Последний день отпуска разочаровывал своей скоротечностью с самого утра. Планов было - не переделать, но сначала я зацепилась с тетушкой по телефону, затем увлеклась теленовостями, несколько раз перетрясала гардероб, прежде чем вышла из дома, и пошла череда нескладух. В химчистке перед объявлением: "Буду через 15 минут", - убила целый час. В почтовом отделении, на тридцать пятой минуте ожидания, безучастный голос почтового работника, женщины неопределенного возраста, с выцветшим лицом и эмоциями, сообщил: "Интернет кончился. Платежи не принимаю". На старческий голос из очереди: "А када паявиса...?", - последовал отсекающий ответ: "Када появиса, тада и появиса". После были автобус, трамвай и в общем счете семнадцать остановок общественного транспорта для того, чтобы ознакомиться с объявлением: "Энергосбыт переехал на ул. Сурикова...", - иными словами:"Энергосбыт переехал на шестнадцать остановок в обратном направлении". Пару минут подумав о возможностях интернета и интеллекта в совокупности, оценив свои шансы попасть в нужную фирму ко времени обеденного перерыва, сопоставив время до записи у парикмахера, я все-таки получила утешительный бонус: есть уйма времени, чтобы прогуляться по паре-тройке торговых центров. Когда еще случай занесет меня в эту преуспевающую торговлей часть города?
Не торопливо, с интересом, но без толку, я перемещалась из центра в центр, от бутика к бутику битых три часа, пока не почувствовала, как гудят ноги, разламывается спина и одолевает единственное желание - присесть в зоне общепита, заказать бутылку воды и застыть во времени и пространстве. Солнце давно перевалило свою самую высокую точку текущего дня. Легким напоминанием о необходимости перекусить поскуливал старый друг - гастрит, но часы указывали на необходимость двигаться в сторону парикмахерской. Отсижусь у Светланы в кресле, там же перекушу в соседнем кафе, решила я и походкой "Уточка", двинулась в сторону трамвайной остановки. По дороге к остановке безуспешно пыталась вспомнить имя актрисы смешно передавшей и изобразившей в монологе походку русской женщины после тяжелого рабочего дня. Когда грохот трамвая перекрыл разноголосое эхо торговых рядов, заглушил гул прочего городского транспорта, телефон в кармане издал еле слышные, но убедительные и тревожные трели. Звонок с работы сам по себе не предвещал ничего хорошего. Он напоминал о скоротечности отпуска и торопил приближение серых и однообразных будней.
"Москва, жду сегодня, срочно, Якутск, завтра", - долетели до моего уха обрывки возбужденного голоса. О том, что предстоит незапланированная командировка в Якутск, было понятно. Оставалось понять и полюбить подробности. По пути от остановки трамвая до парикмахерской пришлось перезванивать, уточнять.
"Москва, ну ты знаешь, как всегда, проснулась. Завтра надо быть в Якутске, подать заявление в арбитражный суд о банкротстве в отношении "ла-ла-ла" - должника. Билеты туда и обратно тебе уже купили, вылет завтра в 4.30 утра, командировочные перевели на карту, к вечеру получишь. В Якутске будешь уже в 11 часов. Времени будет - уйма! Подашь заявление и сразу отзвонишь". "Заявление составлено? Расчет сделали?",- прорвалось, но не было услышано. Трубку на том конце провода уже положили.
В этом месте хочу сделать отступление от основной темы рассказа. Валентина Кузьминична, так звали моего начальника - грузная, обесцвеченная блондинка, с голубыми, далеко не наивными глазами, окончила юрфак во времена СССР, жена офицера в отставке. Много лет прошло с тех пор, как жизнь развела нас по разным городам и кабинетам, до сих пор не могу избавиться от гаденького чувства ежедневного, ежечасного, ежеминутного взаимного лицемерия. Наше первое собеседование при моем устройстве на работу в дочку госкорпорации, оставило досадное чувство собственной профессиональной непригодности. Трудно сказать, чем это чувство было вызвано. Уже дома, подвергая критике ее вопросы и свои ответы, голубые, искренние глаза, воркующий приятный голос, я настырно пыталась понять, в какой момент оно возникло и что стало причиной: анализировала, рассуждала, оправдывала, изо всех сил повышала разом грохнувшуюся самооценку. Не справившись с "кислыми" эмоциями, я предпочла заглушить сомнения в своей профессиональности яростным штурмом подкорки: "Я смогу, я справлюсь! Нет ничего, с чем я не смогу разобраться! Я - юрист с опытом 90-х, десять лет варившийся, закалявшийся в стенах правосудия, отчаянный и успешный в самых сложных и непредсказуемых ситуациях! Чего я не знаю и с чем не справлюсь? Что знает больше и в чем удачливее жена офицера, наверняка промотавшаяся за мужем по гарнизонам и полкам, примерно это же время?".
