Солнце неспешно клонилось к закату, когда стражник заметил на горизонте одинокую черную фигуру. Подумаешь, еще один путник. Сколько их прошло через эти ворота - не счесть. Не меньше - вышло... Гильермо почти три года прослужил в городской страже, из них два - на северных воротах. Много он повидал и купцов, и нищих, и странствующих актеров. Просто искателей приключений. Он научился понимать людей. Как правило всеми двигала корысть - денег ли, знаний или просто впечатлений, но каждый чего-то хотел от жизни. Люди приходили и уходили, солнце вставало и садилось, а Гильермо продолжал стоять на воротах и смотреть на горизонт. Поэтому он первым увидел черную фигуру. Что в ней было необычного, молодой человек не знал, но она непонятным образом притягивала его внимание.
- Смотри, - он толкнул в бок напарника, указывая на горизонт.
Толстяк Дориц от неожиданности всхрапнул как ретивой конь. Облокотившись на алебарду, он начинал было засыпать, сморенный изрядным количеством выпитого за ужином вина.
- А? - подскочил Дориц, озираясь. - Что?
- Смотри, - повторил Гильермо, не сводя глаз с горизонта.
- Что там? - Дориц протер слипающиеся глаза, но ничего странного не заметил.
- Фигуру видишь?
- Фигуру? А, ну вижу и что?
- Тебе не кажется она странной?
Дориц честно попытался вникнуть в то, что от него хочет Гильермо, но так ничего и не понял. Фигура какая-то...
- А что в ней странного? Еще один попрошайка, наверное. Мало что ль их здесь проходит?
- Нет, ты посмотри внимательно...
- Ну, горбатый вроде..
- Да нет же! Видишь, он идет как-то странно - будто и не торопится никуда. Все спешат до темна пройти ворота, суетятся, а этот идет себе, словно все равно ему где ночевать...
Дориц посмотрел на напарника как на умалишенного.
- Слыш, Гильермо, ты ж не пил с нами. Что с тобой? А может у тебя это? Ну, того... Вобщем, опять твоя не даёт?... Эта, как ее? Бретелия что ли?
- Рутелия, - поправил Гильермо с грустью.
- Во-во, я и говорю. Ты бы, брат, к мадам Тиссо-то все-таки заглянул, а? Ее девочки тебя мигом вылечат от чего хошь. Они, знаешь, ого-го какие лекари! Помнится...
Все воспоминания у Дорица обычно сводились к одному - к выпивке и продажным женщинам. Гильермо стало противно слушать эти истории. Он отвернулся от напарника и с грустью стал смотреть на горизонт.
Фигура медленно приближалась. Уродливый горб отчетливо выделялся на фоне заходящего солнца. Странник сильно сгибался под его тяжестью, будто и не горб это был, а тяжелая, но бесценная ноша. Мужчина это или женщина Гильермо разглядеть не мог - длинный плащ с головы до пят укутывал фигуру, надежно защищая от пронизывающего осеннего ветра.
Дорога неумолимо вела путника к городу. Казалось, он пытается ей сопротивляться, все замедляя и замедляя шаг, словно не он шел по дороге, а она против воли вела его. Перед самыми воротами горбун остановился в нерешительности. Гильермо затаил дыхание, будто решалась судьба чего-то неимоверно важного. На миг даже показалось, незнакомец сейчас развернется и уйдет. Вмешалась судьба. Точнее, Дориц. Он наконец-то заметил человека по ту сторону ворот.
- Эй, горбун! - крикнул толстяк. - Че застыл-то? Деньги есть - заходи, нет - пшел дальше. Два медяка с тебя, как с пешего. А то ща ворота-то закрою, будешь ночевать в степи с шакалами.
И, будто сказал чего-то смешное, заржал во всю глотку. Незнакомец вздрогнул, очнувшись от раздумий и повернул было прочь от города, но неожиданно для самого себя Гильермо сказал:
- Я заплачу за вас.
Человек в плаще тяжело вздохнул и покорно пошел через ворота. Напротив Гильермо он остановился, оказавшись едва ему по плечу, и поднял голову, отчего капюшон соскользнул и у стражника перехватило дыхание. Женщина не была красивой в общепринятом смысле. Это была особенная красота, не приторная, как у городских модниц и не освежающая, как у только-только распускающегося бутона, но она обжигала, терпко и горько, как горячий шоколад. Женщина внимательно посмотрела огромными черными глазами прямо в самую душу Гильермо и прошептала пересохшими губами:
- Спасибо, - накинула капюшон и пошла в город.
Гильермо смотрел ей в след, не в силах отвезти глаз. Ему казалось, что вся его жизнь перевернулась в одночасье, что наконец-то он понял что-то главное, что пока еще не оформилось в слова, но уже прочно поселилось в душе. Занятый своими мыслями, он стал закрывать ворота, не заметив гримасы на лице Дорица и не услышав презрительного: