Август 2010 года.

- Садись, Александра, - Олег Романович кивнул на стул, стоявший подле его письменного стола, на котором в беспорядке были разложены бумаги, - у меня не так много времени, как ты понимаешь. Дела ждать не будут, и если ты позволишь, я хотел бы вернуться к ним как можно скорее.

- Да-да, конечно, - я присела на краешек стула и, расстегнув сумку, достала из нее альбом, обернутый праздничной бумагой, - вот, я хотела попросить вас передать это Максиму. Я бы и сама поздравила его, но он уехал, не оставив обратного адреса, вот я и решила, что может быть вы...

Олег Романович окинул меня внимательным, цепким взглядом, однако спрашивать ничего не стал и, взяв у меня альбом, убрал его в ящик стола.

- Это все? - в его голосе явно звучало нетерпение.

Казалось, еще немного, и он укажет мне на дверь, и потому я, поборов робость, которая всегда охватывала меня в его присутствии, выпалила с ходу вопрос, мучивший меня все эти месяцы.

- Он вернется в Россию? Ему осталось учиться всего год, и я подумала, что...

- Он сам решит, Александра, - Олег Романович скрестил на груди руки и, кивнув на ящик стола, где лежал мой подарок, недобро усмехнулся, - напомнить, значит, о себе решила? Девчонка ты еще совсем, да к тому же слепая, как тот котенок, который за ярким фантиком увязался и верит, что вот оно, его счастье. Думаешь, ему нужны твои подарки? До он тебя попользует в свое удовольствие и бросит, а мне потом ответ перед твоей матерью держать.

- Зачем вы так, Олег Романович? - у меня лицо пошло красными пятнами.

Кровь прилила к голове, застучав в ушах гулким, тревожным набатом. Я и не знала, чего испугалась больше, того, что он так легко прочитал меня, или же его слов, ядовито-горьких, несправедливых по отношению к сыну. А Олег Романович между тем продолжал, словно вознамерился окончательно расставить все точки над i, и больше к этому вопросу никогда уже более не возвращаться.

- Тебе бы в куклы еще играть, Александра. И не соваться во взрослую жизнь, пока тебя не попросят. Я тебе больше того скажу, о Максиме мы с тобой больше даже заговаривать не будем, и тебе советую выбросить его из головы, потому что в Россию он, вероятнее всего, не вернется. Я надеюсь, ты меня услышала?

Я кивнула. Слезы, собравшиеся в уголках глаз, потекли по щекам. Еще немного, и я разревелась бы в голос, но тут дверь кабинета с грохотом отворилась, и я не успела даже ничего понять, как в кабинет влетела секретарша, а следом за ней, сбросив на ходу пальто, вошел мужчина, в котором я с трудом узнала Максима. Волосы у него были всклокочены, рубашка измята, но более всего меня поразил его взгляд, горевший такой неприкрытой ненавистью, что мне стало не по себе. Я отодвинулась от стола, давая Максиму подойти. Однако казалось, он даже не заметил меня.

- Олег Романович, я сказала Максиму, что вы заняты, но он..., - лепетала секретарша, - он даже не стал меня слушать...

В одно мгновение, перегнувшись через стол, Максим схватил отца за грудки. Его лицо, перекошенное от злости, казалось чудовищной маской, которая шевелила губами, произнося слова, смысл которых едва доходил до меня.

- Ты знал... две недели назад... и даже не соизволил позвонить. Сукин сын, какого черта ты ничего не сказал мне?

- И что бы ты сделал? - Олег Романович сбросил его руки и, оттолкнув от себя Максима, заорал на весь кабинет, - все вон!

Я вскочила со стула и, бросившись к двери, едва не столкнулась с секретаршей, которая бежала впереди меня.

Дверь за нами захлопнулась, однако я не нашла в себе сил двинуться дальше стоявшего возле стены диванчика. Я рухнула на него и, закрыв лицо руками, с трудом перевела дыхание. Казалось, воздух разом вышел из легких. Голова кружилась, и я едва могла унять дурноту, поднявшуюся к горлу тяжелым, давящим комком.

