Кэнский Сергей Л. : другие произведения.

Человек ли женщина?

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "...Ваш холодный, расчетливый и грязный цинизм превышает уровень, за котором можно что-то поправить. Невозможно представить себе меру отчаяния той женщины, которая полюбит вас и, имея несчастье родить от вас детей, увидит на том месте, где у других людей бьется сердце, вонючую клоаку, грязную коросту испражнений, покрывшую эту помойку калом и гноем... " , -- Марина Бонч-Осмоловская, член Союза Писателей. ................. ///////////////////////// Полную версию читайте под названием "ПРАВИЛА ИГРЫ В БИСЕР

Человек ли женщина?

  
  
   "Вот тут два с лишком листа немецкого
   текста -- по-моему, глупейшего шарла-
   танства: одним словом рассматривается
   вопрос, человек ли женщина или не че-
   ловек? Ну и, разумеется, торжественно
   доказывается, что человек."
  
   Ф.М. Достоевский,
   "Преступление и наказание", 2:2
  
  
  

стр1

   Впрочем, виноват, господа, на эту тему, как на тему нацио-нальную, говорить опасно (да еще в разделе под N13)*: тотчас осла-вят женоненавистником... Кроме того, как писал Федор Михайлович, есть предметы, о которых не только нельзя умно говорить, но и начинать-то говорить неумно. Боюсь, что это почти такая тема. И все же трудно устоять перед вызовом, который она бросает подлинно философскому духу, ибо, при всей щекотливости, она так же хирургически доступна, как и любая другая.
   Я уже упомянул где-то, что способность к развитию определя-ется способностью воспринимать только одну часть понятия, обхо-диться без знака. Так вот, женщинам это свойственно менее, чем мужчинам. А так как речь идет о развитии вообще, то и проявляет-ся это везде, где можно говорить о развитии: в естественных на-уках, в философии, в религии и пр., и мешает женщинам во всех занятиях, где все это или даже понятие о развитии как таковое может понадобиться -- в воспитании детей, например. И особенно наглядно это в искусстве (раз уж мы на нем закончили) -- может быть, потому, что судить в ис-кусстве все имеют одинаковое право.
   Шопенгауэр пишет, что "жен-щины не имеют ни восприимчивости, ни истинной склонности ни к музыке, ни к поэзии, ни к образовательным искусствам... Интерес их к чему-либо другому (кроме приобретения мужа)** есть всегда только притворный и кажущийся, простой подвох, т.е. клонится к кокетству и обезьянству. Еще Руссо заметил, что "вообще говоря, женщины не питают пристрастия ни к какому искусству, не понимают искусства и не имеют никакого даро-вания". Да и всякий, кто видит дальше внешности вещей, успеет заметить это. Стоит только присмотреться к направлению и достоинству их внимания в концертах, операх и драмах, видеть, например, их детскую наивность, с которою они продолжают свою болтовню во время исполнения прекраснейших мест величайших творений искусства. (Это да. Тут узнавание в самую точку. Но выбор между музыкой и болтовней еще не так поразителен (в конце концов, всякое может быть настроение), как выбор между более близкими, хотя бы
   _______________
   *Настоящее сочинение первоначально представляло собой главы 13 - 16 книги "Правила Игры в Бисер". Связанные с этим сноски даны курсивом.
   **Скобки в цитате обычно прерывают ее.

Стр2

   внешне (а эффект он всегда внешний) вещами,-- постоянное предпочтение даже самых по-женски интеллигентных, то есть скромных и неглупых женщин в простом приматовом тесте, выборе, допустим, между двух лежащих на столе книг.) Самые блистательные представительницы всего пола нико-гда не производили в изящных искусствах ничего истинно великого и самобытного, оригинального и вообще никогда не могли подарить свету какого-либо творения с прочными, непреходящими достоинства-ми. Это особенно поразительно в отношении живописи, техника кото-рой доступна им по малой мере так же, как и нам, почему они так усердно и занимаются живописью*, хотя все-таки не могут похвалиться ни одним великим произведением, потому что в них нет ни малей-шей объективности духа, которая именно прежде всего и необходима в живописи: они же повсюду ударяются в субъективность"**.
   Действительно, зеркало искусства им так же доступно, как и нам, но в этом зеркале (зеркале "объективности духа") художник отражает что-то свое, индивидуальное, и для него это -- единствен-ная причина заниматься искусством. Вот этого-то своего у женщин и не оказывается в достаточном количестве, как, впрочем, и жела-ния его выразить. То и другое -- сообщающиеся сосуды: недостаток своего восполняется чужим, недостаток стремления выразиться -- иными побуждениями, а место искусства занимает подражание***. Причем таланта в узком смысле, то есть способности к имитации у них никак не меньше, чем у мужчин.
   Знак -- разумное понятие, следовательно, он предполагает богатые комбинаторные возможности. И действительно, женщинам присуща милая затейливость в быту. Но так же как равенство не следует смешивать с одинаковостью, а индивидуальность с субъективностью, так и разнообразие не надо путать с пестротой. Один майор у Достоевского кричал, что женщины узора не выдумают, даже узоры за них мужчины выдумывают**** И это, говоря действительно о выдумывании, не такое уж преувеличение, как может показаться, если вспомнить женские наряды или раскрашивание лица -- по существу (как ни комично звучит) ежедневное упражнение в притворстве и надувательстве*****. Эта штука будет посильнее ежемесячного надувательства, о котором Клим Самгин говорил у Горького.
   Когда я говорил о лгущем знаке, то имел в виду, что мужчины лгут почти всегда только словами. Поэтому словесная женская ложь сама по себе не слишком эффективна в отношениях мужчин и женщин. Но женщины,
   _______________
   *Стандартное "увлечение" участниц конкурсов красоты.
   **Конечно, великих педагогов из женщин не выходит не из-за отсутствии теоретических представлений о развитии, а из-за того, что женщины не поднимаются над субъективностью детей. Психологически они всегда на одной доске с детьми. И никто, пожалуй, не может сказать, что ему это непонятно (кроме "всегда", конечно). Когда маленький сын Толстого разгневался на отца за какое-то свое ребяческое право и с криком и плачем стал не пускать его в свою комнату, то великий писатель все-таки "из принципа" сломил сопротивление, протиснулся в комнату и только тут ужаснулся стыдом, осознав, что никакого педагогического утверждения авторитета в его поступке не было. "Самолюбцы паршивые!-- написал Лев Николаевич.-- Мы еще смеем кого-то учить нравственности! Доказывать свое превосходство раздраженному пятилетнему ребенку..." А как сами дети понимают и помнят это во взрослых!
   ***Если, например, женщина талантливее и тоньше своего мужа, то это еще не значит, что она писательница (как ей кажется). И обратно, если она считает себя писательницей, то почему ей надо сравнивать себя с мужем?
   ****А можно взять калейдоскоп. Не смейтесь, это удачный пример.
   *****Даже и такая банальная мелочь: нанеся краску на лицо, приходится думать, как она будет вести себя в патетических случаях: пролить ли слезу, поцеловать ли искренне -- и это расхолаживает (как мужчин в работе мысль о глаженных брюках ).

Стр3

   особенно талантливые, прекрасно лгут и не словами. Они чувствуют в себе этот талант, но понимать упомянутые выше недостатки они не мо-гут -- ко всем внутренним, субъективным свойствам человека прилага-ется в комплекте и своя собственная мерка, заставляющая искать причины испытываемого недостатка* в чем-то постороннем. Посему попытки женщин в искусстве продолжаются и будут продолжаться. (По поводу возможных здесь разговоров о "мужском шовинизме" А. П. Чехов однажды заметил, что если собака напишет гениальную картину, то признают и собаку. Более того,-- добавим от себя,-- собаку-то признают скорее, и это подтвердит любая добившаяся успеха женщина). И хорошо, еще добавим, что в большинстве занятий можно быть галантным, не то пришлось бы, как в шахматах, проводить для мужчин и женщин отдельные турниры,-- а тоже ведь не штангу поднимать**.
   Роль женщины в искусстве исчерпывается актерством, но искус-ства в нем не больше, чем в пишущей машинке или тюбике с краской; это средство даже не выражения, каковым является искусство, а только обозначения, и в этом качестве должно быть абсолютно пас-сивным: если краска начнет самопроизвольно менять цвет, то что же получится?***
   Актерство как таковое вообще чуждо если не творчеству, то искусству: играть можно только кого-то, а не себя****. Так и в жизни и в театре: Джулия Ламберт из моэмовского "Театра" однажды сыграла на сцене свои насто-ящие чувства и это был ее худший спектакль, а Сибилла Вэйн из "Портрета Дориана Грея" не могла играть Джульетту, будучи сама влюблена. Все логично. Письмо Чехова Книппер: "Ты холодна адски, как, впрочем, и подобает быть актрисе. Не сердись, милюся, это я так, между прочим". Актеры безумно льстят друг другу, когда говорят о перевоплощении, вживании в образ и т. п. Вжиться или привыкнуть притворяться -- все-таки разные вещи: первое происходит под давлением реальных внешних обстоятельств, и во что на самом деле вживаются актеры неизвестно только самым наивным людям.
   Чтобы хорошо сыграть, лучше не иметь собственной личности. Скажут: "напротив, нужно иметь чувствительную, широкую натуру". Но ведь это та неглубокая многосторонность, которая свойственна детскому возрасту, когда личность именно еще не сформировалась (как специализация клеток у эмбриона). Оттого и говорят, что все дети -- талантливые актеры, а все актеры -- большие дети. Последнее должно означать что-то
   _______________
   *Хотя очень часто почти невероятно, что этот недостаток в себе можно испытывать -- например, когда я слышу какую-нибудь песню из тех, что любят крутить по радиоточке, и мелодии которых, кажется, украдены у трехмесячного младенца. Композитор (а также и исполнитель) непременно любят свою родину -- большую, а особенно малую, и соответственно очень доброжелательны, но, кажется, если бы они чувствовали не только чужой талант, но и свою бездарность (как некую положительную величину или хотя бы пустое место), то, кажется, должны были бы и вовсе сойти с ума.
   **Кстати, оказывается, бильярд тоже разнополый. Этот-то почему? Вот тебе и рукоделье, вот тебе и узоры (бильярд-узоры).
   ***Эта мысль казалась мне самому излишне категоричной, а ее выражение грубоватым, пока, перечитывая "Подведение итогов" (так ближе к оригинальному названию книги Сомерсета Моэма), я не был обнадежен авторитетным мнением ее автора: "It is often said that good actors can get out of a play more than author has put into it. This is not true.-- A good actor... at the utmost can do no more than reach the ideal that author has seen in his mind's eye", то есть актер не сыграет больше того, что написал автор, и далее -- вполне логично -- следует высокая оценка послушному актеру-краске.
   ****Поэтому, кстати, актерские способности не мешают врать, а только помогают. Это не такое уж наивное замечание. Для некоторых людей соврать уже почти невозможно.

Стр4

   симпатическое, но согласитесь: когда взрослый дядя руководствуется желаниями и правилами жизни семилетнего мальчика, то ведь это довольно-таки противно.* Кстати, Шопенгауэр пишет, что "женщины... ребячливы, вздорны и близоруки, одним словом, всю жизнь представляют из себя больших детей: род промежуточной ступени между ребенком и мужчиной, который и есть собственно человек". Все одно к одному (видимо, это все-таки не Шопенгауэра брался переводить с немецкого Раскольников).
   "It requires the feminine temperament to repeat the same thing three times with unabated zest"**-- С. Моэм. Дети тоже любят повторения, любят слушать одни и те же сказки; вы можете выдумывать в них что угодно, но когда в следующий раз вы начнете рассказывать сказку немного по-другому, они вас немедленно поправят, и не согласятся на изменения***.
   Недавно в книжном магазине наблюдал интересную сцену (соблазнительная фраза для пропуска местоимения a-la месье Опискин или Иван Матвеич из "Крокодила"). Две моло-дые дамы вошли и, не глядя по сторонам, направились к продавщице: "-- Такая-то есть?" (они назвали известную нашу писательницу, автора длиннющей серии книжек карманного формата). Такой иллюстрации на тему "женщины и искусство" нарочно не придумаешь. Тут не могло быть дело в том, что писательница современная и написа-ла что-то новенькое, чего они не читали (можно подумать, они всего Достоевского читали). Нет, к личности автора такой интерес на самом деле не имеет отношения, и не новенькое им нужно, а именно то же самое. И главное, что в женщинах (в женском, опять-таки выборе, в замкнутости производственного цикла: "литературный процесс") нас это даже не удивляет, а вообразите, если бы спросили не конкретное произведение Достоевского, а просто Досто-евского (как картошку) -- "Что-нибудь Достоевского"****. Мы говорили, что каждое произведение искусства стоит отдельно***** -- может быть, это их метка? Сер-иальн-ость и то, что делает ее возможной. Недаром женщины так накинулись (не будучи, конечно, его открывателями и законодателями) на детектив -- формализованный жанр, предоставляющий образцы и знаковые подпорки сочинительнице. Так в конце 18 века (и, хотелось бы верить, более естественно) в английской литературе женщины заполонили "готический роман" с "клишированными амплуа персонажей" и пр. Откройте, например, лондонскую "Monthly review" за декабрь 1790 г. со статьей на эту тему ("...почти полностью оккупирована женским полом..."), см. также предисловие К. Атаровой к романам Анны Рэдклифф и Джейн Остин,
   _______________
   *Г. К. Ушаков, "Пограничные нервно-психические расстройства": "Чтобы сохранить настроение, они нуждаются в постоянной похвале, что также роднит их с детьми. Они отличаются демонстративностью, театральностью, равнодушны ко всему, что не относится к их пер-соне, легко внушаемы и самовнушаемы... Главная особенность этих людей -- во что бы то ни стало обратить на себя внимание окружа-ющих. Чувства их поверхностны, привязанности непрочны, интересы неглубоки. Они не достигли еще, несмотря на пожилой возраст дей-ствительно духовной зрелости. Капризная изменчивость их образа мыслей и настроения производит впечатление подкупающей детски простодушной непосредственности, а отсутствие у них прочных убеж-дений обусловливает легкую их уступчивость в принципиальных вопросах".
   **"Только женщина может с неослабной горячностью десять раз подряд твердить одно и то же."(Пер. Н. Ман)
   ***"И когда пастор вставлял от себя что-то новенькое, вся его натура возмущалась: он считал такие прибавления нечестными и жульническими" ("Приключения Тома Сойера"). В "Вертере" это тоже замечено.
   ****Да и ответ был хорош: "Там, в углу". Но почему в углу?
   Перечитывая этот раздел, снова удивился, почему в углу. Потом догадался. Догадается ли читатель?
   ***** Представляю, какой зуб на себя я отращиваю у критиков и историков литературы этим покушением на их хлеб.
  

