Куданенко Василий Васильевич : другие произведения.

Похитители снов

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

Схима для императора.

  
  

ТОЛКОВАТЕЛИ СНОВ.

  
  

Роман.

  
  
   Западный фронт, 42 г.
   Красноармеец Владимир Путин, вышедший третьего дня из окружения, сидел в землянке дивизионного " Смерша", и ждал расстрела. Расстрелять его хотел еще командир роты, на которую он наткнулся при переходе через фронт в назидание своим бойцам. Да вышло так, что до урочного часа, командир не дожил, погиб от шальной пули, пусть земля ему будет пухом. Дело было утром, тут подоспела немецкая атака, просто в запарке боя было не до расстрела. Да и успеется, куда солдат денется. Поэтому Путину пришлось вместе со всеми ходить в атаку с винтовкой, позаимствованной у мертвого бойца, кричать "ура", стрелять с колена. Затем отходить, хоронить мертвых, в том числе и молодого лейтенанта, типичного "Ваньку - взводного", для которого солнце Аустерлица померкло где- то в русских лесах. Он лег было спать вместе со всеми, поужинав тем, что перепало, благо треть роты полегла, и недостатка в провианте не было. А ночью пришел на позиции особист, капитан средних лет, лицом больше похожий на школьного учителя, проверил все ли в порядке, кое с кем пошептался, и увел с собой Путина.
   Шли молча, капитан впереди, а Владимир позади. Идти пришлось среди окопов, затем лесом, испаханный воронками снарядных взрывов, через сожженную деревеньку, и где - то за околицей капитан скомандовал:
  -- Стоять!
   На некоторое время Путин остался один среди ночи, была ночная тишина, не слышно было привычных разрывов. И если бы не внутренняя тревога, овладевшая им, то можно было вполне чувствовать себя счастливым. Как никак, у своих.
   Откуда - то, как из - под земли, возник солдат с винтовкой, в темноте лица не разобрать. Сказал сонным голосом:
  -- Пошли, - и повел за собой.
   Через некоторое время он подвел его к землянке на заднем дворе чудом уцелевшей усадьбы. В избе горел свет, и в его бледном отсвете, солдат долго возился, пытаясь открыть замок. Когда дверь открылась, солдат сказал:
  -- Заходи, милый, тут и живи, как сможешь.
   Владимир шагнул в кромешную темноту, инстинктивно, пригибая голову, но в темноте в все равно споткнулся, но удержался на ногах, пытаясь что - ни будь рассмотреть в кромешной темноте землянки. Дверь захлопнулась. На полу кто - то завозился, потом раздался отборный мат, грубый мужской голос спросил, спустя некоторое время:
  -- Что, еще один раб божий пожаловал?
  -- Есть, - коротко ответил Владимир.
   Он так устал, что хотел только одного - упасть и уснуть, и не просыпаться как можно дольше.
  -- Солдат или чин? - спросил голос на полу.
   Невидимый мужчина ворочался, слышно было, как он устраивался удобнее.
  -- Рядовой, окруженец, - вяло бросил он.
  -- Тогда ложись спать, утро может, еще увидим, а вечер уже на небесах встречать будем.
  -- Это как? - ожгло Путина, куда ни кинь, везде одно и тоже, везде смерть.
  -- А это расстрельная камера, сюда всех смертников сажают, чтобы перед смертью отоспаться могли, и в рай выспавшимися шли.
  -- А за что, так сразу?
  -- А для отчета, они человека на небеси отправят, галочку поставят, и бумагу отошлют в Москву, дескать, боремся со всей мощью с врагами и шпионами, разнарядку выполнили. Да ты спи, чего там, они расстреливать любят вечером.
   Он замолчал, и вскоре захрапел, видимо, решив насладиться сном перед смертью.
   У Путина не было сил переживать по поводу завтрашнего дня, он просто опустился на прохладный пол, и вскоре погрузился в сонное забытье.
   Москва, Соколиная гора.
   Столица медленно погружалась в тревожную дремоту. Город по определению не мог спать, власть и деньги требуют постоянного внимания, они все подчиняют своему бешеному ритму.
   Машина резко сбавила скорость на повороте, и медленно, словно в раздумье, свернул на лесную дорогу, и также неторопливо двинулся между огромными деревьями. Приглушенные огни плясали по небольшим лужам, оставшимся от дневного дождя, брызги жидкой грязи разлетались в разные стороны, оставляя серые пятна на придорожных листьях травы и деревьев.
   В салоне сидели двое мужчин среднего возраста, одетых в одинаковые черные пальто, и внешне, даже казалось, похожими друг на друга. Управлял машиной светловолосый, худощавый Алексей, был сосредоточен, и внимательно следил за дорогой. Оба хранили молчание, сидевший на пассажирском кресле, второй из мужчин, Александр, изредка поглядывал на часы, словно старался ухватить нить времени. Вскоре дорога пошла под уклон, и вильнув пару раз небольшими изгибами, уперлась в огромные металлические ворота, справа и слева от которых располагался высокий бетонный забор. Александр достал телефон, набрал номер:
  -- Николай Арсеньевич, мы уже подъехали, - сказал он, придав голосу, насколько он был на это способен, почтительное выражение.
  -- Вижу, - ответил голос в трубке, - сейчас открою.
   Ворота действительно, стали медленно отъезжать, и машина въехала на освещенную круглыми фонарями аллею. У ворот никого не было. Ворота снова медленно закрылись, и гостям ничего не оставалось, как ехать по аллее, уходящей в глубину леса. Медленно, словно наощупь, машина подкатила к освещенному подъезду трехэтажного особняка, погруженного в полную темноту. Выйдя из автомобиля, оба гостя огляделись и поднялись на крыльцо дома. Дверь медленно стала открываться, и в прихожей вспыхнул яркий свет. Мужчины вошли в огромную комнату, обставленную с изысканной роскошью. Вся мебель была штучного производства, и стоила целое состояние. Гости остановились, пытаясь сориентироваться, как им поступить дальше, как сверху раздался уверенный мужской голос, привыкший отдавать приказы, не допускающий и тени сомнения в своей правоте. На лестнице в полумраке появился высокий сухопарый мужчина, в синих джинсах и вязаной кофте стального цвета. Но даже в домашней одежде мужчина сохранил военную выправку и командную стать.
  -- Итак, приехали, - голос Николая Арсеньевича был ровен.
   Было понятно, что ему, пожившему и немало повидавшему на этом свете, было все равно, кто перед ним. Он одинаково говорил и с генералом и с последним бродягой. Для него они были просто люди, а звания не имели никакого значения.
   Он первым протянул руку Александру на правах старого знакомого, затем Алексею. Рукопожатие было твердым, настоящее, мужское.
  -- Проходите, - пригласил он гостей, - рад вас видеть.
   Он пошел первым в глубину дома, и свет загорался, словно по мановению волшебной палочки. Из темноты появлялись картины, развешанные на стенах, дорогая мебель, скульптуры, притаившиеся в углах огромного дома.
   Они вошли в огромный зал, свет сначала вспыхнул, осветив огромный камин, сложенный из кусков серого дикого камня, затем люстра погасла и комната погрузилась в легкий полумрак. В чреве камина, в котором дрова чуть тлели, огонь стал разгораться все сильнее и сильнее, придавая комнате вид тайной вечери.
  -- Присаживайтесь, господа, - пригласил хозяин гостей.
   Он показал на два кожаных кресла, стоящих перед камином, а сам расположился напротив, на небольшом диванчике, и замолчал, ожидая, пока гости освоятся в этом зале.
  -- Простите меня, убогого, - сказал Николай Арсеньевич, - экономлю на электричестве, а то Анатолий Борисович вконец решил меня разорить.
   В полумраке комнаты было видно, как хозяин улыбается уголками губ, только глаза при этом оставались холодными.
  -- Старый волчара! - подумал уважительно Алексей, - этот пасть откроет, и тебе полный кирдык!
  -- Ну, рассказывайте, - поторопил Николай Арсеньевич, - слушаю вас.
   Алексей долго и обстоятельно рассказывал о похищении Наташиного сына, о том, как безуспешно идут поиски, и нет никаких следов и никаких зацепок. Словно ребенок провалился сквозь землю. Что, несмотря на все усилия, результата нет никакого, похитители так и не вышли на связь. Нет ни каких предложений о выкупе, словно похищали ребенка с какой - то иной целью.
  -- И что вы от меня ждете? - спросил Николай Арсеньевич.
   Алексей даже поперхнулся от неожиданного вопроса. Что может от него ждать убитая горем Наташа, Галина Георгиевна, сходящая с ума от происшедшего, наконец, сам Савва...
  -- Разумеется, помощи в поисках, - нашелся что ответить.
   Николай Арсеньевич задумался на некоторое время, затем сделал неуловимое движение, столик, стоящий перед ними раскрылся, и из его утробы появился поднос с несколькими бокалами и бутылками вина.
  -- Господа, я приглашаю вас выпить, - сказал он просто, - хотите по рюмашке коньяка?
   Гости согласились, в комнате повисла тишина, было слышно, как льется вино в бокалы.
  -- За ваше здоровье! - произнес хозяин, поднес бокал к губам, но отпил чуть - чуть, и задумчиво стал разглядывать, как в бокале колышется коричневая жидкость.
  -- Хорош? - спросил он, дождавшись, пока гости отпили из своих бокалов.
   Мужчины выразили свое восхищение, коньяк действительно был отменным.
  -- Как вы думаете, почему я до сих пор жив? - спросил Николай Арсеньевич гостей, но ответа ждать не стал и ответил сам.
  -- Просто все. Если бы я был учителем, я бы знал, что самое худшее, что со мной может случиться, это наезд пьяного водителя. Кого еще может интересовать человек, избравший своим делом учить детей. А я, сожалению, в некотором смысле гомо - политикус, то есть человек, который может ждать пули с любого конца. Дело не в том, что я чего - то боюсь, прежде чем, что - то вам ответить, я должен понять, что происходит. Только когда я пойму, с чем все это связано, тогда я смогу дать вам ответ. Надеюсь, господа, вы на меня не обидитесь?
   Он допил коньяк, и поставил бокал на стол.
  -- Нам бы хотелось получить ответ как можно быстрее, - сказал Алексей, - вы же понимаете состояние родственников.
  -- А вы не теряйте время, ищите, чем больше усилий вы предпримите, тем проще будет мне сделать свою работу. Тот, кто сыграл роль похитителей, вряд ли догадывается об истинной цели этого похищения. Когда я буду готов, я дам вам знать. И запомните, с этой минуты, вы даже не пытайтесь связываться со мной. Расчет произведете в конце дела.
   В эту минуту в комнату вошел огромный ротвейллер. Собака остановилась возле дверей, и, наклонив голову, стала чего - то ждать.
  -- Вот, вам сопровождающий, знакомьтесь, зовут Лаки, - улыбнулся хозяин.
   Крышка стола поехала вниз, проглатывая стоящие бутылки и бокалы. Стало понятно, что аудиенция окончена.
   Мужчины поднялись, попрощались крепким рукопожатием.
   До машины их действительно провожала собака. Они уже отъезжали, а она все еще стояла на парадном крыльце, ожидая их отъезда.
  -- А может и правильно, собака - то никогда не изменит. Правду говорят, "верный, как пес", не то, что люди, - думал Алексей, сидя за рулем.
   Всю дорогу до дома Александра они молчали, каждый думал над состоявшейся встречей. Это была последняя надежда, которая не должна умереть.
   Ближнее Подмосковье.
  
   Ник после смерти Кости несколько дней не мог никого видеть. Только Регина, безотлучно находившаяся при нем, удерживала его от желания немедленно отомстить. Правда, и мстить было некому, потому Ник просто заперся на даче, и по русскому обычаю, ударился в запой. Ему было страшно, и этот страх победить было нельзя. Страх был везде и нигде, он предательски проникал в каждую клеточку тела, напоминал ежесекундно, что жизнь - всего лишь минута сладостного сна, и эту минуту могут оборвать чужие, страшные силы.
   Регина, как могла, пыталась успокоить друга, ей и самой было страшно. Эти дни слились в безумие любви, превратившееся в одно бесконечное действо, короткий отдых, и снова постель.
   На третий день в комнате повис тяжелый запах, смесь перегара и мужского тела, однако этот запах только сильнее приводил ее в неистовство, было в нем что - то от древнего, звериного чувства, который ничем не вытравить из человеческой породы. Наверное, они бы так и умерли, если бы рано утром не зазвонил телефон.
   Ник, сполз с постели, и совершенно голый бродил по комнате, пытаясь найти телефон в куче одежды, разбросанной по полу. Наконец это ему удалось, и он приставил трубку к уху, все еще мало соображая, кому понадобилось его беспокоить в такую рань. Звонил Алексей. Он был сух и категоричен:
  -- Я жду тебя через час, - сказал он, не тратя время на приветствие, - максимум через два. Это очень важно.
   И отключил телефон.
   Ник сел на пол, и некоторое время приходил в себя, входя в поток бытия. Он не ощущал своего тела, в голове не было никаких мыслей. Единственное, в чем он был абсолютно уверен, на смятых простынях лежала Регина, и спала, улыбаясь во сне. Видимо, ей снилось что - то хорошее. Он понял, что нужно жить дальше, что все это сопли, жизнь есть такая, какая она есть. И счастье в том, что можешь проснуться вот так утром, и обнаружить в своей постели женщину, которая улыбается своим снам. Он встал, накинул на себя халат, и босой вышел на улицу.
   Солнце уже возвышалось над верхушками сосен, его лучи золотили крышу соседнего дома. Воздух был приятен и свеж, где - то настырный дятел выстукивал загадочное послание. Жизнь шла, и он был всего лишь небольшой ее составной частью.
   Когда он вернулся в комнату, Регина уже была в душе. Нисколько не раздумывая, он раздвинул стеклянную дверцу. В струях воды, тело Регины приобрело цвет мрамора, ровные линии ее груди, бедер были созданы, казалось, резцом великого скульптора, гений которого никому превзойти не удалось. Ник протянул руки, прижал к себе Регину, и долго, с наслаждением поцеловал ее влажные губы. Они так и стояли, под ливнем горячих водяных струй...
   Алексей был краток, он сильно изменился, за последнее время. В нем прибавилось решительности, жесткости, всего того, что не хватало ему ранее. Да, скорее всего, он в этом и не нуждался. Сейчас опасность подобралась к нему так близко, что у него не оставалось иного выхода, как бороться с людьми, бросившими ему вызов. Или отступить, тем самым обречь себя на забвение. Вся его натура восставала против этого, и он решил идти до конца. Чего бы это ему не стоило, даже если на это придется потратить всю жизнь. Наверное, отец бы одобрил его выбор, и дело даже не в том, что Алексей мог отомстить за его смерть, а в высшей справедливости, ради которой и живет человек на этом свете.
  -- Вы должны мне помочь, друзья, - просто сказал он собравшимся мужчинам у него в кабинете в загородном доме Нику, Владимиру, Белову и единственной женщине, Регине.
   Он был одет в строгом костюме, чувствовалось, что он понимал, что говорил, видимо, он все заранее продумал каждый свой шаг. Последние события сделали его мудрее и старше.
  -- Мне, да и только мне, брошен вызов. Поэтому я должен ответить на этот вызов, и хочу знать, могу ли я рассчитывать на все вас. Предупреждаю сразу, это опасно, и никакие деньги эту опасность не уравновесят. Поэтому, каждый должен решить сам, готов ли к этой работе.
   Он говорил сухим, официальным языком, сразу давая понять серьезность его предложения. В комнате на некоторое время повисло молчание. Выручила Регина.
  -- Мальчики, разве мы можем отказаться от такого предложения, - произнесла она, улыбаясь, - мы же мужики!
   Всем понравилось это выражение, мужики они и есть мужики.
  -- Тогда приступим, - произнес, улыбаясь, Алексей, - время не терпит, быть бы живу, не умрем!
   Теперь нужно работать, если это можно назвать работой, скорее это образ жизни. И вход сюда - рубль, да выход - два.
  
   Линия фронта.
  
   Путин проснулся от треска открываемой двери, в глаза ударил сноп солнечного света, и в открытую дверь вошел вчерашний конвоир.
  -- Выходи, - ткнул он в него стволом винтовки, - идем.
   Они вышли на улицу, утро сияло разными красками, где - то громыхало, но в божественной прелести природы, это было незаметно, казалось, все жило по вечным законам. Зачем тут человек с ружьем?
   Они прошли по каким - то закоулкам, и вскоре остановились перед уцелевшей хатой, в которой явно располагался какой - то штаб.
  -- Заходи, - распорядился конвоир, - не тяни резину.
   Путин разглядел конвоира, он был отчаянно молод, и потому старался казаться старше и строже.
   В комнате, за столом сидел пожилой капитан с синими петлицами, совершенно седой, и смотрел в окно. Казалось, ему совсем не было дела ни до войны, ни до этого оборванного, в драных сапогах солдата, которых прошло перед ним ни одна сотня.
  -- Фамилия, - спросил капитан равнодушным голосом, - назовите фамилию, номер части, командира.
   Устроился удобнее на стуле, и взял ручку. Путин, несколько робея, назвал седому все, что требовалось. Тем более, перед капитаном лежала его красноармейская книжка, которую отняли вчера.
   Капитан неторопливо водил пером по бумаге, записывал сказанное Владимиром. При этом выражение лица его оставалось совершенно спокойным, будто он делал нудную, надоевшую работу.
  -- При каких обстоятельствах попали в окружение, были в плену у немцев? - задал он вопрос.
  -- Я не был в плену, - запротестовал Путин.
  -- Все так говорят, - ответил капитан, - это мы разберемся, кто, где был, и чем занимался. Отвечайте лучше на вопрос.
   Путин помялся с ноги на ногу. Капитан ему очень не нравился, но делать было нечего. И он начал рассказывать. Капитан писал так же медленно, видимо записывая только то, что считал нужным.
   "...мы шли втроем, чемоданы несли я и Федор, и по звукам определили, что фронт совсем близко. Тогда Федор нашел небольшой хутор, скорее лесничий кордон, он был почти сожжен, но кое - какие постройки еще остались. Федор приказал нам остаться, сам забрал оба чемодана, и ушел. Было понятно, что с ними нам через фронт не пройти. Пришел через час, сказал, что все спрятал в надежном месте, перейдем фронт, потом вернется, заберет. И мы пошли ночью."
  -- А дальше? - капитан прекратил писать, отложил ручку, и внимательно стал смотреть на стоящего перед ним солдата.
  -- Когда переходили, попали под обстрел, показалось, что Федора убили, а вот пацана, точно убило, нарвался на мину.
  -- Все? - спросил капитан.
   К ручке он больше не притрагивался. Он встал, подошел к двери, и крикнул:
  -- Семен! Отведи этого обратно, пусть там посидит.
   И в раздумье добавил:
   - Пока!
  
   Москва, Соколиная гора.
  