Первые рабочие дни рассеяли тревоги и сомнения. Огни и воды прежнего опыта сожгли в пепел, размыли и унесли в никуда червоточины от неудачного, как мне казалось, собеседования. Размерено-рутинный труд юриста госкорпрации был преимущественно спокойным, без эмоциональным и откровенно скучным. Эмоций рабочим будням добавляли отношения между людьми и группами относительных единомышленников, временно сбившихся в междусобойчики единиц штатного расписания.
Одной из первых прорвавшихся эмоций стал визит в отдел кадров спустя месяц работы на новом месте. Причиной послужили постоянные, дотошные и всегда театрально-постановочные допросы Славки, молодого парня из отдела, в прошлом, слесаря, десантника, дознавателя и следователя милиции, в настоящем - специалиста по договорной работе с заочным юридическим образованием. Начиналось действие всегда одинаково. Стоило в отделе появиться постороннему человеку, голубые глаза Валентины Кузьминичны наполнялись глубиной, голос становился отрешенно-безучастным: "Слава, объясни мне правовую природу...", - далее следовал термин, и в отсутствие всякой нужды в информации, череда мудреных уточняющих вопросов и отрицание услышанного туманным непроницаемым взглядом, пожиманием плеч, в такт складывающимся в бантик губам. Уже через пять минут Славка путался, перескакивал с понятия на понятие, еще через пару минут становился пунцовым, замолкал, терпеливо и раболепно выслушивал отповедь за высшую степень ограниченности. Всякий раз задача отповеди была далека от задачи восполнить пробелы в теории права и знаниях, упущенных Славкой в процессе заочного обучения. Какая задача ставилась на момент отповеди, было не понятно.
Как правило, спектакль был не продолжительным. Славка, улучив момент, бежал в расстройстве курить, а Валентина Кузьминична закатывала голубые глаза и выдыхала: "Какой он тупой! Если бы не был сыном Матвеевича, ни за что не взяла бы в отдел". Действие могло прекратиться ранее, чем Славкины уши полыхали пунцовой раскраской, при условии, что посторонний человек забрел в отдел случайно, не дождался окончания постановки и покинул кабинет, не обращая внимания на декорации и лица. Однажды и я, не дожидаясь последнего акта, перепрыгивая через две ступеньки, поднялась с третьего этажа на пятый в отдел кадров, воспользовалась старым знакомством и попросила показать трудовую книжку Валентины Кузьминичны. Очень уж неправдоподобно на фоне Славкиных допросов с пристрастием звучали истории из жизни нашего начальника о том, как будучи женой командира полка, ей приходилось разбирать мелкие ссоры жен офицеров в глухой сибирской тайге, встречать грудью майора, прикрывая жену-блудницу. Живописные картины женщины в изорванной шелковой сорочке, убегающей по снегу от вернувшегося к моменту грехопадения мужа, очень напоминали кадры из фильма "Анкор, еще анкор!". Рассказ никак не совпадали с событиями примерно этого же времени в иной географической точке страны, в другое время года где, если следить за развитием сюжета, наша героиня была включена в следственную группу, как опытнейший следователь по особо важным делам для раскрытия махинаций с золотом по расстрельной статье.
