Аннотация: Небольшой сборник рассказов, очерков и просто моих творений, написанных на досуге, во время озарения. Быть может они местами глупы, но это-то, что я вижу.
Сцена Перавя: Нерадивый ученик.
Холодные лучи солнца ворвались в лабароторию сквозь плотно закрытые ставни, вырвав из теней запыленный уголок со множеством пробирок и колб. Над прожженным, запачканным химикатами столом сколнился старый алхимик, нетерпеливо ворчащий что-то себе под нос. Его длиные, ловкие пальцы быстро брали колбу из стойки, наполняли её золотистым порошком, и так же быстро ставили на горелку. Под потолком витал застоялый запах многомесячной давности, заставляющий чихать и задыхаться. Однако старик привычно задерживал дыхание, и продолжал работать не отвлекаясь.
- Калед! - крикнул я, не отрываясь от своего занятия - Калед! Подай-ка мне вон ту маленькую шкатлку, она стоит за твоей спиной - я указал пальцем себе за плечо.
Калед - сухощавый, худой, нечесанный парень с острым подбородком - досадливо крякнул и потянулся за указанной вещью, не снмиая ног со стула, куда он их только что возложил, задремав. Дотянувшись, он схавтил было шкатулку за крышку, но она выскользнула у него из рук, и содержимое рассыпалось по полу.
При звоне талисманов я вздрогнул, и был вынужден обернуться, чтобы выяснить, что опять натворил мой ученик.
- Калед - очень медленно проинес я, вперившись в него тяжелым взглядом - я же сказал тебе-возьми шкатулку. Неужели ты даже ЭТОГО не можешь сделать как следует?
Подмастерье виновато улыбнулся и таки споз на пол, и принялся собирать все, что рассыпал. Однако сегодня я пребывал в дурном расположении духа, и поэтому не ограничился сказанным.
- Это уже не первый случай - продолжил я - когда ты все портишь. Я уже начинаю задумываться о том, а нужен ли мне ученик и дальше? - при этих словах Калед ойкнул и в мгновение ока дособирав талисманы, уложил их в шкатулку и протянул мне с поклоном.
- Не надо учитель,я исправлюсь - испуганно затароторил он - я больше никогда-никогда ничего не уроню. Я буду аккуратен-пообещал подмастерье, пряча глаза. Нагло врет, и даже не краснеет. В день, когда Калед станет аккуратным, я дам ему звание Мастера и отпущу на вольные хлеба. Но это случится не раньше, чем солнце потухнет и упадет на землю. Калед мог не волноваться за свое будущее.
- Я слышал эти твои слова уже с десяток раз -устало пробурчал я, вытирая лицо- и каждый раз ты клятвенно обещаешь исправиться. Пойми меня-у меня уже нет сил больше все время чинить и заменять то, что ты сломал. Я бы был с тобой помягче, но ведь ты упорно не желаешь выполнять свои обязанности!
Ученик открыл было рот, собираясь что-то возразить, но я жестом попросил его помолчать.
- А теперь, послушай. что я тебе скажу. Сегодня мне надобно будет отлучиться на довольно продолжительное время, лабароторию я оставляю под твою ответственность. Но смотри же! Если когда я приду, и увижу, что ты опять все перебил и сломал, я вышвырну тебя вон, как паршивую собаку! Ты меня понял? - я грозно нахмурился, и Калед тут же выпрямился, как солдат и молча кивнул в ответ.
Я уже удовлетворился тем, что припугнул подмастерье, но все же решил, что стоит сказать ему все, прежде чем я уйду.
- Ты здесь только потому, что твоя сестра просила за тебя. Она хорошая девушка, и не единожды помогла мне когда-то. Поэтому, когда Мейв попросила меня приглядеть за тобой, и научить своему делу, я согласился. И только по доброте душевной, но не из жалости. - Я тяжко вздохнул, и скрестил руки на груди. На Каледа было жалко смотреть. Он стоял предо мною с побелевшими губами, понурый, словно я только что сообщил, что умерла его мать. Внезапно мне стало стыдно за свои слова. Но сказанного не воротишь, поэтому я быстро отвернулся, чтобы ученик не заметил выражения моего лица.