   Николай Арсеньевич, проводив гостей, некоторое время продолжал сидеть в кресле, затем встал и прошелся по дому. Так он поступал каждый вечер, и не потому, что не доверял охране, все - таки играло в нем крестьянское родство, хотелось всегда и везде ощущать себя хозяином. Тем человеком, который все знает, который готов отвечать за все. В подвальном этаже, в комнате охраны он застал свою гвардию, тех с которыми начинал работу, с кем и достиг нынешнего положения. Однако одно он заучил твердо: если ты ворона, а напарники твои орлы, то ты вполне сойдешь за орла. Плохо, если наоборот, тут быстро крылья сложишь. Гвардия была небольшой, всего три человека, но это были люди, прошедшие огонь и воду. И возрастом все были годками, потому и называли друг друга на " ты".
  -- Ну, что, годки, - сказал он, - нужен ваш совет.
   Он опустился в кресло, оглядел сидящих на диване мужчин.
  -- Что за вопрос Арсеньевич, - согласился с ним лысый, небольшого роста, мужик, - ты говори, а мы уж, чего - ни будь, покумекаем.
  -- Ну, так, вот, слушайте, - Николай Арсеньевич, - дело не простое, только нам и по зубам.
   Рассказывал он долго, не торопясь, обдумывая каждое слово, рассуждая, словно крестьянин перед трудной работой.
  -- Савву я знаю, хотя он со мной разговаривать порой брезговал, все из себя барина ломал, как никак голубых кровей, только мужик он не плохой. И вот, несчастье такое, внука украли.
  -- Хоть какие - то концы есть? - поинтересовался другой, худой, с лицом перечеркнутым шрамом, - не в космос же улетел пацан?
  -- Зацепок нет, - соображения кое - какие имеются, - ответил Николай Арсеньевич, - только все это домыслы, а им цена - полушка в базарный день.
  -- Тут есть только три варианта, других быть не может, - сказал толстый, - это обычное явление.
  -- И какие это варианты? - поинтересовался мужчина со шрамом.
  -- Первый вариант, самый простой, - наезд на семью за деньги, только это уже не котируется, это тебе не Юг, тут за это сразу голову оторвут. Тем более про выкуп ни гу-гу. Хотя, помнишь, питерское дело, сколько парня держали, почти год, прежде чем выкуп потребовали?
   Он говорил, словно читал газету, знал многое, потому к нему внимание было особое.
  -- Второе, - любовник решил отомстить, - такое тоже случается, тут ничего страшного случиться не может, если любовник не сойдет с ума. Такое тоже бывает, но это случай один на миллион?
  -- Ну и третий случай, - тут он сделал паузу в разговоре, - самый неприятный, - если Савва сам влез в политику, тогда придется сушить весла.
  -- А причем здесь политика? - худой поднял удивленные глаза, блеснувшие сталью, - неужто уже младенцев есть стали в Кремле?
  -- А как можно человеку согласиться на предложение, от которого нельзя отказаться? Это ведь гарантия того, что человек выполнит любые условия, которые ему предложат.
  -- А когда предложат? Ведь не предлагают.
  -- А это не очевидно, тут всегда можно списать на отморозков, ведь ничего не доказать.
  -- Хорошо, - Николай Арсеньевич рубанул воздух рукой, - давайте подытожим. Все три варианта имеют право на жизнь, работать придется с чистого листа, и работать так, чтобы парнишку не подставить. Прежде выяснить, кто заказал? Всех, кто общался, всем, кому это выгодно, всех проверить. Денег не жалеть, но быть тише воды, ниже травы. Шорох без нас наведут, а чтобы другу под ногами не мешать, разделимся. И давайте, мужики, поспешать не торопясь, не нравится мне все это, поганое это дело, не мужицкое.
  
  
   Ближнее Подмосковье.
  
   Для Наташи потянулись тоскливые, однообразные дни, совсем безрадостные, полные ожиданий и разочарований. Она пыталась взять себя в руки, просыпаясь утром после тревожного сна, который не приносил ей облегчения, она ждала какого - ни будь обнадеживающего звонка или сообщения о своем сыне. Она хотела увидеть знак свыше, или от тех, кто украл у нее сына. Но все было напрасно, ни известий, ни знамения она так и не дождалась, дни проходили в пустую. Иногда она плакала в подушку, но все это мало приносило ей облегчения. И, тем не менее, горе сделало ее еще краше, так бывает в жизни. В ней появилась та женственность, которая свойственна людям, перенесшим серьезные испытания.
   Володя не отходил от нее, старался быть рядом, настолько, насколько это было возможным. Когда Наташа капризничала, он молчаливо старался сгладить неприятные минуты ее раздражения, и когда она приходила в себя, он ничем не высказывал своего недовольства ее поведением.
   Он вдруг вспомнил, что у Маши был ребенок, который потерялся после ее гибели, и это навело его на мысль, что теперь у него есть две задачи: найти Володю, и того малыша, это его долг перед памятью Маши.
   Но как это сделать. То, что работа шла по всем направлениям, сомневаться не приходилось. Десятки людей, даже не подозревая о существовании друг друга, занимались тяжелой, совсем неприметной на первый взгляд, работой. Велись бесконечные разговоры, проверки, делались совсем не относящиеся к этим поискам обыски. Платились деньги за информации, но все было тщетно, никакой, даже малейшей зацепки не было. Ожидание становилось порой невыносимым, казалось, что это будет продолжаться вечно, и никогда не кончиться. Наташа не могла смотреть, как играют, веселятся другие дети, и потому старалась, как можно реже появляться на людях. Ей казалось это несправедливым, неправильным то веселье, с которым она сталкивалась. Ее убивало это людское равнодушие, ведь где - то среди них бродят те, кто точно знает, где находится ее сын. Как они могут жить и смеяться, любить своих детей, наслаждаться жизнью. А ее жизнь наполнена страданиями.
   Она ужаснулась, ведь она ставила свое страдание выше страдания сына, родителей, и только теперь она поняла, насколько она была эгоистичной в этой жизни. Она походя приносила боль другим, и не замечала эту боль. И только теперь она ясно чувствовала, что это такое, ощущать боль, которую приносят в твою жизнь другие люди.
   И все - таки Володе казалось, что разгадка всему, где - то рядом, и все просто не замечают этого потому, что ближнее можно разглядеть с большим трудом. Такого же мнения был Алексей. Он прямо сказал:
   - Надо быть готовым к тому, что это только начало событий, это толчок для целой лавины событий. И может получиться так, что это событие совсем не связано с тем, что последует за ним. Таково искусство интриги, и многие этим воспользуются. Так что будь начеку, не отходи от семьи, будь внимателен, все равно будет знак, только мы должны это понять. Проверь все телефонные разговоры, хоть для тебя и неприятно, проверь всех, с кем была знакома Наташа, ты понимаешь, о чем я говорю. Я этих людей знаю, среди них сумасшедших
   немало, есть люди способные и на это. Понаблюдай за бизнесом хозяина, у него тоже веревок много, и в прошлом и в настоящем, только запомни главное, действуй осторожно, мелочь может открыть тебе многое. И не спеши, видимо, игра не простая, и похитители не простые. Простые уже бы деньги потребовали, а эти молчат, значит ждут.
   Только вот чего он могут ждать?
   Володя старался быть внимательным, но Савва почти не общался с семьей, старался все время проводить в кабинете, звонил, принимал гостей, ездил в город, видимо старался работой заглушить свою тревогу. Оставалось только беседовать с Галиной Георгиевной, которая просто не находила себе места, таяла на глазах от горя и тревоги, как - то скрашивать Наташино существование, и приглядываться ко всему окружающему.
   Но результатов так и не было. Неизвестность и тревога прочно поселились в огромном доме.
  
   Москва, Ясенево.
  
   Романов жил с ощущением одиночества в этом огромном пространстве с ощущением, что жизнь прошла мимо. Он не мог отделаться от чувства того, что прожил совсем не свою, а чужую жизнь. Он не почувствовал течения жизни. Нет, он ел пил, у него были деньги, он мог многое себе позволить. Он любил женщин, и они любили его. И все - таки, в его жизни не было той пряной, всепоглощающей жажды жить, каждым днем, каждым часом, каждой минутой. Его жизнь была лишь игрой, игрой, глубинный смысл которой он так и не мог разгадать. Он, был, обманут, обманут жестоко. Хотя, что говорить, он сам виноват, он сам шел на обман. И вот результат.
   Роман с Ольгой продолжался, они встречались часто, но он так и не мог составить свое мнение о ней. Он понимал, что это не просто случайная связь, и, скорее всего, совсем не то, что обычно происходит между мужчиной и женщиной, все было совсем иначе. Он просто не мог найти этому объяснение, он зависел от нее душой и телом, желал ее каждую минуту, днем и ночью. И это желание только росло, заставляя переживать вынужденные минуты их расставания. Романов не мог объяснить, в чем сила ее чар, но он физически ощущал эту силу.
   В тот день он пришел на работу, как положено, опоздание было чрезвычайным происшествием в отделе, согласно приказа, провел ритуал доступа в свой кабинет, включил компьютер, разложил на столе привычные вещи: ручки, блокноты. И принялся за работу, нужно было еще и еще раз, проверить все материалы доклада. Команда могла поступить в любой момент, и к этому нужно быть готовым.
   Полковник стал перечитывать страницы доклада, если его решили допустить к телу, значит, никто другой, не решился пойти к Президенту с такими материалами. Ну, что же, он может оправдать ожидания и надежды.
   Романов вставил дискету, и защелкал клавишами, на экране поплыли строки, он начал читать строки, еще раз анализируя строки предстоящего доклада. Все было знакомо, но все - таки что - то его не устраивало, ему казалось, самое важное он упустил.
   " строительство мусульманского халифата объективное следствие новой политической ситуации в России, и имеет все шансы быть претворенным в жизнь".
   "демографическая и экономическая ситуация в стране, способствует дальнейшему нарастанию сепаратизма, и идее обособления мусульманского населения".
   "по своей структуре существующие мусульманские организации в России, полностью соответствуют задачам политического и военного давления на государственную целостность России".
   "особая опасность заключается в том, что на фоне полной деградации русского менталитета, вырождения нации, в борьбу сепаратистов будут включены и славяне, под флагом борьбы против регионального неравенства".
   Вот это самое страшное, которое может случиться. Имперская столица, утопающая в роскоши, и нищая провинция, - вот главное, на что делается ставка в предстоящей борьбе. Вот этого и добиваются все, вольно или невольно, обрекая себя на смерть. Это еще не факт, что Россия и дальше будет принадлежать русским.
   С этим он и пойдет к Президенту, на этом он будет стоять до конца.
  
   Одинцово, дачный поселок
  
  
   День да ночь, сутки прочь. Савва Филипповичу было невыносимо жить, ощущая, как между пальцев утекает жизнь, и он ничего не может с этим поделать. Конечность бытия вещь объективная. Раньше, он всегда находил в себе силы противостоять натиску времени, и даже сейчас он считал себя несломленным, наоборот, если обстоятельства были против него, он словно сатанел, подобно бульдозеру, напролом двигался вперед, сметая все на своем пути. Савва хорошо помнил свой девиз, каждый день, он читал его, проходя в столовую.
   " ВЕРА, ОТЕЧЕСТВО, ВОЛЯ".
   Он повторял это, как заклинание, как пароль в будущее. Будущее, которое он будет определять сам. После исчезновения внука, внешне он совсем не изменился, только охранники заметили, что он стал меньше заботиться о своей безопасности, словно считал, что если не уберег парня, то зачем заботиться о своей персоне?
   А во всем остальном, он остался прежним Саввой Филипповичем, остроумным, вежливым с приятным голосом. Гибель Коренева вполне вписывалось в разрабатываемый им сценарий, он так и заявил при встрече в Русском клубе:
  -- Власть решила, что журналистам незачем получать пенсию, вот и выдала лицензию на сокращение численности этих уникальных "пернатых".
   Смерть Пола подтвердила его слова, ореол человека, пострадавшего за некоторые идеи, вдруг стал превращаться в знамя борца, способного на многое. Ведь он потерял самое дорогое, что у него было, внука.
   Теперь нужно было добиться главного, четкого ответа от тех людей, на которых он мог рассчитывать, те, кто способен пойти за ним. Сейчас он мог пойти на самые резкие шаги, психологически никто не мог его в чем - то упрекнуть, он жертва, и любой раненый зверь способен на многое.
   Он весь окунулся в работу, встречи, разговоры, совещания. Но только нигде и ни при каких обстоятельствах он не говорил о конечной цели своего замысла. Все было скрыто за ширмой экономических проектов, стремления улучшить работу компании. И мало у кого могли возникнуть подозрения, что конечная цель совсем иная, чем прибыль корпорации. Под эти планы закладывались деньги, немалые деньги, которые и должны принести результат.
   Но главное, он ждал результатов только одного самого важного проекта, итогом которого могло стать обладание абсолютной власти над людьми. Над всеми без исключения, такой власти не было ни у тиранов, ни у золотого тельца. Этому невозможно сопротивляться, этому не может противостоять ничто. Заканчивались работы над созданием генератора, способного вызывать потерю памяти у массы людей, потерю, которая никак не влияла на остальные человеческие функции. Человек мог жить, питаться и размножаться, он только терял способность ориентироваться в прошлом, а потому был беспомощен в настоящем.
   Вот это было настоящее гуманное оружие, оружие которое давало абсолютную власть. Проект был близок к завершению, оставались детали, и самое главное нельзя было допустить, чтобы это утекло из рук. Немало охотников, желающих воспользоваться этим оружием, бродило вокруг да около, да только все они брали ложный след, а все было так просто, удивительно просто, все лежало под ногами.
   И Савва уже нетерпеливо ждал, когда позовут.
   - Это случится обязательно, этого не может не случиться! - волнительно думалось ему.
  
   Лондон.
  
   -Я думаю, - Еленин говорил в свойственной ему манере быстро, словно проглатывая слова, - нам сейчас нет необходимости использовать генераторы большой мощности, нам нужно применить точечную методу.
   Его собеседник, мужчина красивой внешности, с седой шевелюрой, сидел напротив Еленина, опершись на трость. Он был молчалив, и только в глазах его мелькали огоньки, полные энергии и ярости.
   -Что нам это даст? - он говорил спокойно, несколько театрально, видимо умел говорить на публику, - нам нужен эффект, а кто догадается об этой операции?
   Еленин суетливо вскочил с кресла, и чуть горбясь, забегал вдоль стола.
  -- Вы не понимаете сути момента, все не так просто, - зачастил он, - я пытаюсь донести до вас суть проблемы, в которой главное власть. И, кроме того, - он сделал паузу, словно артист, перед эффектной сценой, - вы не считаете, что это оружие может быть применено против вас?
   "Все мы артисты в этом цирке смерти, у каждого своя роль, только почему все стараются сыграть в эту игру?"
   Седой пошевелил тростью, и попытался уловить бегающий взгляд Еленина:
  -- Я не думаю, что это удастся кому - ни будь, - сказал он уверенно, - тогда любая война, как и жизнь людей, теряет всякий смысл. А это надо? Лев нам нужен живым, либо он должен погибнуть от рук мстителя. Уничтожить его в тишине ничего не даст для сплочения нации, нам просто никто не поверит, это просто будет некий глупый фарс.
  -- Вы не правы, вы абсолютно не правы, - Еленин замахал руками, выражение лица стало жестким, - вы не продумали важного обстоятельства. Возникнет такая анархия, которая позволит не только решить ваши проблемы, но и отхватить большой куш!
  -- А зачем нам куш? Вы что, считаете, что горцы будут работать? Настоящий горец - это воин, и он просто хочет вернуть тот долг, который ему задолжала Россия. Она просто должна согласиться де - юре платить налог, который платит де-факто.
  -- И все - таки, я считаю, что мы должны провести эту операцию, причем в самое ближайшее время. У нас проведена вся подготовка для этого.
  -- Хорошо, только учтите, что эта акция, в конечном счете, может привести к смене не только верховной власти, но и режима. В каком направлении? Не станет ли хуже?
  -- Для нас, чем хуже, тем лучше! - картинно возвел руки Еленин, - остальное мы сумеем осуществить, желающие уже есть, уже торопятся!
  -- Не нужно торопиться, мы еще не готовы, давайте, согласуем сроки.
  -- Я думаю, через десять дней, - Еленин остановился, перестал бегать туда сюда, замер некоторое время неподвижно.
   В нем прорезалось что - то дьявольское, словно, он только что вышел из волшебной табакерки.
  -- Десять дней, итог которых потрясут Россию! - заявил он смехом, - будем смотреть новый триллер, а?
   Он словно на огромной сцене разыгрывал роль, и сцена, залитая светом ламп, превращала его в артиста непонятного публике, замершей в тревожном ожидании следующего акта.
  
   Линия фронта, 42 г.
  
   Свет в землянку проникал сквозь небольшое окошко, прорубленное под самым верхом. Земляной, прохладный пол, стены, обшитые старыми досками, видимо остатки недогоревшего дома, вот и все убранство подземной тюрьмы. После допроса Путина снова привели сюда, и снова он оказался заперт в этой земляном мешке. Сосед поднял голову от пола, затем подтянулся, и сел, подтянув под себя ноги. Был он высок и худ, с шевелюрой седых волос, давно не брит.
  -- Ну, как земляк, - спросил он, зевая, - получил вольную?
  -- Не знаю, - просто ответил Владимир, - ничего не сказали.
  -- Ну, у них за этим дело не станет, перед тем как замочить, обязательно приговор зачитают. Тут у них строго.
   Он замолчал. Лица в темноте не разглядеть, лишь темный силуэт в углу землянки.
  -- Покурить бы хоть напоследок, а ведь не дадут, сами все сожрут, - зло заключил его невольный сосед, и без перехода спросил:
  -- Ты сюда как?
  -- Из окружения, - ответил Путин, присаживаясь на пол в другом углу землянки, и прямо сюда.
  -- Смотри, какой народ умный, прямо тренируют, что человека на том свете ждет, сиди мол, в землянке, и рассуждай, привыкай, чтобы не так страшно было.
   Он хохотнул, видимо мысль эта ему самому понравилась.
  -- Ну, ты, может быть, уцелеешь, хотя все равно в штрафбат сошлют. Тебя кто допрашивал? Седой?
  -- Он самый.
  -- Хитрый мужик, но умный. Я его знаю, этот зря кровь не проливает.
   Незнакомец зевнул.
  -- Эх, грехи мои тяжкие, вот и наступил мой час расплаты.
  -- За что? - спросил Владимир, - нагрешил много?
  -- Да где такие весы взять, чтобы измерить у кого грехов больше, у кого меньше? Это только бог может.
   Он встал и перешел к Владимиру.
  -- Знаешь, меня все равно расстреляют, а ты, может быть, уцелеешь, - заговорил он тихо, передай весточку моим, буду за тебя и детей твоих молить на том свете.
  -- А кто у тебя?
  -- Мать да сестренка, хотел я им подарок сделать, ну и мыло украл со склада, вот и теперь сижу. Только ты им не говори за что, скажи, мол, погиб Павел в бою, им легче будет, эти - то домой не сообщат. А еще лучше женись на сестренке, она у меня красивая, молодая. Где ей после такой мясорубки жениха найти?
  -- Да, ты что, разве за такое расстрелять могут? - удивился Путин.
  -- Да, ладно, я в гражданскую воевал, расстреливал направо и налево, вот теперь за грехи и меня приберут. Молодой был, глупый. А теперь и сам понимаю, что кровью ничего решить нельзя, это только отсрочить можно. Тыща лет пройдет, а твоя кровь наружу выйдет, все мы умоемся, без разбору. Думали, вечно будем жить да радоваться, а смотри какая кровь идет, этого не исправишь.
   Павла и правда увели под вечер, видимо чувствует человек свою смерть. Павел словно потерял голос. Он только сидел, смотрел на прорубленное отверстие, сквозь которое пробирались солнечные лучи, и молчал. В землянке противно пахло землей, немытым человеческим телом, но Владимир не обращал на это внимания. Смутные воспоминания бродили у него в душе, словно он переживал это состояние тревоги и приближения смерти. Смерть смерти разница, свобода в смерти и есть настоящая свобода. Он закрыл глаза и снова перед ним поплыл подвал, лицо матери, отца, братьев и сестер. Кто они? И люди окружающие их, стрельба, и беспамятство, которое он никак не может победить. Сон это, или настоящее воспоминание?
   Загремел замок, и на пороге появился капитан. Сзади стоял солдат с автоматом, закрывая своим телом вход в землянку.
  -- Пошли, - сказал он буднично, обращаясь к Павлу, - приговор ты знаешь, что тут тянуть.
  -- Иду, - просто ответил Павел, - поднимаясь с пола, - нужно значит, нужно.
   Сказал, словно предстояло сделать будничную работу, привычную, никому не интересную.
  -- Ну, будь здоров, - попрощался он с Путиным, - хоть ты за меня поживи!
   И вышел, стараясь идти прямо, держа руки за спиной.
   Дверь захлопнулась, снова прогремел замок, и все стихло. Наступила полная тишина, последние лучи света умирали на улице.
  -- Нет, ему нельзя так умирать, здесь в этой пустой землянке, это несправедливо!
   Только где она, эта справедливость? И для кого она?
   Он забылся коротким, тревожным сном. И странный ему странный сон.
   Огромный дворец залит ярким светом, где он его мог видеть? Кругом тысячи людей, и он среди них, но странно его никто не замечает, все заняты своими делами, смеются и разговаривают. И тогда он ступает на огромный красный ковер, что раскинут на роскошной мраморной лестнице, ведущей куда - то наверх. Она совершенно пуста, никто не наступает на ее кроваво - красную ткань. Он делает первый шаг, второй, и тут загремел оркестр, и все смолкли. Он обернулся, следом за ним по ковру шел невысокий человек в черном костюме, шел будничной походкой, стараясь смотреть перед собой.
   Он посторонился, пропуская вперед этого человека, всмотревшись, он увидел, что он чем - то неуловимо похож на него, та же стать, тот же наклон головы. Человек прошел, коснулся его плечом, только на секунду поднял глаза, и двинулся дальше. Лестница возвышала его все выше и выше, удаляя его в поднебесье. Путин оглянулся, в зале, словно в немом кино, застыли тысячи людей. Он изумился, одни из них, были одеты в каких - то древних кафтанах, с саблями. С царскими коронами на головах, другие в мундирах прошедшего времени, с орденами, тут же были видны бородатые матросы, с наганами. Сновали мужчины в старомодных пиджаках. И все это застыло в напряжении, все, вглядываясь в ту даль, где скрылся этот невысокий с редкими волосами мужчина. Он повернулся, и его обдало холодом. Прямо перед ним было зеркало, и вместо себя он увидел скелет, он обернулся и ... что это? Вокруг него тысячи скелетов, одетые в праздничные мундиры крутятся в бешеном хороводе...
  -- Вставай, чего разлегся? - кто - то больно бил его сапогом в бок, - хватит валяться.
   Над ним возвышался невидимый в темноте солдат.
  -- Пошли, пришел твой черед!
   Путин начал подниматься, отряхивая остатки сна, с трудом понимая, что происходит в этом земляном мешке.
  
