Да и в деревне ни одного человека не видел.
   - А днем все по 'норам' сидят, да еще и ставни закрывают. Здесь временами такое солнце начинает шпарить, как ты уже заметил, что за пару минут обгоришь сильнее, чем за день на экваторе.
   - А ты на экваторе была? - совершенно серьезно спросил Антон, и, не услышав ответа, резко повернулся. Марихи во дворе не было.
   - Все здесь равны, - донесся до него голос Марихи - она что-то искала, ползая под столом по гладким доскам.
   - Мы от остальных отличаемся тем, что у нас талисманы есть, - попытался было заспорить Антон, вновь обернувшись и уставившись на замок. Очертания его были сейчас неясны, как будто он плыл по волнам, то поднимаясь вверх, то опускаясь вниз.
   - Ничем мы от них не отличаемся. И друг от друга мы ничем не отличаемся. Понимаешь - ни-чем?! И все равно - все мы разные.
   Она вновь рассмеялась, на этот раз отчетливо истерически.
   Антона осенило: он вспомнил последнее и весьма странное совещание у Фраучиа и то, как они обсуждали барельефы T''TYR'RWE' на фотографиях, доставленных курьером из Польши. После разговора Фраучи взял со стола книгу и положил в нее фотографии. Книгу, из которой в начале разговора вынул листок, сложенный вчетверо. Значит, книга прибыла к нему отсюда, из этой деревеньки. И фотографии замка, а также записка. Он не разворачивал ее, храня, как зеницу ока рядом с загранпаспортом.
   ...Антон прислушался: последовал новый приступ истерического смеха Марихи. Он подошел к столу, из-под которого вылезла какая-то совершенно очумевшая девушка. В ней ощущалось внутреннее напряжение, которое не в состоянии было найти себе выхода. Это проявлялся не просто психоз, а, так нызываемая, 'взведенность курка', причем на грани жуткой истерики. Антон решил пока на состояние Марихи не реагировать, просто попытался сменить тему разговора:
   - Так это ты фотографии замка прислала? На них барельеф с моим козераком. И еще масса иероглифов на стенах пещеры.
   - Я! - продолжала смеяться Мариха. Смех этот совершенно не понравился Антону, потому что в нем уже не было 'нормальной' женской истеричности. Смеялась не Мариха, а кто-то совершенно ему незнакомый. - Я все это сфотографировала и присла... ла-ла-ла... вам-ва-вам... ла-ла-ла.
   Антон схватил девушку за плечи, встряхнул. Не помогло. Такое же дурацкое выражение на лице и глаза на полном закате.
   Она тупо продолжала повторять: 'Я... ла-ла, я... ла-ла, я...'
   Тогда он залепил ей звонкую пощечину. Помогло. Она вскочила с лавки и приняла боевую стойку. По тому, как стремительно и профессионально она это сделала, было очевидно, что она хорошо владеет всеми тонкостями рукопашного боя. Но и сейчас это была все еще не Мариха, а какой-то иной человек
   - Ну, попробуй еще раз! Попробуй! - Антон испугался, а не придется ли действительно драться, но тут ее отпустило. Мариха что-то вспомнила и начала громко рассказывать, буквально выплевывая слова: - Вот он все тоже пробовал! Все лез, говорил, что тянуло его, а потом ушел и не вернулся! Как в воду сгинул! Козел! - после последнего замечания она переломила ногой скамейку на которой сидел Антон, успевший вскочит на ноги.
   А затем попыталась ударить его, но он ловко увернулся и, чтобы не упасть на зловредную траву, сжал Мариху в объятиях. Крепче... крепче... еще крепче. Дело это оказалось непростым, потому что сил в ней было намеренно.
   Теперь он понял, в чем дело. И мог даже не уточнять, кто конкретно был тем самым 'козлом': муж или любовник - какая разница? Мариха еще пару раз дернулась и обмякла, уткнувшись лицом Антону в грудь. Лишь бы только слез да соплей не было, подумал Антон. Слез и соплей действительно не было. Видимо, Мариха уже выдавила из себя всю боль и слезы. Сейчас из нее выходили лишь какие-то недосказанные обрывки прежней жизни.
   Антон аккуратно довел ее до деревянного крыльца, чтобы не дай бог и самому не упасть, и Мариху не уронить. Он все время помнил, что она говорила про траву. Но он справился и с девушкой и с жуткими японскими сандалиями.
   - Ты давно здесь обитаешься? - спросил он, когда девушка чуть поостыла, попив ледяной воды, и ее можно было отпустить. Она села прямо, протерла глаза, хотя слез в них не было и, чуть откинувшись назад и упершись ладонями в деревянное крыльцо, ответила:
   - Уже почти два года. Два гребаных года. Молодость - коту под хвост. Давно бы собрала манатки и в Швейцарию, как Залесский - опять эта фамилия! - советовал. Нет, сижу тут, как последняя дура.
   - Почему?
   - Из-за начальника нашего, Фраучи.
   Антон не мог спорить с ней. Он сам временами подумывал о том же самом. Но ледоруб Троцкого, как средство психологического воздействия на несознательные массы, не давал спокойно спать. Пргрессисты - твари и, единожды взявшись за дело, найдут тебя и в жопе у негра. А главное - расправятся с тобой самым изуверским способом. Хотя никто и никогда их за руку не ловил. Они они - твари - еще и родственников растерзают.
   Антон это знал лучше других, поскольку беседовал с лучшим другом Унегерна, министром экономики Столыпиным. Именно после разговора с ним он до сих пор избегал контакта с представителями 'прикладной' власти потому, что власть эта, хоть и номинальная, со многим не справлялась по причине тупой жестокости. Прогрессистами руководил на самом деле (об этом никто вслух не говорил) - двоюродный брат Бланка - Иннокентий. Он жил то в Венгрии, то в Румынии, то в Австрии и являлся приверженцем прикладного вампиризма, о чем неоднократно заявлял вслух, что делало его еще более сильным и безжалостным изувером.
   Антон был этой организации позарез нужен. Им не нужны были трибуны-горлопаны или умелые ораторы-теоретики. Прогрессисты стремились к власти, им нужны были практики, особенно когда это касалось соприкосновения с не-людьми и извергами, обладающими магической силой.
   Он потряс головой и спросил Мариху:
   - Откуда у меня в голове столько бредовых Коминтерновских мыслей?
   - Потому что здесь не село, а коммунна, - вздохнула Мариха. - Спорить с ними бесполезно, как и перестрелять всех. Заяц давно собирается все здесь напалмом выжечь. Только не выход это. А дурь полная.
   - Может, и не дурь, только что мы будем делать? - Антон был не в курсе событий, поэтому вернул разговор к талисманам. - Повертели их под луной, теперь вот - подержали и погрели на солнце. Толку - никакого. Да и совпадающих или похожих выбоин или отметин на них нет. Я имею в виду, что нам их пока не состыковать.
   - В замок пойдем, - сказала Мариха, сделав несколько глубоких вдохов. - Зацепка, которую мы ищем, может сыскаться только там. Ты и сам прекрасно понимаешь, что иного выхода нет. Барельефы T''TYR'RWE' на фасаде замка помнишь? Скорее всего, наши талисманы должны начать действовать, хоть раздельно, хоть совместно, где-то вблизи ворот.
   - Ты же не хотела в замок идти? - совершенно серьезно напомнил Антон. - У тебя имелись другие планы?
   - Идти туда только в первый раз не хочется, но после того, как один раз там побываешь, так ноги буквально сами несут. Это как болезнь заразная. А прогуляться по крупским местам Альп я всегда успею. Понимаешь, - она нагнулась почти к самому уху Антона, но он успел заметить, что глаза ее буквально потемнели: стали темно-темно фиолетовыми. - В замке - сила. Глубоко сидит; где-то очень глубоко, но это зверская сила. Только это меня здесь и держит. Думаю, что и остальных тоже. Только никто в этом не сознается никогда. Там где-то действительно прячется от глаз сила дикая и необузданная. С такой неведомой силой всегда хочется лбами столкнуться...
   Мариха еще какое-то время сидела в той же позе, но больше ни слова не добавила, просто вздохнула в итоге: лицо ее сразу просветлело, а глаза стали прежнего цвета. Да и волосы засеребрились искорками в бликах солнца.
   - Ну, ладно, я пойду, переоденусь, - сказала она и направилась в сарай.
   - У тебя там что, гардеробная? - решил подколоть ее Антон.
   - А вот переоденусь, и посмотришь, - усмехнулась девушка.
  
   Антон с удовольствием проследил за ее маршрутом от крыльца и до сарая. Интересно, где она научилась так бедрами вилять? Да еще когда ходишь на гета? Майоров Российской армии этому не учат.
   Он, в отличие от нее, тяжело вздохнул. Мариха понравилась ему с первого взгляда, с первого вздоха, с первого стона. Он чувствовал не только нестерпимое желание близости, но и родство душ, коего прежде никогда не ощущал. В Питере периодически происходили перепихоны с какими-нибудь тетками, которые во время случек прежде всего крепко зажимают зубами неизменную вонючую беломорину, не более того...
   Оделась Мариха весьма странно. По крайней мере, так подумалось Антону в первый момент после того, как она вышла из сарая. Затем она показалась ему в этой одежде более чем аппетитной и даже эротичной.
   - Это что на тебе? - спросил он, внимательно изучая ее кожаный, а точнее - замшевый костюм...
   - Индейские штаны. И куртка из того же материала. На ногах мокасины, которые индейцы носят. Правда, сейчас к ним приклеены снизу деревянные подошвы, а так они очень плотные, мягкие и удобные. Лазать в них по деревьям и камням - одно сплошное удовольствие. Могу и тебя снабдить.
   - Я бы предпочел высокие ботинки на шнуровке. Это у нас приняты сапоги, а американцы ходят только в ботинках. Я видел фильм. Жаль вот только, ни разу примерить не удалось.
   - А Заяц и Егорий только в такой одежде к замку и ходят. Не в безрукавке же этой ты в катакомбы замка полезешь. Думаю, судя по размерам твоего сундучка, никакой другой одежды, что сейчас на тебе, у тебя с собой нет. А в костюме индейца очень удобно и нигде не жмет. Егорий с Зайцем тоже теперь так одеваются. Тьфу, я ведь уже это сказала. Или нет? - Мариха не шутила. Она выглядела несколько растерянной и расстроенной.
   - А там... ну я имею в виду замок, там глубокие ходы? - поинтересовался Антон, раздумывая над тем, почему Мариха многие вещи повторяет по два раза.
   - Никто не знает, грустно усмехнулась Мариха и потерла указательным пальцем скулу. Антон уже подметил этот ее жест и наверняка знал, что она не хитрит и уж тем более не обманывает. - Но - согласно легенде - уходят они в самый центр Земли. От основного тоннеля масса ответвлений, которые проходят под океанским дном, и тянутся к ZAN''NAUYR'RG, - совершенно серьезно продолжала Мариха. - Столице T''TYR'RWE'ZANA, огромному плато, которое сто тысяч лет назад опустилось на дно океана.
   Антон прекрасно все это знал, но решил подыграть хорошему настроению Марихи.
   - То есть, там не только мокасины понадобятся, но и снаряжения аквалангистов? - кисло усмехнулся Антон.
   - Там может понадобится все, что угодно, - с нескрываемым сожалением уточнила Мариха. - И, если с нами что случится, никто и никогда не придет на помощь. Сгнием там заживо. Помни об этом, так что набирай всего побольше. Вот там, в дальнем углу, у меня оружейный склад.
   'Да, перспектива не из приятных, - покачал головой Антон и отметил: - а солнце здесь действительно крепко печет: загар у Марихи такой, как будто она полгода отдыхала в Сочи'
  
   - Если не секрет, где пригребла всю эту одежду? - спросил Антон, разглядывая такой же комплект, какой был надет и на Марихе, лежавший на ящике. Они стояли в сарае, и он внимательно изучал рюкзаки, тюки, ящики и корзины с провизией и одеждой, которые там хранились. На одном из ящиков как раз и был разложен замшевый костюм, причем, точно его размера.
   - Возле замка постоянно разные чудики вертятся - что-то вынюхивают, выспрашивают, выслушивают. Из хорошо организованных групп первыми были какие-то узкоглазые. Корейцы или японцы - я так и не поняла. Потом еще кто-то, кажется скандинавы - белобрысые и здоровые. Американцы вот приезжали с кучей барахла и оборудования. Оборудование у них все сгорело в первый же день самым настоящим синим пламенем. Единственное, что осталось - фотоаппарат. Заяц с ним быстро намастрячился работать. Фотопленки, конечно, было не слишком много, но нам на три похода хватило. Вообще, американцы запасливыми 'туристами' оказались. Их четверо было и это почти все от них осталось, - говорила Мариха, показывая на четыре доверху набитых рюкзака и с десяток ящиков. - У меня даже жевательная резинка есть. Хочешь попробовать? - Антон отказываться не стал. - С собой в Америку они только несколько образцов забрали. Но на обратном пути их пароход затонул, и теперь все находки на дне океана в ста милях от Кубы. А когда они еще здесь были, мне их босс, как они его называли, показывал фотографию, на которой он стоит рядом с президентом. Так что приезжали сюда люди серьезные, хотя имен я не помню. Но чаще всего к нам немцы забредали - раз пять. Их ни с кем не перепутаешь. Первых, самых любопытных, мы зарыли, чтобы нос, куда не следует, не совали. Но потом решили больше не конфликтовать, иначе бы они как тараканы сюда поползли.
   - А они очень скоро и поползут. Им ведь не Польша нужна, а замок этот и земля вокруг него.
   Мариха печально посмотрела на Антона. Тот не выдержал и провел указательным пальцем по ее густым, но оттого еще более прекрасным бровям. Она на миг замерла, но лишь на миг, поскольку ситуация не располагала, и пояснила:
   - Я это тоже отлично чувствую. У нас не больше недели в распоряжении. Они ведь поляков проглотят на раз... - сказала Мариха, и это было сущей правдой. - Кстати говоря, за последние несколько недель внутри самого замка что-то изменилось. Да и внешне он стал выглядеть совершенно иначе: как будто весь ощерился и к битве приготовился.
   - А чего же ты так поздно фотографии прислала? - поинтересовался Антон. - Нам бы их получить с месяц назад.
   - Я их отправила в Питер с надежным человеком еще в середине мая.
   - Когда?! - Антон не мог поверить своим ушам. - Мы их всего дней десять, как получили.
   - Сейчас точно тебе скажу, - девушка что-то посоображала и уточнила: - Семнадцатого мая.
   - А мы их получили в середине августа, - с сожалением произнес Антон и вдруг его осенило. - Да, черт возьми, это же были весенние фотографии! До меня только сейчас дошло, - он хлопнул себя по лбу, - там на одной фотографии цветущая яблоня.
   Мариха изо всех сил хватила кулаком о толстую деревянную перекладину ящика, да так, что Антон услышал треск доски.
   - Неужели этот мерзавец на швабов работает?! Вот поддонок! А я-то думаю, куда это он запропастился?!
   - Ты говорила, что здесь сплошь тверские, - напомнил Антон.
   - Да, поляков отсюда лет пять назад, как ветром сдуло.
   - Что так? - заинтересованно спросил Антон.
   - Если на замок долго смотреть, разное непотребство привидеться может, - печально произнесла девушка.
   - Что ты имеешь в виду? - Переспросил Антон, потому что не очень-то ее понял.
   - Может показаться, например, что замок из чистого золота сделан. Говорят, они тут из-за этого передрались все - вплоть до смертоубийства. А когда кровь возле самого замка пролилась, оказалось, что он из красного камня, и кирпича в цвет камню. Тогда-то поляки собрались и разъехались кто куда.
   - А как же они здесь раньше жили? - спросил Антон
   - Так они здесь и не жили. Никто здесь не жил. И хотя вокруг любого замка масса поселений, вокруг этого на десятки километров всегда существовала сплошная пустота, - ответила Мариха. - А поляки сюда лишь в двадцать втором году впервые приехали места осваивать. Здесь ведь в шестнадцатом году сражение зверское было. Говорят, только после него замок и появился.
   - Из-под земли?
   - Можешь себе представить?!
   Антон пожал плечами. Представить-то он себе мог, но лучше спросить об этом Унегерна. Это ведь он в шестнадцом здесь прорывался со спецназом. Если так можно назвать офицеров корпуса...
   - Я знаю, - прервала его размышления Мариха.
   - А как же наши тут вместо поляков оказались?
   - Хозяйства в Тверской губернии раскулачивали во время Третьей Мировой войны. Говорят, согнали самых 'богатых' в какой-то лагерь, чтобы братоубийства не было. Они вроде как до этого восстание подняли и даже двух охранников завалили. Власти послали солдат подавить мятеж, но они прознали об этом заранее, и всем гуртом в лес двинули.
   - И пол-России прошли с детьми и утварью пешком, да по лесам?
   - Нет. Говорят, что зашли в лес у себя, а вышли тут. У них там какой-то курган, а в нем пещера есть. Про нее даже сказы складывают. Кажется... курган Родня.
   - Нет, - возразил Антон. - Там уже лет десять, как находится заградотряд ЧКВД для поисков заключенных, убежавших из расположенной неподалеку зоны. Я там бывал, они едва ли бы туда сунулись. Кажется, куда-то к Селигеру народ сгоняли, а там курганы есть Селигерские. О них я еще в детстве слышал.
   - Как бы то ни было, вышли они здесь из подземелья замка, - уточнила Мариха.
   - И никто их после этого не тронул? Учитывая, что в Польше они сейчас? Неужели диверсантов не подсылали? - удивился Антон.
   Мариха что-то покрутила внутри своей серебристой головы и ответила:
   - Дали команду не трогать. Как-то же они здесь оказались, а это начальству пшецкому было выяснить интересно. Сейчас все равно следят за ними. Да и слухи про замок собирают: что-то кому-то привидится, что-то послышится, что-то покажется. А в сумме получается донесение. Ты и сам за замком временами понаблюдай до вечера, может поймешь чего. Потом Егорий и Заяц подойдут. Они тебе наплетут с три короба, но хоть что-то ясно станет.
   - Егорий и Заяц - обычные проводники?
   - Нет, конечно. Наши. Из органов. Но давно здесь живут. Они тут вроде как надсмотрщики. С нами пойдут, так надежней будет. Они не в курсе насчет талисманов, так что говорить лишнего не стоит. Зато оперативной работе обучены на все сто. И если стреляют, то попадают белке в глаз.
   - Сегодня внутрь полезем? - спросил Антон.
   - Внутрь, возможно, и не полезем, но оглядеться стоит. Да и тебе дорогу показать. Опять же - вблизи замок посмотреть сможешь.
   - Да, вот еще что. Настоящее оружие у тебя есть или ты только сучками стреляешь? - поинтересовалась Мариха.
   - Два револьвера с серебряными и деревянными пулями. И маузер - для обычных смертных. По-моему, я это уже говорил, - Антон спохватился, прикрыл ладонью рот, потом все же спросил: - Здесь место такое, что повторяешь одно и то же по два раза?
   - Иногда и по три, - усмехнулась Мариха. - Иногда не помнишь, что вчера говорил, а бывает, что вчерашний разговор начинаешь вспоминать, да еще чьи-нибудь слова повторять, а разговора-то на самом деле и не было вовсе.
   Мариха хотела что-то по этому поводу уточнить, но затем помахала Антону рукой, как бы отказываясь от собственных, еще не произнесенных вслух слов, вышла из сарая, в котором хранилась амуниция затерявшихся в пучине океана американцев и кивнула в направлении дома. Когда они вошли в комнату, она плотно закрыла за собой дверь.
   - Когда пойдем к замку, по дороге достанем из тайника арбалеты. Здесь лучше оружия нет. Надо бить наверняка и чтобы тихо было. Что такое с тобой?
   - Что-то меня в сон потянуло. Наверное, с непривычки. Я чистым воздухом давно не баловался, - признался Антон.
   - Тогда ложись, сосни пару часиков, а я к тебе примощусь. Давай-давай, совершенно неизвестно, сколько времени нам придется вечером блуждать... Вот только не приставай ко мне. Я ведь соглашусь, только потом буду совершено не в форме.
   Антон возражать не стал - половину предыдущей ночи он провел за карточным 'столом', а вторую - в горячих объятиях Марихи, потом - под пометным обстрелом. Он с удовольствием опрокинулся на лавку, подложив под голову руки.
   Девушка села рядом и медленно опустила ладонь ему на лоб.
   'Спи, Васютка, - прошептала она, - и смотри в оба'. Она посидела возле него еще пару минут, затем он смачно засопел, и она убрала руку.
  
   Антон редко видел сны. Как правило, они представляли собой обрывки каких-то теплых детских воспоминаний. Сегодня ничего детского и теплого он не увидел. Правда, он услышал мамин голос - только она называла его Васютка, но дальше все сбилось с ритма. Он летел во сне над лесом, как это бывало с ним раньше, и мир открывался вдали яркий, широкий и радостный. И вдруг, впервые за долгие годы, если не за всю жизнь, он как будто врезался в некую преграду - холодную, колючую и откровенно враждебную. Оказавшись на земле, ему пришлось ползти по каким-то лазам, а затем неимоверно долго блуждать по мрачным, темным коридорам, из которых он не мог найти выхода. В итоге он проснулся с головной болью, коей не мучился даже с похмелья. Ну... разве что в очень редких случаях откровенной самогонной передозировки.
   Он настолько 'вылетел' из окружающего его пространства-времени, что даже не сразу сообразил, кто он и где он. Затем немного осознал себя, после чего увидел - у стола сидит Мариха и внимательно на него смотрит. Наблюдает так, как будто решает: 'Сразу пристрелить или пусть еще поживет'. Но он ошибался. Она внимательно наблюдала за его состоянием, чтобы, в случае необходимости, помочь.
   - Иди в сени, - сказала она и макни голову в кадушку. Вода, предупреждаю, жуть как холодна, но ты терпи, пока хватит сил. А, может, виски и раньше отпустит. Сам поймешь.
   Он сделал, как она говорит, и, скрипя зубами, заставил себя превозмочь боль и холод. Боль ушла быстро, а вместе с ней чудные туманные видения. В воде растворилась и непроходимая стена, о которую он ударился. Но затем, когда он оттер буквально заиндевевшие уши, он вспомнил...
   - А ты не спала, - сказал он, вернувшись в комнату, и покачал головой. - Эксперименты надо мной ставишь?
   - Я уже для подобных экспериментов бесполезна. Так и ты потеряешь способность 'видеть' через пару недель.
   - Замолчи! - жестко оборвал ее Антон. - Лучше запоминай или записывай. Я сейчас точно знаю, куда надо идти. По крайней мере, до пещеры, где есть первый проход или как он там называется. Бумага есть? - заторопился Антон. - Неси, а то сейчас все забуду.
   Мариха вскочила, сняла с печки коробку, вынула и протянула ему листы бумаги.
   - Рисуй. И пиши, что и где. Может, свет откуда виднелся, может, вода где капала, - подпевала Мариха.
   - Карандаши цветные есть? Вот и отлично.
   Антон долго возился с подземной картой. Изрисовав и зачирикав разноцветьем первый лист, он взял следующий, на котором, кроме схематических рисунков, стали из под его руки появляться надписи на незнакомом языке.
   - Я не знаю, что значат эти закорюки, - сообщил он.
   - Ты рисуй быстрей. Потом разберемся, - засуетилась Мариха.
   - Ходы пещеры, которые я отметил на втором листе, находятся за какой-то преградой, и мне их пока не то, что расшифровать, а разглядеть удается с большим трудом. Но цвет их я хорошо запомнил. Возможно, цвет тоже имеет какой-то смысл? - Спросил Антон, но ответа дожидаться не стал, а просто вновь приступил к работе, которая его сильно увлекла.
   Он долго, как старательный школьник, возился с четырьмя картами подземных проходов и туннелей, а когда закончил, Мариха предложила ему выйти на свежий воздух.
   - Ну, ты молодец! - похвалила она. - Я тут пока поковыряюсь, сравню твои рисунки со своими, а ты попробуй замок рассмотреть. В это время суток он лучше всего виден. Любопытное, надо сказать, зрелище. Да, если появятся двое очень странных типа, не прими их за домовых или леших, это Егорий и Заяц.
  
   Антон встал, вышел на улицу. Мариха была права. Жара спала и солнце не мешало вглядываться в далекий холм, на котором Антон насчитал шесть башен. Странно, вчера он насчитал только пять. Он подошел к забору и принялся внимательно изучать четко различаемые контуры старинного строения.
   Потом хлопнула дверь:
   - Это живой или неживой звук? - спросил Антон.
   - Живой, - ответила Мариха.
   - Замок действительно находится дальше, чем кажется? - поинтересовался Антон, не поворачивая головы. Вид древнего строения буквально завораживал и призывал к повиновению...
   - Да, - то ли кивнула, то ли покачала головой Мариха и пошла обратно в дом. - Обедать пора. Пошли.
   - Я сейчас, - ответил Антон и, продолжая смотреть на замок, слегка наклонил голову. Цвет кладки теперь отдавал фиолетовым, но не это удивило и насторожило Антона. (Фиолетовыми вчера выглядели все травы, кусты и деревья подлунного места вокруг замка) Изменились, что было куда более интересным, даже очертания строения. Да еще Антон мог поклясться (вот только кому?), что сейчас видны были только четыре башни. Чертовщина какая-то.
   - Чертовщина... - распевно протянул он. - Нет, не чертовщина, даже всякая тварь поганая под объяснение попадает.
   - Ладно, философ, заканчивай голову себе ломать, пошли жрать, - еще раз позвала его с крыльца Мариха. - Суп гороховый остынет. А если ты насчет замка и всего прочего окружающего мира, то ты к этому очень быстро привыкнешь. Это у тебя реакция на первый день. Известное дело. Мы все проходили. Понимаешь, тебе сегодня сделали что-то вроде прививки от коклюша, а не от перенапряжения мозгов. Поэтому мозги твои сейчас все еще гуляют сами по себе, осматривая достопримечательности Варшавы. Но на самом деле ты, куда не глянешь, всюду меня без рубашки видишь, - зачем-то добавила она, как будто старалась подлить масла в огонь. Антону это не понравилось, потому что он и без того был на сексуальном взводе.
   - Ничего подобного. Ты одна-единственная такая, - он хотел добавить слово 'дурра' но постеснялся и ментально закрыл на несколько секунд свои мысли. Лучше сними-ка ты ее, пока я не содрал.
   - Не сейчас. И не единственная я. Нас две. И это самое главное. Больше тебе сегодня ничего понимать не надо. Главное, чтобы Егорий с Зайцем тебе голову не задурили. А то они очень умные стали. Пора их обратно в Москву отправлять.
   Она замолчала, а потом как бы невзначай добавила:
   - И не пытайся перед Зайцем выделываться, он тебя, как открытую книгу прочитает.
   - Тогда зачем ты мне предлагала ничего им про талисманы не говорить? Полным идиотом меня выставить хочешь?
   - Ты же выставляешь меня полной дуррой, - усмехнулась Мариха и пошла в дом. Антон молча последовал за ней, стараясь ни о чем не думать.
   - Вот так же действуй, когда с Зайцем и Егорием разговаривать будешь.
   - Для меня немыслимо так долго 'варить' в голове кашу, - возразил Антон.
   - А ты попробуй заглянуть им в головы - никогда ничего не увидишь. И не услышишь. Один шум, как в испорченном радиоприемнике.
   Антон с удивлением посмотрел на накрытый стол, но последнюю фразу из предыдущего разговора, почти бессознательно, произнести все-таки успел:
   - Кстати, радиопередатчик у тебя есть...? - а затем сбился с мысли из-за того, что увидел. - Так ты ж ничего не варила, да и не грела даже! Печку не топила, электричества здесь нет, а стол накрыт.
   - И суп горячий, - заверила его Мариха.
   Действительно, на столе стояли две тарелки дымящегося супа, рядом лежала буханка свежего ржаного хлеба. Стояла крынка с квасом. И две глиняные кружки.
   - Скатерть-самобранка? - пошутил Антон.
   - Не стоит ржать раньше времени, - остановила его Мариха и достала с полки две деревянные ложки. - И не утверждай, что мы тут живем, как у Лидера за пазухой.
   - Смелая ты - аж страшно становится, - Антон покачал головой. - Но тогда как все это объяснить?
   - Я долго думала над этим. Наверное, с нами производят натуральный товарообмен.
   Антон хлебнул горячего, обжегся, подавился и положил ложку на стол.
   - Коммунизм?
   - Военный коммунизм. Или военный РH''HUB-CHURB'-изм. Ты же сам говорил, что если съедят, так быстро, а вот мучиться придется долго. Здесь люди пропадают постоянно. Свои - крайне редко, пришлые - практически всегда. Я так считаю, что свои - что-то вроде эн-зе. А пришлые - свежее мясо.
   - Выходит - у меня никаких шансов? - напрямик спросил Антон.
   - Может, и нет, - честно ответила Мариха. - Никто и никогда не рисовал похожих цветных схем, не раскрашивал на схемах проходы и лазы в пещерах, не писал слов на непонятном языке.
   - Вкусно вам, однако, РH''HUB-CHURB' готовит. Видимо, вы для него, как дичь, запеченная с яблоками.
   Мариха облизала ложку и как-то хитро на Антона посмотрела.
   - Гороховый суп Егорий принес. Это жена его сварила. У меня в стене второй ход есть. Просто ты не ожидал, что в избе могут быть тайные лазы.
   - Очень смешно, - сурово сказал Антон, но тут же рассмеялся следом за Марихой. - Да, здорово ты меня уела.
   - Это только с супом, - уточнила она. - А что касается пришлых, так они действительно без следа пропадают. Иногда только вещи их кое-какие найти удается. Чаще же - косточки обсосанные.
  
  
   19. ЗЕРКАЛО: ПТИЦЫ КРОВИ
   Если на севере − в России − рассветы даже летом медленны, ленивы, никуда никого не гонят, но, тем не менее, неотвратимы, то на юге падение утренних зорь напоминает начало спектакля после ночного антракта. Раз - и второй акт, всё залито светом.
   Свет еще не пал на асфальт улиц Сараево, когда, объяснимо перевозбужденный князь Унегерн вернулся в отель: в сюртуке с чужого плеча, застегнутого так, чтоб не привлекать внимание к рабочей блузе, на короткое время заменившую манишку. Ночной портье позволил себе тень ухмылки: наконец-то этот американер, державшийся прямо-таки европейским фон-бараном, явил свою сущность. Наверняка, нажрался ракии или сливовицы, даже пиджак англицкого твида и перчатки, - все пропил. И знатный холуй проводил фигуру 'американского журналиста Фредди Риксмена' полным скрытого превосходства - европейца над любым заокеанским потомком каторжников, - томным взглядом.
   Князю же было не до портье и дремавших коридорных. Ночь подходила к концу, но еще не кончилась. Стремительно войдя, он сразу же зажег в номере все электричество, бросил на рабочий столик ежедневник, но, прежде чем хотя бы попытаться объяснить на словах то необъяснимое состояние, в которое он окунулся... и даже смог вырваться из этого Непостижимого с трофеем в виде копии Книги Знания, князь подошел к зеркалу. Скинул пропахшие невыносимо честным трудом и бедностью чужие одежки со своего торса. И в этот миг, потускневшие было иероглифы на его теле, опять вспыхнули - прямо перед зеркалом! Но в нем не отразились! А вот с покрытым амальгамой обыкновенным куском стекла в самой обычной боснийской гостинице внезапно начало твориться необъяснимое. 'Опять нарвался, магическая атака!' - с несвойственным ему оттенком паники понял князь. Зеркало сперва налилось багровым - в отличии от бледно-зеленого сияния Знаков РH''HUB-CHURB'-а на теле Григория Филипповича, а скорее даже кроваво-багровым светом... Но затем, прямо с его поверхности в лицо князю Унегерну метнулось нечто. Иррационально ожидая, что это Нечто (показавшееся князю пронзительно страшным) вылетит из зеркала, Григорий Ф. чуть ли не впервые в своей жизни испуганно присел.
   'Прямо как застигнутая недержанием мочи дама, - признается он позже дневнику, - до этого, я, сознаюсь, старался жить по поговорке, услышанной как-то от крестьян в деревеньке Жилой Бор, в имении братишки: 'настоящий мужик, если чего и ссыт, то ссыт стоя!'
   Из зеркала, тем не менее, ничего не вылетело. И не то, что б внезапно исполнившись смелости - две подобные атаки за одну ночь расшатают чью угодно психику! - но, просто стыдясь своего дамского страха, Григорий Ф., приподнявшись со всей возможной представительностью, вновь устремил свой внушительный взгляд в ополоумевшее зеркало. Из него по-прежнему перли Страхи, точнее, на поверхности багрового цвета витали исключительно хищные, более всего похожие на плотоядных птиц, а то и на никогда невиданных (кроме как на сомнительной правдивости рисунках) Унегерном пресловутых 'птеродактилей', летучие создания цвета свежей крови. Приглядевшись, князь заметил, что Птицы Крови, как он их для себя окрестил, терзают две смутно знакомые фигуры. В которых он, почти без удивления теперь, опознал графиню Хотек - вот Птица Крови вонзила ей кривой клюв в подреберье, вот, вторая, вырвала ей сердце. Остальные чудовища кровавого цвета истязали ее мужа, наследника Австро-Венгерской Империи, эрцгерцога Франца-Фердинанда.
   'Достаточно мистики на одну ночь!' - твердо решил князь, и, завесив, как при покойнике в доме, зеркало чужой блузой, сел было за дневник, но, написав несколько символов-закорюк, которые сам потом не смог прочитать, без сил повалился на кровать.
   Он лежал и, как в горячке, вспоминал... безумие начало охватывать его волнами, и уподобился он отмели в час прибоя. А стоило лишь протянуть руку и прикоснуться к переплету - явно из человеческой кожи (не истлевшей и за тысячи тысячелетий), - последней связной мыслью было: возможно, что и якобинцы; Робеспьер несомненно, действовал под влиянием утерянных ныне амулетов T''TYR'RWE'. И тут вдруг неожиданно резко в памяти всколыхнулся образ городка Медон под Парижем, в 1790 году. Когда надышавшийся серных испарений от некоего Предмета, расплавленного на алтаре Великого (али Высшего - не так важно) Существа (Им Робеспьер хотел заменить Бога - NB!!!), он открыл кожевенную фабрику в Медоне: пошив солдатских курток из кож гильотинированных мужчин, поскольку женская кожа не годилась. И шили там лосины для кавалеристов и даже ранцы для инфантерии революционных армий. Никуда не денешься − исторический факт. И, подумалось князю, воистину идею эту мог подсказать РH''HUB-CHURB'. Мысль эта застряла в нем последней более или менее здравой перед чем-то трудно определимым, что всё же накатило, захлестнуло, утопило...
   ... он помнил тот момент...
   ... ибо затем он открыл Книгу...
   ... открыл там, в синагоге...
   ... Григорий помнил, КАК он кричал, о, дьяволы мира! Он горло чуть не разорвал, но не помнил звуков того крика. Сколько ни старался он впоследствии, так и не смог вспомнить, что именно орал. Между тем, его до сих пор не оставляет убежденность, что в том вое была некая, упущенная из-за шока, предсказательная связность. Весьма вероятно, чего он опять же не помнил, что он выкрикивал Заклинания. Сколько он ни старался и утром, и другими днями, он ничего не мог вспомнить! Что именно с ним происходило, на сторонний взгляд, Григорию Ф. чуть позже рассказал подполковник (приставивший, на всякий случай, револьвер почти артиллерийского калибра к его голове). Порванная одежда, неведомым образом Впечатавшиеся в его тело иероглифы только подтверждают его рассказ. Но, что интересно, сразу после его трансформации, после копирования, его талисман − Капля, 'остыл' к Книге. Да и символы на коже начинали тускнеть, стоило только отойти от стола с Книгой...
   Унегерн никогда прежде Не позволял СЕБЕ так терять СЕБЯ. По крайней мере, барабанов, ужасающих тамтамов с их 'AK'KYT-PO'!!! AK'KYT-PА'!!!' он больше не слышал. Что позволило ему той же ночью попытаться начать мыслить здраво. И серьезно поговорить сперва с подполковником - неудачно, хотя завтрашняя цель террористов была князем совершенно точно угадана, - а затем и с самым юным его боевиком, восторженным туберкулезным мальчиком. Его, как ни странно, удалось отчасти убедить...
  
   После чего в незначительном довеске ночи Григорию Унегерну снились плохие, а, может, и вещие сны, от которых он внезапно взрыкивал, 'аки тигра в приамурских лесах-чертоломах'. Утром, ранним утром - мистические приключения не должны мешать режиму благородного господина за границей, - 'Фредди Риксмен', он же князь Унегерн, редкое дело, так ничего и не смог вспомнить из собственных снов. Помнил, правда, адски грохочущий, поднимающийся в горы от равнин побережья поезд. Вполне обыкновенный состав, пусть и влекомый наисовременнейшим германским локомотивом марки 'Борзинг' о четырех котлах. Но и его, этот поезд, атаковали те же Птицы Крови. И ничего хорошего это пассажирам роскошных вагонов явно не сулило. Истолковать обрывки сна иначе, чем он уже истолковал, Григорий Филиппович не мог.
  
   'Поезд современности и древние Птицы Крови, - морщась от недосыпа, быстро записал он, - не символ ли это, не означает ли, что Древние силы T''TYR'RWE' и иже с ним РH''HUB-CHURB'-а, вырвавшись на свободу, прежде всего разнесут тщедушные достижения жалких людишек?'
  
   Между тем, толкование - и толкование простейшее! - кошмара Григория Филипповича существовало, если принять в расчет связь всех Трех Книг T''TYR'RWE', частью одной из которых, причем частью, которую, как фигуру ферзя на шахматной доске, можно передвигать в любую сторону, стал и он - князь Унегерн!!! Особо не сетуя на то, что был близок к Истинному Пророчеству, и вновь в личине Фредди Риксмена, 'русский турист' решил бороться с ночными смятениями местным методом: путем 'променада по Аппелю Милячки'. Итак, переменив манишку, шейный платок и пиджак, князь Унегерн вышел в город и двинулся к набережной, напрочь забыв о привидевшемся в болезненном сновидении ночном поезде. Точнее, отнеся его к чисто символическому смысловому ряду Сно-Творных образов.
  
   Тем не мене, его сновидению имелось самое элементарное, лежащее на поверхности для любого искушенного в магии человека, объяснение: князь, в некотором смысле, во сне провидел сквозь пространство и время. Но усталость, после общения с Книгой, запечатывание самых ценных 'пор' ощущения информации, буквально висящей по всему городу, сделало его на некоторое время в буквальном смысле этих слов - слепым и глухим.
  
  
   20. 'БОРЗИНГ'
  
   Ночь неторопливо подползала к рассвету, но еще не коснулась его даже самым тонким щупальцем. Истинное чудо современной технической мысли, наисовременнейший германский локомотив марки 'Борзинг' с четырьмя котлами, без труда тащил не слишком нагруженный состав от равнинного побережья Адриатики возле Сплита, а сейчас - по предгорьям Босны, к окружающим Сараево горам, роскошные шесть вагонов, в одном из купе которого эрцгерцог Франц-Фердинанд открыл удивительной красоты старинный брегет, подарок расстрелянного в Мексике дядюшки Макса. Завтра именно в Сараево, хотя если быть точным, уже сегодня, должны были состояться, при участии германских представителей, военные маневры австрийской армии.
   Франц-Фердинанд с любовью перевел взгляд на жену, еще раз умилившись тем, что, даже родив двоих крепких мальчиков, графиня умудрялась оставаться удивительно молодой и здоровой, полной задора и внутренней силы. И что она такого в нем - неуклюжем, неповоротливом и слегка рыхлом, - нашла? И ведь не сейчас, а тогда - Давно? Давно! Он ведь еще не являлся наследником, да и не думали они с ней вместе о таком, ха-ха, подарочке. И как жена вынесла те годы, когда ее не допускали ко двору?
   Немецкие наблюдатели на маневрах, их присутствие, что отвлекло его от сумрачных мыслей об Имперской Безопасности Австро-Венгрии! И если бы не 'дядя Вилли', то бишь Германский император, с которым они подружились на охоте, его обожаемую жену (жену Наследника Престола, прах в их кишки!!) все так же не допускали бы до стола императора Австро-Венгрии!!! Какой позор, сколько же ей пришлось перенести: умнице, помощнице... женщине любимой! - Пока дядя Вилли не громыхнул здоровенным кулаком по золотому блюду, стоявшему под носом у рамолика Франца: 'Да не сядет больше за этот стол ни один благородный человек, пока отсутствует за ним глубоко мною чтимая, благороднейшая из женщин - графиня Хотек!'
   С тех пор стало легче. Но недовольство Двора и Императора осталось. Иначе чем объяснить - глядя в темное стекло купейного окна, вернулся к своим сомнениям эрцгерцог, - чем объяснить, что для обеспечения их с Софьей безопасности привлечены всего пять венских агентов - по крайней мере, в Сараево! Не поднято боснийское ополчение, так хорошо защитившее Императора от бешеных славян! Впрочем, 'бешенными' можно называть не всех славян. Не помогла бы ему 'Боснийская тысяча' или как там её! Ведь после маневров, - Франц-Фердинанд вновь любяще обвел жену полным тихой нежности взглядом, - после маневров, он будет говорить не о Двуединой, а о Тройственной Монархии! Австро-Венгро-Чехия вместо Австро-Венгрии!!*. Пора начинать официально включать славян в состав империи, и начинать лучше с чехов, наиболее близких германцам по духу. Потом настанет пора словаков и кроатов. Насчет кроатов! Это жителям Сараево понравится, возможно, несмотря на досадные предчувствия, все обойдется без неприятных неожиданностей...
   __________________________________________________________________
   * Фердинанд действительно носился с подобной идеей, и то, что она не воплотилась в жизнь, явилось поводом для чешских полков во время империалистической войны, сначала перейти на сторону царской России, а затем, вернуться строить собственное государство, похитив часть золотого запаса России обновленной (до сих пор не известно, куда пропали слитки золота, хотя все версии и слухи ведут к Прогрессистам - Крупскому и Бланку. А от них к попытавшимся устроить Волжский переворот - Тухачевскому и Козиновскому).
   (Прим. З.1938 г.)
  
   Словно протестуя против последней мысли эрцгерцога, в вагонах их железнодорожного состава, более сходствующего с кортежем люксовых спальных купе, неожиданно погас электрический свет. И гнусные сюрпризы на этом не закончились! Адъютанты (несмотря на ночное время, пока шла игра в вист с графом фон Лягвиц и майором Лаухичем, двери в смежные 'адъютантские приемные' купе были открыты) кинулись за керосиновыми лампами; фон Лягвиц чиркнул зажигалкой (бензин едва озарил глухое пространство невзрачным синим огоньком), а вот эрцгерцог не успел отвести взгляда от темного стекла. Стекла, которое в тот миг стало Зеркалом. Но не простым - каким, оно становится, когда смотришь в ночь из освещенного вагона и смутно видишь собственное отражение. Купе действительно осветилось вновь, - но не модным электричеством, не устаревшими керосинками (адъютанты еще не вернулись), а знакомым зеленым, бледным, но режущим этой 'бледно-зеленостью' глаза светом Книг. Он, этот режущий, неестественный свет, насквозь пронизывал как портфель Фердинанда, так и великоватый для светской дамы ридикюль его супруги. Обе Книги пришли на помощь владельцам... но лучше бы они никак не проявляли себя в этот момент. Потому что, впервые, их сияние получило достойный ответ.*
   ___________________________________________________________________
   * Нетрудно догадаться, что это произошло или в тот момент, когда князь Унегерн в невменяемом состоянии копировал Книгу Знания или тогда, когда (вспомним его дневник, 'ночь еще не кончилась'!) он встал перед зеркалом, вернувшись в свою гостиницу. (Прим. М. 1938 г.)
  
   Вагонное окно превратилось не в обычное зеркало: оно, это немыслимое зеркало внезапно, будто некто-то повернул таинственный переключатель, - вспыхнуло темно-багровым светом. Эрцгерцог Франц-Фердинанд в ужасе понял, что почти ощущает звук, подобный скрежету алмаза об алмаз, с которым столкнулись Излучения сразу двух Книг и внезапно ставшего мистическим зеркалом окна вагона класса 'супер-люкс'. Причем на его темно-багровом фоне вились, летали, пикировали на некую дичь невиданные им доселе, но, несомненно, плотоядные крылатые ящеры... или зубастые птицы ярко-алого цвета. И вдруг все они, прекратив кружение - а вся жуть заключалась в том, что кружили они над человеческими существами, покрывая их кровью, но внезапно все они, Кровавые Хищные Птицы, устремились прямо в окно... В Зеркало-окно!!!
   Закричал ли он? Франц-Фердинанд так и не вспомнил. Но он, несомненно, услышал звон бьющегося стекла.... Птицы бросились терзать, подумал он и чуть ли не в предсмертном трепете повернулся к той, у которой все последние годы находил поддержку и утешение.
   Графиня Хотек, убирая Книгу в ридикюль (когда и достать успела?) деловито затаптывала ногой в изящной туфельке Живой Огонь на полу. Да, звук бьющегося стекла Фердинанду не почудился - но разбилось не оконное стекло, а полная и уже запаленная майором Лаухвичем керосиновая лампа. Сам адъютант-майор, судя по его виду, ничего сверхъестественного не увидел и не почувствовал. Да, он был жутко смущен, что, первым принеся огонь в купе, неведомо как умудрился разбить лампу, а в вагоне слышался многоногий топот других адъютантов... Остававшийся, на правах личного 'друга' (Франц-Фердинанд никак не мог понять, почему он таковым себя считает?!) граф фон Лягвиц, похоже, вообще не смотрел в окно. И не понял он, кажется, ничего, но что-то все-таки почувствовал. Или догадался, пусть даже его догадки не были даже наполовину верны. Во всяком случае, венский граф был единственным, кто не пялился на разбитую керосинку, а с тревогой смотрел на самого эрцгерцога. А, может, он и в самом деле - 'друг'!? И отнюдь не в кавычках.
   'Пока же обойдемся и без него. Проклятье, без всех обойдемся, как обходились все прежние годы! Мне прежде всего нужно поговорить с Софьей!!' - Франц-Фердинанд посмотрел в окно: собственное отражение, смутное и только... только... почему-то окровавленное? - нет-нет, это уже шутки уставших от напряжение глаз, не успевших приспособиться к темноте!
   - Оставьте нас, - резко распорядился эрцгерцог; он понятия не имел, откуда вдруг в его голосе появились, нет, не нотки, а настоящие мощные аккорды злости.
   Заполнившие купе светом керосинок и благоуханием ликеров, адъютанты и офицеры свиты удалились. Фон Лягвиц испросил взглядом разрешения остаться, но правильно поняв ответный бессловесный приказ эрцгерцога, вышел последним. И только тогда несчастный Франц-Фердинанд смело, но почти шепотом спросил:
   - Что ты видела, любовь моя!?
   - Это Птицы Крови, - задумчиво отвечала жена: в данный момент её исконно славянская покорность судьбе только красила её в глазах Фердинанда. - Это Птицы Крови, - повторила она, подтверждая реальность мерзкого видения в полумраке, - они бы нас не отпустили, не достань я Книгу... Мою Книгу, которую мы называем Книгой Силы, ведь хуже не будет? И Книга Силы отогнала от нас П-п-птиц... - вдруг запнулась она, 4чего раньше муж за ней никогда не замечал. - Нам предстоит пережить тяжелые дни, любимый.
   Будь ты тысячекратно проклята, кровь Габсбургов! - рассвирепел Франц-Фердинанд, но ни единый мускул не дрогнул на его лице. Не хватает только еще и ему проявить хоть малейший намек на слабость и страх. Он будет теперь силен, как никогда. И защитит от всех напастей свою женщину, свою обожаемую жену!'
   Он действительно был готов выполнить данное самому себе обещание, но точно знал, что ожидают их тяжкие деньки, потому что ему не устоять против еще одной подобной магической атаки. Ведь в первый раз им просто повезло - атака фактически сорвалась... не начавшись.
   - Ты спасла нас сегодня, спасешь и еще раз, май либхен, моя любовь. Защитница ты наша!
   Ночь приближалась к дневному акту трагедии. Наступало утро 27 июня 1914-ого года.*
  
   ___________________________________________________________________
   * Странно, что все, кто видит эти жуткие создания, независимо друг от друга дают им одинаковое название: 'Птицы Крови'. Но, очевидно, что Птиц Крови все видят немного по-разному, но общим от них остается ощущение смертной жути. (Прим. З. 1938 г.)
  