- Это все, Калед - глухо произнес я - меня не будет до завтрашнего утра. Я очень расчитываю на твою помощь. Во-первых: Вымой тут все, сотри пыль, но не в коем случае не роняй те приборы, что стоят на моем столе. Они очень ценные, и их тяжело раздобыть будет, если с ними что-нибудь случится.
Я подошел к своему шкафу, распахнул его, и начал выбирать из него свою дорожную одежду. Калед все так же молча стоял посреди комнаты, как истукан. Тень падала на его лицо, и я не мог видеть, смотрит ли он на меня, или нет.
Наконец накидка была надета, котомка загружена припасами, и я сжимал свой старый привычный посох. Я кашлянул, и повернулся к ученику. Он смотрел на меня со странным выражением в глазах.
- До утра, Калед - сказал я - ты не забыл, о чем я тебя просил?
-Нет Учитель, не забыл-быстро ответил он - помыть лабароторию, вытереть пыль, ничего не разбить. - при перечислении он старательно загибал пальцы.
- Очень хорошо - кивнул я - если все сделаешь, как надо, я заплачу тебе, что должен за твою помощь, и разрешу пользоваться телескопом на чердаке.
-Правда? - он явно обрадовался, когда я сказал про телескоп - вы и вправду разрешите мне смотреть в него?
- Разрешу-подтвердил я, и немного помялся, прежде чем спросить: - Ты точно ничего не напутаешь, как в прошлый раз? - он замотал головой с испуганнм видом. Я недоверчиво хмыкнул, и открыв дверь, вышел за порог, в ещё прохладное утро, и туман проглотил меня. Дверь за спиной тихонько закрылась, и Калед остался один.
Он взъерошил свою шевелюру, шмыгнул носом, и обреченно посмотрел на лабароторию.
- Учитель сказл-помыть. Калед помоет. Хорошо помоет. Калед будет аккуратным, ничего не разобьет, да..- он застыл на месте, устремив взгляд в пространство. В его голове с шумом проворачивались неуклюжие мысли. Несмотря на свои проблемы, Калед не был дураком. Он прекрасно понимал, что ему говорили, старался в работе, но увы-обладал странным даром ( или пороком? ) портить все, чего касалась его рука. Именно поэтому я старался не доверять Каледу трудные задачи, неподпускал к оборудованию, и просил его помощи только когда надо было убраться, или переставить мебель и стойки . Я пытался научить его хоть чему-то, но все, что он освоил - создание простейших металллов из неорганических веществ.
В остальном же, хоть я и боялся доверять ему, но все же понимал, что рано или поздно придется доверить нечто большее, чем швабру и метлу. Без доверия нет понимая. Только доверяя, я мог заставить его учиться, поэтому я ушел хоть и с неспокойной душой, но и с надеждой.
Когда наступил день, затем его сменил теплый вечер, и ночь пришла в своих правах, Калед утер пот со лба и огляделся, довольный. Лаборотория сверкала чистотой и порядком. Все приборы стояли на своих местах, чинно и важно блитсали золотые кулоны, котел стал белым, и теперь сверкал многочисленными бликами.
- Калед сделал, все сделал - радостно воскликнул ученик, и подкинул к потолку тряпку. Она подлетела, и упала на стопку книг. Подмастерье медленно подошел к столу, убрал тряпку, и хотел уже было уйти в свою комнатку, как его взгляд наткнулся на название книги. Его глаза загорелись лихорадочным блеском...
Когда я вернулся ранним утром, и вошел внутрь, то первым делом зажег все свечи. При их колеблющемся свете, мне стал виден идеальный порядок. К моему удивлению, ничего не было разбито и поломано. Окна сверкали , как новые, пол переливался радужными полосами. И только Каледа нигде не было видно. С нехорошим предчуствием я бросился в его комнату, и увидел пустую кровать. На ней лежала раскрытая книга. Она называлась: " Основы телепортационых заклятий, применения золота в заклинании переноса." Я медленно закрыл глаза, и прислонился спиной к дверному косяку.
Сцена Вторая: Пророк
Леонардо на полном скаку дернул за поводья, останавливая своего не в меру ретивого коня. Тот заржал, встал на дыбы, подпрыгнул - и Леонардо перелетел через его шею, и упал лицом в густую пыль.