Стр5

   изд. Радуга 1983 г.*
   Толстой очень дурно поступил, сунув Каренину под поезд. Вронский должен был вернуться к Анне, и они бы поженились, для чего старый Каренин сгорел бы на пожаре, спасая какого-нибудь ребенка (так убирают порядочных, но нежелательных персонажей; а будут сопротивляться -- горе им! -- запишут в непорядочные)**. Хоть бы конец поменял! -- ему жалко было? И вечная благодарность женщин, в десять раз большие тиражи, двадцать экранизаций...***
   Чтобы любовная история, написанная гением, оставляла женщин до такой степени холодными -- возмутительно! Было бы неплохой шуткой, если бы он нарочно написал два варианта**** -- хоть для того, чтобы доказать свои слова "у нас царство разврата и женщин" и "успе-хи произведений искусства определяются женщинами". А вот еще его за-пись: "Какое у женщин чутье на распознавание знаменитости. Они узнают это не по получаемым впечатлениям, а по тому, как и куда бежит толпа. Часто, наверное, никакого впечатления не получила (снова про болтовню в концертах), а уж оценивает, и верно".
  
  
  
   Женщина неискренна -- таково первое и самое легкое звено в цепи подобных обвинений. Но справедливы ли они? Трудно ждать справедливости, когда за причину принимается следствие. Увы, отсутствие общего взгляда... Почему, например, критический пыл мужчин не остужает то само собой напрашивающееся соображение, что с удовольствием признаваемая ими неспособность женщин к наукам, философии, искусствам должна естественно распространяться и на нечто боль-шее. Может быть, недостаток "объективности духа" -- это только частный случай? А общий случай, даже не зная правил Игры в би-сер, можно найти поближе и попроще? Персонажи
   _______________
   *Вообще же, существование и естественность существования "женского романа" означает, что все художественные вкусы женщин укладываются в один жанр (в котором главное субъективность, отождествление себя с героиней). (И, кстати, в него же, как в пуховую кладбищенскую землю, укладываются жанры. Если женщины уже способны их ассимилировать,... Без судорог и криков "здесь, у мира сонного предела" скончался в женских объятиях готический роман, и писать детективы после Агаты Кристи -- тут вспомнился анекдот про молодого врача, который, зайдя к своему пациенту, застал покойника и, растерявшись, спросил "Больной перед смертью потел? Это очень хорошо". Главное -- все пристойно. "Женщина хороша у ложа смерти..." -- или как там у Мериме?
   **Насколько я помню, в школе он именно так и трактовался. Человеку рога наставили, он же и виноват. Это что-то уж слишком по-женски. (Но разве школа -- не прививочный пункт женской системы мнений (учителя-то кто у нас?), рассадник женской психологии, женского типа взаимоотношений? Все гимназии -- женские. Мальчики там случайный элемент, вместе с крошечным, начинающимся понятием чести. И это они называют совместным обучением. Вообще, начиная хотя бы со школ, мужчинам надо отбивать свою территорию, а то в школе -- учительница, сунешься в поликлинику -- докторка, повестка в суд -- судья-она, в магазине обсчитает -- продавщица. Что-то многовато зависимости от прекрасного пола на простого среднего человека. И в каких же вопросах! А "домой придешь -- там ты сидишь", одна во всех ипостасях. Даже спать приходится с женщиной!)
   ***В 20-х годах действительно был такой голливудский проект, правда, неосуществленный: видимо, рассудили, что для хэппи-энда Толстого тро-гать незачем. (Кстати, их, экранизаций, как я узнал позже, и так было почти двадцать; ну, было бы сорок).
   ****Тем более, у него уже был такой опыт -- рассказ "Дьявол", кажется.

Стр6

   Достоевского так часто говорят о неоригинальности женщин, что есть повод запо-дозрить в этом мнении самого Достоевского, -- не тут ли правда? *
   Кстати вспомнил, как Розанов где-то прекомично писал об учреждении Высших женских курсов, при котором ни их основатели ни первые слушательницы не могли ответить на вопрос, для изуче-ния каких именно наук им этих курсов не хватает. Вот, нашел: "Все время спрашиваешь себя: да что именно хотели узнать эти женщины на курсах? Каким вопросом, какой областью знаний была заинтересована которая-нибудь из них? Вообще наука есть непременно наука о чем-нибудь, и какой-нибудь вопрос, интерес, заботу, недоумение нужно держать в уме, подходя к науке и требуя, чтобы она начала говорить перед тобой**. Этого-то именно: вопроса, интереса, умственной возбужденности не только ни у кого не было, но даже и позднему биографу "движения" (Стасову) необходимость его, как предваряющего условия, вовсе не приходит на ум". При этом описывается огромная поддержка мужчин-шовинистов от ученых профессоров и вельмож до делающих скидки столяров и извозчиков (еще бы, собака села писать картину!) Но "среди всех хлопот мы не наблюдаем лишь одного: уединенной комнаты, тускло догорающей свечи и беззаветно забывшейся над книгой женщины". (А никто и не ожидал. Вообразил же Василь Васильич! Некоторые вещи просто "не приходят на ум". И это самый сильный аргумент (молодец, В. В.!). Можете вы, например, представить, чтобы в "Золотой рыбке" старик и старуха поменялись ролями?) "Именно этого sacrum sanctum, ума взволнованного и устремленного, мы и не находим во всех курсах, о нем нет ни одного свидетельства; и между тем внимательный учитель находит в каждой захолустной гимназии, хотя бы у 2-3 мальчиков, возраста 15-18 лет".***
   В подобных высказываниях есть, мне кажется, какая-то ошиб-ка. Их авторы, конечно, не могут не признавать, что нельзя же требовать от человека чего-то превышающего его возможности, и с напускной снисходительностью, больше похожей на капитуляцию, соглашаются простить женщине ее "слабости". Но хоть и про то они говорят, да не так, а в результате все-таки не про то****.
   Если нет способностей, то откуда же взяться "истинной склон-ности", не так ли? Но говорят, напротив, что нет истинной склон-ности, поэтому нет и способностей. Вот это и значит "ударяться в субъективность", становясь на чужое место, вернее, таща другого на свое. Ну не интересно им, что из того? А почему должно быть интересно?
   Все просто: мужчины не понимают женщин -- и в этом бессилие знака -- по той же причине, по которой никто вообще не в состоянии понять, чем кто-то отличается от него самого; и дело не ограничи-вается одним сморканием, о чем заметил, если не ошибаюсь, Базаров.
   Но зато никто и не соглашается признать свое непонимание. "Почти каждый муж и жена упрекают друг друга в делах, в которых они не считают себя виноватыми. Но ни одна сторона не перестанет обвинять, ни другая никогда
   _______________
   *Собственно говоря, даже дурные привычки "такие современные" женщины перенимают по пятам у мужчин, да еще воображают, что двигают этим социальный прогресс. В самом деле, согласишься с майором из "Бесов", что "весь их женский вопрос это недостаток оригинальности".
   **За последние 20 лет многое изменилось в условиях образования, не изменился только % молодежи, который учится чему-то, а не чему-нибудь. Остальные "понемногу" -- за деньги или нет -- по-прежнему ходят... куда они ходят.
   ***Или вот еще картина: женщина, "уединенно забывшаяся" с паяльником в руках над неисправным телевизором, одна из женщин-инженеров, составляющих, в качестве отдаленного последствия Курсов, не меньше половины общего числа. В то же время нет никакой сложности представить на этом месте мальчика лет 15 - 18.
   ****При вычитке текста что-то ущипнуло,-- решил все-таки сознаться: стащил... pardon, саллюзил эту фразу из разговора Мышкина с Рогожиным. Больше признаваться не буду.

Стр7

   не оправдается" -- Л. Толстой, дневник. Тут опять-таки вопрос мерки, своей мерки. И получается, что даже и благородное желание понять оборачивается не очень-то благородным вторжением в чужую совесть. В сущности, мужчина относится к женщине как другому существу, представительнице "противоположного пола" (по анекдотичному,* но на полном серьезе употребляемому теперь выражению) лишь в одном известном смысле. И очень жаль. Пусть оно и недоступно глазу, различие между полами в мозгах не меньше, чем в гениталиях (хотя приличие скрывает и то и другое), но смешно то, что если бы женщины не имели даже внешнего сходства с мужчинами,-- ну, скажем, были бы чем-то вроде огромных гусениц, то и это не изменило бы мужских моральных к ним претензий.
   " -- Если нет оригинальности, то пусть и не суются в оригиналь-ность". Но чем же им заниматься, ведь сами для себя они ничего не выдумают? "-- Пусть занимаются тем, где нечего выдумывать. Дети, кухня, церковь". Но это и есть капитуляция, просто отчаяние. Ни мужчины ни женщины не стремятся к таким отношениям. Каждый тоску-ет по своему идеалу в другом. А идеалы разные. Беда!
   Женщины не создают понятий, они пользуются теми, а часто тер-пят те (особенно относящиеся к морали), что придумали мужчины. У них нет своего искусства, потому что нет своих понятий для оценки искусства. У них нет и собственных нравственных понятий**. Это не клевета -- женщины могут быть и правдивыми и лживыми и умными и глупыми, и добрыми и злыми, и какими угодно, судя по их словам и поступкам, но своих нравственных понятий (которые могут быть только своими) у них все-таки нет***. "Говорят: она не в силах понять. А если не в силах понять, зачем же она не слушается?" -- восклицает Толстой. Вот так вопрос! Как же ей понять, что она не понимает? Ведь в этих понятиях из области "П" понимание ничем не заменишь, никаким знанием,**** даже мировым авторитетом (хотя женщины-то как раз больше склонны к таким заблуждениям, но только на достаточном расстоянии).***** Если не уяснить себе этого совершенно определенно, то всегда сохраняется возможность таких же примечательных диалогов, который состоялся у классика с женой ночью с 28 на 29 июля 1898 г.
   Речь шла о музыкальном увлечении Софьи Андреевны. Испытывая к нему неприязнь, мучаясь ревностью или, точно говоря, оскорблен-ным самолюбием, Лев Николаевич требовал от супруги как раз того, чего не мог сам, именно "признать свое чувство нехорошим".
   Вообще, когда в подобных обстоятельствах обвиняющая сторона женщина, дело обходится честнее, достойнее, откровеннее, без иезуитства и бабьей логики, к которым мгновенно скатывает-ся мужик (может быть, ему труднее показать свою слабость). Его видимая цель -- моральное превосходство, а средства таковы, чтобы скрыть причину, прежде всего от себя. Последнее необходимо, иначе при-дется менять и цель и средства. То есть, опять же, надо разделять мораль и нравственность. Самолюбие -- это понятие нравственного типа, а скажем, тщеславие
   _______________
   *Так говорила одна воспитательница пансиона для девиц. В том же смысле это слово звучит у В. Ирвинга в "Розе Альгамбры".
   **Возможно, следует добавить, что эти понятия хоть и регулируют наше отношение к другим, тем более наши, чем менее они касаются (и зависят от) кого-то конкретного.
   ***Так же, как можно быть добрым и проч., но все-таки быть бесчестным.
   ****Такие подмены, благодаря вездесущности языка, широко используются злом, когда, например, нравственные понятия коверкают псевдомедицинскими рассуждениями.
   *****Интересно, что Чехов, познакомившись с Толстым, определил, что тот "настоящий" именно по отношению к нему дочек.
  

Стр8

   (не очень точное здесь слово), более свойственное женщинам, -- морального.*
   Поэтому, между прочим, моральная победа удовлетворяет женщин гораздо чаще и полнее. Нравствен-ная же сатисфакция моральными средствами не достигается, чему учит нас и литература, хотя бы и "Анна Каренина" (все ее главные герои сделали такую попытку). Существует, впрочем, и нравственное понятие "месть", для которой все сред-ства хороши.** Вот отчего, когда даже по малодушию мужчина в подоб-ных случаях преследует ошибочную цель, чуткие женщины, видя фальшь, предполагают раньше всего мстительные побуждения и соот-ветственно реагируют, что уже мужчинам кажется несправедливым "лучшим способом защиты".
   Примером всему этому и служит "Диалог" Толстых. Смалодуше-ствовавшему, совершившему нравственную ошибку Л. Н. приходится все время поддерживать ее ложью. Из ложной гордости, стыдясь при-знаться в причине предельно личной -- уязвленном самолюбии, боясь нанести ему новый удар (что он, как развитый и сознающий человек должен был бы сделать -- расчесать рану -- для "высшего сладострастия"),*** он выставляет аргумент общепринято-моральный:
   "Я. Нет, исключительное чувство старой (укол! А не старой?) замужней женщины к постороннему мужчине -- дурное чувство".
   И все-таки столь очевидное чувство Он пытается замаскиро-вать, якобы предоставляя ей нравственную свободу:
   "Она. Ну, как же быть мне теперь?
   Я. Покаяться в душе в своем чувстве.
   О. Не умею каяться и не понимаю, что это значит.
   Я. Это значит обсудить самой с собой, хорошо ли то чувство, которое ты испытываешь к этому, человеку, или дурное".
   Тут уже явная неправда. Покаяться именно и значит не обсу-дить, а осудить. Через три строки Он опять лжет и противоречит себе:
   "О. Я никакого чувства не испытываю, ни хорошего, ни дурного.
   Я. Это неправда.
   О. Чувство это так неважно, ничтожно.
   _______________
   *Определить, с чем в себе мы имеем дело, довольно просто: когда оскорбляется самолюбие, то нам неважно, считают ли другие при-чину этого оскорбительной, мораль -- наоборот. Достоевский придумал и дважды использовал следующий пример (найдите ошибку): "Мне вдруг представилось одно странное соображение, что если б я жил прежде на луне или на Марсе, и сделал бы там какой-нибудь самый срамный и бесчестный поступок, который только можно себе представить, и был там за него поруган и обесчещен так, как только можно ощутить и представить лишь разве иногда во сне, в кошмаре, и если б, очутившись потом на земле, я продолжал бы сохранять сознание о том, что сделал на другой планете, и, кроме того, знал бы, что уже туда ни за что и никогда не возвращусь, то, смотря с земли на луну, -- было бы мне все равно или нет?" (Стой, нейди! Варьянт! Тихон у Ставрогина спрашивал, будет ли ему легче, если его простит посторонний человек.) Здесь следует объяснить, что нравственные и моральные понятия по классификации Игры в бисер относятся к одной и той же области понятий, П, то есть с преобладанием понимаемой составляющей, но различаются в своих последовательностях противоположным направлением (к разным полюсам: моральные к полюсу, принадлежащему той же области, нравственные -- к полюсу, принадлежащему знаемой области).
   **Должен признаться, что никогда не мог понять мстителей, которые, воздавая обидчику, непременно хотят, чтобы от узнал, откуда на него такая беда. Эта "моральная месть" -- женская черта.
   ***Впрочем, хотя и не здесь, но в письмах к жене он это делает.
  