   Москва, Жуковка.
  
  -- Ты должен принести мне голову Президента на блюде, или в мешке, - человек в спортивной куртке стоял около сложенного из камней барбекю, и ворочал угли в мангале.
   Дразнящий запах плыл по огромной веранде, примыкающий к шикарному дому. Он был высок, спортивен, говорил спокойно. Обращался он к мужчине средних лет, на породистом лице которого трудно было угадать какие - либо эмоции. Он стоял, держа руки в кармане, и наблюдал, как тлеют угольки под шипящим мясом. Мужчина молчал, думал о чем - то своем.
  -- У меня отец после войны служил в армии, призвали его из Сибири, о сами они были переселенцами с Украины при Столыпине, - продолжал говорить спортивного вида мужчина, - однако язык знал. Так, вот вызвали в штаб и сказали: "Вот тебе фотография, вот тебе деньги, остальное, достанешь сам. Только знай, через месяц ты должен принести голову этого человека. Без нее лучше не возвращайся". И он принес эту голову в армейском рюкзаке, выполнил приказ!
   Он взял вилку, перевернул мясо, полил из бутылки на ароматно пахнущие кусочки.
  -- И как это будет выглядеть?
  -- Я говорю в фигуральном смысле, а то вы поймете это буквально!
   Мужчина засмеялся красивым, хорошо поставленным голосом. Еще и, правда, начнете головы искать. Он прекратил смеяться и заговорил серьезным спокойным тоном. Однако возражать ему не хотелось.
  -- Вы помните, как предшественник дирижировал оркестром? Это была проба пера, и ничего более. Это был пробный выстрел, и довольно удачный. Тогда перед нами стояла задача дискредитации и ослабления энергетики президента, и заметьте, достаточно удачный выстрел. В политике нельзя торопиться, нужно лишь держать инициативу в своих руках. Тот, кто наносит первый удар, всегда находится в проигрыше. Так было раньше, но сейчас технология изменилась. Поэтому, вы просто должны привести в действие свою Саломею, если я не ошибаюсь, именно она потребовала голову Иоанна Крестителя?
  -- Технически это вполне возможно, мы обладаем нужной техникой, необходимо лишь доставить активатор до объекта, вот именно здесь могут быть накладки.
  -- Это ваша забота, используйте все возможности, но срок у вас десять дней, ни днем больше.
   Сказал, как отрезал.
   У ног вертелся пес, чем - то неуловимо похожий на своего хозяина: поджарый, он двигался неторопливо, в движениях повторяя своего хозяина.
  -- Хорошо, - сказал собеседник, - я выполню вашу просьбу, но вы понимаете, что стоить это будет немало, не только сейчас, но и в будущем.
   - У вас неограниченный кредит, - так что не будем даже обсуждать эту проблему. Бюджет России достаточен, чтобы вас насытить.
   Он начал укладывать вкусно пахнущее мясо на блюдо.
   - А теперь, мой дорогой, к столу. Мясо сегодня удалось на славу!
  
   Ближнее Подмосковье.
  
   Николай Арсеньевич сидел за столом в своем кабинете и читал книгу. Был вечер, в камине горел огонь, наполняя комнату треском березовых поленьев. Отблески пламени гуляли по потолку, кровавя хрустальные подвески люстры, водопадом спадающие с потолка. У ног его лежал пес, его верный охранник, которому он доверял всецело, понимал, что собачья преданность дороже преданности человеческой.
  -- Между преданностью и предательством такая большая разница, а слова звучат почти одинаково, - думалось ему, - и эти слова для человека имеют самое главное значение. Ведь история Христа началась именно с предательства, а это значит только одно, история человека, есть история предательства, предательства бесконечного, ежедневного.
   Он и сам убеждался, что самые близкие люди и предают чаще всего. И потому он твердо был уверен, что похищение мальчика, как - то связана с теми, кто окружает семью Саввы. Но доказательства, ну зачем нужны эти доказательства? Самое сложное, добыть эти доказательства. Он знал, что его люди методично обшаривают все закоулки, которые могут представлять хоть какой - то интерес. Ведут разговоры, спрашивают, сопоставляют, наблюдают за теми, кто мог пойти на такое преступление, чей бизнес связан с делом Саввы. Но пока безрезультатно. Была еще одна надежда, и сейчас он ожидал приезда человека, способного дать прямой и четкий ответ. Перед встречей с ним он трепетал, это было невероятно, но Николай Арсеньевич, воля которого, была непререкаемой, боязливо поглядывал на часы. Час встречи приближался.
   Открылась тяжелая дубовая дверь, и в дверях появился помощник. Он боязливо огляделся по сторонам, и сказал почему - то шепотом:
  -- Приехал, идет.
  -- Проводи быстро, - засуетился Николай Арсеньевич, - да принеси чего - ни будь!
  -- Да напрасно все это, он же не будет ни есть, ни пить!
  -- Пусть будет, а то обидится, сам знаешь, потом греха не оберешься.
   Николай Арсеньевич выскочил из - за стола, и вовремя. Помощник словно растворился в воздухе, и на пороге появился невысокий человечек, одетый в какое - то подобие поддевки, с небольшой бородкой. Он вступил в кабинет, равнодушным глазом, он окинул кабинет, посмотрел на хозяина, и спросил:
  -- Что, Коленька, маешься?
   Гость протянул руку. Хозяин пожал ее, но гость спокойно прошел мимо, и подошел к огню, протянул руки, словно хотел согреть руки.
  -- Беда Коленька, не приходит одна, она как цепь, в одном месте, черное, в другом белое, а все вместе, и не поймешь. И печаль твоя, Коленька, пройдет, только предавайся гордыне, ибо гордыня слепит хуже всего. А ты видишь, кругом себя ослепил, и нужно ли тебе все это? Ты же здесь последний разум потеряешь, а его ни на какие деньги не заменить.
  -- Что ты Степан, я же не себе, все людям оставлю! - Николай Арсеньевич, - оправдывался словно школьник, - я слово дал.
  -- Ты кому слово дал, - человек стоял к нему спиной, но Николай Арсеньевич, - ты его себе дал, а ты людей спросил, им это нужно, твое барахло?
   Николай Арсеньевич ощущал, как силы покидают его, гость словно читал его мысли, и говорить что - то в свое оправдание ему было нечего, совсем нечего.
  -- Дьявол, не человек дьявол! - вертелось у него в голове, - не зря, говорят про Степана, на три метра под землей видит.
  -- Не то говоришь, и вообще, суетишься много, о себе перестал думать.
   Вошел помощник и торопливо поставил на столик поднос. Гость повернулся и посмотрел на вошедшего мужчину. Того словно ветром сдуло.
   Гость неторопливо прошел к креслу, не торопясь, опустился в его черное кожаное логово, и словно слился с его глубиной, закрыл глаза и произнес:
  -- Зачем звал, Коленька? Рассказывай, не стесняйся!
   Казалось, он уснул, ни один мускул не шевелился на его лице.
  -- Дело совсем не простое, у Саввы Филипповича, того самого, ты его знаешь, исчез внук. Как и что, совсем непонятно, никаких следов, словно ветром сдуло.
  -- И что? - спросил гость, - ты - то здесь причем?
  -- Попросили помочь, да и сам думаю, что это уже совсем беспредел!
  -- Ты о чем говоришь? А Савва, когда законы писал, он, о чем думал? Что его минует чаша сия, а?
   Николай Арсеньевич молчал, знал, что гость не тот человек, которому легко возражать.
  -- Я тебе так скажу, бабку мою слепую и безногую Распутин подобрал, от смерти спас. Она не просто жизнь прожила, она силу обрела через ту несправедливость, только эта несправедливость была для людей, а не для нее. Для нее это была жизнь, а Савва чего роптать вздумал? На то и жизнь, ему ли не знать?
  -- И все же нужно выручить, хотя бы найти, кому мальчишка дорогу перешел?
  -- Мальчишка никому дорогу не переходил, все дело во взрослых, там и искать нужно. Ты, что, считаешь, они не знают, не ведают?
  -- Нет, говорят, что ни сном, ни духом.
   Николай Арсеньевич говорил быстро, боялся, что гость перестанет его слушать, знал его норов.
  -- Такого не бывает, сам понимаешь, что ничто бесследно ничего не исчезает, а раз так следы всегда остаются, их только прочитать нужно.
  -- А как это сделать?
   Николай Арсеньевич обрадовался, кажется, дело шло в нужном направлении.
  -- Лишь бы не сорвалось! - думал он.
  -- А тебе это не удастся, ты этого не воспримешь! Поэтому не мешай, мне, сядь, и жди.
   Гость замолчал, и казалось, только бесплотный дух остался в огромном кресле. Тело его напряглось, кисти побелели, а на лице возникла мертвенно - бледная маска.
   Струна времени напряглась, и Николай Арсеньевич почувствовал нарастающую энергию, проникающую во все углы комнаты. Мгновение, и казалось, огромное пламя взметнулось под самый потолок, наполняя хрусталь люстры зеленоватым светом.
  -- Слушай меня внимательно, и решай! Сможешь сразиться, так сражайся!
   Голос у гостя стал натянутым, ледяным холодом веяло от его слов, они притягивали, заставляли подчиниться воле гостя.
  -- Все дело ..., - он говорил все тише и тише, вскоре в комнате был слышен только его медленный, тихий шепот.
  
   Санкт - Петербург, дворец.
  
   Фрейлина царицы, шурша юбками, величественно передвигалась по коридору дворца. Тишина дворца давила на уши. Торопиться ей было некуда, но так было принято, по дворцу передвигаться быстро, с видом занятого человека. Ей смертельно надоела и напыщенная обстановка, среди которой невозможно было жить, и весь ритм жизни, в которой ей отводилась унизительно - незначительная роль. Ее оскорбляло то окружение, состоящее из глупых женщин, и невыносимо тупых мужчин, которые были способны только пить, есть, плести интриги, самого низкого свойства, от которых веяло низкопробной театральщиной. Она выделяла только Самого, только в нем она находила некоторые, совсем отличные от других, черты незаурядного мужчины.
   Дама прошла узким коридором, и очутилась в небольшой комнате, прихожей спальни Наследника. Фрейлина огляделась, и от удивления потеряла дар речи. В глубине комнаты, на небольшом диванчике, сидел бородатый мужчина, обличьем больше похожий на деревенских мужиков, которых, она иногда видела в деревне, куда отправлялась летом лечить расшалившиеся нервы.
  -- Что ему тут нужно? - ожгла ее мысль.
   Все и так жили в страхе, смута докатилась и до дворца, наполняя страхом людские сердца. Она бросила взгляд на сидевшего неподвижно бородача, и поспешила отвести глаза. У нее не хватило сил выдержать этот полный дикой, необузданной силы взгляд. Она остановилась среди комнаты в некоторой растерянности, не зная, как ей поступить дальше.
   - Не спеши, матушка, - голос незнакомца пробирал до самого нутра, - занят еще наследник.
  -- Хорошо, - нашла она в себе силы, - я попозже приду!
  -- А и приди, чего уж, приди, - ответил мужик, - оно на пользу и будет!
   Говорил он уверенным тоном, с той интонацией, которая свойственна никогда не сомневающимся натурам. Фрейлина быстро повернулась и стремительно удалилась. Впервые в жизни, человек ниже ее достоинством взял над ней власть, заставил ее смутиться. И она ничего не могла с этим поделать!
   В гневе и растерянности, фрейлина быстро пошла в свои комнаты, возмущению ее не было предела.
   - Мужичье, хамы! Повсюду в этом дворце, словно это не дворец императора, а кабак!
   Она плохо представляла, что такое кабак, ей казалось, что это некое ужасное место, где живут недостойные, низкие люди, далекие от обожания ее любимого императора, люди, которые ничего не хотят в этой жизни, и творят только низкие дела. И главное, они ничего не понимают в делах государя.
   А Распутин сидел еще долго на диване, он сразу забыл про эту напомаженную даму. Его думы были совсем далеко. Ну прошла, и ушла, не оставив заметного следа в его душе. Такие не оставляют. Он научился за свою жизнь отличать людей с одного взгляда, и сразу отличал людей порченных, от настоящих, тех, которые имели дар жизни, от людей проживающих. И в этом ему не было равных.
   Наконец, двери отворились, и вышла няня.
  -- Проходи батюшка, заждался тебя касатик, уже спрашивал!
   Она поклонилась ему, словно дорогому гостю.
   Григорий встал, от его роста в комнате стало тесно, все сжалось, он, словно заполнил собой все пространство.
  -- Как его много, - подумала няня, - одно слово, мужичина!
   В небольшой спальне, на простой кровати, застеленной простыми серым одеялом, лежал мальчик, и напряженно смотрел перед собой. В комнате было полутемно, шторы прикрыты, и пропускали совсем немного уличного света. На полу мягкий ковер. И кое - где разбросаны книжки, которые няня не успела убрать. Он вошел, и стал слушать комнату, погружаясь в ту, только ему понятную ауру. Никому не дано было слышать то, что скрыто от людских глаз, и ушей. В отличие от всех, он умел слышать сердцем.
   Вспыхнули видения, красные языки, переплетались, образуя огромный цветок. Из углов комнаты выползали диковинные животные, и все они начинали свиваться в единый клубок. Они надвигались на Григория, шипя и издавая страшные звуки.
   Он закрыл глаза, вспомнилось:
  -- Только тебе дадена сила, храни наследника, вторым коленом его все вернуться на Русь, и восстанет она из пепла!
  -- Григорий!
   Он услышал голос мальчишки, тот нетерпеливо дергал одеяло, пытаясь слезть на пол.
  -- Расскажи мне что - ни будь, ты так интересно рассказываешь!
   Он говорил нетерпеливо, так говорят мальчики, любопытные, нервные, горячие. Которые ничего не боятся, и им неведомо чувство страха. Они просто не понимают, что им нужно чего - то бояться!
  -- Слушай, как не рассказать, все расскажу, ты только слушай, - начал говорить Григорий.
   Его сочный голос зазвучал в комнате.
   - Слушай меня, Алеша Романов, и пусть мои слова станут для тебя так же важны.
  
  
   Москва, июнь 2003г.
  
   Романов остановил машину у знакомого подъезда, закрыл дверцу, и оглянулся вокруг. Дом был новый, и двор, чистенький и ухоженный, походил на обложку только что изданной книги. Все еще внове, ничто лишнее не нарушало девственность аллей. Он привычно нажал код замка, дверь распахнулась, и он оказался в просторном холле, с цветами и ковровой дорожкой. Лифт был пуст, и уже через несколько секунд полковник возносился на двенадцатый этаж в новенькой лифтовой кабине. Стены кабины были удручающе чисты, и это придавало лифту стерильно - казенный вид.
  -- В наше время было приятнее, столько можно было прочитать на стенках лифта!
   Он улыбнулся, вспоминая, на что годился лифт в годы его молодости, но в этот момент лифт остановился, дверь бесшумно разъехалась, и он вышел в знакомый коридор.
   Дверь открыла Ольга, они обнялись в прихожей, расцеловались. От нее пахло духами, еще каким - то сводящим с ума запахом.
  -- Раздевайся, и быстро к столу! - скомандовала она, - у меня все готово!
   Он не заставил себя ждать, прошел в ванну, и через несколько минут уже сидел за столом на совсем новенькой кухне. Кухня вполне соответствовала характеру хозяйки квартиры, все было в идеальном порядке, удобно и практично, ничего лишнего.
   Романов присел к столу, есть ему не хотелось, но он не хотел обидеть Ольгу, и потому безропотно принялся за приготовленный обед. Ольга села напротив и взяла чашку кофе.
  -- Что - то не хочется, - успокоила она гостя, - хандра напала.
   Романов молчал, ему, правда, не очень хотелось говорить, события последних дней вызвали у него некоторое замешательство, и как человек, понимающий суть вещей, он усиленно искал выход из создавшегося положения. И не мог найти.
  -- Ты чем - то обеспокоен, - спросила Ольга, - отставляя чашку, - что могло случиться?
   Глаза ее смотрели внимательно, и он ощутил потребность высказать все, что скрывал, упорно скрывая тревогу в глубине сознания.
  -- Я попал, что называется в переплет, - сказал он просто, - и все это может плохо кончиться.
  -- Это серьезно? - она отпила кофе, в глазах мелькнул огонек тревоги, - очень серьезно?
  -- Да, - ответил Романов, - произошел тот случай, когда я попадаю в западню, причем сам иду в петлю.
  -- И тебе нельзя отказаться?
  -- Нельзя, - резко ответил полковник, - это не обсуждается, я должен вступить в эту западню, вопрос в том, как я из нее выйду!
  -- Есть шанс?
  -- Шанс есть всегда, только он очень мал.
   Романов задумался. Это хорошо, что Ольга с полуслова понимала, о чем идет речь. Нормальным людям все это воспринимать совсем ни к чему, только где вы нормальных людей видели во власти?
  -- Тогда есть ли смысл обсуждать этот вопрос, если уже нет пути назад?
  -- Вопрос в том, смогу ли я решить эту задачу, смогу ли убедить Президента, пойти на кардинальный шаг, чтобы освободится от тех, кто готов на капитуляцию.
  -- А они есть?
  -- Вся политика построена на создании системы, в которой современная Россия никак не представлена, ей просто нет ниши.
  -- Что ты говоришь, ты представляешь, что ты говоришь.
   Его обрадовало, что она способна оценить серьезность разговора, умела уловить все противоречия его предстоящей миссии.
  -- Ты уверен, что тебе разрешать пройти с этим докладом? И вообще, на что ты рассчитываешь?
  -- Я рассчитываю, что изменится взгляд на проблему, а, следовательно, и методы ее решения.
  -- А что, они еще не известны, разве в этом мире есть что - то неизвестное? То, чего еще не было?
  -- Вряд ли, все дело во времени, и подходах.
  -- Так и что?
   Он медлил с ответом, почему - то колебался, и все - таки не устоял:
  -- Нам просто нужно определить, что для нас важнее: люди или территория, спокойствие или развитие. А все вместе не решить, слишком одно противоречит другому.
  -- Ты так думаешь?
  -- Я не думаю, я уверен
  -- Энергетика земли сместилась на Ближний Восток, ее нужно переместить, или погасить, а для этого нужна технология, совсем иная, чем сейчас. И такая технология есть.
  -- И ты думаешь, что это кому - то нужно?
   Лицо Ольги сохраняло полное спокойствие, и это спокойствие передалось ему. Да, и странно, зачем ему волноваться?
  -- Единство территории может быть сохранено двумя путями. Либо мы переселяем оттуда всех, кто представляет потенциальную угрозу варварским способом, либо экономически выдавливаем все трудоспособное население, либо мы ... - тут он задумался, - либо ставим его под технологический контроль.
  -- Я честно не поняла о чем речь?
  -- Современные технологии позволяют уменьшить энергетику личности, сделать ее вполне конгруэнтной.
  -- Я поняла, - сказала Ольга после некоторого молчания, - только я не уверена, что у тебя получиться дойти до сути вещей. Все, что сейчас происходит, устраивает всех, и запомни, мой дорогой, цена вопроса слишком велика, чтобы тебе позволили вторгнуться на эту территорию.
   Они расстались под утро. Каждая их встреча была не похожа на предыдущую, и это было так прекрасно и неожиданно, что мир, бушевавший за окном их спальни был для них совершенно неинтересен. Да и, в конце концов, какое им дело до всех, кто мнит себя вершителем судеб? Только Бог может дать и отнять жизнь, хоть и делает это руками людей.
  