Прорычав что-то неразборчивое-верно, проклятие, гонец подянлся, отряхнулся, и бросил злобный взгляд на жеребца. Тот сделал вид, что не видит этого взгляда, и нагло отвернулся, поводя ушами.
Прямо перед Леонардо внезапно возник молодой мужчина, одетый в синюю хламиду, и крепкие ботинки из кожи носорога. Его глаза смотрели в разные стороны, отчего он был похож на хамелеона. Руки своодно свисали вдоль туловища, в одной из них гонец заметил сморщенный пергамент, свернутый в трубочку. Леонардо чуть заметно усмехнулся, и спросил незнакомца:
- Любезный! Не подскажите ли вы мне, где поворот на Сейзмур? Боюсь, в спешке я пропустил его, а дорога как я вижу, дальше идет прямая, и я по...
На этом его речь бессовестно прервали. Мужчина величаво поднял руку и громко рыгнул. Бледно улыбнувшись гонцу, он вытащил откуда-то из-под хламиды колоду старых карт, и воззрился на них с таким видом, будто с ним через них говорил сам Бог.
- Я ведаю, страньше, что прямой путь для тебя неровно ляжет - заплетающимся языком выдавил мужчина, стараясь удержаться на прямых ногах, и не упасть. Леонардо недоуменно приподнял бровь.
- О чем ты, незнакомец? Я спросил, не знаешь ли ты, где поворот на Сейзмур- терпеливо повторил гонец, переминаясь с ноги на ногу.
Незнакомец пошатнулся, прищурился, и вновь уставился в карты.
- Ааа...вижу - радостно закивал он, икнув- тот, кто в красном подарит тебе нечто, что поможет тебе спасти мир, и любовь прин..- его речь сбилась, превратившись в невнятное бормотание. Что-то пробурчав, пророк замолчал, глядя на Леонардо совиными глазами.
Посланник короля раздраженно закатил глаза, и кашлянув, спросил ещё раз, стараясь не допустить нотки раздражения в свой голос.
- Странник. Где. Поворот. На Сейзмур? - несмотря на все усилия, раздражение все же проскользнуло. Конь вздрогнул, и повернул ушастую голову, с любопытством взирая на двоих людей. Хвостом досадливо отмахнулся от назойливой мухи, и фыркнул.
Пророк моргнул и трясущимися руками начал перебирать колоду. Онв выпала и рассыпалась по дороге. Выругавшись, прорицатель нагнулся, чтобы подобрать карты, не устоял, и ткнулся лбом в камни. При этом Леонардо услышал пустой звук, словно бобы упали на булыжник.
Он бросился помогать, но гадатель жестом отстранил его, и поднялся сам, потирая свежую шишку.
- И ночь, что придет за тобой, не догонит тебя, и ты пройдешь тропами лесными, что приведут тебя в логово того, что ищещь ты! - напыщенно изрек прорицатель, закутываясь в хламиду.
- Что ты несешь? - теряя терпение воскликнул Леонардо. Где поворот на Сейзмур?! Я всего лишь задал простой вопрос!
В ответ на его тираду, мужчина опять икнул, и мутным взоором уставился в небеса.
- Ты пройдешь сквозь воду, но огонь спалит тебя, сыно моййй-на распев, как священник, протянул прорицатель.
Леонардо позеленел от бешенства, его грудь медленно вздымалась, глаза налились кровью. В этот момент пророк опять пошатнулся, едва не упал, и протянул раскрытую руку.
- Сто золотых - безмятежно, с улыбкой на устах сказал мужчина, качаясь, как дерево в ураган.
- Что?! Сто золотых! - закричал потрясенный гонец - да ты за кого меня принимаешь, безумец! Я попросил тебя указать мне дорогу, а не читать безумные предсказания!
Конь отшатнулся и затряс головой. Пророк внезапно встал ровно и широко раскрыл глаза. В них появилась искорка мысли. Он медленно убрал протянутую руку.
- Но...но разве ты не Реввит, что их гильдии воров? - неуверенно проговорил гадатель, растерянно взглянув на посланника.
- Нет! Я не Реввит! - продолжал кричать Леонардо - я уже и так потерял с тобой время, чума тебя порази! - он резко развернулся на каблуках, подошел к жеребцу, и вскочил в седло.