Стр9

   Я. Все чувства, а потому и самое ничтожное, всегда или хорошие или дурные в наших глазах".
   Кажется: что решать, если они и так "всегда или хорошие или дурные в наших глазах"? Сама же Она говорит: "... Да и нет в нем ничего дурного", но опять Он: "А до тех пор, пока ты не решишь, хорошее это чувство или дурное, и не признаешь, что оно дурное..." Это назы-вается добровольное признание под пытками. Поразительно! "Если ты признаешь, как ты признаешь теперь, что чувство это хорошее, то никогда не будешь в силах не желать удовлетворения этого чув-ства... Стало быть, все дело в том, чтобы решить (опять!), какое это чувство, дурное или хорошее". "Дурно я сделала, что сде-лала тебе больно", -- простодушно обнажает личную обиду мужа Софья Андреевна. "Вот это-то и дурно, -- виляет он, -- что ты раскаиваешься в поступках, а не в том чувстве, которое ими руководит".
   Она (вполне представимо, гусеница) снова говорит:
   "О. Я сделаю все, чтобы не огорчать тебя.
   Я. Ты не можешь этого сделать потому, что все дело не в том, что ты сделаешь, дело все в твоем отношении к твоему чувству. Ты должна решить сама с собой, хорошее ли это или дурное чувство".
   А в чем же, спросим мы, как не в поступках может выражаться отношение к чувству? Ведь он сам говорит об этой связи: "Я все время возвращался к тому, что если в душе чувство признается хо-рошим, то от него нет избавления и нет избавления от тех сотен тысяч мелочных поступков, которые вытекают из этого чувства и под-держивают его". И: "А не признав его дурным, она не избавится от него и не перестанет делать поступки, которые вызываемы этим чув-ством, поступки, видеть которые мучительно, и стыдно видеть их мне и детям." Выходит, Его беспокоят и Ее поступки, а не только и непосредственно "чувство, которое ими руководит". "Известие, что он приедет -- как всегда бывало -- было мне очень тяжело. Я молчал, но не мог уж заснуть и не выдержал, сказал:
   Я. Только что надеялся успокоиться, как опять ты будто приго-тавливаешь меня к неприятному ожиданию.
   О. Что же делать... Я не знала. Может быть, он заедет".
   И тут он снова пугается, что проговорился, и торопится от-страниться:
   "Я. Заедет он или не заедет, неважно, даже твоя поездка не-важна, важно, как я говорил тебе, два года назад говорил тебе, твое отношение к твоему чувству. Если бы ты признала свое чувство нехорошим, ты бы не стала даже и вспоминать о том, заедет ли он и говорить о нем".
   На этот случай, как видим, Он изображает даже такую психоло-гическую невинность, которая прилична разве младенцам. Кроме того:
   "О. Ну, что же будет, если я признаю чувство дурным?
   Я. То, что ты будешь бороться с ним, будешь избегать всего того, что поддерживает его. Будешь уничтожать все то, что было свя-зано с ним".
   Избегать, бороться и уничтожать, даже "не вспоминая и не го-воря"? И ведь говорит же Она: "Можно упрекать за поступки, а не за чувства. Мы в них не властны. А поступков нет никаких". А что же Он? Он в упор не замечает ее главной мысли, и в лучших полеми-ческих традициях отвечает:
   "Я. Как нет? А поездка в Петербург, и туда и сюда, и вся эта музыка?"
   Чем могла закончиться подобная "беседа"? Правильно, истери-кой. Она говорит, что Он ее задолбил. Он отвечает:
   "Я. Да я молился и желал помочь тебе.
   О. Все это ложь, все фарисейство, обман. Других обманывай, я вижу тебя насквозь. (И тут Она, надо признать, совершенно права: о ней он думал меньше всего).
   Я. Что с тобой? Я именно хотел доброе.

Стр10

   О. Нет в тебе доброго. Ты злой, ты зверь. И буду любить добрых и хороших, а не тебя. Ты зверь".
   Занавес.
   Но вот чего действительно нельзя понять, так это того, что он сам все это написал и даже хотел отправить письмом к сестре жены. Почему не отправил? Наверное, не захотел компрометировать, проявил благородство.*
   Мы видим какое-то странное убеждение, по которому с помощью разумных доводов можно изменить чувство: "Она не может разумом влиять на чувство. У нее, как у всех женщин, первенствует чувство, и всякое изменение происходит, может быть, независимо от разума, в чувстве". Да разве это только у женщин так? "Разум-то ведь страсти служит" -- говаривал Свидригайлов.** А А. М. Долгорукий, тот так прямо говорил: "Именно надо вместо одного чувства вставить другое, чтобы заменить", и в пример приводил не женщин, а вовсе даже "одного генерала".
   Вот в этом и может помочь разум, который в данном случае представляет собой опыт прежних чувств, а по нашей терминологии знание Понимания. Разум не влияет на чувства, поскольку непричас-тен к их возникновению. Зато устанавливать связь между чувст-вами -- его прямая обязанность. В том же разговоре Толстой приво-дит следующий аргумент: "Пьяница или игрок очень любит жену, а не может удержаться от игры или вина, и никогда не удержится, пока не решит в своей душе, хорошее ли чувство его любовь игре и к вину". На самом деле это означает прямую борьбу двух чувств -- к жене и к игре либо вину (хотя на Руси не водится пьяниц, любя-щих жен), или, вот, к музыке и Льву Николаевичу, а разум на эле-ментарном уровне устанавливает их взаимную зависимость (хотя это не всегда просто: жена и бутылка -- предметы слегка различные, что бы там Фрейд ни говорил) путем анализа поступков и событий, вызванных тем и другим чувст-вом, или вызывающих то или иное чувство. Собственные поступки либо события, с ними связанные, с одной стороны, и чувства с дру-гой, непосредственно коррелируют в так называемой совести, и ког-да какой-либо из первых нарушает баланс вторых, происходит "реше-ние в своей душе". Тогда дело разума определить те события, кото-рые были бы полезны, или поступки, которые способствовали бы под-держанию (но не установлению!) нового баланса. Вот сообразно этому и надо было действовать Льву Николаевичу. (Очень похоже, что он именно в таком употреблении разума отказывал женщинам, так как сам же признавал, что "нельзя заставить ум разбирать и уяснять то, чего не хочет сердце".)
   Но, может быть, кто-то не уверен, что разум не способен воз-буждать чувства или каким-то образом в них превращаться? Будь это так, разум потребовал бы совершенно нового для себя определения. Даже сам Толстой, приписывая своему разуму пророческие (для себя) свойства, говорил, что может предсказывать чувства, которые вско-рости будет испытывать, -- но предсказывать, а не вызывать.
   "Только когда это решено, возможно избавление", -- таким выводом заканчивает Толстой пример о женатом алкоголике. Но разумные решения в этих делах ничего не дают, иначе, например, все сразу бросили бы ку-рить.
   _______________
   *Музыкальная эта история имеет любопытное завершение. В 1904 г., когда Танееву наскучило, видимо, дергать за живое признанного миром гения, когда духовная связь с Софьей Андреевной начала превращать его в посмешище, он решил от нее окончательно отделаться и повел кампанию насмешек, пренебрежений и унижений, но мелких и косвенных, которые не нарушают видимого приличия и легко, но не слишком старательно маскируются под недоразумение (известно, как это делается). Как и многие на ее месте женщины, С. А. стала настойчиво требовать выяснения и восстановления отношений, от чего Танеев виртуозно уклонялся (его редкие ответы на ее письма -- образец жанра). И уж когда С. А. окончательно убедилась, что ничего у нее не выйдет, она написала в своем дневнике: "Он толстокож и жирен и духовно и телесно". "Ягодки нет спелой". (История отношений см. "Литературное наследие, N найдете сами, 34г.?)
   **Здесь, пожалуй, только и хранится надежда на взаимопонимание.

Стр11

   Бедная убитая лошадь связана с нами непосредственно, а разум способен связать только сигарету с каплей никотина.
  
  
  
   Вероятно, читателю могут показаться непропорциональ-ными или даже отвлекающими задержки на той или иной теме. Но вспомним, что Гессе предполагал возможность бесконечного разнообразия партий, сыгранных по всем правилам Игры в бисер.
   Так вот, о женщинах и мужчинах. Все взаимное непонимание полов проис-ходит от совершенно различной оценки жизненных явлений, благодаря различному их воздействию вследствие разного психологического склада и связанного с ним самовосприятия. И не просто разного, а зеркально разного (противоположный пол?), что, собственно, и дает нам надежду когда-нибудь свести концы с концами*. "Твой разлад (какой разлад?!), -- говорил Толстой жене, -- от этого-то и происходит, что ты не уясни-ла себе значения своих чувств". Напротив, разлад от уяснения про-исходит, уяснение является признаком разлада.
   Представьте себе некое тело, скажем, стержень, карандаш, к торцам которого приложены две сжимающие его силы. Теперь начнем перемещать точки приложения сил. При этом какая-то все большая часть стержня начинает освобождаться от нагрузки. Наконец, насту-пает момент времени, когда эти силы, после схождения в общей точ-ке, начинают стержень растягивать, оставляя все меньшей его сво-бодную часть. Таким образом, две одни и те же силы могут играть противоположную роль, причем стержень символизирует детерминизм системы, перемещение сил -- развитие личности, а из точек схожде-ния складывается, фигурально выражаясь, запись в книге судеб, то есть весь потенциал, все качества личности, которые она может реализовать.
   Находящаяся на первом этапе женщина по мере развития эманципируется, что очень веселит или раздражает не могущих поверить этому мужчин, так как для последних развитие означает ограничение**, и уже на таком уровне осознания нравственного опыта, с которого очень многое не может не казаться пустяками. Конечно)(*** я продолжаю говорить о людях, а не о стареющих скотах обоего пола) именно с возрастом все яснее эта кабала вознаграждается удивительной, сладостной свободой в отношениях с людьми (и свободой от отношений со скотами). Самый свободный человек -- тот, кто ограничил себя десятью заповедями но до той точки, с которой открывается перспектива такой свободы, женщине еще очень далеко (а если честно, то она никогда до нее не дойдет, потому что не должна; при этом я не ставлю крест ни на одной личности, ведь даже физиологическая
   _______________
   *Имеется в виду зеркальность как она представлена в схеме Игры: относительно центральной горизонтальной (иначе -- экваториальной) линии (v. infra).
   **Сначала здесь было слово "закабаленность". Но не лучше ли говорить о добровольно предпочитаемом самоограничении, невозможности уже найти что-то в обществе, в перемене мест (навеяно почему-то эстетикой H. James "Aspern's papers"), и это более безрадостная, трудная, без вдохновенного отшельничества сторона нравственного ограничения. Но не только нравственного и не только добровольного. Здесь отчуждение от жизни и вовсе не логическое понимание солипсизма, к которому приходят много думающие люди, один из которых в рассказе Чехова "Страх" говорил: "Когда я лежу на траве и долго смотрю на козявку, которая родилась только вчера и ничего не понимает, то мне кажется, что ее жизнь состоит из сплошного ужаса, и в ней я вижу самого себя". Это очень точно. Толчки и удары в стенки моего собственного "я" становятся все более упругими
   ***Хочу предложить новый грамматический знак: полускобки (левые и правые) -- логическое продолжение односторонних скобок, с тем же смыслом в отношении обычных скобок, как точка с запятой в отношении точки.

Стр12

   граница пола не так определенна,-- но женщина ли гермафродит?). Правильнее будет сказать, что это не точка, а (обозначенная на схеме) линия, состоящая, однако из точек, каждая из которых является экстремумом синусоиды, в которую разворачивается та или иная последовательность понятий (каждая из которых, напомню, дуга со своим радиусом: тоже параметр);-- это добавляет образности нашему выражению о перспективе. В соответствии с фазой развития находится не только то, чем человек является, но и, естественно, воззрения его на события внешнего мира, их оценка. Та сексуальная свобода, которая на мужчин навалилась такими путами и кандалами, тянущими назад, женщинами упорно воспринимается как прогресс. Да и то сказать, где им оценить деградацию культуры*? Прогресс же цивилизационный**, хотя и тоже выдыхающийся, труднее связать с межполовыми изменениями, видимо, потому, что можно быть спокойным за семью, а можно уже не думать о ней и таким образом обеспечить себе возможность заниматься пустяками. Вопрос тут, однако, сложнее, о нем разговор впереди.
   То, что мужчины мучительно переживают в себе как раздвоен-ность, и, повинуясь потребности понять других людей, переносят на них как оценку, -- то самое у женщин служит величайшей цельно-сти их характера. Чехов, "Рассказ неизвестного человека": "Мне казалось странным, что она все еще продолжала интересоваться нарядами и приходить в восторг от своих покупок. Это как-то не шло к ее искренней печали. Она следила за модой и шила себе до-рогие платья. Для кого и для чего?" А героиня "Бедных людей", переживая всю трагедию предстоящего брака со своим оскорбителем, посылала возвышенно влюбленного в нее Макара к модистке с поручениями насчет приданого и очень беспокоилась, чтобы он ничего не перепутал. (Вот оно, чутье-то действительности! И у такого молодого писателя.) У.--С. Моэм, "Луна и грош"(тот же перевод): "Меня озадачивали явные противоречия в поведении миссис Стрикленд. Она была очень несчастна, но, желая вызвать мое сочувствие, всячески выставляла напоказ свое несчастье. (... I was innocently astonished that notwithstanding a real emotion she was able to dress the part she had to play according to her notions of seemliness). Так, например, не подлежало сомнению, что она заранее готовилась плакать, ибо под рукой у нее оказался изрядный запас носовых платков. Я восхищался ее предусмотрительностью, но, если вдуматься, эта предусмотритель-ность делала ее слезы менее трогательными***. Я недоумевал: хочет ли она возвращения мужа оттого, что любит его, или оттого, что боится злословия?.. Я еще не знал, как противоречива человеческая натура."
   Как же нам, избавляясь от страха одиночества, избавиться от идеи понять всех и судить всех,. Как понять, что нет человеческой натуры, а есть натура человека, и что для одного -- противоречие, то для другого таковым не является. Если у женщин нет, например, ощущения внутренней раздвоенности, то откуда же возьмется самокритичность, отсутствие которой так резко бросается в глаза****. Толстой, дневник: "Тип женщины -- бывают такие и мужчины, но больше женщины, -- которые не могут видеть себя, у которых как будто шея не поворачивается, чтобы оглядеть себя. Они не то что не хотят каяться, они не могут себя видеть. Они жи-вут так, а не иначе потому, что так им кажется хорошо. И потому, если они что сделали, то потому, что это было хорошо". "У женщин ведь это все вместе уживается" -- говорил Свидригайлов. Именно ужи-вается, живет вместе как нельзя лучше. И то, что мы видим в каждом понятии, неизбежно должно сообщаться всему, в чем проявляется сознание, -- ничего удивительно, ведь, вспомним, все эти проявления вместе и по отдельности -- тоже понятия.
   Удивительно другое: почему роль знака для женщин и прочих первобытных народов и диких (случайных)
   _______________
   *И сексуальную тоже, не какую-то другую.
   **Который следует отличать от промышленного.
   ***Тот же случай, что и с макияжем (удачное, на редкость мерзкое слово).
   ****Женщина никогда вполне не раскаивается". ("Бесы")