- Вот, выпейте.

Я отняла от лица руки и в недоумении посмотрела на стакан, который протягивала мне секретарша.

- Это вода. Я сейчас окно открою, - вручив мне стакан, она направилась было к окну, но в этот момент из кабинета раздался леденящий душу рев. Я вздрогнула и, не помня себя, рванулась к двери. Выпавший из рук стакан разлетелся на осколки. Я дернула ручку. Потом еще раз и еще, но дверь была заперта.

- Да что же это делается-то? - секретарша, оттеснив меня, приникла к ней ухом, - может, охрану позвать?

- Ты в своем уме, Максим? - рявкнул из-за двери голос Олега Романовича. - Я тебе в последний раз говорю...

В ответ ему прозвучал звук битого стекла.

- Олег Романович, - затарбанила секретарша в дверь, - Олег Романович...

В кабинете явно завязалась потасовка. Глухие звуки ударов перемежались рваными, хриплыми возгласами. Я сама бросилась к лестнице и, сбежав на первый этаж, подлетела к стоявшему на вахте охраннику. Увидев меня, он явно опешил.

- Там... там, - захлебывалась я словами, - помогите... пожалуйста...

Однако когда мы поднялись, дверь кабинета уже была распахнута настежь Секретарша, капая в стакан валерьянку, запах которой заполнил приемную, только махнула рукой.

- Уже не надо. Я сейчас там приберусь.

Охранник пожал плечами и, поправив рубашку, за которую я всю дорогу цеплялась, направился к выходу.

- И вы тоже идите, - она встала передо мной, загораживая представшую передо мной картину чудовищного погрома.

Я лишь мельком успела увидеть перевернутые стулья и лежавшую в луже воды фотографию, которая до того висела на стене. Дверь передо мной захлопнулась, и меня весьма крепко обхватив под локоть, подвели к лестнице.

- Олег Романович уехал, так что делать вам здесь больше нечего, - настойчиво произнесла секретарша.

- А Максим? - я подняла на нее глаза, питая непонятную мне самой надежду. Мне важно было услышать, что с ним, и никакая сила не сдвинула бы сейчас меня с места. - Где он?

- Да что вы, в самом деле? Идите же, я вам говорю. Это семейные дела, и вас они точно не касаются.

- Я не уйду, пока вы не скажите.

- Мне охрану что ли позвать?- тон секретарши не сулил ничего хорошего, однако же я предприняла еще одну попытку.

- Пожалуйста, - прошептала я, цепляясь за ее рукав, - мне просто нужно знать.

- Да что с ним станется? Вы бы лучше так за Олега Романовича переживали, у него, между прочим, бровь рассечена, да и вообще вид был такой, что краше в гроб кладут.

- Я не видела, как они уходили, - я растерянно огляделась, - мы ведь должны были столкнуться на лестнице.

- Тут есть еще и служебная. Теперь вы уйдете?

- Да-да, конечно, - я едва держалась на ногах. Колени подкашивались, в голове гудело, будто я разом выпила стакан вина.

Держась за перила и поминутно останавливаясь, я с трудом спустилась на первый этаж. До выхода оставалось всего лишь пройти через холл, но я не смогла больше ступить и шага. Прислонившись к стене, я закрыла глаза. Максим вернулся. Но не было ни радости, ни восторга, только страх. Въедливый, липкий, он растекался внутри, заставляя меня цепенеть от одной лишь мысли, что человек, переступивший сегодня порог этого кабинета, мог сотворить подобное. Он не был Максимом. Кем угодно, но только не им. Но против воли память возвращала мне его лицо. Перекошенное от ярости, с горевшими как уголья глазами. В нем было столько ненависти, что впору было бежать без оглядки. Но я не побежала бы, и вдруг я с отчетливой ясностью поняла, что окажись там, я ринулась бы спасать Максима, молила бы их остановиться, прекратить, но не оставила бы его. И мне было впору бояться не Максима, а себя саму. Того, что таилось внутри меня, что заставляло оправдывать его, что бы он ни сделал.