-Пошел! Пошел! - гаркнул гонец, и конь сорвался с места, будто бы за ним гналась стая волков.
Пророк стоял посреди дороги, провожая Леонардо задумчивым взглядом. Колода была убран в рукав понтия.
- Поворот дальше, и направо - вымолвил он в пространство, и утерев губы, неторопливым шагом пошел дальше, напевая странную песенку.
Сцена третья: Последний герой.
Каалав разжа кулак, и хрупкий клинок беспомощно упал на холодные камни двора. Не зачем было сражаться больше. Все было кончено. Давно исчезнувшее небо над головой не скрывало в недрах своих спасительных звезд, и неприкрытая голова Каалава горела нестерпимым огнем под злым солнцем. Ветер утих ещё час назад, и только стены за спиной могли рассказать, когда последний раз о них разбивался этот капризный старик.
Подняв измученный взгляд воспаленных глаз неживой увидел над собою исполинскую тень Крайних Гор. Издав полуприглушенный радостный вопль, с трудом пробившийся через разбитые, разбухшие синие губы,мертвец заковылял под защиту молчаливых стен. Ещё минуту назад ему казалось, что ему суждено стать высушенной оболочкой, остатком своей гниющей плоти, пищей грифонов. Но вот, неведомый спаситель услышал его молитвы, даровав укрытие. И пусть это укрытие не было высоким замком, пусть оно не было кладовицей магии, пусть так. Но оно давало ТЕНЬ. Только от её крох, от её всепозволительного поцелуя, Каавлав мог набраться сил, чтобы продолжить свою битву. Уже никому не нужную, никем не увиденную, бессмысленную битву.
Труп с великим трудом дополз до края света и тьмы, и упав на колени, припал к источнику. Тень втекала в него, как поглощенная пересушенной губкой.
- Ещё! Прошу тебя, ещё! - жадно зашептал покойник, утирая рот разодранным рукавом. Тьма услышала, и полилась с новой силой.
Насытившись, и утолив свой многомесячный голод, Каавлав сел, прислонившись спиной к скале. Его темный выщербленный, обоженный и изломанный меч валялся там же, во дворе, где зомби его и бросил. Высоко в пустоте, раннее бывшей небом, громко крикнула одинокая змей-птица. Неживой поднял голову, безразлично посмотрел на крикуна, и уже хотел было отвернуться, как что-то привлекло его внимание. Встревожившись, труп поднялся, инстинктивно хватаясь за пустые ножны. Не обнаружив оружия, Каавлав повернулся лицом к солнцу, и заслонил рукой глаза.
Там, под почти развеянной линией горизонта, поднималась густая туча пыли. Она становилась все ближе и ближе, уже можно было услышать стук копыт, и совершенно безумный смех всадника. Зомби прищурился, и немного сдвинувшись в сторону, застыл, как вкопанный.
Стук копыт раздался совсем близко, пыль расстаяла, и сверху на Каавлава уставились два разноцветных глаза Высшего Жреца Лальхамарры. Весь серый от грязи, сумасшедший сжимал жиденькую плетку в руках. Неживой отметил, что у коня тоже были разноцветные глаза. Даже на его морде застыло столь же безумное выражение, как у его наездника.
Жрец изобразил удивление, и наклонившись в седле, внимательно изучал Каавлава взглядом. Зомби молча ждал. Ему хорошо были известны жрецы Лальхамарры, поэтому он не отвечал, пока жрец не задал своего вопроса.
- Ещё одна затерянная душа в этом коридоре мрака - нарушил молчание жрец. Его голос был мертв и бесцветен. Однако очи смотрели ясно, и внимательно. Казалось, что этот человек просто притворяется безумным, но нет - правая половина лица постоянно дергалась, а губы шевелились, словно в разговоре с кем-то невидимым мертвецу.
Покойник наклонил голову в знак согласия, но все ещё не нарушал безмолвия. Он старался проникнуть под маску мыслей жреца, но обнаружил там лишь совершенный хаос. Высший что-то сказал, и хрипло засмеялся своей шутке. Каавлав передернул плечами, и сказал.
- Встреча в такой час не может принести никому из нас ничего хорошего - жрец перестал смеяться, и наклонился в седле ещё ниже, схватившись руками за луку.