  
  
   21. Война?
  
   'Портной делает пиджаки и манишки, а манишка способна сделать человека даже и из портного, - записал в своем дневнике князь Унегерн около полудня 14.06.1914 года. И далее: - Удовлетворение от нового костюмчика не только физическое (хорошо сидит!), но и почти духовное. А они все принимают солнечные ванны в Илидже, но найдутся ли у них у вас зонты от свинцового ливня? И любопытно бы услышать, что они себе там думают о маневрах?'
   Из этих коротких заметок можно с уверенностью заключить, что от 'Сараевской' болезни - мистической, князю все же поспособствовали вполне прозаические вещи, местные же 'лекарства': пресловутый 'променад по Аппелю' и турецкие бани (без сербских связных на сей раз). Он вообще принял решение, по возможности, отстраниться - не то, чтобы полностью, но отодвинуть восприятие и осмысление ночных чудес - с Книгой и Видением, на безопасный, ироничный несколько уровень. Об этом свидетельствует и еще одна, не связанная с прочими, запись:
  
   '... осознать невозможно. Да и с научной точки зрения лучше еще раз рассмотреть имевшие место минувшей ночью события с некоей временной дистанции. И сквозь лорнет самоиронии. Здесь уместно вспомнить что-то типа восточной притчи. Наблюдать слона вблизи и опасно, и крайне неверно с точки зрения элементарного познания данного объекта. Во-первых, слон может даже ненароком наступить. Во-вторых, согласно восточной мудрости, изучающий слона со стороны хвоста, решит, что перед ним змея, изучающий со стороны бивней - установит, что это возможно, саблезубый тигр или бизон, тот же, кто решит познать слона с хобота, вообще способен решить, что видит новое слово техники, пожарную кишку! Да! Так и провидится в грядущем поэт (самоочевидно, что - русский, или - русскоязычный, как евроафриканец Пушкин), который глубокомысленно изречет: 'лицом к лицу слона не опознать, большое видится на расстоянье!'. Так и я, прослушав хай утренних газетчиков - 'Большие маневры сегодня!', 'Августейшая чета принимает солнечные ванны в Илидже!' 'После маневров эрцгерцог предпочтет автомобиль!'... - После этого гама легко было удалиться от ночной мистики в восточную, но весьма прозаичную обыденность турецких бань...'.
   Из бань Григорий Филиппович вышел насквозь прозаичным Фредди Риксменом. Теперь, благодаря газетам ('Эрцгерцог непременно посетит наш музей после политической речи в ратуше!'), он четко представлял завтрашний маршрут собирателя древностей и выученицы поколений алхимиков. И решил пройтись этим путем. Правда, впереди поедет авто с охраной, а по бокам кортежа не могут же не пустить... да тех же 'синих' или 'желтых' (по цвету тесьмы на пиках) лейб-улан конвоя!
   Как выяснилось, газеты помогли с определением будущего маршрута эрцгерцога не только путешественнику:
  
   - Живео, Гаврило! - увидев уже третьего из сербских 'юношей бледных с оружьем готовым', Григорий на миг даже усомнился: а не провокация ли весь завтрашний день, именно грядущее покушение, - со стороны австрийского генштаба?
   Слишком уж свободно расхаживали по городу молодые сербы, слишком вооружено и воинственно оттопыривались их карманы. И никто, кроме торговок цветами, не обращал на них внимания!!! (Цветы юные террористы, бесспорно, покупали для маскировки, но, то ли им выдали щедрые 'подъемные', то ли парни просто ни в чем не знали меры - двое тащили полную корзинку). Правда, в таких корзинках можно спрятать несколько килограммов новевших нитроглицериновых и динамитных открытий господина Нобеля. По идее, даже это должно было насторожить полицию, раз уж тайных агентов Вены барон так и не выявил. Есть же в Сараево, в подчинении бургомистра, эфенди Омира, хоть пара опытных работников сыска! К слову, главаря младых сербов тоже было никак не обнаружить! Получается, покушение на эрцгерцога можно записать, как совместную операцию Австрийского и Сербского Генеральных штабов?
   Нет - бред! И паранойя! Григорий Унегерн еще не научился определять, когда Знание - точное Знание приходило к нему с текста на собственной коже, из Книги РH''HUB-CHURB'-а, которую он всё же осознал, как Книгу Откровения. Вот и сейчас, он решил, что это его собственные мысли завели его в параноидальный тупик.
  
   Но, все же, провокация или нет, именно с этим юношей поговорить стоило. Точнее, договорить, ведь разговор с ним князь Унегерн начал еще в темной синагоге, едва прикрыв срам новоявленной мудрости блузой (от воспоминания о колючей материи, от 'трудового' запаха которой ему незамедлительно вновь захотелось оказаться в турецкой парной), и, убедившись, что главарь, допуковник, не встрянет в разговор со своими ненужными Григорию Ф. политическими амбициями, князь живо повторил приветствие:
  
   - Живео, Гаврило! - приветствовал Григорий Ф. блузника.
  
   - Живео, дядьку Григорий! - отозвался молодой серб.
  
   - Все так же верен своим принципам? - с долей насмешки спросил князь блузника.
  
   Смешная все же у сего сербского Гаврилы фамилиё-моё!
  
   - 'Принципами', дядько Григорий, римляне называли подающих надежды молодых бойцов в легионе, которые имели большие перспективы стать отличными бойцами, триариями. Если, конечно, не гибли по глупой запальчивости в первых боях. Отсюда и пошло, это из военной истории: 'нельзя поступаться принципами!' - очень серьезно ответил парень... но если приглядеться - обычный мальчишка! - И вообще, это не фамилия, это... - мальчишка замялся и вдруг выговорил по-французски, тщательно, словно поступая... нет, увы, не в университет, в гимназию:
  
   - C'est mon Nome de geurre, seulment seulement dans ce cas! - внезапно выдал он, но застеснявшись, перескочил на перевод: - Боевое имя, только на случай...
  
   - Милейший! - остановил его Григорий Филиппович, нервно прикусив верхнюю губу, - красивый у вас Гаврило, боевой псевдоним.
  
   Князь Григорий Филиппович Унегерн не зря поморщился в усы. Нет, как раз против 'дядьки', даже против дурного французского, пусть и с южно-славянским акцентом, он абсолютно не возражал. Дядька и дядька! Хорошо, что не 'дiдку'! Хорошо, не обрыдший немецкий! Нет, поморщился он исключительно от недовольства самим собой. И от внезапно пришедшего к нему понимания мудрости всяких восточных йогов и иных природных даосов. - Казалось бы, отчего глупцы говорят с деревьями, а не с людьми, деревья не ответят? Но нет. Только что сам Григорий Ф. подошел к дубу с идиотским, надо признаться вопросом, пусть не к столетнему дереву, молодой дубинушке.... И - наше вам! Получил в ответ лекцию об устройстве римских легионов. С французским эпилогом, себе самому в назидание. А этот... Гаврило переводить еще взялся, будто российский князь может не знать французского!
   Успешно скрыв гримасу недовольства самим собой всепонимающей ироничной улыбкой, князь Унегерн, словно невзначай, заметил, глядя в лицо блузнику с револьверами (сегодня - в карманах):
   - Значит, ты нанесешь удар вторым. На случай, если метатель промахнется.
   - Откуда вы зна... узнали!? Это главный секрет нашей акции!
   - Ну, полно, полно, тише. Вообще, что это мы говорим среди улицы? Признаться, не имею ничего против стиля твоей одежды, юный принцип Гаврило, но она не совсем соответствует нашему разговору в жанре entre paires.* Переводить не надо?
  
   ________________________________________________________________
   * Очевидно, князь имел в виду старофранцузскую поговорку 'между пэрами', то есть, 'среди равных'. Хочу заметить, что его французский, не в пример грамматически верному предложению Гаврилы, оставляет желать лучшего, если только сам князь в спешке записывая изречение, не пропустил буквы. (прим. З. 1938 г.)**
   ** Кого критикуешь! Г. Ф. пусть и бывший, но всамделишный и очень живой князь! (прим. М. 1938 г.)
  
   - Добро бы твоя блуза была французской блузкой, - продолжал обольстительный 'дядька' Григорий А., увлекая пацана в небольшой тенистый закуток с тремя столиками, где, по его разумению, они не должны были уж столь сильно привлекать внимание, - а сам ты был бы очаровательной мидинеткой с рю Риволи. Но, увы, ты столь же не похож на мидинетку, сколь она - на римского легионера. На которого ты...
   Григорий сдержал летящее с губ: 'похож не более', заменив на убедительное:
  
   - Так похож! Похож!
  
   За столиком, в тени огромного каштана, действительно вряд ли кто ими заинтересуется. Разве красномордый выпивоха: тоже устроился в тенечке, пивом наливается. Нет, решил не поддаваться мирским соблазнам Григорий Филиппович, местное, даже австрийское пиво в Боснии - хуже татарина, да еще под руку с незваным гостем и другом степей.
  
   - Любезнейший! Холодного шампанского! Если есть - красного, 'Кот дю Рон'! - свистнул живописно ленностному местному халдею барон.
  
   - Я дал обет стратигу Георгию не пить спиртного! - твердо отказался мальчишка. - И потом, о предательстве я обязан слушать на трезвую голову! От кого вы узнали, что не я - первый в очереди!? Что я завтра не первый, а?
   Едва ль не очумевший от жары (добавьте к турецким баням солнечный июнь в Сараево!), барон решил поначалу, что 'стратиг' это, в местной организации нечто вроде 'допуковника', затем вспомнил жите святаго Георгия, стратига на земле и стратига воинства небесного. Опомнился. Посмотрел на Гаврилу ласково:
   - Милый мой юный легионер, какое предательство? Разве так уж трудно догадаться, особенно после твоей лекции о римских легионах? То, что 'Принципы' вступают в бой только после 'Гастатов', метателей дротиков, пуль и камней из пращи, я припомнил сразу. Так что, Гаврило, если и есть, как элегантно выражаются в аглицком парламенте, среди нас трепло, то... Бутылку воды 'Эвиан', кельнер!
   - У нас только местные, хорватские сорта минеральных вод. Источники наших гор... - обстоятельно начал рекламную компанию халдей, только что притащивший вполне сносное французское шампанское.
   И Григорий понял, что - забылся:
   - Милейший, моему троюродному племяннику пить нельзя, печень... К тому же он, как видите, прозябает в вашем чудном краю. Короче, человек: любой хороший воды, причем быстро и молча!
   - Значит, я выдал великий секрет плана нападения! - впал в раскаянье над разгаданной Военной Тайной юный принцип Гаврило.
   - Не убивайся, сообразить мне было несложно. Но ты тоже должен признать, что, если я так легко раскрываю секреты, сочиненные господином допуковником (Где он, кстати?), то знаю немного больше, чем он. Ты по-прежнему собираешься дарить цветы эрцгерцогу!? Вспомни наш ночной разговор, после того, как меня приняла ваша Книга. Ведь ни кому другому она так не Дарила Себя?
   Вода была принесена кстати. Юноша то бледнел, то краснел и обильно - несмотря на тенек! - исходил лихорадочным нервозным потом.
  
   Когда собрался отвечать, отвечал сбивчиво:
  
   - Помню... Помню: вы сказали, что Фердинандом вертит графиня, его жена. А допуковник - гений маскировки. Искать бесполезно: предупредил, что появиться даже не в утро, а в момент события.
   'Ага, чтоб подчистить 'хвосты'!' - понял Григорий Арсеньевич, не чувствуя жалости: правила игры не изменились со времен Содома с Гоморрой - даже посланцы Господни предпочитали не оставлять свидетелей, хотя бы и 'десятерых праведных'. Отпил шампанского, продолжал слушать:
   - А еще вы говорили, что убеждены твердо: цветы кидать надобно графине...
   - Цветы, Цветы!! - встрял вдруг в разговор сизоносый господин за соседним столиком, - я хорват! А этого Фердинанда все равно не терплю: убить его мало! Чехов в империю тащит, а мы тут с этими омуслимившимися босняками хоровод водим! Нет, убить дурака к чертовой матери! Пусть, к бесам, война из-за него начнется, мы - Австрия с Германией - сейчас сильнее, чем когда-либо!! Убить!! И выпьем сперва за войну, а за тем... так, выпьем, чтоб до нужной консистенции дойти!
  
   - Вот видишь, - тихо сказал князь Унегерн юному Гаврило, - если убьешь Франца-Фердинанда, поступишь так, как хочется кроатам и босякам. Подумай!
  
   - А войны не будет! - посчитал нужным ответить Сизоносцу князь Унегерн, - в недалеком прошлом было куда больше реальных поводов. Взять хоть рейд германской канонерки 'Пантера' к французскому Марокко.
   - Да, и в солидной русской газете пророчили войну! Ну, и где она!? - не остался в долгу Сизоносец. - Вот, коли нашего эрц.. эрц-герца тронут, мы всех запобедим!
  
   Чисто случайно, любитель пива пихнул оппонента сильней, чем намеревался: ту статью о неизбежности военного решения 'марроканского кризиса' в 'Новом времени' писал лично князь, под пошлым псевдонимом Григорий Икс.
  
   - Ступай, племянничек, - сказал Григорий Филиппович, видя уже, что слова насчет необходимости устранить графиню запали в душу сербскому 'принципу'. И почерпнутое из Книги Знаний Предзнание говорило ему: парень хоть раз, но обязательно выстрелит в наследницу чернокнижников. А война? Что война?! Еще Толстой сказал о ней всё: 'колонна марширует туда, колонна марширует обратно'! Постреляют маленько, и все. Поэтому князь в ответ накинулся на Сизоносца, с радостью увязая в одном из бесполезнейших занятий на свете, ресторанном споре.
  
   - Теперь вы говорите, что война будет из-за того, что кто-то убьет эрцгерцога? Да сколько их, наследников Австро-Венгрии, уже перебили: эрцгерцога Максимилиана расстреляли в Мексике, эрцгерцога Рудольфа вообще, оскопив, повесили... А саму императрицу - Луккензи напильником заколол итальянец. Что же с того? Сталась война с Италией!? - атаковал в ответ сизоносого любителя пива князь Унегерн.
  
  
  
   22. ЗАЯЦ И ЕГОРИЙ
  
   26 августа 1939 года, ближе к вечеру
  
   − Сомбреро можешь не надевать, − подсказала Мариха. − Иди, с ребятами знакомься.
   Егорий и Заяц сидели на завалинке, так что их и видно не было: одеты во все серое, так что сливались с тенью дома. Егорий курил самокрутку, Заяц же сидел нога на ногу и руки кренделем. Перепутать - кто есть кто - было невозможно, потому что Заяц был действительно похож на зайца.
   Егорий даже сидя был на голову выше, весил килограмм на пятнадцать больше и имел три лишних подбородка, но Антон не поставил бы на него. Заяц - жилистый и хваткий, без сомнения мог вывернуться как из любой ситуации, так и из любой норы или передряги.
   - Пообедали? - спросил Егорий.
   - От - пуза. Сыты - во, как, - показала Мариха.
   Антон подошел и пожал Зайцу и Егорию руки.
   - Большое спасибо, давно так не обедал. И голубцы - просто объедение, - высказал он Егорию свою давно забытую желудочную радость.
   Not at all, - шаркнул ножкой Егорий.
   Ну как это не стоит. Еще как стоит. Только не тебе спасибо, а жене твоей, - уточнила Мариха.
   - Ну, все, по-джентельменились? - поинтересовался Заяц. - Тогда пошли одеваться и айда к замку, - сказал Заяц.
   - А не рановато? - поинтересовался Антон.
   Заяц кисло хмыкнул, оценивающе оглядел Антона и уточнил:
   - Сам прикинь. Можешь на пальцах. Только сначала вынь руки из карманов. До замка идти полтора часа. Иногда чуть дольше. Правда, если иной раз удается на ближнюю тропку наткнуться, можно и за пятьдесят минут поспеть. Но оно того не стоит...
   - Почему? - спросил Антон и поглядел в сторону замка, которого не было сейчас практически видно.
   - Один раз, - спокойно сообщил Заяц, во внешности которого было много черт от этого прыгучего зверька, но особенно его сближали с настоящим зайцем щеки и уши, - мы турыста к замку водили и про тропинку, по глупости, эту ему предварительно рассказали. Он до нее дошел и давай на нас давить, мол, пошли. Егорий ему и говорит: 'Сорок минут перекур, а затем идем'. Тот уперся, чего, мол, ждать. Мы его уговаривать не стали, ну... он и пошел. Через сорок минут и мы отправились за ним следом. У замка его не застали, только ложку нашли позолоченную, он ею все хвастался, что она у него вместо талисмана. Говорил, у какой-то княгини звездонул. Вернулись обычной дорогой. Тропинки ближней уже не было. Она после того раза недели три не появлялась, никак его со всем барахлом переварить не могла. Ить и турыста никто из нас больше не видал, а вот ложку Егорий тебе может показать. Теперь он ее с собой теперь вроде талисмана от сглаза носит.
   - Сплошная выдумка, - подытожил Антон. - То есть - фантастика.
   - Не фантастика, а чистейшей воды мистика, - поправил его Егорий.
   - Умные вы все! - восторженно произнес Антон таким тоном, будто собирался предложить им мозгами с ними поделиться. В прямом смысле этого слова. - Серого вещества у вас явный перебор, - намекнул он.
   - Да вот так, елы-палы, - с явной насмешкой над собой произнес Заяц. Куды умищще-та деть? Не спрячешь его под картузом. Лезет наружу, хоть ты тресни, как на дрожжах, и не удержать болезного.
   'Смеются они надо мной все, что ли?' - сам себя спросил Антон, добавив пару ласковых и пару крепких слов, но тут же вспомнил, о чем его предупреждала Мариха. Он спохватился, но было поздно.
   - Мы не дуралеи и не фантазеры хреновы, - ответил ему Заяц, но не мысленно, а вслух. - Ты тут поживи чуток-другой, годика так три-четыре, - сказал Заяц, - сам над собой смеяться начнешь. - А затем, совершенно неожиданно, отвернулся и обратился к Егорию с комментарием: - И не размывай мне факты: создатель теории относительности родился 14 марта 1879 года в городе Ульм, Германия. Неужели не знаешь?
   - А нобелевку он за что получил? - не унимался Егорий.
   - А Нобелевской премии Альберт Эйнштейн удостоен по физике за теоретические разработки, в основном, за исследование фотоэлектрического эффекта. И произошло это в тысяча девятьсот двадцать первом году...
  
   Егорий и Заяц направились в сарай, − споря о теории относительности − чтобы вырядиться индейцами, а Мариха повернулась к Антону, растерянно взмахнула руками и произнесла:
   - Ну, что я тебе говорила?! Давай, топай за ними. Только в споры не вступай. Заговорят до смерти.
   - Она сказала тебе, что это одежда индейцев? - уже в сарае усмехнулся Егорий. - Так ковбои одеваются: брюки и куртка из джинсовки, клетчатая рубаха и шляпа с широкими полями. Вот шляпы-то мы и впрямь не носим, а пояс ковбойский - вещь полезная. На него много всего можно нацепить, кроме кобуры-другой. Да и хлыст всегда пригодится. Поэтому лучше одевать, пока холода не наступили, джинсовую жилетку. Она короче куртки и не мешает предмет какой с пояса быстро схватить. К тому же жилетки у нас специальные - пуленепробиваемые. А на голову мы спецназовские банданы повязываем, они тоже от пули заговоренные. Так что вся это одежда американская под наш лад переделана.
   - Индейская это одежда, - заспорил Заяц. - А не американская.
   - А какая разницы? - поинтересовался Антон.
   - А такая, что индейцы не имеют никакого отношения к американцам. Представь, если бы у Петра таджики на галерах плавали, да остальными командовали.
   - Я что-то про таджиков не очень понял?! - возмутился Егорий.
   - Против них у меня возражений нет, - сказал Заяц. − Я это для примеру. Ведь что на самом деле было? Пришли какие-то англичане, французы, немцы и погнали таджиков к такой-то матери с их земли.
   - Таджиков? - рассмеялся Егорий.
   - Тьфу, запутал ты меня совсем. Индейцев они к чертям выгнали. Начали, конечно, этот безудержный грабеж испанцы...
   - Что насчет одежды? - улыбаясь, спросил Антон.
   - Одевайся ковбоем и про одежду не думай. А я сейчас оденусь, сделаю на голове чуб и пойду записываться в 'Великий орден ирокезов'.
   - Рожей ты не вышел в ирокезы лезть. Тебя Льюис Морган к себе не запишет, даже за деньги, - с сомнением произнес Егорий.
   - Ирокезы взяток не дают, отбрехнулся Заяц, но затем провел по лицу двумя руками, пощупал брови, щеки и сам расхохотался от души.
   - Да уж, рожа у меня явно не индейская, - и тут же поинтересовался у Антона: - Ну как одежка-обувка?
   Одежда Антону понравилась - в ней было вольно и просторно - ничто не мешало действовать быстро и без шума. Да и на лошади можно было проскакать, чем он не занимался с самого детства. Он вспомнил Брезу, и ему вновь стало жалко несчастную лошадку. Людей Антон, как правило, не очень-то вспоминал. Особенно тех, кого пришлось пристрелить, как тварей бешеных.
   - Ботинки вон в том ящике, - указал Заяц, явно отвлекая его от печальных раздумий и воспоминаний. - Точно такие, о которых ты всегда мечтал. И носки там же возьми шерстяные. А мокасины мы с собой прихватим; если лазать придется, то в них действительно удобнее.
   - А как же тогда настоящие индейцы одеваются? - поинтересовался Антон, пытаясь вспомнить рисунки из детской книги.
   - Сейчас процитирую, обожди секунду, - сказал Заяц и уставился в какой-то дальний ящик так, как будто на нем было что-то написано. Но, в действительности, на нем имелась лишь одно надпись: 'Made In...'. - Значит, слушай: 'Верхняя одежда - парка. Это вроде как куртка без застежек. Она ниже бедер, но выше колен. Покрой широкий, клеш в форме колокола. На голове капюшон, отороченный пышным мехом. Материал - мех или замша. Цвета коричневой и бежевой гаммы'... - Заяц 'вернулся' в себя. - Ну, как тебе?
   - Ты где сейчас был? - напрямик спросил его Антон.
   - В 'Большой Всемирной Энциклопедии Знаний', - улыбаясь, но не потому, что подсмеивался над Антонем, а потому, что сам себе радовался, ответил Заяц.
   - И где она находится? - с интересом спросил Антон. Он уже никого не старался подколоть. Он понял, что погрузился в жизнь, о которой ничего не знает, познакомился с людьми, которых абсолютно не понимает. Они оказались здесь не по воле своей, да и поумнели и обрели аномальные способности тоже не потому, что стремились стать незаурядными личностями. Они были тупыми оболваненными уродцами на Родине, а здесь приблизились к вполне достижимой планке гениев. Но, осознав свою силу, точнее - силу знаний и запредельных умений, они уже поняли, что обратной дороги у них нет. К сожалению, они рады были бы остаться нынешними, но это желание было вне их власти. Антон покачал головой - все это ничуть не смешно, хотя они с Зайцем продолжали друг другу улыбаться. Это трагедия людей, обретших по чье-то воле самих себя. Таких самих себя, о которых они даже и не подозревали.
   - Да прямо здесь, в пространстве, - ответил Заяц. - Я когда об этом в первый раз узнал - смеялся полночи. Спросишь - над чем? Да ведь все так легко и просто оказывается, что действительно 'смешно до колик'.
   Егорий прокашлял для приличия горло, и Заяц, показав на него обеими руками, как бы представляя следующего артиста по родственному жанру, передал другу слово и возможность тоже проявить себя.
   - 'А штаны - меховые шаровары, у колен заправленные в мокасины, и обмотаны кожаными и меховыми шнурочками и кусочками замши', - подхватил 'читать' из энциклопедии Егорий.
   - Ерунда полная все эти шнурочки! Вот сейчас твоя зазноба переоденется, так вот это одежда! - приохнул Заяц, готовясь к 'встрече'.
   Мариха появилась в клетчатой рубашке, кожаной жилетке и кожаных брючках. Обтягивали они ее и 'ощупывали' так нахально, как только могли. Антону едва не стало дурно, так захотелось оказаться на их месте, но он мгновенно взял себя в руки и с интересом принялся разглядывать кусок коричневой ткани с каким-то желто-зеленым рисунком, который протянул ему Егорий.
   - Я в них запросто на шпагат сяду! - крикнула с крыльца Мариха. - Знали бы вы, как в них удобно, пошляки хреновы.
   - А мы и не возражаем, - откликнулся Заяц и еще раз тяжело охнул. - И, кстати говоря, вслух мы ничего не сказали. Так что претензии ваши, гражданочка Мария Вербе отклоняются. И даже суд не будет удаляться на совещание, потому что вы ни в чем не виновны. Уж что у вас на теле наросло, то наросло. И вам это нарощение плоти от государственной налоговой службы не утаить...
   - Ты еще скажи от Пенсионного фонда или от членства в ДОСААФ, - хихикнул Егорий.
   - Совсем оборзели! Знаете-ка, что я вам скажу... - Мариха встала руки-в-боки, но ничего ответить не успела, потому что ее остановил вопль из-за забора. А ответить, судя по выражению лица, она бы смогла.
  
   - Самолет! Самолет!.. - послышался с улицы истошный крик. Вся четверка путешественников застыла на месте и принялась вглядываться в небо.
   - Ты на этот вопль внимания не обращай. Это черная Марта орет.
   - И ты долго в небо не смотри, - Мариха пихнула Антона в бок. - Тебе не резон с непривычки. Глаза распухнут, и никуда уже мы не пойдем.
   Антон спорить не стал, но что делать - просто стоять или бежать куда-то от самолета прятаться? Он услышал, как Заяц что-то бормочет. Сначала, в основном нечленораздельное, но затем все стало ясно: слышно и понятно.
   - Немец. Разведчик. Следит. Замок. Деревня. - Короткими отрывистыми словами охарактеризовал увиденное Заяц и бросился к беседке, открыл дверцу, которую было не видно, столь умело ее приладили, и забрался внутрь. Через считанные секунды внутри беседки заурчало какое-то устройство, и Заяц, сидя в кресле поднялся в нем вверх сквозь открывающийся купол. Он крутил ручку какого-то устройства, выдвигая ствол орудия. 'Не иначе зенитная установка, - заключил Антон. - Откуда она у них?'
   - А ты смотри внимательней, - посоветовала Мариха. - И, раз уж об Эйнштейне тут разговор вели, вспомни его второе правило.
   - Какое? - с интересом спросил Егорий, что удивило Антона. До сих пор они друг другу удивленных вопросов не задавали, а просто пытались, что называется, один другого уесть.
   - 'Воспринимай все, как чудо', - напомнила Мариха, следя за тем, как Заяц, глядя в дальномер, выкручивает ствол зенитки в сторону летящего где-то в вышине самолета.
   - Высоко ж он очень летит, - констатировал Антон, а перед глазами у него стоял ручной пулемет, который стоял в углу избы. Тут-то он и понял, что напомнила ему зенитка. Совершенно несомненно, что стволы и для пулемета, и для зенитки были сделаны вручную из труб, правда, абсолютно разного диаметра. Но изготовитель был известен. Прямо хоть оружейную фирму 'Заяц и Сыновья' открывай.
   - Ничего, эта его красавица до двенадцати километров достает, а тут в половину меньше. Нам самое главное летчика поймать, когда с парашютом вниз сиганет. Вот ему что сейчас надо рассчитать - когда выстрелить, чтобы он поблизости приземлился, да и в болото не попал. Ты в хвост бей! - крикнул он Зайцу. - Чтобы гада не задеть!
   - Может, на мое место сядешь? - ехидно отозвался Заяц и, повернувшись, быстро посмотрел на флюгер, прилаженный на крыше Марихина дома. Имел он странный вид, поскольку вращающийся петух был не один, а имелись у него еще два брата, которые крепились над ним. Вращались они не спеша и в разные стороны. Антон так и не понял, что именно мог определить по ним Заяц, только тот начал быстро крутить две ручки, направляя пушку куда-то правее, чем она была... Без бинокля Антон никогда бы не определил, где самолет, а где птицы... Заяц же работал быстро, а главное точно знал, что делает.
   - У него зрение звериное, да и нюх на всяких падл, как у коршуна, - отмазался Егорий. Хотя, может так оно и было. Вот только какой у коршуна нюх?
   - Тады молчи себе в бандану, - прорычал Заяц.
   - Почему не в тряпочку? - спросил Антон у Марихи.
   - А бандана-то из чего? Не из тряпки разве?
   - Если честно, я не знаю, - вынужден был признаться Антон...
   - Это головной убор, но можно носить и как шейный платок. Кстати, я тут узнала, что ее можно и на бедрах носить вместо юбки. Единственное отличие - мы свою ткань отваром желтого мухомора пропитали, чтобы мысли было не прочитать.
   - У нас и заборы все промазаны этим отваром. За сто километров в лес ездили, чтобы набрать. Теперь в деревне хоть как-то спокойно. А до этого сплошные скандалы были, ведь и подглядывать не надо было, - сообщил Егорий. - А тебе, - это он уже обратился к Марихе, - я вот что скажу даже при мужике твоем. Оденешь хоть раз такую тряпицу, как тут хвалилась, на свои бедра вместо юбки - месяц из дома не выйдешь. Извини Антон, мы тут о своем, так что ты лучше смотри, что сейчас Зайчонок наш делать будет. Это его сооружение.
   Заяц опустился на колено, вынул из какого-то углубления снаряд необычной удлиненной формы, вставил его в затвор, затем взял какую-то плоскую коробочку, которая соединялась, с затвором толстым шнуром и нажал кнопку. Из зенитки, слегка дымя, вылетел удлиненный снаряд и растворился в ярком небе.
   - Пошла, родимая, - радостно произнес Егорий, а затем обратился к Антону: - Он это реактивным снарядом называет.
   'Что-то похожее дома еще только разрабатывают и испытывают,- подумал Антон, вспоминая поездку на полигон, - а Заяц уже вовсю стреляет'. Прошло секунд десять-пятнадцать после того, как из ствола зенитки вылетел снаряд, и в небе появилась вспышка. 'Да... - покачал головой Антон. - Эти ребята не просто ведут заградительный огонь, как принято у зенитчиков. Они бьют наверняка'.
   - Четыре немецких самолета сбили, - подтвердил Егорий. - И два английских.
   - А где летчики? - поинтересовался Антон.
   - Пятеро в болоте сгинули. А единственный, англичанин, говорить ничего не хотел, так мы его сами тщательно просмотрели. - Егорий показал как: так обычно сжимают арбуз. Если он приблизительно так и делал, то от мозгов у летчика один кисель остался. - Кое-какие данные получили, но он гикнулся быстро. Мариха сказала - сердце не выдержало.
   - Да он совсем слабый был, - заступилась за Егория Мариха. - Я бы таких в армию не брала. Пленный взял, да и в ящик сыграл. Так что пользы от него - никакой. Разведданные нулевые.
   - Но что-то же вы узнали?
   - Все данные мы Фраучи отправили. Если только эта падла, как я теперь понимаю...
   - Можешь не продолжать, - остановил ее Антон, и Мариха быстро сходила в дом и принесла Антону темные очки, которые тот с благодарностью напялил на нос. Вскоре он увидел точку, которая приближалась к земле. Заяц уже спустился вместе со всем устройством на дно беседки и закрыл раздвигающиеся створки крыши. Он подошел к группе с мощным биноклем, который, видимо, хранился в беседке, и сообщил:
   - Он рюхнется где-то сразу за деревней, - сказал Заяц и похлопал себя по ковбойскому ремню, к которому была прикреплена кобура. - Пошли этого чудика ловить.
   - Что мне с этой банданой делать? - спросил Антон.
   - Показываю один раз, - ответил Заяц. - Сначала на себе, затем - на тебе. Значит, итого два раза показываю. Не научишься, будешь ходить в ковбойской шляпе. Или в панаме.
   При слове 'панама' все почему-то заржали, только Антону было не до смеха. Он не любил когда смеются, возможно, над ним. Скорее всего, это была какая-то местная шутка, но он-то ее не знал! Случалось, что шутил ржал над ним гражданин Фраучи - ну тут терпи и не выеживайся, но когда...
   Мариха подергала его за рукав:
   - Извини, мы не над тобой. Над кем - говорить не буду. Сам все увидишь и сам все поймешь, - сказала она нежно, каким-то незнакомым грудным голосом и крепко его поцеловала. - Обещаю, - сказала она и подмигнула. Что именно она обещала - Антону оставалось лишь предполагать, а возможно... и надеяться.
   Антон оттаял, поверив на слова и на сладкий поцелуй. А Заяц, хлопнув себя кулаком по колену, вздохнул:
   - Ну что ты будешь с ней делать! Опять не меня...
  
  
   23. Летчик
  
   26 августа 1939 года
   Еще ближе к вечеру, то есть часом позже
  
   - Вы же говорили, что из деревни до шести вечера уходить нельзя, - напомнил Антон, когда они захлопнули за собой калитку и двинулись по улице той же дорогой, по которой пришли ночью с Марихой.
   - К замку идти нельзя, - уточнил Егорий. - От замка можно. Давайте-ка ребята побыстрее, вон он уже летит.
   Все четверо перешли с быстрого шага на бег. В деревне было дворов шестьдесят. Дома практически не отличались один от другого, как и неизменно высокие деревянные заборы. К одному из заборов, когда они оказались на параллельной улице, был пристроен навес, возле которого Антон от неожиданности остановился. На двух сколоченных брусом, один к другому, стульев сидели три до маразма иссохшие старухи, зато в небольших сомбреро с ленточками, и пели:
  
   'Я Пилсудского любила
   Он меня не замечал. Тут
   T''TYR'RWE'' меня услыхал
   На груди моей лежал...
  
   - А если 'хозяин' услышит?
   - Это дагонисты, не верящие в силу T''TYR'RWE'. Они поклоняются другому существу. Много тут развелось разных сект. Каждая поклоняется своему богу. Вот поэтому и поют эти старушенции дурь полную. Хотя, дагонисты из всех - наименее агрессивные. Им достаточно сказать: 'Щас дагоню и как дам больно!' И они затихают. Вот итхаквисты - те все норовят в драку лезть. Но у них мужики действительно здоровые.
   - А оружие? - спросил Антон.
   - Оружие есть только у нас. Польские жандармы как-то заезжали, чтобы обыск учинить, так ничего и не нашли. А про наш арсенал даже итхаквисты молчат.
   - Это потому, что ты сына Леси вытащил из болота и дракончика застрелил, - напомнила Мариха.
   - Ну а как же им частушки с рук сходят? Если здесь особое место и сила T''TYR'RWE' безмерна... - покачав головой, поинтересовался Антон, но ответа не дождался, потому что сам про него забыл. Спрашивая, он машинально потер подбородок и с удивлением обнаружил, что зарос, как никогда прежде. Это настолько его поразило, что он тут же обратился к Марихе. - Послушай, у меня что, действительно щетина почти в палец длинной?
   - Почти в палец, - подбодрила его Мариха. - Об тебя можно кастрюли чистить.
   - Да я за месяц так не обрастаю, не то, что за сутки с небольшим, - возмущенно произнес Антон.
   - Я же тебе сказала - привыкай. И дыши ровней. Что-то ты уже задыхаться начал.
   Что правда, то правда, Антон бежал с большим трудом и не мог понять, что является причиной его физической слабости. Он чувствовал, что клетчатая его рубашка буквально пропиталась потом, как и бандана на голове, которую он после Зайца завязал сам вполне удачно. В ней было удобно, пусть и немного непривычно, но очень жарко.
   Заяц легко несся впереди; пробежав мимо забора крайнего дома, он остановился, остальные поступили так же. Антон мог этому только порадоваться.
   - Вон он летит! - выкрикнул Егорий, указывая рукой направление полета и места посадки. - Не задел бы только фиолетовый куст, а то, что на камни грохнется, так оно нам и лучше. Меньше выпендриваться будет.
   Заяц пошел вперед, держа руку возле расстегнутой кобуры, как ковбой перед дуэлью. Антон двинул следом за ним. Он решил не рисковать и пистолет держал в руке. Парашютист пролетел над кустом, но тут порыв ветра, смял шелковый купол и бросил материю обратно на листья. Егорий скачками понесся к летчику, держа в руках мачете. Следом за ним понеслась Мариха. Они ловко порубили стропы, иначе летчика вместе с парашютом затянуло бы на куст. Заяц подошел к парню, снял с него шлем и внимательно посмотрел в глаза. Антон же наблюдал за парашютом, который заискрился на кусте и, расплавившись, залил всю траву вокруг фиолетового растения огненной жидкостью. 'Ничему не удивляться, - напомнил себе Антон, вспоминая детство и сказки о всякой нечистой силе. - Тогда это точно считалось сказками, - а сейчас вот я с этой нечистью в питере борюсь и ничего необычного в этом уже не вижу. Так и тут мне не стоит ничему удивляться. Другое место - другие правила игры'.
   Заяц что-то быстро спросил у летчика, который сел, но подняться на ноги не мог. Летчик промолчал, и Заяц задал еще один вопрос, как мог понять из интонации Антон. Летчик вновь покачал головой и произнес 'найн!' Заяц усмехнулся и что-то ему рассказал, какую-то историю, причем постоянно тыкал пальцем в летчика. Тот испуганно схватил Зайца за руку и начал что-то у него просить, постоянно повторяя слово, похожее на 'штилле!'. Антон догадался, что летчик просит Зайца о чем-то молчать, чего-то не говорить. Вот только чего?
   Подошли Мариха и Егорий.
   - Что ты у него выведал? - спросила Мариха.
   - У него все на лице написано. Он - пидор, а в Германии это большой грех. Им там Геббельс размножаться велел, как кроликам, а он свою сперму налево расходует. Тем более, что его любовник - мальчишка, сын начальника аэродрома, а брат этого самого начальника аэродрома приближенная к Гитлеру персона. Так что нашему сегодняшнему гостю не позавидуешь.
   - Какого хрена его сюда занесло? - спросил Антон
   - Немцы собираются двадцать восьмого с утра высадить здесь десант.
   - Ну, просто блеск! Но без донесения немца, - он пнул его ногой, - что вполне очевидно, они операцию не начнут. Пока они не объявили Польше войну, большие силы сюда им не перебросить. Значит, летчик должен как-то, по крайней мере, связаться со 'своими' по рации. Кстати, ты так и не сказала, есть ли у тебя рация, - вспомнил Антон и жестко посмотрел на Мариху.
   - Конечно, есть, как тут без рации, - ответила она и пожала плечами.
   - Тогда почему ты заранее не сообщила нам про курьера, который вез фотографии замка?
   - Он мог вообще не добраться, как сейчас становится понятным.
   - Это сейчас становится понятным. А, ладно, - махнул рукой Антон. - Надо, чтобы завтра ночью наши сбросили здесь роту из авиадесантной бригады. Спецроту. Это почти шестьдесят человек и нам их за глаза хватит. Главное, чтобы все сели на твердую землю. Я не думаю, что немцы пошлют сюда какую-нибудь супер часть. Сейчас вернемся, я составлю донесение, и ты передашь. А летчика надо заставить связаться со своими. Пусть передаст, что вокруг замка все тихо, а он просто-напросто совершил вынужденную посадку.
   - Заяц передаст быстрее, - сказала Мариха.
   - Мне все равно, как будет быстрее, - погрозил ей пальцем Заяц. - Но я не передаст. Летчик вот этот - он откровенный передаст. А про меня такое даже подумать ночью под мухоморной подушкой нельзя.
   - Так кто-нибудь из вас перед... уй-йа! - Антон схватился за голову. - Я хотел спросить, - разозлился он, - кто-нибудь отправит нашим сообщение? Я вьерно фыра-сился? - намеренно каверкая слова, спросил Антон. - Вы только скажите, где лучше десантироваться!? Тогда я сам...
   - Извините, гражданин майор. Мы тут окончательно одичали, - Заяц стоял возле Антона и предано смотрел ему в глаза. - Вы свой человек, хороший. Вот мы и расслабились. А эти олухи никакой дисциплины не понимают. Возле железнодорожного полотна. Там ничего аномального пока не растет. Все зеленое, как новенькое. И болота там нет.
   - Только полустанок почему-то называется Krivetko, а не Комаржень, - вспомнил Антон, как сходил с поезда.
   - Это наши шкодники напакостили, - рассмеялся Заяц. - И не лень им дурью маяться.
   - Что это значит? - спросил Антон и покачал головой, как бы поясняя, что в очередной раз ничего не понял.
   - Поверь мне, это все очень долго рассказывать. Я здесь уже три с половиной. Егорий три года. Мариха почти два. Здесь другой мир. И есть ли еще на Земле место хоть отчасти похожее на Krivetko - очень я в этом сомневаюсь. Если выпадет время, часика три, я все без утайки тебе расскажу.
   - Где рация у тебя? - спросил Антон.
   - Я ее за двенадцать минут соберу, - совершенно равнодушно произнес Заяц, как будто собирался заточить карандаш.
   - За двенадцать минут? - переспросил Антон.
   - Ну, если ты можешь сделать это быстрее, тебе и карты в руки.
   - У меня деталей нет, да и схемы, - выкрутился Антон. - Но если с рацией все так просто, почему вы на связь с Центром не выходите?
   - Здесь один чудик, а может - и не один, каким-то образом радиоволны чувствовать научился, - ответил Егорий. - А на кого он работает - мы не знаем. Но, догадываемся. Один раз с Центром связались, так тут же тут немцы нагрянули. И мне еще показалось, что в оцеплении поляки стояли. Очень похоже, что это один из селян настучал. Поэтому мы больше не рисковали. Если что-то срочное - через проводника передавали. Если важное - переправляли с Марихиным связным. А он, видишь, как выходит, двойную игру вел.
   - А с поляками у нас большие проблемы? - поинтересовался Антон.
   - Мы, как люди не верующие, о многих аспектах жизни плохо осведомлены. Став самостоятельным государством, Польша стала считать Россию врагом, покушающимся на ее независимость. Что отчасти есть правда. Тогда и началась борьба католиков с православием. Многие храмы были переданы католикам или униатам, а Сейм и вообще с дуба рухнул - санкционировал разрушение Александро-Невского кафедрального собора в Варшаве, который все поляки считали немым укором - напоминанием о тех годах, когда Польша входила в состав России.
   - Безобразие, - покачал головой Антон. - Какое они имели право.
   - А не безобразие, что в Москве взорвали Храм Христа Спасителя?! Или только для проживавших в Польше русских это стало трагедией?! У нас в селе все верующие несколько дней плакали. А на нас троих до сих пор многие косо поглядывают. Того и гляди - прирежут. Вот и думай, отчего они на немцев работают, - рассказывал Заяц так, будто читал по брошюре церковной.
   Антон слушал его и вспомнить не мог, когда именно уничтожили Храм. Наверное, это дело рук Сталина с Керенским. Работой он ни прикрыться, ни оправдаться не мог, да и права не имел. Ему было все равно. Разрушили, ну и ладно. Меньше к поповским бредням народ прислушиваться будет. Они магию по-своему трактуют и только мешают ЧКВД нормально работать. Да-да, именно так он и рассуждал. А уж когда материалистической магией серьезно занялся, начал понимать, как там все тесно переплетено, насколько все взаимосвязано.
   − Это ты зря так думаешь. Да, я в мысли твои залез, но людей уважать надо. Их веру и их чувства, − произнес Егорий. − В любом случае − памятник архитектуры даже пальцем трогать нельзя. Ты подумай об этом как следует.
   − Подумает он. Обязательно подумает, − заверила его Мариха.
   Антон возражать не стал, а обратился к Зайцу:
   − Ты что-то еще хотел сказать?
   - Для православного населения Польши несомненный лидер сейчас - 'гражданин' - Вячеслав Богданович,* - добавил Егорий.
   - А вы сами-то в Бога веруете? - серьезно спросил Антон.
   - А кабы и так - расстреляешь? - усмехнулся Заяц. - Наш Бог - в Жутком Замке живет. И нам с Ним никогда уже не расстаться. Слишком силен он в сравнении с нами, муравьями...Слишком жутки и властны позывные его голоса. Прикажет - сделаем все, что сделать необходимо.
   - Ты себя с говном-то не мешай, - возразил Егорий. - Трижды ведь подумаешь, прежде чем что-то сделать. А в итоге все равно сделаешь так, как сам решишь.
   __________________________________________________________________
   * В России за выступлениями В.В. Богдановича следил патриарх Тихон, посылавший ему письма поддержки. Наблюдали за деятельностью Богдановича и в ЧКВД. Осенью 1939 года в Вильнюсе он был арестован, и больше его никто не видел. (прим. Автора)
  
  
   24. К замку 26 августа 1939 года, 18:00 - Сейчас в калитку Дуболом постучится, так ты, Мариха, очень-то не возмущайся, мы его решили с собой взять, - сообщил Заяц, останавливаясь посреди двора. - Нет, - возразил ему Егорий, - он у своего дома нас ждать будет. Я уже передоговорился. Так надежней. - А зачем он вообще нам нужен? - спросила Мариха. - Э-э! - вдруг дошло до нее. - Вы его что, опять скормить решили? - А тебе кто больше нужен, Тошик твой или Дуболомище стоеросовой? - поинтересовался Заяц. - Немца мы с собой точно брать не будем. Пусть со своей сломанной ногой в подвале сидит. А Дуболома он наверняка выплюнет. Не в первый раз он нашу 'кашу' не понимает. Антон ничего не понял, но переспрашивать не стал. - Ладно, делайте, что хотите, - Мариха кивнула пану Чащику, давая понять, что ему надо к ней подойти. - У меня собственные схемы подземных ходов есть, но мне с ними дальше озера было не пройти, не разобраться. Некоторые совпадают с твоими схемами, но я нарисовала не так досконально. - Дойдем до твоего озера, а дальше разберемся, - вынес свой вердикт Антон. - Теперь и до него не дойдешь, - сказал, подходя к ним, Заяц, - там все на хрен завалено. - Из-за чего? - Антон почувствовал некий подвох. - Стрелять разрывными не надо было, - сказала Мариха. - Но мы это слишком поздно поняли, подхватил Заяц. - Когда туннель к озеру уже завалило, - вновь продолжила Мариха. - Тогда и нас самих едва не завалило. - С одной стороны вампиры, у озера какие-то ублюдки, приносящие в жертву богам людей... - ее затрясло, когда она вспомнила тот поход в глубины таинственных пещер под замком. - Хорошо хоть нам удалось их стравить. Да еще и одного каннибала мы с собой притащили. Старенький такой метис по имени Хуан Ортега Кастро*. Так вот он клялся и божился, что бывал в самых разных портах мира и даже беседовал с бессмертными вождями своего культа в горах Китая. Причем попадал он туда исключительно через подземные туннели, а моряком, как о нем писали, никогда не был. - Где он сейчас? − Спросил Антон; его аж всего затрясло, так хотел он с этим мулатом побеседовать. - Мы его отпустили, - призналась Мариха - Здесь он чувствовал себя с каждым днем все хуже и хуже: то ли климат, то ли просто старый совсем был, поэтому мы отпустили его попрощаться с внуком, Фиделем, которого он очень хотел увидеть перед смертью. Но о нем я тебе завтра все подробно расскажу. Если захочешь. Да и прочитаешь ты немало интересного в рукописи господина Унегерна. __________________________________________________________________ * Не путайте с селением Кастро дель Рио, что неподалеку от Кордовы и описано самим Сервантесом. (прим. З. 19398 г.) - А заодно - всех нас допросишь, - подтвердил Заяц. - Только сейчас давай двинемся к замку. Время на пределе. Бери, - он протянул Антону синий желудь. - Положи под язык и медленно рассасывай. Сразу почувствуешь себя лучше. Но второго не проси - не дам. Я и остальных предупрежу. Второй желудь ты точно захочешь, но у тебя от него глюки начнутся. Часа на два с половиной тебе 'заряда' от первого приема хватит, а обратно ты уж как-нибудь сам доплетешься. Антон взял желудь, положил его в карман и пошел поговорить с Марихой. Про допинг он тут же забыл. - Думаешь, я помню что рисовал? Почти как под гипнозом все происходило, - признался Антон. - Если бы еще раз в этот сон вернуться. - Сегодня точно не получится. Да и вообще ночью такие сны не снятся. Если попробовать, так только завтра с утра. Но, запомни, в последующие дни реакция твоя станет все слабее и слабее. Слушай, сейчас нам действительно надо идти, а то опоздаем. Неизвестно, какая дурь нынче в замке обитает. Ну а что касается сна, попробуем завтра с утра. Уж мозгами-то я как раз готова тебе помочь. - Мозгами у вас, кажется, все готовы помочь, - вздохнул Антон и, махнув на все рукой, сел на крыльцо, наблюдая, как о чем-то спорят Заяц и Егорий. - Возьми и свои и мои рисунки. - Ладно. Если что со мной случится, вытащишь их у меня из кармана, который к изнанке рубашки пришит. - Тьфу на тебя, - разозлился Антон. - Нам идти, а ты перед дорогой такую чепуху мелишь. - Хорошо, сейчас сама сплюну, - сказала Мариха, нагнулась к нему, прижалась щекой и тихо-тихо сказала: - Ты даже не представляешь, куда мы идем. Там с любым из нас может случиться... и в любой момент. Ровно в 18:15 четверо заправских 'индейцев'-поляхо (почти навахо), правда, в ковбойском одеянии, в банданах, но все же с луками, копьями и заплечными сумками двинулись к замку. Впереди идущий очень напоминал зайца, и был болтлив и вертляв. Он поминутно останавливался и отпускал гнусные антироссийские шуточки. Будь на месте Антона гражданин Фраучи, Заяц давно был бы пойман, освежеван и изжарен. Антон старался про себя об этом не думать, но не думать он не умел. Все, что происходило, напоминало полную чертовщину и несуразицу, но когда трое признают существование полнейшей белиберды и абракадабры, и при этом они не сидят в психушке или в 'кресле правды', трудно им не верить. Да и сам он многое успел увидеть, почувствовать, правда, еще большему успел удивиться. А как можно не удивляться одному тому факту, что согласно дальномеру замок находился от дома Марихи в полутора километрах, а шагать до него без привала и практически напрямик - полтора часа? Солнце бежало серебристой струйкой по дороге и напоминало ручеек. Антону так и хотелось присесть и зачерпнуть полные ладони предвечернего света, но сделать этого он не мог. - И не удивляйся, когда Дуболом петь начнет. Главное - уши не затыкай. Он здесь отупел окончательно. Я тебе говорила, так вот он - один из трех. Что с нашим подполковником происходит - совершенно непонятно. Он, по званию, да и по назначению сюда, - старший в деревне. Звезд с неба не хватал, но в делах разбирался. Да и франт, говорят, изрядный был. Умел хорошо одеться. - Он подполковник полицейский, общевойсковой или из ЧКВД? - Да наш он, наш. Только наш, или не наш, тут роли не играет. - Я его звание хотел уточнить, - отмахнулся Антон. - Что от него ушло, то к нам пришло, - подметил Егорий. - Акстись, от него и уходить-то нечему было. Так же как от тебя и от меня. Даже всей связкой, втроем, мы вместе являли собой в сумме полный ноль. Ну, может быть, ноль с плюсом. - Ты вспомни свои дела в Москве и поменяй знак на минус. - Да уж, - Заяц зажмурился и принялся растирать ладонями виски. - Оставил я там после себя уеву тучу минусов. Как и ты, родимый. - Лучше не напоминай... - начал было Егорий, но тут... Из крайнего дома вышел мужик под два метра ростом, в брюках чуть ниже колена и малиновом пиджаке с короткими рукавами. На голову он напялил панаму из Анапы, с воткнутыми в нее тремя петушиными перьями. Он помахал Зайцу и Егорию, явно призывая их подпевать. Ни слуха, ни голоса у него не было отродясь: 'В банде была баба Звали ее Мурка, Очень она злобная была Пум-пум-пурум' Затем он задумался и продолжил: 'Я цыганский барон, был я в Мурку влюблен...' И, одернув сам себя, 'Нет, не так!', остановился, окинул взглядом 'слушателей', сделал пальцем жест, показывая, что вспомнил, и запел: 'Мы зашли в шикарный ресторан Там сидел сам T''TYR'RWE' с мусором на пару, А из под стола торчал наган. Пум-пум-пурум'. Первые два куплета его явно воодушевили, и он спел последний, по крайней мере, он явно именно так и считал, два раза подряд: 'В темном переулке Где дают всем в булку Я решил РH''HUB-CHURB' -а подловить'. Далее он пробарабанил себе по животу что-то из репертуара Сводного оркестра Буденного и, отойдя всего метров на сто от деревни, провалился в огромную ямищу, которая буквально разверзлась под его ногам. Осыпалась она в один миг вместе с песком, землей, травой, кустами, камнями и частью раздробленно-фиолетового, надо полагать, тоже камня, как решил Антон, который возвышался с правой стороны дороги. Никто из 'индейцев' не бросился его спасать, как будто происшедшее было заранее запланировано и являлось частью театрализованного представления. Только Заяц подошел к яме, которая очень быстро затянулась и вспучилась, отчего как отрыжку выплюнула на поверхность панаму. Грунт еще немного приподнялся, перегородив дорогу, но быстро выровнялся, став одной высоты с прилегающими поверхностями, на которых росла трава с фиолетовым отливом и заросли кустарника с листьями того же оттенка. Заяц немного притоптал песчаную поверхность, перекрестился и пошел вперед, запев на свой лад. Голос у него был хорош, да и текст он знал. 'Прибыла в Одессу банда из Амура В банде были урки, шулера Банда занималась тёмными делами И за ней следила ГОРЧЕКА Речь держала баба, звали её Муркой Хитрая и смелая была Даже злые урки и те боялись Мурки Колдовскую жизнь она вела'. Антон не слушал, хотя до него донеслось одно-единственное словосочетание 'колдовскую жизнь', но он встряхнул головой, поняв, что услышал совсем не то, что пелось, а то, что занимало все его мысли. Конечно же, Заяц должен был пропеть 'воровскую жизнь'. Заяц допел песню и сделал не слишком красивый жест правой рукой, согнув ее в локте. - Классику надо знать, брат ситный, - злобно хихикнул он, обернулся и посмотрел на захоронение Дуболома. - Послушай, - Антон схватил Мариху за локоть. - Может, и мы никуда не пойдем? - Теперь можно идти куда хочешь. Что-либо подобное всегда в первый день случается, - не поворачивая головы сообщил Егорий, - ты птиц видел? Да видел ты, видел, чего тут скрывать. Редко они появляются, но все-таки появляются. Вот и командарма нашего мы видим только по большим праздникам. После того, как птицы прилетают. Это хорошая примета. Он через какое-то время вновь появится. - А куда это мы свернули? Замок ведь совсем в другой стороне, - поинтересовался Антон. - Сегодня он в этой стороне. А завтра может случиться, что направо идти надо, - заверил его Заяц, и Антон больше не сомневался, что идут они в нужном направлении. - Там хвост какого-то самолета торчит, или я ошибаюсь? - спросил Антон. - Да, хвост, - ответил Егорий. - Это аэроплан Унегерна. - Кого-кого?! - Антон в первый момент решил, что ослышался. - Все называют эти останки, некогда летавшие по небу, аэропланом Унегерна, - подтвердила Мариха. - А ты знаешь, кто такой Унегерн? - Князь, основатель нашего поселения, - ответила Мариха. - И... что, всем в деревне о нем известно? - настойчиво выспрашивал Антон. - Только нам троим, - ответил Заяц. - Остальные знают лишь название, да используют хвост этого аэроплана, как ориентир. Антон задумался, не имея ни малейшего представления о том, как здесь мог оказаться аэроплан Унегерна. Но, взвесив все 'за' и 'против', постепенно пришел к выводу, что аэроплан − не мираж, ведь его послали сюда не просто так. Практически всюду, где он бывал, он либо встречал Григория Филипповича, либо слышал о нем какие-то истории или хотя бы намеки на то, что князь в этом месте некогда побывал. - Главное, не пройти мимо баобаба, - заметил Егорий. - А там направо и к замку. - Он сорвал с дерева яблоко, посмотрел на свет: - Нет, все еще синеет. Подождем два-три дня и можно будет есть, - он запустил яблоком в заросли каких-то лопухов и пошел дальше. За одним из поворотов Антон увидел, что кусты стали редеть и меж ними начала просматриваться каменистая порода, которая была, как будто намеренно усыпана, очень ровными холмиками и горками. Возле высокой сосны - жилистой и вертлявой - она напомнила Антону фигуру Зайца, он остановился. - Антон, ты не отставай, - мгновенно окликнула его Мариха, перекладывая мачете из руки в руку. - Подойдем ближе, сразу себя лучше почувствуешь. А Антон действительно опять чувствовал себя неважнецки. В деревне он этого не замечал, а как миновал провал в земле, куда сгинул подполковник, почувствовал жуткую слабость. - На вот, я пару носовых платков с собой взяла, - протянула ему Мариха. Антон был ей искренне признателен, потому что пот лил градом, и глаза постоянно заволакивало тонкой и соленой водянистой пленкой. - Что это за хрень такая со мной творится? - с трудом отпыхиваясь, спросил Антон. - Здесь всегда так. Полоса метров пятьсот - сущий ад. Но когда обратно пойдешь - лучше будет, обещаю. - Ага, вот и скала по правую руку. Ребята, подождите-ка пару минут. - А ты что, желудь мой не попробовал? - поинтересовался Заяц. - Забыл! - Антон хлопнул себя по лбу и полез в карман. Он положил желудь под язык и тут же мятный леденцовый вкус растекся по языку и небу. Затем он ощутил, что за этим вкусом встает и тебя поднимает нечто терпкое, с легкой горчинкой. Антон сглотнул слюну и тут же почувствовал, как к нему возвращаются силы. - Вот это да, - сказал он, вынул изо рта желудь и осмотрел. Обычный дубовый плод, только синий. - Главное - не спеши его насасывать, иначе голова начнет кружиться, а тебе ее надо в замке трезвой иметь. Не торопись, еще раз говорю, - попросил Заяц. - Все понял, - сказал Антон, положил желудь обратно под язык и двинулся следом за Марихой, огибая растрескавшуюся почерневшую в местах разлома, скалу. Они обогнули камень и оказались около пятиметровой скалы, которую из-за камня видно почему-то не было. Вокруг нее пробивались на свет какие-то хилые кустики. С обратной стороны скалы повсюду лежали сухие ветки, перемешанные с сухой травой. А каменный склон был буквально завален этой огнеопасной смесью. Как оказалось - намеренно. Мариха одела кожаные печатки, разгребла ветки и сухую траву. Под всем этим мусором оказалась внушительных размеров нора. - А ну-ка подержи меня за ноги, - попросила Мариха. Антон присел, сжал коленями икры Марихи, чтобы удобнее было держать и, если потребуется, быстро ее вытащить. Она по плечо засунула в нору руку, пошарила и вытащила два небольших арбалета. Затем еще два. - С пятидесяти метров метров пробивают череп, - похвасталась она. - Хорошее оружие, - согласился Антон, но на самом деле предпочитал пару пистолетов. - Сейчас еще стрелы достану и заряды, - сказала Мариха и вновь полезла в нору. Вытаскивая стрелы наружу, она наткнулась на что-то рукой и тут же громко позвала Зайца. - Опять этот дикобраз? - спросил тот, мгновенно оказавшись возле нее. - Угу, - кивнула Мариха и побледнела. - Да она сознание теряет! - воскликнул Антон. - Сейчас все будет нормально, - заверил Заяц, открыл Марихе рот и влил ей под язык из пузырька, который наготове уже держал открытым, какую-то ароматную, но абсолютно ничего не говорящую обонянию жидкость. Они с Антоном приподняли девушку, а Егорий легко, как пушинку, положил ее себе на плечо. Заяц достал большой полотняный мешок и сложил в него оружие, а Антон подхватил Марихин рюкзачок. - Подожди, - сказал Заяц Антону, а Егорий дал отмашку - двигай отсюда как можно быстрее. Он присел, поджег красную пахучую свечку и бросил в нору. Через несколько секунд из недр волшебной горы выскочил огромный ежик, раз в пять крупе нормального, да еще на длиннющих ногах, зашипел и бросился на Зайца. Но Антон был наготове и всадил мутанту серебряную пулю точно между глаз. - Это ты здорово умеешь делать, - несколько изумленно произнес Заяц. - Не съешь ты - съедят тебя, - констатировал Антон. Заяц достал из норы какой-то мешочек и добавил к арбалетам. - Не волнуйся, она очень скоро оклемается, - заверил Антона Заяц. - Просто мы ко многому привыкли и не слишком на всякие мелочи реагируем. Они быстро нагнали Егория, а минут через десять Антон в полном недоумении остановился. - Так ведь это же действительно баобаб! - А я тебе его иначе обзывал? - вопросом на вопрос ответил Заяц. - Кстати, Мариха твоя уже зашевелилась. - Это хорошо, - Антон похлопал ее по спине и вновь обратился к Зайцу: - Только откуда тут баобаб взялся? - А ты ему вопрос свой и задай, - не слишком еще четко, зато весьма резонно подметила Мариха. - Его Игнатий из семечка вырастил, - уточнил Егорий. То, что это действительно был баобаб, Антон не сомневался, он хорошо помнил цветную картинку из детской книги. А вот как их выращивают - этого он абсолютно не знал. Чтобы окончательно не оказаться в безысходно дурацком положении, Антон вопросов решил больше не задавать насчет всяких там Игнатиев. Но ему 'на помощь' пришел Егорий, который рассказал, что Игнатий уже больше ста баобабов вырастил и рассадил по округе, а в норе Мариху действительно дикобраз цапнул. - Но они же иглами стреляют? - вспомнил Антон. - У кого-то может и иглами стреляют, а наши кусаются, - ответил Егорий. Антон хотел было еще что-то спросить, но потом решил, что удивительных открытий и новостей ему на сегодня хватит, но оказалось, что это было только начало...
  
  
   25. Покушение
  
   Спор с пьяненьким Сизоносцем, любителем и предрекателем войн, завершился так, как завершаются, по обыкновению, все подобные споры. Каждый остался при своем мнении, уверенный, что посрамил противника. Юный 'принцип' исчез, но, князь не сомневался, что основные идеи насчет особой вредности практикующей колдуньи графини Хотек, и ее зловещей роли в исторической судьбе сербского народа, паренек усвоил накрепко. Чувствуя это, больше того - ведая, как изъяснялись предки, и, учитывая, что стал теперь практикующим и зловредным колдуном, он расставил на завтра цели, ведь вчера - пусть не по собственной воле, свершил великое дело, скопировав одну из Книг. Оригинал можно было легко оставить даже сербам, потому что он теперь ничего не стоил − так, что-то подобное 'оружию' воздействия, а скорее − Святыня, на которую можно молиться, не боясь ее силы. Теперь − все в нем, все − внутри него, князя Унегерна, пусть на коже и не все знаки... А вот Книги августейшей четы... - самая пора их 'скосить'.
   Впрочем, завтрашние события прояснят всё окончательно. Вступать в магический поединок с милой праправнучкой чернокнижников и некромантов, честно говоря, Унегерну совершенно не хотел. Неравным будет бой, в конце концов, у нее, или даже - у них, имеются две Книги. А с письменами Георгий Филиппович Унегерн еще только начал разбираться, ведь на них недостаточно было толь взглянуть, их следовало прочувствовать. После событий ночи с 26-го на 27-е, ему ими даже пользоваться было как-то страшновато. Опасался он не столько за удар по нервам и, естественно, психический срыв (с этим он уже совладал, привел себя в порядок, а дальше - самодисциплина и тренинг!), сколько боялся получить физический удар от Откровений Книги; удар сравнимый с порчей, которую на вас наводит при знакомстве привлекательная, но сильная ведьма. Так что, завершил он день 27-го и вовсе прозаически. Узурнпировав чей-то лоток, он купил, уже за реальные деньги, с десяток старинных книг. Его осенила идея, счастливая идея, как замаскироваться (колдовскими пассами), чтобы как можно ближе подобраться к Книгам Франца Фердинанда и графини Хотек. Конечно же, при удачных действиях сербских 'принципов'. Тогда можно будет не засветить и подлинное свое имя, но и придуманную личину под кодом 'Фредди Риксмен'. Короче, завтра князь проснется не американским журналистом, а почтенных лет кроатом-книголюбом. Стоит ли говорить, что в гостиницу он не вернулся, а завершил день в сомнительном заведении местного полусвета. Как и положено, собственно, всем старичкам-букинистам.
   День показался ему радостным, и не то, чтобы полным надежд (князь ненавидел это слово, одни синонимы чего стоят: 'обманчивые', 'неясные'), но полным радужных обещаний.
   Он стоял на Музеум-Штрассе в толпе босняков и кроатов (кстати, сербские боевики до смешного легко угадывались по увядшим за ночь цветам, в которых были спрятаны бомбы-пистолеты, а учитывая опыт знаменитого итальянца Луккензи, возможно и напильники-стилеты). Григорий Филиппович хорошо знал, как он выглядит в это воздымающееся к обжигающему полудню жаркое утро со стороны. Не даром он провел несколько часов перед зеркалом в 'веселом доме', старя, в соответствии с новыми Знаниями, собственное лицо и глаза, втирая глубокие морщины в шею, зобом вытягивая вниз кожу безвольного, с неопрятными пучками седых волосков подбородка. Натурально, в 'веселых домах' мужчины без извращенных понятий о совокуплениях часто раздеваются, а князь не терпел заниматься сексом, не сняв брюк и сорочки ('Может, еще и не расстегивая ширинки?' - любил спрашивать Григорий Ф. любителей 'секса в ботинках'). Пришлось наплести в ужасе таращившейся на его татуировку горянке целый гобелен о том, что, проживая в Штатах, смелый американский журналист Фредди Риксмен побывал в плену у злобных индейцев Чи-Рокки и Иры-Кезофф.
   Разумеется, его преображения в старца девица не видела. Зато Унегерн, поглядывая на себя в зеркало, остался очень даже доволен своей новой внешностью.
   Да, для окружающих Григорий Унегерн натурально выглядел сейчас ветхим букинистом - чему 'подыгрывал' и лоток с книгами на шее. Впрочем, в глазах пожилого книголюба (с провисшими подбородками, выпирающим, небрежно обритым кадыком), в мутных старческих глазах окружающие могли видеть не только привычное ожидание собственной смерти, но и - исключительно ради сегодняшнего визита - радостное ожидание встречи пусть и издалека с собратом по духу, великим собирателем книг эрцгерцогом Францем-Фердинандом.
   Кто знает, может великий человек заинтересуется раритетными книгами мелкого книжного червя?
   Послышался шум моторов. Князь Унегерн уже знал, что уланам лейб-охраны пришлось остаться на маневрах: в модной нынче форме хаки на торжественное шествие их никто бы не допустил, а парадных мундиров по неизвестным причинам их полк не получил. Но все равно первыми, после пары обычных городских конных жандармов, должны были ехать авто с охраной. Фальшивый букинист пробился в первые ряды нарядных граждан Сараево. Вроде бы все они были искренне рады, все эти пышные рожи с огромными букетами мохнатых цветов, но князь Унегерн не забыл ни вчерашних откровений сизоносого кроата, ни того, насколько разгневаны мусульмане-босняки идеей эрцгерцога о Триединой, Австро-Венгро-Славянской державе. Босняки и должны были досадовать, что им не находилось места в этой 'лоскутной' империи. Так что день был чреват не только 'радужными' обещаниями, но несусветными сюрпризами.
   И вот в ярком свете солнца появилось первое авто. В открытом кабриолете, не считая водителя, ехали двое (всего двое!!!) агентов венской охранной полиции и лично известный барону Унегерну граф фон Лягвиц, верный друг и 'собинный' охранитель эрцгерцога Франца-Фердинанда. Фон Лягвиц один - пара агентов, как и вторая пара конных жандармах, пялились больше на заволакивающее белесым облачком солнце, - водил по толпе напряженным взглядом. Он, кстати (или уж - некстати?), хорошо знал князя Унегерна, но вот старичок букинист ему представлен не был, так что Григорий Филиппович был за себя спокоен. Что, скучновато? Возможно, но кто сказал, что великие дела нужно свершать, трясясь от азарта и возбуждения!? Князь даже щеголевато закурил, позабыв на миг, что с его новым образом не очень вяжется его аристократичный мундштук. Впрочем, может же быть у ветхого букиниста раритетный мундштук?
   Это мгновение (новейшая серная спичка подносится к сигарилле, вставленной в костяной мундштук) впоследствии сильно осложнит жизнь князю Унегерну.
   Но тут князя-букиниста повлекло вместе с толпой ко второму автомобилю. В нем, за неширокой спиной венского водителя, находился только эрцгерцог с супругой.
   В их открытое авто (открытое, как и другие машины кортежа) полетели цветы. Послышались здравицы. По их интенсивности и количеству стало ясно, что радуются не одни только шпики (по долгу службы), но и большинство встречающих горожан (черт знает по какому поводу).
   Григорий Ф. дрейфовал вместе с толпой и хорошо смог увидеть и запечатлеть в памяти все, что произошло спустя минуты.
   Похоже, Франц-Фердинанд был не на шутку обрадован теплым, искренним приемом или просто лучащимся солнцем погожего дня. В любом случае, эрцгерцог выглядел спокойным и полным достоинства. И нежно прижимал к себе любимую жену, в глазах которой, не в пример мужу более обеспокоенных, вместе с радостным удивлением, плескалась и какая-то смиренная безысходность. Пока, однако, супруги почти купались в цветочном ливне.
   Но кто же кидает приветственные букеты так прицельно в правителя... Большие, пушистые, красочные?! Да еще прямо в корзинке?! Франц-Фердинанд не успел додумать свою мысль, глядя на летящий в их автомобиль цветочный подарок, за которым по воздуху... тянулся напоминающий о веселых фейерверках красивый дымный след. Эрцгерцог не смог понять, но ощутил, как дернув его руку, папка с Книгой потянула вверх и в сторону его плечо. И цветочная корзинка с бомбой изменила траекторию.
   Успела ли, перед тем как круто вильнуть, самодельная бомба столкнуться с портфелем эрцгерцога, никто так никогда доподлинно и не узнал. Хотя, зачем сие выяснять!? Ни у кого почти сомнений даже не возникало: герцог отбил бомбу, какое другое нужно объяснение!?
   Толпе явственно помнилось, что эрцгерцог решительно и ловко, главное, самостоятельно, отбил снаряд портфелем, но сам Франц-Фердинанд уже понял, что в этот миг его вновь подчинила себе Сила Талисмана, а дух Древнего Бога сейчас же найдет себе новую жертву. Впрочем, то, что Франц-Фердинанд отвел угрозу Силой РH''HUB-CHURB'-а, понял и старичок букинист, лучше эрцгерцога просекший метательный снаряд боевиков в цветочной корзинке и успевший было подумать: 'не накрыло бы осколками меня'. И князь тоже понял: раз уж Сила РH''HUB-CHURB'-а вмешалась, быть теперь несомненно кровавому жертвоприношению. И хорошо, если не среди горожан славного града Сараево, в передних рядах которых и стоял сейчас барон-букинст.
   Изучая артефакты T''TYR'RWE', РH''HUB-CHURB'-а, и младших братьев Апейлота, князь не раз убеждался: если они и способны отвести угрозу жизни конкретно своему обладателю, то за это пожнут страшный смертельный урожай мучений людских и погибели. 'На кого Древний T''TYR'RWE' пошлет' - цинично подумал князь.
   Возможно, именно то, что в толпе стоял Посвященный, да еще изукрашенный иероглифами - то есть - Григорий Ф., пусть и под видом букиниста, не позволило бомбе отлететь обратно 'в народ'.
   Взрыв разнес в клочья лакированное дерево кузова автомобиля с фрейлинами и портмейстером (главой служб двора эрцгерцога); грохот, дым заглушили первые крики боли раненых и умирающих.
   'А клятая графиня Хотек не пострадала' - пошатнувшись вместе с толпой, подумал Григорий Ф.
   Спустя всего мгновение мгновения по ушам 'врезали' самые разные звуки. Стало слышно, как в истерике визжит над трупом обезглавленного мейстера ничуть не пострадавшая графиня Келлер, как подбитыми жеребятами, не светски, но скотски подвывают раненые фрейлины. Поморщившись от мерзкой какофонии всех этих зоологических воплей, охнул и Григорий Унегерн, едва не сплюнув вместе с сигариллой свой знаменитый мундштук мамонтовой кости: бесова наследница колдунов и древних криптографов, алхимиков с пражской Златой улицы не только выжила, но и начала готовить ответ. Графиня подняла и стала водить в воздухе ридикюлем, в котором наверняка была ее Книга. Эти пассы стали теперь зловещим оберегом для нее и Франца-Фердинанда. Оберегом, который, в случае новой опасности, не просто Отведет её, но Обратит На Невинную Кровь. То, что великовозрастный наследник престола Австро-Венгрии жив, пусть серб и метил именно в эрцгерцога, князя едва ли озаботило: эрцгерцог - головная боль сербов. Российский князь и не желал тому смерти! Ничего из гибели, пусть и очередного, наследника старого Франц-Иосифа не выйдет! Шумиха в газетах, мол, как кого в наследники пропишут, так того и завалят.. да и только! Маньяк, собиратель древних диковин, дружок кайзера Вилли. Знание правнучки алхимии казалось князю опаснее.
   Не исключено, что, поверь он предчувствиям, точней, собственному неясному пониманию Знаний из Книги Откровений на собственной коже, - насчет неизбежности войны, всё равно, собственно, знания графини казались ему еще менее нужными на этой земле, чем война.
   Таким уж человеком был князь Григорий Филиппович Унегерн. Когда-то он переживал за китайчонка, за то, что используют в качестве наказания шпицрутены... А ведь тогда можно было просто подать докладную записку вышестоящему чину, ведь наказания сеи были отменены еще в 1862-ом году графом (конечно же, впоследствии!) Милютиным, штатским министром обороны, как над ним любили подшучивать журналисты. Тогда надо было просто начистить харю этому подонку... Конечно же тому, кто отдал приказ. Нет, ничего бы он своей выходкой не добился, и не стоял бы сейчас на улице Сараево.
   Ух... Откуда же взялись именно сейчас все эти воспоминания. Наверное, запахло порохом, да и просто 'жаренным'.
   Впрочем, убили пока лишь одного боевика. И то - не убили еще. Медленно забивали, не обращая внимания на попытки боснийских блюстителей порядка оставить в террористе хоть пару капель жизни - для последующих многолетних допросов. И - как успел заметить князь Унегерн - несмотря на контрпопытку невесть откуда объявившегося в самой густой толпе возбужденных мусульман допуковника собственной таинственной персоной. Впрочем, замаскировался тот не при помощи магии, но лишь посредством театрального грима, и сейчас стремился сам добить незадачливого ученика.
   В том, что таинственный главарь террористов, единственный профессионал среди них, хочет добиться именно смерти неумехи, Григория Филипповича не удивило. Ведь оставались еще террористы! Со вторым сербским боевиком князь Унегерн договаривался именно насчет графини.
   Меж тем, сквозь зоологические по жестокости вопли, и механистическое рявканье выхлопных труб, прорвался уверенный, мужественный голос, неожиданный в столь крупном, рыхлом теле:
   - Немедленно продолжить движение! Раненых срочно в больницу!! Сам кортеж - к ратуше!! - как с удивлением отметил князь Унегерн, голос эрцгерцога вовсе не был усилен какой-либо магией.
   Тут же что-то заверещал, на венском варианте немецкого, граф фон Лягвиц. И, словно поджидавшая раненых, появилось новейшее обретение города Сараево - карета скорой помощи на бензиновом ходу. Раненых спешно загрузили, тех, кому врачи были бессильны помочь, покидали на удивительно как выехавшую из незаасфальтированного проулка телегу с парой одров. Фон Лягвиц пнул по ноге шофера головной машины, выдал по затрещине обоим венским шпикам, пересел во вторую, к Францу-Фердинанду, продолжавшему распоряжаться:
   - Пропустить машину с ранеными в первую очередь! Жандармы, расчистить путь карете 'скорой помощи'! Добрые кроаты и мусульмане-боснийцы!! Возблагодарим Иисуса и Аллаха за милосердие и попросим Их о здравии пострадавших! Я верю, что город Сараево не имеет отношения к этому зверству!! Мы с супругой едем в ратушу, проводите нас, добрые жители!
  
  
  
   26. Убийство в Видован
  
   Строго говоря, к Свершившемуся Зверству добрые жители Сараево не имели никакого отношения, как и сербские боевики: бойню в карете с фрейлинами устроил сам Фердинанд, пусть неосознанно, но воспользовавшись силой РH''HUB-CHURB'-а, после того, как увидел летящую в него бомбу. Однако это знал лишь он сам, понимала его супруга, глаза которой - хоть то казалось и невозможным, - стали еще более несчастными, как видел Григорий и, возможно, догадывался фон Лягвиц....
  
   Добрые же жители Сараево, едва раненых начали поспешно грузить в 'скорую', дружно заглушили их неэстетичные вопли и подвывания дружным, восторженным ревом. Вновь понеслись к Фердинанду, Небу, Иисусу и Аллаху здравицы, такие восторженные, что князь Унегерн, решивший уже было, что и 'скорая' и импровизированные похоронные дроги поджидали на этом перекрестке отнюдь не раненых, а в основном - мертвецов, совсем не тех, кому должно было отойти в мир иной... НУ Почему!!! И вновь князь засомневался в приходящем к нему с кожи, подаренной РH''HUB-CHURB'-ом (или не только им?), Знании.
   Вспоминая сейчас тот летний 'гром без ливня', князь понял, что именно тогда, в день святого Витта, начал принимать Знание непосредственно с иероглифов на теле, то есть - непосредственно из Книги Откровения. Помнится, спустя, всего лишь несколько часов у него родилась собственная присказка - 'кожей знаю' (а никак не чувствую!). Присказка, не имеющая в своём генезисе ничего общего с вульгарным простонародным 'жопой чую'. Сообразив, как его присловье смахивает на присказку быдла, он попытался изменить его, но: язык не поворачивался. И до сих пор не поворачивается. Вот и сейчас Унегерн чувствовал, то есть именно Кожей Знал, что за военные неудачи надвигающейся осени, Россия рассчитается отдельными удачами, но в полной мере воздаст врагам должное! в 1916-ом году.
   Князь видел, словно разрозненные сюжеты в синематографе, сцену падения Эрзрума, высадку российских десантов на всем северо-восточном побережье Турции, вплоть до Синопа, корпус конного генерала в жаркой Персии, прорыв дивизий других генералов сквозь заснеженные вершины Карпат и Кавказа. Так будет! Он Кожей Знал! А что, если продать эти знания немецкому генштабу? Иероглифы на теле не меняют своих откровений. Но, скорее всего, если даже попытаться, то ничего не получится, не поверят.
  
   ... толпа бесилась от восторга, так что все это столпотворение больше всего напоминало графу Ходынку... Но если эрцгерцог и приобрел 'любовь народную' (во что трудно верилось!), то значительно потерял в скорости передвижения, а стало быть и в безопасности. Что ж, оставалось лишь немного подождать. После неудачи 'гастата'-метателя должны вступить в дело 'принципы'. Хорошие полководцы ими не поступаются. О, Древние, что за давка! А ведь князь не только обязан воспользоваться успехом 'принципов', но, главное, ему необходимо подобрать Книги. Стоит отметить, что сейчас примерно час по полудни...
  
   Террориста спеленали и... кортеж эрцгерцога снова тронулся в путь.
   Был час по полудни без нескольких минут....
   Князь не удивился, оказавшись прав в своем провидении ситуации, почти уже напоминавшей ходынскую. Толпа сгустилась. К счастью для князя Григория Унегерна люди облепили автомобиль эрцгерцога, позволив тем самым машине с двумя агентами оторваться вперед, не дав авто Франца-Фердинанда набрать ход. Было видно, но не слышно, как ругается фон Лягвиц, требуя расчистить путь... по губам же графини Хотек, некий старичок букинист прочел: 'Что за чудо народной любви, Франци... они желают нам здравья, но не помешали кинуть тому злодею бомбу... Мы пролили кровь фрейлин. А теперь нам вновь кричат здравицы и приветствия, но мешают ехать в ратушу! Это чудо народной преданности: любовь и смерть...'
   Графиня повернулась помахать кому-то рукой. Дальнейших её слов Григорий Филиппович не 'слышал', поскольку не видел ее губ. И перевел свой взгляд на все еще стоявшего в почти блокированном автомобиле эрцгерцога.
   Эрцгерцог, прочувствовав вдруг, какой участи они с любимой женой избежали, и с ЧЬЕЙ помощью; пошатнулся, по-прежнему стоя в своем открытом авто. Графиня, то ли посчитав, что опасность позади, то ли просто рефлекторно, но - ободряюще обняла мужа. При этом её рука с сумочкой-ридикюлем немного опустилась.
   Совсем немного, но - достаточно.
   Защита исчезла. Что Григорий Ф. понял Всей Кожей. И почти тут же взмолился: 'Ну же, кто там у нас на очереди с бомбами-револьверами!?'.
   Вышло, словно приказал, прости, Господи...Ибо просить помощи у T''TYR'RWE' не хватило бы наглости даже у него, человека, скопировавшего в себя Книгу, написанную по его наставлению..
   Именно в этот момент в дело и вступили 'принципы', стремящиеся исправить неудачу метателей-'гастатов'. Один за другим прозвучали три револьверных выстрела. Над толпой поднялся дымок ('Бездымным, юноша, порох принципиально быть не может, даже и так называемый, пироксилиновый'), в том месте, где он появился, сразу начали кого-то валить на землю и пинать.... Но Григорий Ф. туда уже не смотрел и краем глаза. С ужаснувшей его самого жестокостью, он совершенно спокойно наблюдал, как две пули после трех выстрелов попали в хрупкую женщину рядом с массивным Францем-Фердинандом. Первая развернула графиню, пришедшись ей точно туда, куда (как и в Видении Унегерна) ужалила эту даму первая Птица Крови. Вторая пуля - опять таки, как и вторая Птица Крови в том Зеркальном пророчестве, угодила графине под сердце, смяв, швырнув её на шикарное сидение дворцового авто.
   Удачней - для покушавшихся и их соумышленников, момента нельзя было и специально просчитать!
   Графиня уже была бесповоротно и безнадежно мертва. С тем же сладким ужасом, наполовину разбавленным восторгом, князь Унегерн почувствовал, как в мире перед ним лопнула какая-то Магическая нить... Колдовская защита разорвалась. В магическом мире этот звук прозвучал ужасней самых страшных предыдущих криков, громче пистолетных выстрелов и взрыва бомбы... Связь между графиней и её Книгой исчезла!
   Только долгие мгновения спустя - не позже, однако, чем через секунду с долями, Григорий Филиппович заметил на асфальте упавший радикюль супруги наследника. И он даже не обратил почти внимания, что сам наследник Австро-Венгерской империи, кинувшись поддержать безжалостно сбитую с ног пулей супругу, почти случайно, поймал третью пулю, последнюю. Она угодила в позвоночник, не застряла, прошла еще какие-то дюйм другой внутри тела...
   Если бы князь увидел, куда эрцгерцога ужалила последняя, практически шальная, пуля, он бы отметил, что в его зеркальном кошмаре Птица Крови так же прокусила наследнику спину, добираясь до его сердца. Да, он придал бы этому факту достойную долю внимания. Но уже без удивления. Птицы Крови зря не клюют! Истину эту князь понял на примере графини. Но у старенького букиниста, с неистовой силой начавшего пробиваться сквозь толпу, не было времени глазеть на рухнувшего на тело супруги Франца-Фердинанда, он видел перед собой лишь упавший на асфальт ридикюль... при падении один из изящных замочков отлетел... очень кстати!
   Два здоровяка, общей массой под триста - триста пятьдесят новомодных французских килограмм отлетели от старенького букиниста в разные стороны на те же модные ныне везде, кроме Англии, метры - каждый на пару. И не полетели дальше лишь благодаря плотности толпы. Но и для несчастного старичка, пусть и пробравшегося с такой изумительной энергией к авто своего царственного 'коллеги', столкновение с громилами не прошло даром: у старого горемыки лопнул ремень, поддерживавший его ветхий короб с книгами, и те посыпались толпе под ноги. Горестно охнув, старец судорожно дрогнул кадыком, чуть шевельнул локтем (агент в штатском, ростом под два метра, ринувшийся охранять теперь уже не нуждающиеся в теперь опеке его тела, охнув, перелетел через пару упавших книг и впечатался бритой башкой в кузов авто, а маленький воришка, сунувшийся было к 'царской сумочке', хлюпнув попой, подозрительно затих), присел над своими рассыпанными сокровищами. Наконец, начал подбирать книги.
   Подбирать судорожными, торопливыми, неловкими движениями. Некоторые из сострадательных горожан, да и пара босняков-полицейских попытались было прорваться мимо старичка букиниста к машине, но тот так несуразно размахивал руками, подбирая книжки, что один из этих внезапных доброхотов почему-то потерял сознание, а второй подавился воздухом, как рвотой.... И тут же весь почернел и налился дурной кровью третий. Четвертый, агент бургомистра, вооруженный, по мусульманскому обычаю не палашом, а палкой, возжелал, видимо, походя обидеть этой палкой бренную старость, но так сильно замахнулся, что угодил сам себе локтем под ухо и... упал! Эко ты глупо машешь, неловкий человечина!
   Раз! И Книга из ридикюля новопреставленной графини Хотек оказалась на лотке букиниста. Два! - и её место в сумке заняло похожее по формату, но вполне обыденное печатное издание 16-ого века. Три! - прикрыв Книгу подобранными томами, старичок букинист резко выпрямился, но столь неуклюже, что угодил лбом в подбородок венского агента, проявившему интерес к его букинистическим забавам (так, между делом, в Сараево стало одним трупом больше). Агент тут же странно клацнул зубами и повалился, а удачливый старец вновь пристроил лоток на ремнях через грудь и спину.
   Князь был доволен, чтоб не сказать счастлив. Убитый агент, получивший крайне серьезное увечье малец-воришка, не могли смутить его духа. Человеческие жертвы вообще его не страшили, грубо говоря, он не замечал смертей безразличных ему людей. А безразлично князю Унегерну к 1914-му году стало почти все человечество! Он овладел второй Книгой T''TYR'RWE' за минуту, да так легко!
   Цепко обжимая руками лоток с книгами и Книгой (Боже, какая разница, CH'HB DAR'RAGATH!), и столь же жестко стискивая 'старческими' зубами костяной мундштук, барон, наконец, смог лучше сообразиться и сорганизоваться с действительностью. Очень походило на то, что, поймавший пролетавшую над уже упавшей женой пулю эрцгерцог то'же вот-вот испустит дух. А раз так, не следовало ли ему попытаться завладеть тут же и третьей Книгой!? Следовало! Даже используя на глазах у толпы свои магические способности!!!
   Но потом князь Унегерн на миг задумался. Если, взяв в руки Книгу графини, он Кожей Понял, что завладел именно Книгой Силы, ощутимо обрадовавшейся пусть и копии Книги Откровений на его коже, то в отношении третьего Артефактом Григорий Филиппович испытывал некие смутные сомнения. Обе Книги, находящиеся на этот момент в его распоряжении - пусть одна и при помощи мистического копирования, а вторая в результате банальнейшего воровства, тянулись друг к другу, но не желали соединяться сейчас с третьей. Этому должно было быть объяснение...
   Григорий Ф. стоял посреди самого настоящего Содома и Геморроя, в который превратилась эта часть Сараево, не обращая внимания ни на мертвецов, ни на пойманного за задницу того самого знакомого 'принципа'. Тот опознать его не мог, в эдаком-то обличье!
   Почему! Почему нельзя?! И Книга Откровений давала понять это довольно ясно, почему нельзя сейчас же ломануться к авто и 'тиснуть', как выражаются 'хитровские' бандиты в первопрестольной, украсть третью Книгу. Опасность? Но какая!?
   Князь еще не сознавал, что начинает быть заметным именно своей неподвижностью среди шатающейся, проклинающей, грозящей, людской сутолоки вокруг автомобиля. Внезапным озарением ему вспомнился последний, по всей вероятности, миг жизни Франца-Фердинанда: эрцгерцог, резко повернувшись к уже раненой, но еще не смятой второй пулей жене, тянет из портфеля свою Книгу, в надежде защитить супругу тем же методом, которым она сама, чуть раньше создала вокруг них магический 'кокон безопасности'. И что же!?
   - Эрцгерцог!!
   - Эрцгерцог убит!!!
   - Проклятые сербы!!!
   - Этот даже гордится!!
   - Они еще дышат!
   Ор стоял вокруг Григория Филипповича страшенный, но тот буквально застыл, заново и заново, да еще с каждым разом все более детально переживать и переосмысливать не столь давнее мгновение: эрцгерцог достает Книгу... и у графини Хотек тут же идет горлом черная кровь, тут же (не раньше!) она получает и вторую пулю, а самого эрцгерцога буквально Втягивает Неудержимой Силой встать над ее телом, и сейчас же он ловит последнюю, шальную, по сути, пулю. Книги супругов были явно враждебны одна другой! Книга добила графиню раньше роковой пули, Книга толкнула под пулю Фердинанда.... Неужели!?
   Что за Артефакт может быть почти равен по силе, но одновременно враждебен Книге Силы!? Только один-единственный!! Книга Старейшин!
   Хорош бы он был, бросившись за ней! Под гнетом напряжения князь даже не заметил, как автоматически сунул в мундштук сигариллу, причем отработанным в Пажеском корпусе жестом прикурил ее. И решил удалиться. С места, так сказать, трагедии: все же, помимо колдуньи, убили и человека древней крови, Габсбурга, не Хижняка какого... - можно было б оставить и на развод!
  
   Граф фон Лягвиц был взбешен! Друг, почти друг - и чуть не стал императором! 'Собинный' друг Франца-Фердинанда знал многое, хотя, откровенно, понимал меньше. Странное ночное происшествие в поезде, в вагоне эрцгерцога несколько смутило его, но он сообразил больше, чем даже тот тупой майор-адъютант, что разбил керосиновую лампу. Вон тот дубина, героически отбил и второго террориста у мусульман! Герой! Осел! И так все ясно!
   Фон Лягвицу же было оказано доверие, он знал, что его (еще чуть-чуть и венценосный!!!) друг не только носится с идеей триединой империи, но и вяжется со всякими колдовскими штучками. 'Арте-факты', называются, художественные свидетельства из древности, как толковал для себя это слово граф. За интерес эрцгерцога к колдовству фон Лягвиц недолюбливал его жену, понимая, что эти оккультные интересы вызваны её влиянием. Но сегодня, во время первой попытки гнусного убийства, графиня вела себя молодцом. Более того, граф фон Лягвиц впервые ощутил пользу от мистических штучек: как-то почувствовал, что своей сумочкой, в которой, как он знал лежала Опасная книга, госпожа защищает своего мужа. Тогда он успокоился было, решив - пытались убить за 'триединую' (идея не мене, на взгляд фон Лягвица, опасная, чем и баловство с колдовскими штучками), скорее всего, совместно разведки Вены и Белграда. Не вышло! Можно было успокоится... новая, роковая ошибка!!!
   Вот оно - второе покушение!! И... катастрофа! Он уже понял, что, в какие бы больницы не привезли его друга с женой, жить им - в любом случае, не более получаса. И хорошо, если хоть слово успеют сказать, верней, попытаться что-либо сказать, может лишь друг Франци, графиня уже кончается....
  
   От того, что без пяти минут царственный друг, погиб, по сути, случайно, а основной целью явно была его супруга, фон Лягвицу стало дико. Он даже растерялся. Но потом быстро понял, решил для себя, в бешенстве: эти две попытки покушений не связаны между собой! Первый раз убивали и впрямь за 'Триединую монархию', но второй раз - убили, - из-за колдовских экзерсисов!
   Прекратив требовать врача и раздавать затрещины полицейским, граф фон Лягвиц посмотрел, на месте ли Опасные Книги его покровителей. Книга эрцгерцога чуть выглядывала из портфеля под сиденьем авто. А Книга графини хранилась в ее ридикюле. Фон Лягвиц метнул цепкий взгляд. Бесполезно! Над упавшим ридикюлем творилась свалка не меньшая, чем над пойманным стрелком: воришки, агенты, какой-то повапленный старец типа вечного жида-букиниста.... Нет, сейчас не пробиться... ну черт бы побрал эту Опасную Книгу!
  
   Пожалуй, там, в чертовых котлах этому (и не только!) 'арте-факту' и место - решил было граф фон Лягвиц и только распорядился везти все же, со всей возможной скоростью тела в больницу, как что-то кольнуло его мозг. Некое... воспоминание? Некое... несоответствие!?
   Вот именно! Граф не зря считал свой глаз острым и 'цепким'. Мимолетный взгляд на кучу-малу над Опасной Книгой графини позволил отметить пару странностей в фигуре того самого Вечного Жида. Граф взглянул еще раз, пристальней. Точно - во рту никчемного старикашки шикарный костяной мундштук! И еще - куча мала вокруг него: давка вроде как и усиливается, но сам старичок-одуванчик, о чем-то задумавшись, замер прямо-таки утесом средь моря! И тут фон Лягвиц как будто побывал на сеансе шоковой терапии: зобастый еврейчик достал шикарную сигариллу, ловко, не глядя, размял и сунул во вполне подходящий ей по стилю мундштук, а затем шикарным, небрежно-великсветским жестом прикурил, едва поднеся огонь к табаку. Всесвятый Боже, именно так прикуривает великий мистификатор, русский князь Унегерн! Но Таким старым он не смог бы выглядеть, даже прибегнув к помощи наилучшего гримера! Отец!? Унегерн-старший!? Граф вон Лягвиц отогнал эту дурную, сумасшедшую мысль. Но в любом случае... в любом случае, если заказчика политического убийства ему поймать просто не позволили бы (граф прекрасно понимал это), то... то организатора покушения на почве борьбы за всякие там арте... Да его еще наградят, князь Унегерн это или нет!!!
   Смело решившись на решительный ход, граф сунул паре наименее тупо выглядевших местных полицейских по револьверу из своего походного кофра, подозвал еще четверых, с их кретинскими дубинками, и скомандовал этом стаду шиитских дебилов:
  
   - Иудей-букинст, вон тот старик! Проследить врага Аллаха и Исы с Марьям до окраин и там взять! Да с умом, остолопы, выглядит он ветхим, но смотрите, как уходит этот ветхий старец сквозь толпу, какие бугаи с его пути разлетаются. Живо!!!
  
   Князь действительно уже уходил. По-прежнему в образе букиниста, но не обращая уже внимания на то, как отлетают от него замешкавшиеся зеваки. Еще бы! Если б не Знание из Книги Откровений, он бы погиб, ухватившись за манускрипт Великих Древних! Да еще эрцгерцога для кучи пришибло насмерть...
   'С Францем-Фердинандом-то, мой боевик несколько переборщил', - подумал российский верноподданный чуть отрешенно удаляясь от места трагедии. В том, что оба пассажира 'царского' авто мертвы после трех - всего трех, и это после отбитой бомбы! - после трех револьверных выстрелов того паренька, с которым Григорий имел разговор во враждебной тьме синагоги, еще не отойдя от 'копирования' первой Книги, и еще вчера, в открытом ресторанчике, сомневаться было нельзя. Не только по тяжкой, окончательной неподвижности тел эрцгерцога и его графини, но и по тому, что Капля и Татуированная Огнем Символов T''TYR'RWE' Кожа неожиданно прекратили реагировать на связь Книги и обоих героев драмы.
   'Не стать бы самому актером из трагедии, где убивают по-настоящему', - не без темного юмора подумал князь Унегерн, краем глаза наблюдая, как у Латинского моста избивают ножнами палашей очередного подвернувшегося серба. Но, не замечая, как граф фон Лягвиц лихорадочно, но категорично бросает злые приказы боснякам, едва ли не силой вкладывает вооруженным, по мусульманскому обычаю, лишь палками, двоим из боснийских полицейских по револьверу.
   Он не замечал за собой слежки до самого предместья (зайти за мечами и тростью в гостиницу он решил под вечер, когда в городе перестанут избивать сербов), но не потому, что его вели умелые профессионалы, а лишь потому, что ум его был занят мыслями дальнейшей судьбе Книги Старейшин, а мозг ликовал, питаясь одновременно из двух Книг - Силы и Откровений.
   - Дед!? Дед, стой. Во имя всех имен аллаха!
   Налетчики? Типичные для окраин грабители? Как бы не так! А он-то расслабился.
   Все повторялось, как представление в цирке для умственно отсталых детей. Он бежит по крыше из дерьма, а его преследуют какие-то типы в цивильной одежде. На сей раз он не стал разводить церемонии. Двух Книг для того, чтобы отвернуть от себя любую пулю, ему было достаточно.
   Он опустился на колено и начал стрелять по всему, что двигалось по крышам в зоне видимости. Кто-то падал молча, кто-то падал и начинал стонать, кто-то предусмотрительно спрыгивал в коровьи лепешки. Когда крыши опустели, князь Унегерн поднялся и возликовал. Вой его, наверное, услышали вскоре и в Белграде и в Загребе.
   Теперь он понял, что та погоня, по прибытии в Сараево, была не настоящей. Крышам, а он, такой себемогучий, делает рукой пассы и догоняющие буквально зависают в воздухе. То был сон, полусон или все другое на выбор, а жизнь она одна и только в ней он творит все, что ему вздумается.
   Последний преследователь, подбросив вверх и вперед ноги, шлепнулся на задницу. Руками он зажал уши, а ноги продолжали торчать в небо под углом в сорок пять градусов. Когда вой стих, он вскочил и пустился наутек. Унегерн не стал стрелять ему вслед. Он решил, что босниец сошел с ума, раз даже не догадался спрыгнуть с крыши под прикрытие спасительных домов.
   Григорий Филиппович, смахнув пот со лба (волосы вообще хоть выжимай, но как приятно работать в природном обличии) не мог допустить, чтоб этот кретин, пусть и бессвязно, смог описать невероятное превращение старика в полуголого мужика, расписанного экзотической татуировкой. Придурок бежал и бежал по крышам, зачем-то петляя, но потом вдруг догадался спрыгнуть и... вместо того, чтобы затормозить, на всей скорости ввалился в какой-то промежуток домов. Григорий долго нацеливал палец в спину беглеца, а затем выдохнул:
   - Пух-Бубухх! FAZ'ZATY DAG'GONATH!!! Бабах!!!
   Затем он пошел следом за беглецом, негромко повторяя:
   'Лежи, где лежишь, сидишь, где сидишь, мочи штаны, где мочишь!'
   Когда он подошел к краю крыши, тот стоял в переулке между домов, поочередно подергивая ногами - вытряхивал водицу из штанин. И, увидев старого шарлатана-книгочея, безропотно начал рассказывать.
   - Я сейчас тебе скажу, а ты точь в точь передай своему начальству, - скомандовал князь Унегерн.
  
   Через двадцать минут, или чуть позже, немного пообсохнув, уцелевший догоняла столь же безропотно докладывал противоположной стороне:
   - Старика приютили в трущебах наши братья по вере, эфенди бургомистр! Пролилась кровь. Пока род встал на род, старичку удалось убежать. Но с места преступления он ничего не унес. Руки у него были пусты.
   Подумав, сарайский полицеский, точнее - сарайный, прямо скажем, полицейский, как виделся он разглядывающему его, первого в коллекции РH''HUB-CHURB'-а* Григория А., почти по собственной воле добавил:
   - Только докладывать мы должны были не эфенди бургомистру, нас за тем дедушкой послал аристократ из вены, он еще с усиками. И глаза у него желтые.
  
   'Фон Лягвиц', - молча сплюнул Великий Наставник полицейского РH''HUB-CHURB'-a. Но весело внес коррективы:
   - Бу! - дунул он на лоб первой своей игрушки уже нежнее, - Бу-у! AK'KYT-PO'!!! FRUN'N-JAW'WUMG! Бу!
   - Да, господин граф, - тут же подкорректировал свой доклад послушный Рhhub-Churb', - когда старичок прятался, а потом убегал Малик в него трижды попал, сдохнет он где-нибудь от потери крови и этого... сепсиса, вот!
   И Рhhub-Churb' со своим создателем молча разошлись в разные стороны, искренне восхищенные друг другом. Рhhub-Churb' - только потому, что ему требуется восторгаться создателем. А князь Унегерн был доволен не только боевым колдовством, но и новым опытом, созданием Рhhub-Churb'-ов в экстремальных условиях.
   На предместья Сараево уже ложилась ночь. Безумные пляски дня святого Витта, 28 июня 1914-ого года, завершались.
   А уцелевший преследователь барона спокойно шел домой, считая, что отчитался перед начальством, и что это самое начальство очень довольно его работой.
   27. И ЕЩЕ КРОКОДИЛЫ
   26 августа 1939 года, 19:35
  
   Замок был уже совсем рядом. Две-три перебежки и они окажутся внутри. Вокруг замка росли карликовые липы и огромные кусты сирени - листья скорее напоминали листья тополя, а не сирени. Причем не питерского тополя, а украинского, макушку которого с земли просто не видно. Заяц и Егорий пробирались к боковой двери замка под кустами, за которыми уже были проложены в зелени достаточные для прохода 'туннели'. Антон и Мариха прикрывали их, устроившись за стволами сосен, которым больше подошли бы места в огромных японских декоративных горшках. Но сосна, как убедился Антон, потрогав ствол, была настоящая: толстая шершавая кора, местами облуплена, а из трещин древесины под ней вытекала смола; сине-зеленый мох вокруг дерева был густо усыпан иголками. Антон взял одну, внимательно осмотрел и попытался согнуть, но у него не получилось - иголка сосновая была крепче стальной.
   Заяц двигался чуть впереди Егория. Неожиданно он припал к земле и дал команду напарнику последовать его примеру. Егорий опустился на правое колено, пригнулся, но на землю не лег, за что едва не поплатился жизнью.
   Раздался выстрел, и он схватился за левое плечо, после чего больше уже не рисковал, а завалился в кусты. Заяц первым вычислил, откуда стреляют и тут же в слепое темное окно второго этажа влетела стрела из его арбалета. Кто-то завопил внутри красно-фиолетовой темноты, затем в окне появилась фигура в форме вермахта с пробитой насквозь головой; и труп всем весом шлепнулся на землю. Мариха следила за окном, Антон вертел головой, изучая соседние пустые глазницы окон замка, и почти сразу в правом от того, в которое только что стрелял Заяц, окне появились двое с автоматами в руках.
   Антон незамедлительно выстрелил, попав одному немцу точно в кадык; Мариха и Заяц выстрели во второго, который упал, но продолжал хрипеть и ругаться, лежа возле стены... Мариха бросилась к нему и взмахнула мачете. Звуки и хрипы мгновенно прекратились.
   - Надо их до ворот и к болоту тащить, - сказал Заяц, оказавшись рядом с Марихой. - Здесь оставлять их не след.
   - Давай не будем торопиться, - ответила Мариха, и они вдвоем заняли позицию под окнами, опасаясь, что очередной немец покажется в окне. Антон тоже продолжал сидеть за сосной и следить за пустыми, темными глазницами без рам. Так прошло минут пятнадцать и стало ясно, что ждать больше некого. По крайней мере, с 'парадной' стороны фасада замка. Заяц свистнул Антону и тот подполз к Егорию, который уже самостоятельно наложил повязку.
   - Ничего, до утра заживет, если только по подвалам всю ночь шастать не будем.
   - Арбалет подхватить? - спросил у него Антон.
   - Не надо, - спокойно ответил Егорий.
   Они прислонились к стене, Антон вытащил стрелы для арбалетов, зарядил свой, а затем помог Егорию прикрепить к ремню так, чтобы легко было выхватить, но нелегко, случайно задев, всадить себе стрелу в ногу. Заяц был прав - на ковбойский широкий ремень можно было много чего навесить и прикрепить. Антон вытащил стрелы из трупов: они могли еще пригодится. Взявшись за ноги, 'индейцы' потащили трупы немцев вдоль стены к воротам метрах в тридцати от места перестрелки. Хотя, перестрелкой эту короткую резню трудно было назвать, поскольку немцы сделали лишь пару выстрелов. Антону показалось странным, что Егорий был ранен, ведь Заяц выстрелив в ответ, сначала прыгнул в кусты метра на три и только тогда приглядел окно, из которого стреляли. В Егория мог попасть только тот, кто стоял непосредственно возле стены, заключил Антон. Странно. Возможен ли был выстрел из-за угла. Конечно же, возможен. Но на подобный выстрел из-за угла был способен только очень сильный маг.
   Егорий толкнул плечом ворота, и они безо всякого скрипа легко открылись.
   - Поволокли вон к тем кустам. А там и без нас разберутся.
   Антон так и сделал, но, когда они с Егорием дотащили немца, он с удивлением отметил, что из болота на него кто-то пристально смотрит.
   - Мотай-ка поскорей от берега - скомандовала Мариха. - Это крокодилы, причем весьма шустрые. Они знают, что делать с трупами. Но и живая дичь им тоже нравится.
   Антон не мог не понаблюдать, как огромная прыщавая серо-зеленая тварь не менее трех с половиной метров в длину ловко выбралась на берег и легко, схватив за сапог, утащила немца в пруд, покрытый ряской.
   - Вы здесь на первый отряд немцев наткнулись? - спросил он.
   - Здесь, здесь, - согласно кивнула Мариха и присела, чтобы поправить мокасины.
   - Тут и хоронить не надо, - покачал головой Антон. - Положил закуску на берегу и ага.
   - Сначала требовалось с этой закуской разобраться, - напомнила Мариха.
   - Что здесь еще интересного, во внутреннем дворе замка? - спросил Антон.
   - Вон в том углу - темницы для заключенных и нерадивых слуг.
   Стоило Зайцу это сказать как именно из того угла донеслись до 'индейцев' голоса. Затем в дверь призывно забарабанили.
   - Французы, - обрадовано произнес Заяц и потер ладони. - Будет хоть с кем парой фраз перекинуться.
   - Почему ты думаешь, что французы? И чего это ты так обрадовался? - поинтересовался Егорий.
   - А потому что не просто французы, а из самого Парижу. Они нас прежде своим вниманием не жаловали. - Пошли, выпустим ребят. Кажется, у них там раненный.
   - Кто-то должен остаться охранять... внутренний двор, - напомнил Антон.
   Мариха показала на решетку ворот.
   - Видишь разноцветную птаху. Она нас теперь охраняет. Если кто появится или начнет шуршать внутри помещений замка, мало не покажется. Да ты сам, когда услышишь, как она вопит, на землю бросишься, причем зная, откуда опасность исходит. Гарантирую.
   Антон спорить с Марихой не стал - она два года окружающую обстановку 'впитывала'. Именно поэтому он внутренне согласился подчиняться приказам девушки.
   Он еще раз оглянулся на прекрасную разноцветную птицу и не спеша пошел следом за Зайцем и Егорием. Те шли не быстро, но эмоции буквально захлестывали их. Они о чем-то спорили, размахивали руками, подпрыгивали на месте, затем делали небольшие пробежки, продолжая при этом, очень эмоционально что-то обсуждать. 'А ведь всего пять минут назад любого из них могли подстрелить или завалить намертво, а затем кинуть на корм крокодилу. Жизнь у них течет здесь с другой скоростью, гораздо быстрее и интенсивнее, чем в обычном мире', - заключил Антон и сам прибавил шагу, чтобы оказаться у закрытых дверей камер вместе с друзьями.
   Антон стоял у старой истоптанной лестницы, ведущей вниз, к могучей двери, открывающейся в помещение, потолок которого находился на уровне земли.
   - Ключа у нас, конечно же, нет, - заметил Заяц, почесав правое ухо.
   - Наверное, он у кого-то из немцев, - констатировал Егорий.
   Антон повернулся и успел заметить, как крокодил затащил в старый пруд последнюю жертву.
   - Если кто-то готов нырнуть в логово крокодила и вывернуть наизнанку карманы трупов, тогда, возможно, ключик наш.
   Нырять никто не захотел. Мариха достала из полотняной сумки две стрелы для арбалета и два шарика со взрывчаткой, которые навинчивались на стрелы. Первую готовую для выстрела 'заряженную' стрелу она протянула Антону буквально через пару секунд.
   - Бей по петлям. А ты, Заяц, скажи своим друзьям французам, чтобы залегли подальше от двери. А еще лучше прикрылись чем - доской там какой или столом.
   Заяц произнес что-то достаточно внятное, и Антон не стал бы спорить, что именно на французском. Да и спорить тут было не о чем, поскольку из-за двери ответили удовлетворительно. По крайней мере, Антон так понял по интонации голосов.
   Он прицелился и всадил стрелу в верхнюю петлю. Грохот не был сильным, но часть двери, как и часть стены, рухнули внутрь подвала. За первой последовала вторая стрела. Дверь выбивать даже не пришлось. Несмотря на то, что она была литая, и сантиметров десять в толщину, тут же заскрипела, покосилась и рухнула внутрь, вызвав непродолжительный пылевой ураган.
   - Можете выходить! - крикнул Заяц и присел на корточки.
   - А чего ты не переводишь? - спросил Егорий.
   - Думаешь, им не понятно, что я сказал? - усмехнулся Заяц.
   - Нам понатно! - громко произнес первый француз, появившийся из пролома в стене. - Там есть со мной двое еще, но они во всем плохо понимают.
   - Откуда же ты такой грамотей выискался? - поинтересовалась Мариха..
   - Я есть ученый из Франция, - с гордостью произнес высокий француз. - А вы кто?
   - А мы ирокезы, - усмехнулся Заяц, - разве не понятно. Индейцы, одним словом.
   - Индейцы не есть жить в Польше, - начал было спорить француз.
   - Теперь вот - есть жить. Белые в Америке достали - во как, - признался Заяц, проведя ладонью по горлу. - Сгоняют нас с насиженных мест. Бизоны просто в панике. А здесь в Польше пока спокойно.
   Следом за ученым из подвала 'выкатились' двое плюгавеньких лысоватых мужичка, напоминавшие обычных лавочников. Если высокий был явно породист, с крючковатым - значительного размера - носом, блестящими глазами чуть на выкате и красивым, хотя и вытянутым лицом, двое его коллег представляли из себя карикатуру на ученых. Они могли запросто затеряться на любом птичьем рынке. Чем-то они напомнили Антону капиталистов, как их раньше изображали в 'Крокодиле'. Вот только не было на них кружевных манишек и черных котелков.
   - Очень за тебя рада, - сказала Мариха. - Только как вас сюда занесло, на юг Польши?
   - Здесь есть юг Полши? - совершенно искренне удивился француз. - Мы совершенно случайно не успеть уехать из Арденн, это было чуть на юг от линии Мажино, когда нас атаковал Хитлер. Карсон оказался предатель, нас взяли в плен и троих посадили под арестом. Потом шестеро немецких зольдат повели нас внутрь... не знаю слово, и мы вдруг очутились в подвал этого замка.
   Мариха и Антон переглянулись. Заяц встал и подошел к ним. Мариха протянула ему четыре стрелы и четыре накручивающихся бомбочки.
   - Сколько немцев проглотил крокодил? - переспросил кто-то из них, а может быть и все хором.
   - Троих? Или я что-то пропустил, - пересчитал по памяти Егорий, который стоял возле стены и держал ситуацию 'на мушке'.
   - Ты говорила, что та птаха, похожая на павлина, отлично контролирует ситуацию и, если что не так, поднимет шум, - напомнил Антон. Он не являлся почитателем орнитологических изысков.
   - А что, если она разленилась или возомнила себя чудом в перьях? - переспросила его Мариха. - А, может, она спит в лучах заходящего солнца? Надо срочно рассредоточиться. В первый раз стреляли из противоположного крыла. Так что мы с тобой, Антон, за могильный камень. А Заяц и Егорий к воротам, там фонтан есть. Заяц, скажи-ка французам, чтобы обратно в кутузку спрятались.
   - Куда вы бежать, мои спасительные индейцы? - поинтересовался ученый.
   А уже в следующий момент он бросился в проем двери. Толстяки, ничего не успев понять, услышали две автоматные очереди одновременно с приходом смерти.
   - Почему они стреляют во французов? - спросил Антон, прижимаясь спиной к могильной плите.
   - Возможно, они представляют какую-то археологическую ценность? Но так же возможно, что немцы никогда не видели индейцев.
   - Зато они отлично видели, как я высадил дверь в подвал. Трудно не понять, кто я такой.
   - Какое это теперь имеет значение? - пожала плечами Мариха. Но ты прав - нас могли запросто разнести в клочья. Но почему-то этого не сделали.
   - Возвращаясь к вопросу о птичках, - сказал Антон, явно подкалывая Мариху: - Возможно они разленились или возомнили себя, как твоя птаха, чудилами в перьях.
   - А ты знаешь, что значит - 'чудо в перьях'.
   - Так и я о том же, - усмехнулся Антон. − Любовь, знаешь ли, зла... - Договорить он не успел, потому что им крикнул Егорий:
   - Как раз за вашими спинами.
   Антон отреагировал мгновенно - бросился на землю и увидел, как что-то блеснуло в окне на втором этаже. Действительно, прямо напротив могильной плиты. Он мгновенно выстрелил, и бомбочка разорвалась где-то внутри комнаты. Мариха протянула ему еще одну стрелу. Бомбочка была с красной полосой, но Антон задумываться над этой ее особенностью не стал и послал следом за первой. Он увидел, что из оконного проема повалил сизый дым, а к самому окну подбежал, кашляя и сжимая горло, немец. Он тут же получил стрелу от Егория и вывалился на улицу. Заяц тем временем пробрался к стене и двигался к двери: в левой руке он держал арбалет, а в правой - хлыст.
   - Ему бы кого в помощь, - раздумывал вслух Антон.
   - Он мужик самостоятельный, сам справится, - спокойно ответила Мариха.
   Антон увидел в соседней комнате еще какой-то блеск и свечение, он тут же засадил туда бомбочу с газом. Егорий не заставил себя ждать с 'контрольным' выстрелом. Итак, оставался, по расчетам французов, еще один, третий, а точнее - шестой, немец. Он себя никак не проявлял минут десять, но потом в соседней, на этот раз справа, комнате, что-то рухнуло, а затем уже с первого этажа, а скорее даже из подвала, из заплесневелой темноты подземелья, раздался жуткий вопль.
   К этому моменту Заяц стоял у самого входа в здание, совсем неподалеку от вопля. Он прижался к косяку и буквально слился с ним, затем посмотрел на Мариху, приподнял вопросительно бровь, но она в ответ лишь пожала плечами, подняла над головой правую руку и повертела в воздухе указательным пальцем, что могло означать лишь одно - действуй сам и на свой риск.
   - Не хочешь - не ходи, но если там кто-то останется, любой из нас четверых легко может получить пулю в спину, - крикнула она ему.
   Заяц поменял металлическую стрелу на деревянную, а из рюкзака, который поставил у входа, достал кол. Он помахал им Егорию, а тот, вместо какого-либо приветственного или подбадривающего жеста, отвернулся и привалился спиной к фонтану.
   Антон рванул к толстому дереву, неподалеку от входа. Мариха и Егорий остались на своих местах, как будто ничего страшного не происходило. И тут...накатили воспоминания:
   ... ветер, завывая, гнал по брусчатке пустынных улиц поземку, словно выискивая новые жертвы...
   Антон сел, потряс головой, не в силах понять, что с ним происходит. Его со-группники чувствовали себя во дворе замка просто великолепно, а у него в голове творилось черти что...
   ... госпожа Домонтович раскладывала пасьянс, и когда, угрожающе выставив 'бульдог', Антон ворвался в комнату, она лишь томно вздохнула, на мгновение оторвала взгляд от карт, а потом легкомысленно махнула рукой...
   'Вот ведь сука, - прошептал про себя Антон. - Она будто знала тогда, что со мной произойдет. И решила в самые решающие, самые неподходящие для этого моменты перестрелки с немцами, вновь появиться 'на свет''...
   ...найдешь Судьбу, но не удержишь... Спасешь Судьбу - едва ли ублажишь... А то, что свыше Сил твоих - все потеряешь ...
   Сознание полностью вернулось, и Антон занял позицию, изготовившись к стрельбе. Но он не мог отделаться от мысли, что слова эти были вещими, хотя он и не верил...
   Антон резко обернулся, как будто его позвали от ворот: на них сидела не прекрасная разноцветная птица, а крупная - раза в полтора, если не в два, больше обычной - ворона. Оперение блестело в лучах заходящего солнца, отливая не золотом и не бронзой, а серебром, которое этой вороне было смертельно противопоказано. Антон мгновенно вскинул арбалет и выстрелил. Раздался взрыв - ворота завибрировали и заскрипели, хотя, когда они всей группой заходили внутрь двора, Антон обратил внимание, что ворота как новенькие, даже петли не скрипят.
   Заяц от неожиданности рванул внутрь здания, Мариха прижалась спиной к каменной могильной плите, а Егорий повалился за чашу фонтана. Внутри помещения, куда рванул Заяц, раздалось несколько взрывов и вспыхнул какой-то яркий огонь. Ему сопутствовал дикий ор, который быстро стих.
   Мариха побледнела, а Антон так и запомнил ее ошарашенный взгляд и позу - позу девушки, вжавшейся спиной в могильную плиту и как бы ставшей частью общей надгробной 'композиции'.
   Минуты полторы все было тихо. За это время Антон даже успел осмотреться и обратил внимание на то, что трава внутри всего двора была исключительно зеленой и сочной, как и листья на кустах и деревьях. За последние сутки он видел вокруг себя только зелень, отливающую ополесцирующей плесенью или вовсе с синюшным оттенком.
  
   28. Французы
   26 августа 1939 года, 20:00
  
   Из замка вышел Заяц, явно держа... искромсанную человеческую руку. Он бросил ее перед собой и произнес:
   'Я славлю радость бытия -
   Цветок, листок и шишку, -
   Но стынет в жилах кровь моя,
   Коль вижу я мальчишку,
   Предрешены его пути -
   Не надо ясновидца:
   Мальчишка должен подрасти,
   И кровушки напиться...'
   Заяц сплюнул и продолжил:
   - Хотя в оригинале последняя строчка звучит иначе: 'А подрастя - жениться!' - Он еще раз сплюнул, присел возле оторванной руки и поковырял ее палочкой. - Пора валить отсюда, - сообщил он. - Скоро темнота накроет, а спрятаться нам негде.
  
   Егорий поднялся из-за чаши фонтана и поинтересовался у Антона:
   - Ты чего это в птичку палить стал?
   - Там ворона сидела, - ответил Антон.
   - Ты уверен? - спросила Мариха и побледнела еще сильнее, хотя и так была без кровинки в лице.
   - Да. Крупная такая, признался Антон. - Я прежде таких крупных не видел никогда.
  
   Мариха вскочила на ноги.
   - Давайте-ка быстро мотать отсюда. А у тебя там что? - обратилась она к Зайцу.
   - Ваморы, - ответил он, поднялся и отбросил палочку.
   Антон пошел навстречу Марихе:
   - Кто такие ваморы? - спросил он.
   - Моравские вампиры, - ответил Заяц. - Хотя, вполне вероятно, что венгерские. Если честно - хрен их разберешь. Какие бы ни были. Много их там, внизу. Как на праздник сбежались.
   - Я есть очень извиняюсь, - произнес французский ученый. - Но, мои индейцы, что мне можно вам предложить?
   - А что с вашими помощниками? - спросила Мариха, слегка порозовев лицом.
   - Сожалеюсь. Но они есть оба мертвые.
   - С вами хоть все в порядке?
   - Мало-мало ногу задело, но уже успеть перевязать. А их надо хоронить земля.
   - Некогда хоронить. Да и бессмысленно. Их вампиры выкопают. Лучше крокодилу отдать.
   - Вампиры? Но это есть полный чушь, - возразил француз.
   - Пошли, покажу, - позвал его за собой Заяц. Около отгрызенной руки они остановились. Француза не вывернуло наизнанку только потому, что сегодня его не кормили. - А теперь погнали дальше, внутрь замка. Там еще, возможно, немчика не доели, может, что и подберем.
   Француз едва ли до конца понял, что сказал Заяц, но и вида обглоданной руки ему было достаточно, поэтому он уперся:
   - Я лучше буду сказать, что верю вампиров.
   - И правильно сделаешь, - кивнул Егорий. - Все, ребята, уходим.
   - Мои помощники, - напомнил француз.
   - Тогда давайте поспешать, - откровенно заторопился Заяц, и Антон понял, что поспешать действительно стоит.
   Они спустились по истертым ступеням ко входу в темницу. Французы лежали один на другом. Егорий попытался было поднять на плечо того, который лежал сверху, но смог только оттащить его чуть в сторону.
   - Ну и кабаны. Вы что их, гвоздями кормите?
   - Кабаны? - переспросил француз. - А, понял. Но хрюшек нельзя гвоздями кормить. Они умрут.
   - Вот твои от свинца и померли, - доходчиво объяснил ему Егорий. - Накормили их немцы. Антон, подсоби.
   Вместе с Егорием они с трудом вытащили первого помощника ученого на траву. Пока они спустились за вторым и вытащили его на то же место, Мариха и француз, взяв за ноги, оттащили труп к пруду.
   Антон и Егорий подтащили второго туда же. Из воды за ними явно следили.
   - А ты уверен, что крокодил там только один? - поинтересовался Антон.
   - А мне как-то без разницы, - честно признался Егорий. - Я этот ужин не для себя заказывал.
   Быстро шагая к распахнутым воротам, которые уже миновали Заяц, Мариха и француз, они, чтобы ничего не забыть, оглядели лужайку внутреннего двора. Все было чисто. Мирный вечерний пейзаж нарушали только два трупа, да еще отгрызенная от тела рука. Они вышли в ворота и аккуратно закрыли их. Петли ворот не скрипели, как будто их кто-то вновь смазал.
   - Заяц предлагает следующую расстановку: Егорий первый как лучший нюхач, в центре я с ученым. Прикрывают Заяц и ты, Антон. Уж извини, но всем понравилось, как ты стреляешь.
  
   29. Дорога домой
   26 августа 1939 года, 20:20
  
   Группа быстро двинулась по тропе в сторону деревни.
   - Главное - до баобаба побыстрее дотопать. За баобаб они не сунутся, - философски произнес Заяц и спросил француза: - Извините, господин ученый, а какую область знаний вы представляете?
   - Мой специальность - баллистика. По вашему - доктор наук.
   - Профессор? - продолжал допрашивать Заяц.
   - Это тоже. Я работай в высшей, да? теперь прафильно, Академии Генштаба.
   - Большой специалист?
   - О да, большой специалист, - подтвердил француз.
   - А мне это теперь не интересно, - вздохнул Заяц. - Вот лучше послушайте:
   'Мадам стояла слишком прямо на поляне
   соседней; зонт в руке, и попирая твердо
   цветок раздавленный; она держалась гордо;
   а дети на траве раскрыли том в сафьяне
   и принялись читать. Увы, Он удалился...
   Подобно ангелам, расставшимся в дороге,
   невидим за холмом. И вот Она в тревоге,
   черна и холодна, бежит за тем, кто скрылся'.
   - Я не знай стихов русских, - вздохнул француз. - Кто есть скрылся?
   - Не знай, не знай. Это Артюр Рембо. Неужто, не учили? Наверняка в обязательной программе было, только ты двоечником учился.
   - Что есть двоечник?
   - Тебе теперь без разницы, - махнул на него рукой Заяц. - А про своего героя знаешь? 'Но печник - душа живая'... пока, живая... Во как! В школе я четверостишья выучить не мог. А здесь стоит один раз прочесть и намертво.
   - Что значит - прочесть?! - возмутился Егорий. - Мы же договорились вперед батьки...
   - Да ладно тебе, - отмахнулся Заяц. - Я все рано все переврал.
   - Не говори 'гоп', - влезла в разговор Мариха.
   - Что ты имеешь в виду? - сердито вскинулся Заяц.
   - Это ты здесь таким умным стал, что сходу даже сам придумываешь. А помнишь Москву и...
   - А я-то тебе о чем все время талдычу! Я Москву и вспоминать не хочу. И уезжать отсюда не хочу. Опять стану тупой, как пробка и буду по приказу людей крошить.
   - А здесь ты не крошишь?
   - Здесь все по-честному. То есть: либо ты имеешь T''TYR'RWE', либо он имеет тебя.
   - По-честному - это когда одному Рембо, а другому в пасть к крокодилу? Чем Москва в таком случае отличается?
   Спор между Марихой и Зайцем неожиданно оборвал француз, который совершенно некстати для себя спросил:
   - А ви знаете, здесь точно есть следы T''TYR'RWE'? - причем имя он произнес очень чисто по-русски, с легким вологодским акцентом. Антон тут же отметил, как Мариха переглянулась с Зайцем, а затем и с Егорием. Француз же, с легкой улыбочкой на лице, хлопал глазками и переводил взгляд с одного 'индейца' на другого.
   - Ничего мы не знаем, - хрипло произнес Егорий. - Занимаемся диверсионной работой.
   - Для чего так? - вновь заговорил ученый 'по-французски'.
   - А для чего вот этот фиолетовый куст растет? - спросил Егорий.
   - Я раньше виолетовый кустоф не фидал, - сознался профессор.
   - Тогда посмотри на него как следует, - встрял в разговор Заяц.
   - Тыть! - рявкнул на него Егорий. - Он для того здесь растет, чтобы мы его могли обойти, но к нему не прикоснуться. Так что уж будь любезен идти след в след за мной, да так чтобы я твое дыхание на затылке чувствовал.
   - Почему мы будем идти в завзатылок? - не переставал задавать вопросы француз.
   - Ты крокодила видел? А руку обглоданную? Хочешь, чтобы и твоя рука так же где-то валялась? И не торопись. Мы должны цепочкой, то есть, идя друг за дружкой, этот куст обойти.
   Егорий по-прежнему стоял первым. За ним - француз, а вот вместо Марихи за французом встал Заяц. Так и пошли к кусту и вокруг него. Когда листья находились в считанных сантиметрах от людей, Заяц позвал Егория, предлагая ему какую-то ерунду. Егорий резко развернулся, они схватились за руки и легко опрокинули француза в фиолетовый куст. Листья, как живые существа, в мгновение ока облепили ученого и притянули ветками к корням.
   - Infame Bände!* - прошипел из-под куста французский профессор.
   Больше Антон не услышал ни звука. А Егорий уже шел дальше. Антон остановился и некоторое время смотрел, как листья высасывают из специалиста по баллистике жизнь.
   _____________________________________________________________
   * Infame Bände! (нем.) - сволочи
  
   - Как-то все это неправильно, - сказал он, схватил 'Француза' за сапог и потащил от куста. - А ну-ка помогите мне!
   Егорий возражать не стал, и они вытащили изрядно погрызенного немца на тропинку.
   - Заяц, допроси-ка пленного! - скомандовал Антон.
   Тот, прежде чем выполнить задание, посмотрел на Мариху. Она дала отмашку, и Заяц что-то произнес по-немецки. Сначала 'профессор' молчал, но потом начал говорить. Правда, двигаться он смог только минут через десять, когда Заяц доложил Антону, что если не сделать укол, - а противоядие есть только у него и на 'всяких там...' он расходовать его не собирается, - немец испустит дух через двадцать минут. Видимо за счет телепатических способностей, или он просто знал русский лучше, чем когда притворялся, коверкая слова и фразы, немец проникся словами Зайца и начал без всяких 'непониманий' рассказывать все, что от него хотели услышать. Укол сделали, и немец принялся рассказывать о службе в Аненербе, 'Немецком обществе по изучению древней германской истории и наследию предков'. Последнюю фразу он выговорил вообще без запинки.
   - Если вы собрались лезть в пещеры под замком, то от меня вам толку мало. Я Рудольф Шютрумпф, руководитель отдела доисторических знаний. А вам нужен Ханс Бранд, начальник отдела карстов и пещер. Его исследования направлены исключительно на военные цели. Завтра он десантируется вместе с группой парашютистов. Скорее всего, с ними будет и Эрнст Шеффер.
   - То есть, они прибудут к нам в гости вместе с десантурой, - заключил Антон. - Вот только какой смысл посылать ценных специалистов сюда, в тыл врага.
   - Польша нам не враг. Ведь от нее через день не останется и следа.
   - Какой классный довод, - восхитился Заяц. - Ну, куда его теперь? - спросил он. - Под куст или с собой возьмем?
   - Он же тебя первый и пристрелит! - возмутился Егорий.
   - С собой! С собой! - взмолился немец.
   - Завтра допросим их вместе с летчиком, идет? - предложил Антон.
   - Кормим один день, - сказал Егорий, наклоняясь к немцу. - Идешь или под куст?
   - Идешь! - радостно вскочил на ноги тот.
   - Правильно, - похлопал его по плечу Заяц, а затем врезал ему так, что немец грохнулся обратно под куст... - Сучий потрох! Те двое толстячков действительно французами были. А этот гад их под пули, чтобы ему поверили. Что, скажешь, что и сейчас все неправильно и нечестно? - обратился он к Антону.
   - Ничего не скажу! Действуем быстро и по обстановке. А пленных нам действительно держать негде. Не в том мы положении сейчас. Обманул он нас один раз - обманет и второй.
   − Вот ведь гад лживый, − не унимался Заяц. − Эрнст Шеффер еще в мае месяце в Сиккиме цветущими рододендрами любовался. Он и сейчас где-то в Гималаях. - Ты бы 'накрыл' куст заклинанием, чтобы никто не смог останки этой твари увидеть.
   Антон кивнул, нашептал что-то в сжатый кулак, потом распрямил пальцы и дунул в сторону куста. Фиолетовый куст пожелтел, как будто пришла осень, и стал похож на увядший терновник. Иглы были пугающе длинные и толстые. Но главное - ни тряпочки, ни косточки заметно не было.
   - Вот эта работа, - похвалил его Заяц. - Теперь к кусту точно никто не подойдет.
   Когда они вернулись на тропу, Антон попытался было выяснить, а какого лешего только что в замке произошло. Объяснять ему взялась Мариха:
   - Здорово они все обставили и подстроили! А этот еще и к нам в деревню хотел попасть. Ученый он. Балл-истик. Луврецом прикинулся.
   - А Балл-ов не добрал, чтобы нас обхитрить. Я же говорил - двоечник он, - хохотнул Заяц. Он не в силах был молчать.
   - А что тебе в нем, собственно, не понравилось?
   - Я кожей чувствовала - в любой другой ситуации, он бы давно выхватил пистолет и к голове моей приставил.
   - Ты ее слушай, - теперь Антона взялся поучать еще и Егорий, - она такие номера за версту чует.
   - Кстати говоря, мы его начали подозревать почти сразу, как только один из помощников обратился к нему 'герр майор', - подтвердила Мариха. - Знаешь, почему Зайца так прозвали? Он слышит любой шорох за сто метров. Откуда немчуре было это знать?
   - А почему мне не доложили?! - возмутился Антон.
   - Хотели тебя в деле проверить, - холодно ответила Мариха.
   - Знаешь что, гражданочка...- взъелся Антон на Мариху, даже не понимая, что на него нашло. - Лично тебе за такие выступления очень скоро придется привыкать к штатской жизни, потому что тебя разжалуют.
   - Да кто ты такой!? - буквально встала на дыбы Мариха.
   - Вернемся в деревню, я тебе покажу свои бумаги, и ты сразу поймешь, кто я такой. Весь вечер по стойке смирно за печкой будешь стоять. И всю ночь...
   - Тихо..., - цыкнул Егорий и присел. Остальные последовали его примеру. - Вы ругаетесь, потому что туман с болота пошел...
   Антон сощурил глаза, чтобы было лучше видно. Солнце уже почти село, и видимость приближалось к нулевой отметке. Но отсюда, от самой земли, он отчетливо разглядел, как пыхает зелено-фиолетовым туманом болото метрах в двадцати от них.
   - Это что за дрянь такая? - шепотом спросил Антон.
   - Считай, что газовая атака. От этой дури и за оружие можно схватиться. Валим отсюда, и побыстрее. Весь день говеный. Не хватало еще друг другу в горла вцепиться, - сказал Заяц и побежал по тропинке в сторону баобаба. Остальные не раздумывая бросились за ним.
   Возле толстенного, но короткого ствола они остановились.
   - Теперь можно не торопиться, - сказал Егорий.
   А Мариха обратилась к Антону с надменной улыбкой на лице:
   - Ну, так что, господин статский советник, подпишите приказ о помиловании?
   Антон посмотрел на нее очень серьезно, отчего злобное ехидство безвозвратно растворилось вместе с болотным туманом.
   - Я считал, что в Питере у меня дел выше головы. Но если вспомнить все, что произошло за день сегодняшний, точнее - за последние сутки, вам не позавидуешь.
   - Брось ты, - улыбнулся Заяц, - я несказанно рад, что оказался здесь, и готов каждый день рисковать жизнью. Эх, вот французов-толстячков жалко. Они действительно из предместья Парижа. Как у немцев оказались? Купить можно, запугать, семью посадить под арест, а там дети любимые... Много чего в этой жизни гадостного придумать можно. А вот хорошего, нежного и красивого... Мало его совсем, - Заяц вздохнул и сменил тему разговора. - Вот ты, Антон, что из поэзии помнишь?
   - Ну, - у обераЧащина не было ни желания, ни сил вспоминать, и он ляпнул первое попавшееся: - Няня, няня, наши сети притащили мертвеца...
   Заяц заржал так, что просто сел на тропинку - иначе бы упал. Потом загоготал Егорий и засмеялась Мариха, а засмеявшись - прижалась к Антону так крепко, будто две-три минуты назад ничего и не произошло. Антон приобнял ее за плечи, и она не стала возражать.
   - 'Ты помнишь ли еще те времена, когда мы жили далеко не здесь? Нет ты не помнишь, ты служила на Лубянке...'
   - Это ты здорово Шику переврал, - покачал головой Егорий.
   - Знаете что, ребята, я скажу сегодня еще одну вещь и заткнусь, - печально произнес Заяц. - Как приятно было быть тупым. Ничего не знал и ничего знать не хотел. Потому что и без того ничего не знал...
   А затем Заяц действительно заткнулся и до самой деревни шел молча, уставившись себе под ноги.
   Антон помнил, что они с Марихой и Егорием перебрасывались какими-то фразами, но в чем заключался их смысл, он бы сказать не смог. Единственную фразу, которую он запомнил, что завтра можно будет отправиться в замок в три часа дня. А затем он спросил насчет 'шики'. Егорий улыбнулся и сказал:
   - Это наша зайчатина так Шекспира называет... Лучше скажи, как с летчиком поступим?
   - Доживет до завтра, тогда и думать будем, - ответила Мариха и повернулась к Антону, осознавая, что вопрос адресовался не ей.
   - Давай дотерпим до завтра, - предложил Антон. - Он ведь никуда не сбежит?
   - Со сломанной-то ногой? - переспросил Егорий.
   Так что вопрос, как и его решение, отпали сами собой.
   А потом они все же дотопали до дома, кое-как разделись и повалились на лавки. По крайней мере, ничего другого Антон не помнил.
  
   30. Снова о книгах
  
   27 августа 1939 года, 07:00
  
   Несмотря на то, что вечером устали, встали рано, как по команде.
   - Если они не боятся сюда так нагло лезть, жди целую дивизию со дня на день, - констатировала Мариха, выйдя на крыльцо следом за Антоном. Солнце еще висело низко и почти не жгло.
   - Прежде всего, надо с десантом разобраться. Дивизия здесь окажется не раньше, чем через неделю. Нам надо проникнуть то ли в оранжевое, то ли в зеленое подземелье. Точнее сказать не могу, но и на это уйдет два-три дня. Конечно, есть одна мысль, но куда потом идти, как выбираться наружу... Придется рисковать.
   - Расскажешь? - Мариха села рядом с Антонем.
   - Расскажу. Только ребятам ни слова. Пусть все выглядит, как случайность. Не хочется заранее их ставить перед неприятным фактом, что они в любой момент могут...
   - А они к этому готовы, - возразила Мариха. - Немцы их еще вчера вечером могли изрешетить.
   - Я ищу Книгу Старейшин. Судя по всему, она где-то в подземельях замка. Унегерн ее где-то очень глубоко спрятал. Зачем? Видимо, на то у него имелись веские доводы. − А у меня в Питере Книга Знаний, она же − Книга Откровений − ее по разному называют − и Книга Силы.
   - Я знаю, - спокойно сказала Мариха.
   - Вот хрень! - не злобно, но совершенно честно признался Антон. - Я опять забыл, что ты про меня все знаешь.
   - Я это знаю потому, что читала дневник Унегерна. Он у меня за печкой припрятан, - сказала Мариха. - Найти его было совсем нетрудно. А вот куда он Книгу Старейшин спрятал - это тебе разгадать придется, раз уж ты с ним так близко знаком.
   − Но ты говорила...
   − Я говрила, что мы из одного гнезда. Нас туда, как кукушат, Унегерн приносил, а потом, определив, насколько мы ему полезны, распихивал по разным структурам.
   − Но я так понял, что почти всю жизнь вы вместе жили, − Ссумировал Антон все, что до этого услышал от Марихи.
   − Я жила совершенно у другого человека. А для Унегерна-Залесского, как и для себя, только пометки кое-какие делала, ничего больше.
   Антон судорожно почесал затылок и покачал головой:
   - Ты ведь два года должна была вести записи...− но договорить не сумел, потому что получил по почкам.
   - Ты что, одурела? - Антон вскочил на ноги.
   - Я тебе еще и не так врежу, если ты мне про потерянные здесь два года хоть раз напомнишь.
   - Да пошла ты! - Антон развернулся и шагнул было в дом, но остановился и спросил: - А как насчет останков аэроплана Унегерна?
   - Про останки аэроплана Унегерна знают все, правда никто не знает, кто такой Унегерн. Даже Заяц не смог разгадать его загадку, хотя этот человек здесь и был то под личиной Залесского, то под видом его двоюродного брата, а это значит, что он оставил свой 'ментальный запах'. Я его рассекречивать не стала − раз ему не надо своим фейсом здесь светить, значит − не надо. Он ведь равно всех нас вокруг пальца обведеть и глазом не моргнет. Я тебе даже не могу сказать − кто мы для него.
   - Я видел его с полгода назад, - признался Антон, потому что банданы, пропитанной отваром мухомора, на нем не было. Припираться было бесполезно. − Помню только одно, да и как это забудешь: спас он меня в тайге. А вот как я туда мальчонкой несмышленым попал − одному РH''HUB-CHURB' -у известно.
   - Единственные его следы, которые мы смогли найти в замке, привели нас к тайнику, в котором он прятал дневник.
   - В каком году он его туда положил?
   - В четырнадцатом. Я тебе его сейчас отдам. У нас времени до трех полно - сиди и читай. А вот что касается книги − даже намека на 'отголосок' следа не определили.
   - А ты читала? - поинтересовался Антон.
   - Конечно, - кивнула Мариха. - И сделала к нему кое-какие примечания. Правда, после Зайца. Он там много чего собирался понаписать. Но потом я его убедила заняться написанием Энциклопедии Зайцева.
   Мариха сунула руку куда-то за печку и вытащила альбом, в котором девушки обычно записывают друг другу хихикальные пожелания. Видимо, другой бумаги, не говоря о тетради, у князя Унегерна под рукой на тот момент не было.
   Антон взял в руки дневник двадцати пятилетней давности.
   - Первая страница так и была вырвана? - спросил он у Марихи.
   - Вырвана последняя. Именно ее не хватает. Половина - у тебя.
   Антон вспомнил напутствие Фраучи и сунулся в свои документы. Достал лист, сложенный в четыре раза. Действительно, это была лишь половина последней страницы, на которой князь Унегерн цветными карандашами нарисовал схему подземелья. Мариха протянула Антону вторую половину. Теперь картина предстала в законченном виде. Рисунок, несомненно напоминал тот, что выполнил Антон.
   - Видимо, часть пещер, завалило полностью, - заключила Мариха. - А некоторые проходы, судя по всему, сместились. Хоть и говорят, что на территории Польши не бывает землетрясений, здесь в Криветко - они неизменные спутники жизни. И не то, чтобы так уж сильно трясло. Постоянно чувствуешь, как где-то в глубине земли породы ежеминутно сдвигаются... Улицы в деревне становятся то шире, то уже. Иной раз искривляются, но потом принимают прежний вид. И только замок стоит, как влитой: сидит, как зуб мудрости и никакими силами его не сдвинуть, не то, что выдернуть. Даже на миллиметр не приподнять! Другое дело - внешний вид его постоянно меняется, а то и совсем он становится белесым и практически прозрачным.
   То, что эта карта предшествовала его схеме, Антон не сомневался. Доказательством тому служило то, что цвета проходов и он, и князь Унегерн, заштриховали идентичными цветами. То есть - видели они одно и то же. Значит, князь Унегерн был здесь в начале Третьей мировой войны. Хотя, возможно, она к тому времени уже началась. И вот теперь Антон попал в то же место назначения при схожих обстоятельствах и политической ситуации, складывающейся в мире.
   - Дневник князя Унегерна в основном написан от третьего лица, будто он, как детективный роман Конан Дойля, готовил свою рукопись к печати, - очень серьезно произнесла Мариха, потому что ситуация действительно складывалась нешуточная. - А иногда от первого лица, временами же − вообще непонятно от какого. Но написано крайне любопытно. Да еще разным почерком с многочисленными зашифрованными словами, буквами, целыми абзацами. Но Заяц все расшифровал. Если это действительно писал князь Унегерн, то он намеренно зашифровал какие-то сведения. Единственно, что мы так и не поняли, то есть - не перевели на русский... ладно, читай, сам все увидишь. Потом потолкуем.
   - Потом, так потом. Просто хотел тебе сказать, что князь одинаково умело пишет обеими руками, причем может менять почерк до неузнаваемости. Ни один криминалист не подкопается - сообщил Антон. - Его специально тестировали.
   Мариха пошла к двери, остановилась, повернулась и позвала Антона:
   - Поцелуй меня, как можно крепче.
   Антон бросился к ней, прижал спиной к двери, впился губами, но все на этом долгом страстном поцелуе и закончилось.
   Он сел за стол, открыл дневник князя, прочитал не 'писи', а эн-бэ, заглянул чуть вперед. Григорий Филиппович писал свои мемуары на левой половине разворота, правую занимали каракули Зайца, перемежавшиеся примечаниями и его самого (прим. З.), и Марихи, (прим. М.), которая по возможности старалась ему возразить.
  
   31. БЕГСТВО ИЗ МЕДИНЫ.
  
   '...Не могу выразить словами, как мне повезло! Когда злосчастную графиню Хотек (правда, теперь ее можно и пожалеть) переносили из одного авто в другое, чтоб везти в больницу, из её раскрывшегося ридикюля выпала Книга*. А далее уже все пошло по плану: сработал мой маскарад. Рассыпавшиеся книги с лотка букиниста, старичок книголюб подбирает, но на одну книгу больше; пятится, стараясь не упускать из вида портфель второй жертвы, где вторая Книга... И тут вдруг этот взгляд!
   Конечно, я увлекся в тот момент. Но поразительное знакомство с Книгой Силы, мои раздумья, идти ли на риск - то есть, пробиваться ли к авто за Третьей Книгой, всё это меня в какой-то мере оправдывает. Не стоит забывать и шок, который я испытал в момент слияния Книг, весь тот ужас от осознания того, что Книга в автомобиле, по которому, над трупами 'друзей', злобной обезьяной скакал тогда, оказывается, мой старый недруг фон Лягвиц. Это была Книга Старейшин. Вот я и ушел. Не оглядываясь. Счастливый, как водопроводчик фирмы 'Невские насосы', выудивший карасика из трубы. Да еще с шиком закурил, позабыв об обличье старичка. Такой жест, конечно же, привлек бы внимание и не такого животного, как Лягвиц. Ничего удивительного, что этот венский граф послал за мной убийц.
   Хотя первых клоунов всерьез убийцами считать было бы нельзя. Сил на них у меня ушло изрядно, но лишь потому, что тогда я еще не так близко сроднился с Книгами. Много сил, как оказалось в дальнейшем, и на создание первого РH''HUB-CHURB'-а (как я его назвал, не понимая, что назвала-то его Книга). Не удивительно, что тогда, едва вернувшись из Северо-Американских Соединённых Штатов, я был несколько зациклен на мыслях о зомби.... Помнится, нечто подобное - о родстве примитивного вудуизма и низкой магии Великих Древних или самого T''TYR'RWE', я писал уже в Сербии.** И, как итог, малоприятное бегство по боснийским горам, котловинам и пригоркам, с удручающе разнообразными названиями: Боснийска Валиче, Боснийско Полье, Боснийска Пушта и даже - я запомнил тот городок на быстрой горной реке Врбасе из-за оригнинального названия - Боснийска Яйце!***
   Даже горы, через которые разок - и не без приключений, мне удалось перевалить, назывались не просто Рудные Горы, а Боснийске Рудны Горы, если не ошибаюсь в написании. Бежал же я в Далмацию, к побережью...'
  
   __________________________________________________________________
   * Память здесь подводит князя, в его же ежедневнике за 27.06.14., отмечено, что книга, вместе с ридикюлем, выпала на асфальт в момент ранения графини.
   ** См. подробную запись от 26.06.1914-ого.
   *** Князь чуть утрирует, но городок - ныне, 'село городского типа' в Боснии под названием 'Яйце' реально существует. (Прим. М. 1938 г.)
  
   Князь выжидал благоприятного момента сбежать в Далмацию. Тридцатого июня, все еще отсиживаясь в пустой халупе на окраине города, противоположной той, в которой он устроил магическую бойню, Григорий Филиппович собственноручно набросал план бегства. Чувствовал он себя паршиво, ощущая чудовищный упадок сил. Он понимал, что не до конца сроднился с Книгой на Коже и новой Книгой Силы. Тем не менее, за два прошедших дня Григорий Ф. кое-как отдышался. И план бегства, а то, что нужно бежать, после того как изрядно 'наследил', да еще когда на хвост тебе сел фон Лягвиц, план этот представлялся очевидным: бежать строго на юг. Ибо всех, пробирающихся в Сербию, отслеживают и бьют. Смертно бьют; похоже, на смену турецкому геноциду приходит геноцид католический, хорватский. А бежать к границе австрийской метрополии − Хорватии, или в Боснию и Герцеговину - ну просто полный флор! В смысле: обыски! За себя князь не беспокоился (если беспокойством можно не считать многолетнюю отсидку в крепости, как пособника 'принципов'), да за себя опасаться и не приходится. Но ведь повальные и тщательные обыски!! Рисковать не хочется. Нет-нет, бежать следует строго на юг, затем к побережью, а после небольшого морского путешествия - Италия! Таков был план князя Унегерна. Кажется, достаточно мудрый. И тщательно продуманный. Григорий Унегерн даже разбил прохождение всего маршрута на этапы:
   1) Водой по худосочной Милячке до более полноводной Босны, в кою она и впадает.
   2) Небольшой отрезок вверх по Босне (придется нанимать селян-гребцов).
   3) Одиночный (с одним проводником, в крайнем случае) переход через Рудные горы, ох-ох, миль пардон, Боснийские Рудные Горы.
   4) Сплав - возможно и без лодки, если найти плотогонов, по любой из рек, зарождающихся в горах (Боснийских, мать их, Рудных) и впадающих в Адриатическое море возле Сплита. А там, любой пароходик, да что там, 'шаланде каждой буду рад' - и, здравствуй, Италия, прощай, граф фон Лягвиц, если и впрямь бросился играть в догонялки!
   Таким образом, князь не только пробудет большую часть пути в одиночестве, но и минует крупные населенные пункты и нанесенные на карты дороги, на которых, безусловно, будут выставлены кордоны. Оставалось надеяться, что фон Лягвицу никто не доверит Книгу Старейшин, ведь если он в ней сумеет разобраться, то магическое наблюдение...
  
   Июнь уже ловко перетек в июль, страны палили друг в друга пока что только дипломатическими нотами, в мире бушевали страсти вокруг сараевского убийства, а князь Григорий Филиппович Унегерн все еще не мог выбраться из окружающих Сараево гор и каньонов. То есть, сам город давно скрылся за горами, но даже нанять лодку, чтоб попробовать 'по горной Милячке достичь более полноводной Босны', как это предусматривалось планом, оказалось нереально: охрана (сплошь из задержанных в округе после маневров воинских частей) почему-то сразу начинала стрелять. Все частные лодчонки были кем-то заботливо конфискованы. Но Григория Ф. Унегерна больше беспокоило то, что и его собственные ноги не слишком желали идти к реке в частности и вообще - на юг! Это казалось странным, но объяснимым. Другое дело, что именно Объяснить всё возможно было, похоже, лишь с помощью магии T''TYR'RWE', а князь еще не полностью - куда там, - почти вовсе не имел времени для изучения заграбастанных им Книг.
  
   Григорий Филиппович привык претворять свои планы в жизнь от первого до последнего пункта, поэтому его крайне бесило первое, но (как он Кожей уже Знал) не последнее изменение начертанных самому себе инструкций. Разумом князь понимал, что быстрее всего - безопасней! - выбраться из страны можно, только двигаясь на юг, чтобы пароходом из уже не боснийского, но хорватского Сплита, пересечь Адриатику или, на крайний случай, добраться до Триеста.
   Сейчас он шел, продираясь сквозь заросли высокого, до пяти метров, орешника, стараясь бесшумно отводить самые вредные орешины со своего пути. На открытых местах было не лучше - за ноги цеплялся высокий чапыжник; вообще, природа вокруг князя была, на его взгляд, как в каком-нибудь южном уголке Царства Польского. Честно говоря, князьвсе сильнее сомневался и недоумевал: сам он идет или его ведут Книги. От первоначально плана, в любом случае, его путь уже сильно переместился к западу.
   Вместо того, чтобы весело переть к Далмации (предпочтительно же сплавляться вниз на лодчонке какого-нибудь сочувствующего Южного Славянина), он едва не прошел все Боснийско Полье, на котором еще недавно вполне живой Фердинанд, принимая маневры, радовался играм в солдатики. Не удивительно, что Боснийско Полье кишело не только всем тем калом и прочими памятками, которое всегда оставляет после себя маневрирующее и бивачующее, так сказать, воинство, но и агентами армейской разведки, даже целыми отдельными отставшими частями. Или - специально оставленным в Босне частями? Думать об этом не очень-то и хотелось.
   Сейчас вот, уже дважды обстрелянный (раз с пулеметной вышки, второй - с какого-то бугра, на котором находился взвод военной полиции), Григорий Ф. яростно не понимал, какого-такого T''TYR'RWE', какой-такой Истины РH''HUB-CHURB' -а ради его сюда занесло. Нет, против окружающей природы он ничего не имел. Помимо ореховой диеты, вокруг этой горной равнины встречались чудом уцелевшие от военных экзерциций частные винограднички. Маленькие по сравнению с Польем, но для наклонных горных террас - вполне себе Массандра. А при виноградниках наблюдались сторожа, у которых были: хлеб, сыр, топленое молоко, а то и отвратительно сладкое слабое вино... и отвратительно злые собаки. Более того, сами сторожа были мусульманами, босняками, чем вероятно объяснялась их поголовная вооруженность, а так же дурное качество вина, не одобряемое, известно, тем Аллахом, кроме которого и нет Аллаха, о чем более семисот лет заявляют муэдзины.
   Сами сторожа для наловчившегося в изуверской магии РH''HUB-CHURB'-а Григория Филипповича, опасности бы не представляли, если бы не досаднейшая и позорная неудача, постигшая его с их проклятыми собаками. Псы мусульман становиться Рhhub-Churb'-ами не желали. И даже если их хозяин, покоренный заклинанием, пытался их остановить, они все равно с неистовой злобой бросались на бедного бесприютного колдуна. После чего, в первый раз, Григорий Филиппович постыдно и долго бежал, а во второй - не просто постыдно и долго, но еще и сильно оголодавший...
   Но этот случай стоит отметить особо. Князь кратко, с юмором описал его в своём ежедневнике, который он продолжал вести, несмотря на все невзгоды бегства и терзания пустого желудка, и добавил: 'Должно быть, хорошо я смотрюсь со стороны с этой шаурмой!'*
   _____________________________________
   *запись от 03.07.14. (прим. ? 19??)**
   **То, как князь добывал себе пропитание на этом отрезке тернистого пути, лучше представить со стороны.... Даже если он Рhhub-Churb'-ами питался. Так оно красочней представляется... (прим. З. 1938 г.)***
   *** Целей будешь, если не станешь повторять записанных князем заклинаний, а ограничишься их звучанием в нашей транскрипции. (прим. М. 1938 г.)
  
   ...Сторож на винограднике господина Ковачевича, дед Митко, был изрядно напуган: утром всех, кто уходил на горные виноградники, оповестили о том, что в горах может скрываться один из убийц доброго эрцгерцога Фердинанда. А ведь, помимо официальных сообщений, еще имелись недобрые слухи.... Страшные рассказы, передаваемые вечерами, у камелька или костра. И это были слухи отнюдь не об убийце - к убийцам босняки относились снисходительно от века, - но о злобном длинноволосом колдуне. Шепотом передавали, что тот тоже, как и убийца бежал из Сараево, и способен взглядом подчинить любого... любого Человека - но не собаку!
   Сторож, достав из плетенки сыр, ухватил обрез нашумевшей когда-то давно в мире винтовки Минье образца 1853-ого года подмышку, и с любовью взглянул на злобного пса. Тот неожиданно насторожился. Дед Митко проследил за подергиваниями злобно раздувшегося носа, за налившимися кровью глазами волкодава и, с перепугу, вместо того, чтобы эффективней перехватить свою ровесницу, игольчатую винтовку Минье, громко ароматизировал воздух. - Ибо из-за орешины на краю межи поля господина Ковачевича, злобно выглядывал не по доброму загорелый, здоровенный мужик с длинными белыми волосами. И смотрел на него хищными голодными глазами, проклятый! 'Колдун, истинный Дэв, спаси Аллах, Джебраил и... Но собаки-то ему неподвластны!' - подумал старик, уже предвкушая, как его Бекташ (с турецкого кличка верного пса переводилась приблизительно как 'Твердокамень') набросится на чернокнижника. Но злой Дэв неожиданно сам прыгнул на волкодава; в момент гигантского прыжка взвились за спиной его волосы, а за плечами начали расправляться крылья - лохмотья некогда дорогого пиджака (сам сторож о таком сукне и не мечтал, но господин Ковачевич, продав виноградник, скопить на брючную пару мог бы)... Над головой Дэва вспыхнули ножи. Очень большие, опасно кривые ножи. Куда больше и острей клыков Бекташа. И куда толще ятаганов, привычных честным боснякам. Твердокамень-Бекташ успел только растеряно взрыкнуть: он не привык, чтоб бросались на него. Большие же ножи со зловещим свстом рассекли воздух, и кудлатая собачья башка покатилась по склону, брызгаясь кровью и подвывая, но вскоре, однако, затихнув, застряв в поддерживающих лозы колышках.
   Дед Митко хотел стрельнуть и сбежать. Или, хотя бы, просто умчаться, сломя голову. Но с обрезом под мышкой стрелять было явно не сподручно, да и с полными штанами далеко не убежишь. Колдун, злобный джинн, проклятый Дэв, черный кудесник (может и личный шайтан деда) легко переступил через фонтанирующее кровью, еще рвущее землю лапами безголовое тело пса и что-то сказал до смерти перепуганному старику. Слов старик не разобрал, но зато необычайно любезный незнакомец, так легко избавивший его, бедного старика, от злобной псины, стал ему Вдруг до невозможности симпатичен. Дед Митко, несмотря на славянское имя, был мусульманином из обращенных еще после Крымского отступления, поэтому решил, что этот видный мужчина, доблестный воин Аллаха, несомненно, вырвался лично к нему, сбежав от гурий или тайного имама (старик исповедовал мусульманство шиитского* толка), и очень даже заслуживает скромного гостеприимства истинно верующего. Достав из сумы мусульманский молитвенный коврик от Савонери, который подарил ему дед, а деду подарил его дед или даже прадед (умели же раньше делать хорошие вещи!), который он носил именно для подобного праздничного случая, какой выпал ему сегодня, сторож разложил на нем сыр, лаваш, немного пучков пожухлого чабреца, кусок вяленого козьего мяса, а сам пошел обирать полосу виноградника - июль, на многих лозах господина Ковачевича давно уже висели тяжелые гроздья.
  
   __________________________________________________________________
   * О том, что его спутник (по дальнейшим приключениям), несмотря на славянское имя Митко, был именно мусульманином, причем не суннитом, а именно шиитом, князь неоднократно пишет в своих дневниковых заметках. Практически, он в каждой, касающейся деда Митко записи настаивает, что тот - именно шиит. Что представляется удивительным и странным: ведь турки, босняки, даже мусульмане-албанцы - поголовно следуют Сунне, то есть, они все, как один, сунниты. Вообще, ближайшие к Европе шииты живут в Ираке и некоторых Дагестанских княжествах. Не мистифицирует ли нас князь этим персонажем!? (Прим. З. 1938 г.)
  
   Григорий Филиппович не был злым джинном или пакостным Дэвом (и отнюдь не позволял своей гордости причислять себя к шайтанам*), но предложенную ему новым Рhhub-Churb'-ом простецкую еду он пожирал, словно был реальным, а не мифическим, созданием. T''TYR'RWE' знает!
   (Именно тогда он придумал фразу, которую стал внушать всем своим подданным: 'Подчинись, ибо у каждого неверного Рhhub-Churb'-а съест сердце, мозг и отберет душу!') Попутно, князь в 'неглиже', поскольку от верхней одежды практически ничего не осталось, пытался думать, куда направиться дальше. Но мысли его текли сумбурно, и лишь после того, как он запил жирный сыр и сухое мясо слабым домашним вином, он начал что-то реально соображать. Унегерн в упор не помнил, как снес собаке голову, однако отвратное тело в луже подсыхающей крови аппетита ему не испортило. Тем унизительней было вспоминать, как вчера он же, отнюдь не пытаясь сохранить дворянское достоинство, бежал по каким-то колючим зарослям от подобной псины. А затем, все же решившись расправиться с собакой после того, как она его схватила, потратил уйму сил и энергии, залечивая неприятный, хуже - постыдный укус на задней части ляжки. Конечно, шрама после магической обработки плоти не осталось, но брюки-то были погублены окончательно. Впрочем, здесь, на винограднике можно задержаться на день. А Рhhub-Churb' принесет добротную крестьянскую одежду. Или - нет, старичка ведь спросят в селе о собаке. Что же, он должен будет ответить, что пес помчался за волком. Будут ли его расспрашивать насчет волка? Скорее всего, не будут. Просто помолятся за старика, чтобы и он не стал жертвой зверя. На подмогу деду Митко едва ли кто вздумает идти.
   Впрочем, все это были сущие мелочи. Реакция собак и их устойчивость (полная ли!?) против големической магии T''TYR'RWE', как князь назвал для себя сотворение Рhhub-Churb'-ов и прочие едва освоенные им баловства, безусловно, являлась благодарнейшим материалом для долгих академических споров, размышлений и новых исследований обоих Книг.** Но Григорию Филипповичу, безусловно, хотелось бы перенести рассмотрение этих не столь уж и чисто академических вопросов на более позднее время. Желательно, - на более позднее время года: долгими темными вечерами в Питере, у камина...
  
   _________________________________________________________________
   * 'шайтанов', как и ангелов и демонов в православной или католической опиумокурильнях, в исламе много. (Прим. З. 1938 г.)
   ** Именно тогда он пришел к выводу, что не T''TYR'RWE' является реальной Верховной властью. Обращаться с просьбой или приказом следует к Рhhub-Churb'-у (элементарно повторяя это словосочетание) вкладывая мысль как в интонацию, так и в визуальный образ. Произнеся Рhhub-Churb', необходимо представить себе конечное действие, результат; и тогда добиться можно всего и всегда.
  
   Сейчас князь желал получить ответ на один единственный вопрос: куда ведут его ноги? И - По Чьей Воле? Вернувшийся Рhhub-Churb' принес десерт: виноград. Григорий Филиппович, понимая, что его занесло круто к западу от лелеемого в душе пути в Далмацию, хотел спросить старца о дороге на побережье, но вместо этого с ужасом услышал собственный голос:
   - LYZ'ZAНАDAH'! T''TYR'RWE'!!! U! Zagreb, да?
   - Конечно-конечно, провожу. Сколь могу, - так же неожиданно перешел на чистейший русский дедушка Митко, о котором после произнесенных слов (самому, вообще-то еще не понятных), князь теперь знал все.
   Ёж твою кот! Неожиданный и, для любого другого, неприятный ответ на все вопросы о странностях пути был неожиданно получен. 'Кожа T''TYR'RWE'', Книги Знания и Силы совместно направляли злосчастного обладателя куда-то 'не в ту степь'. Причем - в степь за горами! Но князь намеревался выйти к морю и поплыть...! А его за каким-то лешим так и гнало лезть по горам на хорватскую равнину! Но Григорий Ф. с неестественным для него смирением понял: пока он не овладеет Магией Книг, о собственном тщательно разработанном маршруте придется забыть. А спорить с Книгами и Новой Кожей - нет, он считал себя рисковым человеком. Но отнюдь не самоубийцей!
   - Одежу вот только б, вам, барин... - чисто по-русски, по-Тургеневски, - или это князь стал воспринимать турецкий так же естественно как русский и второй родной для всякого остзейского барона немецкий? - сочувственно произнес старик.
   - У жены возьми, да пусть еды соберет в дорогу, - так и не понимая, на каком языке изъясняется, милостиво разрешил князь, до сих пор искренне 'охреневающий' невесть откуда пришедшему ответу: 'Да на кой мне Загреб? Это ведь запад. Нет... даже - северо-запад!'
  
   32. Боснийско Яйце: переправа
  
   - В Хорватию он не пойдет, - уверенно сказал фон Лягвиц и с ненавистью (тщательно скрываемой, впрочем, - придворная школа!) посмотрел на тупейшего вояку из 'новых венских дворян' и на кругом оболваненного бургомистра, эфенди Омира.
   Эфенди 'Гомер', дожили! - плюнул в сердцах точно в сердца собеседников граф фон Лягвиц, - впрочем, генерал фон Ридль, тоже не лучше! Просто смешно... и немного несет хлевом. Когда это Ридли стали дворянами!?'
   - Повторяю, в Хорватию организатор покушения не пойдет! Он не полный придурок! Не... ne tupoy russckiy Van'ka! Не будет он и бежать, потеряв голову, прямиком в Сербию, на ваши, генерал, кордоны... Что такое? Кофе? А, хорошо, свободен, человек! - отпустил фон Лягвиц присланного из лучшей турецкой кофейни официанта, но тот с достоинством удалился, лишь аккуратно расставив чашки с кофе и блюдца со сладостями перед каждым из трех участников военного совета.
   И лишь затем незаметно исчез, успев, впрочем, яро сверкнуть слишком светлыми для официанта из турецкой кофейни глазами.
   - Нехороший какой дикий взгляд, такой зарэзать можэт, - в спину 'человеку' пробормотал 'бургомистр Гомер'.
   - Полно, эфенди Омир, - уже не скрывая чувств, зло улыбнулся фон Лягвиц, - в Вашем городе, всех, кого хотели Убыть, уже.. Бэз Ножа Зарэзали!!! - издевательски произнес он, но эфенди, 'Гомер лишь по имени, но отнюдь не по уму, лишь улыбнулся 'шутке' фон Лягвица.
   Уносивший пустой поднос широкоплечий высокий официант (в котором князь Унегерн с веселым изумлением признал бы 'допуковника'), позволил себе улыбнуться. Улыбка вышла не слишком приятной. Хотя допуковник мог носить любые личины, порой даже симпатичные, но уж никак не приятные окружающим. По совести, глава сербских террористов не знал, поблагодарить ли ему князя... или - обидеться на него! Допуковнику уже были известны показания обоих схваченных живыми исполнителей. Но если промахнувшийся бомбист, которого не удалось прикончить, как понимал теперь допуковник, и к лучшему, выдал, что является членом организации 'Србска волья', ложи 'Уединенье или смрт!', то второй... Второй, который довел дело до конца, тоже не отрицал своего членства в организации (а против Качественной рекламы Допуковник не имел ничего против), но неожиданно заявил на первом же допросе, что убил Франца-Фердинанда случайно, а истиной целью его была 'чешская колдунья Хотек'. Конечно, здравомыслящие люди только посмеивались... но зато парень, с отчаяния, что ему не верят, так расписал 'неизвестного русского', что теперь даже самый криворукий полицейский художник мог бы составить его портрет. Конечно, этот бред несколько отвлекал австрияков от поисков настоящего главы покушения, но вот, насколько он успел услышать, прислуживая на этом военном совете, фон Лягвиц воспринял версию о колдунах как-то чересчур всерьез. Правильно, конечно! - Допуковник еще раз крайне неприятно улыбнулся, уже за пределами кабинета, особенно, если вспомнить жуткую, истинно колдовскую сцену в синагоге, когда этот русский покрылся Огненными Письменами, но чрезмерное воодушевление этой, пусть, возможно, даже истиной версией отвлечет мир от героической борьбы сербского народа.
   Уже вернувшись к кипящим кофейникам на кухне ратуши, Допуковник всерьез подумал: 'В крайнем случае, этого австрийского графа придется Ухапсить'*
   ______________________________________________________________
   * 'Ухапсить', серб., дословно - 'взять', но, конечно, Допуковник принял несколько иное решение. (Прим. З. 1938 г.)
  
   Фон Лягвиц задумался, где мог видеть этого официанта, но так и не вспомнил. То, что люди рождаются со зверской рожей, а затем всю жизнь пугают окружающих, он знал совершенно точно, потому что был у него соответствующий пример из родственников...
   - Полно, эфенди Омир, - уже не скрывая чувств, зло улыбнулся фон Лягвиц, - в Вашем городе, всех, кого хотели Убыть, уже.. Бэз Ножа Зарэзали!!! - сказал он и задумался над фразой - кажется, он где-то ее уже слышал.
   Сообразив, что цитирует сам себя, да еще переняв ненароком этот варварский язык, фон Лягвиц осознал: 'Переборщил. Это тупые рожи вокруг так нервируют, что выводят из себя и заставляют повторяться'.
   И насчет того, что 'без ножа убили', чуть рискованней, чем следует, пошутил; да уж, дурного тона вышла шутка, сомнительная. Сорвался, повторился и... А в политических и придворных играх сиё неуместно, и расплата последовала незамедлительно:
   - Я все же настаиваю на дополнительных войсковых кордонах не только на сербском, но и на хорватском направлении, следует так же перекрыть пути и в центральные области Империи, - невозмутимо на вид, но ловко по сути, перехватил инициативу генерал фон Ридль.
   - Пусть будет по вашему, - устало согласился граф фон Лягвиц (слава богу, злосчастный бургомистр настолько кругом виноват, что не осмелится сейчас и падающие шаровары подхватить). На нем он и решил отыграться, вернуть позиции в споре о том, куда делся таинственный русский, описанный террористом.
   - Но вы, господин бургомистр! Вы просто обязаны послать своих... э... единоверцев, причем хорошо вооруженных, на юг! Это же очевидный маршрут для нашего беглеца: по речке Босне, через Рудные горы...
   - Через Боснийские Горы, - с проснувшимся патриотизмом уточнил эфенди Омир, - и потом, Босна - рэчка разве? Совсем большой рэка становится!
   - Пусть так. Наиболее очевидное направление - на Сплит, но не исключены и небольшие боснийские порты. Вы меня правильно поняли? В частности, насчет вооружения?
   - Я принесу вам его голову, этого русского! - гомерически расхохотался эфенди Омир, но, наткнувшись на два неодобрительных взгляда неверных, чуть стушевался:
   - Ятаган возьмут, ружья возьмут. Рэвольвер на семь пуль 'На, Ган!' зовется. Ножи возьмут. Принесут мне голову, я вам отдам. Так. А не соблаговолят ли многомудрые австрийские друзья, так, исключительно для скорости, дать своим бедным боснийским друзьям... чтоб тем было проще смыть позор... кровью смыть... - бургомистр почти сладострастно пожевал губами, затем решился, - не соблаговолят и могучие друзья дать бедным мусульманам Летающее Крыло?
   Представив себе дикого босняка с ятаганом в зубах в кабине самолета 'Альбатрос D.S.' - а именно этот, и никакой иной самолет подразумевал бургомистр Омир, фон Лягвиц впервые за весь этот напряженный, полный споров день неудержимо, от души расхохотался. К его изумлению, к его смеху, столь же громогласно, присоединился и генерал Ридль. Это несколько примирило его с плебейским происхождением и потешной, скорее всего 'купленной', родословной солдафона:
   - А где, генерал, вы собираетесь ставить свои кордоны? - вполне вежливо поинтересовался граф.
   - К примеру, заслуживает дополнительного патрулирования Босниско Полье. - Генерал, наконец, отсмеялся, и тоже 'отомстил' графу ответной любезностью, раскрывая свои воинские тайны:
   - Но это только ближайшие подступы. Роту с пулеметом, нет, двумя пулеметами, расположу на реке Врбас, у паромной переправы.
   - Там даже паром есть, в горах?! - весело удивился фон Лягвиц.
   - О, да, вот: рядом с городишкой... простите граф.. а-ха-ха-ха!!! Рядом с городишкой Яйце! Боснийско!!! Ох-х-ха-ха...
   Теперь уже бургомистр смотрел на неверных, словно на помешанных: смеялись оба. Да нет, благородные эти господа не просто смеялись, а дико ржали, причем самым неподобающим образом. Где же чувство достоинства? Так смеяться только потому, что смешного сказано!? Хороший городок, тихий - Боснийско Яйце.
   - Боснийско Яйце!!! - сквозь безудержный смех выдавил из себя и фон Лягвиц. - И два-а-а-ха-ха-ха... два пулемета....
   Отсмеявшись - что потребовало некоторого времени, - граф фон Лягвиц, однако, вспомнил о самолете. Нет, даже не об одноместном 'Альбатросе' - эта, недавно изобретенная машина уже устаревала, да и вообще летать на таком легком механизме, по мнению графа, могли лишь самоубийцы-отшельники. Он подумал о совершенно секретном, сразу после первого дня маневров перегнанного на тайный аэродром под Загребом, новейшем двухместном аэроплане (точней - триплане) 'Фоккер DR. 1'. 'Пилот обо мне позаботиться. А я, я буду надзирать с воздуха за подходами к Сплиту - ведь Унегерн, или кто бы это ни был, явно желает сейчас побыстрее оказаться в Италии. Что же, выходит, для начала нужно будет сгонять на авто в так называемую столицу Хорватии, точнее, в поместье прекрасной панны Радецкой, на одном из полей которого...'
  
   Как ни желал князь Григорий Филиппович Унегерн побыстрее оказаться в Италии, причем в обществе деда Митко, они шли по горам вот уже четвертый день. Причем темп задавал удивительно бодрый для своих лет старикан, не забывавший дважды в сутки расстилать молитвенный коврик и валиться лицом к Мекке, твердя остроумное кредо: 'Нет Аллаха, кроме Аллаха!'. На что российский верноподданный, неузнаваемый в одежде мусульманского пейзанина, каждый раз отзывался, крестя рот или пуп (тот, впрочем, частично татуированный письменами T''TYR'RWE', креститься не очень-то желал), бормоча при этом: 'Воистину, нет Григория Ф. Унегерна, кроме меня, грешного Григория Ф.Унегерна!'
   Добрый мусульманин 'зарэзал' бы неверного за богохульство, и принес эфенди 'Гомеру' желанную голову, но все сарайские башибузуки бузили чужие баши на Далматинском направлении. Рhhub-Churb'-у же Митко - пародия на его Namazz'-ы - не мешала уважать благородного воина Аллаха, коим он истинно мнил Григория Филипповича. В сущности, тот был даже и прав: 'нет господина, кроме него'!
   А на рассвете четвертого дня, дед Митко вывел князя в сальной феске к быстрой, мощной реке, упал на коврик, повторил свою аксиому, и будничным голосом добавил:
   - Велика река Врбас, а перебраться сложно. Но тут паром есть, у града Боснийско Яйце.
   Князь признался в дневнике: в тот момент не сразу понял, что его подхватило:
   - Остаешься тут, дед. Молись Аллаху, пророку его Магоме, внучке последнего Фатиме и.. хоть брату его же, первому калифу Али Ибн Абу Талибу!!! И Мученику Гуссейну, понятно...*
   __________________________________________________________________
   * Вновь показной шиизм: сунниты Фатиме и Гуссейну не молятся. (прим. З. 1938 г.)
  
   И танцующей походкой, на ходу извлекая свои кинжалы, бормоча, что-то невнятное, но пока запредельно страшное самому себе под нос, князь двинулся к парому. Он не стал разглядывать сваленные в кучу, но с армейской порядковостью, мешки с песком и щебнем вокруг двух пулеметных гнезд, - на каждом из концов паромной переправы. С презрением взглянул и на закопошившихся, засуетившихся солдат. И вовсе не заметил собственного Рhhub-Churb'-а, невиданное дело, вопреки приказу подхватившего винтовку и побредшего следом. В отличие от князя, Рhhub-Churb', дедушка Митко, поспешал семенящими перебежками, но - 'Алла!! Алла!!' - звал на помощь свою Аллу совсем не тихо.
   Австрийские солдаты головного дозора всё не могли решить, отогнать паром на середину реки, на другой берег, в Яйце, или все же отставить при себе, на случай маловероятного бегства. Ведь перед собой они видели, простите милостиво, старика да мудака, причем огнестрельным оружием вооружен был только старик, мудак же и совсем не имел (особенно, с точки зрения пулеметчиков) шансов воспользоваться своими раритетными тесаками.
   Второй номер подал ленту, первый последний раз проверил кожух с водой под стволом пулемета и....
   - БУУ!!! - провозгласил князь, концентрируясь*, - BU'UTO'O!!!
   _________________________________________________________________
   * примечание относительно 'концентрационного' а-магического звука 'БУУ' смотри выше. (прим. З. 1938 г.)
  
   Пулеметчик за надежной баррикадой из мешков только прицелился, посмеиваясь (что за козел будет тут пугать унтер офицера Войск Восточной Империи детскими криками?!), как князь завершил самоконцентрацию:
   - BU'U! UP'PUW'WA-A! A! Z'ZBERRY-GHROJH'H! Z'ZBER'RY-GHROJH'H! UP'PUW'WA-A-A-A! DGJYG'GACKH'H!!!
   - Алла!!! Шах Гуссейн, Вах Гуссейн!! Шахси-Вахси! - подхватил 'заклинания' и Рhhub-Churb' Митко, которому в вопле: 'DGJYG'GACKH'H!!!!', послышался призыв к джихаду.
   И самочинно выстрелил из обреза.
   Но на его выстрел никто не обратил внимания, пусть волчья дробь и угодила в лицо прапорщику, - хотя горизонтально полыхнувшее пламя из ствола старого доброго 'Минье' довольно эффектно пронзило внезапно сгустившиеся, внезапно, среди ясного утра, неестественные лиловые сумерки вокруг паромной переправы.
   Князь уже подбегал к баррикаде, за которой скопилось более отделения оцепеневших солдат. Никто не успел выстрелить, за исключением лихорадочно перезаряжавшего свой обрез деда Митко, звуки Древних Камланий парализовывали, подавляли... всех, кроме князя, с которого, впрочем, уже начал литься обильный, блестящий даже в неестественных сумерках, пот. И кроме довольного развитием событий Рhhub-Churb'-а, - тому даже потеть не приходилось.
   - А-TA''А-А!!!! - выдохнул князь в десяти метрах от баррикады: -GJYG'G'GACKH!!!! UP'PPUW'WA-A-A-A!!!
   Небо было по-прежнему ясным и голубым, в нем сиял свежий желток солнышка, а мрачная лиловая тень на миг стала гуще всего вокруг пулеметного гнезда, и вдруг раскрылась ослепительно-алой, угрожающе 'мохнатой' 'астрой'. И каждый из сотни длинных 'лепестков' проворным щупальцем тянулся к солдатам. Таким, во всяком случае, увидели этот ужас оцепеневшие солдаты и жители Яйце с другого берега. А на том берегу...
   Тьма рассеялась. Тяжело дышавший князь перескочил через баррикаду, мгновенно пробормотал над четырьмя еще наиболее похожими на людей солдатами формулу обращения, аккуратно отделил кинжалами четырнадцать пока что еще человеческих голов у остальных, живописно корчившихся на земле солдат и унтеров, уже начавших превращаться в каких-то чашуйчатокрылых монстров. После чего просто обессилено упал на доски парома. Григорию Филипповичу было Смертельно нужно отдохнуть, пока паром еще не перебрался на другую сторону реки. Там предстояла новая схватка. 'Городок - нашептала ему Кожа, - надо бы Растереть. Достаточно сказать: 'HU! GH'HU! GECK'KAT'TOO-MUB! GECK'KAT'TOO-MIYBH!!!''.
   Но предстоящую схватку Григорий Ф. собирался вести по иному, там, в городке.
  
   А здесь... Князь ничуть не жалел четырнадцать верных воинскому долгу душ - как не кручинился и о том агенте, которого ему пришлось убить еще в Сараево. Всякие кручины так отвлекают! Особенно во время короткого отдыха... Хотя 'щупальца' наколдованной им 'астры' поразили и автора камлания. 'Щупальца.. Щупальца, - бормотал князь, - как тот венский придурок, рекламный доктор с претенциозным именем Зигмунд, который писал в своем 'Толковании сновидений': 'Великое Бессознательное Тянет Щупальца к Миру, Познает Его и Убирает Свои Щупальца'*. Ох, умник. Тянет щупальца, имеет мир, и втягивает. Да, нечто великое - но не бессознательное! Велика Воля T''TYR'RWE'!!! И руководит ею незаметный никому Рhhub-Churb'!!! Стрелял бы таких рекламных умников! Рука так и тянется к револьверу!!**'
  
   _______________________________________________________________
   * Это какая-то мистификация. В 'толковании Снов' Фрейда (1909-ый год) нет этих слов! князь приводит точную цитату из труда того же автора 'По ту сторону принципа удовольствия', вышедшего в... 1920-ом году!!! (прим. З. 1938 г.)***
   *** Молодец, Заяц! Но ведь князь (потенциально) способен читать будущее - увидел же он сон о гибели Фердинанда и Хотек за два дня до убийства, сон, в котором все три раны совпали с реально нанесенными, пусть не Птицами Крови, но пулями. Помни, с кем дело имеем! (прим. М. 1938 г.)
   __________________________________________________________________
   ** Нет! Это просто Геббельсовщина: 'Когда я слышу слово 'культура', рука тянется к парабеллуму!' (прим. З. 1938 г.)****
   **** С немцами, в письменном виде, мы официально дружим, а что до совпадения... - учись! Недавно великий русский магинат-материалист и философ написал: 'Когда в буржуазном мире появляется великий шарлатан-космополит вроде доктора Фрейда, то, как реакция на него, следующим из рядов национальных неизбежно появляется некто вроде доктора Геббельса'. (прим. М. 1939 г.)
   Князь, отдыхая на досках парома, размышлял, не ведая, что подсказывает исследователям своего ежедневника отнюдь не тривиальные темы для исследований, а паром-то бодро пер через реку Врбас без его участия. В смысле - почти без вмешательства его колдовства, теперь уже - без колдовства. Теперь уже пятерым Рhhub-Churb'-ам специальных указаний не требовалось. Впрочем, четверо солдат налегали на ворот, перемещавший канаты и, следовательно сам паром, молча, а вот дедок.. Дед Митко, как Рhhub-Churb' индивидуального, а не массового приготовления, проявлял инициативу. Бормоча: 'Иншалла! Многопульная машина! Иншалла! Многопульная машина! Иншалла!' - он, втащив (в одиночку!) на паром пулемет, теперь пытался его освоить.
   Князь, отдыхая, посмеивался: он запретил Коже снабжать его познаниями для полного уничтожения несчастного городка, но, всё равно, Знал: пулемет не потребуется. Но - 'хай будет!' - просто, чтоб больше треска. Чтоб громче музыка играла. Авось, веселей пойдет.
  
   Предостаточно треска вышло уже тогда, когда разогнанный до невероятной для себя скорости четырьмя Рhhub-Churb'-ами старенький паром шарахнулся о мостки пристани городка Боснийско Яйце. Дед Митко тут же открыл пулеметный огнь, а едва успевший набраться сил князь, чуть ли не скучая, фланирующей почти походкой, пошел ко второму пулеметному гнезду. На взгляд, городок занимало никак не меньше роты регулярных войск, это не считая поголовно вооруженных босняков, но пулеметов, по счастью, в наличии имелось только два. Что же, его Величество, государь Император Николай Второй не зря так презирает эти 'подлые машины для уничтожения большого числа людей', а тут их и вовсе второй раз пытаются применить против одного-единственного человека. Ну, так получите!
   Та же лиловая темнота, те же жуткие слова и - GJYG'G'GACKH!!!! UP'PPUW'WA-A-A-A!!! - тот же жуткий призыв к давно позабытым на земле силам. И настоящий взрыв темноты - пусть и почти бесшумный.
   - Ра-та-та-та! - попытался длинной пулеметной очередью загнать по подвалам своих вооруженных единоверцев Рhhub-Churb' дед Митко. Интересно, способны ли Рhhub-Churb'-ы предчувствовать?! - Впоследствии князь не только размышлял, но и проводил (как это следует из его более поздних дневников) результативные опыты по этой проблеме, но в тот день....
   Пулемет деда Митко стрекотал, князь почти отрешенно, едва ли не скучая, обрубал головы очередному укрывавшемуся за пулеметной баррикадой сдвоенному отделению, как вдруг...
   - Ра-та-та-та! Алла! Ра-та-та!
   - Шарах! Хальт! Шарах-Шарах! Гот мит унс, форевертс! - не ясно, как обстояло дело с командирами взводов, но роту возглавлял воистину отчаянный штабс-капитан. Он даже обошелся без банальных 'доннер-веттер', хоть Господа и обозвал, по привычке, Готом. Очевидно, Вестготом. Но Григорию Филипповичу уже стало не до шуток!
   После выстрелов из крупнокалиберного револьвера (44-ый или 45-ый, из тех же САСШ вывез, бродяга!'), князь внезапно почувствовал два ощутимых удара по ребрам. Да, он воспринял попадание пуль как боксерские удары, но слабость навалилась мгновенно. В тот же момент огромную прядь волос с князя срезал кусок рубленого свинца, выпущенный осмелевшим местным туземцем из Бо-о-ольшого охотничьего ружья. Что же, сами призвали на свои головы, жертвы!!!
   На то, чтоб вдохнуть 'BU'UO'O...', а выдохнуть скороговоркой 'HECK- HECK- HECK- HECK'K! ATOR'R! HECK-ATRUL'LM'MHY! ATOR-Р'P'PО, ATOR-Р'P'PА!!!' -обвести городок четырьмя завернутыми друг на дружку пальцами, Григория Филипповича хватило.
   Это был 'всего лишь' малый (по недостатку сил) призыв Птиц Крови. Первым предчувствуя ужас, заверещали четверо солдат-паромщиков и дед Митко. (Пожалуйста, к проблеме о предчувствиях Рhhub-Churb'-ов!). Впрочем, именно Рhhub-Churb'-ам господина заклинателя ничего не угрожало... Но затем из лиловых сумерек стремительными алыми тенями начали вылетать Они. И в Боснийско Яйце пришел Конец Света.
   Птицы Крови - небольшие, князь и впрямь почти лишился сил, терзали и жителей годка, и сам город, подобно тому, как терзали бы пираньи в большом аквариуме донного сома. В брызгах крови взлетали ошметки плоти, в глиняной пыли летела перекушенная черепица, в костяной - подлетала глаз офицера, вторая выплюнула в пыль у ног Григория Филипповича нижнюю челюсть с ошметком языка. Глядя на жуткие трофеи, князь все же постепенно - не сразу! - обрел в себе внутреннюю мощь, чтоб сотворить контрзаклинание. Не брезгуя, он окончательно оторвал от человеческой челюсти язык, раздавил каблуком ошметок плоти, затем провел этой челюстью ряд волнистых линий, прямо в пыли, там, где сидел. И пробормотал несколько слов, Зная Кожей их звучание по иероглифам Книги Силы...
   ... перегрызенная нога?... Недоумок штабс-капитан был разорван в клочья за те мгновения пока он - умница! - верно оценив изменившуюся обстановку, пытался сунуть револьверное дуло себе в рот, дабы совершить свою последнюю ретираду достойно. Эта попытка сбежать в Легкую Смерть особенно разъярила острозубых Птиц Крови. Они, небольшой стаей, за доли секунды истерзали его на сотни мелких капитанов. Им это ничего не стоит, если он работают и шипами, и клювами, и когтями и крыльями. Одна из Птиц, по особому курлыкнув, поднесла на крыле стягивавшему свои раны князю Унегерну вырванный вместе с пучком нервов глаз офицера, вторая выплюнула в пыль у ног Григория Филипповича нижнюю челюсть с ошметком языка. Глядя на жуткие трофеи, князь все же постепенно - не сразу! - обрел в себе внутреннюю мощь, чтоб сотворить контрзаклинание. Не брезгуя, он оторвал от человеческой челюсти язык, раздавил каблуком ошметок плоти, затем провел этой челюстью ряд волнистых линий, прямо в пыли, там, где сидел. И пробормотал несколько слов, Зная Кожей их звучание по иероглифам Книги Силы.
   33. Признание
  
   Запись в дневнике князя Унегерна от 13.07.1914.
   '... нет, о погубленных душах не жалею, но скорбь и стон стояли в том злополучном Яйце, от которого я отвел все же Полный Конец. Зато я подарил им нового старосту - Рhhub-Churb'-а деда Митко, которому, в свою очередь презентовал изрядный кусок долголетия. С помощью Кожи Знания разобрался (почти) и с собственной продолжительностью жизни. Хо-Хо! Если меня не посадят на кол по дороге к Загребу, если не заиграюсь с Силами и Древними, жить мне и не стареть еще... ого! Да: написал. Да: 'моей дороге к Загребу'. Что же с того, что изначально решил ни в коем случае в те степи не ходить, тех полей не топтать? Кожа Знает, теперь я уверен, ЗНАЕТ!!!, куда меня тянет Книга Силы!!!. Похоже, надо мне в Загреб. Четверых австрийских Рhhub-Churb'-ов я так же оставил в Яйце, сделав напоследок подарок разведке Российского Генштаба: если все же будет война, каждый перейдет на нашу сторону с секретом, по крайней мере, дивизионного уровня. Забавно, как выглядят пухлые чековые книжки и аккредитивы на Лионский и Швейцарский Кредиты, заворачиваемые в портянки! Так что из уполовиненного мной Яйца (по населению уполовиненного, минимум!) я уходил по горным тропам на Запад один, под плачь, скрежет зубовный и бодрые восстановительные приказы Рhhub-Churb'-а дедки Митко. Вот удивится старик, пережив свой столетний юбилей столь же бодрым живчиком. Думаю, я его* еще навещу. А пока - в Загреб, T''TYR'RWE' ЗНАЕТ, зачем!'.
  
   _________________________________________________________________
   * Установить, кто такой 'МИТКО'! (Фрагмент черновика приказа на отдачу международной розыскной ориентировки для агентов Внешней разведки и Третьего магинтернационала. Написано рукой В. Кузьмина.)
  
   34. Операция 'САРАЕВО'.
   15 июля 1914 года.
   Этот эпизод из скитаний Князя Г.Ф. Унегерна, так же, как и один из предыдущих, по объективным причинам будет написан оперуполномоченным А. Чащиным, на основе агентурных донесений военной разведки Сербского Генштаба времен Третьей Великой войны, на показаниях допроса 'Допуковника' (расстрелянного по личному приказу короля Александра Карагергиевича Сербского в 1916 году), а так же по незаконченным мемуарам графа фон Лягвица (убит случайно), но не кем-то там, а самим Бела Куном во время Венгерской Революции 1919-ого года). Так же: см. ориентировку на поиски графини Радецкой, предположительно пребывающей на территории Польши и польской Силезии.
  