Глава 2.

Домой я вернулась только поздно вечером. Не испытывая ни малейшего желания говорить с матерью о том, что произошло сегодня, я тем не менее слишком хорошо понимала, что избежать расспросов не удастся. Я не отвечала на ее звонки, что само по себе, могло стать поводом для серьезного разговора, а если к этому прибавить и то, что вернуться я должна была уже несколько часов как, то мне впору было уже начинать придумывать жалостливую историю, дабы избежать наказания. Никто бы меня, конечно, и пальцем не тронул, но вот существенно ограничить мою свободу передвижения, мама вполне могла бы. Я с тоской посмотрела на окна, в которых горел свет, однако вместо того, чтобы подняться в квартиру, я уселась на лавочку перед подъездом, собираясь с мыслями. Начал накрапывать дождь, оставляя на асфальте темнеющие в свете фонаря разводы. Деревья, выступавшие из темноты исполинами, казались неприступными, молчаливыми стражами, хранившими свои неведомые мне тайны. Плотнее запахнув куртку, я вдохнула сырой, отяжелевший от запаха перепрелой листвы воздух. Наступившая в этом году осень ознаменовалась для меня столькими событиями, что я едва поспевала за их стремительным течением. Первый курс института, первые студенческие посиделки, первые лекции. Однако мне все чаще начинало казаться, что это словно происходит и не со мной. Я без труда сдала экзамены и, подав документы в несколько Вузов, безо всякого трепета ждала результатов. Я была уверена, что набранных мной баллов хватит для поступления на тот факультет, куда я стремилась всей душой. С самого детства я придумывала истории. Сюжеты рождались сами собой, захватывая меня настолько, что я забывала обо всем. Я жила в воображаемом мире, создавая его таким, как я хотела его видеть. Ярким, красочным, богатом на события, которые вели моих героев к свершениям и открытиям, заставляли их переживать немыслимые по своей силе чувства. Мама называла меня фантазеркой, однако никогда не умаляла моего таланта и с большим интересом выслушивала все, что бы я ни рассказывала ей. И вот теперь мне предстояло сочинить еще одну историю. Но, главное, обыграть ее так, чтобы у мамы и в мыслях не было, что я обманываю ее. Быть может, я встретила давнюю подругу, у которой что-то стряслось, и мне непременно нужно было ехать с ней. Или я задержалась в институте, или библиотеке, или где-то еще, где непременно требовалась моя помощь. Да что я, в самом деле? Неужели мама не увидит, что я лгу? Да мне стоит только заикнуться о чем-то подобном, как она тут же поймет, что я хочу увести ее от истины, от того, что произошло на самом деле. Или рассказать ей? Но как объяснить тогда, что я сама пошла к Олегу Романовичу, что просила его передать подарок. А то, что случилось потом? Как описать ей тот ужас, что охватил меня, когда я стояла под дверью, в то время, как там... Я судорожно втянула воздух. И что я скажу ей? Что насмерть перепугалась за Максима, который сам набросился на отца? Но что толкнуло его на это? Что могло стать причиной, превратившей его в одержимого яростью человека, который никого и ничего не видел перед собой? Он ведь едва ли отдавал себе отчет в том, что делал. И что с ним теперь? А с Олегом Романовичем? Быть может, он уже сам позвонил матери и все рассказал ей? Меня словно окатило ледяной водой. Как же я раньше не подумала об этом? Ведь она может знать, что же в действительности произошло между ними, и нужно только расспросить ее, и тогда... Я вмиг подскочила с лавочки и, бросившись к подъезду, на ходу достала ключи.

Однако мама вовсе и не собиралась ни о чем со мной говорить. Я застала ее уже в дверях, одетую в пальто. Она строго посмотрела на меня и, покачав головой, сказала, чтобы я не ждала ее и ложилась спать.

- Но это вовсе не отменяет того, что нам еще предстоит обсудить, почему ты возвращаешься домой в такое время, - произнесла она не терпящим возражения тоном, - что с твоим телефоном?