- Твои пророчества в ЭТОТ час не сбудутся - и вновь раздался лающий смех. Жрец затрясся от хохота, едва не упав. Зомби безучастно наблюдал, размышляя про себя, не воспользоваться ли безветрием, чтобы сотворить заклятье иссушения. Ему очень нужна была вода, а в организме священнослужителя могло содержаться её более чем достаточное количество. Служитель же культа в этот момент как раз подумывал о том, чтобы воспользоваться жарко сияющим солнцем, и превратить эту нежить в хрустальный шар, чтобы потом часами любоваться в нем своим отражением.
В этот момент раздался грохот, земля раззверзлась, исторгнув Талого Червя. Оба резко обернулись на этот звук. Справится с Червем в одиночку не мог ни один из них. Тварь взревела, и медленно двинулась в сторону застывших созданий.
Высший Жрец быстро взглянул на Каавлава, решая, можно ли ему доверять. Поняв, что другого выхода нет, жрец протянул нежити свою голую руку, увешанную потускневшими и не звенящими браслетами. Мертвец на мгновение замешкался, взглянул на Червя, и протянул свою в ответ. И руки живого и мертвого соединились, породив новый, невиданный доселе союз двух разных начал. И мертвый вскочил за спину живому. Конь приподнялся на дыбах, и души новых союзников соединились.
Сцена Четыре: Покинутые
- Премудрейший Тот, знамо, отвернул от нас свой светозарный лик, что мудрость покинула тебя - с укором вымолвил Наазгуми своему давнему другу, работавшему сейчас надзирателем на полях. Его хлыст то и дело плясал по спинам рабов. Несчастные вскрикивали и падали под жестокими ударами, однако тотчас поднимались и принимались за работу с удвоенной силой. На губах надзирателя блуждала мрачная ухмылка, когда он со звериной ненавистью опускал свое оружие на потные тела рабочих.
- Нет, писарь, не понять тебе - он бросил плеть к ногам, и приподняв чалму, вытер лоб. Солнце палило сильнее обычного, и все живые существа страдали сейчас от его лучей.
- Я могу понять многое, друг мой - мягко возразил Наазгуми, ища взгляда Омо. ТОт упорно отводил глаза, не желая выдавать своих чуств даже другу.
- Нынче выдался год бедствий, не иначе сам Амон отвернулся от нас. Рабы никуда не годятся, тех, что доставляют на поля заместо погибших, выдерживают едва ли больше, чем два дня - он со злостью пнул лежащую рядом собаку, которая скрылась в тени высоких пальм от жгучей жары. Пес взвизгнул и убежал, поджав хвост. Наазгуми проводил его печальным взглядом, и с легким вздохом обратился к надзирателю:
- Ну вот. Видишь, Омо. Это всё злость твоя. По что ты срываешь её на других? НЕт ничего удивительного, что заключенные не выдерживают.
Он склонился пониже, и тихо продолжил.
- Если бы ты...смог...постарался, если бы ту поумерил свой гнев, и не накидывался как дикий кабан на рабочих, уверяю тебя, друг мой, их работа будет гораздо эффективней, чем прежде.
Омо с подозрением покосился на писчего, все ещё державшего стило и скрижаль под рукой.
- Много слов, Наазгуми, много слов - покачал он головой. Что мне прикажешь делать, когда Всеведущий Амон-Ра незримо следит за мной? Мне кажется, он говорит: Не Жалей рабов, Омо... Да - взгляд надзирателя затуманился- я теперь часто слышу его голос. Он избрал меня, не жрецов, а меня, простого надзирателя, Наазгуми! - он задохнулся и вцепился в одежду писца. Тот отпрянул в ужасе, увидев искаженное ненавистью лицо Омо.
Однако подданый фараона лишь зашептал жарко, обдавая писчего горячим дыханием.
- Думаешь, что это значить может? Что? Уж не Бастет ли пытается свести меня с пути истинного? Но! - он поднял кривой палец, и указал им на заключенных - знай. Знай, друг мой, что не просто так они умирают, не земле отдают они свои тела,о нет! Совсем не земле!