  
   - Пятый голова русский колдун, вот шэстой голова русский колдун, уже из Сплита, быстро его и там поймали....
   Это бормотание эфенди Омира в соседней зале ратуши, по глубочайшему убеждению графа фон Лягвица, доказывало, что даже последний кусок кретина может ополоуметь и начать кусаться. Сперва бургомистр с законной гордостью показал им с фон Ридлем - вот уже третьего дня! - первую отчекрыженную 'голову русского колдуна'. Генерал и граф эту голову забраковали - она явно принадлежала выраженному семиту, скорее всего, нелюбимому соседу-мусульманину любого из башибузуков. Вторую голову: 'На переправе через Босну поймали!' бургомистр Омир преподнес уже с предупреждением: 'только он заколдоваться успел, совсэм малчиком замаскировался Дэв, молодость хотэл вернуть, да!'. Трофей, как украшавший ранее плечи вовсе уж молоденького славянина не старше двадцати лет, австрийские 'благородные начальники' опять резко отвергли, но выговора бурмистру не сделали. Мол, сербом больше, сербом меньше. И это потакательство охотничьим инстинктам ученого эфенди и его башибузуков явилось грубейшей ошибкой (как выяснилось буквально на следующий день). Серьезной, стратегической ошибкой, крупным просчетом. То ли мудрый Гомер и сам поколдовывал на своих 'кейфах' и прочих досугах, то ли прочел невысказанную мысль 'добрых венских и германских друзей' по их лицам. Но, с того дня, башибузуки доставляли всё новые 'головы русского колдуна' едва ли не ежечасно.
   'В такой резне умный человек пройдет незамеченным! - решил граф из Вены. - С другой стороны, просто согласно закону больших чисел, когда-нибудь среди всех этих голов окажется Нужная. Но! Пока что, её нет. Нужной-то головы!'
   И фон Лягвиц отложил свою поездку в Загреб. Он усомнился. Не в ком-либо. Случилось самое страшное: граф фон Лягвиц усомнился в самом себе, в своей интуиции. От поисковых мусульманских групп башибузуков, вроде бы, поступали оптимистические донесения, но.... Слишком они были оптимистичными. Слишком много ненужных 'доказательств' их бурной деятельности, словно дыни в сезон, стекались ('скатывались', если объективно) теперь к ногам бургомистра Омира. Граф Лягвиц знал, что уже три дня, как опротивевший ему окончательно эфенди Гомер подсчитывает на своей половине Ратуши, регулярно поступающие к нему головы 'русского колдуна, похожего на подданного Российской Империи князя Г.Ф. Унегерна'. К слову, посол Российской империи в Белграде, Н.Г. Гартвиг заявил решительный протест Вене, объявив, что князь в настоящее время инкогнито путешествует по Северо-Американским Соединенным Штатам, даже раскрыл псевдоним некоего Фредди Риксмена, бывшего в Сараево и таинственно исчезнувшего после убийства герцогской четы. Как и следовало ожидать, тот оказался мало кому известным польским эмигрантом нигилистического толка Витушинским, чему были предъявлены доказательства.
   Правда, через день Николая Гартвига зверски убили, якобы, сербы. То есть, с правильной, с венской точки зрения, - безусловно, сербы. Но Белград, конечно же, обвинил в этом 'злодейском, нечеловеческом преступлении' опять-таки Вену. 'Не без оснований' - ухмыльнулся фон Лягвиц. Нет, он лично никому ничего не приказывал. Просто в телефонной беседе с австрийским послом в Белграде сообщил, что в Сараево, похоже, был-таки тот самый, печально известный авантюрист, князь Унегерн, затем усомнился в полезности дипломатического демарша русского посла Гартвига и пошутил насчет 'ответного удара'. 'То что так вышло удачно... в Белграде'*, но здесь, в Сараево! Дьявол! Дьявол - в смысле 'человек, похожий на князя Унегерна', пока как в воду канул!
  
   ________________________________________________________________
   * 'Избранные пословицы русского Нечерноземья', сост. И. И. Осокин, 1838 г. (прим. З. 1939 г.)
  
   35. фон Рихтгофен
  
  
   Сейчас фон Лягвиц ждал на фриштык германского авиатора, участвовавшего в маневрах, - Лягвиц-таки решил, пусть не сам, но поохотиться за 'колдуном' ('Какой он, к чертям, колдун, такой же безумный коллекционер, как несчастный погибший Франци', - не слишком последовательно думал иногда граф), именно - поохотиться с воздуха.
   Авиатор, отчаянный отпрыск гордого дворянского рода, вбежал стремительно, снял шлем с огромными жабьими глазами.
   - Ага, фон Рихтгофен, я как раз хотел узнать у вас, сможете ли вы опознать человека с самолета, - начал было граф Лягвиц, протягивая нарисованный со слов сербского террориста полицейским художником портрет, но вовремя заметил, что отчаянный авиатор озабочен каким-то чрезвычайным происшествием.
   - Здравствуйте, фон Лягвиц. Где генерал Ридль!? То есть, не привыкну никак, генерал фон Ридль!? - встречающиеся в Обществе дворяне хороших кровей могут позволить себе фамильярности при отсутствии свидетелей из плебса.
   - А что случилось, Макс? - живо поинтересовался Лягвицц.
   - Не поверите, - махнул рукой молодой фон Рихтгофен, - какое-то жуткое дело на пароме через Врбас, никогда не видел такого циничного... Словом, вся... Здравия желаю, господин генерал!
  
   - Что у вас, поручик Рихтгофен? - поинтересовался генерал фон Ридль. Руки не протянул, поскольку был спокоен и не догадывался о катастрофической вести.
   А то, что новость именно катастрофична, фон Лягвиц понял при упоминании ключевых слов: 'жуткое дело', 'паром через Врбас', 'вся', 'цинично'. Он остро припомнил, что именно там, на малоперспективном, как тогда казалось графу, хорватском направлении упрямый генерал устроил заслон для Унегерна. Что же, при словах 'жуткое дело', становится заранее ясно: он там появился. И уже заранее понятно, с каким исходом! Но - 'падай в говнище, да вытащи тыщу'*, как говорят те же клятые русские. Фон Лягвицу очень нравилось их трепотня, насчет дерьма и прочих около...еных дел. Он даже купил где-то в России брошюру, основной темой которой были околог...ные присказки, поговорки, побасенки. Причем, употребляли их не только люди, но и животные. И расправлялись, исходя из скрытого смысла текста, со всеми. Причем, только за счет... Ладно, учитесь, гов...ды сараевские; теперь он, по крайней мере, совершенно точно Знает, Где Унегерн, а если послать в это... да-да, тогда все они очень смеялись! Так вот, если в это Яйце отправить Макса фон Рихтгофена еще раз, можно будет просчитать с абсолютной почти вероятностью, да-да... и понять, куда этот чертов князь направляется!!!
  
   - Разрешите остаться, господин генерал, - с превосходством аристократа (надо же порой напоминать о связях во дворце) с утвердительной интонацией лениво протянул фон Лягвиц.
   Вопросом фраза и не звучала даже, и генерал Ридль это понял:
   - Оставайтесь, граф. Так в чем дело Макс? - ого, генерал фамильярничает с поручиком! - Докладывайте!
   - Рота штаб-капитана Зейбаха в Боснийском Яйце исчезла! - бодро доложил поручик (пока еще!) Макс фон Рихтгофен.
   - Что значит, исчезла, поручик!?
   'Это значит, Унегерн там проходил' - подумал, но не сказал стиснувший челюсти фон Лягвиц.
   - Разрешите доложить обстоятельно, по порядку поступления сведений? - казенным голосом испросил позволения Макс фон Рихтгофен, видимо, так ему было легче.
  
   - Докладывайте, с мельчайшими подробностями, - ого, а генерал не так уж и плох, в истерике не бьется, голос стал жестче, может и правильно дворянство-то его предкам дали.
   Макс докладывал с обилием технических и военных терминов, с массой неважных графу деталей, но основное фон Лягвиц уловил слишком даже хорошо. При утреннем визуальном осмотре пунктов, в которых были размещены воинские части - как просто на постой, так и в качестве заградительных отрядов 'против колдунов, сербских террористов и человека, похожего на русского князя', Рихтгофен сразу же заметил сильные изменения в ландшафте и топографии городка Боснийско Яйце, где стояла рота штабса Зейбаха. Не заметить их, сразу же догадался Лягвиц, было невозможно: исчезла треть домов, повалены виноградники, даже деревья, никаких следов воинской части. Как это, оказывается, принято у воздушных разведчиков, фон Рихтгофен сбросил вниз капсулу, с просьбой обозначить дымами пригодное для посадки поле, и, пополнив самолет керосином, вернулся. Приземлится удалось без труда: деревней заправлял новый, но весьма толковый староста. Впрочем, откуда тот взялся, Макс не выяснил: коренные жители тупо отвечали 'так ведь кузен бывшего'. Зато Макс обнаружил две пирамиды из голов солдат исчезнувшей роты. По пирамиде на каждом из концов порушенной, но уже и вновь восстанавливаемой силами селян, паромной переправы. На одном берегу - из четырнадцати, в самом селе - из двадцати пяти голов. Среди этих голов, башки хорошо известного своей 'безбашенностью' штабс-капитана Зейбаха не нашлось. О судьбе штабс-капитана и остальных восьмидесяти солдат, их оружия, местные чуть замедленно, но отнюдь не испуганно отвечали: 'снялись и ушли, когда колдун всем, кто с пулеметами, головы пообрубал'...
  
   36 а. Пан Чащик
  
   28 августа 1939 года, 12:40
  
   Антон дочитал дневник до конца, заложил оранжевым карандашом место, где князь начинает рассказ о создании Рhhub-Churb'-ов, закрыл и отодвинул, чтобы не мешал ему писать нормальной ручкой на обычном листе:
  
   'СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
   ЛИЧНО ДРУЖЕ ФРАУЧИ.
   ТЕМА: о целесообразности создания Рhhub-Churb'-ов и их практическом применении'.
  
   Затем Антон положил ручку и долго раздумывал над примечаниями Зайца и Марихи, а точнее будет сказать - над их письменным спором, (скорее откровенными насмешками Зайца и попытками Марихи возразить ему, хотя они наверняка обсуждали прочитанное и вслух) который начался с самым первым появлением на страницах дневника Рhhub-Churb'-ов. Или, как точно подметил Заяц 'чурбанов''. Непонятно, каким образом, но Антон с первого прочтения досконально запомнил эти сцены, описанные Унегерном, как и письменную перепалку Зайца и Марихи. Запомнил наизусть, не прикладывая к этому ни малейшего усилия. В другое время и в другом месте он бы сильно удивился своим новым способностям. Но здесь, неподалеку от замка, он уже ничему не удивлялся. Возможно, сыграло роль, что все это как-то связано с магией - в Питере любые заклинания, порядок их прочтения и выполнения он действительно запоминал слету. А тут... Тут магией воздух был буквально пропитан.
  
   36б. Насильственная и Контрактная Рhhub-Churb'-изация
  
   Дополнение:
   Сейчас у него перед глазами стояли строчки из комичного спора-примечания Зайца и Марихи:
   *... Рhhub-Churb'-ы, с точки зрения магического материализма и плеханизма, не могут считаться чуждым нам оружием, в отличии от зомби. Прежде всего, человек продолжает полноценно жить, его жизненные процессы и реакции не замедляются наркотиками искусственно, как у антинародных зомби (Зм., в дальнейшем). Подготовка Рhhub-Churb'-ов не требует, как в случае с Зм., длительного времени и наркотических веществ. С другой стороны, действия и мысленные образы, заложенные в психику и мускульную память Рhhub-Churb'-а ВСЕГДА будут соответствовать заданным временным обстоятельствам. Таким образом, использовать Рhhub-Churb'-ов целесообразно, а перспективнее всего готовить их из людей, временно проживающих на территориях Австралии и Южной Америки...'
   (прим. М. 1938 г.)**
  
   **'Это интересно, но не принципиально важно. Кроме того, создать фигуру колоритного 'деда-шиита' со славянским именем, князь Г. Ф. мог исключительно для того, чтобы защитить своего реального проводника, настоящего Рhhub-Churb'-а, принявшего деятельное участие в многочисленных убийствах военнослужащих и мирных жителей в Боснии. И которому, к тому же, князь оставил такой ценный подарок (прости, заглянул в твои черновики)! Но Кто?, в таком случае, был его таинственный спутник, очевидно - если и тут не мистификация, - до сих пор живущий на территории современной Югославии!? Вот где интерес самый!! Вот что важно!!! Попробуй установить по косвенным обмолвкам, 'опискам', князя! Старейших из деятельных Рhhub-Churb'-ов Европы! Дерзай!'.
   (прим. 193.?)
   Не указано было, чье именно это примечание и когда написано. Тем более, что почерк не напоминал заячий, хотя это замечание было в его стиле. Далее же вновь следовал текст, написанный почерком Марихи, которая, судя по всему, отвечала именно на перепалку, на спор, который возник касательно Рhhub-Churb'-ов, и который так и не закончился ее 'победой':
   'А кому в лоб за неуважительное отношение к старшим по званию? N.Z. Я больше чем уверена, что это мог быть четвертый молодой боевик, ведь в Сараево поймали двоих. Третьего убили... а на 'сборе' перед убийством в синагоге было четверо 'юношей бледных'! Куда четвертый делся, нет ответа даже в архиве сербской разведки!! Надежные люди смогли это проверить'.
  
   Заяц в ответ 'рявкнул' коротко и ясно:
   'Слушай сюда! А откуда тебе известно, что 'в синагоге было четверо'(?) И вообще: 'А был ли мальчик?' Если князь сам называет свое творение беллетристикой, иначе - фикцией, то частью этой фикции становится и четвертый мальчик. И хватит писать мне N.Z. Есть только N.B. - 'нота бене', а ноты зайцу 'N.Z.' никогда не существовало и существовать не будет! Я не князь, хотя готов протестовать против 'писей', но против 'N.Z.' я категорически возражаю'.
  
   36в. Дурацкая докладная
  
   Антон сидел, глядя на 'адресовку' собственной ДОКЛАДНОЙ, но к написанию ее сути так и не приступил. Мариха вошла, села напротив Антона. Он протянул ей листок, ведь мысли все равно летали в воздухе, так что скрыть их от нее было выше его сил'.
   - Что ты хотел написать? - спросила девушка, взяла с колен гребень, который неизвестно как там очутился, ведь входила она без него, и начала расчесывать свои великолепные серебристые волосы. - Извини, что делаю это при тебя, но голова после солнца ужасно чешется.
   - Хотел написать, что имеет смысл создать по всей стране подразделения Рhhub-Churb'-ов, но сижу вот и сомневаюсь.
   - В чем именно? - спросила Мариха так, будто уже задавалась этим вопросом и для себя на него ответила однозначно.
   - Рhhub-Churb'-ов начнут прежде всего создавать совсем в других целях... - признался Антон. - Идея моя - чистой воды национал-социализм Геббельса.
   - Одно ты очень точно подметил. Ими даже управлять не надо. Они с полу-взгляда тебя понимают, делают так, как ты хочешь, да еще на тебя молятся. Для власти это просто праздник, именины сердца. А что касается Рhhub-Churb'-ов контрактников...
  
   37. Подземное озеро
  
   - Жара сегодня на улице, - сообщила Мариха, - градусов сорок, не меньше.
   - Как же мы пойдем? - грустно поинтересовался Антон.
   - Жара-то и дает нам возможность выйти из дома в три часа дня. Главное - дорогу до замка без лишних усилий проскочить, а в подземелье всегда прохладно. Вот только напрямик, через пещеру, где огромное подземное озеро, теперь не пройти. Мы проход полностью завалили.
   Антон молча посмотрел на Мариху, ожидая рассказа о том, как именно они завалили проход. Она упомянула о нем не просто вскользь, она явно хотела Антону все рассказать.
   - Пока у нас остался еще час времени, и пока ты ешь холодную окрошку, могу рассказать.
   Мариха быстро встала, явно торопясь начать рассказ, достала из стенного шкафа деревянный бидон, точно такой же, в котором Егорий вчера приносил гороховый суп, и положила-налила Антону полную миску окрошки, уже заправленной ароматным квасом.
  
   - Когда мы в последний раз изучали подземелье, Егорий случайно обнаружил узкий проход, через который мы выбрались под своды огромной пещеры, которая напоминала зал для органной музыки. Я пару раз ходила в Кенигсберге на концерты и мне очень понравилось.
   Посреди пещеры − озеро. Вода в нем, а оно занимало большую часть пещеры и находилось в центральном углублении, светилась ярким зеленовато-голубым светом, так что нам все было хорошо видно и над водой. Мы подошли ближе к озеру, в центре которого имелся небольшой островок. На нем могло поместиться человек десять-пятнадцать, в чем мы потом с ужасом и прискорбием убедились, увидев зловещее 'представление'.
   Пещера была удивительно красивой. На потолке имелись полукруглые наросты в метр диаметром, которые светились одинаковым с водой цветом, поэтому мы решили, что они каким-то образом вытягивают освещение из глубин озера или просто его отражают. Доказательств нам не требовалось, потому что ощущения подсказывали - свет идет из озера. Мы минут двадцать практически бесцельно гуляли по пещере, разглядывая небольшие камни и огромные валуны. Все он были разного цвета, но мне казалось, что на каждом, даже самом крошечном камушке что-то нарисовано. Какая-то картинка из древней жизни планеты. Ощущение восторга от красоты не покидало меня, но тут мы услышали звук приближающихся голосов. Мы спрятались за валунами, неподалеку от лаза, сквозь который попали в этот удивительный мир и принялись наблюдать. На противоположной стороне озера начали появляться, как из пустоты, люди. Сначала мы думали, что они действительно просто 'просачиваются' сквозь стены пещеры, но затем разглядели, что высокие и плоские камни на противоположном берегу, стоят отнюдь не впритык один к другому, так что там вполне мог иметься проход-другой.
   Человек, который шел впереди, нес зажженный факел, а когда оказался возле воды, рука его взметнулась вверх, и он прокричал что-то недоброе. По крайней мере, у меня сложилось четкое ощущение, что он призывает к какому действию вандализма или надругательства над плотью. Я еще не догадывалась тогда, что над человеческой плотью. Заяц тогда как-то глубоко и печально вздохнул, как будто уже предвидел все, что произойдет, но нам ничего не сказал.
   Затем Зайца 'понесло' - он начал нашептывать полную белиберду не с точки зрения того, что мы не понимали, на каком языке он говорит, а из-за того, что произнося понятные русские слова, он нес полнейшую бессвязную ахинею. Так нам вначале показалось, но потом мы поняли, что он попросту переводит сразу с нескольких языков, на которых одновременно говорили нежданные гости. Но они вели себя, как будто не замечали разницы, на каком языке говорить, потому что отлично друг друга понимали. Последние человек восемь-десять тащили, подталкивая и пиная, пятерых связанных пленников - двух девушек и трех парней. Появившиеся в пещере люди рассредоточилась вокруг озера, начали петь, сначала тихо, а потом все громче. При этом они притопывали и прихлопывали. Акустика пещеры, как будто специально спланированная для подобных хоровых спевок и танцев, все сильнее и сильнее усиливала звук их голосов. Затем большинство пришедших замерли, остальные потащили связанных пленников на островок в центре озера. Судя по всему, там имелась отмель или брод, по которому можно было дойти до острова. Когда они оказались на островке, четырех пленников положили головами к центру, и те как будто прилипли к поверхности. Никаких наручников, ремней или веревок мы не заметили. Как не было ни у кого из окруживших озеро людей и оружия. Именно поэтому мы просто наблюдали за происходящим и не вмешивались в ход событий. Пятый, самый крупный парень из пленных, стоял в центре и его держали за локти двое охранников. Вел он себя спокойно: скорее всего, находился под действием какого-то наркотика, потому что стоял, опустив голову и разглядывал собственные башмаки.
   Охранники отпустили его, и тут же он прокричал какие-то слова так громко, что начали звенеть стены. Потом Заяц нам сказал, что он обращался к AppjeM'MaaK'K, − среднему 'сыну' РH''HUB-CHURB'-а и самой гремучей магиоцентрической ведьмы в истории Земли TL'LIL'L-LIT''T − приносящему людям беды, призывая его проснуться и явить себя миру, чтобы поглотить все живое... Мы приготовили оружие, потому что мерзкое ощущение от 'спектакля' подсказывало, что мы столкнулись с отвратительным ритуалом жертвоприношения. Все присутствовавшие были по пояс обнажены, а тела их 'украшали' какие-то неизвестные нам значки, больше всего напоминающие китайские иероглифы. Но Заяц сказал, что ничего подобного в данный момент на земле не существует, так что все говорило, что религия эта пришла из древних времен. 'Буквально из эпохи, последовавшей за моментом сотворения мира', - даже уточнил Заяц. Начинать действовать, то есть прибегнуть к помощи оружия, мы тоже не могли, окончательно не убедившись, что являемся свидетелями отвратительного кровавого ритуала. А когда с содроганием увидели, что произошло, поняли, что начинать действовать следовало раньше. Пятый пленник, которому развязали руки, присел, выхватил откуда-то нож и в мгновение ока перерезал горла четверым, лежащим. Он сделал это так быстро и профессионально, что я выстрелила только тогда, когда все уже было кончено, а сам он поднялся на ноги, вскинув в свирепом восторге руки вверх. Моя стрела пробила ему грудь, а стрела Егория вошла точно в сердце. Но он даже не пошевелился; рассмеявшись, он ножом, которым только что зарезал четверых, рассек себе грудь вместе с ребрами. Совершенно непонятно, как он мог это сделать, а затем... вырвал сердце вместе со стрелой, поднял над головой и заорал так, что каждое слово было понятно даже нам, хотя он совершенно точно не говорил на каком-либо европейском языке: 'Оно твое, AppjeM'MaaK'K! Оно всегда было и всегда будет твоим!'. Затем он вытянул руку, указав на камень, за которым мы прятались, и, призвал отвратительных участников кровавого представления броситься и растерзать нас голыми руками, а сам сделал шаг и рухнул в озеро. Через несколько секунд он всплыл, но от него остался лишь скелет.
   Я же продолжала смотреть на четверых несчастных: кровь быстро струилась и вот, первые капли коснулись воды озера. Оно забурлило, пошло пеной и пузырями, окрасилось сначала алым, а затем каким-то мерзостным коричнево-фиолетовым цветом. Можно было подумать, что там и не вода вовсе, а какой-то химический реактив. Вот тогда-то в воду и рухнул убийца. Могу сказать одно, мы провели анализ воды, как только попали в пещеру, и получили результат, что вода близка по составу к дистиллированной. Что с ней произошло во время обряда − не могу тебе сказать, ведь она даже не изменила цвет, пока не соприкоснулась с первой каплей крови.
   Но долго смотреть на озеро мне не пришлось, потому что нужно было сконцентрироваться на нападавших, у которых в руках появились ножи и кинжалы. Всего их было человек сорок-сорок пять. Так что душа у меня, честно говоря, ушла в пятки. Но оказалось, что Заяц, еще дома прочувствовав перспективу нашей не слишком удачной вылазки, прихватил с собой раскладной ручной пулемет собственного изготовления. И, пока часть из участвовавших в кровавом действе... не могу подобрать слова, ведь людьми их назвать нельзя, бежали к нами, Заяц спокойно положил их всех. Сделать это было не так сложно, поскольку многим приходилось оббегать вокруг озера. К тому же у Зайца было припасено еще и несколько гранат, да и мои насадки на стрелы пригодились. Двумя выстрелами я завалила им проход для отступления, через который они могли бы сбежать, так что мы прикончили всех. Ну... почти со всех.
   - Кто-то все же остался жив? - спросил Антон.
   - Трое. Двое были ранены смертельно, но продолжали с кровавой пеной у рта повторять: 'Апеймак ттагнан! Апеймак ттагнан!'
   - А третий? - спросил Антон.
   - Про третьего я тебе уже говорила. Это весьма престарелый метис по имени Хуан Ортега Кастро, который клялся, что бывал в самых разных портах мира и что беседовал с бессмертными вождями культа в горах Китая, - она вновь повторила одно и то же, отметил Антон. - Но то, что он нам рассказал про изуверские обряды этой секты недочеловеков!.. Меня до сих пор тошнит об одном намеке на 'творческий вечер' его воспоминаний. Если тебе будет интересно, спроси у Зайца. Ему, кажется, понравилось слушать этого старого пед...ро. Я же больше к нему с вопросами не подходила. И, когда он начинал говорить, затыкала уши и убегала из дома. О таких зверствах, которые они вершили, я даже помыслить не могла!
   - Я не понимаю одного. Почему T''TYR'RWE' позволял своему 'племяннику' AppjeM'MaaK'K-у творить безнаказанное зло? - спросил Антон, вспоминая, какие зверства творят иногда буденновцы в подвале здания ЧКВД.
   - Они в равных весовых категориях. К тому же, AppjeM'MaaK'K уничтожал последователей собственного Культа.
   - Чем болше мертвой человеческой плоти, - ответила Мариха, - тем спокойнее AppjeM'MaaK'K спит. Тебе это ничего не напоминает?
   'Ага, - заключил Антон, - они все же в курсе многих бесчинств...'
   - Ты бы воздержалась от необоснованных намеков, - спокойно произнес Антон, потому что никто другой на его месте не стал бы Мариху слушать. Ей самой будет спокойнее, держать свое мнение при себе. Антон уже понял, что живут они в Krivetko бесконтрольно, а так и до беды недолго доболтаться, ведь не всю жизнь ты будешь работать в Польше.
   - От необоснованных?! Знаешь, как у нас тут говорят: 'Декабристы разбудили Герцена, Герцен разбудил Крупского, а его брат Ульянов, затерявшись в пещерах Альп, написал Чичерину, Сталину, Буденному и AppjeM'MaaK'K ...
   - Это просто ужас, что ты говоришь! - возмутился Антон. - Одно дело думать, а совсем другое - озвучивать!
  
   38. Заяц
  
   - Кто нас станет тут подслушивать, а, Тош? - спросила Мариха и тут же дверь скрипнула, и на пороге появился Заяц. Что-то изменилось в чертах его лица, как будто он знал гораздо больше остальных:
  
   - Например, я могу подслушивать, - усмехнулся он, но веселее от этого не стало. - Только орден мне за это дадут шоколадный, причем шоколад будет не лучшего качества.
   - Ой, ребята, дошутитесь вы, - прокачал головой Антон. - Привыкли говорить, что на языке. Дома вас быстро на место поставят.
   - Да ладно тебя! Нам до дома, как до Луны! Но я хотел сказать совсем не это. Мне очень понравилось, что меня уже начали цитировать, - усмехнулся он, - пора заточить перо и садиться за бумагу. - Он подошел к Антону и пожал руку. - Одобряю. Но только не это, Заяц ткнул пальцем в чистый лист бумаги, который лежал перед Антоном. Если хочешь полностью очистить лист, делай так, - он трижды провел над листом повернутой к небу ладонью. - А создавать монстров - себе дороже. Знаешь легенду, что AppjeM'MaaK'K ждет своего часа, чтобы занять трон. Хотя самый сильный среди трех братьев - АppjeL'LooT'T, но о нем вслух не принято говорить. Вот так вот выходит на деле. А совсем не то, что тут напридумывала Мариха.
   Но она не слушала, что говорит Заяц, понял Антон. Она смотрела на чистый лист. Вот только зачем ей нужен был образец его почерка? Ведь она сейчас, совершенно очевидно, пыталась восстановить написанное, но Заяц его, молодец, основательно стер...
   - Про тот обряд мне дед Кастро много чего рассказал, потому что через пещеры и тайные ходы попадал в самые разные точки планеты. Связался в молодости с недоумками, вот его и гоняли всюду - хотел он того или нет. Мы его в пещере подобрали. Он, хитрый жук, перемазался чьей-то кровью и притворился, что его подстрелили, оттого и жив остался, иначе... - но что именно 'иначе' - Заяц так и не сказал.
   Мариха и Антон сидели молча, глядя друг на друга. С Зайцем сегодня творилось что-то непонятное. Он, сжав руки в кулаки, как-то резко 'перескочил' на другую совсем тему, обратившись к Антону, поэтому тот так и не успел задать Марихе вопрос, а зачем все же ей нужен был образец его почерка. Возможно, вслух об этом действительно не следовало говорить. Заяц же начал молотить так, что окончательно сбил Антона с мысли. Видимо, не сомневался, что все в его разговоре логично и следующая фраза вытекает из предыдущей.
   - Можешь себе представить, что есть на земле места, где не действуют физические законы? Закон гравитации, закон, что действие равно противодействию, закон дуальности или теплопроводности? Если можешь, то представь себе, что здесь в радиусе тридцати, ну, может чуть меньше, километров не действует закон всемирного разума.
   - А разве такой закон есть? - переспросил Антон
   - Ну, ты ведь думаешь мозгой? - обратился к нему Заяц.
   - Думаю.
   - И ошибаешься. Это ты думаешь, что думаешь. Потому что закон не действует, ну хоть ты тресни. Знания - присутствуют в огромном, бесконечном объеме, а разума нет.
   - Так может именно про это место говорили с древности, что ум за разум зашел? - пошутил Антон, потому что не понял, с чего это Зайца повело на философствования.
   - Интересная теория, но как нам-то быть, когда мы не знаем, кто вокруг нас и как будет против нас действовать? Знания здесь не спасают, потому что на первый план выходит паршивая тетка Непредвиденность. Ничего невозможно предсказать, никакие знания ни на миг не спасают. Все, в любую секунду, может перевернуться с ног на голову.
   - Можно проанализировать ситуацию логически, - сказал Антон.
   - А здесь нет и законов логики! Хотя она и не из области физики. Но она есть закон человеческий, а тут всем распоряжаются законы звериные. Причем зверей этих никто прежде не видел, поэтому не изучал и понятия о них никакого не имеет. Во как сказал! А все потому, что нет законов разумности. Одни ложные аксиомы тупоумия. К ним не приспособится.
   - Но ведь раньше ты преспокойно жил в Москве именно по законам так называемого тупоумия, - напомнила Мариха.
   - Нэ-эт, дорогой гражданин, - он покачал перед ее носом длинным указательным пальцем. - В Москве я жил под диктовку Кобы-рябчика, то бишь градоначальника Сталина, и его коричневого прислужника Феликса. − Так его же Унегерн застрелил, − удивленно произнес Антон. − Не застрелил, однако. У него вместо лба - титановая пластина... Да и хрен с ним. Мы сейчас о законах говорим, так вот я жил исключительно по одному-единственному закону - по закону страха.
   - По закону подлости и лизоблюдства, - 'выплюнула' ему в лицо Мариха.
   - Никакой подлости. Размеренный, просчитанный до мелочей закон страха. Не боишься? Значит, тебе не жить. Не стучишь, то есть не боишься - опять же тебе не жить. Не лижешь начальнику жопу, значит, тебе не жить. Не стреляешь другу в спину, когда на тебя уже нацелена эскадра, значить не боишься и тебе не жить...
   - А элементарная порядочность? - спросил Антон. - Я понимаю, что ты про Москву говоришь, только за три года в стране очень многое изменилось. У нас в Питере...
   - У нас в Питере... − передразнил его Заяц. − Элементарная порядочность подразумевает только одно - пустить пулю самому себе в лоб, а пуля в лоб попадает от твоего же собственного вонючего страха, поскольку иначе сталинисты изловят, измучают, истерзают и... Пустишь пулю в лоб, значит подпишешь себе приговор: 'ВИНОВЕН!' А дальше заберут всех твоих близких и такое с ними сделают!. А ты тем временем на облачках витаешь, да виноград кушаешь. Хотя, спорить не стану, я в Москве четыре с половиной года не был.
   - Как - четыре с половиной года? - удивилась Мариха.
   - Легко, - усмехнулся Заяц.
   - Ну и что из того? Зачем весь этот разговор? - поинтересовалась Мариха.
   - Да ну вас. Поймите простейшую вещь! Здесь T''TYR'RWE' мыслями пространство наполняет, за всех за нас думает. А AppjeM'MaaK'K либо высасывает из пространства мысли, либо наполняет это самое пространство собственными мыслями, а мы лишь пользуемся знаниями в момент их движения или колыхания.
   - Но ты ведь доволен? - напомнила Мариха.
   - Нет. Я РH''HUB-CHURB'-а дружбаном не считаю. А сила реальная только от него исходит. AppjeM'MaaK'K по сравнению с ним − пешка обгрызенная. У T''TYR'RWE' четыре капли, у РH''HUB-CHURB' -а три. У всех остальных не более двух, за исключением князя Унегерна. У него их никак не меньше трех. Но он силу свою, в отличие от РH''HUB-CHURB' -а, скрывает.
   - У тебя еще есть время наладить с РH''HUB-CHURB'-ом отношения, - сказала Мариха.
   - Нет. Он человека сразу вычисляет и 'цепляет': вот ты мой, вот ты можешь, вот тебе твои возможности.
   - У тебя есть время научиться.
   - Нет. Время здесь роли не играет. Или зацепило тебя или шишкой-гнилушкой оставайся.
   - Да ты с Эйнштейном переписываешься! Об этом даже подумать страшно.
   - Мне тоже. Бомба... - он печально покачал головой, но не продолжил. Даже Антон уже знал, что Зайца можно не расспрашивать - все равно не ответит. - Слушайте, - вдруг оживился Заяц, - А хорошая получилась бы картина: 'Эйнштейн и Заяц в Разливе'. Все, мои дорогие, шутки шутим до поры до времени. И, вообще, - Заяц резко встал, уронив табуретку. Но не поднял - дурная примета. - Нам уже выходить пора, - напомнил он и поклонился. Как понял Антон - дому и всему, что с ним связано. Будто попрощаться приходил. Оттого и разговор путанный - перескакивает с пятого на десятое.
   Мариха хотела что-то сказать ему вслед, но Антон схватил ее за руку и покачал головой: 'Молчи...'
  
   39. 28 августа 1939 года, 15:20
  
   - Егорий носит ложку, а у меня 'фетиш', который подарил кубинец, - говорил Заяц, топая по тропинке. Он достал из кармана и протянул Антону талисман, который представлял из себя каменный барельеф с изображением, надо полагать, AppjeM'MaaK'K-а, и тремя иероглифами. - Кастро говорил, что 'соратники' поклоняются Великим Старейшинам, которые появились на земле задолго до людей, а теперь удалились вглубь земли под дно моря. Но он до сих пор уверен, что наступит день, когда некто великий поднимется из темной воды и станет властелином мира. Так что, когда я сказал тебе, что не мертвые они, просто неживые. А неживые - не значит мертвые.
   Антон не помнил, когда Заяц говорил ему о трех братьях: АppjeL'LooT'T-е, AppjeM'MaaK'K-е, АppjeG'GiiN'N-е. Но переспрашивать не стал. Заяц же, не сделав и трех шагов, вновь продолжил рассказывать, только бандану чуть-чуть поправил. Этого хватило, чтобы в голове у Антона все разложилось по полочкам. Теперь он знал все истории о путешествиях и приключениях трех братьев, почти что богов. Потому что богом являлся T''TYR'RWE', а РH''HUB-CHURB' выполнял за него силовые функции.
   - Престарелый мулат Кастро припомнил и рассказал мне отрывки устрашающих легенд, в которых человек и весь окружающий нас привычный мир - явления временные. В Иные Эпохи на Земле господствовали Иные Существа; останки их городов лежат глубоко под океанами. Все они умерли задолго до появления человека, но звезды способны пробудить их к жизни ведь они - пришли со звезд. Великие Старейшины, говорил мне Кастро, лежат... - Заяц резко замолчал.
   - А что сам-то ты думаешь по этому поводу? - спросил Антон. - Вы давно живете в месте, где все возможно. Что это за место?
   - У меня есть собственная теория, - сказал Заяц и почесал свой заячий нос. - Если РH''HUB-CHURB' жив, значит он не дремлет, в отличии от T''TYR'RWE', и, как сторожевой пес, все время прислушивается, мол что это там наверху делается? А слушать можно только ухом. Вот я и думаю, что подземелье, уходящее вглубь земли на неведомую глубину - слуховое отверстие РH''HUB-CHURB'-а. Но если ты в состоянии помыться, побриться, уши почистить, серу из ушей вытащить - ты ведь так делаешь? - то он почистить ухо свое не может, поэтому в подземелье сера всюду лежит. Мариха тогда в пещере, где кровавый обряд мы видели, разрывным засадила, чтобы пещеру с озером завалить, так мы едва все не сдохли, такой взрыв был. А потом с неделю из замка какие-то стоны доносились, и буквально вся земля, как живая, шевелилась. Вот я и думаю, а кому понравится, если у него в ухе что-то взрывать станут...
   - Ни-фи-гаж-се-бе! - услышали они возглас Егория, и посмотрели вперед, на баобаб, потому что как раз к нему подходили. Только баобаба на месте не было. Он был вырван с корнями, как сорняк, и валялся метрах в пятидесяти от того места, где рос.
   - Кто ж это сделать-то мог? - изумился Заяц. - Не нравится мне все это.
   - Опять шалит все тот же великан, который открывал за замком шампанское, - неудачно пошутил Антон, поскольку все дружно посмотрели на него с болью во взглядах. Он понял, что сказал глупость, поэтому вернул разговор к более актуальной теме.
   - Десант когда высадят?
   - Часов в десять, когда темнеть начнет, - ответил Заяц.
   - Мы же договаривались встретить их в районе железнодорожной станции, - напомнил Антон.
   - Некому их там будет встречать, - ответил Заяц. - Одного из нас сейчас в Krivetko отправить... - он развел руками. - Будем как танк без брони.
   Антон спорить не стал. Действительно, если кого-то отправить встречать десантников, их останется всего трое. А если не отправить, будут бестолково плюхаться вокруг замка в фиолетовые кусты, да в болота. Но их должно быть около пятидесяти, так что как-нибудь друг другу помогут.
   - Оборону где займут?
   - Основная точка - ворота. Нам ведь через них и возвращаться, если... - он не стал продолжать. - А дальше сами разберутся: распределятся по периметру, в зависимости от того, сколько их останется.
   - Сегодня все иначе, - сурово произнес Егорий, шедший чуть впереди. - Заяц, ну-ка подойди.
   Они стояли на тропинке и смотрели вперед, на искрящиеся камни, на вчерашние пирамиды гравия, сегодня напоминающие малахитовые шкатулки необычной формы, да еще и чудовищного размера. Антон подошел, взял один изумруд в руки...
   - Ничего не трогать! - как бешенная заорала Мариха. Но Антон уже поднял камень и поднес к глазам. Обычный гравий.
   - Заранее надо предупреждать! - отгавкнулся он.
   - Заранее-заранее, - передразнила она, тянешь все в рот, как малый ребенок.
   - Отставить разговорчики! - скомандовал Егорий. - Нам сейчас не до споров. Да и к старшему по званию тебе негоже так обращаться.
   - Извините, господин майор, - произнесла Мариха, надула щеки и отвернулась. Антон уже не в первый раз замечал ее подобную реакцию. Обычно, про женщин говорят: 'Надула губы'. Но вот Мариха надувала именно щеки, как бы смешно и нелепо это не звучало и уж тем более не выглядело.
   Антон же смотрел вперед, на замок, представляя, что за пузырь увидели князь Унегерн и словак Марикович, подлетая к замку. Гриб, который он видел, а затем и жуткие птицы были более чем реальны.
   Он стоял и размышлял, не понимая, зачем его прислали сюда. Только для того, чтобы он познакомился с Марихой и влюбился в эту неординарную, но достаточно сумасбродную девушку? Можно считать, что этот пункт задания он выполнил. Что дальше? Если три специалиста, за два и более года, вжившиеся в окружающую обстановку смогли разыскать только дневник князя Унегерна, а Книгу, которую тот спрятал, так и не почувствовали, зачем он-то здесь нужен? Ну, увидел вчера днем какой-то странный сон, инсценированный Марихой, а дальше что? Да, заклятие он может на куст наложить, ведьму бандитскую шлепнуть - что из того?
   Наверное, ему следовало вспомнить Григория Ф. Унегерна. Вспомнить, как он машет своими кинжалами, вспомнить, что у него написано на спине. Ведь через иероглифы, нанесенные на его тело можно почувствовать глубинную информацию, всю информацию, которую содержит живая Книга, которую зовут Григорий Филиппович Унегерн.
   Антон принялся вспоминать, попытался воссоздать то далекое ощущение, чтобы перенести его в день сегодняшний, чтобы попытаться мыслить, как мыслил бы князь. Что-то начало щекотать его мысли, какие-то непонятные еще ощущения начали появляться, но их прервал крик Егория:
   - Это руттеры, разрушители деревьев!
   Мариха уже стояла возле Антона, сжимая в руке мачете. Цвет стали был необычным, с серебристым отливом.
   - Это специальное, против нечисти, оружие с серебряным напылением. Заяц придумал и сделал. Мы бы без него - никуда...
   Из-за рухнувших в пыль малахитовых пирамид выскочили высокие, худые существа, ноги и руки которых напоминали ветви, а головы - пеньки. Они бросились на людей, но те умело обрубали их, что называется, 'под корень'. Жарища стояла неимоверная, она-то и являлась самым страшным врагом, потому что пот начал заливать глаза буквально после первого же удара серебряного мачете. Трех-четырех первых руттеров Антон завалил легко, просто перерубив пополам, но их было слишком много, а потом раздался крик Марихи... Жилистые твари схватили ее и поволокли к болоту. Ни Заяц, ни Егорий прийти ей на помощь не могли, потому что каждого из них окружал с десяток тварей. Антон, срубив очередной пенек, постарался сквозь пот, заливающий глаза, увидеть, куда твари тащат Мариху. Он понял, что ему не добраться до нее, и тут его мозг наполнился знакомым голосом князя Унегерна, который произнес старинное Заклинание. Антону лишь оставалось повторить его, представив, как движущиеся вокруг него обрубки кустов становятся самыми обыкновенными пеньками:
   - BU'U!!CHUB DA'RRAGATH! ATOR-Р'P'PО, ATOR-Р'P'PА!!! AKYT-PO, FRUN'N G-JAW! ATOR-Р'P'PО, ATOR-Р'P'PА!!!WUMG! BU'U!!
   Все твари мгновенно застыли на месте, а некоторые так и вовсе начали мгновенно врастать в грунт и превращаться в кустики. Антон сначала не поверил собственным глазам, но ведь дело он сделал! Здесь, на территории вокруг замка, пусть и не действовали законы физики, зато действовали законы магии, хотя они и были очень древними законами. Эту магию следовало называть Изначальной или Универсальной и пользоваться ей следовало так, как она была изначально создана, и как понял ее для себя князь Унегерн. Антон неожиданно осознал себя частью пространства вокруг замка, уяснил, что есть заклинания, которые можно использовать в разных целях, главное - произнести их вслух, при этом представляя, чего именно ты хочешь добиться. Нет, эти словосочетания на непонятном и неизвестном языке даже и заклинаниями назвать было нельзя. Это были звуки, создававшие атмосферу, в которой, произносивший их, мог производить любые магические действия, лишь представив их себе, представив, как должна выглядеть в окончательном, завершенном виде картинка всего происходящего. А как именно действо будет происходить - безразлично, потому что важен лишь результат. Сколь бы парадоксально и неправдоподобно ни было бы данное утверждение, но только оно одно являлось объяснением того, что сотворил Антон.
   - Вот тебе бабушка и РH''HUB-CHURB'-ов день! - сходу перефразировал известую пословицу Заяц, но все отлично его поняли.
  
   - Да, - кивнул Антон. - Это действует могущественный РH''HUB-CHURB' .
   - Да как ты его не назови: именно для этого мы тебя сюда и вызывали, - сказал Егорий. - Кто бы из нас догадался кустики из этих тварей сделать, да еще зеленеющие?
   - Точно, именно для этого, - подтвердила Мариха. - Каждое новолуние собирались у меня во дворе и дружно завывали: 'Тошка, я-вись!'. И Антон явился.
   - Дурында! - наехал на нее Егорий. - У тебя от страха, наверно, все штаны мокрые, а ты, знай себе, ерничаешь! И не смей свои щеки надувать! - добавил Егорий.
   'Ага!' - усмехнулся Антон, Егорий тоже это заметил.
   Мариха подумала немного и не обиделась.
   - А замок-то совсем рядом, - указала она на виднеющиеся уже ворота. - Видимо, кого-то из нас там очень ждут.
  