Послужной список Валентины Кузьминичны оказался еще прозаичнее, чем это угадывалось интуитивно. Три месяца службы в должности следователя по окончанию университета заканчивались лаконичной записью: "Уволена по месту службы мужа". Эта же запись несколько раз перебиралась со страницы на страницу трудовой книжки на протяжении десятка лет. Где-то в середине жизненного пути затерялась отметки о трехлетней работе специалистом отдела кадров при военторге войсковой части ******, с припиской почерком Валентины Кузьминичны о работе по совместительству юрисконсультом. Предпоследняя запись извещала о скромной работе Валентины Кузьминичны юристом в скромном банке без малого двух лет, венчала запись о последнем месте работы в должности начальника юридического отдела с января по май той самой госкорпорации. Записи в трудовой книжке многое объясняли в поведении Валентины Кузьминичны. К примеру, если требовалось проявить волю и убедить вышестоящую голову в нецелесообразности, часто абсурдности того или иного мероприятия, на нее нападал страх: голубые глаза мутнели, щеки обвисали, губы тряслись, красноречие покидало. Отдать должное, ситуаций, когда губы тряслись, а красноречие покидало, Валентина Кузьминична тщательно и умело избегала. Положительное восприятие решений руководства она почти всегда выдавала бодрым весельем, часто притворным хихиканьем, совсем редко обреченным и молящим взглядом. Командировка за две с половиной тысячи километров с единственной целью передать в канцелярию суда заявление, было таким абсурдным поручением. Московские головы не особо вникали в расстояния, возможности, логику и действовали как я с утра: я - без взаимосвязи интеллекта и интернета, господа-москвичи по линейке и карте: от точки "А" до точки "Б" расстояние 5 см, почта России "кончилась"...
После парикмахерской пришлось забыть про голод и усталость и тащиться на работу. Рабочий день закончился час назад, служивый люд давно разбежался. Охранники деликатно поинтересовались моими целями, и как долго буду досаждать своим присутствием. Услышав, что постараюсь уложиться максимум в час-полтора, остались удовлетворены. Кабинет встретил деловым равнодушием. На столе дожидались папка с договором, папка с бухгалтерскими документами о долге и должнике, командировочное задание и билет. Надежда набросать заявление за час, успеть на восьмичасовую маршрутку и встретиться с приятельницей, чтобы распить по пивку за окончание отпуска, улетучилась сразу. Час только раскладывала документы в хронологическом порядке, расчет тоже пришлось делать самой. Позвонила мужу - работаю, улетаю, приятельнице - отложила встречу, получила наказ доставить к пиву северной рыбы. Закончила с заявлением, разбудила и удивила охранников я только в половине первого. О моем существовании явно забыли, и спросонья один из охранников, в недалеком прошлом - военный летчик, сначала ушедший на преподавательскую работу, а затем уволенный по причине расформирования летного училища, не сразу понял, какую дверь ему необходимо открыть, какую защиту поднять.
Пока охранник копался с запорными механизмами, учитывая, что корпоративный банк имеет свои отделения и банкоматы далеко не во всех регионах необъятной России, толкнула карточку в приемную щель местного офисного банкомата. Разбуженный в неурочный час, банкомат расценил такое поведение бестактным, в отличие от охранника отказался сотрудничать, проскрипел в ответ тихой бранью, пару раз моргнул экраном и завис. Пинать, трясти, упрашивать вернуть, если не деньги, то хотя бы карту, было бессмысленно. Злая и уставшая, мысленно пожелав приятной ночи Валентине Кузьминичне, московским товарищам, я плюхнулась в такси с единственным желанием - закрыть глаза и подремать 20 минут пути. Времени до следующего такси оставалось на короткую бодрящую ванну и сбор сумки в дорогу.
Дома кроме ванны и сумки, пришлось полушепотом, коротко и ненормативно, отбивать атаку мужа, такую же ненормативную и приглушенную, чтобы не разбудить детей. Судя по реакции, объяснения воинствующей стороне были понятны, так же как аргументы, по которым не могу отказаться от командировок и послать подальше начальство. Капитуляция одобрена безропотно, безоговорочно и безусловно.
Пока была в ванной, в знак примирения и из желания облегчить участь, муж сходил в гараж за машиной. Собирая сумку, протрясла все загашники, выгребла все карманы и заначки, насобирала какую-никакую сумму на пару суток проживания в чужом городе. Повздыхав участливо, муж тоже вложил лепту: распаковал тайник в заднике портмоне и добавил пару тяжеловесных бумажек. Догадываясь, что это деньги, сэкономленные на новогодние подарки, долго отнекивалась, но в последний момент перед выходом из дома все-таки сунула обе бумажки в сборник повестей Кунина, тоже прихваченный на всякий случай. По дороге в аэропорт, мы были дружны и единодушны. Обсудили успехи и послушание детей, бестолковые поступки своих руководителей, очередную тяжелую ситуацию в стране, утрясли текущие задачи и вопросы, новогодние планы. Мои командировки случались частенько. Эта поездка предполагалась короткой: три дня - туда и обратно.