стр13

   коллективов до сих пор остается без исследователя? Разных классификаторов пруд пруди, от Фрезера до составителей атласа тюремных татуировок, а вот философия и психо-логия (на самом деле) здесь не ночевали. То ли пестрота отвлекает, то ли как раз в психологии дело? Еще в связи с этим, или, как почему-то говорят, в этой связи, любопытно, в каком обществе живущей представляет себя женщина, и какое, следовательно, общество она помогает (или даже ей помогают?) воссоздавать? И почему покушение на знак (не символ даже, а знак) вызывает совершенно одинаковую реакцию у гражда-нина племени Мумба-Юмба и у современной цивилизованной женщины, а именно реакцию отчаянной защиты личности, самой жизни? (Тут очень вовремя подвернулось высказывание Толстого: "Женщины движут всем. И это ложь, и оттого такое раздраженное отстаивание. Попробуйте коснуться этого. Нет предмета, который более бы озлобил людей, а поддерживайте это, и вам все простится." Вот, может быть, и разгадка того, что нет исследователей или они неизвестны.)
   Женщине надавали множество самых противоположных в нашем понимании оценок и сделали из нее загадку. Женщина рациональнее мужчины, меньше впадает в крайности (и мозолистое тело у нее гораздо мозолистее), легко поддается внушению, действия ее непредсказуемы и проч. Да потому и лабильна, что бли-же к золотой середине*, то есть нет у нее балансира, или, продолжив аналогию со стержнем, потому что сжатая конструкция всегда менее устойчива, чем растянутая; потому и психически более стойка к внешним воздействиям, что даже не-разумные понятия у нее имеют признак разумности -- инертность в связи (в этой связи!) между собой.**
   Все объяснения -- в двухосновности понятий, а знак -- показа-тель связи частей понятия. Кажется, женщина вообще проявляет осознанный и искренний интерес лишь к тому и настолько, в чем и насколько видит, ощущает могущество знака; а знак создает иллюзию овладения понятием. Семейная жизнь, и мода, и амурные дела, и отношение к деньгам, к общественной иерархии и своеобразная религиозность...
   Да не обидится на меня читательница. У каждого мужчины полно "женских" недостатков в дополнение к собственным. У женщин это совершенно так же, зато они могут иметь и мужские достоинства, строго запрещая мужчинам иметь женские, и контролируя эту монополию с помощью общественного мнения, находящегося всецело в их власти. (Почему, кстати, женщинам стало можно носить и юбки и брюки, а мужчинам -- если не шотландец -- только штаны? Обидно-с!)
   Повторю: у женщин слабее связь между понятиями и сильнее, чем в среднем у мужчин, связь между частями понятия. Последняя поддер-живается посредством знака, который поэтому для женщин особенно ва-жен и насущно необходим.
   Кажется, ни одна девушка, из инстинкта психического самосохра-нения, не рискнет выйти замуж за мужчину,
   _______________
   *А поскольку знак сам по себе середина, то слова, "не имея иного порядка" (по принадлежности к разумной области), перемешиваются, отсюда женская логика, то есть знак равенства между тем, что вовсе не одно и то же.
   **Стержневая аналогия помогает понять и нелепость предъявления одинаковых моральных требований к мужчинам и женщинам в половой сфере (т. е. в том самом единственном, что заставляет их различать, в том именно, что разделяет людей на мужчин и женщин). Для женщин естественно соединять в одном мужчине духовные и плотские стремления (что, между прочим, дает возможность по одному судить о другом и объясняет специфическую женскую жестокость в определенных обстоятельствах). Для мужчин такое -- воспоминание об утерянном рае (как, впрочем, и о ранней юности, когда любовь и sex были так явно различными чувствами). Зато, правда, дает им и преимущество: можно меньше пачкать душу, пачкаясь телом -- опять-таки, добавлю для объективности, в мужском представлении. "Мужчинам следует подниматься до целомудрия женщин, а не женщинам спускаться до развращенности мужчин", -- здесь Толстой прекрасно доказывает свою справедливость, ведь именно этот пункт -- главный во всяком женоненавистничестве, в том числе и религиозном.

Стр14

   который, при любых его достоинствах, совсем не оказывал ей знаков внимания, положенных при ухаживании. При этом знак есть знак. Для знака "дарить цветы" го-дятся и орхидеи и ромашка; для знака "приглашать в кино" годятся и деревенский клуб и симфонический оркестр*. Если от таких вариаций и бывает иногда побочный эффект, то главную свою функцию и ромашки и орхидеи выполняют одинаково хорошо -- знак проставлен. А побочный эффект сглаживается тем обстоятельством, что знак имеет тем большую ценность, чем он более общий для всех, -- еще раз: именно знак, а не то, что им обозначается. Поэтому и авторство знака не имеет значе-ния: даже если знаки выдумывают мужчины**, то женщины заставят муж-чин исполнять их (за что от современников часто доставалось на орехи Тургеневу, психологически близкому к женщинам). Тут они как дети, слушающие сказку.
   Этот выход знака за пределы служебной роли мужчин обычно тяготит, каковая тягость в редкие периоды жизни скрашивается тем, не совсем, может быть, идеальным сочувствием радости, которая этим дос-тавляется женщине. К слову, общий мужской идеал -- это женщина, свобод-ная от власти знака хотя бы в той же степени, что и мужчины, -- вспом-ните Чичикова (даже Чичикова!), встретившего на пути губернаторскую дочку.
   Женщины, обладающие этим обаятельным качеством, даже при средней внешности -- настоящие покорительницы мужчин, -- понятно, что только невольные и, так сказать, природные.*** Последнего условия никогда не поймут те женщины, у которых оригинальность оказывается еще большим слу-жением знаку, просто кривляньем.
   Впрочем, я говорил об идеале, а это больше, чем обаяние. Если мужчина способен уважать что-то женское, то это лишь целомудрие и преданность (не стоит употреблением слова "честь" размазывать эти понятия****). А поклонение знаку самым катастрофическим образом раз-рушает и то и другое -- рассмотрите сами. Если и случаются иногда стран-ные флуктуации, связанные в основном с рудиментами воспитания, то в главном,
   _______________
   *Набор таких знаков, как ему и полагается, хорошо известен ("красивое" ухаживание, ужин при свечах и прочая белиберда, от которой уже мутит -- и слышать в очередной раз и представлять себе всю эту "кофе в постель"), всегда под рукой, всегда к услугам кого угодно, и почти никогда не меняется, даже в своей "оригинальной" и сюрпризной части,-- так что Дон Жуану можно и удивляться и соболезновать. А каких знаков ждет мужчина от женщины? Вопрос оказывается неожиданным (очередной неожиданный вопрос). Хорошо подумав, какой-нибудь заскорузлый холостяк выдавит разве что "помыть посуду" -- да и то pro forma (он же знает -- даже он знает -- что редкая женщина хотя бы нейтрализует ту грязь и беспорядок, которые она вносит в дом). Более же всего мужчина хочет, чтобы женщина не требовала всего этого "уделения внимания" (как-то не замечают ужасной инфантильности этого выражения), потому что все это, если признаться честно, может дать женщине кто угодно, а не он (уровень заинтересованности кошки личностью хозяина). Тем более мужчину не спрашивают, какой он хочет видеть женщину, хотя только и слышишь, что мужчина должен быть таким-то и таким-то. Долгое время он сам не знает, а потом не решается сказать. Отсутствие, в общем-то, критериев выбора.
   **Именно то, что знаки придумываю мужчины, а женщины так падки на них, можно объяснить, что получив... нет, даже еще получая свободу, женщины забросили свое, истинное, важнейшее, но практически не означенное (именно потому что оно их, а не мужское) дело, и не придумали ничего лучшего, как устремиться туда, где бюрократия в самом широком смысле расцвела пышно и пестро.
   ***Почему и кажется это свойство порочным, подозрительным, как, впрочем, и любая необычная черта характера.
   ****Ну и, кончено, ценится то, что редко.
  

Стр15

   мощнейшем своем влиянии на женщин знак совершенно ясен.*
   "Тогда я еще не знал, какую огромную роль в жизни женщин играет людское мнение. Страх перед ним бросает тень неискренности на самые глу-бокие ее чувства" (Моэм, там же). Когда девушке 14-18 лет случается на людях попасть в неловкую ситуацию, скажем, испугаться какого-нибудь пустяка, то на ее вспыхнувшем лице так и написано: "На меня смотрят". И бывает, что видеть это более досадно, чем трогательно, особенно для того, кто когда-то стал мужем такой девушки.
   Вообще, всякое живое, горячее отношение имеет личный характер, то есть конкретную направленность, как в собирательной линзе ("на тебе сошелся клином..."). Да и по другую сторону "линзы" все правильно, -- взять хотя бы "мнимый фокус" рассеивающей. Любовь, как всякое аристократическое чувство (хотя полюбить можно и козла, по поговорке) предполагает избирательность (так ее даже возможно определить), но чем больше сосредотачиваешься на чем-то, тем меньше замечаешь остальное; чем важнее для тебя избранник, тем более пренебрегаешь мнением других (я разумею -- не только о нем самом). Иными словами, любовь -- исключительное предпочтение. А для женщин это -- подвиг. "Разговор с Таней (дочерью) о том, что женщины нико-гда или редко любят -- т. е. отдают свое миросозерцание любимому чело-веку. Они всегда холодны. Она истинно сконфузилась, что я подсмотрел их truc" (Толстой).
   Я не знаю, изменяются ли социальные отношения полов -- вероятно, так, -- но там, где отношения мужчин и женщин изначально, непоправимо личные, там возможно лишь разрушение -- в семье, например, на поддержа-ние внешней оболочки которой (то самое "все счастливые семьи счастливы одинаково") с помощью замазки общественного мнения и материальной свя-занности часто уходят все женские силы. Но все-таки и эта оболочка, эта скорлупка то и дело обрушивается и, вероятно, давно уже разрушилась бы совсем, не будь для женщин семейный статус все еще средством уязвлять друг друга. Может быть, даже, теперь это вопрос моды всего лишь.
   Все это особенно очевидно теперь, когда нарушен вековечный баланс полов (чего стоит одна сексуальная революция, про которую всегда поче-му-то забывают сказать, что это женская сексуальная революция). Но, ко-нечно же, это было всегда, и всегда невеста прятала где-то большие холодные ножницы, которыми потом она будет стричь мужа под общую гре-бенку. А мужья всегда хотели быть для своих жен единственными во всем, и в прошлом и в настоящем и в будущем, и сентиментально мучились ощу-щением постоянно возможной "сдачи" себя, и сдачи, что самое обидное и безнадежное, не в пользу кого-то, а в пользу никого.
   Часто, когда жена оправдывается перед мужем или просто хочет его переспорить, то, если даже объяснение происходит наедине, она приводит аргументы, могущие быть убедительными для посторонних**. И
   _______________
   *Вообще, в воспитании женщин и руководстве ими европейские нравственные (христианские, в частности) категории неэффектив-ны; чувство греха надо в восточном духе заменять стыдом (именно поэтому это слово совершенно вышло из моды). В самом деле, -- так ли уж важно, что чувство собственного достоинства женщины, немыслимое без столь возвышающего ее сознания своей чистоты (ибо только в этом случае она действительным фактом восполняет общий своему полу психологический недостаток), будет найдено не в понимании того, что отличает человека от всего сущего, а в сравнении себя с другими, в брезгливости, непривычке к грязи. Мы заранее готовы простить все женские слабости, все огрехи этого пути.
   **Когда женщина спорит, она всегда лжет. (Семейные споры это уж 100%. Можно бы предположить исключения для отвлеченных тем, но как тогда быть с отсутствием "объективности духа", с тем, что она повсюду ударяется в субъективность?) Спорить значит лгать. Спорить и не лгать -- такое сочетание для женщины просто бессмысленно. Как тогда спорить, и зачем? Гадко, если она лжет? -- не спорь с ней. Правды от этого больше не станет, зато сэкономишь много усилий: искать единственный правдивый аргумент против того, что могло бы быть

