Аникша ! Ты зачем ко мне приставлен ? Вот садись и пиши, что скажу. Слово писаное дольше живет. И ответ за него держать дольше...
А Вы, внучкИ, приседайте ближе. Пока отцы ваши печень кладут за сделку своя, я вас учить буду. Знаю-знаю, лицеем ученые, итальянскую бухгалтерию превзошли, ан не все учителя дать могут. Вот простой вопрос : что такое хорошая сделка ? Нет, прибыльной любая сделка должна быть, иначе заместо сделки милосердие получается. Хотя... правильное милосердие тоже прибыльно, но это другая история. А сей час расскажу я вам о первой моей сделке на службе у князя.
Семнадцати годков служил я писцом при Михайле Ивановиче Щепотеве, сержанте Преображенского полку и государевом денщике. Благодетель мой был честен до ангельства и пил с рассуждением, за что был у государя в доверии и вершил дела казенные, с большими тратами сопряженные, а что в счете не силен, так на то и я у него. А еще был он строг и мудр. По строгости его у меня привычка вести дела за конторкой стоя, а мудрость его некнижная мне понятие в людях дала, в их словах и делах. "Человек думает с ухваткой, говорит с оглядкой, а делает с интересом" - так он говаривал. Ну да об этом вдругорядь.
Зачин этой сказки случился, когда князь истребовал у Михайлы Ивановича селитры пороховой, да не просто, а тыщу пудов.
- Помилуй, княже, зачем тебе самому порох делать, возьми готового, оно проще выйдет.
- Не потребен мне порох, селитра нужна, для переделки на кислоту особую.
- Селитру не продаст никто. Указ государев запрещает, она вся по пороховым мельницам расписана. И с мельниц никто не даст, никому голову под топор класть нет резона. Нужен прямой государев рескрипт, а он на баловство не даст. Да если и подпишет - все едино не дадут, ты же у них изо рта кусок отнимаешь.
- Может, из-за границы привезти ?
- Там то же самое. Хорошую селитру везут англичане из самой Индии, продают неохотно и только ближникам своим. Плохонькую и в неметчине добывают, но понемногу и каждый для себя. Если и найдешь какого гостя беспутного, то привезет нескоро, немного и очень дорого.
Сижу я рядом, а мысль-то уцепилась за слово "англичане" и язык сам повернулся :
- Дозволь слово иолвить, Михайла Иванович !
- Дозволяю, коль есть что.
- Скажи, князь, только ли из оружейной селитры можно твою кислоту гнать или есть другой камень, к тому пригодный ?
- Есть и другие, да на Руси их никогда не находили.
Подхватился я разом в сараюшку свою заповедную. Почему заповедную ? Потом расскажу как-нибудь к слову. Так вот, метнулся я в сараюшку и сую князю в руки горшок, смолой залитый. "Только" - говорю : "в доме не открывайте, камень в нем душной изрядно, с ног валит без привычки". А князюшка улыбается ; "Ничего, мы там тоже не розы выращиваем". И что такое розы ?
Часу не прошло, прибегает, закоптелый и довольный.
- Беру. Сколько там есть ?
- Пожалуй, тыщ десять пудов будет. А то и вдвое.
- А дорого ли возьмут ?
- То мне неведомо, торговаться надо.
- Ладно, все равно все заберу, - прищурился хитро - а что там еще хорошего есть ?
Вот, думаю, уж как голову ломал, чтоб на этот вопрос напроситься, а он сам задает. Берите в думку, внучки : в любом деле дотошный план всему голова. Если план хорош, в нем и случай в строку идет. Как это, не мог успеть, у меня целый час был и голова непраздная. Был план, и короткий, и дальний, у меня завсегда так. Сей час ? Тоже есть, короткий - вас, балбесов, в дело ввести, а длинный ... он не при моей, да и не при вашей жизни сработает.