- Но...тогда кому же? - запинаясь выговорил Наазгуми, стараясь казаться спокойным, и в то же время молясь про себя Озирису Всезнающему, чтобы тот позволил му прожить ещё одно утро, ещё один закат, боясь странных слов надзирателя, писарь стал опасаться что Омо убьет его. Но он недооценил своего собеседника. Омом разжал кулаки, и застыл в непонятном благоговении.
- Ооо, то тайна великая - прошептал он - но тебе я сказать это могу. Об одном прошу: не говри фараону! Не говори, слышишь? - в его голосе полсышалась мольба.
Писчий облизнул губы, и спросил:
-Что же не должен узнать фараон? - Омо быстро оглянулся через плечо, проверяя, не подслушивает ли их кто, и ,снизив глас до еле слышного шепота, отвечал так:
- Мы отдаем эти тела бальзамировщикам. А потом..- он содрогнулся, вспоминая - потом из них делают мумии, которые..
-Подожди! - прервал его писарь - указом запретным самого фараона запрещено предавать рабов похоронам, а более того-бальзамированию! И ты знаешь то не хуже, чем я!
Надзиратель досадливо поморщился, разраженный на непонимание очевидного - И потому я просил тебя, чтобы фараон...- он замолчал. Назгуми напрасно ждал продолжения, но Омо продолжал молчать, смотря прямо в глаза друга.
- Ты не скажешь ему, не нарушишь слова своего? - с внезапно возникшим подозрением спросил Омо - Конечно нет! - воскликнул Наазгуми.
-Поклянись! Поклянись самым дорогим, что есть у тебя! Ну же!
Писарь заметно заколебался, затем, видя что по иному и не получится, ответил, положив руку на сердце.
- Клянусь жизнью своей, и пусть меня чудовище Озириса пожрет живьем, если я нарушу эту клятву!
Омо коротко кивнул, удовлетворенный, и более не опасаясь, продолжил говорить.
- Так вот что я тебе говорил до того: тела превращают в мумии, а после передают грабителям могил. За это - Омо похлопал рукой по увесистому кожанному кошелю на своей шее - покупающие платят золотом. Много золота за одно тело.
- Я не могу тебя понять. Для чего же грабителям мертвые рабы, более того-их мумии?
- Их используют в каких-то черных ритуалах маги персидские - был ответ - и большую цену готовы платить они тем, кто доставляет мертвецов.
-Значит... значит не случайно они мрут, как мухи? - пораженно произнес Наазгуми, более не обращая внимания не на жару, ни на плеть надзирателя, продолжившую охаживать непокорных.
- Я не убиваю их-быстро возразил Омо, поняв вопрос по-своему - я выполняю свою работу. А то, что эти скоты ленивы и не хотят работать, так мне и приходится их заставлять - он с любовью погладил рукоять хлыста.
Нааузгими, не сказав ни слова, молча развернулся и направился в своой небогатый дом. Он понял, что его друга поразила некая странная болезнь, страшнее горячки и хуже чумы. Только тот, кто болен душой и телом, станет впрямую нарушать слово самого фараона!
Вдалеке виднелась изломанная линия пирамид, похоронивших в себе уже шесть династий, и слуг, любовниц, животных и солдат. Ярко сверкала начищенная облицовка, обелиск сиял своими точеными гранями. Другие рабы уже заканчивали свои работу над ним: их долота выбивали в камне маленькие канавки, которые должны были стать словами описания подвигов фараона. Ещё одна группа покинутых своими богами, тащила исполинский камень от самого карьера, высоко в горах. Их лица покраснели от прилагаемых усилий, сотни и сотни рук тянули за толстый, крепкий канат, которым был обвязан булыжник. Они выкрикивали в такт своей работе, и камень продвигался. Медленно, едва-едва, но он все же не застывал на месте.
Воды Нила омывали раскаленные берега, не принося облегчения. Вместе с илом и крупной рыбой, несли они на себе маленькие лодочки. Десяток ладей, покрытых черными парусами, и обвязанные тростиковой веревкой. ТО плыли лодки с телами рабов, справляемые вниз по реке, прямо в руки бальзамировщиков. Наазгуми увидел, что эти лодки плыли сами по себе, ведомые одним течением. И толкько злая судьба направляла в руки потрошителей тех, кто не мог успокоитиься и после своей смерти. Тех, чье сердце не перевешивало перо в Царстве Мертвых. Их мертвые тела вскрывались и потрошились, чтобы потом стать частью кого-то зловещего ритуала, а души-разрывались в клочья и пожирались, чтобы никогда не воскреснуть.