стр16

   если даже муж, гораздо лучше посторонних знающий свою жену и все обстоятельства жизни с ней, заведомо ей не поверит, она все-таки упорно будет "выступать перед присяжными заседателями". Бывает, что задумав обмануть, обхитрить мужа, жена заранее, на всякий случай, изготавливает вещдоки и свиде-тельские показания*, которым муж опять-таки поверить ни за что не смо-жет. Успокаивает это, что ли? Мужу также непонятно, но проясняется понемногу мысль, что супруга и на Страшный суд готовится привести свидетелей защиты и представить "документы".**
   И, кстати уж, о "признании под пытками". Мне кажется, у нас непра-вильная и вульгарная (может быть, под влиянием атеистического неве-жества) точка зрения на суд инквизиции в этом вопросе. При всех своих суевериях (которые нам тоже все труднее осуждать) они были не настоль-ко глупы, чтобы пытками стимулировать честность. Просто тогда (как и у нас недавно) была такая судебная концепция, при которой признание обвиняемого требовалось до последней возможности.*** И я легко представ-ляю себе, что находились такие ведьмы, которых никакими силами нельзя было заставить признаться в самом очевидном, самом доказанном преступ-лении, из которых правду надо клещами доставать.
   _______________
   правдой в целом мешке (и в мешке наготове) заведомой лжи, в том, что и придумывалось как ложь -- противная работа. А расчет всегда на это, иначе и быть бы ничего не могло. ("Даже мошенник предпочитает вести дело с честным человеком -- и в том торжество добродетели", говорил Лебедев).
   Приходится только учитывать, что если сразу не указать ей на ложь (а приберечь на потом, "сложить в сердце своем", как довольно кощунственно писал Федор Михайлович, и особенно достать в нужный момент со склада -- для этого ж надо ревизии делать!-- мужчина вряд ли способен),-- если не указать ей сразу, то женщина будет считать, что ей удалось тебя обмануть. Как она сама к этому относится -- дело другое, но ясно, что молчание поощряет. Ей, как мы только что сказали -- так же, как порой и детям -- очень трудно объяснить, что чужие -- не свои (хотя враждовать они умеют, точнее, любят; но тут, конечно, нет противоречия). Трудно объяснить, что лгать родным нельзя, что ложь, даже мелочная, разъедает отношения, и что если лгать своим, они становятся чужими.
   Но женщина будет говорить неправду только потому, что нельзя доказать, что она говорит неправду, будет говорить ее даже не думая, поверит ли ей тот, кому она лжет (поэтому ее обдуманная ложь почти всегда раскрывается), а только заботясь об убедительности ее для некоего деперсонализированного третьего лица, чем заменяет объективность духа -- отдает дань знаку. Но что же тогда остается для совести? (Она, может, и по совести считает это объективностью, но только не по своей совести, как заметил где-то Толстой.) И как ей объяснить, что ложь от правды отличается и полностью определяется желанием солгать. Женщины -- большие мастера "путать физику с этикой", как написано у Станислава Лема в "Кибериаде" (рассказ про "счастливого созерцателя бытия"), путать даже и объективность -- со справедливостью.
   *Психологически закон и суд женщинам дает, конечно, больше.
   **"Катя, вы в бога верите?" "-- А как же?" и т. д. из "Рассказа неизвестного человека".
   ***Время от времени и теперь приходится слышать, как перечисление доказательств вины начинают с признания обвиняемого.
  
  
  
  
  
  

Стр17

   Так что и к Толстому в "Диалоге" можно отнестись "гуманнее, хотя и без сочувствия".*
   "Не говоря уже о любви ко мне, которой нет и следа, ей не нужна и моя любовь к ней, ей нужно одно, чтобы люди думали, что я люблю ее". Так Лев Николаевич писал о Софье Андреевне (я столь обильно цитирую дневники Толстого, будучи уверен, что подобные высказывания окажутся неожиданными для большинства читателей; остальные же, напро-тив, смогут только оценить мою сдержанность). Еще: "Я 70 лет все спускаю и спускаю мое мнение о женщинах, и все еще и еще надо спускать". "Вспоминал, что дал мне брак, страшно сказать. Едва ли не всем то же". И даже: "Романы кончаются тем, что герой и героиня поженились... Надо начинать с этого, а кончать тем, что они разженились, то есть освободились. А то описывать жизнь людей так, чтобы обрывать описание на женитьбе, это все равно, что, описывая путешествие человека, обрывать описание на том месте, где путешественник попал к разбойникам." А Софья Андреевна восклицала: "Разве может Лев Николаевич отрицать брак! После тридцати лет супружеской жизни! Его не поняли." (воспоминания Жиркевича по пово-ду "Крейцеровой сонаты"). Самое забавное, нет никакой вероятности, что она представляла, до какой степени права.
   "Его не поняли"? Конечно, без помощи жены бедный граф не мог понятно выражать свои мысли, и ее это так беспокоило, что ему приходилось заво-дить "тайные дневники" и носить их в голенище, откуда супруга их все-таки, как сказано в комментариях, "находила" (вероятно, когда чистила ему сапоги), а он огорчался, что "потерял маленькую книжку".
   Ну да жены великих людей -- вообще тема веселая. Причем даже нет необходимости говорить о женах непризнанных при жизни великих людей. А так как про них, жен, кроме того, что они были женами, знать боль-ше нечего, то картина получается довольно выразительная.
   Счастливая супружеская жизнь Толстого более-менее из-вестна. Но вот и жена Достоевского после его смерти "редактировала" его записки, да не просто вычеркивала то, что ей не нравилось, а выре-зала ножницами, не понимая, что лучшей характеристики, чем эти кощун-ственно изрезанные страницы, не сумел бы ей дать даже сам Достоевский. Как тут не вспомнить, что "в женщинах нет ни малейшей объективности духа" и что они повсюду, именно повсюду ударяются в самую жалкую субъ-ективность, не позволившую понять этим женщинам, что судьба, как в лотерею, подарила им близость с такими людьми, один лишний день кото-рых, одна лишняя страница могли, без тяжких трудов и крестных мук, послужить оправданием всей их жизни. Но разве им нужно это оправдание?
   А чем плоха история женитьбы и семейной жизни Чехова, самого, мо-жет быть, трезвого человека в данном вопросе?** Это типичный пример того, как с помощью соблазнения, вымогательства, жалоб и планомерной осады
   _______________
   *"А кстати: не припомните ли вы, Родион Романович, как несколько лет тому назад, еще во времена благодетельной гласности осрамили у нас всенародно и вселитературно одного дворянина -- забыл фамилию! -- вот еще немку-то отхлестал в вагоне, помните?.. Ну-с, так вот мое мнение: господину, отхлеставшему немку, глубоко не сочувствую, потому что и в самом деле оно... что ж сочувствовать! Но при сем не могу не заявить, что случаются иногда такие подстрекательные "немки", что, мне кажется, нет ни единого прогрессиста, который бы совершенно мог за себя поручиться. С этой точки никто не посмотрел тогда на предмет, а между тем эта точка-то и есть самая гуманная, право-с так!" (Достоевский, "Преступление и наказание").
   **И все-таки, выходит, недостаточно трезвого, тут же испившего (без сомнения, для него особенно приятную -- одна история с Дроздовой чего стоит) похмельную чашу скабрезности такого жениховства.
  
  
  
  

Стр18

   женщина берет то, что ей совершенно не нужно.* (Тут интересен эпизод, когда Книппер "по секрету" проговаривается своему шефу Станиславскому, что "вопрос о ее браке с Чеховым решен", в то время, когда Чехов об этом еще ни сном ни духом, и считал себя совершенно свободным**). А больной, сознательно глядящий одним глазом в могилу писатель не то чтобы очень хотел, но и не слишком сопротивлялся, и только подсмеивался над предстоящей женитьбой, подписываясь в письмах к тридцатитрехлетней невесте "Старцем Антонием" и "Академиком Тото". При всех своих уже законнобрачных соображениях об "адской холодности", представлял ли он, что на другой день после его смерти безутешная (еще на 50 лет)*** вдова сядет писать мемуары в форме писем к покойному: "Помнишь ли ты, Антоша..?" О-о!
   _______________
   *Снова попытайтесь представить перемену ролей. Это так же трудно, как понять, что Ольга Леонардовна действительно получила то, что ей было нужно, то есть понять что она получила. Примечательно, что мужчины, на обязанности которых лежит придумывать слова, не нашли ничего более вразумительного, чем "упрямство" для названия того механического, начисто свободного от рефлексии, ничего не слышащего, остекленелого упорства, с которым добиваются первого брака (не детей!) большинство женщин в возрасте "скорее 30-ть, чем 20-ть". Многие так и женятся, из жалости (в сочетании с еще одной причиной, о которой ниже) -- и конечно, ничего хорошего из этого не получается, как из любых уступок "этому классу" (попы и женщины -- два класса, малейших уступок которым Шопенгауэр советовал избегать),-- из жалости, лишь усиливающейся оттого, что невесте очень часто не хватает ума скрыть, что в женихе она видит дичь... нет, не видит, потому что это никак не охота, но относится как к дичи, причем с характерным ветхозаветным душком: с изначальной враждебностью и подозрительностью, и презрением, когда дело сделано. Ни благодарности, ни бережности, ни свойственного даже пигмеям тотемного артистизма или чувства, с которым культурный человек слушает новость о побеге из тюрьмы -- ничего этого нет и, конечно, не появится во всех этих посмертных цензурах и письмах Москва -- Ялта, в одном из которых Книппер, считая это комплиментом и повторяя газетную глупость, назвала Чехова "нашим русским Мопассаном". Жаль, что есть чувства, в которых не признаются, а то было бы интересно узнать, насколько ему, русскому Мопассану, хватило забавляться новым семейным положением и когда именно вновь стало перевешивать чувство, что делаешь -- и уже сделал -- без всякой разумной причины что-то ненужное, лишнее, глупое, словно проснулся в четыре часа дня после попойки, чувство досады на то, что тебя холодно и мелко использовали, как романтического дурака, клоуна в чьем-то фарсе, и чеховское же "если боишься одиночества -- не женись".
   **"Мило!", как сказал по аналогичному поводу чеховский "учитель словесности". (И хорошо все-таки, что не он сам.)
   *** Несколько раз я вычеркивал и снова вписывал эти "50 лет": казалось, будто я попрекаю долголетием. Однако это очень характерная черта -- несокрушимое здоровье всех этих дам, "посвятивших свою жизнь" (и половину ее -- памяти), вдов и сестер писателей, артистов, академиков,-- бывших столь хрупкими и болезненными, сильно лечившимися женами. Не знаю, более ли симпатичен другой, более откровенный тип веселых вдов -- тип Христины Дмитриевны из "Случая из практики" (с более флегматичной и национально-чувственной разновидностью по Маркесу ("Любовь во времена холеры")), которая, "кушая, утирала рот кулачком, и видно было, что она жила здесь в свое полное удовольствие" -- случай как раз Марии Павловны; и как "вся фабрика работала только для ее удовольствия", так же кажется, что и писатель Чехов работал и кашлял, а позже кинорежиссер NN работал и пил только для того, чтобы эти дамы могли наслаждаться "вращением" и до и, едва ли не больше, после. ("Желаю, чтоб укусно" -- так в письме Чехов передавал привет одной общей знакомой.) Не знаю, повторю, но вообще, глядя на лица и фигуры обоего пола и разного рода служителей -- от бога и искусства до народа, закона и отечества -- понимаешь, что это удивительно полезное занятие.
  
  

Стр19

   Где же они в действительности, где их искать, этих Душечек с идеальной женской любовью (женским проявлением любви)? Где Агафьи Матвеевны сочинения Гончарова, который сам не женился и неоднократно хвалил себя за такое благоразумие? (Агафья Матвеевна,-- вспоминайте, вспо-минайте, читатель!-- жена Обломова). "Она проторила тропинку к могиле мужа и выплакала все глаза, почти ничего не ела, не пила, питалась только чаем и часто по ночам не смыкала глаз и истомилась совсем. Она никогда никому не жаловалась и, кажется, чем более отодвигалась от минуты разлуки, тем больше ухо-дила в себя, в свою печаль, и замыкалась ото всех. Никто не знал, каково у нее на душе... Она поняла, что проиграла и просияла ее жизнь, что бог вложил в ее жизнь душу и вынул опять; что засветилось в ней солнце и померкло навсегда... Навсегда, правда; но зато навсегда осмыслилась и жизнь ее: теперь уж она знала, зачем она жила и что жила не напрасно. С летами она понимала свое прошедшее все больше и яснее и таила все глубже, становилась все молчаливее и сосредоточеннее..." Эх, писатели! Морочат голову.
   А вот Моэм поступил благоразумно, поместив преданную Ату (жену Гогена) на Таити. Кто его знает, может быть там, на Таити... В романе "Пироги и пиво" он написал о женщинах нечто нецитируемое, и доказал свою правоту популярностью у женщин своего приятно-циничного "Театра".
   На эту тему Чехов: "Я не люблю, когда реалисты-романисты клевещут на женщину, но и не люблю также, когда... стремятся доказать, что если она и хуже мужчины, то все-таки мужчина мерзавец, а женщина ангел* (случай как раз "Театра", где ирония автора замаскирована слишком уж хорошо). И мужчина и женщина пятак пара, только мужчина умнее и справедливее". Опасаясь обвинений в неджентльменском тоне, приятно "заложить" не кого-нибудь, а Антона Павловича, раз уж его по недосмотру запатентовали как 100%-го интеллигента. Вот еще (ударение по очереди). "Справедливость, кажется, органически им (женщинам) несвойственна. Человечество инстинктивно не подпускало их к общественной деятельности; оно, бог даст, дойдет до этого и умом". Каково? Причем это не слова какого-нибудь персонажа, самодура-реакционера, а личное мнение Чехова, выраженное в доверительном письме (попробовал бы он это напечатать, Бобок!) А вот мнение персонажа от первого лица (подразумевается автор): "Уже одно стремление женщин к образованию и равноправию полов, которое я понимаю как стремление к справедливости..." Эту цитату какая-то общественная деятельница попросила у Чехова в качестве эпиграфа к сборнику "в пользу учащихся женщин" или чего-то вроде. Чехов, конечно, не отказал. Не правда ли, интересно сопоставить? Стало быть, он так же серьезно относился к стремлению женщин к образованию и равноправию, как и к стремлению их к справедливости, которая им "органически несвойственна". Но если без шуток, то несправедливость, конечно, не сама по себе и что-то она, конечно, означает**.
   Тут естественно опять приходит на ум Розанов, и для любознательных читателей я приведу два высказывания о Розанове. Первое принадлежит Чехову (письмо к Суворину), второе Толстому (по воспоминанию Сергеенко): "Принадлежит он к той же категории, что и Розанов,-- так сказать, по тембру дарования. У это категории нет
   _______________
   *Остроумная фраза есть у Генри Джеймса. Там две феминистки разбирали страдания женщин "в историческом аспекте", и когда доходило дело до сопоставления добродетелей и преступлений некоторых персонажей того и другого пола, то отрицательные женские поступки "were very satisfactorily classified": "If the influence of women in the past accounted for every act of virtue that men had happened to achieve, it only made the matter balance properly that the influence of men should explain the casual irregularities of the other sex". Не буду переводить, чтобы дать тем читателям, кому это нужно, возможность поупражняться со словарем.
   **Хотя бы то, что она такое же и родственное проявление интеллектуальной неразвитости в этике, как недостаток "объективности духа" в искусстве.
  

Стр20

   определенного миросозерцания, есть лишь громадное, расплывшееся донельзя самолюбие, и есть ненавистничество болезненное, скрываемое глубоко под спудами души, похожее на тяжелую могильную плиту,
   покрытую мхом". "Я люблю читать Розанова. Читаешь, все превосходно, и ничего не остается в голове. Просто удовольствие".
   С последним мнением особенно хочется согласиться, глядя, как Розанов заканчивает вышеупомянутую статью. Вывод или выверт или мораль сей басни такова: ввиду очевидности того, что "собственно учение, любознательность не только были побочны среди мотивов их (курсов) основания, но и вовсе не играли в нем никакой роли",-- ввиду этого образовательное движение объясняется "вечно женственным стремлением быть любимой, осуществлять с глубокой преданностью чужой идеал, с самоотвержением становиться тем, чего от нее ожидают (потому, дескать, что "в мужчине возник идеал жены-друга, матери-ментора"), и покорно, податливо, безвольно она подчинилась этому идеалу; даже более -- она ринулась радостно ему навстречу..." (Вот это "даже более" -- момент истины). Позвольте, о каком "мужчине" идет речь? О конкретном муже или отце конкретной курсистки? О-па!
   Если непосредственно личного не было в "образовании", то ровно столько же его было и в "преданности чужому идеалу". "Быть любимой" (не любить) и -- "преданность"... Далее. Если "видно, до чего все общество принимало участие в "движении" женщин к образованию", то какое же самоотвержение в том, что "женщина 60-х -- 70-х годов вступила в эту волнующую, обаятельную атмосферу всеобщего (мой курсив) к себе внимания и нового восхищения"? Вот ради него, внимания, предавались ("безвольно", ого!) семьи, бросались дети (большинство этих разных "курсисток" были вполне взрослыми дамами), совершались побеги в "социал-демократические коммуны", множество примеров чего упоминается в письмах и записках современников. Дела, конечно, давно минувшие, но все это вехи. "Вечная женственность" меняет только модные формы.
   Вообще, такие "ринувшиеся радостно" женщины -- зрелище в высшей степени тошнотворное, вроде пиявки, разбухающей от крови. И сущность та же -- паразитирование. Можно навскидку назвать с десяток как литературных так и вполне реальных личностей от вскакивающих на столы "чечеток" (Лесков, "Загон") и (Достоевский, "Бесы") "севших на иголку" --не на иглу!-- курсисток (у юных все мило, да только юность быстро проходит), от нигилисток и народоволок через "нашедших себя" сестер милосердия в Первую Мировую (Ремарк, "На западном фронте без перемен") и наших "героинь" гражданской войны (Тэффи, "Зверь") до современных школьных директрис, воспитательниц детских садов и приютов, а также бесчисленных общественниц, собирающих деньги на... что-то. Конечно, могут возразить, что рядом с этими вариациями старшей медсестры из "Кукушкиного гнезда" всегда стоят заинтересованные мужчины и что, хвала Юпитеру, есть много женщин, не подходящих по характеру на такие роли, однако ниша эта все-таки настолько специфически женская, что мужчины (и даже полмужчины) нечасто покушаются на нее, чтобы не быть сметенными "радостно ринувшимися" в нее женщинами. Бешеную конкуренцию приходится выдерживать даже на самых маленьких должностях, где только можно "не пускать". Здесь тоже могут возразить, что таким образом женщина выполняет важнейшую, полезнейшую функцию, и следует быть только благодарными... Но если при этом решаются личные проблемы, то потребность в этой функции настолько вырастает... впрочем, законы бюрократии известны. Когда же (а при недостатке объективности и справедливости так и будет) пытаются компенсировать самые личные проблемы... Словом, человечество не только "умом не дошло", но, кажется, и инстинкт потеряло.
  
  
  
   Понятно, что, судя по себе, женщины переоценивают важность знака и для мужчин. Более всего и по-

Стр21

   настоящему женщин затрагивает и до озлоб-ления возмущает серьезное проявление свободы их мужчин от знака. Даже измену ей простить легче. Соответственно, "идеальный муж" -- тот самый дикарь из Мумба-Юмба, хоть и цивилизованный.
   Этими же общими правилами объясняется и семейный конфликт Толстых ("каждая несчастливая семья несчастлива по-своему"? Ой-ой!). Все "музы-кальное увлечение" Софьи Андреевны в том и состояло, что ей в жизни с мужем недоставало именно знаков. Со времени "духовного перерождения" Л. Н. это был просто настоящий голод, и, право, трогательна та жадность, с которой С. А. насыщала свое чувство, имея уже тринадцать детей и семь внуков (все эти "записочки и тайные свидания у рояля", как она сама признавалась).
   "Побольше знаков" -- к этому сводятся все рекомендации мужчинам по поводу отношений в браке. Но самому себе комплиментов не делают -- такой ценности семьи эти советчики не видят, не понимают.
   Мужчины иногда поступают против совести, женщины же -- никогда. Женщина не только легко лжет, но и легко поддается на ложь. Для мужчин такое сочетание трудно постижимо. Оно показывает абсолютность влияния знака на психику женщины -- знак заставляет ее и лгать и верить.* Женщина, отдавая слишком большую дань знаку, чувствует себя имеющей право на "свободу совести", и осуществляет это право опять же через знак (связь частей понятия, напомню, ослабляет связь между понятиями). Часто женщина хитроумнейшим образом, околичностями и недоговариванием создает у мужчины твердейшие (и ложные) представления, уверенность в каком-либо факте, но если она прямыми словами не сказала прямую ложь, то с гордостью (особенно молодая женщина) заявляет, что всегда говорит только правду.** И обратно, если есть малейшая формальная возможность назвать имевшим место то, чего не было -- это будет сделано. При этом всегда заготавливается возможность сказать (опять сказать!), что так показалось. Если же такой возможности нет или ложь не отрепетирована, то уличенная женщина (как и ребенок в подобном случае) наверняка предпочтет стоять до последнего и подпирать одну ложь другой, доходя даже до абсурда. На этом построено немало занимательных пьес и рассказов, но хорошо, когда все хорошо. Если женщины морально готовы быть адвокатами, то свидетелями -- не всегда. Субъективность, конечно. Отмечая слишком частые случаи лжесвидетельства женщин, Шопенгауэр сомневается,
   _______________
   *Я думаю, точная формулировка будет такой: когда женщина хочет быть честной, все сводится к не знаковой даже, а словесной честности. На близкую нам тему у Шопенгауэра есть два небольших трактака: "О любви" -- почти все ерунда, и "О женщинах" -- где можно одобрить почти каждую страницу и почти без оговорок. Одно из сомнений относится к фразе: "В силу этого (отсутствия разума), может быть, и немыслима вполне правдивая и непритворная женщина. На том же основании они так легко провидят чужое притворство, что перед ними рискованно и прибегать к нему" -- последнее скорее говорит о личном опыте простодушного немца.
   **В этом мужчина может найти немало средств для ехидных манипуляций развлечения ради или с намерением, с применением стандартных приемов -- мечта буржуйского "Ученика" -- вроде закрепления полученных результатов путем огласки, то есть того самого приема при свидетелях, которым женщины регулярно пытаются насиловать мужчин, будучи не в состоянии понять и поверить, что мужчин он "не берет" и только вредит им самим... Можно этим и потоньше распорядиться, позвав в свидетели сам знак. Например, если не хочешь обременять себя более чем теплыми отношениями (а во многих это означает сделать их более продолжительными), то не нужно давать ей говорить о любви (это важнее, помимо того, что имеет другой эффект, чем говорить о любви к ней): некоторые женщины способны дойти до вершин любовной страсти, если только начнут говорить, как тебя любят. В отношении других женщин это несколько похоже на мучительство, но что делать... Или так или лучше уж никак.
  

Стр22

   следует ли их вообще допускать до присяги.
   Вообще, это самое сложное -- объяснить женщине, что в словах нет честности, если ее нет в поступках. Женщина может гордиться этой словесной честностью и одновременно говорить ложь. Почему? Потому что для женщин слово -- и, шире, знак -- это такая святыня, которую даже и невозможно осквернить. Так и дикарь мажет маслом или сечет розгами деревянный кумир, однако же поклоняется ему. Это действительно очень сложный психологический феномен. Даже такой психолог как Достоевский ограничился констатацией его в образе Грушеньки (довольно чистой представительнице своей расы) и в довольно узком аспекте: кого люблю, того и мучаю.*
   Иногда для мужчин облегчение -- объявить о своем скверном или позорном поступке, если другие могут негласно знать или подозревать о нем. Для нормальной женщины подобные признания намного труднее, вынужденнее и обычно сопровождаются истерикой, вызванной, видимо, ощущением, что менее важному, внутреннему осуждению, она жертвует более важным, знаком (общим для всех).
   Если раскаивающиеся, испытывающие чувство вины женщины и существуют где-нибудь кроме повестей, сочиненных мужчинами, то такую жен-щину воображение как-то автоматически рисует в обстановке палаты N 6. Можно представить женщину, демонстрирующую раскаяние в подражание ге-роиням помянутых повестей, но это амплуа не относится к числу излюблен-ных ими (вероятно, не чувствуют внутреннего призвания). Гораздо охот-нее они играют роль невинно оскорбленной. Свидригайлов: "Я уж о том и не говорю, что у женщин случаи такие есть, когда очень и очень прият-но быть оскорбленною, несмотря на все видимое негодование. Они у всех есть, эти случаи-то; человек вообще очень и очень даже любит быть ос-корбленным, замечали вы это? Но у женщин это в особенности, даже можно сказать, что тем только и пробавляются". (Психологи утверждают, что противоречивость мужской натуры проявляет-ся уже в том раннем возрасте, когда еще нельзя говорить о серьезном влиянии дурных образцов: девочки любят притворяться хорошими, мальчики -- плохими).
   В тех же случаях, когда знак не только дает возможность поактерствовать (может быть, актерство женщин, и вообще, -- только пристрастие к стандартным положениям**), но и в самом деле важен, тогда он оказывает на женщин странное влияние. Так, она может искренне оскорбиться, когда ее обвиняют в том, в чем она и сама прекра-сно знает себя виноватой -- даже в каком-нибудь совершенно недвусмыс-ленном факте (такие реакции случаются у детей). Например, леди Макбет Мценского уезда "непритворно вспыхнула", когда муж обвинил ее в измене, а горничная из "Рассказа неизвестного человека" оскорбилась, когда ее назвали воровкой (женщины в подобных случаях удивительно умеют пере-скакивать через факт). Или еще, например, при объявления чего-то важного женщина переживает это как что-то совершенно неожиданное, тогда как давно ожидала этого события,
   _______________
   *Ну и, конечно, в совете Митьки Алешке не просить прощения у женщин, к которому нужно было бы добавить совет не требовать от них извинений.
   **На эту тему хорошо высказался Бунин в "Жизни Арсеньева": "Я ненавидел его (театр), все больше убеждался, что талантли-вость большинства актеров и актрис есть только их наилучшее по сравнению с другими умение быть пошлыми, наилучше притво-ряться по самым пошлым образцам творцами, художниками.", и далее (глава 12). -- весьма узнаваемые "оригинальные" театральные изыскания якобы "се-год-ня-шнего дня". Там же его, Бунина, автобиографический герой после нескольких неудачных попыток соединить посредством объективного (не общего!) чувства красоты поэзии свою душу с душой возлюбленной "читал ей уже с тайным укором: "Солнца луч промеж туч был и жгуч и высок,\ Пред скамьей ты чертила блестящей песок..." Она слушала одобрительно, но, вероятно, только потому, что представляла себе, что это она сама сидит в саду, чертя по песку хорошеньким зонтиком".

Стр23

   была уверена, что оно произойдет или даже знала о нем ("Черный монах"). Я (за общеизвестность) беру примеры все из литературы, хотя кто же не видел их в жизни.
   Не будем уж говорить о решающей важности знака для того факта, что исте-рические (демонстративные) характеры среди женщин встречаются все-таки гораздо чаще, чем у мужчин. Тут особенно показательна статистика самоубийств. Завершен-ных самоубийств среди мужчин не на проценты, а в несколько раз больше, чем у женщин, а "попыток" их среди женщин в несколько же раз больше*, чем среди мужчин. Обычно говорят, что дело здесь в эмоциональности, в же-лании душевного тепла, но вероятно, тепло спасло бы и мужчин, -- из интеллектуальных соображений мало кто вешается; стало быть, дело в выборе средств. Такое разительное соотношение явно указывает на соответствующую предрасположенность всего пола, тем более, что социаль-ные роли полов со времен Катерины из "Грозы" если и не сровнялись, то прилагаются к себе представителями их практически свободно. Последнее и важно для нас. Так что когда в противовес пресловутой мужской раци-ональности ставят (нужно же что-то поставить) женскую эмоциональность, то терминология эта нуждается в очень существенном уточнении.
   Одним словом, все дело в среднестатистическом распределении по полам, которое мне кажется очень показательным и соответствующим нашей задаче на этом этапе разъяснения правил Игры: я хочу проиллю-стрировать всеобщие качественные различия, различия на атомарном уровне, а пол -- это, с одной стороны, никак не специальность (хотя иногда профессия), а с другой, даже самые мелкие вопросы мужчина и женщина решают немного по-разному. А так как автор этого сочинения мужчина, то странности и особенности ему легче увидеть в женщинах.
   Кажется, идея знака близка к идеям законности и порядка, однако и их развитие тормозится преувеличением роли знака. В создании госу-дарства (или, скажем, предприятия) женщины не способны пойти дальше племени, размеры которого ограничиваются пределами личной и непосред-ственной власти (стиль руководства). Женщины вовсе не хотят руководить, они хотят царствовать.** Но даже монархическое государство основано на равенстве. Там же, где есть общество женщин, там, по выражению Лермонтова, тотчас явится высший и низший круг, -- смесь знаков общения со знаками различия. При этом "женщины чина не имеют", по выражению Наполеона. Вообще женщины слишком одинаковы, чтобы не искать различий между собой. А это уже скандал (тут и необходимое для него условие). Один современный писатель (тот самый, которому В. Шкловский, разумея женщин, сказал: "запомни, мой мальчик: мы -- синие, они -- зеленые"),-- так вот, он написал следующее: "Теперь попробуем сказать даме: "Дорогая, пойми ради бога, ты такая же, как все остальные четыре женских миллиарда на планете... "Какой философ возьмется объяснить, отчего мужики не сопротивляются тому, что все они одинаковые, а женщины так отчаянно сопротивляются даже легкому подозрению в их похожести?"
   (Важно не путать равное с одинаковым (вечный рекламный прием). Для равенства достаточно иметь некий уравнитель. Например, для имущест-венного равенства достаточно существования денег, "общего знаменателя"*** в своей сфере, чем они и интересны. Одинаковость же интересуется не знаменателем, а числителем, и достичь удовлетворения ее (справедливо-сти, как многие считают) почти невозможно. В побудительных мотивах к тому и другому нет ничего общего, и сдерживаются они только общей сре-дой обитания, личностью, так же как общей
   _______________
   *Кажется, в шесть -- по одним данным.
   **Из тех, кто не согласится с этим, найдется ли хоть один, кому довелось работать под началом женщины?
   ***Ссылка на следующую цитату из книги "Игра в бисер" Германа Гессе: " ... не только поставить рядом все отрасли знания, но и вывести их друг из друга, найти их органичный порядок. Он был на пути к поискам общего знаменателя, а это одна из основных идей Игры в бисер".