В бестолковости дня и скоротечности ночи, в голове постоянно крутилось желание заглянуть в интернет, и определиться с гостиницей и погодой в Якутске. Не заглянула, не определилась и была собой очень недовольна, стоя у трапа, зябко ежась от легкого, но стылого предрассветного ветерка в демисезонных перчатках, легкой вязаной шапке и сапогах, как говаривала бабушка "на рыбьем меху". В самолете была недовольна условиями: проходы тесные, в салоне холодно, кресло не откидывается.
"Наш самолет... на высоте ... со скоростью 450 км в час...",- стандартной набор информации опять напряг. Устраиваясь в тесном и холодном кресле, я на несколько секунд выпала из дорожной суеты: "450 км в час, 2000 км пути.. это будет ... это будет... Твою дивизию, четыре с половиной часа это будет!". Монотонный голос стюардессы поставил под сомнение мои расчеты: "... совершим посадку в аэропорту города Нерюнгри...". Сказать, как глубоко всколыхнулись чувства и мысли в эти минуты, ничего не сказать. Может это были и не чувства вовсе, а накопившаяся суточная усталость? Мои глаза наполнились решимостью, появилось желание в последнюю минуту развернуться, рвануть сумку на себя, раскидать как в регби пассажиров по проходу к выходу, снести стюардессу с трапа, плюнуть на взлетную полосу и... На удивление время в полете пролетело достаточно быстро. Даже часовая остановка в аэропорту Нерюнгри показалась короткой: сели, вышли, обошли по кругу маленькое холодное здание аэропорта, прошли досмотр, вернулись в самолет - улетели.
Якутск встретил застывшей тишиной, серым тяжелым небом, морозом в 52 градуса, вырывающимися отовсюду клубами пара: из дверей, окон, труб, глушителей автобусов. Не сновали таксисты, и не сыпались предложения подбросить до города. Пассажиры прибывшего самолета мгновенно растворились в морозном облаке. На каждого нашелся брат-сват или встречающий с табличкой. Получив в справочной информацию, что любой из автобусов доставит меня до улицы Ленина, где преимущественно сосредоточены гостиницы, я приняла приглашение Якутска, и тоже шагнула в морозное утро: "Вэлком! Автобус - самый дешевый и самый скорый способ добраться до гостиницы в твоей ситуации!".
Настроение с каждой минутой улучшалось. Расстояние до ул. Ленина было коротким. Минут за двадцать пять заиндевевшая, убитая еще в прошлом веке машина, дергаясь и грохоча железом, докатилась до нужной улицы. Мне даже не потребовалось цеплять за руки прохожих, расспрашивать о гостиницах, когда я вышла на одноименной с улицей остановке: посмотри на право - гостиница "Стерх", посмотри налево - гостиница "Фрегат". Автобус на прощание фыркнул холодным облаком и растворился в таком же тумане. Заселилась в "Стерх", она была ближе ровно на пешеходный переход центральной улицы Якутска, милая и уютная гостиничка, с душевным персоналом. Девушка на ресепшне развеселила тем, что мне удивительно повезло с наличием свободных номеров. Круглый год город испытывает недостаток гостиничных мест, в связи с наплывом туристов, пожелавших увидеть Север своими глазами. Уже через полчаса после заселения, я разобралась с судом, который оказался в 500-х метрах, за углом, позвонила руководству: "Мавр сделал свое дело - мавр может отдыхать!".
Во время пробежки до суда большой разницы между 48, минус, к часу дня и 52, минус, в десять утра, я не заметила. Ближайший гастроном не удивил выбором. В рыбном отделе единственная камера была заполнена скукожившимся минтаем вперемежку с выветренной ржавобрюхой горбушей. В номер я вернулась с набором кефиров и творожков на сутки, оценив теплопроводность перчаток и сапог "Зима-Европа", с желанием отоспаться разом за месяц, за год, и благодарностью Якутску, московским товарищам за возможность сорока восьми часового вынужденного безделья в белоснежной двуспальной кровати, с глухонемым телефоном, милым телевизором - бормотушкой. В моем распоряжении оставалось чуть более двух суток: прилет -понедельник, вылет - среда. Вот он краткосрочный неожиданный отдых.