- Я не знаю, может быть, разрядился, - я опустила глаза, как бывало со мной всякий раз, когда я пыталась что-то утаить от нее.

- Ну, конечно, - мама потрепала меня по щеке, - ох, Сашка, я ведь столько всего успела передумать за это время. А если бы с тобой что-то случилось?

- Но со мной все в порядке. А ты... куда ты так поздно? Да еще и на всю ночь? - не удержалась я от вопроса.

- К Орловым. У Олега Романовича давление подскочило, и он попросил, чтобы я приехала. Поставлю ему уколы, ты же знаешь, он на дух не переносит врачей, - она отвела глаза и, смахнув с пальто несуществующие соринки, вдруг заторопилась уходить, - ну, я пошла. За мной машина приехала, уже почти час стоит, а я тут все тебя жду. Не делай так больше, Александра, - она взяла меня за подбородок и, вынуждая посмотреть на нее, - я доверяю тебе, но если это повторится, мне придется всерьез пересмотреть мое к тебе отношение.

Я кивнула. К щекам жаркой волной прилила кровь. Мне стало вдруг до того стыдно, что я даже не нашлась, что ответить.

- Ну, тогда я поехала. Котлеты в холодильнике. И не забудь поставить будильник, а то проспишь, - она махнула мне рукой на прощание и вышла за дверь.

Уснула я только под утро. Бесцельно слоняясь по дому, я не знала, чем занять себя, чтобы унять охватившую меня тревогу. Она билась внутри меня, как бьется о стекло муха, не находя себе выхода. Противное, монотонное жужжание мыслей, которые вертелись по кругу, перемежалось вопросами, но сколько я ни пыталась найти ответ, он все ускользал от меня, словно я хватала руками воздух. Вконец измучившись, я прилегла на диван и провалилась в тяжелый, предутренний сон, напоминающий вязкую, болотную трясину.

Меня разбудила мама. Щурясь от яркого света, я прикрыла рукой глаза. Голова была тяжелой, словно я и не спала вовсе. Но это вовсе не стало мне оправданием. Не став дожидаться, пока я встану, мама стащила меня с кровати и, втолкнув в ванную, закрыла за мной дверь.

- У тебя десять минут, - прокричала она уже их кухни, включив чайник. - Я тебе кофе пока сделаю.

В себя я пришла не сразу и, только встав под холодный душ, почувствовала, что ко мне возвращаются силы. В голове прояснилось, и тут же меня пронзила мысль, что мама вернулась от Орловых. Дрожа от нетерпения, я выскочила из ванной и, схватив полотенце, наспех вытерлась. Оставалось только надеть халат. С трудом попав в рукава, я запахнулась и, затянув пояс, дернула щеколду.

- Завтракай и дуй в институт, - мама протянула мне чашку с кофе, - может, хоть ко второй паре успеешь.

- Успею, - я пригубила кофе и, поставив чашку на стол, выпалила на одном дыхании, - как Олег Романович?

- Лучше, - мама опустилась на стул и, подперев рукой подбородок, как-то странно на меня посмотрела, - ты вчера ходила к нему, - она не спрашивала, но в то же время и не утверждала этого, словно дожидаясь, что я скажу в ответ.

- Да,- голос у меня дрогнул, - к нему пришел Максим и...

- Я знаю. Как знаю и то, что ты просила передать Максиму подарок. К чему тебе это, Александра? Мне казалось, Максим не вызывает в тебе никакого интереса. Вы ведь такие разные, да ты и сама говорила, что тебе нравится мальчик из параллельного класса. Вы, кажется, даже гуляли вместе.

- Да, нравится, но это все не то..., - я опустила глаза, - мы просто встречались несколько раз, а теперь, когда я поступила в институт... у меня не будет на это времени.

- Ну, что ж, может быть, это и к лучшему, что ты так серьезно относишься к учебе. Но ведь тебе всего семнадцать, Саш. А в этом возрасте обычно и совершаются глупости. Юность грешит ошибками, и даже меня эта участь не миновала в свое время. Но я, как и любой родитель, надеюсь, что ты избежишь этого.

- А в чем моя ошибка мама? - я вскинула на нее глаза. - В том, что я решила подарить Максиму подарок? Или что я пришла с ним к Олегу Романовичу?

- В том, что ты надеешься на то, чего никогда не будет, - мама протянула ко мне руки и, взяв мою ладонь, крепко сжала ее, словно надеясь поддержать меня. - Девушка, которую он любил, - она помедлила, словно не решаясь сказать, - она... умерла. И я думаю, что самым лучшим будет оставить его сейчас в покое. Ему нужно побыть с этим одному.

Меня словно оглушили. Я смотрела на маму, на ее руки, на чашку с кофе, стоявшую на столе. Внутри все онемело. Из меня словно разом вынули душу. Не было ни боли, ни горечи, ни отчаяния, только нарастающая, давящая изнутри пустота. Я попыталась встать, но мама, обхватив меня за плечи, усадила обратно.

- Он скоро уедет, Саш. Ему нужно забыть обо всем, и тебе тоже. Я не хочу, чтобы ты страдала.

- А я не хочу, чтобы вы лезли в мою жизнь! - закричала я. - Никто и никогда, слышишь! Никогда... - и, оттолкнув ее руки, я бросилась прочь из кухни.

Глава 3.

Прошло несколько недель, и на смену дождливой, промозглой осени устремилась зима, припорошив взявшуюся первым ледком землю грязновато-белым, вязким, как каша, снегом. Пройти по улицам без того, чтобы не промочить себе ноги, было попросту невозможно, и потому заранее смирившись, что мои сапоги все равно придут в негодность, я безо всякого сожаления топала по лужам, даже не пытаясь их обойти. Последние две пары сегодня отменили, по причине внезапной болезни преподавателя, которого я лишь по чистой случайности, увидела отъезжающим от института с белокурой блондинкой, годившейся ему едва ли не в дочери. Так что болезнь, которая его подкосила, носила уж точно не простудный характер, хотя для студентов, встретивших новость об отмене древнерусской литературы одобрительными возгласами, это вовсе не имело значения. Было решено незамедлительно отправиться в расположенный неподалеку ресторанчик, чтобы вдоволь наговорившись, отвести душу перед маячившей на горизонте сессией, сдать которую представлялось почти неразрешимой задачей. Однако идти с ними мне вовсе не хотелось, и потому отговорившись тем, что меня ждет приболевшая подруга, которую я собиралась навестить, я пошла в противоположном от них направлении. Дойдя до остановки, я села на первый подъехавший автобус, и, пристроив на сидении сумку, которая оттягивала мне руки по причине чрезмерного количества книг, приникла к окну. Сапоги мои окончательно расползлись, и вконец промокшие ноги озябли до того, что я готова была уже разуться прямо в автобусе, но посчитав, что пассажиры вряд ли это оценят, я придвинула ноги ближе к печке, которая по счастью, проходила ровно под моим сидением. Мне не было разницы, куда ехать. Главное, чтобы не домой, куда я теперь возвращалась только переодеться и поспать. С мамой мы обменивались теперь лишь дежурными фразами, вроде тех, что говорят друг другу люди, которые вынуждены коротать свое время под одной крышей. Поначалу она пыталась еще проявить ко мне понимание и даже сочувствие, однако раз за разом наталкиваясь на мое равнодушие, видимо, решила оставить меня в покое, представив самой во всем разобраться. Она искренне полагала, что время лучший лекарь, и потому не торопила события, выжидая, пока я сама не изъявлю желания поговорить с ней. Но я упорно молчала, и происходившее между нами все больше напоминало негласно объявленную войну, только вот никто не спешил с наступательными действиями, справедливо оставляя это право за другой стороной.

О Максиме я старалась не думать, однако получалось это из рук вон плохо. Я то и дело срывалась на слезы, в которых было больше обиды и злости, нежели сожаления о внезапно утраченных иллюзиях, которыми я жила последние несколько лет. Я оказалась настолько слепа, что и мысли не допускала, что он может быть кем-то увлечен, и это при том, что я знала о его похождениях, знала о том, что он встречается с женщинами много старше себя, но мне отчего-то казалось, что это все несерьезно. И пусть меня снедала ревность, охватывавшая меня всякий раз, как я слышала упоминания об этом, чем нередко грешил Олег Романович, она была до того безобидной, что я почти сразу забывала о ней. Я успокаивала себя тем, что любовь еще не тронула его сердце, как вдруг все рухнуло, погребя меня под завалами из обиды и жуткого, тошнотворно-горького разочарования. У меня словно пропасть под ногами разверзлась, и только где-то в глубине души, едва-едва тлея, разгоралось иное, более глубокое и сильное чувство. Сострадание. Я представляла себе его боль, его гнев, который он обрушил на отца, проникаясь ими настолько, что мое собственное сердце начинало рваться от боли. Вот только сделать я уже ничего не могла. Искать с Максимом встречи, было так же бессмысленно, как и надеяться на то, что вдруг случись она, он вообще станет меня слушать. Да и что я скажу ему? Что я сожалею, что готова разделить его горе, а кто мне сказал, что оно ему нужно? Максим никогда не отличался терпением, был вспыльчив, и вместе с тем я никогда не знала, что в действительности творится в его душе. Я не знала ни о его чувствах, ни даже мыслях. Он скорее сторонился меня, нежели был расположен проводить со мной время, хотя и был вынужден это делать. И то лишь поначалу, когда отец настоял, чтобы Максим занимался со мной языками. Мне требовалось подтянуть английский и разговорный немецкий, и мама не нашла ничего лучшего, чем рассказать об этом Олегу Романовичу, который тут же распорядился, чтобы Максим взялся за это непростое и бесполезное в общем-то дело. У меня к тому времени сменилось уже несколько репетиторов, и все только разводили руками, признавая, что я безнадежна. А тут вдруг, по сути, еще мальчишка, которому едва исполнилось пятнадцать, должен был сотворить чудо, хотя ни мама, ни я от него этого не ждали. И только его отец был уверен, что дело непременно сдвинется с мертвой точки. Мы занимались по несколько часов три раза в неделю. Признаться, для меня это было сущей каторгой, а уж для Максима, который то и дело выходил из себя, когда наталкивался на мою откровенную неспособность к языкам, называя это непроходимой тупостью, которой нет объяснения, эти несколько месяцев, наверняка, показались нескончаемыми. Я злилась на него, обзывала дураком и даже как-то запустила в него пеналом, а что еще, скажите, можно ожидать от обиженного десятилетнего ребенка, который спустя всего пару недель, возненавидел своего учителя с такой силой, что впору было прекращать обучение, пока оно не закончилось плачевно, причем для обеих сторон. Я уже и придумать не могла, какую бы подлянку ему сделать. И не нашла ничего лучше, чем пожаловаться Олегу Романовичу, который выслушав меня с большим вниманием, сказал, что непременно во всем разберется. Откуда же мне было тогда знать, что он изобьет Максима? Меня никто и пальцем никогда не трогал, а тут. Я и узнала-то обо всем случайно. Уроки наши не прекратились, и когда я, спустя несколько дней после вышеупомянутого разговора, вошла к Максиму в комнату, забыв о том, что нужно сначала стучать, а уж после открывать дверь, то увидела мельком его исполосованную ремнем спину. Он тут же натянул футболку, а я так и осталась стоять в пороге, не сводя с него ошарашенного взгляда.

- Проходи, - бросил он и, отодвинув мне стул, отошел к шкафу, чтобы достать книги.

- Это Олег Романович? Это ведь он, да? - я так и не сдвинулась с места. - Но за что, Максим?

- Не твое дело, - отрезал он, - и давай договоримся, что больше ты никому и ни что жаловаться не будешь. Все, что тебя не устраивает, ты теперь будешь говорить мне, поняла?

Я кивнула и, подойдя к столу, достала из сумки тетради.