Стр24

   средой обитания сдерживается распространение мух, потомство одной пары которых могло бы, не встре-чая сопротивления, в короткий срок покрыть всю Землю).
   Да и осуждают друг друга женщины весьма своеобразно, всегда только за отступление от знака, хотя и притворяются, что за побудительные мотивы. Слишком уж хорошо они понимают друг друга. (С. Моэм, "Пустячный случай": "Она сама была женщиной и инстинктивно знала, как при таких обстоятельствах женщина будет вести себя. Она с негодованием говорила о леди Кастеллан, однако на ее месте -- и она это смутно чув-ствовала -- вела бы себя точно так же")*. Я думаю, что в чисто женском суде еще заметнее были бы те случаи, которые хорошо видны и сейчас (и не только в суде, и не только среди женщин), когда, кажется, судят не только за преступление, а и за то (и тем суровее), что преступник сделал то, чего и судьям бы хотелось, да они не смели. Особенно смешно это выглядит, когда признают психически вменяемым какого-нибудь маньяка-на-сильника (словно бы не поступки определяют психическую нормальность и не поступками исключительно заполняются сумасшедшие дома). Кстати, галантность закона простирается до того, что за женщинами не признается равной с мужчинами ответственности за самые страшные преступления. Когда спорят о смертной казни**, то опять же почему-то забывают сказать, что речь идет о смертной казни только для мужчин: женщин не казнят. И почему-то совсем не слышно феминисток, требующих равноправия в этом вопросе (как не вспоминают о дискриминации не о заработной плате, а когда надо идти на войну). Впрочем, наши феминистки... Когда они начинают высказываться, становится ясно, что их лидером могла бы стать старосветская тетушка, учившая свою племянницу "делать глазки", чтобы выгоднее выйти замуж. "И рыбку съесть..." -- тут нет ничего нового. (И на елку влезть.) Да, кстати, пора бы уж, отменить этот унизительный для современной свободной женщины пережиток древних, средневековых представлений о "чести" -- статью об изнасиловании. Если это не имеет самостоятельного, общественно признанного значения и оценки (как собственность, здоровье или жизнь), ни даже какого-нибудь, хотя бы конституционного определения, то с какой стати закон наказывает за именно такое посягательство на неопределенное это,-- да еще с такой гротескной, издевательски-насмешливой, карикатурной жестокостью. За
   нарушение какой заповеди, в конце концов, полагается такое наказание?*** Подумайте-ка, тут есть о чем!
   _______________
   *Сам знак, к которому женщины так близки есть общим, одинаковым для всех или стремится к этому, поэтому и женщины легко понимают друг друга и вкупе, как пол, стремятся к гомогенности.
   **Заодно уж об этих спорах, которые сводятся к одному и тому же: статистике и, в ответ на нее, крикам: "Да-а, а вот если бы вашу дочку!..", то есть к морально-нравственному недоумению между личной местью и "высшей мерой социальной защиты". Думаю, что смертную казнь за убийство можно было бы и оставить, с тем, однако (и, разумеется, при условии полной информированности), чтобы "нажимать кнопку", то есть физически "приводить в исполнение" имел право только кто-то один (любой) из строго ограниченного круга родственников убиенного (думаю, только родители и дети). Найдется такой мститель, который не посчитает это грехом или не побоится взять его на душу -- так тому и быть. Не найдется -- из опасения судебной ошибки или хотя бы из страха ответной мести,-- значит, и здесь все справедливо. (Не об этой ли справедливости был разговор, давший Раскольникову идею "лущить старушонок"?)
   ***То же самое торговля женщинами. Всякие морализаторские рассуждения и уголовно-преследовательские формулировки всегда будет наталкиваться на: какое преступление -- принуждать женщин к тому, чем еще большее число женщин (и они сами) занимается добровольно и не без удовольствия (получать которое стало в последнее время не стыдно и как угодно пропагандируется). Ничего полового тут тоже не осталось, и говорить в большинстве случаев можно только о недостаточной оплате труда, за чем в цивилизованных странах наблюдают наблюдают вполне официальные профсоюзы "жриц любви". И в самом деле, все чаще говорят о сексуальной эксплуатации. Ну и, кстати, как насчет сексуальной спекуляции?
   Любопытно, что в то время, как под изнасилованием мужчины понимают посягательство на женскую честь, сами женщины все чаще лучшей защитой чести считают некоторое изделие с непроизносимым в обществе названием, который они и носят с собой в сумочках на всякий, вполне допускаемый ими в мыслях случай.
  
  

стр25

   Нет, пора, пора этой статье мирно рассосаться среди легких телесных повреждений, незаконного лишения свободы, угрозы физическим насилием, чего там еще... Ах, да!.. Вот кстати вспомнил одно свое впечатление, все по поводу дискуссий о смертной казни. Лет уже пятнадцать назад, во времена благодетельной гласности, было по телевизору такое разговорное представление типа "стенка на стенку", и в нем именно изнасилование называлось достойным расстрела, повешения, четвертования и женитьбы на пострадавшей*... Но это я шучу, а там все были серьезны... и до жути комичны. Впрочем, женская часть аудитории была совершенно спокойна (и правильно, потому что женская честь -- это вопрос, который мужчины должны решать между собой, а волноваться мнением женщин по этому поводу -- все равно, что спрашивать быка о говядине),-- женщины были спокойны и только слушали ярящуюся мужскую партию со снисходительным одобрением. Глядя на этот разрешенный бунт** мужичков, которым позволили, наконец, косвенно высказаться о женской чести (и раздраженных -- даже подсознательно -- этой косвенностью), можно было бы и посочувствовать представителям репрессированного секс-революцией класса (как должно сочувствовать "нашему контингенту" в сумасшедших домах) -- им, задавленным бессилием против обступающей со всех сторон порнографической агитации "царства разврата и женщин", "раздраженно отстаивающих ложь", чтобы не признаться в этом бессилии... И, конечно же, ясно, что за готовностью,-- с ненавистью, не идущей в сравнение с ненавистью к истинной причине,-- наброситься на того, кто "попробовал коснуться этого" скрывается жесточайшая фрустрация и феномен стада вообще***, зорко наблюдающего, чтобы никто из его членов не смел не бояться волка (что бы он делал без этих помощников, добровольных и в большинстве бескорыстных -- что им, травоядным, может перепасть, кроме восстановления относительного психологического комфорта (часто под самоуспокоительной вывеской в форме соблюдения закона, который в действительности только для таких и писан)?) Но фрустрация фрустрацией, а однако же, сколько было низости в этом шоу, в том, чтобы воспользоваться дозволением побить "насильника", столь же реального, как манекен директора в вестибюле японской фирмы -- чучело любовника своей жены, первого мужчины (мужчин) своей невесты, оставившего мужу вместо "цвета невинности" штурпалки ценимой только в проститутках сексуальной выучки, бойфренда плюющей на отца дочери, зятя-гнеккера, с которым теща быстро нашла общий язык в дрессировке тестя, квазиотца квазисемейства...
   _______________
   *Впрочем, по Второзаконию так.
   **По форме это собрание неожиданно напомнило "Зимние записки о летних впечатлениях" от французского парламента, а вообще -- никогда не выводившееся у нас и особенно пышно цветущее в "демократические периоды" холуйское свободомыслие, в любом масштабе повторяющее "подначивание", столь отечественное, но в самой лапидарной форме выраженное почему-то Джойсом ("Two gallants") : "To save himself he had the habit of leaving his flattery open to the interpretation of raillery".
   ***Который зачем-то разнообразят умными названиями вроде "Стокгольмского синдрома".
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Стр26

   А суеверия? Возможно, церковь потеряла бы самобытность, если бы не пристрастие женщин к знаку. Церковь вся держится на форме, ритуале и общественном мнении, и в этом нет ничего, что само по себе заслужи-вало бы большего пренебрежения, чем те "клятвы и зароки", леденцы и понедельники, которые дает курильщик или пьяница. Церковь -- это просто средство, помогающее сла-бым людям соблюдать нравственные запреты*. Ну а какие запреты соблюда-ет нынешняя наша церковь? Торговля индульгенциями по-прежнему ее любимое занятие,-- целуются с убийцами, выпрашивают деньги у воров, венчают всех желающих**... Почему было и не превратить ее в женский клуб?***
   Но тех мужчин, в ком сохранилось чувство святости добра, очень огорчает женское третирование христианских понятий. Огорчает или вызывает презрение -- в зависимости от близости женщины. "Турки очень религиозны, -- (письмо Чехова Суворину от 8 января 1900 г.). -- У них нет религиозных дам -- сего элемента, от которого мельчает религия, как Волга от песку". Не следует упираться в слово "дамы"; дамы -- это женщины, у которых много свободного времени****. У Чехова ведь есть еще рассказ "Казак". А у Толстого высказывание о нерелигиозности женщин сош-лось на одной странице дневника с похвалой их целомудрию,-- пожалуй, это подтверждает наш взгляд на различия в муж-ском и женском развитиях.
   Можно сказать, что знак женщинам нужен не для того, чтобы фикси-ровать понятия, а чтобы иметь их. Мужчины тоже часто прини-мают чужие понятия за свои собственные. Для них такое забегание впе-ред***** наказывается довольно болезненным возвращением к тому месту, где он "сбился с пути". Зато мужчина всегда и знает (или думает, что зна-ет), где это место.****** Женщина же в такой ситуации оказывается вполне дезориентированной. Ей именно кажется, что она в этот-то момент и сби-лась с пути, когда ей пришлось это заметить. Чем это заканчивается -- всем известно.
   Сила сопротивления чужому порядку, чужому мнению и, в особенности, соблазну, -- эта сила, по мере накопления собственных понятий, растет в каждом человеке. Но этого очень мало у женщин, и в этом смысле они дети. Ведь многие эпизоды из собственного детства и юности вспоминаются, в смысле такого подчинения, с изрядной долей недоумения, -- и у женщин также, но по другой причине. Они с возрастом приобретают
   _______________
   *В том числе посредством формы одежды, как говорят в армии.
   **Беспокоясь только о том, есть ли бумажка от государства, что они уже женаты. Вообще лезут на отделившееся от них государство как мухи на мед, везде заседают, всюду при деле, охотно принимают награды (в то время, как детям по телевизору показывают порнопередачи и фильмы), нехотя принимают население и ничего не видят. Даже мысли нет о том, что предъявлять моральные требования к власти -- единственная политическая роль и прямая обязанность церкви со времен Иоанна Крестителя. Или урок пошел на пользу?
   ***Куда мужчинам в общем-то и ходить неприлично,-- многие, мне кажется, это чувствуют и для многих это, может быть, главная причина церковно-обрядового скептицизма и холодности. К тому же, "третий лишний". Клир мужской, приход женский... что-то здесь такое фрейдохлыстовское... На чем, возможно, и держатся остатки православия. Вы замечали, что живы и сильны только те религии и церкви, где в храмы женщин вообще не пускают. Что в этом случае делала бы наша церковь? Недаром они так упорно сопротивляются появлению женщин-священников.
   ****Всем дамам от глупостей можно посоветовать то же, что Флобер, через старушку Бовари, ее невестке (часть 2, глава 7).
   *****Не без влияния литературы, кстати.
   ******Сильнее связь между понятиями.
  

Стр27

   сопротивляемость к особенному в личных отношениях, иначе говоря, становятся невоспитуемыми* (сильнейший аргумент в пользу ранних браков для женщин)**.
   Так же, как страсть к нарядам, мужчинам трудно понять ту степень поддержки, которую женщины оказывают друг другу. Словесное мышление, общительность, разговорчивость... Часто в этих разговорах настолько отсутствует содержание, что слушателя не покидает неловкое чувство при-сутствия просто при каком-то физиологическом отправлении, вроде бы даже через силу совершаемом. Кстати, если кому-то все-таки неясна смесь вынужденности и желательности в отноше-нии женщин к знаку (как мы говорили о "добровольном закабалении"), то сравните его с отношением человека к любому его безусловному природному свойству -- к зрению, например. Впрочем, никогда и нигде общительность, которая предполагает, требует и приво-дит к усредненности (это симптом) не имела ничего общего с передачей информации. Для женщин это превращается в противоречие, поэтому, когда джентльмены узнают, какого рода информацией их леди обогащают друг друга, им частенько приходится расставлять руки, и потом напряженно скрывать свою информированность. Бывает и похуже: Maugham, "Virtue", "It is always difficult for a man to stomach the want of reticence that women betray in their private affairs. They have no shame. They will talk to one another without embarrassment of the most intimate matters. Modesty is a masculine virtue. But though a man may know this theoretically, each time he is confronted with women's lack of reserve he suffers a new shock"***. То же наблюдение, вообще весьма разработанное theoretically, можно встретить у Лимонова в "Муссолини и другие фашисты"; да и в чувстве "Учителя словесности" (конец рассказа, конечно) стыд был весьма важной составляющей, как если бы он узнал, что невеста еще до предложения разглядывала его в бане.
   Женщины гораздо искреннее и простодушнее пользуются принципом, что сделанное втайне как бы не сделано вовсе (снова грех и позор, совесть и стыд). Более того, высказанное для них бывает важнее, чем подуманное, почему и общественное мнение как явление принадлежит им по естествен-ному праву. Оно -- вид коллективных усилий, без которых женщинам было бы трудно вырабатывать понятия. К помощи других женщин они прибегают даже при оценке и выборе мужчины для одной себя -- единственного, люби-мого, от которого потом потребуют верности, но который нравится именно тем, что "избалован женщинами" (записная книжка Чехова).
   С другой стороны, поскольку понятия, выработанные самостоятельно нам гораздо ближе (более тонко подобраны) и потому точнее, быстрее и непосредственнее руководят нашими суждениями, эмоциями и поступками****, то женщинам бывает приятно, когда им не слишком грубо подсказывают, что они должны
   _______________
   *То самое "скверное перерождение мабишь", по Достоевскому.
   **Кстати, "воспитывают" они друг друга тоже по-детски: влияние плохих на хороших.
   ***"Для мужчины тяжело притерпеться к отсутствию стыдливости, которую женщины обнаруживают в личных делах. Они способны без малейшего смущения рассказывать друг другу о самом интимном. Скромность -- мужская добродетель. И хотя мужчина может знать об этом теоретически, всякий раз, когда он сталкивается с женским недостатком сдержанности, он испытывает новый шок".
   ****Знак общий, холоден. Отсюда -- женщина в беде (и в жизни и в "Несчастье" Чехова), когда "хорошо" или "плохо" (не говоря о лермонтовском примере женской логики) -- слишком абстрактно, чтобы влиять на игру инстинкта (у мужчин это его часть). Знак может доставить удовольствие, если он есть, или оставить пустое место (при общности знака быстро занимаемое), но не может быть отрицательным стимулом, то есть источником угрызений совести, заповедей и пр. Отсюда топорность и скука женской психологической прозы.
  