Первые сутки в гостинице были волшебными в безделье. Сплошняком перечитывала "Ай гоу ту Хайфа", пять раз засыпала и просыпалась, в блаженстве, дважды прогулялась до кофейни за блинчиками, джемом и Капучино на первом этаже, всплакнула по Хатико, поболтала с детьми и мужем по телефону, с приятельницей, которой уверенно пообещала привести из Якутска рыбу, просветилась с "Намедни", еще раз выспалась.
Вторые сутки уже не были такими волшебными. Появилось желание, несмотря на крутой минус, выбраться из гостиницы. Пробежала по улице Ленина, каждые сто метров, заскакивая в попутные магазинчики, чтобы не дать себе замерзнуть и максимально оттянуть время возвращения в гостиницу. По началу мой интерес сводился к поиску местной сувенирки, затем внимание переключилось на витрины с манекенами, а закончилось исключительно гастрономическим любопытством. Все магазинчики были бедны прилавками. Все рыбные отделы не были исключением. В одном из магазинов расспросила продавца и выяснила, что северная рыба ловится преимущественно на колхозном рынке, но до него двенадцать остановок с пересадкой. "Спрос рождает предложение",- всплыл в памяти основной экономический закон. Обедневший бедный Север. Вспомнились студенческие годы. Якутские абитуриенты, приезжавшие в столицу Восточной Сибири, отличались от местных провинциалов добротностью и дороговизной одежды. Они редко жили в студенческих общежитиях, как правило, после зачисления родители снимали чадам квартиры, не перебивались с копейки на копейку, почти всегда могли одолжить местному сокурснику пару-тройку рублей до стипендии, чаще местных пользовались услугами такси. Время в прогулке почти не убывало. Как не старалась сохранять тепло частыми заходами в магазины и лавчонки, холод заполз в сапоги, сковал лицо, вцепился в колени. Рыба, в качестве "сувенира", на глазах уплывала.
Вся прогулка заняла без малого два часа. В обратную сторону я семенила так, что не всякая птица за мной поспела. Остаток дня и ночь провела один в один с предшествующими, только мешали лишние подушки, пропал интерес к Иванову и Рабиновичу, раздражал Парфенов. Вдоволь натрудив пульт, остановилась на старой французской комедии, пять раз вздремнула неглубоким прерывистым сном, коротко поболтала с семьей, повалялась в ванной до уморения, поворочалась в кровати пару часов, то включая, то выключая телевизор, несколько раз открывала и закрывала створку окна, к утру скинула на пол оставшиеся подушки. Утро встретила вымотанная бездельем и готовая толкаться в аэропорту шесть-восемь часов к ряду, только не валяться поперек кровати, не рыться в "Интердевочке", в поиске забытого фрагмента, не слышать зануды-телевизора. Завтрак откорректировал настроение и позже, в такси, я была абсолютно довольна собой, гостиницей, Якутском и тем, что пересилила желание уехать пораньше, растянула время телефонными звонками, просмотром новостей. Еще сгоняла по рекламной наводке до ювелирного центра в двух остановках, купила в подарок дочери милые сережки под шикарную скидку, вызвала такси с таким расчетом, чтобы попасть в аэропорт незадолго до начала регистрации.