   40. Ваморы
  
   28 августа 1939 года, 16:40
  
   Четверо индейцев вошли во внутренний двор замка.
   - У тебя вторая половина схемы с собой? - спросил Антон.
   - Конечно. И ключ тоже у меня, - ответила Мариха и, судя по выражению лица Антона, нет, не спросила, а предложила сама: - Тебе их отдать?
   Он кивнул, взял ключ, повесил его на шею, а Марихину половину схемы развернул и положил на чашу фонтана и сел рядом, жестом пригласив девушку последовать его примеру. Егорий и Заяц осматривали внутренность двора, правда, к пруду с крокодилом старались не приближаться. Антон достал свою половину схемы, развернул и положил рядом с Марихиной практически встык. Затем он провел указательным пальцем по линии разреза, и страница стала единым целым. Он перевернул ее, и Мариха от удивления глубоко вдохнула, задержала вдох, но словами или возгласами свои эмоции выражать не стала - сдержалась. На странице появились надписи. Антон посмотрел лист на свет - надписи находились точно под туннелями и пещерами.
   - Дневник вы нашли в розовом туннеле, - он показал, где именно.
   - Совершенно точно, - согласился Заяц, который стоял уже возле них. Егорий занял позицию возле куста сирени, от которого просматривалась вся территория, да и глазницы окон были видны ему практически все.
   - Книга находится как раз под тем местом, где вы нашли дневник, но на третьем подземном уровне. Или, если там озеро, уровнем ниже. Ну вот, теперь мне хоть что-то стало понятно.
   - А как на третий уровень попасть? - воскликнул Заяц. - Мы ниже второго уровня спуститься так и не смогли.
   - Для этого у нас есть талисманы, - усмехнулся Антон. - Властью заклинаний, такой, какой обладает Унегерн, мы не располагаем, - он развел руками. - Зато у нас есть и ключик, и замочек.
   − Тогда, пошли.
   - Они даже ночи не ждут. Выпрыгивают прямо из полутьмы, мерзкие твари, - злобно произнес Егорий, разрубая на части очередного вампира. - Никак не могу понять, что у них внутри, - сообщил он, поковырявшись концом серебряного мачете в тряпье. - Не гнездо вампиров, а какая-то бомжатня.
   - Пустота, - ответил Заяц. - У них всюду пустота: и в голове, и в желудке.
   - Тогда какого рожна им кровь нужна? - не унимался Егорий.
   - Наверное, всосали эту привычку с молоком матери, - начал объяснять ему Заяц, но Егорий только отмахнулся, а затем, остановившись и прислонившись к холодной стене коридора, подал остальным знак: 'Замерли и остановились'.
   В темном закоулке слева от Егория что-то зашевелилось и омерзительно захрипело. Не торопясь, как на собственных похоронах, из закоулка появился очередной вампир. Уже седьмой по счету. На вид он был самым отвратительным и дряхлым: кожа на лице свисала лохмотьями, а правая глазница была пуста. Высокий потолок в коридоре позволил Егорию взмахнуть мачете и разрубить гниющую тварь сверху до низу.
   - Мне все это начинает надоедать, - сказал Егорий. - Может, пойдем быстрее?
   - Быстрее можно прийти только на кладбище, - выдал очередной перл Заяц, чем достал даже Антона, который до сих пор никому замечаний не делал.
   - Перестанешь, может, каркать?! Надоело слушать про кладбища, да про похороны. Да, все там будем, только что об этом постоянно говорить?!
   Заяц на какое-то время заткнулся и, чтобы не раздражать начальство, обогнал Егория и тут же снес башку очередному грязному трупу, появившемуся из темноты.
   - Вы с этой нечистью уже сталкивались? - спросил Антон.
   - Да, пару раз приходилось, - ответил Егорий. - Но они в те два раза нападали стаей. А сейчас вылезают по одному. Что-то здесь нечисто.
   Антон остановился, шикнул Зайцу и подозвал к себе.
   - Мы идем к лестнице, по которой вы уже ходили? - спросил он и достал чертеж князя.
   - Да,- кивнула Мариха. - Другой лестницы на нижний этаж здесь нет.
   - Не может быть, - возразил ей Антон. - Они рассчитывают, что мы пойдем тем же путем, вот и подставляют этих болванов. Они все здесь так выглядят?
   - Нет, - покачала головой Мариха. - Я в первый раз едва не вляпалась в крупную неприятность. Мы спустились на нижний уровень, стали осматривать комнаты. Всюду темно и пусто. Потом вижу: сидят в комнате трое и играют в карты. Повсюду свечи, а на столе у них бокалы с вином и блюдо с фруктами. Играют, смеются, друг над другом подшучивают. Пригласили зайти, ну я и зашла. А потом один, который выиграл кучу фишек, и говорит: 'Эта дама приносит мне счастье'. Встал, чтобы поцеловать мне ручку, а я смотрю, у него тени нет.
   - Ну и как ты выкрутилась? - спросил Антон.
   - Как она выкрутилась? - переспросил Заяц. - Да там на полу один фарш лежал. Еле ее успокоили. Она заводная - собиралась дальше мчаться и кромсать, кромсать...
   Мариха ничего не стала объяснить или уточнять, просто предусмотрительно отвернулась, как будто не имела к истории, которую сама начала рассказывать, никакого отношения.
   - Ты что-то не договариваешь? - спросил Антон.
   - Ключ. Этот талисман. Одним словом, я сняла его с шеи одного из вампиров. Прежде чем войти к ним в комнату, я услышала, как они говорили про подземелье. Что-то типа того, что сейчас еще несколько партий сыграют и пойдут вниз.
   - Для чего? Что они собирались делать внизу?
   - Скорее всего тот, который хотел поцеловать мне ручку, рассказывал, что хочет похвастаться короной, которую ему предстоит одеть. Да, я уверена, это был именно он.
   - Блин небесный! - воскликнул Заяц. - Ты прикончила короля вампиров или того, кто должен был стать королем! - Он внимательно посмотрел ей в глаза: - Ты где-то прячешь эту информацию! Я даже сейчас ничего не вижу!
   - У каждой женщины есть свои маленькие секреты, - попыталась выкрутится Мариха. - Почему я должна все вам рассказывать?
   - Потому что сейчас, из-за тебя и только из-за тебя, мы шли на верную гибель. Они ждут нас. Ждут давно. И они обязательно с нами посчитаются. По крайней мере, попытаются посчитаться, - покачал головой Егорий.
   - Может, оставим ее наверху? - предложил Заяц.
   - Ну уж нет! Я скорее сбегу от вас и пойду вниз одна! - возмутилась Мариха.
   - Итак, ребята, давайте рассуждать логически, хотя Заяц и уверен, что логика, как научный факт, в этом месте отсутствует, - предложил Антон и тут же сквозь зубы добавил: - И попрошу никого из вас меня не перебивать. Когда надо будет, сам спрошу, ясно?
   Кажется, до всех дошло. Даже до Марихи, которая не стала делать обиженное лицо. А вот умеют ли обижаться Егорий и Заяц, Антон пока еще не знал. Они не кивнули в знак согласия, но по их виду было понятно, что 'дошло' и до них.
   - Итак, - продолжил Антон, но дальше 'итак' ничего не произнес: с двух сторон на них надвигались очередные уродцы. - Такое впечатление, что нормальные вампиры стараются избавиться от всякой швали.
   Разборка с едва 'дышащими' тварями заняла не больше тридцати секунд, после чего Антон смог продолжить:
   - Они знают, что мы догадываемся про вторую лестницу, поэтому должен существовать еще один вариант спуска на нижний уровень. Я больше чем уверен - есть еще одна возможность спуститься вниз. Здесь поблизости есть какой-нибудь большой зал для балов, пиршеств и прочих торжеств?
   - Да, - утвердительно сказал Заяц, не вдаваясь в объяснения.
   - Где готовили пищу для всех этих празднеств?
   - Внизу, - отчеканил Заяц.
   - Ты в этом точно уверен?
   - Точно.
   - Значит, - однозначно заключил Антон, - они каким-то образом, на каком-то подъемнике, поднимали все блюда наверх. Ну не стали бы они на подносах по всем коридорам и лестницам таскать еду? Думаю, что не стали бы.
  
   41. Действуем по обстоятельствам
  
   28 августа 1939 года, 17:59
  
   - Мы нашли, - тихо произнес Заяц. Он стоял в темном проеме комнаты, которую изучали Мариха и Антон. Они оглянулись, Заяц кивнул им и быстро двинулся влево по коридору. Мариха и Антон едва успевали за ним. Они миновали шестнадцать останков нелюди, валявшихся по всему коридору, прежде чем Заяц остановился. Мариха и Антон хотели зайти в комнату, чтобы осмотреться, но Заяц помахал им рукой, давая понять, что заходить не стоит, а весь разговор произойдет на улице. Он решил не рисковать, поэтому увел их к фонтану, чтобы около него обо всем заранее договориться.
   - Там действительно есть спусковое устройство. Мы уже приладили канат, чтобы спустится вниз. Естественно, канат придется держать, - ответил он на немой вопрос Марихи. - Но зато доски очень крепкие. Нас четверых устройство выдержит, потому что владельцы замка, судя по всему, спускали вниз, а затем и поднимали, целого быка, да еще гарнира к нему немеренно, да еще вина бочек пять... Все, молчу.
   - Внизу, как любит повторять господин Чащин, - напомнила Мариха, - действуем по обстановке. Скорее всего, мы спустимся в смежную с залом комнату, в которой раскладывали еду, так что, прежде всего, надо придумать, как организовать безопасный отход. Я говорю это на тот случай, если не удастся прорваться и всех перебить. Надо будет забаррикадировать комнату, чтобы быстро подняться обратно наверх. Что еще?
   - У меня тут новое изобретение, специально для вампиров, - сказал Заяц и достал мешочек со свечами. - С виду они вроде как обычные, - тут же пояснил он, - но они при горении дают... я не в состоянии объяснить, но давать они будут не просто свет, а солнечный свет, от которого эти гады быстро дохнут. Не знаю, стоит ли их зажигать сразу?
   - Держи наготове. И нам по несколько штук выдай, - предложил Антон. - Вот со спичками у нас...
   - Вся хитрость в том, что на них колпачки надеты. Снимаешь колпачок, и свеча сама загорается. Так что если в карманы себе их положите, не шуршите без надобности пальцами. Свечи могут и в кармане загореться, - предупредил Заяц.
   - Это на Нобелевскую премию тянет, - сказал Егорий.
   - Или на пятнадцать лет лагерей, - уточнил Заяц. - Что, в принципе, одно и то же. Нобелевку мне все равно не разрешат получить. Да это сейчас и не важно.
  
   Они вернулись в комнату кухонной прислуги. Егорий взялся держать канат, а Заяц первым залез внутрь средневекового устройства, покачался на досках, показал большой палец. Конструкция под ним даже не шелохнулась. Вслед за Зайцем внутрь шахты шагнул Антон. Потом - Мариха. Устройство даже не заскрипело. Заяц и Антон перехватили канат из рук Егория, который последовал за остальными. И хотя он весил, как две Марихи, устройство продолжало держать их, как влитое. Антон дал команду понемногу стравливать канат, но доска не двинулась с места.
   Откуда-то пахнуло дымом и Антон, встав на колени, принюхался. Дым явно шел из щелей между сколоченными досками, на которых они стояли, и каменной кладкой шахты, в которой находилось спусковое устройство. Неужели они все перепутали и решили опустится прямо в камин? Антон понял, что ошибся в расчетах, но не по поводу устройства, как такового; он ошибся в главном - ошибся в предположении о разумности вампиров, потому что с потомственными моравскими вампирами, наследниками Дракулы, никогда не имел дела.
   - Будет лучше, если вы останетесь стоять там, где стоите, - 'окутал' их молодой красивый голос, который изливался из уст высокого широкоплечего парня, заслонившего собой весь дверной проем.
   Антон увидел, что на них нацелено с десяток ружей, поэтому напомнил как можно тише:
   - Действуем по обстоятельствам, а они сейчас против нас.
  
  
   42. Восемь с половиной колдунов
  
   Рихтгофену, незамедлительно взлетевшему на розыски группы солдат, не удалось никого обнаружить несмотря на то, что 'погода - ясная, видимость - отличная, почти стопроцентная'.
   - Поэтому решил вернуться с известием и за указаниями! - прищелкнул каблуками авиатор.
   - Молодцом! - прорычал генерал, и обоим аристократам стало страшно. В гневе они еще ни разу Ридля не видели.
   - Вскоре поздравлю вас капитаном, поручик! Я выезжаю с группой старших офицеров военной полиции в это клятое Яйце. Нет!!! Сперва... Сколько, говорите, там было голов? - взяв себя в руки, абсолютно нейтральным тоном поинтересовался генерал фон Ридль.
   Совершенно некстати из соседей залы опять донеслось:
   - Вах! Хорошо! Вах, восэмь голов колдуна...
   - Четырнадцать в первой, двадцать пять во второй пирамиде, ну, - замялся Рихтгофен, - ну, пирамиды, на манер, как про Тимура рассказывают...
   - Это проклятые башибузуки!!! - почему-то почти дискантом заорал заслуженный генерал, - подать мне сюда Гомера, ослеплю!!!
   К тому времени, как в дверях появился эфенди Омир, фон Ридль чуть успокоился:
   - Итак сколько у вас, на настоящий момент, имеется в наличии голов русского колдуна? - до жути спокойно спросил Ридль.
   - Восемь с половиной, вот, вах, заколдовался напополам, - невнятно объяснил 'половину' эфенди Омир, решив растолковать дело предметно, протянул ухваченную за часть скальпа отвратительную половину человеческой головы, жутким ударом разваленной на половинки от тонкой височной кости вниз, к подбородку.
   - Второй половина невидимый заколдовал, это уж точно колдун-голова! - порадовал австрияков бургомистр.
   - Ну, тогда получи за невидимую половину очень видимый оплеух! - и мощный свинг генерала буквально вбил обтянутым белоснежной парадной перчаткой глаз в голову несчастного Омира.
   - А теперь давай рассчитаемся и за вторую!
   - Опомнитесь, генерал!
   - Живи, Гомер одноглазый! Твои башибузуки, - а я ни за что не поверю, чтоб русский, пусть с репутацией 'плохого парня', мог ловко отчекрыжить тридцать девять голов! - твои башибузуки вместо сербов взялись за австрийцев, падаль. Не остановишь своих скотов, полным Гомером сделаю. Простите, господа, я, как мне кажется, немного погорячился?
   И оставив открытым вопрос, возможно ли из падали создать Гомера, генерал выбежал:
   - Машину! - донесся до венских приятелей его уже нормальный, зычный солдафонский голос.
   - А ты не заметил ли на загребском направлении необычных путников, Макс? - вкрадчиво поинтересовался фон Лягвиц, когда слуги унесли злосчастного Омира.
   - Да, волосатый какой-то мужик пер с гор к загребской бетонке, мы с ним друг другу помахали.
   - Значит, и ОН тебя видел, - мгновенно погасив радостный всплеск в душе, загрустил фон Лягвиц, - слушай: если человек понимает, что его выслеживают с воздуха, к примеру, с самолета твоего, что он делать будет?!
  
   - В подвале спрячется, - хмыкнул несерьезно отнесшийся к вопросу Макс фон Рихтгофен, - или на свой самолет вскочит и побыстрей улетит! Так что, неужто это и был знаменитый 'злой русский колдун'? Впечатления не произвел!
   - 'Свой самолет' - задумчиво повторил фон Ляговиц, - а он идет пешком в Загреб. Мог ли Он узнать? Мог! Не удивлюсь, если этот тип способен узнать все, что пожелает; есть для этого приемы, были, совершенно точно, - у эрцгерцога покойного; достойные способы, более чем серьезные! Тогда мы поедем с тобой в Загреб на машине, Макс, с Ридлем я всё улажу!
   - Зачем в Загреб!? - Рихтгофен знал, что, стоит захотеть, его приятель 'уладит' дела и с Мольтке-младшим и, возможно, с самим кайзером Вилли.
   - А ты на секретном триплане 'Foccer Dr. 1' полетать хочешь? А если мы с тобой угон триплана предотвратим?!
   - Так, может, я рвану на своем 'Альбатросе'?
   - Вот угон своего самолета мне с Ридлем не уладить. К тому же, лично тебе места не укажу, там же военная разведка, а ты, извини, всего лишь поручик... пока. Нет, вдвоем на моей 'изотте' мы этого колдуна все равно обгоним!
  
   После труднейшего перехода через не самый удобный проход в большой подкове Рудных Гор, князь Унегерн, сияя феской и по-прежнему идя на запад-северо-запад, наконец, начал спуск к равнине, по которой бежало покрытое бетонными плитами шоссе на Загреб. До железной дороги 'Сплит-Загреб-Вена' идти было далеко. Но князь искренне рассчитывал, что, по крайней мере на время, его воинские подвиги закончились. Теперь он понимал, куда Книги вели его: в Загребе, как он Кожей Узнал, его 'ждал' самолет, а Книги хотели попасть куда-то на север (Григорий Филиппович льстил себя надеждой, что в Россию), как можно быстрее. Радовало, что за последние сутки не пришлось никого убивать. Пару незначительных колдовских дел князь все же совершил - кушать, а скорее − жрать, несмотря на собранные жителями яйцеприпасы опять захотелось. Видимо при Вызове Птиц он израсходовал массу исключительно физических сил. Вот и пришлось послать неосторожного почтальона (уже кроата в смешной форме Ведомства Почт) банальным однодневным Рhhub-Churb'-ом в ближайшее село. Еще князь посадил 'Цветок Ржавчины' (новое заклинание было простым) на металлические тросы легкого самолета. - Князю не понравился нагло помахавший ему ручкой пучеглазый авиатор. То есть, из-за маски пучеглазый, ясно, но - всё равно не понравился. И все тут. Пару раз нагадить по малому, для хозяина* Книг - ерунда!
   _______________________________________________________________
   * Князь тешит себя мыслью, что он хозяин Книг? Он заблуждается: Книги - его хозяева. (прим З. 1938 г.)
  
   Слабо разбираясь в самолетах, несмотря на личное знакомство с Великим Князем Александром Михайловичем*, курирующим пути развития русской авиации, князь посадил свой 'цветок ржавчины' на то место, про которое знал стопроцентно, что там цветок наверняка приживется: на этих крылатых механизмах из дерева ткани и прочего 'папье-маше' имелись стальные тросы управления элеронами. Григорий Ф. не сомневался, что где-то там, под деревом корпуса авьиона, должен быть и металлический двигатель, но вот беда - ему не к месту вспомнились слова Великого Князя, что сейчас уже какую-то часть двигателя делают из проклятущего алюминия. Не ржавеющего. Да и в моторах авиационных Григорий Ф. разбирался не так, чтоб уж очень уверенно; Кожа, как кладовая невообразимо Древнего Колдовства снабдить его подобным порченым, современным знанием, естественно не могла. А когда сажаешь Цветок, нужно все же соображать - куда. Много пользы принесло бы это же заклинание, посади его Григорий Филиппович, скажем на нос пилота! Нет - пусть будут тросы! Князь Унегерн четко представлял, что произойдет: самолет потеряет маневренность (особо славно - если на каком вираже, без которых эти табуреты летать не могут), а значит − не сможет 'шевельнуть крылом', пропадет управление рулями высоты... Да, если Цветок Ржи расцветет достаточно быстро, то - хана пучеглазому!
   __________________________________________________________________
   * Бывший Великий Князь А.М. Романов, вместе с супругой Ксенией Александровной Романовой (сестрой Николая Кровавого) и впрямь много сделал для развития авиации царской России перед империалистической войной. Ныне, после освобождения немецкими оккупационными войсками из арестного дома в Ливадии, с четырьмя (на данный момент) детьми проживает в Соединенных Штатах Америки, и был бы одним из так называемых 'претендентов' на 'русский трон', если бы больше участвовал в Парижских интригах и если бы не скандальная жизнь... Причем уже дети Александра и Ксении, как претенденты, не могут рассматриваться даже монархистами (во всяком случае, старшие): все женились на американках отнюдь не голубых кровей, что является мезальянсом. Такие браки могут рассматриваться только как морганистические, но молодые Александровичи разводиться не собираются. Отсутствие 'голубой крови' компенсируют в их союзах 'толстые кошельки' и, по непроверенным данным, даже и любовь. Которой, в принципе, можно было бы и пожертвовать... Как и князь, Вел. Кн. А.М.Р., кстати, пишет дневники и мемуары (собирается издавать).
   (прим. З. 1938 г.)
  
   Эта малая колдовская 'шутка юмора' с самолетом прибавила князю веселого настроения. А когда, день спустя, выбравшись на шоссе 'Сплит - Загреб' ему почти сразу же удалось остановить грузовик, то его восприятие окружающей действительности из просто веселого (как всегда, с долей сардонической иронии), стало прямо-таки радужным! Мигом обращенный в трехдневного (теперь князь Знал Кожей, как следует бережно расходовать силы) Рhhub-Churb'-а водитель двухтонного грузовика предложил князю место в кабине, но тот, завидев в кузове душистый клевер, решил поваляться на траве.
   И вот большой грузовик дернулся, помчался вперед, обещая через пару деньков доставить Григория Филипповича в Загреб, а тот, приподнявшись на локте, свысока смотрел с копны сена на обгоняемые 'его' машиной повозки и даже некоторые, более старые, автомобили. На душе у князя было радостно, а когда они остановились в придорожном ресторанчике и неплохо перекусили (раб грузовика наверняка счел обед с ребрышками барана, далмой и сырными супом роскошным), то славно стало и телу. И, вернувшись на своё 'ложе из трав', Григорий Филипповича даже весело запел французскую шансонетку:
   'Мое лицо поквыто ваксой,
   Твужусь, как папа Карло Маркса,
   Ботинки чищу, сапоги!
   А заваботавши деньжыщи,
   Как боводатый Педрих Энгельс
   Меня обидеть не моги!
   - Я сивота, как ставый Говерцен
   Одна лишь мысль мне точит севдце:
   'Какой-то будет жизнь моя'!?
  
   Лихая французская шансонетка заканчивалась пародией уже не на прогрессистов и им подобных, но на модную оперу 'Мистер Икс'. Князь уже орал во все горло:
   'Какою будет, вся жизнь моя?
   Простите люди, не знаю я:
   Это шож такое?:
   Всегда быть в ваксе - Судь-бааа Мо-йааа????!!!!'...
   И опять:
   'Снова туда, где мовены огни...'
  
   И тут князь резко замолчал и зарылся своим, не испачканным ни ваксой, ни колдовством лицом в траву. Он почувствовал, и да − именно в этот момент их впервые обогнали. 'Изящен, черт-побери, силуэт 'изотты-франкини', идущей с огромной скоростью - почти сорок миль в час!' Она промелькнула мимо грузовика, как видение наркомана. Однако, научившийся детально разбираться в видениях, Григорий Филиппович узнал в шофере сверхсовременного гоночного автомобиля графа фон Лягвица. Поэтому-то и замолчал, раздумывая, а каким образом сей клятый венский граф мог просчитать его путь. Неужели все же овладел тайным знанием Книги Старейшин. Этого-то князь и опасался больше всего, хоть и не мог поверить в то, что такому животному, как Лягвиц, хватит силы духа....
   Но, подуспокоившись, князь кое-что вспомнил. Памятуя о том, что он отнюдь не ходил осторожно по тайным тропам, встреч не избегал.... Да! Чего стоило хотя бы знакомство с ротой солдат о двух пулеметах!!! Так Григорий Филиппович припомнил и порушенное им Яйцо, затем негодника-авиатора, засекшего его на загребском направлении ('не разбился, молодой паршивец!'), уловил взаимосвязь событий с вплетенной в них поездкой в Загреб фон Лягвица. Тем паче, на заднем сидении 'изотты' валялся некий предмет похожий на.. нет уж! - скорей, на шлем авиатора, чем на отрезанную голову. Так сильно даже у мертвецов, погибших от удушья, глаза не выпучиваются.
   Да и на кой, если здраво подумать, такой скотине, как граф, истинной скотине, играющей в аристократа, возить в гоночном авто чью-то отпиленную тыкву!? 'Но мог ли Лягвиц понять, куда именно нужно ехать, чтоб попытаться меня отловить!? Мне ведь не в сам город надо! Неужели все же... - Книга Старейшин?! Стоп, не думай об этом, Гриша, не надо. Книга точно бы указала моё местоположение, а он - мимо проехал. Значит, как-то вычислил. Как!? А! Лучше считать, что каким-то образом граф сориентировался, самостоятельно уразумел, каким образом реально быстрее всего добраться до России: больно целенаправленно летел его гоночный автомобиль! К тому же, если вспомнить, как яростно не пускали меня Кожа и Книга за Книгой Древних Старейшин, можно быть уверенным, что они и сейчас как-то предупредили меня, отреагировав на чуждую магию. Ну, граф Лягвиц, хитер! Встречать меня помчался? Ох, будет тебе и встреча, и 'море огней', все будет!'. И убедившись, что гоночное авто давно пропало впереди по шоссе, князь Григорий Филиппович Унегерн уже не весело, но с выражением, с угрозой даже в красивом голосе во всю мощь глотки легких запел:
   'Будет тебе и море огней!...
   Будут тебе и красавицы сопли...
   Тьфу на вас... вопли...'
  
   Превращая не шибко веселую арию своим голосом чуть ли не в боевой марш, барон срочно 'перебирал страницы Книги Знаний', выискивая на собственной Коже нужные заклинания. Он не сомневался, что фон Лягвиц устроит ему ловушку и вовсе не собирался этой ловушки избегать. Другое дело, что в мышеловку стоит попадать лишь до зубов вооруженным, желательно и с динамитом.
  
   43. Рекордный полет
  
   Расположенная в центре огромного поместья, − части тех латифундий, которые знаменитый австрийский фельдмаршал граф Радецкий скупал себе на старость по тогдашним окраинам империи − усадьба его внучки, а скорее − вилла, буквально тонула в море огней. Молодая графиня была очень рада увидеть не только фон Лягвица, но и его германского спутника. Прикусив губу, венский граф смотрел на танец своего молодого гражданина с хозяйкой дома и с горечью начинал понимать, что женщин манит любая высота - как на политическом Олимпе, так и в море небесном. Чтобы скрыть кровь, проступившую из слишком сильно прикушенной губы, фон Лягвиц щелкнул пальцами и взял с серебряного подноса бокал с терпким красным вином. 'Венгерское!' - поморщился он.
   Но - все к лучшему. Тем паче, Макс мог себе позволить расслабиться, а вот фон Лягвиц... Фон Лягвиц помнил, на какого опасного зверя насторожили они сверхсекретную приманку. И сам-то он держал себя в постоянной боевой готовности, пусть по его расчетам князь, даже если ему повезет с машиной, не может появиться в поместье панны Радецкой (как она предпочитала, чтоб ее на чешский лад называли), никак не раньше завтрашнего вечера. То, что вилла была вся в сиянии электричества, входило в планы фон Лягвица. Ангар на дальнем выгоне, используемый ныне как секретный аэродром, стоял напротив, был освещен одним керосиновым фонарем середины века. Под его тусклым светом уныло - заметно уныло, - расхаживал Очень Одинокий часовой. И никто, кроме фон Лягвица не знал, что ангар пуст (если не считать пяти хорватских агентов в темноте внутри), а подступы охраняются занявшими позиции егерями-пандурами*.
   __________________________________________________________________
   * Фон Лягвиц хорошо подготовился; пандуры - элитная войсковая часть войск Австро-Венгрии (прим. М. 1939).
  
   Сверхсекретный же триплан 'Fokker Dr. 1' стоял на другом конце выгона в... стогу сена. Причем в кабине пилота сидел проверенный офицер, один из лучших летчиков Империи. Словом, было учтено все, даже возможная неудача (не допускать ее в схватке с русским колдуном было бы преступно): офицер, пусть и стократно проверенный, все же был славянином, точней, словаком по фамилии Марикович*. В случае провала граф Лягвиц собирался спасти свою шкуру именно за счет этого авиатора, заявив о 'славянском сговоре' русского и словака.
   _________________________________________________________________
   * Смешная, но не редкая фамилия, боюсь уставить личность этого Мариковича будет нелегко. (прим. М. 1938 г.)
  
   Но все же сейчас, глядя на вздернутый носик графини, точнее панны Радецкой (26-ти летняя женщина была не замужем, но слово 'пани' отвергала), рядом с медальным профилем Макса фон Рихтгофена, граф Лягвиц чувствовал томительное недовольство.
   Молодая женщина почувствовала его взгляд, повернулась, засмеялась, обнажив красивые зубки. Очаровательно задумалась на миг...
   - Господа! Господа!!! Мы забыли еще одного доблестного офицера!!!
   Увы, от панны Радецкой тайн не имелось: ее поместье, её службы.. даже пандуры с восторгом пришли именно ее защищать. И то хорошо, что - никаких имен не назвала.
   - Господа! А давайте отнесем ему бокал токайского!!! Что, вы не хотите!? Ай-ай, фон Рихтгофен, я чую ревность: в самом деле. Еще неизвестно, кто кого победил бы в ужасном бою на страшной высоте в полкилометра - бравый Макс или доблестный Марикович!
   'Ну, вот и имя прозвучало. Нет, лучше сходить. Там, где чувства женщины наезжают на ее же фанаберии и профессиональную гордость мужчин, балом правят олигофрены, - подумал фон Лягвиц, подавая руку графине Радецкой, за другую ее не то удерживал, не то поддерживал 'бравый Макс', которому досталась и бутылка 'Токая'.
   Свободной рукой он незаметно проверил хорошо ли выходит из кобуры семизарядный револьвер 'наган-1903'. Естественно, Макс танцевал, и сейчас из всей троицы был вооружен только он, фон Лягвиц. Ну и притаившиеся в темноте егеря пандуры, да, возможно, у Мариковича в самолете не только пулеметы. Но до стога, мило скрывавшего сверхсекретный триплан 'Fokker Dr. 1' еще надо было добраться!..
  
   'Ба, да это он, фон Лягвиц мой милый! Вооружен и прекрасен! Ну счас будет, как в присказке, 'рыдать и плакать, рыгать да какать!' - Григорий Филиппович и не подумал идти к ангару, Кожей Зная, нужного авьиона там нет: сеном припорошили, хитрецы хреновы! Что же касается действительно хорошо укрывшихся во мраке снайперов, их барон хорошо видел, благодаря богу Дагону и его молитве (колдовству, то есть), 'взгляд глубоководной твари'.
   - Господа! Господа, сюда же!!
   'Вот именно, собственного тайничка не пропустите!! - злорадно подумал Григорий Ф. Унегерн и решился: ну, пора, помогай мне Пхуб-Чурб (он все чаще обращался именно к нему, ощущая запас сил) и Его Книги!'
   На ходу пробормотав заклинание Рhhub-Churb'-а и бросив его в не ждавшего никакой беды летчика, князь выскочил прямо перед веселящейся троицей. 'Обещал: Море огней и восторженных глаз!!! Распишитесь!!!'
   Когда гигантская мужественная тень выскочила из темноты и прижала её к себе, панна графиня Радецкая, внучка великого фельдмаршала, не слишком-то и испугалась. Наоборот, её охватило невыносимое возбуждение перед настоящим Приключением.
   Даже жаль, что сейчас её спасут! Пандуры с их горячей кровью, или хладнокровный фон Лягвиц с его револьвером! - Она еще не осознала, что незнакомец в маске, к телу которого прижиматься так плотно было не только неприлично... хотя и довольно приятно, использует её сейчас в качестве живого щита от пуль.
   Макс, милый порывистый (странно для немца) Макс, сунулся было к этому опереточному герою, но неожиданно побелел и сел. Прямо на землю.
   - Укрыто маской, лицо моё, но заклинанье, простое, ё! - насмехаясь, проговорил человек глубоким баритоном.
   - Кем бы ты ни был, - не теряя хладнокровия, сообщил, несомненно, знакомому ему 'маске' помешавшийся на своей конспирации фон Лягвиц, - пока ты будешь раскидывать траву, чтоб добраться до самолета, тебе придется отпустить графиню. Тогда-то тебя и подстрелят. Не я, так кто-нибудь другой. Веришь?
   - Верю, - согласился незнакомец, графине стало обидно от надвигающейся скуки, но он продолжал:
   - Но кто вам сказал, граф фон Лягвиц, что я собираюсь заниматься столь неблагодарным, скотским крестьянским трудом. Раскидывать траву? Дважды фи и... TRAVW'WYST! AN! NUTPRAH'H!!* НOUM'M!!!
  
   __________________________________________________________________
   * Не сложно заметить, что барон применил не слишком замысловатое заклинание 'ТРАВЫСТ АН УТПРАХ(ХОМ)' уже не прибегая к концентрации 'BUU', его колдовской дар явно усилился. (прим. З. 1938 г.)
  
   Темнота вдруг, к непередаваемому восторгу графини, осветилась багровым сиянием, и в его свете они увидели как за несколько секунд истлела и рассыпалась прахом вся 'маскировка' секретного самолета. Тут же раздался и звук заработавшего мотора. Триплан 'Fokker Dr. 1' словно сам собой тронулся с места и остановился возле незнакомца с прижавшейся к нему графиней:
   - Обер лейтенант пан Марек Марикович! К полету готов! - пролаял летчик из-под смешного шлема.
   - Очень приятно. Князь Гриша, - вежливо представился наконец-то незнакомец... и земля вдруг перевернулась.
   То есть, перевернулась сама графиня Радецкая, как она поняла позже - в жизни не представляла, что быть перекинутой мужчиной через плечо, кверху попкой. Так пикантно!
   Опомнилась панна уже на полу двухместного авьиона, зажатая между сильных ног похитителя:
   - Вперед, пан Марикович! - распорядился тот тоном покойного дедушки.
   И секретный самолет покатился, набирая огромную скорость...
   Когда секретный триплан исчез из вида, фон Лягвиц, хваля себя в душе за предусмотрительность, почти весело обратился к Максу:
   - Что же. Фон Рихтгофен, в погоню! Докажи графине, кто из вас лучший пилот!
   Максимилиан фон Рихтгофен посмотрел на него, не вставая с земли, где оказался, получив какое-то из проклятий Унегерна. Очень плохо посмотрел. Как на сумасшедшего:
   - В погоню... на чем?
   - На твоём 'Альбатросе-Д', конечно, не думал же ты всерьез, что, забрав лучшего летчика, я оставлю Ридлю самолет!?
   - У тебя плохо с памятью? Могу освежить. 'Альбатрос Д' развивает скорость 120 километров в час и способен подняться, максимум, на четыре тысячи метров, правда, лететь может долго. Целых два с половиной часа. У 'Fokker Dr. 1' скорость сто шестьдесят три километра в час, и подняться он способен аж на шесть километров! И как прикажешь догонять, еще важнее, как искать, если, случится чудо, нагоним, а они уйдут на два километра выше нас, за облака, и уже оттуда спикируют в любом другом направлении!? *
   __________________________________________________________________
   * Цифры названы верно. Но 'Fokker Dr. 1' появился на фронтах в массовом производстве только к 1917 году; тогда же был сконструирован и способный тягаться с ним 'Albatros D.Va' с двигателем 'Мерседес'. (прим З. 1938)**
   ** Ах, неужели князь угнал Единственный Экспериментальный Экземпляр, да еще похитил графиню?! Одно это - повод к войне! (прим. М. 1938 г.)
  
   Возможно, пока не рассвело, пилоту могло быть страшно лететь. Но не Рhhub-Churb'-ам испытывать или выказывать эмоции. Зато князь с похищенной графиней чувствовали себя если не комфортно, то сносно, только до тех пор, пока не рассвело. И пока они не увидели, с какой безумной, превышающей пять километров высоты, они планируют куда-то вниз.
   'Очевидно, заправляться', - подумал едва разбирающийся в таких делах князь. Погони хоть не было. Но страх - присутствовал. Неловко сидеть на табурете на высоте пяти с половиной тысяч метров!
   - Мне страшно, Гричша!! - мило коверкая его имя, взвизгнула молодая женщина.
   - Страх изгоняют любовью! - с назиданием (но кому ей? или себе?), проговорил Григорий Ф. Унегерн.
   - Что ты называешь любовью? - спросила графиня, сжавшаяся - на полу, лицом между его колен, чтоб не быть выкинутой из самолета порывом ветра или при резком крене самого авьиона.
   - Ну... Ты же чувствуешь? - отметил князь, сам удивляясь и испытываемому им страху, и тому, что его плоть несмотря ни на что, все же пришла в возбуждение.
   Панна Радецкая успела возмутиться, но на миг, затем то возбуждение, что охватило ее в темном саду, когда она впервые была схвачена этим сильным мужчиной, вернулось к ней при свете раннего утра, когда смотреть куда либо еще, кроме... было так страшно!
   - Вот это? - она неожиданно ловко принялась расстегивать брюки. - посмотрим...
   И не удержалась от страстного вздоха.
   - А что смотреть, не картина, - весело удивился князь. Глядя на нахальный носик, которое вежливые аристократы назвали бы 'мило вздернутым', а он уже определил как 'недурственно курносый'.
   Графиня, поражаясь самой себе, решительно лизала, обсасывала, гоняла от одной щеки к другой неожиданно подаренного ей на время Лучшего Друга Женщин, причем все это время ей казалось, что он, одновременно, так же и внутри неё самой, и первый оргазм застал её на высоте трех с половиной километров*. Самолет продолжал целенаправленно снижаться. Однако она вновь взялась за дело, и испытывала уже второй по счету оргазм, когда член князя выпустил мощную густую струю, заставившую её поперхнуться, выпустить изо рта... Она мило стонала, обессилевшей рукой пытаясь вытереть сперму с губ, когда летчик обернулся:
   - Заправка!
   - Кое-кто тут уже заправился! - от души хохотнул князь Гричша, совершенно поборовший в эти минуты страх безумной высоты. Графине Радецкой оставалось лишь мило покраснеть.
  
   _________________________________________________________________
   * достойно книги рекордов: наверняка это первые люди, занимавшиеся оральным сексом на такой высоте. (прим. З. 1939 г.)**
   ** Тогда слов таких не было. А по сути - верно друже Зайчик! Но это - западно-европейские рекорды, к сожалению... (прим. М. 1939 г.)
  
   Любая опасность приедается. Когда лихой словак Марикович в очередной раз вернул их с пятикилометровой почти высоты на землю, возле огромного амбара где-то уже в Саксонии, князь только лениво потянулся и без интереса спросил:
   - Опять долго заправляться? Ну-Ну. А почему вы решили, что в этом амбаре керосин?
   Шофер авьиона молча кивнул на странное сооружение. Оно походило на трактор. Но таких тракторов Григорию Ф. видеть не доводилось: на гусеницах.
   - Тоже - экспериментальный образец, - невесело для Рhhub-Churb'-а улыбнулся Марикович, - тоже на керосине... А вот если на солярке, дело хуже - разговорчивость пилота князю не понравилась.
   Рhhub-Churb', пусть и 'почасовой', зря трепаться не должен. Еще меньше понравилось Григорию Унегерну, что отсосавшая в полете, но не 'о-Рhhub-Churb'-вленная' им графиня Радецкая бросила на пилота заинтересованный взгляд. 'Вот взбунтуется Рhhub-Churb' мой, умыкнет графиню, оставит меня в этой... Сексонии. А оно мне надо? Но что это у пилота? Повышенная сопротивляемость чарам, или я напутал?'
   - Что, если и впрямь - на солярке? - вяло спросил Григорий Филиппович и прикрикнул на графинюшку:
   - Куды!! Из авьиона не вылезать!!!
   К счастью, все на этот раз обошлось. И вновь - набор высоты, планирование вниз. Новая заправка. Теперь уже на шоссе. И вскоре - после бог знает какого по счету набора высоты пилот буднично произнес:
   - Высота четыре тысячи семьсот метров, полагаю, внизу граница Российской империи, то есть, в тонкостях не разбираюсь, Царства Польского.
   - Бедная страдалица!! - разумея Польшу, воскликнула, по обычаю западноевропейских дам молодая графиня.
   Князь мог принять, что дамам нравится жалеть Страдалицу-Польшу и населяющих её поляков. Не мог он понять, отчего гонористым, нагловатым польским магнатам вот уж второй век нравится, когда их мало того что жалеют вот уже двести лет всякие там, да еще страдальцами все эти долгие годы зовут. Григорий Филиппович знал нескольких 'русских', позволявших подобным образом отзываться о России, четверых на честной дуэли, а в пятого, трусливого поэта (от дуэли отказавшегося), проматывавшего состояния за карточным столом, а ночами строчившего почти польское 'О, бедный, страдающий мой народ', Унегерн просто посадил туберкулез. Вообще, князя давно подмывало пойти во дворец кого-нибудь из Чарторыжских или Любомирских и, смяв пару золотых бокалов в кулаке, патетически вопросить: 'Ну, Страдалец, восплачем о несчастьях Отчизны, Бедной Польши?' Что слезы прольются, князь был уверен. Как и в том, что то будут слезы по смятым кубкам, но отнюдь не о судьбе отчизны. А тут еще всякие Гюго, протестующие против крымской войны в таких вот мирных словах:
   'Хватит бить Гиганта в твердое плечо Севастополя! Ударьте его изо всех сил в мягкое подбрюшье, со стороны страдающей Польши!'*
  
  
   ________________________________________________________________
   * Реальные слова Виктора Гюго, в статье 'К вопросу о Крымской войне', остров Гернсей (тогда он был в ссылке в Англии), 1854 год. (прим. З. 1938 г.)
  
   Пока Князь Унегерн, скучая на высоте уже большей чем четыре километра, внезапно для самого себя погружался в эти околополитические фантазии, сомнительный Рhhub-Churb' Марикович вглядывался во что-то впереди:
   - О Бог на небесах! - внезапно воскликнул шофер их авьиона, - что это, там, впереди?!
   - Гм... - очнулся Григорий Филиппович, посмотрел, - дьявол в пекле и мать его!!! Перемать! Не знаю, - уже спокойно сказал он, - мы можем... Это Самое... облететь?!
   - Попытаемся, - бледно улыбнулся Марикович.
   И князь почувствовал, как у него задрожали ляжки. Только секундой позже он сообразил, что, позора нет, и дрожит не он, а по-прежнему сидящая на полу авьиона молодая графинюшка. Зрелище того стоило. Григорий Унегерн всей своей волшебной Кожей Знал, что никакого колдовства последние минуты никем поблизости не свершалось, но прямо по курсу внезапно возник гигантский, скажем, Пузырь. Внутри Пузыря, превышавшего в высоту все пять тысяч метров - 'потолок' для их 'Fokker Dr. 1' виднелся крошечный, по сравнению с ним замок, типичный польский замок, скорей похожий на палаццо. Особенно много таких появилось именно здесь, в Южной Польше в семнадцатом веке. Но этот, единственный, был окружен колдовским Пузырем, видимым взгляду по сверкающим, несомненно, магическим, границам.
   - Не перелететь. И уже не облететь, - предупредил вопрос князя водитель авьиона.
   - Послушайте, Марикович, - страх смерти надо отгонять новыми знаниями и князь решил на последок, после тела, удовлетворить и любопытство, - а когда, в смысле, как уже давно вы освободились от... скажем, от моей 'веревочки'!?
   - Это вы про ваше колдовство? - спокойно переспросил пилот, к тайному ужасу Унегерна, бросая свои рычаги, или как там они называются, на самолетах, и начиная судорожно доставать огромные, в полчеловека высотой, цинковые цилиндры, - О, очень давно уже, еще перед посадкой в Саксонии.
   - Вот как, и что же? Что же вы не сбежали, или - не попробовали отобрать у угонщика ваш сверхсекретный 'Дррр...', извините за выражение?
   - Мысль возникала. Хотя, может, я, словак, давно хотел сражаться в будущей войне на стороне братьев-славян с их великой азиатской Мамой-Россией. Марикович по-прежнему продолжал возиться с цилиндрами, а самолет между тем снижался, но не так быстро, чтоб врезаться в Пузырь на безопасной для прыжка на землю высоте.
   - Все же, что вас остановило? И чем вы занимаетесь сейчас? - князь против воли заинтересовался столь странными приготовлениями к смерти. - Что это за штуки, для гробов чуть маловаты.
   - Остановило... князь, вы же, несмотря на ваши грязные колдовские штучки, дворянин древнего рода. Как я мог бросить даму в опасности. Да еще - в столь жуткой зависимости от колдуна, простите уж за выражение.
   - Хе-хе, - не удержался от смеха над вопиющим неуважением к Рhhub-Churb'-у в ходе их путешествия Григорий Филиппович, - вы что же, молодой человек, решили, что нужно применять какие-то особые заклинания, чтоб наша хорошенькая спутница... ну... сделала то, что сделала? Мне вас жаль юноша. Упустили случай прославиться. Ну да, ввиду надвигающейся смерти, освобождаю вас от грехов, как и нашу спутницу. Синод Русской православной церкви дал мне право отпускать грехи in extremis, - рискованно пошутил князь, хотя воздух уже начинал посвистывать в ушах, и гибель стала казаться неизбежной. Хотя Унегерн в тайне еще мог надеяться на тут же вспыхнувшее на коже - и проступившее в ответ сквозь перелет Книги Знаний, заклинание 'HELICKON'N-CRYL'LO'', вот бы не растеряться, прочесть правильно - произносить его следовало 'окруженным одной стихией' (воздухом, понятно, так что читать в самолете не годилось)!
   - Вы серьезно? - не поверил ему воздушный рыцарь Марикович, но тут в разговор, как всегда некстати, как и любые другие дамы в подобный момент, вмешалась графиня Радецкая:
   - Гричша, господин Марикович, о каком таком 'колдовстве' вы говорите?
   А князь безжалостно добил пилота ненужного уже авьиона - собственно, сам пилот тоже был не нужен, в виду его безумия: даже не пытался управлять самолетом, возился с огромными цилиндрами.... Нечего жалеть сумасшедших:
   - Все дело в моем шарме, серьезно. Сами подумайте, стал бы я врать в предсмертный миг!?
   Пилот страшно побледнел, черты его лица резко заострились, как у покойного:
   - ВЫ, - выдавил он помертвевшим от ужаса голосом, - ВЫ не умрете.
   И чуть не убил графиню, внезапно и резко бросив, один за другим, оба огромных цилиндра на колени Григорию Арсеньевичу.
   - Это тоже тайное изобретение, на этот раз стран 'Сердечного Согласия', французишки называют его 'пара-шют', англичане как-то по другому, мы, страны Союза, усовершенствовав, зовем 'спасательным куполом'. Сейчас я покажу вам, как его цеплять, вот ремни, это за спину... когда прыгните... - обрекающий себя на смерть пилот бросил взгляд на критически приблизившийся Пузырь, - или когда нас выбросит, купол должен раскрыться. Хотя может и не сработать, так бывает иногда, но чаще срабатывает.
   Что же, Древние силы, остаются собой, а от разумных технических предосторожностей князь никогда не отказывался. А даже если и не откроется, он ведь будет 'окружен одной стихией'! Значит, это то, что доктор прописал!
   - А вы как же, молодой человек? - для прочистки того, что у большинства называется матюгальником или дымоходом, а некоторых совершенно правильно − совестью, но в большей степени - для приличия, поинтересовался Григорий Филиппович.
   Пилот до ответа не снизошел: 'О, истинный лыцарь!' А потом нагнулся к графине, распутал какой-то ремень, затем что-то защелкнул:
   - Графиня, я Вас безумно люблю, - на взгляд князя, совсем уж не к месту, вдруг произнес Марикович, цепляя на графиню гигантский цилиндр со спасательным куполом.
   'Добро бы, рявкнул, как настоящий мужчина, а то почти всхлипок получился', - отстраненно подумал Унегерн, хотя... помирать никому не хочется, но зачем тогда вызвался!? Дур-рак!!
   Растрепанная, с интимно измазанным после миньета углом рта и подбородком, миниатюрная графиня, однако, одарила пилота авьиона внезапно засиявшим взглядом. Похоже, она мигом позабыла весь шарм Григория Ф. 'Надо было её все же Рhhub-Churb'-ить, - подумал князь, недовольный своей секундной мягкотелостью. - Впрочем, девочка взрослая, и ему она вряд ли еще пригодится. Жива останется и ладно'.
   'Ага! Вот где рождается любовь. Что же: падать все вместе будем, просто кое-кто чуть медленней, а кто-то - чуть быстрее', - неожиданно для самого себя почувствовал близкое к досаде чувство князь Унегерн. И в этот момент...
   Триааахнуулоо!!
   Поодбыроосиилоо!!!
  