   Утро, Москва.
  
   После ухода Романова, Ольга несколько минут лежала в постели, скрестив руки, рассматривая привычную картину спальни. Все было так же, как и всегда, только в спальне чувствовался запах, который ни с чем нельзя спутать: запах мужчины, почти осязаемые сгусток той энергии, которую может привнести в это мир только мужчина. Это все ложь, что люди все равны! Ничего подобного, у каждого своя энергия, своя воля, свой смысл. Бог через людей осуществляет свой замысел, так почему в ее жизни появлялись разные мужчины? Что они дали ей? Смысл женщины в ее мужчинах?
   Ольга откинула одеяло, встала, ощущая прохладу, подошла к зеркалу. Она прекрасна, несмотря на свой возраст, и неужели эта красота должна погибнуть, чтобы на смену ей пришли другие, неизбежно оттеснив ее на задворки жизни? Лучше умереть в молодости, чем существовать никому ненужной старухой?
   Она накинула халат, вышла на кухню, заварила кофе. Не было ничего лучше, как сидеть на кухне, и ощущать аромат замечательного кофе. Она включила телевизор. Все тоже, ничего нового, все сделано для "пипла", ни уму, ни сердцу. Все по закону "фэнтази", все развивается по логике жанра. Ну, что же, если жизнь так устроена, почему она должна жить по - другому? Она может жить только так, и только это приносит ей некоторое облегчение.
   Кофе был приятен. Закон жанра требовал действия, и она должна быть смелой и решительной. Кто сказал, что в этом мире правят сильные? Сильных делают незаметные, они в тени, и потому они сильные. Она допила кофе и взяла телефон. Ей ответили сразу.
   Еще через полчаса Ольга уже ехала на своей машине по Садовому кольцу, испытывая некоторое беспокойство, впереди у нее была очень важная встреча. В столь ранний утренний час машин было сравнительно немного, и езда доставляла ей удовольствие. Чистый асфальт, прохладный воздух, немногочисленные прохожие, спешащие укрыться в метро, первые солнечные лучи, золотящие стекла витрин. Это и была та жизнь, которая и должна была продолжаться вечно.
  -- Полковник говорил это искренне? - собеседник задал ей вопрос.
   Голос у него был сух, почти без всяких интонаций. Было в нем что - то театрально - бесчеловечное, словно это крепкого вида мужчина не хотел походить на окружавших его людей.
  -- Безусловно, он более типичен для человека его профессии, они живут еще представлениями эпохи политического идиотизма.
  -- И, тем не менее, он предлагает неклассическое решение, значит, в конечном счете, он обречен.
   Хозяин кабинета встал, прошел к стоящему в углу сейфу, открыл его, достал конверт, и небольшую красивую коробку. Конверт он без слов подал Ольге, та, не раскрывая, взяла его.
  -- А это, будь добра, подари своему полковнику, сделай так, чтобы он постоянно носил их на руке.
   Он открыл коробку, в ней лежали прекрасно сделанные часы.
  -- Президенту будет приятно видеть эти часы на руке своего собеседника. Тем более они выпущены в России, и называются просто "Президент".
   Ольга взяла в руки часы. Они были тяжелы, корпус был золотой, такие могли носить только солидные люди, те кто знал себе цену. Романову в самый раз....
  
  
   Москва, отделение милиции.
  
   Капитан Белов пришел к себе в кабинет, когда часы, висевшие на стене, показывали четверть десятого, снял с себя куртку, и принялся наводить порядок на столе. Собственно, он занимался этим ежедневно, не любил захламлять стол различной макулатурой, и, кроме того, это настраивало на рабочий лад. Дела были неважные, что и говорить. Все попросту зависло. Нет, официальные расследования продвигались, но капитан знал цену всем этим официальным делам. Он с ними справлялся, поскольку знал, что ему скидывали такие дела, на которых просто нельзя было заработать, а раз так, то дела это были либо о душегубстве, либо совершенно криминальные, которые даже за деньги скрыть было нельзя.
   Время играло против него, Алексей поставил ясную задачу: " Найти ребенка!". И вот прошло достаточно времени, и ни одной зацепки. Это тревожило. Либо ребенка похитил тот, кто преследовал долговременные цели, никак не связанный с криминалом. Либо это очень серьезные ребята, что наводило на серьезные размышления, либо, либо.... А это совсем плохо. Тогда это просто тупая месть, месть маньяка.
   Капитан задействовал все, что мог. Всех своих должников, а таких у него было немало, он заставил работать, не покладая рук, что называется не щадя живота своего. Но ничего существенного выудить не удалось. И все - таки он не терял надежды, что - то подсказывало ему, что вскоре ему улыбнется удача. Такое с ним случалось часто. Когда уже нельзя было терпеть и невмоготу ждать, происходило нечто, что приводило к решению проблемы: просто он чего - то не додумал, что - то упустил.
   Вчера он забросил живца. Он поймал мелкого воришку, работавшего по совместительству и информатором, и строго сказал:
  -- Однако Иваныч, загулялся ты на воле, пора тебе и честь знать!
  -- Что так? - несказанно удивился тот, сделав круглые глаза, - я же всегда с вами.
  -- Ты так не шути, мы с тобой вместе быть никогда не можем. Если я тебе тут землю топтать разрешаю, то только потому, что там другим место готовлю, кому оно нужнее. Слышишь?
  -- Так точно! - подтянулся тот.
  -- Так вот, тебе задание. Скажешь, когда босс твой пойдет на свидание к Надежде. Ты понял? Как в дверь войдет, так мне звони.
  -- Узнает, убьет! Да и как, я же с ним не сплю.
  -- Так выбирай, убьет, не убьет, кто знает, а путевку я тебе запросто выпишу.
  -- Ладно, чего сразу, путевку! - обиделся парень.
   Босс был местным мафиози, отличавшийся тем, что все знал. Была у него охранная фирма, дружил он со старшими братьями, то есть чекистами, и с крупными начальниками. Хвастался, что охранял Самого, когда тот был скромным служащим. Но была у него слабость, любил женщин, и в последнее время крутил тайный роман с любовницей некого Руслана, крутого чеченца. Наверное, хотел потешить свое самолюбие, а может, не хватало адреналина. А последствия могли быть такие, что не дай бог! И вот он ждал звонка, предупредив Володю с Ником, чтобы они были готовы срочно приехать к нему. И снова седьмое чувство не подвело, ровно в половине десятого затренькал звонок мобильного телефона, и капитан, бросив взгляд на дисплей, удовлетворенно ухмыльнулся: " Кому в тюрьму хочется!".
  -- Да, - произнес он неторопливо, - слушаю!
  -- Это я, - не называя имени заговорил тот, звонка которого ждал капитан, - сегодня поедет, часов в одиннадцать.
  -- Хорошо, - лениво сказал капитан, - гуляй пока.
   Выключив телефон, он поднялся с места, и начал торопливо собираться, времени было в обрез.
   - Однако Иваныч, свое дело туго знает, ценный агент! - решил он на бегу.
  
   Москва, Кутузовский проспект.
  
   Проезд по Кутузовскому проспекту всегда доставлял массу неприятностей для Ивана Ильича. Он не любил ездить с мигалками, и прочими атрибутами власти, на которые западали недалекие люди. Ему было достаточно осознания того, что власть любит тишину и молчание. Власть - это состязание умных и сильных мужчин, это образ жизни, а не краткосрочная экскурсия в Кремль. И поэтому он распорядился водителю:
  -- Ехай не спеша, но увеличь скорость!
   Он заметил, что коренные московские говорят почему - то именно так. Странные люди, эти москвичи. Всегда ставят на царство иного, не своего, а потом ему же поклоняются, хотя в этом есть свой смысл. Своему трудней шею подставить, перед чужим все одинаково смотрятся. Однако одно понятно, что московская партия ни с кем власть не делила. И делить ее не собирается, были ухари, да иных уж нет, а те далече.
   Водитель нашел лазейку, но, зная нелюбовь шефа к мигалкам, наглел молча, выкручиваясь между другими автомобилями, знал, что с такими номерами ему это позволено.
   - Я подъезжаю, - говорил в трубку Иван Ильич, - приготовь, пожалуйста, все документы, и вызови согласно первого списка.
  
   Москва, госдача Л. Берия, 42 г.
  
  -- И что? - Лаврентий Павлович, удивленно поднял пенсне на собеседника, отбросив документ.
   Он с аппетитом расправлялся с кушаньем, даже как называется, не знал, да и знать не хотел, ему оно надо? Собеседник, мужчина средних лет, в генеральской форме, разговоры вел сторожась. Хорошо знал, кто перед ним, только и сам генерал был не лыком шит.
  -- Мы готовы совершить эти мероприятия, - генерал взял стакан с вином, посмотрел на свет. Солнце проникло в самую гущу божественного напитка.
  -- Вы должны проверить, насколько успехи этого чудака реальны, насколько он может доказать свое влияние на поведение людей.
   Он снова принялся за еду, еда приносила ему большее удовольствие, чем женщины.
  -- Старею, что ли, - подумал он со вздохом, - скоро вообще превращусь в евнуха.
  -- Я готов подтвердить, что профессор обладают возможностями влиять на людей, это, несомненно.
   Генерал отпил вино, настоящее, прекрасное вино:
  -- Кому война, а кому и мать родна, - неприязненно подумал генерал, но вслух сказал:
  -- Это совсем не то, чем занимались Рерихи, это иное направление.
  -- Ну, вы должны понимать, что у Рерихов было несколько иное, да и его миссия иная.
   "Все - таки неплохо готовит Спиридон, совсем неплохо! - решил Лаврентий Павлович, - нада спасибо сказать".
  -- Профессор будет полезен для нашей работы! - генерал все - же говорил осторожно, все же дело было не из простых.
  -- Ну, так слушай, генерал, - Берия говорил спокойно, с легким акцентом, - ты мне лично отвечаешь за этого профессора, пыль с него сдувай, а работа его должна быть завершена как можно быстрее. Понял меня?
  -- Так точно! - заверил генерал.
   Лаврентий Павлович задумался. Такого он еще не видел, даже не верил в такое. Но привезли к нему человека, из Сибири вытащили, интеллигент, но фокусник такой, что уму не постижимо. Умел влиять на человека на расстоянии, умел внушить все, что хотел. Вот этого Лаврентию Павловичу и не хватало, вот к этому он и стремился. Как ему это удавалось?
  -- И прошу соблюдать соответствующую секретность, - внушительно заметил Берия.
   Генерал подтянулся, было ясно, что это намек есть прямая угроза.
  -- Так точно, Лаврентий Павлович, докладывать буду лично!
  -- Ладно, иди пока, вызову, - Лаврентий Павлович, сытно откинулся на спинку стула, посмотрел в спину уходящему гостю.
   Тот выходил, держа выправку. Лаврентий Павлович позавидовал:
  -- Молодой, красивый, и кажется, не дурак!
  -- Позови повара, - попросил он заглянувшего адьютанта.
   Полковник, отяжелевшего вида красавец - грузин исчез, и быстро появился. Вместе с ним в комнату вошел мужчина в военной форме, но без погон.
  -- Молодец Спиридон, - сказал Берия, - умеешь готовить, прекрасно готовишь.
   Спиридон вытянулся. Взгляд от пенсне Лаврентия не отводил, знал, тот не любил, когда прятали глаза.
  -- Хорошо, - сказал Берия, - проси чего хочешь?
  -- Сын у меня пропал, ушел на фронт, и никакой весточки нет! - сказал просто Спиридон.
  -- Ну, тут мы тебе поможем, - уверенно сказал Лаврентий Павлович.
  -- Напиши запрос, - приказал он полковнику, - времени дай сутки, - сына - то, как зовут?
  -- Владимиром, когда в Сибири воевал, там нашел мальчонку.
  -- Да, много беспризорных, - заметил Берия, - но ничего, не волнуйся, если жив, найдем.
   Он встал, время не ждало, дел было много, всех и не переделать. Спиридон быстро вышел из комнаты.
  -- Может, и правда, найдут Володьку! - подумал он, спускаясь в подвал, где располагалась кухня, вот ведь как все обернулось.
   Он подошел к шкафчику, где на паях с охраной держал винную заначку, и дрожащими руками налил в стакан водки, и, чувствуя как тепло разливается по телу, подумал:
   - Вот жизнь, знать бы, где найдешь, где потеряешь!
  
   Где - то за линией фронта, 42 г.
  
  -- Так, ты говоришь, что помнишь, где чемоданы спрятаны, найдешь? - капитан говорил, глядя на бумажку, лежащую перед ним.
  -- Так точно! - Путин подтянулся, - могу показать.
  -- Не надо, - сказал капитан, - хочешь жить, забудь. И никогда никому не рассказывай!
   Капитан взял ручку, на бланке вывел фамилию: "Владимир Спиридонович Путин".
  -- Иди на передовую, да себя береги, вспомнят еще о тебе, так что уж постарайся!
  -- Будь здоров!
   Путин повернулся, от души отлегло, и, выходя, обернулся:
  -- Спасибо, товарищ капитан, спасибо вам!
  -- Ни меня благодари, Лаврентий Павлович приказал найти тебя! Не пойму только зачем?
  -- Отец у меня поваром работает, - пришло на ум Путину, - попросил, наверное.
  -- Вот видишь, счастливец ты!
   Путин вышел на воздух. Смерть прошла мимо, только дыхнула на него, и пошла, собирать свою жертву в другом месте. Да кто свою судьбу угадать может? Все еще впереди.
  
   Москва, Цветной бульвар.
  
   Иван Капов, владелец небольшого охранного агентства, счастливец по жизни, мужчина средних лет, и довольно привлекательной внешности, подъехал на своем " Мерседесе" к знакомому дому на Цветном бульваре. Он был полон ожидания встречи, и потому мало обращал внимания на окружавших. Что ему могло угрожать? Он прекрасно знал город, и потому всегда мог предугадать, откуда могла угрожать опасность. Машина завернула в переулок , названный, словно в насмешку переулком "Тружеников", хотя тружениками в этом роскошном старинном доме, были разве только "гастарбейтеры", красящие фасад. Во внутреннем дворике старинного палаццо, стояла машина, из которой рабочие выгружали мебель, и потому место припарковать машину было достаточно. Охранник вышел из машины, а затем и сам Иван. Весь его вид соответствовал кличке, полученным им от заключенных в бытность службы в конвойном полку:
   "Капец". Капов был низенького роста, худой, и только блеск глаз выдавал в нем бешеную энергию неутоленного мужского самолюбия. Стеклянная дверь пропустила их внутрь дома, в холле все сияло. Уложенные замысловатым рисунком мраморные плиты отдавали блеском, цветы создавали уют и некоторую загадочность этому дому.
   За стойкой стоял незнакомый Капову охранник, но это нисколько его не смутило. Он подошел, небрежно подал руку.
  -- Добрый день, служивый, - произнес он своим резким голосом.
   Ему нравилось изображать из себя этакого отца командира, который и вымочит, и высушит.
   Охранник молча пожал протянутую руку, и вопросительно посмотрел на Капова.
  -- Мне пройти надо, - сказал тот, и небрежно достал бумажник, - ты не дрейфь, все нормально будет.
   Он положил перед охранником зеленую бумажку, бумажка мгновенно исчезла со стола. Охранник стал смотреть в окно.
  -- Вот и ладненько, - удовлетворенно произнес Капов и двинулся к лифту. Двое рабочих втискивали огромный шкаф в кабину лифта. Всем вместиться было невозможно.
  -- Иди наверх, там жди меня, - сказал Капов охраннику. И вошел в лифт.
   Через некоторое время лифт поехал наверх.
   Через минут семь - восемь, трое мужчин вынесли огромный шкаф, и матерясь, с трудом запихнули его в кузов автомашины. Еще через минуту, машина не спеша, вывернула на бульвар, и, вписавшись в поток машин, покатила в сторону центра Москвы.
   За стойкой смирно лежал связанный охранник, ему совсем не хотелось поднимать шум раньше времени. В кармане у него лежала та самая зеленая бумажка, которую Капов отдал в качестве пропуска в квартиру дамы его сердца.
  
   Где - то на юге России, полдень.
  
  -- Ты уходишь, Беслан? Когда?
   Сердце у Заремы билось, словно птица в клетке, ища выхода, да только не было этого выхода.
   Девушка стояла в маленькой комнате, где солнце еще пыталось зацепиться за стены, на которых висел старенький ковер.
  -- А как же я? Что я буду делать?
   Беслан, маленький, худенький, почти мальчик, сидел на кровати, закрыв ладонями лицо.
  -- Что со мной будет? - Зарема сорвалась на крик.
   Он боялся открыть лицо, посмотреть на эту маленькую женщину, которой предстояло стать вдовой, а значит. Это значит, жизнь у нее закончится, в любом случае, даже если она очистится смертью.
  -- Пришел приказ, я должен уйти. Вдвоем нам нельзя идти, тебе там не место.
  -- А тебе зачем? Давай уедем отсюда!
   Она бросилась на колени, уткнулась лицом. Беслан поморщился, больное колено давало о себе знать.
  -- Ты же знаешь, я не могу нарушить слова, иначе я умру, как паршивый пес, и не попаду в рай!
  -- А я? Я попаду в рай? - девушка зашлась в истеричном плаче, - ты же знаешь, я отдалась тебе до свадьбы, я проклята всеми!
  -- Мы всегда встретимся с тобой в раю, моя любимая! - Беслан обнял девушку, - Аллах милостив!
   Наутро он ушел, проводив его, Зарема бросилась на постель, и долго плакала, холодея от ужаса. Теперь она понимала, что смерть подходит к ней все ближе и ближе. Это она поняла потому, какой была ночь любви. Как все смешалось в этой неповторимой сказке, которую ей подарил ее любимый Беслан. Она понимала, что он может погибнуть в любую минуту, и не могла представить его мертвым. Она видела мертвых, и не могла представить. Что все это может исчезнуть: солнце, воздух, и даже эта жалкая, убогая комната.
   Истомленная любовью и слезами, Зарема уснула, и проснулась, когда солнце уже бушевало вовсю, и комната преобразилась.
  -- Зачем он ушел, - думала она, сердце у нее сжалось.
   У нее никого нет и не будет, если погибнет Беслан, у нее один путь, стать шахидкой. В проститутки она не пойдет.
   Зарема встала с постели, умылась водой из кувшина, вытерла лицо и руки. Подошла к столу, она села на старенький стул, и достала тетрадку. Это был ее дневник, она вела его втайне от Беслана.Туда она записывала все самое сокровенное, то, что она не могла доверить никому, даже своему любимому. Она открыла ее, нашла чистый лист, взяла ручку, и стала писать. Маленькая. Худенькая, она походила на школьницу, торопящуюся дописать сочинение, которое задал написать строгий учитель к завтрашнему дню.
   " Бесланчик, мой любимый, ты простился со мной, но мое сердце ты унес с собой...".
  
   Капец очнулся в незнакомой комнате, и долго не мог сообразить, где он, и почему он здесь оказался? Прощаться ему с жизнью или не торопиться пока? Комната была грязная, словно пристанище бомжей, грязные одеяла, рвань по углам. И совсем никаких окон, только глухая дверь. Он попытался встать, и не смог, рука была прикована наручниками к трубе. И тогда, с трудом он стал вспоминать, что вошел в кабину лифта, в котором стояли двое мужчин - рабочих и огромный шкаф. Он точно помнил, что лифт тронулся, а потом все померкло, словно провалился в черную яму.
  -- Кому это я понадобился? - подумал Капов, - это ведь не шутки, судя по тому, как все было устроено, ребята серьезные.
   Он начал возиться на полу, создавая шум, чтобы похитители поспешили обозначить себя. И действительно, спустя несколько минут, отворилась дверь, и в комнату вошли двое мужчин, одетых в камуфляжную форму, в надвинутых на лицо черных вязаных шапочках. Нормальные пацаны, одним словом!
   Один из вошедших так и остался стоять у двери. А второй, прошел и остановился, разглядывая возившегося на полу Капова.
  -- Ну, что Ваня, проснулся?
  -- Ты кто, ты вообще знаешь, кто я?
  -- Не суетись, Ваня, зачем тебе суетиться? Сядем мирком, да поговорим ладком, а?
  -- Урою, гадов! - заскрипел Капов.
  -- Да, будет тебе, Ваня, сейчас кого этим испугаешь? А сели серьезно, привет тебе от Руслана.
   Капов затих, это было серьезнее, намного серьезнее, чем он предполагал.
  -- И что? - спросил он, поняв, что отпираться глупо, только время терять.
  -- А есть такая мысль, кастрировать тебя слегка, чтобы по чужим девкам не бегал!
   Мужчина говорил спокойно, как о деле решенном.
  -- Сам понимаешь, дело такое, тут честь задета, тут никак нельзя!
  -- А если я денег дам, - проговорил Капов, - много дам?
  -- А нам все равно от кого брать, нам уже заплачено. Так что готовь хозяйство.
   Он повернулся, смахнул все со стола, в дверь вошла женщина в синем халате ветеринара, достала сумку и начала деловито раскладывать инструменты.
   Капов затих, соображая, чтобы предпринять. Этих деньгами не купишь, да и выполнить приказ Руслана не осмелятся, только что - то подсказывало ему, что не мог Руслан на такое решиться из - за бабы, если только кто надоумил?
  -- Проси чего хочешь, все для тебя сделаю?
  -- Да ну! - удивился мужчина.
   Говорил только он, другие молчали.
  -- Ну, можно попробовать. Проверим, может ты и правду волшебник!
   Он подошел ближе к столу, взял в руки скальпель и начал его
   рассматривать.
  -- Говори, только быстро, кто мальчишку на рынке украл? - голос его стал жестким, неприятным, каким - то следовательским, кто заказал? Ты должен знать!
   У Капова отлегло от сердца, похоже, он выкрутится. Уж к этому делу он, точно не имел отношения, хотя кое - что знал.
  -- Хорошо, - подумал он, - сейчас сыграем!
  
   Ближнее Подмосковье.
  
   Маленький Вовка с утра не был дома, играл, и потому крепко проголодался. Дома никого не было, он походил по кухне, заглянул в шкафчик, но ничего съестного не обнаружил. И тогда он решил пойти к дедушке на работу, идти было недалеко. Плохо только, что идти придется в обход, а то у ворот стоят солдаты, и всегда ругаются, грозят надрать уши, а ему уши, кроме деда, никто не дерет, ни мамка, ни папка. Он вышел на улицу, было тепло и солнечно, жужжали мухи, прятавшиеся где - то в листве деревьев. И еще немного поразмышляв, Вовка двинулся вдоль улицы, в конце которой начинался забор из зеленых досок. За этим забором, в глубине леса стоял огромный каменный дом, в котором и работал дедушка Спиридон. Несколько раз Вовка уже бывал на кухне, и ему нравилось бывать среди огромных кастрюль, жаркой печи, в которой гудел огонь. А главное, было столько вкусных вещей, особенно пирожков с повидлом.
   Вовка вспомнил вкус пирожков, и у него потекли слюнки, он прибавил шагу. Он прошел немного вдоль забора, и там за большим деревом, он точно знал, была оторвана доска, через которую можно было спокойно попасть на дачу. Он так и сделал, чуть отодвинул доску, и оказался за забором. Он вышел из кустов, и зашлепал босыми ногами по дорожке, ведущей к большому желтому дому. Идти было легко и приятно. Песок нагрелся, дорожки были ровными, никаких следов на ней не было. Дверь на кухню была открытой, и Вовка юркнул на кухню, откуда несло очень вкусными запахами.
   На кухне никого не было. Что - то пыхтело на плите, из - под крышки кастрюли шел парок, и Вовка остановился в растерянности, не представляя, что ему делать дальше. Тут он заметил горку с пирожками, стоящую на столе, однако дотянуться он не мог, и потому решил пододвинуть стул. Это ему удалось, он забрался на стул, и уже потянулся за красивым пирожком.
  -- Ты кто такой? - услышал он резкий голос, - ты, что тут делаешь?
   От испуга Вовка съежился и повернул голову. Прямо перед ним стоял толстый, лысый дядька, и смотрел на него сквозь круглые стекляшки.
  -- Чего молчишь? - дядька был нетерпелив.
  -- Ничей я, дедов.
  -- А дед кто? Как зовут?
  -- Дедушка Спиридон, - еле слышно произнес Вовка.
  -- А, повара сын, - удовлетворенно заметил, - хорошо, хорошо.
   Он протянул руку, приложил ее к лысой мальчишеской голове. Вовка ощутил ледяной холод его руки. Он еще сильнее втянул голову в плечи, и тут он увидел, что у дядьки, глаза какие - то пустые, совсем страшные.
  -- А ты молодец, не трусишь! - заметил дядька, повернулся и ушел, шагая решительно мимо кухонных баков.
  -- Внучек, ты чего, - словно из - под земли вынырнул дед Спиридон, - ты что стоишь?
  -- Дядьку видел, - придя в себя, ответил мальчик.
  -- Какого дядьку? - удивился дед, - никаких тут дядек нет. Сам - то, как сюда попал?
  -- Толстый такой, в очках.
  -- Толстый, говоришь, - построжел голосом дед, - так то, Лаврентий ходит, царствие ему небесное. Хозяйство проверяет, никак не угомонится. Оно и верно, хозяйство вести, не гузном трясти. На, вот съешь пирог, да иди домой, лучше бы ты с ним никогда не встречался, ни к чему это. Запомни этот день, и живи спокойно!
  
  
   Москва, вечер.
  
  
   Андрей жил в состоянии, которое он сам объяснить не мог. Он как бы стал совсем чужим в этом мире, и жил только одной мыслью. И эта мысль приносила ему наслаждение, как в далеком детстве запретные мысли, о которых он мечтал, спрятавшись ночью под одеяло. Он вспоминал, как часто к его постели подходила бабушка, гладила его по голове, и вздыхала о чем - то своем. О чем, ему Андрею было совсем непонятно. Только вчера он возвратился в Москву и сразу позвонил Наташе, с некоторым трепетом в сердце. Перед этим он долго раздумывал, как вести себя в разговоре, и решив, будь что будет, взял трубку мобильного телефона. Наташа откликнулась почти сразу.
  -- Да, Андрюша, я тебя слушаю!
   Голос ее почти совсем не изменился, лишь стал чуть глуше, словно она жила с тяжестью в сердце.
  -- Как твои дела? - спросил он, - я только что вернулся из командировки, и спешу услышать тебя!
   Он придал своему голосу, насколько это было возможно, молодцеватой бодрости преуспевающего молодого человека.
  -- Мои дела? - переспросила Наташа, на секунду она задержала разговор, словно раздумывая, - да все хорошо, Андрюша, без проблем.
  -- Рад за тебя! - хохотнул в трубку он.
   Дальше разговор пошел ни о чем, обычный треп, только Андрей уловил в голосе собеседницы раздражение, едва скрытое вежливостью. И поторопился попрощаться.
  -- Чертова баба, - подумал он с уважением, - на душе кошки скребут, а виду не показывает. Ну, ничего, еще прорвет, еще прибежит.
   Он положил телефон, и решил, что сегодня вполне может позволить себе расслабиться. Что собственно, ему киснуть в этих четырех стенах перед этим опостылевшим телевизором.
   Он разделся, и пошел в ванную, принять душ. С удовольствием подставил свое начинающее оплывать тело под струю теплой воды, и подумал с сожалением, что вот, такой мужик, и пропадает зря. А ведь мог бы, быть в самой гуще всего круговорота жизни. Ведь что не говори, а главное в жизни, это то, что ты имеешь. То ощущение, которое дает тебе секунда, и есть жизнь. И понимание того, что ты нужен этой жизни, что она без тебя - никуда. Только ты можешь направить ее движение.
   Он растерся мохнатым полотенцем, высушил феном волосы, и долго расчесывался перед зеркалом. Затем с особой тщательностью подобрал рубашку, вечерний костюм, галстук. Несколько раз перевязывал узел, пытаясь подобрать нужный размер и посмотрев на себя, остался доволен.
  -- Главное, чтобы не подкачать, - решил он.
   Он надел куртку, которая делала его похожим несколько на мачо, и, закрыв дверь квартиры, спустился вниз подъезда, размышляя как ему лучше поступить, куда поехать, чтобы наверняка удачно провести время.
   Знакомый консьерж поприветствовал его, сделав рукой под козырек, и Андрей, нисколько не раздумывая, достал из кармана сотенную бумажку. Такова была такса, все - таки нужно поддерживать свой имидж, и, открыв дверь, оказался на улице. В лицо ударила прохлада позднего вечера, смешение света и тени, соты освещенных окон соседнего дома. И вздохнув полной грудью, он решительно направился к своему автомобилю, стоящему чуть поодаль от подъезда. Он открыл дверь, сел на сиденье, вставил ключ, и повернул, готовясь услышать ровный шум работающего мотора.
   Огромное пламя взметнулось, казалось под самое небо, грохот взрыва разбудил охранную сигнализацию ближних автомобилей, ужасные звуки, словно сатанинский оркестр повисли во дворе дома, провожая его в небытие.
  
   Москва, вечер.
  
  -- Ты в этом точно уверен? - Алексей поднял взгляд на капитана, - сам понимаешь, мы тут ошибиться не можем.
   В камине потихоньку гасло пламя горящих поленьев.
  -- Уверен, Капову врать ни к чему, ни те обстоятельства, - голос Белова звучал уверенно.
  -- Хорошо, если это так!
   Они совещались в столовой за накрытым столом, только к еде никто не прикоснулся, так пощипали и все. Алексей обвел взглядом сидящих за столом Белова, Володю, Ника, Регину. " Что ж, наверное, так и куется команда, к черту все эти технологии, которыми пичкают в университетах! Да и как можно доверять каким - то схемам и логическим построениям самые сокровенные тайны?".
   Шло время, его никто не беспокоил, но все - таки он понимал, что рано или поздно о нем вспомнят, и к тому времени нужно быть готовым отразить удар в этом жестоком матче. Мужские игры они рассчитаны на сильных людей!
  -- А мотив, неужели это просто из жажды мести? - произнес Володя, - это не просто подло, это хуже.
   Он ощущал на себе некоторую вину, ведь его отношения с Наташей, так или иначе, повлияли на похищение Володи - маленького.
  -- Самое сложное в нашей жизни сохранить порядочность, - философски заметил Алексей, - тем более тому, у кого большие деньги.
  -- Вернемся к нашим баранам, - настоял Белов, - нужно решаться, время работает не нас, другие тоже работают.
  -- Хорошо, давайте сделаем так, - сказал Алексей, - завтрашний день посвятим проверке, попробуем найти, где у них схрон.
  -- А где сейчас сам, - Ник попытался найти подходящее слово, - Андрей?
  -- В Караганде, - отшутился Белов, - мои за ним присматривают, докладывали, что дома.
   Он достал телефон, нажал кнопку. По мере того, как он разговаривал лицо его, приобретало скучное выражение, все замерли.
  -- Хорошо, - наконец произнес он сухо, - отключайся.
   В столовой повисло молчание, все выжидающе глядели на капитана.
  -- Номер не вышел, господа, - устало произнес он, - нашего клиента взорвали.
  -- Как взорвали? - не удержался от возгласа Володя.
  -- В клочья, - подтвердил капитан, - вышел из дома, сел в машину, и будь здоров. Банально.
  -- Значит, не мы одни вышли на него, - задумчиво заметил Алексей, - одним меньше. И что, хорошо, так то, что ребенок жив, здоров, и, скорее всего, находится по новому адресу. Нам это на руку. Тот, кто это сделал, человек предсказуемый, теперь будем ждать, когда он проявится.
  -- Так что, будем сидеть ждать? - подала голос Регина.
   Весь вечер она сидела, не принимая участия в мужском разговоре. У нее был несколько утомленный вид, на то была причина, о которой она хотела сказать Нику. Несколько дней прошло, как она поняла, что беременна. И самое странное, она стала ощущать себя совсем по - другому. Вдруг мир стал меняться. И, если раньше, она просто не замечала малышей, копающихся в песочнице, то теперь, стала приглядываться, стараясь понять, каким будет ее малыш. А то, что он будет, она нисколько не сомневалась. Она прекрасно понимала, что Ник будет только рад этому известию, ведь только так он может стать полноценным мужчиной в этом сумасшедшем мире.
  -- Я поеду, съезжу на место. Может быть, удастся что - ни будь выяснить.
  -- Возьми меня с собой, - Владимир бросил вопросительный взгляд на капитана.
  -- Едем, - согласился капитан, - вдвоем веселее.
   Он все больше проникался доверием к этому молчаливому молодому человеку.
   - Странно, человек обычных качеств, становится все большей редкостью, а ведь всего - то и нужно, верность и порядочность, - думал капитан, сидя за рулем машины.
  
   Москва, почти ночь.
  
  
   Взрыв авто стал таким обычным явлением для московской милиции, что вызывал некоторое раздражение у сотрудников. И то, правда, путного человека не взорвут. А от этих одно беспокойство, не дают жить спокойно ни себе, ни людям.
   Толпа любопытных окружала место происшествия, суетились немногочисленные люди в штатском, двое или трое были в милицейской форме. капитан предъявил удостоверение, и подошел к выгоревшим останкам машины. Противно пахло жуткой смесью сгоревшего мяса, бензина, пластмассы. Груда искореженного металла, вот и все, что осталось от роскошной машины и владельца. Вместе с ним эту удручающую картину обозревал мужчина в черной кожаной куртке. Он повернул лицо при появлении Белова, и немолодое его лицо расплылось в подобии улыбки. Это был неплохой знакомый капитана, бывший сослуживец, теперь работающий в совсем другом отделе. Они пожали друг другу руки.
  -- Ты - то здесь что делаешь, тебе, зачем это нужно?
  -- Да так, мимо ехал, вот и завернул на огонек.
  -- От таких огоньков уже в глазах рябит, - заметил собеседник, - когда они только успокоятся.
  -- Никогда, - заключил Белов, - это теперь навсегда.
  -- Да, уж перспектива, радостная.
   Сослуживец помолчал несколько минут, а затем произнес, словно, рассуждая с самим собой.
  -- Не похоже на разборки, уж больно чисто сработано. Так сказать на высоком, профессиональном уровне. Только вот зачем это было нужно делать? Покойник особыми успехами в бизнесе не отличался, по московским меркам, голь перекатная!
   Белов постоял еще несколько минут, оглядываясь по сторонам. Тускло горели фонари уличного освещения, под ногами лежали куски непонятного происхождения.
  -- А что, если это мозги самого Андрея? - пришло в голову капитану.
   Он содрогнулся от одной этой мысли. Оно ведь и правда, хочет бог наказать человека, так лишает его мозгов. Он повернулся и пошел к машине, где его дожидался Владимир. Пора было ехать. В машине они сидели некоторое время, на сердце было муторно.
   - Поедем ко мне, посидим, - предложил капитан Володе, - достало это уже все.
  
   Дачный поселок в Подмосковье.
  
   Наташа сидела у окна. За окном было совсем темно, легкий ветер качал ветви огромных старых елей, дружно обступивших дом. Она ждала приезда Владимира. Он позвонил, просил подождать, сказал, что приедет ни один. Она не могла спать, все больше погружаясь в состояние равнодушного созерцания всего происходящего.
   Накануне к ней пришла Галина Григорьевна, она сильно изменилась, беда, словно пригнула ее к земле. Она не плакала, но страшная тяжесть словно съедала ее изнутри. Больше всего угнетала неизвестность, она больше всего боялась телефонных звонков, хотя вести о судьбе внука, могли придти с телефонным звонком. Она таяла на глазах. И ничем помочь ей было нельзя.
  -- Наташенька, - глаза у матери были полны страдания и боли, - отвези меня в церковь, помолюсь, может Господь пошлет весточку?
  -- Хорошо, - коротко ответила Наташа.
   Хотя ехать ей никуда не хотелось, но отказать матери она не могла. Она и сама понимала, что нужно хотя бы что - то делать, безысходность разъедала душу и мозг, подобно раковой опухали.
   Машина вынесла их из ворот дома, ехали они вдвоем, никому не сказав ни слова, хотя делать этого не следовало, но что их жизнь, и кому это нужно? Наташа не спрашивала куда ехать, у них была своя любимая маленькая деревенская церквушка, построенная совсем недавно, имевшая совсем не ухоженный вид. Стены были сложены из простых бревен, невысокая маковка купола, и гильза от артиллерийского снаряда заменяла колокол.
  -- Уж извините, - трогательно извинялся молодой батюшка, с редкой бородкой, в истертом подряснике, - в бедности и немощи пока живем.
  -- Не волнуйтесь батюшка, - успокоила его Галина Григорьевна, - мы у вас побудем, тут у вас тихо, нам никто не помешает.
   Они вошли в помещение церкви. Храм не отличался богатым убранством. В полутьме, со стен глядели иконы, принесенные прихожанами, горели лампады, оставшиеся от утренней службы. Они остановились, батюшка прошел в алтарь, оставив их наедине.
   Галина Григорьевна пошла вдоль икон, развешанных по стенам храма. Раньше, по большим праздникам, они вместе с друзьями, ездили по знаменитым московским храмам, в одном из которых висела доска, на которой значилась их фамилия в ряду жертвователей. Но все это было как - то вдалеке от ее жизни. Это было модно, не более того, это выделяло ее из массы подобных ей существ, приближало к числу избранных. И только теперь она поняла, что все ее надежды на свою избранность всего лишь миф, а сеть только надежда на эту маленькую, совсем нищую церковь. Она шептала слова, совсем не зная молитв, правил, что и какие слова нужно произносить, все мысли ушли от нее, говорило сердце. Перед большой иконой, на которой был изображен святой с белой бородой, она стояла так долго, что сразу и не заметила, как рядом с ней очутился батюшка.
  -- Горе у нас, - произнесла она в ответ на вопросительный взгляд батюшки, - внук пропал.
  -- Молитесь, - после некоторого молчания ответил он, - молитесь, и вернется к вам живой и невредимый.
  -- Откуда вы знаете? - спросила поспешно Наташа, ей просто казалась неприличным такая уверенность совсем чужого человека.
  -- Я сердцем чувствую, да и посмотрите...
   Он не успел закончить, Галина Григорьевна смотрела на икону с перекошенным от ужаса лицом. Из глаз святого катились две маленькие светлые капельки.
   Маленькая церковь наполнилась рыданиями.
  
   Ближнее Подмосковье.
  
  -- Ты меня не обманываешь? - голос у Наташи дрожал, готовый сорваться рыданиями.
   У нее больше не было сил сдерживаться, она никак не могла поверить в то, что ей говорят сидящие напротив нее мужчины. Как могло такое случиться? Ведь Андрей делил с ней и кров и постель, и пойти на такое? Зачем, ради чего?
  -- Теоретически мы можем ошибиться, но мы должны проверить, насколько верны наши предположения, - Белов, взявший на себя роль следователя, говорил по - казенному сухо.
   Он знал, что это действовало отрезвляюще на людей.
  -- Я должен знать, есть ли какое - ни будь загородное помещение, которое принадлежит ему, дача, дом, где может находиться ребенок. По нашим сведениям, непосредственные исполнители дома не появлялись. Да и вряд ли он хотел упустить дело из под своего контроля.
  -- Есть, - после некоторого раздумья ответила Наташа, - небольшой дом в Ильинском, достался по наследству. Я знаю, где это.
   Она встрепенулась, надежда ожила, казалось вот, пройдет несколько времени, и все разрешится, она увидит своего сына. Ее лихорадило.
  -- Едем, конечно, едем, я покажу!
   Алексей облегченно вздохнул: "Что же, проверим, насколько верна версия, хотя вряд ли найдем там Володю".
   Через несколько минут машины неслись по шоссе, разрезая бледную мглу московской ночи.
   - Веди аккуратно, - предупредил Алексей Владимира, управлявшего машиной, - нам лишние хлопоты ни к чему.
  -- Хорошо, - кивнул он.
   В нем закипал мужской азарт охотника, что же, он имел на это право. В этой жизни должно быть место справедливости. Есть вещи, которые не могут предметом мужских игр. Это старики и дети. Андрей выбрал нечестный способ для мести. Это не месть, это низость.
   Через час они выехали на Рязанский проспект, и вскоре петляли по узким улочкам поселка, отыскивая в темноте нужное здание. Ребус с поиском нужного дома, все же удалось разрушить довольно быстро.
  -- Вот, вот этот дом, - сказала Наташа.
   Ее била дрожь нетерпения, она готова была выскочить из машины. Ей казалось, что все медлят, никто не может понять ее состояния.
  -- Всем сидеть, - твердо распорядился Белов.
   И, потише, Владимиру:
  -- Пойдем со мной.
   Они вышли из машины.
   Было тихо. За старым забором, чернел среди деревьев старый бревенчатый особняк.
  -- Ну, с Богом! - произнес капитан, доставая пистолет.
   И уверенным шагом двинулся к дому. Путь казался коротким, так темнота скрадывала расстояние.
  
   Москва, Кремль.
  
   Совещание у президента было коротким, но оставило у Ивана Ильича неприятный осадок. Так бывает, когда пьешь хорошее вино, и вдруг замечаешь на дне бокала несколько непонятных крапинок. Было понятно только одно: наступают перемены, и эти перемены совсем не те, которые ожидал Иван Ильич. Всякий человек, который достигал предела власти, понимает, что всякие перемены губительны. Они ломают уже сложившуюся, оплаченную кровью систему взаимоотношений между людьми. Новые люди, которые приходят в эту систему, должны либо заплатить, либо исчезнуть. Ему не хотелось исчезать, стать просто пенсионером, сидеть на даче и изображать свою нужность? Жуткая перспектива, с которой он никак не мог согласиться. Поэтому, вернувшись в свой кабинет, выпив чашку кофе, Иван Ильич принялся действовать, так, как того требовали обстоятельства.
   Всех тех, кто служил Президенту, он разделял на три части. Первые, и их было большинство, он называл таперами. Этим было все равно, они сидели за своими столами и нажимали клавиши, совершенно не заботясь о том, драма или комедия разворачивается перед ними. Им сказали, что нужно играть музыку, вот они и играют, зачем ломать голову над тем, о чем их не просят. Вторые, их было меньше, Иван Ильич, называл аккомпаниаторами. Эти уже умели присматриваться к тому, что происходит перед ними, и пытались сделать так, чтобы их игра хоть внешне соответствовала происходящей картине жизни. И было совсем немного тех, талантливых людей в окружении президента, способных импровизировать, играть ту музыку, которая реально совпадала с картиной жизни. И не всегда это соответствовало настроению Самого, да только поделать с этим было ничего нельзя. Не поручишь же таперу, то бишь, балде, то, что может сделать только умный и способный человек?
   Иван Ильич относил себя к последним, и потому вел себя так, чтобы его поведение соответствовало времени. А время диктовало совсем непростое решение, время требовало действий. Ну, что же, он и будет действовать!
   - Итак, отряд Шамиля уже готов? - Иван Ильич задал вопрос спокойным ровным голосом сидевшему перед ним мужчине в полковничьей форме.
   Тот кивнул головой.
  -- Хорошо. Запомни, это рейд задуман, как способ разрушить оппозицию. Любую оппозицию, как на юге, так и в центре. Здесь не может быть никакого просчета.
  -- Мы будем страховать, поэтому все будет под контролем.
  -- Если что, не мне тебе говорить, как действовать, весь отряд просто должен исчезнуть, лучше всего испариться в воздухе.
   Иван Ильич говорил жестко, даже обычно его добродушное лицо изменилось, было понятно, что для него это все.
  -- Я вас понял, приму все меры.
  -- Надеюсь, что поздравлю вас с генералом, а там перед вами раскрыты все двери.
   Иван Ильич улыбнулся, лицо его приняло обычное выражение, ни дать, ни взять профессор экономики дает консультации по делам бизнеса.
  -- И не забудьте, Савва должен засветиться в этом деле крепко.
  -- У него проблемы с внуком, может быть решить эту проблему.
   Иван Ильич на секунду задумался, затем возразил:
  -- Ничего не предпринимайте, нам пока ни к чему. В свое время мы обсудим эту проблему. Она для нас дорогого стоит!
   Он потянулся к бутылке коньяку, налил себе и собеседнику:
  -- Пейте, полковник, не будем нарушать русский обычай. За удачу!
   И легким жестом махнул в рот рюмку коньяку.
  
   Дача в Ильинском.
  
   Ворота, ведущие на территорию дачи, открылись при легком прикосновении. Капитану это не понравилось. Что ж, лишь бы сюрпризов не было, а так, не привыкать. Загорелись два фонаря на входе, капитан некоторое мгновение рассматривал дорожку, освещенную светом фонарей. Но ничего подозрительного не заметил. Да и зачем серьезным людям оставлять что - то? И вошел во двор.
   -Лишь бы не нарваться на пулю. А то мало не покажется, - молил капитан, осторожно ступая по аллее.
  
  
   Ближнее Подмосковье.
  
   Николай Арсеньевич казалось, мог быть всем доволен, да только радости все это приносило мало. Хотя и печалиться особо было не о чем. Жизнь шла своим чередом, всех, расставляя по своим местам. Жизнь перевалила за вторую половину, и только теперь начал понимать, как скоротечна жизнь. Казалось, он достиг всего, о чем можно мечтать, да только потерял самое главное, ту свободу, о которой грезят все, да только не могут точно сказать, что это такое. Иногда, проезжая по улицам Москвы, он остро завидовал тем, кто мог себе позволить просто жить. Любить, ругать детей за беспутство, пить холодную водку, закусывать огурчиком из банки, да и вообще, вести себя так, как он уже и забыл. Он же должен был ежедневно и ежечасно вести изнуряющую борьбу за призрачную власть, богатство, доказывать свое право владеть всем этим, которое, в сущности, ему и не нужно. Странно, но он потерял вкус к вину, вкус к женщинам, и все более опускался, позволяя себе не бриться по утрам, одевался не раздумывая. Питался, не ощущая вкуса.
   Операция по освобождению внука Саввы прошла тихо и незаметно. А что касается самого Андрея, так оно лучше. Незачем и шум поднимать.
   Но сообщать обо всем Николай Арсеньевич не спешил. Мальчик был спрятан надежно, теперь это капитал, и такой капитал, что дух захватывает. И никакого риска.
   Он плавал в бассейне, приводя свое тело в порядок, все же годы давали о себе знать. Только вода ему не нравилась, мертвая вода, хоть и кристально чистая. он вылез из воды, и расположился на шезлонге, завернувшись в простыню. Тело стало легко и свободно, раньше хотелось женской ласки, а теперь ленивая мысль даже не зацепилось за желание. И ему действительно стало страшно. Неужто, старость, неужто закончилось мужское существование? Нужно найти молодую женщину, родить ребенка. Теперь он понимал, что молодое тело дает ту энергию, которая спасает стареющую плоть. Вот тут и нужно подумать о дочке Саввы, да и многом другом. Оно всегда полезно, поразмышлять. Конечно, это хорошо, иметь молодую жену, да вот вопрос, а будет ли женой? Он вспомнил, как выглядят те его знакомые, кто имел несчастье жениться на девчонках. Что ни говори, одно дело переспать с девицей. Другое дело понимать, что ты уже не тот, что был бы ты нищим, так прошла бы мимо, и не оглянулась. А согласиться на простую сделку он не мог, душа не принимала. Потому и был отличный вариант привязать к себе женщину, молодую, красивую, с положением. А это уже многое давало ему в этой жизни. Из выскочки и босяка с большой дороги, из грязи, он становился князем. Неплохо, совсем неплохо!
   А вот сыграть нужно так, чтобы комар носа не подточил, у них женщин на это нюх, сердцем чувствуют. Поэтому не будем торопиться, да и к будущему тестю неплохо присмотреться, оценить его возможности.
   Он снял с себя простыню, посмотрел в зеркало. Конечно, совсем не то, возраст, ах этот возраст. Почему тело совершает такое предательство? Почему оно живет отдельно от его желаний? Зазвонил телефон, не раздумывая, Николай Арсеньевич взял трубку.
  -- Да, я слушаю, - сказал он.
   Неслышно открылась дверь, и в зал вошел охранник, и соблюдая приличие, остановился, опустив взгляд. Все - таки непривычно видеть своего шефа совсем голым. Николай Арсеньевич накинул простыню, все - таки никто не обязан видеть его в таком виде.
   Собеседник на том конце провода просил его о встрече, и он раздумывал, нужна ли она ему.
  -- Ильич, - пошутил он, наконец, ты всегда наш рулевой, ты всегда гость дорогой, мой дом, твой дом. В любой время дня и ночи жду.
  -- Ты псам своим скажи, чтобы сидели и нос не выказывали.
  -- Обижаешь, Вань, не впервой.
  -- Хорошо, жди вечером.
   Николай Арсеньевич положил трубку, и вопросительно посмотрел на охранника.
  -- Машина готова, - доложил он, - все в порядке.
  -- Я буду готов через пятнадцать минут, - сказал он, - сбросил простыню и прыгнул в бассейн.
   Брызги с шумом разнеслись по залу, оставляя следы на блестящем голубом кафеле.
  
   Ильинское, ночь
  
   Белов быстро пересек участок, Владимир двигался чуть поодаль, след в след, хотя вряд ли кто - ни будь, мог ожидать их в доме. Поэтому, оказавшись у входных дверей, Белов уже не хоронился. Он толкнул дверь, и, войдя в двери, пошарил рукой по стене и нажал выключатель. Вспыхнул свет, и перед его взором открылась ужасная картина. На полу прихожей лежал молодой мужчина, в луже крови. В руках у него был зажат автомат, но видимо воспользоваться им не успел. Убийцы, его опередили на какую - то долю секунды, и вот результат. Белов подошел, пошевелил носком ботинка. Давненько, лежит, отдыхает от трудов праведных! За спиной стоял Володя, и старался сдерживаться при виде картины: " Кто знает, что с мальчишкой, да и где он?".
  -- Не спеши, - угадав его мысли, заметил капитан, - все может быть.
   Они пошли в глубь дома, переходя из комнаты в комнату. Все было в полном порядке, нигде ничего не тронуто. И все же по некоторым приметам, капитан понял, что в доме были еще люди. Кто они? И где они теперь?
   Он не стал подниматься на второй этаж, по опыту он знал, что в таких случаях, нужно искать подвальное помещение. Вряд ли похитители отличались особым умом и сноровкой.
   Под лестницей он обнаружил узкую дверь, ведущую в подвал. Внизу горел свет, и Белов двинулся вниз по узким деревянным ступеням. Подвал был хорошо отделан деревянными панелями, очевидно, в нем хотели в свое время устроить пивной подвальчик. Спустившись по лестнице, капитан уперся в небольшую дверь, выкрашенную в коричневый цвет.
  -- Ну, вот и прибыли, - произнес капитан, и медленно открыл дверь.
   В комнате было светло и пусто. В углу валялось сбитое в кучу грязное ватное одеяло, посуда, с остатками пищи. Но самое главное, что бросалось в глаза - это детская одежда, аккуратно сложенная посредине комнаты. Словно, кто - то специально сложил ее, чтобы дать знак тем, кто придет сюда.
  -- Что будем делать? - спросил капитан, стоящего рядом Володю, - что скажем?
  -- Не знаю, - откровенно признался тот, - пока ничего не понятно.
  -- Что тут понимать, - раздраженно заметил Белов, - пришли, навели шороху, а парня с собой увезли. Нам вот знак оставили, что, мол, не беспокойтесь, дорогие товарищи, все в порядке с ребенком. Мол, нечего суетиться.
  -- А что, Наташе скажем?
  -- А то и скажем, что опоздали, иди, позови, пусть сюда придет, а то не поверит.
   Когда Владимир вышел, капитан внимательно осмотрел комнату. Что же, если кто - то хотел дать знак, значит, этот кто - то из числа знакомых семьи, или, по крайней мере, тех, кто занимается розыском мальчика.
  -- Вот теперь, и посчитаемся, - сказал Белов, - ждите, господа хорошие.
   Наташа сидела на сиденье автомобиля почти в бессознательном состоянии и рыдала, тихонько по - собачьи, словно сучка, у которой злой хозяин утопил ее единственного щенка, любимого и неповторимого.
  
   Европа, Лондон.
  
   Еленин сидел на заднем сиденье автомобиля, и рассеянно смотрел в окно. Лимузин старательно выбирался из городских пробок в загородный дом, ехать до него было достаточно. Эти вечные задержки в пути его обычно раздражали, но сегодня он решил не обращать на это никакого внимания. Все - таки, он может позволить себе расслабиться, поглядеть на прохожих, на деревья, на витрины, вообще, на весь этот людской муравейник. Все в этом мире подчинено простым и ясным вещам: любви и голоду. Все остальное, лишь производные, и тот, кто сможет управлять этими людскими потребностями, тот и сможет управлять миром. Именно, любовью, а не сексом, именно голодом, а не сытостью. Сытый, ставший голодным, это самый опасный человек, как и познавший любовь, никогда не примериться с потерей любви. Голодный человек не опасен, как и тот, кому секс заменил любовь. Ему понравилась эта формула, новая формула власти. Теперь нужно только набраться терпения, и вскоре эта формула приобретет настоящие, реальные очертания.
   Машина выбралась за город, набрав скорость, вальяжно покатила среди придорожных домиков. Все - таки, есть некая скука в этой благополучной, сытой жизни, да и разве можно назвать это жизнью? Ничего не меняется, ничего не происходит на протяжении годов. Ну, пришли, отработали, вернулись домой к своей жене, садику, машине. Что дальше?
   Он даже стал вертеться на сиденье, словно уже ощущая энергию, возникающую в нем.
  -- Конечно, сто ни говори, но все это благополучие, лишь миф, отсюда и такой идиотизм в культуре! - твердо решил он.
   Он вышел из машины, прошел по аллее, ведущей в дом, и открыв стеклянные двери, оказался в светлой, обставленной приятной мебелью прихожей.
  -- Вас ждут, - доложил охранник, невысокий, плотный мужчина средних лет, - я проводил в кабинет.
  -- Хорошо, приготовьте нам что - ни будь перекусить, из нашего, по настоящему.
   Он быстрым шагом стал подниматься по лестнице.
  -- Вы, дорогой, совсем не так понимаете, ситуацию, которая творится у нас в стране, и, прежде всего в нашей промышленности. Можно сколько угодно причитать, только от наших причитаний никому ни холодно, ни жарко!
   Еленин горячился, подобно шарику ртути перекатываясь по кабинету.
  -- Мы не можем ждать, потому что Запад без нас обойдется, а мы без него обречем себя на исчезновение в просторах Азии. Они сделают из нас просто часть своей будущей империи, выделят нам Владимирскую губернию, и заставят танцевать кадриль.
   Он даже закашлялся, так сильно разволновался, словно пытался кому - то доказать свою правоту.
  -- Эта война нужна не Кавказу, и не России, это война Запада. Что делать с людьми, готовыми разорвать вас на части, за то, что вы их превратили в нищих? Что?
   Он стал походить на агитатора - пропагандиста, которого любили изображать в кино.
   - Выход один, тут и думать нечего, это веками отработано, - найти врага. Поэтому, и все было сделано так, что комар носа не подточил. Вот он враг, бери ружье и стреляй! Тем более, никому от этого не жарко и не холодно.
   Собеседник, мужчина, в котором видны были черты кавказца, молчал некоторое время, потом произнес.
  -- Так, что мы должны сделать, чтобы все прошло успешно, чтобы не было лишних накладок?
  -- Найдите вторую часть программы, которую спрятал это Кузин. Где все? Я давно просил это сделать, - он почти сорвался на визг.
  -- Я вам за это плачу деньги, и немалые. И сроку вам , на все про все двое суток, - добавил он, немного успокоившись.
  -- Хорошо, - смиренно согласился южанин, - только заплатить придется.
   Еленин несколько минут молча смотрел на собеседника невидящим взглядом, затем сказал устало:
  -- Не вопрос, получите сполна.
   И сел в кресло.
   - Максимум через три дня жду результата, - добавил он резко, - и ни минутой больше у вас нет!
  
   Западный фронт, 44 г.
  
   Наступление продолжалось несколько дней, солдаты были измотаны донельзя, все были на пределе. Хотелось только одного, упасть и уснуть, спать, и не слышать грохота разрыва снарядов, противного воя мин, кровавых ошметин на гусеничных траках. От роты уже остались совсем крохи, и среди них, рядовой боец Путин. Он как - то пытался держаться, следил за своим внешним видом, из последних сил брился, оставляя кровавые рубцы на шее и щеках. Но сил становилось все меньше, а бои не утихали. Одно было хорошо, пули его миловали. Он и сам удивлялся, смерть косила кругом и рядом, а он с самого июня на фронте, и на тебе, только царапины, как заговоренный на зависть другим. Когда наступала передышка, он не сразу падал на дно окопа, как другие, а садился где - ни будь в сторонке, пытаясь оценить события сегодняшнего дня. Ему просто хотелось, хотя бы несколько минут пожить прежней, нормальной жизнью, хотя, кто помнит, какая она, нормальная человеческая жизнь?
   С того дня, когда капитан выпустил из землянки на волю, хотя какая у солдата воля, прошло почти два года, и он все время был на передовой, под пулями, а вот надо же, все еще жив. А ведь не спрячешься, весь на виду, смерть в любую минуту может придти к тебе в гости. " Кто за меня молится? Знал бы кто, ведь ни помню, ни отца, ни матери, ни роду, ни племени, а все же зачем - то нужен на этой земле. Если бы знать".
   Вчера он видел сон, ему приснилась снова та деревянная, старая церковь, девочка, падающая с колокольни, он подбегает к ней, пытается поднять, взять на руки, вдруг видит, что она улыбается ему, смеется белозубой улыбкой. Но почему она вся в белом, словно ангел, и правда у нее крылышки как у ангела, и держит она в руках золотую корону, и потягивает ее ему. Он ее берет в руки, вертит в руках, и не понимает, что с ней делать. Зачем она ему, если завтра идти в бой, сейчас бы поесть, поспать, сходить в баню, а там, черт с ним, и помирать можно. А девушка все улыбается, и вдруг замечает, что в руках у нее сверток, и держит она ребенка, совсем маленького, младенца. А откуда у него дети, он до войны и с женщинами - то почитай не спал, все не случалось. И вдруг все исчезло, словно покрылось красной занавесью, а потом и совсем исчезло.
  -- Эй, Спиридоныч, хватит ночевать, командир зовет! - маленький солдатик, исполнявший роль вестового при командире тряс его за плечо, - давай живее!
  -- Отдохнуть не дадут, - ворчал Путин, с трудом поднимаясь со дна окопа, отряхивая остатки тяжелого сна, - хоть бы до утра подождал.
  -- Не ворчи, срочно требуют!
   Ночной вызов к начальству не предвещал ничего хорошего, но грехов за собой не чувствовал. Та история, что случилась с ним после выхода из окружения, забылась за давностью времени, а ничего другого он вспомнить не мог. Да всякое может быть, хотя он помнил напутствие капитана: " Хочешь жить, забудь обо всем, что с тобой было за линией фронта". Он и забыл, забыл так, что казалось, никогда с ним ничего такого и не было. Идти пришлось не долго, вскоре оба очутились около блиндажа, доставшегося от немцев, наскоро приспособленного под командирскую землянку. Вестовой нырнул в землянку, и тотчас возвратился, коротко бросил:
  -- Валяй, ждут! - исчез в темноте.
   Путин отворив дверь, вступил в узкое помещение, освещенное фонарем " летучая мышь", доставшейся в качестве трофея. Он уже готовился отрапортовать, но вместо командира, молодого лейтенанта, присланного на днях с ускоренного выпуска, разглядел в двух мужчин, сидящих за столом, в красноармейской форме, но без погон. Лейтенант, стоявший рядом, бросил коротко:
  -- Вот, Путин, товарищи, побеседовать с тобой хотят, - и исчез за дверью.
   Спиридонович замялся, не зная как доложить, но мужчин это не смутило. Один из них, видимо старший, в темноте лица было не разглядеть, произнес низким приятным голосом:
  -- Присаживайся, Владимир Спиридонович, в ногах правды нет.
   Путин опустился на табурет, и сосредоточенно стал рассматривать собеседника. Лицо правильное, глаза впавшие, нос острый прямой, по виду не военный, тех он за версту мог различить. А этот не похож. Второго он видеть не мог, тот сел чуть поодаль, и молчал. Зачем он им потребовался? Он напрягся, приготовился к расспросам.
  -- Профессор Павлов, - представился собеседник, - не удивляйся, кое - о чем побеседовать нужно.
   Он несколько минут разглядывал сидевшего перед ним солдата, затем спросил:
  -- Федора знаешь? Или точнее знал?
  -- Какого Федора? - не сразу понял Владимир, но потом спохватился, - если того, то знаю.
  -- Того, того, - успокоил его мужчина, и пожал плечами, словно зяб.
   Потом помолчал, и задал вопрос:
  -- Что он с собой нес? Вспомни!
  -- Чемоданы, два штуки, - помедлив, ответил Владимир.
   Не хотелось нарушать данного обета молчания, но видно было что, мужик, сидевший, напротив, в курсе всего этого дела. Чего уж тут скрывать?
  -- Какие чемоданы, - мужчина был нетерпелив, - цвет, размеры?
  -- Ну, желтые такие, большие, с ремнями, тяжелые очень.
  -- Еще бы, - хмыкнул тот, - там много чего было, - и где вы расстались?
   Он вдруг замолчал, чуть приподнял ладонь рук, и Путин почувствовал, что слова, словно застряли в горле. Он машинально повернул голову, и увидел, что второй из мужчин, уронил голову на стол, и спит крепким сном.
  -- Пусть поспит, - сказал профессор, - устал человек, а мы продолжим. Так можешь припомнить, где вы расстались? А показать можешь?
  -- Могу, - сказал Путин, - я это место хорошо запомнил. Навсегда запомнил.
  -- Странно, - сказал профессор, - что - то мне мешает, не пойму, какая сила вокруг тебя вертится, словно на тебе мощная защита одета. Такой заговор мог только один человек сделать, да только тебе - то он кто?
  -- А кто он?
  -- Григория Ефимовича знаешь, а?
  
   Санкт - Петербург, 1916 г.
  
   Гриша долго молился у образа Христа Спасителя, молился так, как умел делать только он, и никто другой: самозабвенно, полностью уйдя в глубину своих мыслей. В последнее время все больше он сходился на той мысли, которая не давала ему покоя. Народ потерялся, и эта потерянность грозила перерасти в кровавый гигантский пожар. Энергия Антихриста полонила все вокруг, проникала в самые укромные уголки человеческих душ, и от этого нельзя было укрыться, не было от этого никакой защиты. Зло соблазняло и юных и старых, приобретало такие формы, что никто и не мог понять сразу, где белое, а где черное. Даже война, продолжающая собирать свою жертву уже который год подряд, не была столь страшной, как эта раковая опухоль, возникшая на теле империи.
   Во время молитвы, он иногда терял сознание, и тогда картины будущего проникали в его мозг, приводя Григория в еще большее исступление.
  -- Иди, - слышалось ему, - иди и защити!
   И Григорий решился. Во дворец его пустили верные люди, и черным потаенными ходами провели в кабинет императору. Это была совсем небольшая комната, обставленная очень скромно, с солдатской простотой. Император сидел на деревянном стуле за небольшим столом и читал книгу при свете свечей, горящих в небольшом треножнике. Увидев перед собой Григория, он показал молча на стул, и продолжил чтение, словно забыв о существовании гостя. Потом все же отложил книгу, и немного помолчав, спросил с улыбкой:
  -- Что так тебя тревожит, Григорий?
  -- Судьба твоя, и твоих детей, Государь, - с дрожью в голосе ответил он, - печалуюсь я!
  -- И что так?
   Император все так же спокойно смотрел на гостя, и в дрожащем пламени свечей, лицо его приобрело странное, зыбкое очертание.
  -- Много будет горя и крови, и тебе и народу твоему.
  -- Ну и что, чему быть, того не миновать, - пожал плечами император, - что может быть важнее для народа, чем заплатить кровью за свои грехи и грехи отцов своих. За все когда - то платить придется.
  -- Но ты не можешь так спокойно рассуждать о том, что грядет Антихрист, это твое священное право, сказать народу, что его ждет.
   Император несколько мгновений молчал, затем произнес, словно давно был готов дать ответ на этот вопрос.
  -- В России может быть только два варианта, два пути. Путь первый - и Россия, и император. Путь второй - или император, или Россия. Ты разницу понимаешь, Григорий? Поэтому я спокоен, Россия жива только, пока жив Император. Все остальное уже не Россия, что - то совсем другое. Да и знай...
   Он подыскивал слова, стараясь подыскать правильные слова:
  -- До 18 года я, буду, жив, и семья моя тоже, а там, там ты должен мне помочь, помочь моему мальчику.
  -- Я сделаю, сделаю все, что в моих силах, - произнес Григорий, - все, что смогу...
  -- Сделать нужно больше, чем в твоих силах, сделать нужно невозможное дело, - жестко сказал Император, вставая со стула.
  -- Или, почти, невозможное! - сказал он.
  -- Едем! - почти приказал он.
   И зашагал, решительным шагом военного.
  
  
   Ближнее Подмосковье, дачный поселок.
  
  
   Наташа возвратилась после поездки ночью в Ильинское совсем разбитой. Она привезла пакет с вещами сына, которые нашлись в подвале дома. Это и пугало, и вселяло надежду. Люди, которые увезли Володю в другое место, теперь должны проявиться. Если Андрей преследовал свои, только ему понятные цели, то у этих людей все должно быть проще, им нужны деньги, или что - то материальное. А это не так пугающе, не так зловеще.
   До того момента, пока не увидела Володину курточку, Наташа не верила до конца. Что Андрей мог быть причастен к похищению ее сына. Несмотря на весь свой снобизм, он всегда был по - своему добр к малышу. Они часто проводили вместе время. Любили играть в компьютерные игры, гулять, проводили время перед телевизором. И вдруг такая, совсем неосознанная жестокость! Ведь ее сын проводил время здесь, в этой грязной, темной комнате, лежа на жестком полу, лишенный всего, ради прихоти Андрея. Как же она могла ошибиться в этом человеке, жила вместе с ним, делила с ним постель и стол. Видимо, седьмым чувством она ощущала, что этот мужчина не может быть рядом с ней. Ей не верилось, что Андрей, мог так поступить, что же она так и не поняла его душу. На что он рассчитывал, совершая такой поступок. Бог ему судья, он сполна заплатил за это своей жизнью.
   Она не заметила, как уснула, привалившись к спинке дивана, она так устала за эти дни.
   Галина Григорьевна случайно заглянула в Наташину комнату, ей трудно было уснуть ночью. Все время снились кошмары, время болело сердце. Но таблетки не помогали, и она смирилась с этим. Но с некоторого времени она стала замечать, что она по другому стала смотреть на вещи, которые его окружали. Ей вдруг пришло в голову, что все эти вещи совершенно не нужны ей, они словно давили на нее, отнимали у нее последние силы. Ей было совсем неуютно среди этих кожаных диванов, тяжелых картин с дарственными надписями, фотографий с великими мира сего, которые были развешаны на стене. Эти фотографии раньше были предметом ее гордости, и холили ее тщеславие. Особенно одна из них, на которой она была изображена вместе с английской королевой. И все это, оказалось ненужным, совершенно лишним в этой жизни. Чем теперь они могут помочь в этой жизни? Иногда она просыпалась ночью, и долго ворочалась, подвергая сомнению свою жизнь. Правильно ли она жила, а может быть все, что случилось лишь результат, итог ее жизни?
   Она накинула на Наташу легкий плед, посмотрела на спящее лицо дочери. Та спала, и на лице у нее было то же детское выражение беспомощности, какое было в детстве. Выходя, она запнулась о пакет с бельем и поморщилась. Галина Георгиевна терпеть не могла этот беспорядок, и решив, что Наташа просто не успела унести белье в прачечную, захватила пакет с собой.
   Она прошла полутемным коридором, спустилась по лестнице, стараясь не шуметь. В последнее время она старалась быть незаметной, и ей казалось, что это великое счастье, прожить не заметным, почему она не знала об этом раньше?
   Прачечная располагалась в подвальном этаже. Она прошла по зеленому пушистому ковру, дверь в комнату охраны была закрыта. Что же, пусть спят, да и что решает эта охрана? Она открыла дверь в прачечную, включила свет, подошла к баку, и стала машинально вытряхивать содержимое пакета. И вдруг ее словно поразило током. Она с ужасом поняла, что держит в руках ту самую одежду, которая была надета на внука в день исчезновения. Тысяча мыслей в секунду пронеслись в ее голове, силы оставили ее, и она опустилась на колени, возле бака, полного грязного белья. Слезы хлынули из глаз, если белье здесь, значит, от нее скрывают самое страшное, смерть внука, боятся сказать ей. Трясущимися руками она прижимала к груди футболку с яркой надписью на непонятном ей языке, хотела угасающим сознанием вдохнуть запах родного ей тела.
   Еще немного, свет померк в ее глазах, она так и осталась лежать на холодном, кафельном полу прачечной.
  
   Квартира полковника
  
   Сердце Романова становилось холоднее день ото дня, он жил в состоянии напряжения, как всегда бывает перед решающим событием. А это событие точно должно было определить его жизнь, да и не только его. Он ежедневно проигрывал в голове то, что было важно, что он, полковник Романов, обязан был донести до сведения Президента. Текст доклада был готов, и согласован со всеми, кто имел отношение к этому докладу, и хотел вложить в его уста свои мысли. Его роль должна быть, по их мнению, лишь в передаче их мнения, которое, в конечном счете, должно обратиться в конкретную прибыль. И потому, Романов, понимал, что при беседе со своими наставниками ему нужно быть предельно внимательным и ничем не выдать своей истинной цели. Эту цель он вынашивал давно, он даже не понял, откуда ему пришла эта мысль, скорее даже не мысль, а подсознательное желание все изменить, пусть ценой жизни, да и кому нужна эта пустая никчемная жизнь? Он встречался с Ольгой, спал с ней в одной постели, и все больше ощущал, что не может жить без нее, без ее тела, без ее рук, ее прекрасных глаз, ее запаха. Все это вызывало в нем необузданные желания любви. Ему тяжело было оставлять ее одну, он говорил ей об этом, но Ольга только вскидывала на него свои глаза, и пожимала плечами. В ней была тайна, которую он не мог разрешить, и этим она отличалась от тех женщин, с которыми полковника сталкивала жизнь.
   А вчера она сделала ему роскошный подарок, дорогие часы, которые сразу понравились полковнику.
  -- Я хочу, чтобы ты постоянно носил их на руке, - сказала она, - пусть они всегда напоминают тебе обо мне, и о том, сколько времени осталось до новой встречи.
   Она улыбнулась, и он принял из ее рук красивые часы из белого металла. С ее помощью он надел на запястье тяжелый хронометр, и несколько секунд заворожено глядел на циферблат с золотыми стрелками на черном фоне.
   Романов поцеловал ее в щеку, и разлил вино в большие бокалы.
  -- За твое здоровье, Оленька, - произнес он с чувством.
   Ольга кивнула, и приложилась к бокалу. Вино в ее бокале приобрело кроваво - темный цвет, в нем отражались огни огромной ресторанной люстры, свисающей с потолка. Ресторан, стилизованный под пятидесятые годы был полон людей того возраста и положения, когда молодость уже прошла, и у человека, осталась еще надежда на повторение всей прелести, которым полна сама жизнь. Еще есть силы, еще не угасли желания, но все уже известно, все пройдено. Самое вкусное вино выпито, самая желанная женщина уже стала твоей, или уже никогда не станет ею, а значит, все что произойдет, лишь повторение пройденного. И от этого становилось еще горше, еще труднее смириться с мыслью, что нужно уступать место другим, тем молодым и красивым, которые не ценят своей молодости и красоты. А главное презрительно относятся к этим, пузатым и лысым дядькам, худым, или располневшим теткам, на которых и без отвращения смотреть - то нельзя.
   И полковник поймал себя на мысли, а нужно ли им давать всем жизнь, если и так все понятно, что как бы ты не вертелся в этой жизни, все равно превратишься в ничто, в тлен. Может и не стоит продолжать этот непонятный эксперимент, имя которому человек? Все в этом мире химера, так зачем становиться толкователем снов для других. Честнее, превратить все в прах, и чтобы люди поняли в своих страданиях, что это такое, жизнь!
  
   Санкт - Петербург, Петропавловский собор.
  
   Они шли узким темным коридором, ощущая ногами, прах времени, неся в руках зажженные фонари, почти упираясь плечом друг другу. Воздух был тяжелый, сюда давно никто не входил.
  
   Москва, кабинет Президента.
  
   Воздух в кабинете был свеж и прохладен, так нравилось хозяину.
   Президента часто посещала мысль о том, что жизнь - это всегда спектакль, в котором каждый играет свою роль. Вот только тайна за семью печатями, кто пишет сценарий. Он пытался отгадать авторов сегодняшнего акта трагедии, которая длилась уже тысячу лет, и называлась эта трагедия - " Россия". В каждом акте были свои актеры, от гениев до бездарностей, от гениальных сумасшедших, до величайших заступников перед Богом. Ему хотелось найти логику в этом сюжете, открыть скрытый временем и ложью, тот секрет, который помог бы разрешить интригу сегодняшнего дня, круто замешанную на крови и лицемерии. Хотя, если разобраться, вся история замешана на лжи и лицемерии, и если допустить, что люди прекратили врать на некоторое время, то все в этом мире просто замрет, и движение остановится. Все просто замрет, а потом рассыплется в прах. Это право истории, отыскивать ложь, а современникам это не дано, ибо живая ложь, может рождать только другую ложь.
   Интерьер в кабинете был выполнен без всяких излишеств. Здесь было удобно работать, а работы накопилось, как всегда много. Его ожидала стопа бумаг, которые требовали к себе внимания, срочного решения. Как всякая бумажная работа, она вызывала в нем внутреннее раздражение, и усилием воли он заставлял себя читать бумаги, хотя мог загодя предсказать содержание документа. Как же тысячу лет назад управлялись страной, без всякой электроники, им что, легче было? Президент отложил ручку, и задумался, пытаясь удобнее устроиться в кресле, взгляд его уперся в картину, висевшую напротив...
  
   На том же месте, много лет назад ...
  