Наазгуми уже давно пришел в дом свой, уже наступил вечер, а покинутые все плыли и плыли нескончаемой чередой. И этой реке смерти не было видно не конца, не края.
Сцена Пятая: Любой ценой.
Вэль бежал по мертвому, выжженному полю, бежал как никогда ещё не бегал, спасая свою жизнь. Из под измятых черных лат клочьями свисала перерубленная кольчуга, стелясь по земле вслед за Вэлем. Шипя от боли в простреленной эльфийской стрелой ноге, слуга тьмы прихрамывая пробирался между темными валунами, ориентируясь лишь по неверному свету заходящего солнца. Светило резало его глаза, выжигало плоть, вырывало нутро, и даже душа, заключенная в эту оживленную оболочку, кричала от невыносимых мук.
Он слышал за собой грохот доспехов двух палладинов, ведущих за ним свою безжалостную охоту. Он слышал, как крылья архангела рассекают воздушные потоки. Он слышал бормотание волшебника, готовившего свои заклинания. Все они были движимы только одной целью - убить Вэля, растерзать его, распять на рассвете, и оставить погибать как паршивую собаку, как своего самого заклятого врага.
Рыцарь пригнулся, когда маг грозно выкрикнул предупреждение, и над головой Темного пролетел светлый шар. Пролетев вперед, шар развернулся, и полетел на Вэля ещё быстрее. Вскрикнув, броненосец упал на спину, и магия не смогла причинить ему вреда, рассеявшись об камень. Волшебник стиснул жезл, и скрипнул зубами от злости. Откинув волосы. мешающие видеть, маг воздел правую руку, в которой начал образовываться сгусток Великого Света, и наклонил жезл в сторону рыцаря.
Двое дгоблестных палладинов бросились по бокам, отрезая отход. Архангел взлетел в небо, и завис над головой Веля, печально смотря на него бездонными очами.
-Сдавайся! - прокаркал волшебник резким голосом-смирись, проклятый! Твой бег ни к чему не приведет. Ты видишь - он обвел своих спутников левой рукой - у тебя нет отхода.
-Мы истребим твое племя, ублюдок! - выкрикнул паладин, потрясая своим мечом - тени не спрячут тебя. Довольно! Встать! Встать! - прооорал он из-под шлема, и схватил темного за локоть. Однако Вэль беспомощно повалился обратно на спину, с трудом фокусируя взгляд. Все расплывалось, из глаз текла кровь, стекая по подбородку и капая за хауберк. Мертвое тело сотрясалось от крупной дрожи. Рыцарь плакал, как могут плакать только мертвецы. Он сжал зубы, впился пальцами в пожухлую траву - но горечь стала ещё сильнее, она бвла больше Вэеля, и искала выход наружу.
- Он ещё можеь быть прощен - заговорил архангел мягким голосом, в котором слышалось участие - подниммите несчастного, я хочу его видеть. Поставьте его - попросил он. Паладины в четыре руки схватили Вэля под мышки, и поставили на ватные ноги. Его трясло и шатало, зубы бились друг об друга, как в лихорадке. Маг подозрительно глядел на темного, не снимая заклятье. Великий Свет висел в воздухе рядом с лицом волшебника, готовый сорваться и уничтожить прислужника тьмы.
Архангел опустился на землю, сложив крылья за спиной, и испытующе посмотрел на Вэеля, пытаясь поймать взгляд. Но шлем закрывал все лицо, и Светлый сжав его руками, приподнял, и откинул в сторону, открывая истинную сущность воина.
Прекрасное лицо перекосила гримасса отвращения, паладины и волшебник вздрогнули и отвернулись. Светлый быстро смог побороть неприязнь, и вновь отеческая улыбка вернулась на его уста.
- Желаешь ли ты возрождения, заблудший? - спросил он. Вэль ничего не мог ответить. Солнце терзало его ещё сильнее прежнего, слезы кровавые текли и текли, не желая останавливаться. Архангел принял молчание за раздумия, и продолжил, ободренный.