Насупился я эдак посолиднее, чтобы улыбка не вылезла, и ответствую : "Железо свейское в прутах, дюже доброе, много и дешево есть. Много - это тыщу пудов и поболее, а меньше никак. Дешево... новгородцы такую копеек по 80 отдают, до рубля. Да и не везут они помногу, пудов триста едва ли будет. А начнешь скупать - сразу цену поднимут. Стало быть, на 50 копеек за пуд сойтись - уже счастье. Мыслю, так и будет."
Закручинился князь.
- Железо нужно, да денег нет, все за камень отдам и еще должен останусь.
- А к весне деньги будут, чай ?
- Будут.
- Так оно еще интереснее получается. По рукам сей час ударим, а железо и деньги - весной, после ледохода. Если правильно сторговаться, оно и еще дешевле выйти может.
- Если так, - повеселел князь - поручаю тебе закупить две ... нет, три тысячи пудов железа с оплатой по весне. Пиши письмо Бажениным, у них деньги мои лежат, я подпишу и в путь.
Ушел князь, а я остался письмо сочинять. Это только мстится простым, ан трамотка доверенная должна подписавшему одной правдой повернуться, читающему - другой, а постороннему, ежели такой увидеть сподобится - третьей, да чтобы свободы поверенному поболее, а вопросов ненужных и препон дурных - поменее. Нет, не обман это, а споспешествование успеху сделки. Доверие-то по сделке меряется, не по бумажке пустой. Коль сделка успешна, то и поверенный хорош, сколь бы недоговорок по пути не устроил. Вы же, когда хозяевами станете, повинны будете в любой бумажке не одну свою правду видеть, а до корня зрить и лукавящего понять - к делу вашему он старается кружево словесное плести или к своей корысти.
Так и вышло, что уже назавтра я ужинал в Архангельске с Прошкой Собениным, мелким, казалось бы, приказчиком мекого купца. Да вот ум и пронырливость Прошке достались не менее как канцлерские, и через то знал он всегда не только у кого что в амбаре лежит и сколько, а и почем хозяин готов добро это отдать да на чем эту цену далее сбить можно. Бесценный был бы человек для разворотистого купца, да не довелось ему такого счастья. Утоп спьяну молодым.
К слову, посыл этой истории дал как раз Прошкин рассказ о госте незваном да неудаче купеческой. Приключилось так, что года за два до того залетела в Архангельск редкая птица, галеот аглицкий. Причалил и сразу снарядил амбалов в самый ближний амбар мешки таскать. Сошествовал по сходенкам и сам гость важный, расфуфыренный что павлин, да с толмачом взамен хвоста. Сошел и к воеводе в терем : "Я, дескать, прослышал о нужде царь Петр в порох и привез для того первосортный селитра заморский". Сметлив воевода был, шепнул что-то писцу, тут же убежавшему, да к столу зовет : "Рассказывай, гость дорогой, как добрались, здоров ли король аглицкий да почем ныне зерно в Европе ?". Развлекал он так купца, пока не вернулся писец с плошкою малой, а тут и к делу повернул. Надобно, дескать, селитру твою испытать. Купчина и рад, протягивает два мешочка, в одном шуршит, в другом звякает. "Вот, сударь, образец моего товара, не побрезгуйте принять", а воевода ему свое : "Напрасно трудился, гость добрый, есть у меня человек, к пороховому делу привычный. Он из мешка наугад взял немного да по правилам смесь приготовил", а сам лучину запалил да в плошку сунул. А оттуда вместо победного "ф-ф-фух!" только жалостное "пшик" да струйка дыма вонючего. Осерчал воевода, по столу кулаком бухнул да заревел : "Ах ты, шельма, государевых людей морочишь ? Да тебя за такое воровство в батоги да в Сибирь !", а сам стрельцу у двери подмигивает, мол, отступи в сторонку. Купчина, хоть по-русски ни бум-бум, а слово "Сибирь" правильно понял, подхватился да порскнул в дверь. Как он бежал ! Парик, шпажонку и толмача потерял, но даже собачий брех обогнал. По сходням воробушком взлетел, прочирикал гневное и заворочались паруса, а с палубы в воду мешки полетели. Когда воевода сотоварищи на пристань взошел, до галеота уже и пушкой было не дострелить. Подкрутил воевода ус, "знай наших !", обратно идти развернулся, да стрелец глазастый и закричи : "глянь, рыба дохлая !". И впрямь, ниже по реке дорожка серебром выстлалась. Почернел воевода ликом, разогнал товарищей - кого рыбаков упредить, кого за рыбным рядом присмотреть, а двоих отправил за хозяином амбара. Сыскали скоро, гаркнули "Слово и Дело Государево", да отволокли мало не обмочившегося на правеж. Кинули пред воеводой : слева писец с пером, справа кат с дыбой, выкладывай правду, купчина.