   То есть, это Григорию Унегерну показалось, что - подбросило. На самом деле окончательно он пришел в себя после еще одного рывка, когда его ноги, по-прежнему сохранявшие странное 'сидячее' положение, резко распрямились - и не встретили под собой тесного днища кабины авьиона. Князь машинально посмотрел наверх, увидел над собой огромный белый парус спасательного купола и понял: свершилось. Их самолет накнец-то напоролся на таинственный радужный 'пузырь' над безвестным до этого Григорию Унегерну замком. 'А ведь он появится на этом месте только в шестнадцатом году, после сражения... − неожиданно озарила князю память будущего. - Откуда он тут сейчас-то взялся?'
   Князь замотал головой, отбрасывая ненужные на данный момент мысли. После чего, уже вполне осознанно, еще раз глянул вверх: разрекламированный несчастным пилотом 'спасательный купол' выглядел если и не слишком солидно, то несомненно успокаивающе.
   Но мигом позже князь Унегерн вновь взволновался: мимо, к земле, со свистом кувыркаясь, пролетела целая секция крыла самолета. Однако ткани купола она не задела, и Григорий Арсеньевич уже приготовился было мирно и без волнений прибыть на зеленевшую травой и кустами (вот только откуда этот сине-фиолетовый оттенок?) землю Царства Польского. Но жизнь преподнесла ему еще один сюрприз: вслед за обломками секции самолета мимо князя - на этот раз, что удивительно, без свиста, к земле стремительно промчались сразу два тела.
   'Эт-ты-дыт что такое? К-как? - не сразу понял Григорий Филиппович, затем вспомнил, что пилот предупреждал: купол спасения может и не раскрыться. В свою звезду князь верил, она его и не подвела, а вот молодая графиня, похоже, уродилась не слишком везучей. Но тут князь зло прищурился: так и есть, огромного цилиндра с куполом, который был бы обязательно заметен на миниатюрной женщине, за спиной панны Радецкой не было!!! Где фанаберия и рыцарство встречаются с женской логикой и чувствами, там правит бал олигофрен с косой Смерти. Ну Какая же Дура!!!
   Пожалуй, именно в этот момент князь Унегерн понял ярость, охватившую вызванных им в Боснийском Яйце Птиц Крови, когда австрийский офицер попытался Сбежать от них в Легкую Смерть. 'Ах, Любовь!!! - мысленно взревел князь, спешно 'углубляясь' в собственную Кожу Знания, - Любовь и Рыцарство!!! Твари!! Фанаберия магнатская!!! Помирать собралась с рыцарем, паскуда глупая?!! Ну уж хрена тебе после всего поднебесного удовольствия; Ни черташеньки у тебя не получится!!!'
   И воздух разодрали страшные, с дичайшим напряжением сказанные (Книгам очень не хотелось кого-то Спасать!!!) слова:
   - BHU! BU'U! GRIL'LO, CRYL'LO!!! НЕL'LION-HEL'LIOSS!!! ER'RAPHY-Y-Y!!! − князь вложил в заклинание все, что только имел в распоряжении, все силы на говнюшек израсходовал и завершил почти неслышно: − 'Хthtp zu vbu!'*
   Зачем он так поступил − сам себе потом объяснить не смог, но на простейшее 'доброе' заклинание ушло сил столько, сколько не уходило и на пару злых головорубленных. Но уже через миг бессильно висящий на стропах собственного купола князь собрал остаток сил, чтоб зло усмехнуться, глядя на Мариковича и панну графиню Радецкую, чьё падение явно замедлилось окружившими их полупризрачными баллонами с гелием или там 'крылом солнцебога', как собственно, называлось заклинание:
   - Умирать без моего разрешения нельзя, жить будете, суки манерные, рыцари дрожащие, твари мои дорогие! Будете жить российскими верноподданными на этой вот земле! - и к князю откуда-то пришло знание: Марикович поступит на русскую службу в грядущей войне, а вот графиня останется здесь навсегда... хотя, хотя - будет ли принадлежать эта земля России? - это будущее отчего-то просматривалось смутно.
   ___________________________________________________________
   * Хthtp zu vbu! - Обычно говорят: 'Покойся с миром', но в данном случае князь дал команду 'Упакуйтесь с миром!', иначе говоря, опуститесь мирно.
   (прим. З. 1939 г.)
  
   Абсолютно ясно Григорию Арсеньевичу увидилось, что 15.05.15 у графини Радецкой здесь, на этой самой земле родится от глупого пилота дочь. Чья судьба будет непростой, но - колдовскими нитями повязанной с судьбой самого колдуна-князя.
   Глядя на болезненную, но вполне благополучную (благо-колдовскую) посадку парочки, князь впервые сознательно назвал себя истинным магом: спасти падающих с разбившегося на огромной высоте авьиона − это вам не Яйцо обклевать!!!
   '...Так, в тот день, кажется, в первый день июля 1914-го года, я впервые смог сам себя назвать колдуном без каких либо кавычек или ироний!'.
  
  
  
   44. Винченцо
  
   28 августа 1939 года, 19:25
  
   - Ба, да это же та красавица, которая ухайдакала моего папашку! - воскликнул молодой вампир. - Обыщите ее особенно тщательно, - приказал он, и к Марихе потянулось с десяток поганых лап. Антон было дернулся, но тут же почувствовал под челюстью холод ствола. - Даже и не думай рыпаться, - посоветовал вампир. - Мариха стерпела издевательский обыск, но затем, окруженная стаей вооруженных вампиров, шла по коридору, понурив голову, направляясь к главной лестнице, по которой они уже дважды спускались вниз.
   Вампир разорвал на груди Антона рубашку:
   - Крестик носишь, только почему он у тебя на двух веревочках? Кстати, господа, хочу заметить, пожаловали к нам сегодня какие-то нищие. У них нет денег даже на золотую цепочку! - сказал он и рассмеялся. Все дружно поддержали его. 'Выходит, он здесь не просто главный, а главнее некуда. Интересно, магия моя на них действует?', - спросил себя Антон, наблюдая, как натужно смеются приспешники главаря, явно подыгрывая своему предводителю. - Что ж, крестик, даже на двух веревочках, я трогать не стану даже в страшном сне.
   'Его бы завалить, - услышал Антон у себя в голове голос Зайца, - остальные сами разбегутся'. Мысль была правильная, но пока мало осуществимая. Три вампира в резиновых перчатках отобрали у них мачете, арбалеты и даже мешок со свечами. Тут же Заяц передал Антону расплывчатое изображение, он, видимо, боялся, что его могут 'увидеть и услышать', из которого было ясно, что в подкладке жилетки у Зайца заныкано три свечи. Вот только как их достать? Антон попытался применить к вампирам метод Унегерна по созданию Рhhub-Churb'-ов, но те никак на его заклинания не реагировали. Видимо, они все же стояли на ступеньке эволюционной лестницы даже ниже собак. Или их крепко держал в кулаке главный вампир. Молодой, но хвастался, что потомок Дракулы! Что затрудняло ситуацию с магическим воздействием и на всех остальных.
   Одет он, тут у Антона не возникло претензий, был как злой волшебник из сказки про кота в сапогах. Высокие сапоги, белая кружевная рубашка и замшевая жилетка. Жаль, что сказка была не про Зайца в сапогах, иначе тот что-нибудь да придумал бы. А он и придумал, только, как его задумку воплотить в жизнь, а скорее в смерть? Присказка Антону понравилась, он запомнил ее, чтобы невзначай произнести в разговоре со Фраучи.
  
   - А другого спуска тут и нет, - усмехнулся вампир. - Кстати, называйте меня Винченцо. Надеюсь, запомнить вам будет не трудно.
   − Послушай, Винни, − обратился к нему Антон и тут же получил внушительную затрещину.
   − Запомни хорошенько, я − не Винни Пух. Еще одна такая оговорка и тебе хана. А настоящего имени своего я все равно вам не скажу, ведь Винченцо - идеальное вампирское имя. И не говорите, что вы археологи или историки. Ну, колитесь ублюдки, зачем ко мне приперлись?
   Антону эта фраза показалось до боли знакомой, но он так и не вспомнил, кто ее произносил. Вскоре они дошли до лестницы, и Винченцо лично распахнул перед гостями высокие тяжелые двери. Обстановка изменилась до неузнаваемости. После разгромленных развалин замка на первом этаже, где весь пол был усыпан штукатуркой, битым стеклом и кирпичом, где единственно чего не было, так это хабариков и человеческого дерьма, апартаменты Винченцо выглядели просто роскошно.
   Они молча спустились вниз. Слышен был только стук 'копыт' вампира. Пройдя через зал для пиршеств, они оказались в комнате, где, судя по всему, жил и творил Винченцо.
   - Присаживайтесь, господа. Ночь длинная. Поговорим о том, о сем. Может быть, вспомним общих друзей. Вы, наверное, думали, что я, как ненормальный, наброшусь на вас и растерзаю, чтобы рассчитаться за смерть своего батюшки? Нет, что вы. За сие благое деяние вам полагается приз в виде продления жизни. Лишняя ночь жизни - разве это не прекрасно? - он закинул ногу на ногу, взял бокал, сделал глоток и откинул мощную 'кабанью' голову на спинку бархатного кресла.
   - А на фуя нам это надо? - зло спросил Егорий.
   - Да хотя бы для этого... - усмехнулся Винченцо и, непонятно как, вдруг оказался возле Егория, которого охраняли двое с ружьями. Глаза вампира налились кровью, лицо потемнело, и он поднял вверх правую руку. Егорий продолжал сидеть, как сидел, и не поднимал глаз, как будто ему было все равно.
   Антон видел, как вытянулись ногти на руке вампира, став длинными когтями оборотня на конце длинных и костлявых волосатых пальцев. Такой лапой можно было с легкостью проткнуть человека насквозь. Что он и сделал, но воткнул когти не в Егория, а в одного из охранников. Тот стоял, улыбался хозяину, и не издал ни звука.
   'Вот оно что! - уже не боясь 'прослушки' передал Заяц. - Он наполовину вампир, наполовину оборотень. Гремучая смесь! Поэтому и хочет всю власть в стае подгрести под себя. Он ненавидит вампиров, но еще больше ненавидит оборотней. Если еще и они здесь появятся...', - голос Зайца смолк, и он совершенно неожиданно произнес вслух женское имя: 'Анна!'
   Антон исподлобья проследил за взглядом Зайца, увидел, что в комнату вошла девушка в простом домашнем платье и, удобно устроившись, откинулся на спинку кресла и задумался.
   - Вы ведь знакомы? - спросил Винченцо вроде бы всех, но на самом деле обращался непосредственно к Зайцу. - Она присоединилась к нам по собственной воле.
   - Мерзавец! - произнес Заяц и закрыл лицо руками, но не потому, что впал в истерику, а лишь для того чтобы все обмозговать,
   - Зачем же так грубо? - спросил Винченцо и, вытащив руку из живота улыбающегося охранника, полосонул Егория когтями по больному плечу. - Вот теперь я отчасти мерзавец. А чтобы это часть стала полной, и меня можно было бы назвать настоящим мерзавцем, добавлю, что у меня еще пять плененных девушек. Правда, они еще не обращены в нашу веру... - Он вздохнул. - Печально, но они едва ли станут одними из нас, ведь надо кого-то оставить для Великого Праздника. Видите ли, из всех наследников я остался один и у меня есть возможность не одну тысячу лет править балом, поскольку люди отсюда очень скоро уйдут, а пропитания в ближайшие годы у нас будет более, чем достаточно. Великий Апеймак в очередной раз позаботился, чтобы смертные начали уничтожать смертных, а мы бы правили и закусывали ими!
   Он в восторге вскинул обе руки вверх, и тут же Егорий, каким-то образом отвязавшись, хотя их примотали к креслам достаточно крепко, вскочил и, что есть силы, врезал вампиру в поддых. Но Винченцо как будто даже не заметил комариного 'укуса' Егория. Он наотмашь ударил в ответ левой, даже не собрав пальцы в кулак, и Егорий, явно в бессознательном состоянии, рухнул в кресло.
   'С Егорием и Анной все кончено, - передал Заяц. - Надо спасать девушек, которых они выкрали из деревни'.
   Мариха удивленно посмотрела сначала на Зайца, затем на Антона, как бы спрашивая, что именно следует сделать.
   - Анну ты мог выкрасть, спорить не стану. Наверное, ночью связал ее мать, заткнул девушке рот кляпом и утащил, - сказал Антон. - Но вот шестерых девушек просто так из деревни не уведешь. Шум с утра был бы страшный, вот только мы почему-то ничего не слышали.
   - Ты мне не веришь?! - озлобился Винченцо. - Приведите самую красивую, и я вам покажу, как выглядит обращение в иноверье.
   Мариха посмотрела на Антона, но тот сидел, потупив глаза. На самом деле он хотел сосредоточиться и вспомнить в точности заклинания князя Унегерна. Если он сможет на время превратить девушку в Рhhub-Churb'-a, с неограниченными, ну, по крайней мере, с почти неограниченными тридцатисекундными физическими возможностями, у них появится шанс.
   Очень скоро, а значит, девушки находились в какой-то комнате совсем неподалеку от зала, они услышали плач и причитание. Девушку явно тащили силой, а она умоляла извергов не трогать ее.
   Две вампирши, с подкрашенными фиолетовыми глазами, втащили девушку в комнату и швырнули на пол. Она сидела, беззвучно плача - тряслись только ее обнаженные плечи, поскольку платье было сорвано. Возможно, что ее вытащили из постели и привели сюда в одной рубахе. Антон сосредоточился. Слова заклинания он помнил, главное теперь - сконцентрироваться на действиях, которые должна выполнять девушка.
   Винченцо подошел к ней, взял за волосы, приподнял голову, и, с усмешкой показал всем ее заплаканное лицо.
   - Вот это я ненавижу больше всего. У нас - вампиров - нет слез. Мы не ревем, как драные выдры, нам за себя не стыдно.
   'Она сейчас должна врезать ему по яйцам, рвануть к Зайцу, одновременно и правой и левой врезать охранникам так, чтобы они разлетелись по углам комнаты, достать из подкладки у Зайца свечу и снять колпачок'.
   - BU!!!CHUB DAR'RAGATH! AK'KYT-PO'!!! FRUNG-JAW'WUMG! TRAVWYST! AN! NUTPRAH'H!! НOUM'M!!!BU!!! - воскликнул он, не сомневаясь, что говорит что-то очень правильное и важное. Ему даже показалось, что за словами этими возник знакомый силуэт. И все прошло, как по накатанному.
   Винченцо сложился пополам, а девушка (ну, милая, ты и даешь!) успела ударить его еще и сверху по хребтине локтем, да так, что он распластался на ковре... охранники полетели по углам комнаты... тут же вспыхнула свечка: вампирши в дверях мгновенно пошли пятнами, упали на колени и поползли прочь из комнаты. Егорий уже разрезал веревки, которыми был связан Заяц, затем бросился к Марихе, а Заяц мгновенно метнул две свечи в зал, откуда мгновенно раздались душераздирающие вопли. Мариха встала, взяла у Егория нож и направилась к Антону.
   Егорий же подошел к Винченцо и пнул по ребрам:
   - Что, вампиры не плачут, не больно им совсем, падлам твоим?!
   Винченцо подтянул ноги к груди, встал на карачки, приподнял голову и жутко завыл. Затем приподнял правую трясущуюся руку и указал на Егория:
   - Боимся мы тебя, ой как боимся, - издевательски произнес Егорий.
   Винченцо вновь возопил, и одежда треснула на нем в нескольких местах.
   - Хвост ему рубите! - закричал Заяц, видя, что Мариха уже достала из мешка, в который вампиры сложили 'пожитки' индейцев, серебряный мачете. Она бросилась к Винченцо, немного пришедшему в себе, и бросившемуся на Егория. Стоя, вроде бы рядом с ним, она никак не могла прицелиться, чтобы отрубить вампиру-оборотню хвост, который вытягивался с каждой секундой. Наконец, когда она замахнулась, Винченцо заметил ее и отшвырнул в сторону, тут же встречным движением пронзив Егория насквозь. Он приподнял его над собой, но тут же получил ударом кинжала точно в глаз:
   - Твои придурки даже обыскивать не умеют... - Из последних сил прошептал Егорий и рассмеялся, поскольку увидел сверху, как упал на персидский ковер хвост монстра Винченцо. Несостоявшийся король вампиров зашатался и рухнул вместе с Егорием, который 'на сладкое' свернул тому шею. Антон даже слышал, как хрустнули шейные позвонки монстра. Так они и лежали: Король Вампиров и Убийца Короля Вампиров... Мариха посмотрела на них в последний раз и направилась в зал. Она не хотела смотреть не только на мертвого Егория, но и на то, как Заяц стоит на коленях возле кучки пепла, которая еще неделю назад звалась им 'Моя Анютка', как он причитает, вспомитная Анютку, прибегающую к Марихе рассказать о том, как они с Зайцем любят друг друга. 'Жизнь - злая штука и смерть - закономерное завершение мучений и спасение от этого зла', - как частенько говаривал дядя Григорий, единственный близкий Марихе человек.
  
   Антон, взяв у Егория из нагрудного кармана талисманную ложку, вышел следом за Марихой. Зрелище, но что еще хуже - запах в зале стоял просто отвратный. Повсюду лежали кучки залы, а на столе... На столе стояли сосуды с красно-бурой жидкостью. Одна из свеч, которые бросил в зал Заяц, каким-то образом закатилась под самую дверь. Поэтому ни одному вампиру не удалось сбежать или просто приблизиться к ней. В зале спрятаться им тоже было негде, потому что вся мебель состояла из длинного стола, элегантных стульев и диванчиков вдоль стен, украшенных портретами прежних хозяев замка. На всякий случай Антон заглянул под стол, но мог бы этого и не делать.
   Минут через пять в зале появился Заяц.
   - Я вот только колечко разрыл, которое подарил ей на день рождения, - говорил он спокойно; эмоций в его голосе не присутствовало. Никаких. - Где-то здесь девушки из деревни заперты, надо бы найти.
  
   45. Книга Силы
  
   28 августа 1939 года, 20:20
  
   - А где моя девушка, из которой я Рhhub-Churb'-а сотворил? - вспомнил вдруг Антон и едва не проклял себя за забывчивость. Как она все классно сделала! Сейчас, наверное, отлеживается, потому что сил израсходовала немало, да и не помнит ничего. Они вернулись в комнату, где в смертельных объятиях сжимали друг друга Егорий и Винченцо.
   - Эй, ты где? - позвала Мариха.
   - Вы - люди? - послышался из-за дальнего кресла слабый девичий голос.
   - Я - Мариха, а рядом со мной Заяц, который велосипеды собирает, -объяснила Мариха. Мы в одной деревне живем.
   - Жили в одной деревне, - отозвалась девушка. - Там теперь никого не осталось, деревню сожгли.
   - Не может быть, мы ведь три часа назад там были.
   - Ночью ее сожгли, - ответила девушка и, покачиваясь, попыталась выползти из-за кресла. Заяц бросился ей помочь.
   - Ты потерпи, моя хорошая, нам недолго плутать осталось, - подбадривал ее Заяц. - Это ведь ты нас всех спасла.
   - Я... - дрожащим голосом произнесла девушка. - Я себя-то защитить не могу, а тут кого-то спасти...
   - Ты скажи нам лучше, много ли вас... - Антон запнулся, не в силах подобрать слова. - Там, где ты сидела, были еще девушки?...
   - А... - она кивнула. - Мы впятером сидели в какой-то темной комнате, и эти твари холодные все нас щупали.
   - А вас не кусали? - спросил Заяц.
   - Один все порывался, остальных подговаривал, но она.... Там женщина командовала... вот на тебя похожая... - кивнула она на Мариху, - так взяла и отрубила ему голову.
   При одном воспоминании об этом, ее начало тошнить.
   - Показать это место сможешь? - спросил Антон.
   - Конечно. Третья или четвертая дверь по коридору от входа в этот зал. Направо или налево - не помню, честно.
   - Встаньте где-нибудь подальше, - посоветовал Заяц девушкам. - Мы с Антоном сами разберемся.
   Они подошли к двери, Заяц зажег свою хитрую свечу и бросил ее за порог, как только Антон дверь распахнул. Вопли, крики, лязг, звук убегающий ног - через минуту все стихло.
   - Пойдем твоих подруг спасать, - предложил Заяц. - Они, наверное, нас там уже заждались.
   Они двинулись по коридору, но миновав с десяток комнат, двери которых были раскрыты, никого внутри не увидели. Антон не хотел говорить вслух, но он не сомневался, что вампиры просто-напросто увели оставшихся девушек с собой. Куда? На этот вопрос ответа никто не знал. Тем более, Антон, который сейчас помнил только о задании, ради которого они спустились в 'лежбище' вампиров, где, едва не погибнув, к цели своей миссии так и не приблизились. То, что девушка говорила насчет своих подруг, как и история про сгоревшую деревню, не имела под собой доказательных фактов, которые требовались несомненно. Но говорить об этом вслух сейчас не самое подходящее время. Деревня, когда они уходили, была цела и невредима, а девушек, их могло и не быть, хотя, о них упоминал и Винченцо, причем цифру называл точно такую же, скорее всего увели в неизвестном направлении.
   Антон остановил Мариху, дав возможность Зайцу и девушке отойти от них подальше, и тогда только спросил:
   - Ты можешь ее прощупать? Мне кажется, никого, кроме нее, здесь никогда не было и нет.
   - У нее каша в голове после твоего задания, - ответила Мариха. - Или она умеет маскироваться. Хотя этому долго и упорно учат, а учитывая ее происхождение... Вот куда мы идем, действительно мне не ясно. Кажется, мы по этому туннелю в зал не шли. И Заяц, как партизан, молчит.
   - Он девушку свою потерял,- возразил Антон.
   - А я ни ее, ни его Анютку не помню. Я и про велосипеды наплела только для того, чтобы мы, в конце концов, из зала ушли. Не делал Заяц никогда никаких велосипедов. Он в детстве под машину попал, поэтому теперь либо на трамвае, либо дворами пешком...
   - Вот где мы сидели, я вспомнила! - вдруг воскликнула девушка, не дав Марихе договорить, и указала на люк, ведущий то ли на нижний этаж, то ли еще глубже.
   - Ты ничего про подземелье не говорила, - насторожилась еще больше Мариха.
   - А я и про комнату ничего не говорила. Но сейчас точно вспомнила.
   Заяц открыл люк и заглянул.
   - Глубоко, кажись и пахнет какой-то мерзостью, - он бросил в люк камень, но тот никуда не упал.
   - Тогда зажги свою свечу и вниз брось! - скомандовал Антон. Заяц посмотрел на него, понял, что это не совет, а приказ, и тут же выполнил. Вниз вела лестница, но где-то на дне этой огромной пещеры плотно, одна к другой, стояли твари из тех, что они рубили на верхнем этаже. Камешек, судя по всему, застрял у какой-то твари в лохмотьях одежды.
   - Идите вперед! - приказал Антон. - И не надо задавать мне идиотских вопросов, просто идите вперед, я сказал!
   Когда две девушки и Заяц отошли метров на пятьдесят, Антон вновь открыл люк и бросил свечку. Части вампиров уже не было, но они оказались сообразительными - стали кидать на свечку своих совсем хилых и немощных соплеменников. Часть сгорала, настолько сухими они были, но большинство, которое кидало, оставалось целым и невредимым.
   Антон вспомнил заклинание про гелий и решил наполнить пещеру, в которой затихорились вампиры, канистрами с керосином.
   BHU!BU!GRIL'LO,CRYL'LO!!!BENZINO-KEROSINO!!!ER'RAPHY-Y-Y!!!BU'U!!!
   Кажется, сработало. Какие-то то баллоны, то ли огромные шары висели и лежали внутри всей пещеры. Затем он сходил к Марихе, взял арбалет и стрелу с зарядом, вернулся. Открыл крышку люка и, ощущая, как оттуда несет запахом горючей смеси, отошел метров на десять и зарядил арбалет. Бросив в открытый люк разгорающуюся свечу, он выстрелил в потолок, надеясь завалить коридор. Расчет его был прост: потолок рухнет, а весь огонь и взрывная волна пойдут по коридору в сторону зала. Но потолок рухнул лишь частично, и их всех спасло лишь то, что Мариха уже стояла позади с двумя заряженными арбалетами. Ей-то и удалось остановить взрывную волну, поскольку первым выстрелом в потолок она на некоторое время завалила люк, а уже вторым, как им показалось, полностью перегородила коридор. Тем не менее, они бросились бежать и сделали это вовремя, успев свернуть в боковую галерею.
   - Ну и где мы сейчас находимся? - спросила Мариха.
   Заяц, после прощания с 'Анюткой' стал совсем никакой, даже говорить не хотел. Но он и вчера, вспомнил Антон, замолчал, когда пообещал это сделать.
  
   Антон еще раз сравнил карту Унегерна со своей и сообщил, что минут через пять они выйдут к спуску в пещеру, которая занимает два этажа, так что они попадут на нижний, то есть тот, который под залом вампиров. Девушка, которую они взяли с собой, выглядела полной дурочкой: вертела головой, хлопала себя по щекам, пересчитывала пальцы то на правой, то на левой руке.
   Вскоре облезлые влажные стены подземелья закончились, и они вступили в подземный мир, на тропинку, которая уходила куда-то вниз. Каменные стены сменились круглой шершавой норой, правда она была в рост человека. Стены, чем дальше они уходили от подземелий замка, тем сильнее светились каким-то собственным внутренним светом. Вскоре эта подсветка стала настолько яркой, что Заяц затушил противовампирную свечу, поскольку они их, после пещеры под люком, не встречали больше ни разу.
   - Девушка, - позвал Антон незнакомку, которую заставил на себя работать. - Как звать-то тебя?
   Она подумала, почесала голову и ответила:
   - Да еще и сама не решила.
   - Тогда будем обращаться к тебе 'Незвана', не возражаешь?
   - Какие тут могут быть возражения? - усмехнулась она. - Вы меня спасли, то есть - дали вторую жизнь, а в этой новой жизни у меня нет родителей. А ведь именно они имя дают. Да, ведь так? А раз уж вам понравилось 'Незвана', то и мне это имя нравиться должно, так я на него откликаться буду, - сказала она и продолжала, как дурочка, стоять с открытым ртом, позабыв его закрыть.
   Когда они подошли к пещере, за которой виднелась еще одна, значительно больших размеров предыдущей, Антон почувствовал дурноту: то ли тошноту, то ли головокружение. Что-то начало с ним происходить, но что именно, понять он не мог. Мариха подошла к нему, но, как оказалось, не для того, чтобы спросить... или спрашивать было нечего и во внешности его ничего не изменилось, хотя Антон ощущал обратное. Она подошла, чтобы выяснить, каким образом ему удалось обратить два их талисмана - ключ и осьминожку - в крест.
   - Не знаю, - покачал головой Антон. - Я ничего не делал преднамеренно. Если Винченцо увидел крест, значит на шее у меня висел именно крест.
   − Но этого не может быть.
   - Ты два дня доказывала мне обратное. Столько ереси, как сказали бы мне в профкоме, сколько я увидел здесь за двое суток, не привидятся никому даже в летаргическом страшном сне, длящимся двадцать лет. ОЙ... - Антон присел, потому что, ключ и осьминожка стали биться друг о друга и вибрировать, а вибрация их, как ему казалось, того и гляди, могла остановить биение серца. Или заставить его пульсировать, как ненормальное. Антон не знал, что произойдет с ним дальше, но вновь услышал голос князя Унегерна: 'Тебя ждет Книга Силы'. Антон не знал, что это за книга, но подозревал, что именно ее он и ищет. Что именно она составляет заключительную часть трехтомника.
   Немного успокоившись, он двинулся к Зайцу и Неждане, которые стояли у прохода в следующую пещеру. Проход был гораздо более узким, так что идти следовало друг за другом. Заяц не раздумывая, пошел первым, а Антон, мало ли что, Заяц его и подхватить под микитки сможет, двинулся следом за ним. Они вышли в огромный зал, в котором, то тут, то там стояли каменные плоские возвышения, в основном, светло-голубого цвета. Они напоминали то ли столы, то ли кровати, потому что поверхность их было удивительно ровные, а форма - прямоугольной. Были тут и односпальные, и двуспальные 'кровати'. Возле каждой стоял круглый каменный тюфячок ей в цвет.
   Антону захотелось запеть или выкрикнуть что-нибудь доброе и вечное, но он боялся, что от крика его весь этот яркий мир ровных плоскостей рухнет: пойдет трещинами, осядет, сравняется с поверхностью пещеры. Он сделал несколько шагов, остановился, позвал Мариху:
   - Ты только посмотри, какая красотища!
   Но девушка не ответила. Антон повернулся и увидел, что Мариха и Неждана все еще стоят возле туннеля, ведущего из маленькой, предыдущей пещеры, к нему, в пещеру большую.
   - Стой! - прошипел Заяц, останавливая Антона. И как раз вовремя, потому что тот собирался рвануться к Марихе. - У Нежданы пистолет!
   - Какой пистолет? - не сразу понял Антон. Да и откуда у придурошной девицы может быть пистолет?
   - У нее твой пистолет, - глухо произнес Заяц. Антон похлопал себя по кобуре, висевшей на ковбойском ремне... - Какого черта?! - выкрикнул он. - Чего ты хочешь? - Громко спросил он, чувствуя, что какая-то сила, сопротивляться которой он не в состоянии, тянет его в другую, от любимой, сторону; что сердце стучит, как ненормальное, что... Этих что было великое множество и справиться с ними становилось все сложнее. Он знал, что это талисманы тянут его к Книге Силы, а ничего важнее ее на этом свете существовать в данный момент для него не могло. Теперь он понял, что князь, да ну какой он князь для него! Он понял, какая сила заставляла Григория Ф. рисковать собственной шкурой. Он истинно - князь Унегерн, потому что, имея в наличие две книги, он сумел отказаться от того, чтобы заполучить третью. Или он намеренно оставил ее для Антона?
   А у него сейчас всего два варианта выбора: Книга Силы или жизнь Любимой Женщины?
   Именно поэтому простой тверской деревенский парень Тошка Чащин плюнул на Книгу Силы и бросился спасать Любимую Женщину. Но не успел. Оглушительный взрыв потряс стены 'спальной' пещеры и туннель, пока еще соединявший его с Марихой, попросту исчез. Он налетел на стену, но, как резиновый мячик, отлетел от нее. Камни лежали так плотно один к другому, что голыми руками невозможно было вытащить даже один, даже самый небольшой. Стена, по велению РH''HUB-CHURB' -а, не иначе, встала перед ним: прочная, как бетонное бомбоубежище.
   Антон сорвал с груди талисманы, которые давно уже слиплись и представляли нечто неопределенное и, прислонившись спиной к стене, разлучившей его и Мариху, попытался бросить их как можно дальше. Но они не полетели. Как будто ударившись о невидимую стену, они упали к ногам Антона, а затем сами по себе начали передвигаться между столами-кроватями, причем дожидались обера Чащина, когда тот отставал.
   Заяц не слишком торопливо шел следом.
   - Тебе что, не интересно? - спросил Антон.
   - Мне интересно знать, где сейчас Анюта и кто забрал Мариху.
   - Мы не в состоянии это узнать, - начал было спорить с ним Антон, но потом решил, что смысла больше в том, чтобы элементарно заткнуться. И не задавать вопросов. И никого ни о чем не просить. А двигаться следом за талисманами.
   - Я тут полежу, пока ты ходишь, - сказал Заяц и спросил: - Ты ведь еще вернешься?
   - А отсюда есть ход или лаз наверх?
   - Есть, - поддакнул Заяц и забрался на единственную желтую кроватку. - Погреюсь-ка я пока на солнышке.
   Антон стал высматривать, где ждут его талисманы. Ага, вон они, у очередного туннеля. Он бросился за ним, чувствуя, что сердце готово выскочить из груди. Талисманы лежали на каменном светящемся полу и больше не двигались. Теперь они вновь были замком и ключом. Антон, упершись рукой в стену, нашел углубление, которое приняло форму замка. Он приложил талисман к углублению, и оно слилось с ним, оставив место для ключа. Он вставил ключ и повернул трижды. Теперь Антон отчетливо видел, что это нечто, напоминающее сейф, который открылся без его прикосновения, а ключ и замок выпали на каменный пол. Он открыл сейф: в нем лежала Книга.
   Антон поднялся на ноги, прижимая к себе Книгу. Качаясь из стороны в сторону, он двинулся через 'спальный Зал', не соображая, где находится выход. Да он этого и не знал, он об этом пока еще и не думал, ведь главным для него было найти сокровище.
   Откуда-то потянуло свежим воздухом, и его тут же окрикнул Заяц:
   - Дай-ка мне посмотреть книжицу, из-за которой я три с половиной года рисковал жизнью, а Егорий и вовсе погиб.
   - И Мариху завалило, - добавил Антон, протягивая Зайцу Книгу Силы.
   Подземную пещеру начало изрядно потряхивать, как при начинающемся землетрясении.
   - Давай валить отсюда, - предложил Антон, но Заяц как будто не слышал его. Он что-то шептал потрескавшимися губами и все сильнее прижимал книгу к груди. Единственное разумное, что услышал в последние минуты от него Антон, были слова: 'На Земле мне места нет боле, за все грехи мои и за все души загубленные. Я изверг и таким могу понравиться только Апеймаку!'
   Стоило ему произнести это имя, как поднялся жуткий ветер. Антон попытался было встать, но его тут же свалило очередным неистовым порывом. Он потянулся, к Книге, которую сжимал Заяц, но его отбросило в сторону невидимой волной раскаленного воздуха. Дышать было нечем, потому что началась настоящая песчаная буря. Антон догадался содрать с головы пропитанную потом бандану, которой он завязал рот и нос, чтобы хоть как-то дышать в песчаном вихре. Он сидел на полу пещеры, прислонившись спиной к такому же каменному монолиту, как тот, на котором лежал Заяц, и пытался собраться с мыслями, пытался придумать, как ему выбраться отсюда, но у него складывалось ощущения, что мысли вытягиваются из его головы и куда-то уносятся. Еще минута и он полностью потеряет над собой контроль и станет ничем, пустым местом...
   Неожиданно Заяц выкрикнул:
   - Я готов!
   И тут же ветер поднялся такой, что способен был, в чем Антон не сомневался, запросто разорвать его на куски. Он повалился на пол, попытался схватиться за основания 'кровати', но его, как пушинку, подбросило в воздух и прижало к потолку пещеры. Оттуда он выдел, как неистовый ураган начал срывать с Зайца одежду, затем лоскуты кожи, почему-то высохшей, затем - мышцы и сухожилия, а в конце концов буквально высосал из него Мозг. Все это мгновенно исчезало в сейфе, из которого Антон вытащил Книгу. А вот от человека во плоти в считанные секунды ничего не осталось, кроме скелета, но руки его, превратившиеся в груду костей, продолжали прижимать к ребрам, под которыми больше уже не билось сердце, Книгу.
   Наверное, для жизни, прожитой Зайцем, это был наилучший выход, но Антон, даже потеряв неизвестно где любимую женщину, прощаться с жизнью еще не собирался. Да и Знания Книги Силы в обмен на бренное существование неминуемого стареющего и дряхлеющего тела он пока еще не готов был променять.
   - Я хочу жить! - закричал что было сил Антон, и ему не было стыдно за свои слова, а потом... ураган подхватил его, сорвал рубаху, и понес в противоположную от могилы Зайца сторону. Антон крепко стукнулся затылком о какой-то выступ скалы, но успел все же в последний миг заметить, что с потолка пещеры на Зайца рухнула многотонная плита, накрыв каменным куполом. Сверху начали срываться камни, но они уже не могли повредить ни скелет, ни книгу, которую он к себе прижимал, даже не зная, что в ней написано. Совершенно неожиданно из под камней, из Книги Силы начали − один за другим − вылетать листы. Они кружили вокруг Антона, 'облизывали' его грудь и спину, передавая ему свои знания...
  
  
  
  
  
   46. Десант
   28 августа 1939 года, 23:45
  
   - ... арищ полковник!!! - Раздался приятный для души Антона голос. - Мы одного живого обнаружили.
   Антона вели - он разглядел левым глазом, - вокруг которого было меньше запекшейся крови - под руки два дюжих десантника. Голова крутилась, как взбесившаяся карусель.
   Полковник, явно совершивший всего пару десятков учебных прыжков, подозрительно посмотрел на него:
   - Фамилиё?
   - Ё пан Чащик, Антон Филиппович, эсквайр, - представился Антон.
   Полковник выругался и сжал кулак, собираясь ударить и, скорее всего, не один раз. К тому же, метил он прежде всего в поврежденный глаз обера Чащина. Кулаки у него были, что твои арбузы. Антон вовремя заметил его кровожадное движение и спросил:
   - Предпочитаешь сто раз отжаться перед своими ребятами или сразу под трибунал пойдешь?
   - Что?! - полковника всего аж перекосило.
   - Пароль: 'Отелло', - сказал Антон, вспоминая Зайца. - Ответ?
   - 'Фауст', - произнес полковник, раздумывая.
   - Я майор ЧКВД, милый полковник, - усмехнулся Антон. - Так что давай-ка будем дружить. Плесни мне соточку спиртяжки и доложи обстановку...
  
  
  47. Ксанф, выпей водки!
  
  2 сентября 1939 года, 11:45
  
  Антон выскочил из поезда и пошел по перрону, прикидывая, как быстрее добраться до Фраучи.
  Но добираться до Фраучи не было необходимости. Он прохаживался в голове состава, возле пыхтящего все еще паровоза. Когда он увидел Антона, то сразу положил руку на кобуру. "Добрая примета", - подметил Антон, стараясь сдержать моргание разбитого глаза.
  - Перед Специальной Комиссией будешь отчитываться послезавтра, а сейчас поедешь со мной, - сказал друже Фраучи.
  Выглядел он тоже неважнецки, подметил Антон, но подобное состояние своего Шефа понять не смог. Как не смог сразу понять, куда они едут.
  
  - Ты что такой дерганый? - поинтересовался Артур Христианович, когда машина выехала на Заневский проспект.
  - Не знаю, - вздохнул Антон, − пару раз не пристрелили, а в последний момент едва не − съели. А в остальном все нормально.
  Через пару минут он догадался, что Фраучи везет его на квартиру матери. Бывал он там всего несколько раз, причем в тех случаях, когда им необходимо было переговорить с глазу на глаз. И выпить лишку. Такое тоже случалось
  - Мать нас ждет, - сказал Фраучи, но ничего объяснять не стал.
  Антон не знал, что и думать. Киру Бо... как бишь ее, вдруг засомневался в отчестве Антон, он видел пару раз, но, кроме "здравствуйте - до свидания", между ними никаких разговоров не было. Правда, после чудес замка РH''HUB-CHURB' -а Антона удивить было просто нечем. Возможно, состояние это через какое-то время пройдет, но кому расскажешь так, чтобы человек поверил в историю о двух удивительных, неправдоподобных днях, которые он провел, проболтал, провоевал в польском поселке Krivetko.
   Фраучи потер ладонью лоб и попросил водителя остановиться за квартал от дома. Они вышли, неторопливо двинулись к парадной, и тут Фраучи сказал Антону то, что тот никогда не ожидал от него услышать.
  - Ты жил в доме у Марины? - спросил он.
  - Все зовут ее Мариха, - ответил Антон и тут вспомнил, как она показывала ему: Фраучи подвозит ее на вокзал. Почему бы и нет? Последние ценные указания перед двухгодичной командировкой. "И все же, - что-то во всей этой истории сейчас не складывалось. Не стал бы Фраучи вот так вот везти его к себе домой, точнее, к своей матери из-за агента Марихи, каким бы ценным она ни была экземпляром".
  - Понимаешь, Антон, - задумчиво произнес Фраучи. - Она ее внучка, точнее говоря - моя приемная дочь.
  Антон остановился. Не то, чтобы он был не в состоянии в это поверить... Но... слишком уж многое в ее жизни завязывалось на его собственную судьбу. Как рассказать о том, что между ними произошло, как объяснить, что ее смогли похитить у него из-под носа, да и вообще - что с ней в итоге произошло? Если ответов не знает он сам, как рассказать отцу... пусть даже про приемную дочь?
  Фраучи почувствовал, что Антон серьезно размышляет над тем, что говорить, а о чем умолчать.
  - Здесь и сейчас ты должен мне рассказать все, а потом будем думать, что следует сказать бабушке. Понимаешь, она своих родных внуков так не любила, как ее! Ну, что ты молчишь? Ее... - он явно боялся произнести это слово.
  - Нет, - Антон покачал головой и отпрянул от Фраучи. - Нет, нет и нет!
  - Что ты знаешь? - лицо Артура Христиановича, после трех "нет" Антона стало мертвенно бледным. - Говори же, что там произошло?
  - В туннели произошел обвал. Они остались в предыдущей пещере с Незваной, а мы с Зайцем уже находились в большой пещере, где я нашел тайник с Книгой Силы.
  - Ты привез ее? - спросил Фраучи. На какой-то миг дела профессиональные взяли верх над делами личными.
  - Нет. Книгу каким-то вихрем раздуло во все стороны. И хотя пещера начала рушиться, Книга Силы теперь вся во мне, Из-под завала на поверхность меня вытащили десантники. Но Книга действительно полностью во мне. Я еще мало что в ней понял, но, как писал Унегерн, знание приходит со временем. Я на это очень надеюсь. Фраучи совершенно неожиданно достал пачку папирос и зажигалку. Зажигалка работать не хотела. Тогда Антон чиркну пальцем о шинель и дал прикурить Фраучи папиросу:
  − Раньше я этого не умел. Думаю, это проявление Силы.
  - А Марину ты бросил там?! − спросил Фраучи, дважды глубоко затянувшись.
  - Там столько ходов, что они легко могли уйти по ним в Венгрию, Моравию, Румыния или еще дальше.
  - Да ты знаешь! - Фраучи схватил Антона за гимнастерку.
  - Я знаю, что фамилия той Марины из Krivetko - Вербе. Видимо, она откуда-то из Прибалтики.
  - Верба она, понимаешь, дурень ты поганый, Верба! Когда ее Унегерн привез в восемнадцатом году, ей было три года, и она все деревья называла вербами. Он оставил ее нам, вот мы и назвали ее: Мария Фраучи-Вербе.
  - Значит, она родилась в пятнадцатом?
  - Хорошо хоть ты считать умеешь.
  - Выходит, она-то и есть дочь графини Радецкой и словацкого авиатора Мариковича?
  - Что за чушь ты порешь!!!
  - Еще раз внимательно перечитайте дневник князя, друже Фраучи, там на данный момент, все подробно описано. Если не верите, прочтите и ее примечания к дневнику, почерк-то вы наверняка узнаете?
  - Как она... Да как она...
  - Унегерн в четырнадцатом году был свидетелем убийства Франца-Фердинанда. Его приняли за соучастника, и он галопом рванул из Сараево, и бежал, сколько мог, используя свои магические способности и Силу Книг, а потом украл самолет вместе с летчиком и графиней Радецкой, которую взял в заложницы. Возле замка, неподалеку от Krivetko, самолет рухнул. Они, все трое, остались живы, благодаря магическим способностям князя. После того, как они обжились в сторожке лесника, Мариковский отправился за подмогой, но так и не вернулся, а Радецкая понесла от него и родила дочь. Во время родов она умерла, и Унегерн взял девочку на какое-то время себе.
  - Теперь я понимаю, почему она так рвалась в Польшу, к этому замку. Надеялась найти мать или хотя бы ее могилу.
  - Она там делом занималась, причем очень сложным, должен вам сказать.
  - Это ты мне будешь говорить?! МНЕ?! Как будто...
  - Не как будто. Я люблю ее.
  - Но даже не знаешь, где она сейчас!
  - Догадываюсь.
  - Мы можем сказать это ее бабушке?
  - Вполне. Она, как некогда Крупский, гуляет по Альпийским лугам.
  - Откуда ты знаешь? - зашипел на него Фраучи.
  - Я лишь повторяю ее слова, признался Антон. - Я ни слова своего не придумал.
  - Боже мой! Я всегда именно этого и боялся! Дочь графини!!!
  
  Они поднялись на третий этаж. Дверь им открыла бабушка Марихи.
  - Какие новости? - с порога спросила пожилая женщина.
  - Отличные, - улыбнулся Фраучи. - Я тебе чуть позже расскажу.
  - Будете обедать?
  - Я же сказал, чуть позже, у нас очень срочные дела, - и поцеловал мать.
  - А что с Марихой? - спросила бабушка.
  - А вот это я вам попытаюсь рассказать, хотя и говорю еще недостаточно внятно. Дела у нее идут просто отлично, - как мог улыбнулся разбитой физиономией Антон.
  - Друже Чащин, пройдите за мной.
  Антон вошел в кабинет следом за Фраучи.
  - Прежде всего мы как следует выпьем водки, - сказал Артур Христианович.
  
  −А как же дегустация коньяка?
  − А ты считаешь, что пьешь последний раз в жизни?
  Обер Чащик рассмеялся.
  − Ну и что тут смешного?
  - Я три или четыре дня не был Дома, но такое ощущение − будто полжизни, − и тут же процитировал:
   "Нам далеко до неба! А губы близки во мгле.
   Бог, не суди! Ты не был женщиной на земле..."
  - Что ты м-мелешь? - у Фраучи задрожали не только губы, но и руки.
  - Нет, с ней совершенно точно все в порядке, - Антон покачал головой и хитро улыбнулся. - Я знаю, кто мне нашептал эти строки, поэтому, больше чем уверен, все только начинается... - сказал он с несгибаемой уверенностью в голосе и осушил стакан.
  - Ну, раз так, - состояние Антона неожиданно передалось и Фраучи, - тогда я тоже выпью. Ты точно уверен, что знаешь? − спросил Командор и заглотал целый стакан, хотя все и всегда утверждали, что он пьет маленькими стопочками грамм по двадцать.
  - Я точно знаю, что уверен, - перефразировал его Антон и налил по второй, даже не спрашивая разрешения хозяина.
  − Она покинула нас с рыжей Незваной...
  − Рыжей?
  − Как огонь.
  − Значит, ее украла Елка. Ты же знаешь, что у меня трое приемных детей.
   −Только вот на чьей стороне она сейчас − даже не стану предполагать. Ведь Незваной гость хуже...
  − С Марихой все будет нормально, − ухмыльнулся Фраучи. − Елка ее грудью защитит. Да и у вас, я имею в виду, что у вас с Марихой все нормально сложится, но они недели две-три будут заняты очень важным делом. Теперь я понял, что они там надумали. Так что тебе, перед поездкой, придется выучить под гипнозом немецкий, да еще с хорошим австрийским акцентом. Ему это понравится. А потом еще и швейцарский. Так, чтобы не заплутать в городе. Заодно выучишь и сорта сыра.
  − Я картошку люблю, − насупился обер Чащик.
  − Придется и сыр полюбить, чтобы есть его с искренним удовольствием. − хитро улыбнулся Командор Фраучи. − Ну, давай еще по одной, а потом − обедать. Иначе маман обидеться. А после обеда начнем учиться пить коньяк. Маленькими таким дозами. И при этом мерзко улыбаться. Немнанайцы все так делают. И очень радуются, когда и гости их поддерживают. Так что крепись, Тошка. А захочешь − так выпьем водки. Договорились?
  
  
  Эпилог.
  "Конвоир неожиданно вскинулся на Дзержинского:
  - Ты чего рот раззявил, козлобородый! - и для острастки врезал ему по ребрам прикладом винтовки. "Аптекарь" вырубился и не приходя в сознание заснул диким сном.
  Снились ему одни только свиньи: свиньи в трико, свиньи в шароварах, свиньи в бюстгальтерах, свиньи в бикини, свиньи в пальто, свиньи во фраках и при огромных желтых галстуках с изображением какой-то дурацкой мыши, свиньи в кирзовых сапогах, свиньи в тапочках, свиньи в трусах, и еще много-много разных других свиней. "Я всех вас zjem!"− пригрозил им Феликс, но тут же осекся: над ним нависла огромная свинья в кимоно. "Тогда я ubiore sie во все brunatne, стану полным gownem и всех вас на katorge сошлю!" - дрожащим, но радостным голосом сообщил Феликс". И тут огромная свинья повалилась на него. Он почувствовал, что куда-то падает, а в итоге шмякается на что-то твердое. Он открыл глаза. Оказалось, что он лежит на дороге, а телега стоит метрах в тридцати от него. К нему тут же подбежал возница. "Что, сука, в бега решил пуститься? Я вот тебе побегу!" И врезал Феликсу прикладом по лбу.
  
  
  
  
   Nota.Beni.!!!:
  
   Князь Григорий Филиппович Унегерн-Залесский знал, что произошло с Тошкой. Он возрадовался и прошептал: "Теперь, если мы возьмемся с ним за руки - весь мир будет наш!"*
  Но у PH''HUB'CHURB-а на этот счет было иное мнение. Как это ни парадоксально, но оно полностью совпадало с мнением Зайца, что князь просто тешит себя мыслью, что он эксклюзивный хозяин Книг. Он заблуждался, а может и сейчас все еще заблуждается: Книги - его хозяева. А знания, которые он из них черпает - это знания друже PH''HUB'CHURB-а.
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"