И хотя наши занятия так и не дали особо результата, я при каждом удобном случае старалась теперь выгораживать Максима, говоря о себе, что я бездарная ученица, в надежде, что Олегу Романовичу больше и в голову не придет, сорвать на сыне свое недовольство.

- Девушка, это конечная, - зычным голосом возвестила кондуктор, возвращая меня в реальность.

Забрав сумку, я поспешила выйти из автобуса, с трудом понимая, куда я вообще приехала. Жилой массив, сплошь состоявший из хрущевок, чуть поодаль магазинчик с говорящим названием "На бегу", где, судя по вывеске, продавали чебуреки и прочую снедь, которую охотно покупали водители, справа базарчик. Я огляделась, высматривая название улиц, как вдруг меня окликнул знакомый до боли голос.

- Сашка!

Я обернулась. Прямо передо мной стояла Аленка Тополева, с которой мы дружили еще в школе, пока она не переехала в другой район. Я помню, жутко скучала за ней, а потом как-то все забылось, да и было это в классе седьмом-восьмом, так что столько воды с того времени утекло, что уже и не вспомнишь.

- Вот уж кого не ожидала увидеть, - рассмеялась Аленка, - а ты и не изменилась совсем. Ну, как у тебя дела? Поступила на свой филологический? Ты ведь так хотела, я помню.

- Поступила. А ты?

- А что я? - Аленка загадочно улыбнулась, - я замуж выхожу через неделю. Так что накрылась моя учеба, ну да, это все временно. Я тебе потом все объясню. Пойдем что ли ко мне, напою тебя чаем, а то как-то на улице зябко, - она передернула плечами.

На ней было тонкое кашемировое пальто, которое явно не отвечало погоде. Красивое, но слишком уж тонкое. Аленка выжидающе посмотрела на меня.

- Ну, так что? Идешь?

- Идем, - ответила я, поудобнее перекидывая сумку. - Только, может в магазин сначала зайти? Я бы к чаю взяла что-нибудь.

- Да, ну тебя, - отмахнулась Аленка, - у меня дома все есть, и пряники, и конфеты, и даже трюфели. Ты ведь их любила, я помню. Даже на спор, кажется, килограмм съела.

- И мне потом было так плохо, что с тех пор я их видеть не могу, - рассмеялась я. - Ладно, от чая я точно не откажусь. Тем более что ноги я, похоже, промочила окончательно.

- Вот и будем тебя чаем отпаивать. А то заболеешь еще, - и, подхватив меня под руку, Аленка повела меня в сторону ближайшей пятиэтажки.

Мы проговорили до вечера, вспоминая общих друзей и школьную жизнь, которая была богата на курьезные случаи, коих оказалось немало.

- А помнишь, я клей географичке на стул налила, а ты меня выгораживала потом. Твою маму еще в школу вызвали.

- А когда мы с уроков сбежали? - вторила я Аленке, - и ты предложила за гаражами развести костер, чтобы не замерзнуть?

- А что? Январь на дворе был, как-никак. Морозяка еще такой стоял, что я рук в варежках не чувствовала. С нами еще Леонтьева Дашка увязалась. Как она там, кстати?

- Дашка на юридический поступать собиралась. Но экзамены сдала так себе. Может, если только на платное теперь пойдет.

- Ну, ее-то родители найдут, чем за обучение платить. А Сашка Токарев как? Ну, тот, что за тобой в седьмом классе бегал? Помню, цветы тебе даже дарил.

- Сашка ушел после девятого в техникум. Ну да ладно, - махнула я рукой, - что мы все о других, ты о себе лучше расскажи.

Аленка вскинула на меня глаза.

- А что обо мне? Я же сказала, что замуж выхожу. Родители, правда, не в восторге, да и ладно, что мне с того? Я ведь беременна, Сашка. И расстраиваться мне посему нельзя.

Я ошарашенно посмотрела на Аленку.

- Но как? Когда?