- Я отведу тебя пред лик Его, и твою душу освободят - ангел провел рукой по рунам на латах, и те, вспыхивая синим, исчезали без следа - эти оковы не вечны. Нужно лишь слово..- он замолчал, ожидая ответа.
Рыцарь уже открыл было рот, чтобы высказать все, что он думает о предложении Светлого, как молниеносная стрела сбила его с ног, и откинула в сторону. Не успев опомниться, слуга тьмы оказался прижатым к старому дереву крепкой рукой Первородного. Холодные глаза без всякого выражения смотрели на Веля, красные лучи танцевали на острие клинка, которое покачивалось в каком-то милиметре от открытого горла.
- Я следил за тобой - совсем не мелодичным, хриплым и тусклым голосом вымолвил эльф - в битве ты оставил много следов, по которым страждущий сможет тебя легко найти.
- Я не помню тебя, Мудрейший - с трудом выдавил Вэль - я не делал тебе зла.
- Твои мысли странны для меня - невыразительно ответил Первородный - ежели ты не помнишь меня, отчего ты столь уверен в своей беззвиности? Мало ты жизней загубил? - клинок покачнулся, и приблизился ещё немного. Острие прокололо кожу, и перерезало сосуд. Красная кровь потекла тоненьким ручейком, однако рыцарь уже не чустововал боли. Сейчас он был заворожен взором эльфа, в котором плескалась губительная тьма. Внезапно Вэель постучал по левой стороне своих доспехов.
- Даже у Тьмы есть сердце, эльф - просипел он - пусть оно не бьется больше, пусть кровь моя давно остыла. Но оно болит. Оно устало. Чужие жизни отягащают его. Освободи меня - взмолился темный, с надеждой смотря в глаза Мудрейшего.
- Я не лишал живых их душ, я не таков, каким вы меня мыслите. Я больше не хочу жить. Я не хочу этого существования. Молю тебя, о Мудрейший, прерви мои муки! Я не могу больше! Мой дух рвется из этой оболчки, да и осталось ей не долго....
Эльф заколебался. Как Страж Равновесия, он должен был убить любого, кто носит в себе частицу Тьмы. Однако, как живому существу, емы была понятна тяжесть существования, отягщенного бессмысленностью, существованием, сотворенным против воли существа, пусть и мертвого, но все ещё обладающего свободой воли.
Вспомнив своих убитых собратьев, эльф отбросил сомнения, и жестко ответил.
- Нет, рыцарь.Я не исполню твою просьбу. Осквернив этот лес, ты лишился надежды на свободу - клинок придвинулся ещё ближе, и плоть лопнула, коша разошлась, открыв сгнившие внутренности. Темный даже не пошатнулся, продолжая стоять.
- Ты не пощадишь меня? Ты отдашь меня на расправу? - тихо спросил Вэль, чуствуя, как в душе его что-то умирает окончательно и навсегда.
- МЫ не прошаем убийц - холодно ответил эльф. - Но прежде, ты должен выслушать свой приговор. Именем, данным мн..
Не успел он договорить, как Вэль схватил его за руки и насадил себя на меч. Его глаза широко раскрылись, и слезы, наконец-то остановились. Эльф застыл, в великом изумлении глядя на своего врага.
- Я..не убивал..- из последних сил прошептал Вэль. И закричал.
Именнт в этот момент подошли архангел, паладины, и волшебник. Вместе с эльфом они смотрели, как черная плоть превращается в пепел, как тело становится дымом, медленно уносимом в сторону. Вэль кричал, и вместе с криком освобождался. Пепел падал и падал, уже проступил скелет, и душа вылетела из давжды мертвой оболочки. Только архангел увидел её. Он попытался пленить её, но Вэль толкьо улыбнулся. Это была не улыбка мстительности, не улыбка мести. Эта была искренняя улыбка радости.
Улыбнувшись, душа стала тонким лучом, и исчезла в густом вечернем воздухе. Крик прекратился. Рыцарь полностью сгорел, сав просто горсткой серой пыли. Эльф молчал, опустив голову. Молчали пораженные паладины, и седой волшебник, и сам ангел, сложивший руки в молитве. Теперь он молился за душу этого бедняка, чтобы она прошла свой путь. Чтобы камень расступался перед ней. И молился он, чтобы Вель стал прежним - любой ценой.