- Имя, прозвище, занятие ?
- Ганс Гунарсен, господин. Негоциант, из данов.
- Твой ли амбар на пристани грузили сегодня ?
- Мой, господин.
- Какие дела имел с аглицким вором-отравителем, в чем сговаривался ?
- Никаких дел, господин, сегодня впевые его видел. Амбар у меня стоит пустой с осени, корабль задерживается, сдал я склад на месяц за денежку невеликую. А более дел не было и сговору никакого.
Глянул воевода на купца особым, "волчьим" взглядом. Струхнул, но держится крепко, вины не выказывает. Однако, "Слово и Дело" - злоумышление супротив государства и виновные должны быть наказаны. Виновные...должны...быть.
- Внимай, негоциант Гунарсен. Амбар твой, и камень в нем отныне - твой. Держи в суши и ищи покупателя. Найдешь - мне его предоставишь. До тех пор хода из города тебе нет. Выкинешь камень - узнаю, сбежишь - найду, дорога тебе будет одна - на виселицу. Все ли понял ?
Понятное дело, услышав такую сказку, я в ту же ночь к рекомому амбару наведовался. Охраны там отродясь не было, замок гвоздем открыть можно. Да и кто сунется туда, где духом тяжким с ног сшибает ? Нет, не украл, полфунта в горшочек - разве это кража ? Образец взял, да вишь пригодилось, и два года спустя после сытного обеда я напомнил Прошке о Гунарсене. "Далеко не ходи", - смеется - "Эвон он, в темном углу кушает. И так каждый день. Иди-иди, не ерзай, вижу что невтерпеж". Распрощался я с Собениным да и двинул первую в жизни Сделку творить.
Купец оказался нестарым еще крепышом, тоскливо уединившимся с нетронутой миской моченых грибов и большим кувшином медовухи. Подошел я, представился с вежеством, дескать, по торговому делу.
- По-де-лу ? Никто не хочет иметь дела с Гунарсеном. Все боятся, pissekedeligt суеверные ублюдки. Неудача заразна, перекинется, говорят.
- Я хочу. Железо свейское. Три тысячи пудов.
- У Айзенштайна шкипер-пьяница утонул с кораблем - Гунарсен виноват. Торвальдсона ограбили французы - якшался с Вонючим Амбарщиком. У-у-у, skidemans... ТРИ ТЫСЯЧИ ?
- Точно. Три тысячи пудов железа - а сам половому знак даю : "Того же, вдвойне".
Через три кувшина мы с герром Гунарсеном стали закадычными друзьями и сошлись на тридцати четырех копейках за пуд, ну и мытное Архангельское с меня. И даже, противу обычая, почти без задатка. Поднял я тост за новую, белую полосу в его жизни, а он снова закручинился :
- Какая белая полоса, Федя ? Амбар-то вонючий никуда не делся.
- Гансик, - смахнул я пьяную слезу - да неужто я тебе не помогу. Да мы этот амбар, да одной левой...
- Правда ? А Воевода ?
- А для воеводы мы купчую составим, честь честью. Скажем, по пяти копеек за пуд. Я при нем тебе и деньги отдам, а после ты мне их вернешь. А сколь там того камня ?