- Ну, как, вообще-то все знают, - усмехнулась она, - а вот когда? У меня уже почти три месяца, так что рожать где-то в апреле. Леня, правда, поупрямился сначала. Ему, видите ли, рано еще детей иметь, да только ребенка-то уже никуда не денешь. Он вот тут, - Аленка прижала ладонь к животу, - так что подали мы заявление, и теперь вот свадьба через неделю будет. Родители, правда, к тетке в Томск укатили на пару дней, но обещали не сегодня-завтра вернуться. Платье покупать поедем. А то, что это за невеста без платья? Еще и фату нужно, и туфли. Дотянули ведь до последнего. А все из-за того, что они тратиться, видите ли, не хотят. У Лени и того, правда, хуже. Его мать вообще сказала, что ни копейки на свадьбу не даст. Ну, да и ладно. Ты-то сама как?

- Да не знаю даже, - пожала я плечами, - учусь на филологическом. Сегодня, вон, с пар отпустили, так я решила по городу погулять.

- Ну, это понятно. А в личной жизни? - Аленка даже подалась вперед, подвигаясь ближе ко мне. - Парень-то у тебя хоть есть? Да не томи же ты, Саш.

- Да нет у меня никого, - я опустила глаза, - так, встречались с одним, но это еще в школе было.

- И никто тебе прямо в душу не запал? Не бывает же так, Сашка. Ты же не заучка какая, которая только над учебниками сидит.

Я покачала головой. Говорить как-то сразу расхотелось и, отодвинувшись от Аленки, я потянулась к сумке.

- А сколько время, Ален?

- Да половина восьмого уже. Ты домой что ли засобиралась? Саш, ну прости. Я не буду тебя больше ни о чем спрашивать. Ну, хочешь, я еще чай поставлю?

- Не хочу, Ален. Спасибо. И мне действительно, пора, - я встала, намереваясь выйти из комнаты, но Аленка, схватив меня за руку, потянула обратно.

- Саш, ну, посиди еще. Я одна оставаться боюсь. А то давай, вообще, сходим куда-нибудь вместе? А то вот так выйду замуж и засяду дома, как клуша.

- Ален, ну, куда мы пойдем, скажи? - удивилась я ее просьбе, - Тебе ведь, наверное, нельзя...

- А что мне можно-то теперь, скажи? Мужа у окошка ждать? Все равно ведь больше такого шанса не представится. Родителей нет пока, да и денег они мне оставили. Не на клуб, конечно, ну, так откуда они узнают?

- Какой клуб, Аленка? - я уставилась на нее, как на прокаженную, - ты хоть сама-то себя слышишь?

- Я-то слышу, а вот ты... Сашка, ну, ты хоть представляешь, что мне предстоит? Ленька же меня никуда от себя не отпустит. А как ребенка рожу, так вообще обо всем забыть можно. Ну, что тебе стоит, Саш? - она смотрела на меня с такой мольбой, что я невольно дрогнула.

- Ну, хорошо, я только матери позвоню, чтобы предупредить.

- Звони, конечно, - Аленка подскочила с дивана, - а я пока тебе платье посмотрю. Размер-то у нас все равно один. Да и себе нужно что-нибудь найти. Ох, Сашка, - она порывисто обняла меня, - ты просто чудо. Как же здорово, что я тебя сегодня встретила.

"А может, и не стоит звонить, - пронеслось у меня в голове, - мама сегодня все равно в ночную смену работает. Скажу, что крепко спала, и телефон не слышала". Я отложила в сторону сотовый, который уже успела достать из сумки.

- Вот это зеленое нравится? - Аленка вынырнула из шкафа с платьем.

- Да любое, Ален, - махнула я рукой, - главное, чтобы подошло.

- Ну, это только примерка покажет, - рассмеялась она и, вручив мне платье, подтолкнула в сторону ванной, - иди, давай, наводи красоту. Косметичка в шкафчике над раковиной. А я пока себе что-нибудь найду.

Я бросила взгляд на зеркало, висевшее рядом с дверью. Да уж, мне точно не помешало бы привести себя в порядок, чтобы хотя бы на один вечер стать красивой. А там, будь, что будет. Потому что завтра будет уже другой день.