  

Стр28

   чувствовать в тех или иных обстоятельствах*. (Фицджеральд, "Ночь нежна": "Как большинство женщин, она любила, когда ей подсказы-вали, что и когда она должна чувствовать... " Или вот, у Генри Джеймса, весьма неровного или, лучше сказать, неодинакового, писателя, в лучшие свои периоды вызывающего представление об англо-американской смеси По и Голсуорси**, но бывшего, во всяком случае, на голову выше Уайльда,
   _______________
   *Часто путем визирования новой модификации знака в затруднительных случаях, когда, например, события действительности не соответствуют прежнему плану: эпизод из того же "Амьенского сражения" (то есть "Ночь нежна") с девушкой, не нашедшей могилы брата. Кстати, у него там есть и фраза о том, что американская женщина превратила целую нацию в детский сад. В самом деле, разве политика Штатов (особенно методы ведения войны) не напоминает старуху из "Золотой рыбки", а американская культура не потому так распространена, что находится в общем феминистическом течении?
   **Когда он дописывался до невозможности придумать какой-то финал (а отсутствие готовой развязки в моем представлении, как уже можно было понять, это большой недостаток) являлся какой-нибудь призрак, как deux ex machina -- имел он такую слабость. То есть он на практике использовал то, о чем примерно в то же время написал Чехов: "Она была спириткой, и поэтому все понятные и непонятные явления объясняла очень просто". Но тут у него тоже было кое-что новое: призраки являлись совершенно в реальном виде, то есть в виде реальных людей, и отсюда сразу же возникает соблазнительная обратная идея. И еще у него были очень странные дети, каких не бывает, но какими иногда на мгновение дети кажутся, словно воспоминание из неприятного сна. Вообще, Джеймс был писателем с очень культурным стилем письма (соответственно культурным мыслям) -- как Чехов. Это надо высоко ценить, потому что это встречается еще реже, чем талант -- нет, лучше сказать, не у каждого талантливого писателя. У Джеймса был соотечественник, которого можно образцом бескультурья -- Фолкнер. Почему он это делал, я не знаю (потому что он мог этого и не делать -- иногда он писал совсем неплохо) -- может быть, у него голова болела или может быть, ему очень уж хотелось быть гением, но ведь и в этом случае на что-то в себе надо было наступить, а достаточно культурный человек не станет наступать на что попало даже на улице. По три придаточных, как матрешки, так что перестаешь понимать, к чему все это относится ("да к чему, да об чем?"), теряешь подлежащее... Я знаю, что это звучит по-ученически -- да ведь они сами жалуются; и вспомнишь, что Моэм на первое место в оценке литературы ставил ясность. Обычный стиль Фолкнера ударяет совсем не по тем струнам души. Так писать нельзя.
   Может быть, он добивался количеством качества, и поэтому только там, где количество было ограничено, то есть в рассказах, у него получалось живое и вечное. Все остальные его романы или как уж их назвать -- это хлам, из которого можно вычленить как раз рассказы. Добивался, вероятно, того самого, свойственного любому настоящему искусству, качества, которое, по мнению того же Моэма, было у Чехова: "He does not seem to have been much interested in them (в его персонажах) as persons. His people are non sharply individualized. Perhaps that is why he is able to give you feeling that they are all part of one another (то есть как раз качеством добивался некоторого количества, ощущения количества -- самого себя), strange grouping ectoplasms that melt into each another, the sense of the mystery of life and its futility, which give him his unique quality. It is a quality that escaped his followers. Странно, что Моэм сумел заметить это, несмотря на переводы. Но тут, повторяю, нет ничего специфически чеховского (специфическое может быть только в стиле -- чему только и можно подражать, больше того в чем только и можно (и можно по праву) усмотреть фолловерство). Об отсутствии "интереса к личности героев", об этом равнодушии мы еще будем писать. А впрочем, разве это не то, что Шопенгауэр об объективности, об умении художника находить "идею вещи"? Что касается Джеймса, особенно его романов, то не знаю, как для него самого, а на взгляд одного из его читателей, они, эти романы, категорически различаются по тому, испытываешь ли интерес к их
  

Стр29

   например,-- даже в том, что считается сильной стороной последнего. "The real right thing": "He half expected her to break out: 'Oh, help me to feel as I know a want to feel'".) Но только для этого нуж-но хоть немного любви*, т. е. личных отношений, допускающих воспитательное влияние ("отдавать миросозерцание"). Либо "воспитатель", "бабий пророк", для смягчения, должен обращаться к женщинам в коллективе (просто удиви-тельно, какое нахальство могут терпеть женщины в этом случае): Достоевский, "Село Степанчиково и его обитатели": "Мало-помалу он достиг над всей женской половиной дома удивительного влияния, отчасти похожего на влияние иван-яковличей и тому подобных мудрецов и прорицателей, посещаемых в сумасшедших домах иными барынями, из любительниц". (В сумасшедших домах! Хорошее было время.)
   Лицемерие -- совершенно не женский грех. Женщина-Тартюф непредставима**. Это еще одно следствие, что высказанное важнее подуманного. Женщины осуждают только то, что считают себе несвойственным, как бы ни заблуждались*** на свой счет все эти Ариадны и жены "вечных мужей"****. Оттого и совесть у них всегда спо-койна (тут замкнутый круг, разорвать который может только АШТ***** в усло-виях стационара).
   А отклонения от "сделанное втайне -- не сделано", отклонения, кото-рые встречаются среди женщин, прикоснувшихся к культуре, -- тоже весьма показательны и подтверждают то же правило с другой стороны. Удивитель-но, насколько часто в одном и том же виде встречается то, о чем Лескова "Воительница" говорила: "Дивлюсь только одному, что какой это из вас такой новый (!) завод пошел, что на грех идете, вы тогда с мужьями не спрашиваетесь, а промолчать, прости господи, о пакостях о своих -- греха
   _______________
   *Хотя бы в такой степени, в которой ее лишается мабишь, начиная скверно перерождаться.
   **Несмотря на богатые возможности поломаться; потому что здесь актерство было бы уже настоящим покушением на знак, осквернением его "честности".
   ***То есть они как раз не заблуждаются, именно потому, что заблуждаются -- именно им невменимо.
   ****Последний персонаж куда более жизнен, чем промелькнувшая у того же автора в "Униженных и оскорбленных" женщина-лицемер из рассказа (едва ли не извращенной фантазии) одного из героев (князя). Вообще, у Достоевского есть два совершенно симметричных персонажа (и, насколько мне известно, никто этой симметричности пока не замтил -- так что "критики и историки литературы" в самом деле даром едят хлеб). Первый из рассказа князя Валковского юному писателю Какбишьего, второй из рассказа такого же, но более симпатичного циника Свидригайлова молодому автору Раскольникову ("искательница приключений"). Первый совершенно ненатурален, второй совершенно натурален. И кстати: Алеша из "Униженных..." со своими двумя любвями -- это тот же Идиот с Аглаей и Настасьей. Но этого я тоже нигде и ни у кого не видел! Это потому, что каждое произведение действительно само по себе, а чтобы заметить такое, надо думать о чем-то поверх романов, а не "разбирать образы", чем они, критики, будут заниматься до скончания веков.
   *****Адошоковая терапия.
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Стр30

   боитесь".*
   Культура -- ничтожнейшая доля времени и усилий ничтожнейшей части людей. Это поистине культурный или плодородный слой, камбий у дерева -- он нарастает по миллиметру в столетие, оставляя за собой многократно больше мертвой ткани, но сам он всегда зеленый, живой**. И как бы он ни был тонок, именно он и только он должен определять развитие человечес-кого общества.
   К сожалению, надо признать, что женщины являются могущественным и по природе своей монолитным антикультурным фактором. Монолитным -- иначе откуда мог бы взяться "женский вопрос"***. "Женский вопрос! Как же не женский. Только не в том, чтобы женщины руководили жизнью, а в том, чтобы перестали губить ее", -- писал Толстой. Губить жизнь -- значит гу-бить живой слой культуры, редчайшие проявления ее влияния. "Все бы хорошо, кабы они, женщины, были на своем месте, то есть смиренны", ведь "женщины рождают детей, но не рождают мыслей".
   Но как им и быть-то смиренными во времена всеобщей стандартизации и массового производства, если учесть, что и всегда-то "не только уст-ройство жилищ, пищи определялось ими, но и расходовали богат-ства, то есть
   _______________
   * Опять-таки следует отметить, что желание быть честными в словах у женщин искреннее, не то что у мужчин, которым легче признаваться, когда уже знают. Вообще, противоположность честности не правдивость (это детское или, конечно, женское представление), а подлость. Так и в "Рассказе неизвестного человека" написано: гораздо честнее обманывать человека, чем портить ему жизнь. Ну и, кстати, обмануть -- это не сказать неправду, а ввести в заблуждение.
   **Культура -- всегда сейчас, как воспоминания человека. Дело не во временах (антикультурность истории), а в культурном возрасте людей, когда бы они не жили. Есть люди с плохой памятью, которым и нечего помнить, они будто вчера народились. Всегда были взрослые люди, которые "как я сейчас", и люди с незрелым сознанием, для которых были (и есть) Бабы яги, Сталины, энерготерапевты и "теплые реки" для богучаровских мужиков. И все это со слепотой к подлинному чуду мира.
   Я врастаю в прошлое. Мне двести лет, что мне делать в этом детском саду? (особенно, когда им весело. О, "праздники ваши ненавидит душа моя"). "И Воротов почувствовал страшную пропасть между собой и этим кругом" ("Дорогие уроки"). Но как тяжело научиться, что эта пропасть есть всегда!
   Мне двести лет. Когда я был десятилетним школьником, война казалась мне чем-то из давно минувших времен. И совсем не кажется теперь, когда я прожил столько же. Это нечто, что не достигается простой начитанностью, хотя и не может без нее обойтись. (И поэтому это совсем не то, что у Фицджеральда, например, в "Head and shoulders": так всегда, стоит хоть немного удариться в кич, как твоя фраза станет попадаться на каждом шагу.) И все это идет дальше, дальше, на двести лет назад, но не в каком-то порядке, как это, может быть, при начитанности, а в такой же непонятности, как одно могло быть раньше другого, как и в твоей собственной жизни. Мне двести лет.
   ***И заметьте, этот вечный рефрен: "Она выпила стакан вина, как пьют женщины, в десять глотков, не отрываясь" ("Преступление и наказание"), или "Сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное". Тут не то, что женщины, которые... (как "молодые мужчины, которым предстоит первое сражение" -- тоже из "Войны и мира"), а женщины, когда. Словно "дурака видно по походке", словно ограниченность умственных способностей стандартизирует и физическое поведение, давая само-собой разумеющееся право говорить о женщинах в общезоологическом смысле, как о повадках того или иного однохвостого животного. Подобное говорится о детях и стариках, исключение составляют лишь мужчины 20-60 лет, как "единственные люди, собственно люди".
   руководили работами людей женщины". Они, может быть, и не горазды на выдумку, но из предложенного всегда сумеют выбрать более приятное. А предложений, все более приятных, будет хоть отбавляй, когда состояния, главным образом, делают женщины ("на женщинах";-- достаточно посмотреть в телерекламе, кто наслаждается даже нейтральными в половом смысле (то есть и по частоте использования) товарами, не вычисляя процент чисто женских по употреблению, чтобы понять, отчего о природе рекламы можно сказать все то же, что мы говорили о знаковом мышлении).
   А политика в условиях всеобщего избирательного права? А язык, по известным причинам отражающий только самые общие тенденции, -- его унификация, все эти восхитительные эвфемизмы "девушек", "встречающихся" с "друзьями"? Да и слово секс -- которым "занимаются"-- и о котором "говорят" -- это ведь тоже эвфемизм для слова совокупление, тоже, кстати, вполне приличного. Но если, без всякой потери смысла, заменить одно слово на другое везде, где оно употребляется, то станет совершенно ясно, чего стоит эта тема и эти разговоры. И, кстати, я положительно горд, что для такой именно тупо-серьезной окраски (как того, чем можно "заниматься") нам понадобилось заграничное слово.
   Я не хотел бы уподобляться художнику Райскому из гончаровского "Обрыва", который, начав писать панегирик женщинам, незаметно для себя стал браниться. Тема такова, что почти всеми, как бы я ни старался, мои рассуждения будут восприняты предубежденно, и все-таки скажу, что главный и последний ответ все равно держать мужчинам (как и Господь с Адама потребовал отчет за яблочки). Мужчины к женщины перемешаны довольно равномерно, и прояви мужчины солидарно свои сильные стороны... Но человеческая натура вообще довольно низка. Самые рьяные борцы за женскую свободу получаются из рогоносцев. Ни одна шлюха не успокоится, пока не сделает шлюхой свою подругу. Не говорите мне, что это лишь безвинно-животная "неповорачиваемость шеи" и простодушное желание поделиться радостями своего умения жить.
   Дело сильно испорчено, но все-таки не совсем потеряно. Надежда остается, и всегда останется даже в самой основе отношений полов, ибо милосердная природа, сделав женщину столь восприимчивой к знаку, пода-рила ей в назидание такой знак... Впрочем, умолкаю.
  
  
  
  
   Продолжение смотрите ЗДЕСЬ
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"