И вот, довольная, сижу в кресле перед стойками регистрации, наблюдаю за размеренным процессом регистрации пассажиров: кому в Красноярск, кому в Читу, терпеливо жду объявление иркутского рейса. Опустели стойки регистрации, опустел зал, а регистрация моего рейса не объявляется. Мониторы демонстрируют скупую информацию: "Рейс "Якутск-Магадан" отложен по метеоусловиям", "Регистрация Якутск-Красноярск", "Якутск-Чита" окончены. Заглянула в свой билет: "Иркутск-Якутск-Иркутск", время вылета - местное, 14.30, время на часах - 13.35, тоже местное. Осторожно, как будто ступаю по льду, подхожу к справочной - закрыто, в зале - ни души. Люди, ау! Минут пять перемещаюсь от монитора к монитору, а их всего два - ни прилетов, ни отлетов до семи вечера. В семь - "Якутск-Москва". Цепляю за локоть охранника, вывалившегося в зал непонятно откуда. По его совету начинаю скрестись в окно с надписью: "Представитель Авиа компании Саха (Якутия)". Спустя пару минут защитный занавес приподнялся и на меня смотрит молодой, приятной внешности якут. Смотрит равнодушно, не задает вопросов ни глазами, ни словами. В голове проносится: "Ах, вот ты какой, олень северный". Вместо этого слова выговариваю медленно, демонстрирую психическое здоровье: "Регистрация на рейс "Якутск-Иркутск?". Слышу и не слышу ответ: "Иркутск? Нет такого рейса сегодня". "Нет?",- я почти хладнокровна. "Смотрите, у меня все рейсы записаны", - показывает тетрадный листок в клеточку с рваным краем, заляпанный жирными пятнами, с корявыми записями по центру: "Циферки-циферки, Якутск-Красноярск, циферки-циферки, Якутск-Чита, циферки-циферки, Якутск-Новосибирск-Москва". Молча, протягиваю свой билет. Представитель авиакомпании несколько минут его рассматривает, недоуменно пожимает плечами, делает плавное возвратное движение руки, и в момент, когда наши взгляды встречаются, подобно радару, мгновенно считывает скорость ответной реакции, отдергивает руку с билетом и выдает: "Щас узнаем, однако", - прихватывает со стола телефон и удаляется на недосягаемое уху расстояние. Пару минут, застыв столбиком, наблюдаю, всматриваюсь в лицо, пытаюсь уловить по губам содержание разговора. "Рейс в Иркутск отменен. Отсутствие коммерческой , заинтересованности. Все вопросы - в центральный офис, через площадь - налево, метров 500",- и как будто рассчитав время от "столбика" до "атакующей кобры", вкладывает в мою руку билет, опускает защитный занавес.
Пятьсот метров до "Центрального офиса" я махнула настолько быстро, что словами мультяшного героя, "взопрела". Когда я влетела в офис авиакомпании, в голове крутился монолог, достойный высокой сцены. Вместо монолога с соответствующей жестикуляцией, я забыла любую речь: и нормативную, и ненормативную, потому как была искренне обескуражена явлением того же представителя, с румянцем на смуглых щеках, свидетельствующем о недавней пробежке по тому же маршруту. Я чувствовала себя героиней сказки дядюшки Римуса о глупом братце кролике и умном братце Черепахе. Нет, это не было розыгрышем братца Черепахи. Представитель авиакомпании успел одеться, опередить меня и встретить в офисе компании с противоположной стороны привокзальной площади с собственным готовым монологом. С маской вежливости и участия он предупредил мои вопросы, еще раз рассказал про отмену рейса и "коммерческую не заинтересованность". О том, что я была единственным пассажиром, пожелавшим вылететь из Якутска в этот день, с легкой тенью огорчения, что не являюсь коренным жителем Севера, и не имею радушных родственников - никаких родственников в Якутске, что следующий рейс состоится через неделю, так же, в среду. Еще поведал, что имеется не надежный шанс вылететь транзитом в Иркутск через Магадан, если в Магадане изменятся метеоусловия, со стыковочным рейсом в Красноярске. Невозмутимая речь и участие вернули меня к действительности: можно кричать, топать ногами, но отмена рейса - это как с отъемом банковской карты заспанным банкоматом. Есть факт, а радует он меня или огорчает, банкомату все равно. Можно рыдать и взывать к справедливости, но железный истукан останется невозмутимым. Еще я могла набрать воздуха и выдохнуть такой ненормативный словарный запас, который пронял бы до слез рабочих в грузовом терминале. Действительность была реальной и неотвратимой: семь дней и ночей мне предстояло провести в глупейшем безделье, в гостиничном номере, один на один с гадом-телевизором. За тридцать минут легкого препирательства с представителями авиакомпании мне удалось выторговать одноместный номер при гостинице