- Осьмнадцать тысяч пудов, все забито. Правда сможешь ?
- Ну конешно, если только людей нужных найти... и заинтересовать.
- Интерес - это святое. Сто гульденов ?
- Помилуй, одного амбального сколько выйдет... А на ладьи, да не одну, людей найти нездешних, неболтливых, да на все лето ? Триста.
Долго ли, коротко ли, а сошлись мы и здесь, а потом долго и упорно торговались за сам амбар. Едва не разругались, три кувшина уговорили. И закрутилось... Гунарсен к воеводе, я на подворье Бажениных. Хозяин в отлучке, да я с доверенным приказчиком загодя на вечер договорился. Деньги приготовили ("Ты еще меди насыпь ! Золото клади, золото.") и тоже к воеводе ввалились. Купчие за железо ("свейское в прутах", скрип-скрип перо, звяк-звяк мошна), за камень ("камень серый духмяный", скрип-скрип да звяк-звяк) сошлись, а на амбаре приказчик, как я и ожидал, уперся. Кричал Гунарсен ("По рукам ударили - плати!"), кричал приказчик ("Не было амбара в письме князевом!"), покричал для виду и я. А как притомились крикуны, взял амбар на свое имя, выложил на стол из Гансикового же кошеля двадцать осьмь талеров (дорого взял, да и пусть его), выгнал приказчика ("ото я князю все обскажу!"), а у воеводы ("с глаз моих долой оба !") я под эту сурдинку для Гансика, как безвинно два года страдавшего, ямскую подорожную до самого Новгорода выморочил.
А дальше и вовсе легко. Ямщика вытащил ("ну темно, и что ? Зима, чай, целый день темно."), Гансика с его сундуком в ямские сани закинул ("скорей, пока воевода не передумал!") и сам следом в меховую полость запрыгнул ("вези, давай, а не седоков считай"). Проснулся уже на снегу в устье Вавчуги, глядя вслед уходящим на юг ямским саням. Постоял, котомку пощупал (купчие - три, кошели - два), да и домой пошел.
Поняли теперь ? Сделка хороша, когда все довольны остались. И продавец, и покупатель, и государев человек, и даже ярыжка, который ее и устроил, с прибытком в тысячу гульденов остался.
Князь за все жаловал меня двадцатью рублями и повелел "отдыхать, не жалея сил". А что, я взял. Заработал.
------------------------------------------------
Примечания редактора.
"Камень серый духмяный" - очевидно, чилийская натриевая селитра с изрядной примесью
гуано (птичьего помета), добытый и доставленный от берегов Чили в Европу неким
предприимчивым испанцем. Где-то вблизи европейских вод этот испанец имел несчастье
столкнуться с оскорбленным чужим благополучием англичанином из нашей сказки и эту
встречу не пережил. На это косвенно указывают как испанский тип судна (галеот), так и
тот факт, что чрезвычайно настойчивый в подобных делах Феогност так и не смог
разузнать места добычи камня.
Проведенная после некоторых несдержанных откликов на первое издание юридическая
экспертиза описанной Сделки показала ее полную законность даже с применением нынешнего
законодательства. Любой грамотный адвокат без труда докажет, что Феогност выполнил
свои обязательства перед князем (по факту устного поручения на прибретение в рамках
заданной цены) и перед Гунарсеном (по факту устного поручения на посредничество в
сбыте без указания цены). Чрезмерность же полученного им посреднического
вознаграждения (свыше тысячи талеров) юридической силы не имеет.
pissekedeligt, skidemans - датские ругательства,
мытное - налог, в данном случае ввозная пошлина,
амбальное - плата портовым грузчикам (амбалам),
ямская подорожная - что-то вроде проездного билета на экспресс. Для частных лиц по тем временам вещь абсолютно недостижимая. Это единственное место в сказке, вызывающее у
нас сильные сомнения.