аэропорта, и это уже было удачей. В этот же день, пробежавшись по округе в радиусе пятисот метров, я наткнулась на небольшой рыбный рынок с отличными ценами и выбором. Не знаю, что толкнуло меня на первую покупку, но ею стала нельма, бело серебристая рыбешка, вытянувшая на добрых три килограмма и большой бумажный мешок в подарок. Мешок с нельмой, с позволения администратора, отправился на пожарную лестницу. Всего каждая прогулка до рынка занимала минут сорок. Торговля северной рыбкой преимущественно велась на улице, но несколько торговых вагончиков с десятью-четырнадцатью градусами тепла, давали возможность отогреться, и немного разнообразили прогулку. Каждый день из семи был расписан почти по минутам и состоял из четырех визитов в гостиничный ресторан, пробежки до "центрального офиса" авиакомпании с напоминанием: "Господа, если что, я все еще жду!", сорокаминутный бросок на рыбный рынок в 11 утра и в 2 часа дня. Каждый такой забег приносил маленький улов - чир, муксун, сиг, сиг, муксун, чир. Все - не безделье. Медленно, день за днем, мой однообразный отпуск истекал, и в то же время медленно и верно наполнялся мешок на пожарной лестнице. Даже в день вылета я не изменила ритуалу: завтрак, офис, рынок. С рынка вернулась довольная собой, с несколькими видами благоуханного балыка, в легком возбуждении от мысли, что через пару часов сдам ключи от номера, а уже в десять вечера буду дома. Прикупила по дороге скотч. Первым делом упаковала в дорожную сумку балыки, предусмотрительно обернув их в несколько слоев бумаги и пакет, как старые добрые подружки поболтали с Ларисой Алексеевной - дежурной по этажу. Лариса в последний раз отомкнула мне выход на пожарную лестницу, и я застыла: смотрела на мешок и не верила глазам. Чем я думала, когда несла очередной хвост с рынка? Вместительный и прочный мешок был заполнен почти доверху. Тянуть его волоком за "два уха" стоило труда, не говоря о том, как нести в руках. Не выдав замешательства, успокаивая себя мыслью, а Ларису Анатольевну словом, что мытарство с мешком закончится, как только сдам его в багаж, повесив на плечо дорожную сумку, я вышла из гостиницы с хорошим запасом времени и, как оказалось, не напрасно. Пятьсот метров пути дались трудно. Я пыхтела, рычала, сопела, тащила мешок через площадь по укатанному снегу волоком за "уши", толкала перед собой, пару раз хотела сесть сверху и расплакаться. К стойке регистрации я притащила свой мешок красная, со съехавшей шапкой, окоченевшими на руках и ногах пальцами. И все бы было замечательно, но уже на стойке регистрации на мою просьбу принять мешок в багаж, девушка хмыкнула: "Ан-24 не имеет багажного отделения. Вам придется взять груз с собой". Желание поздороваться через стены с грузовым терминалом на нашем, ненормативном, подкатило очень близко, но опять сработал инстинкт безысходности. Кряхтя и сопя, проволокла мешок на досмотр. То еще занятие: мешок в сторону, карманы освободить, шубу, обувь снять. "Сколько-сколько? У вас перевес", - девушка смотрит равнодушно: "Выйдите из зоны досмотра, доплатите за лишний вес". Мы смотрим друг другу в глаза, и уже участливо: "Мешок оставьте, только в сторонку, вон туда". Дальше на автомате: шуба, обувь, касса, обувь, шуба. "Сколько, сколько доплатить? Однако... О, ё... шире вселенной горе моё", - прилипла и крутится в голове единственная памятная строчка, чувствую, как по всему пассажирскому терминалу источается запах свежей и копченой рыбы. Это пахну я. Мешок источает запахи в другой зоне. Опять зона досмотра - шубу, обувь снять, мешок - на весы, квитанция об плате, автобус, тащу мешок "за уши", толкаю перед собой, рычу, пыхчу, почти рыдаю на разрешение стюардессы оставить его в холодном служебном отсеке, падаю в радушное, теплое, уютное кресло. Я не сетую на людей и обстоятельства! Я лечу домой!
В аэропорту Иркутска меня встречали муж и брат. Первым прокряхтел муж, подхватив мешок "за уши": "Я бы его бросил в аэропорту Якутска". Вторым - брат, захватив за основание: "А я - в гостинице". А я? Я была бесконечно счастлива, что вернулась в родной город с его минус пятнадцатью, задохнувшись от переполнивших чувств, когда на шее повисли дети, когда отдавала последний холод Севера горячей ванне с мягкой ангарской водой.
Вкусная она, северная рыба, поверьте: строганина из чира, для просвещенных - салат "Индигирка", муксун, соленый по-домашнему с черным перцем и луком. А запеченная нельма? Ммм.. Туристам рекомендую: Якутск, гостиница "Стерх" и, если повезет, рейс отменят на недельку-другую.