   ... этот медведь князюшке не понравился с первого взгляда. Он вырвался, откуда - то из чащи бора, совсем недалеко от становища, в котором расположилась дружина князюшки.
   Все сразу бросились в погоню. Похватав оружие, люди бежали вслед, с криком и улюлюканьем, пугая зверя. Князь как - то быстро обособился, и в запарке охоты сам того не заметил, как оказался совершенно один среди высоких сосен, сквозь верхушки которых пробивался солнечный свет. Медведь затаился среди чащобника, князь чуял, что он где - то невдалеке скрывается, выжидает оплошки, что бы поквитаться с князюшкой. Князь достал кинжал, и сжимая его в руках, сторожась стал пробираться сквозь кусты. Он никак не мог допустить, чтобы зверь ушел, такого еще не было. Князь всегда выходил победителем в схватке со зверем, это было всегда, как подтверждение силы князя, его права быть вождем. Но князь никак не мог стакнуться с медведем. Хитрый зверь был рядом, но никак не шел на единоборство, видимо понимал, что с таким охотником, как князюшка ему не справиться. Князь стал спускаться по склону холма, туда, где у подножья протекала река. Он разглядел ее давеча, когда располагались на ночлег. Он шел, стараясь усыпить бдительность зверя, любопытный медведь все равно должен попробовать испытать охотника. А там главное, не растеряться. А то, что медведь может его загрызть, князь даже мысли не допускал, тут главное хитрость, никакому медведю с ним не сравниться по силе и ловкости. Он кто? Князь! А кто медведь? Скотина смердящая, всего лишь! Куда ему с князем сравниться?
   Однако чуть не оплошал князюшка, самоуверенность подвела, да колодина, о которую споткнулся случайно. Вот тут на него и накинулся пахнущий псиной длинношерстный зверь.
   Оскал звериной морды действовал гипнотически, князь рванул изо всех сил, пытаясь вывернуться из - под туловища навалившегося зверя, на счастье, кинжал, выпавший из рук, оказался рядом. Схватив кинжал, обрезав лезвием пальцы, он со всей силы воткнул его в туловище зверя. Удар был нанесен на счастье точно, зверь рыкнул, зубы клацнули, и тело медведя стало ослабевать, а князь все бил и бил в этот комок шерсти и мяса. Из тела медведя кровь хлестала тонкой струей, видимо князь попал в какую - то вену, а медведь все рычал предсмертно, выпуская князюшку из своих объятий.
   Князь выполз, отталкивая от себя умирающего медведя, сам он задыхался, глотал пот и сопли, хлынувшие из носа от напряжения. Еще долго он приходил в себя, лежа близ сдохнувшего зверя. Он встал, шатаясь, отошел в сторону, постепенно приходя в себя, после схватки. И тут у него занедужил живот, бывает же так. Он поспешил скинуть портки, и присесть на корточки в мягкий пушистый мох. Вот тебе, и князь, надо же так! Он сидел, чувствуя, неимоверное облегчение, спокойствие разливалось по телу. Он снова становился тем же князем, властным и самоуверенным, и, глядя в сторону мертвого зверя, прикидывал, как представить это происшествие для своей дружины. Он был горд, все - же он победил зверя! Он машинально опустил глаза, и вдруг оторопел от ужаса. Из моховой кучи, куда он неосторожно устроился, медленно поднималась маленькая головка, высовывая узкое раздвоенное жало. Вот - вот оно вопьется в его тело, и тогда, что тогда он даже не мог представить!
   Заворожено он глядел, как блестит желтый ободок, подобно короне на змеиной головке. Он весь напрягся, и, собрав все силы, пружинисто оттолкнулся от земли, совершая прыжок. Через секунду он приземлился на ноги, и отбежал в сторону, дрожащими руками натягивая шаровары.
  -- Что это за такое? - думал он, - что за знак такой? Может, знамение мне? А какое?
   Осмотревшись, он присел на огромную колоду. Затрещали кусты, это подходили его товарищи, и вскоре поляна заполнилась возгласами восхищения.
  -- Ай, да князюшка, молодец, орел! Ура, батюшке - князю!
   Он же только улыбался, стараясь спрятать за улыбкой пережитое испытание.
  -- Хорошо, хорошо, - шептал он, - будет вам, будет.
  -- Да не гневись, батюшка, - ластились дружинники, вишь какого медведя завалил, - матерый зверюга!
  -- На костер его, съедим да пображничаем, такое дело, почитай, батюшка от смерти спасся!
  -- Быть тут городу, - сказал вдруг князь, - больно примета добрая! Вот тут и крепостцу поставим, места тут знатные. Воли много! Лепота!
  -- Ой, лепота, - соглашалась дружно толпа, - любо нам твоя воля, ой люба!
   "Хоть бы в дерьмо, кто не вляпался, срамоты не оберешься. А то ведь ославят, зубоскалы!"
   Медведя освежевали, пили и ели всю ночь. Дружина веселилась во всю широту русской души: без удержу. Доброхоты притащили девку из деревеньки, стоящей у самого подножия холма. Девка была молодой, но уже порченная, князюшка провалялся с ней всю ночь на шкурах в шатре, и только под утро, засыпая, полюбопытствовал:
  -- Кличут - то как, молодица?
  -- Москвой, так батя называет, - оголила она щербатые зубы.
  -- Ну, Москва, так Москва, - пробормотал князь, - мало ли их было и будет?
   И вскоре захрапел богатырским сном воина, потрудившегося и в бою, и в любви!
  
   Москва, кабинет Президента.
  
   Ему показалось, что он всхрапнул, и от этого проснулся.
   - Фу, ты прости господи, - подумал он, отрешаясь от сна.
   Вот ведь как бывает, думаешь, думаешь, ломаешь голову над той или иной задачкой, кажется, ну все, кажется, нашел решение, вот оно, все гениально просто. Все будут довольны, все сыты, накормлены, обуты, одеты. Везде, тишь, да благодать! А откроешь глаза, опять уснул нечаянно, от этих бумаг удержу никакого нет! А все как шло, так и идет своим чередом, и кругом только одни проблемы, их с каждым днем все больше т больше. Цирк уехал, а клоуны остались! Вот и весь сказ.
   Он встал, и, разминая затекшее тело, подошел к окну. Огромный город жил своей жизнью, и ему, этому многонаселенному муравейнику не было никакого дела до этого человека, его мыслей, его переживаний и планов! Наверное, многие из тех, кто правил миром, стояли так же у окна, как на огромной сцене, и смотрели, пытаясь угадать, что хотят зрители, что, ублажит их вкус? И кто поймет, что происходит на сцене: последний акт комедии, или первый трагедии? Как угадать артисту замысел истории? Тем более в таком сумраке...
  
   Загородный дачный поселок.
  
   Дом Саввы Филипповича погрузился в сумеречное состояние, жизнь словно покинула его. Собаки, чувствуя беду, присмирели, и жались по углам большого дома. Не было никаких известий о внуке, паралич разбил жену, а сам хозяин жил, между тем, в состоянии азарта, словно игрок в ожидании большого выигрыша. Он вставал рано, ложился поздно, весь день у него был занят только одному ему понятной работой. О ней он даже себе не сознавался, все время откладывая то момент, когда отступать будет нельзя. Время это неумолимо приближалось, нужно было принимать на себя роль главного героя. Только он не мог отделаться от мысли, что в этом событии не является режиссером. Некто, более сильный и властный распределил роли в этом театре заранее. И все уже отрепетировано, диалоги сказаны, осталось произнести монолог. И странно, ведь большинство монологов написаны для финальных сцен. А что, он скажет перед тем, как опустится занавес?
   Он заезжал в больницу к жене, она лежала в палате, почти ничего не могла говорить, но врачи обещали улучшение. Однако он понимал, что улучшение может наступить, если удастся найти внука. Он ожидал со дня на день результатов поиска, смерть Андрея убедила его в том, что принятые меры к розыску мальчика дали свои результаты, и не важно кто, сможет отыскать его.
  -- Терпение, только терпение, - убеждал он себя, пытаясь понять, чем жил Сталин, принеся в жертву сына.
   Была ли это хорошо отрепетированная роль, или он обладал такой силой, которая дается только избранным, подобно Библейским героям?
   Он представлял себе этот момент, и понимал, что эта великая игра, игра духа, не может повторяться дважды. Что мог бы он ответить, если бы некто предложил ему сделку: жизнь внука в обмен на его отказ от задуманного? Смог бы он также почувствовать в себе силы, сказать нет?
   Савва вскакивал, и начинал ходить по кабинету. И в какой - то момент понял, что это хорошо для него, абсолютно правильно, что ребенок находится у похитителей, это дает ему моральное право на месть, на месть, как святое чувство справедливости!
   Кому и за что мстить? Он пытался задумываться над этим, но что - то постоянно отвлекало его, не давало возможности оформить в некую мысль, или четкую фразу, способную стать для него смыслом жизни.
   Ведь у него был девиз. Он каждый день встречал его, и провожал из дому. Вера, Отечество, Воля! Вот это и есть расшифровка всего, что он сейчас задумал. Он твердо верит в свою правоту, и эта правота заключается в преклонении перед Отечеством. А Отечество включает для него все, некое божество, которое подобно мифическому животному требует от нас жертвы, жертвы нашими детьми. И потому Воля, только его воля спасет его от ничтожества, на которое он будет обречен, если спасует, если предпочтет сдачу.
   Кабинет словно исчезал в этот момент, стены рушились, и вот он снова среди привычной суеты, и снова тысячи глаз устремлены на него, на его мощную фигуру. И те, кто был виновен в его падении, готовы ловить каждое движение глаз Саввы, ибо от этого взгляда будет зависеть все: благополучие, любовь, а, в конечном счете, и сама жизнь!
   Это действовало на него, как наркотик. Глаза загорались, он становился выше, стройнее, тысячи мыслей роились в голове, и он уже не жил здесь, а в той сфере небожителей, куда путь открыт только избранным, отмеченным знаком судьбы.
   И в ту пятницу, вечером, когда Наташа уже спала, у него в кабинете зазвонил телефон. Савва вздрогнул, и поднял машинально трубку, нарушив данное себе слово. Так поздно мало кто мог решиться его беспокоить.
  -- Савва Филиппович, - услышал он твердый мужской голос, - у нас с вами должен состояться разговор. Вы, не возражаете?...
  
  
   Петропавловская крепость, потаенное место.
  
   ... Они шли узким коридором твердым мужским шагом, плечом к плечу. От кирпичных стен древней кладки веяло холодом и тайной. Пол, выложенный растрескавшимися каменными плитами, был густо покрыт тленом. Воздух был сухой и тяжелый, факел то разгорался, то почти угасал, и тогда темнота заполняла окружающее их пространство подземелья. Григорий терялся в догадках, куда они идут, но молчал, подчиняясь воле Императора. А тот шел уверенно, видимо бывал здесь ранее, но хранил молчание. Казалось, он был погружен в свои мысли настолько, что жил в ином, только ему понятном мире. Наконец, они остановились возле тяжелой двери, с огромными коваными навесами, Император пошарил вдоль стены, нажал на скрытый в стене рычаг, и дверь медленно стала открываться, обнажая внутренности помещения, скрытые темнотой. Свет факела вырвал ил темноты огромные шкафы, стены с огромными иконами старинного письма, нечто подобие алтаря, на котором лежала огромная книга.
   Император двинулся вокруг стен комнаты, и, прикладывая факел, оживлял настенные светильники. Григорий стоял, как завороженный, наблюдая за этим фантастическим действом. Стены комнаты были полукруглыми, выложенными из ломаного камня - плитняка, указывали на старинное происхождение подвала.
  -- Вот и пришли, - произнес Император, - давно я тут не был, столько лет прошло.
   Он подошел к книге, бережно провел рукой по кожаному переплету, стирая пыль.
  -- Видишь, сколько пыли на ней набралось, прах времени.
   Он говорил медленно, словно рассуждая, поднимая из памяти события прошлого, которые ему пришлось пережить.
  -- Не думал, что и придется свидеться. Подойди, - попросил он Григория.
   Тот повиновался. Когда - то он слышал о том, что есть, где в тайнике книга, которая написана старцами, и рассказывает она обо всем, что было в прошлом, и что грядет в будущем. Только сомневался он, что может такое существовать, нельзя свою судьбу знать, грех это.
  -- Я здесь, Государь, - сказал Григорий, осторожно подходя к нему.
  -- Вот, посмотри, из простых смертных только ты и свидетель. Слушай и запоминай!
   Император говорил, не повышая голоса, словно речь шла о самых простых вещах, тех, которые происходят каждый день: еда, питье, сон.
  -- Все думают, что Государь в неведении, того, что происходит, а ведь все уже известно, каждому предначертано, нужно только прочитать, что тебе предстоит. Вот он, " Русский Апокалипсис".
   Он начал медленно переворачивать страницы книги, вчитываясь в полутьме в строки, и голос Императора звучал глухо, теряясь в древних камнях подземелья.
   - И помилует Господь Вотчину твою от края и до края великою смутой, и сильна будет та смута твоей добротой, ибо дьявол тот прелестен для всех, кто ослаб в вере народу твоему. И поразит народ слепота, не смогут они отличить силы от слабости, а слабость от гордыни. И будет гордыня всему основой, и все для гордыни будет малым и ничтожным, и малый и великий, и богатый и нищий, ибо перед Ним все будут равны.
   Он остановился, осмотрел комнату, словно пытаясь представить, какой будет эта смута, хотя кто бы сомневался, что крови и смерти будет немало. Все же такая воля в России, бунташная страна, народ своевольный, горячий, от крепости еще не остыл, все в памяти.
  -- Вот знамение тебе. Выйдешь к престолу, и падут с груди твоей царская метина, и все вздрогнут перед престолом твоим, ибо поймут, век твой взвешен и исчислен, и жене твоим, и детям твоим, и век дому твоему, триста лет и три года.
   Государь продолжил читать, читал почти как молитву. Ведь было же такое знамение, упали бармы с плеча на коронации, так ведь многие увидели в том дурной знак.
  -- Ибо царствие твое обагрилось смертью младенца, и все свершится в пятом колене, возмездием, ибо на шесть голов действует проклятие матери его. И нельзя изменить, как и снять проклятие. И очистится все огнем, только померкнет род твой, и мир для тебя.
   Он поежился, внутренне сжался. Что же, тоже верно, удавили сына самозванца, младенца. Кто это сделал, про то Бог весть, а только кровь легла на Романовых.
  -- И наступит междуцарствие, и будет семь царей самозванных, и кровь как вода, будет литься от края и до края, и будет народ поклоняться чужим богам, и ослабнет царство твое, хотя и раскинет просторы твои, не зная предела.
   " Ну, что же, это ему не проверить, только все, что в этой книге написано, сбывается. Потому и прозорливец, кто эту книгу написал, в тюрьме сгнил, да только судьбе не отомстишь, не слукавишь!".
  -- Только наступит предел царству зла, и кто как Бог придет на трон твой, и снова смута вернется в пределы царства твоего. И не будет конца тому, пока народ не вспомнит имя твое, ибо только тот миром владеет, кто сможет народ свой утишить, и править как царь свободным народом.
   И закончил, тихим покорным голосом:
  -- И срок тебе исчислен, через двенадцать лет, как исполнится сыну твоему, сыну Божию, властителю мира, без отца, без матери, без родословия, не имеющий ни конца дней, ни начала жизни...
   Император закончил чтение, и медленно закрыл книгу, в раздумье погладил потрескавшуюся обложку книги. Больше он сюда никогда не вернется, все. что написано здесь, конечно сбудется, в этом он имел возможность убедиться. Да только сопротивляться этому у него не было сил, не было воли бежать, хотя он уже различал впереди гибельный край. И ничего нельзя было сделать, только покорно ждать и молиться. Без Родины он никто, даже не Романов, он хуже любого ничтожества. Ибо это его крест от Бога, и ему ли роптать, ставит под сомнение божий промысел.
  -- Вот видишь Григорий, почему я ничего не боюсь, я точно знаю, что и как должно случиться, зачем же превращать свою жизнь в ад. Нужно только ждать, ждать и ждать.
  -- Неужели это возможно, вот так сидеть и ждать? - спросил Григорий, - ведь это же, сколько нужно сил.
   Он был потрясен до глубины души, он не мог поверить, что вот так терпеливо Великий император может сидеть и ждать гибели, своей и семьи, своих дочерей, жены и сына.
  -- Я же христианин, и все мы христиане, разве мы можем роптать, если народу нашему грозит бедствие.
   Он снова превращался в императора своей империи и своего народа, и мог рассуждать только как император, а не муж или отец.
  -- Мой народ, всегда мой народ, и мы расстанемся только тогда, когда смерть настигнет меня. Но у меня есть к тебе просьба Григорий, помоги мне, спаси снять проклятие с моего сына, я прошу тебя!
   В его лице промелькнула надежда, надежда простого человека, готового отдать все, ради спасения своего ребенка.
  -- А как же остальные? - обожгла мысль Григория, - неужели такова цена?..
  -- Да, за все нужно платить, в том числе и за грехи крови, - угадал мысль Григория Император, - мы все словно в театре, и роли каждый свою играем, какую нам отвели. Тут против Господней воли не попрешь. Значит, мне так на роду и написано. Это будет искуплением, жертвой.
   Он перевел дыхание, собираясь с мыслями:
  -- За всех я отвечу, но и народ свой не могу оставить без надежды.
  -- Пока я жив, Государь, ничего не случиться! - твердо произнес Григорий.
  -- Вот именно, пока, - заметил Император.
  
   Ближнее Подмосковье.
  
   Николай Арсеньевич никак не мог найти повод, чтобы встретиться с Наташей так, чтобы их знакомство не вызвало излишних подозрений, однако надежды не терял. Он несколько раз наблюдал за ней со стороны, видел ее в окружении Владимира в ресторане, на прогулке по городу, но удобного момента не представилось, и потому он был недоволен собой.
   -Старею, - думал он с тоской, - старею.
   И от того, желание росло еще с большей силой. Мужчина в его возрасте, совсем не так думает о любви, чем молодой, полный сил и бесшабашной удали молодой человек. Тот еще может жить надеждой на завтрашний день, а когда тебе столько лет, и ты понимаешь, что в жизни все мимолетно, и существует только здесь и сейчас.
  -- Нужно действовать, - решил он, - какой смысл ждать?
   Володя - маленький жил в его доме, под строгим контролем охраны. Ему просто объяснили, что так нужно, что ничего страшного не произошло, скоро он увидит свою маму и бабушку, а для этого он должен пить, есть, заниматься спортом, а главное слушать старших, и ничего не предпринимать, не посоветовавшись со старшими.
   Сам Николай Арсеньевич наблюдал за пленником со стороны, видеться не входило в его планы, учитывая планы на будущее. И вчера он приказал заснять на пленку прогулку Володи по саду, и сегодня, со всеми предосторожностями, отправили эту кассету по почте, на дачу Савве. Интрига начинала раскручиваться, теперь главное ни в чем не ошибиться. А если что, всегда можно отговориться, что, дескать, сами просили оказать помощь в розыске, вот помощь и оказали. Он долго пытался найти слово, которое наиболее точно отражало бы его внутреннее состояние, которое овладело им, и, в конце концов, нашел, как ему показалось точное определение: " Кураж". Именно кураж определял его поведение, как и поведение многих в этом мире, только эти люди боятся признать в себе, что главное в их жизни, это желание всем видом и всей своей натурой покуражиться в любви, и в жизни. Роскошные машины, дома, драгоценности, женщины - есть только выражение куража над всеми тем, что окружает человека в этом мире.
   Маленький Володя, вызволенный из душной комнаты, так ничего и не мог понять. Он просто хандрил, скучал и хотел к маме и бабушке. Он ни мог объяснить, как он попал в этот роскошный безлюдный дом, окруженный высокими елями, вершины которых непрерывно раскачивал ветер. Он хорошо помнил, как открылась дверь, но лампочка не погасла, он даже не успел испугаться, и на пороге появился мужчина в черном костюме. Он улыбался, хотя лицо его было строгим и напряженным.
  -- Здравствуй, малыш! - проговорил он громко, с каким - то облегчением, - ну как ты тут, соскучился?
   А он, сжался, он уже привык бояться всего в одиночестве, но от этого невысокого мужчины исходила такая уверенность, что он разрыдался, стоя посреди комнаты, беспомощно опустив руки.
  -- Ну, не плачь, - мужчина погладил его по голове, - снимай все с себя, успокойся.
   Он помог ему скинуть с себя грязную, пропахшую одежду, переодеться в спортивный костюм, оказавшийся почти в пору. И повел за собой по узкому полутемному коридорчику. Они поднялись по узкой лестнице, ведущей наверх, там их ждал другой мужчина. В комнате был беспорядок, пахло чем - то противным, но ему не дали осмотреться. Володя только успел заметить, как из - за дивана выглядывает беспомощно рука, лежащего на полу человека. Они быстро вышли на улицу в сопровождении другого мужчины, который держал в руках автомат, точно такой он часто видел в кино, прошли по запущенной ограде дачного домика, который он тоже рассмотреть не успел. На улице их ждал черный джип, в котором они и приехали в этот огромный дом. И с тех пор в его жизни ничего не происходило. Он гулял, отдыхал в комнате за компьютером, читал книги, но всегда под присмотром того самого улыбчивого дядьки - охранника, который вывел его из страшной комнаты.
  
   .
  
  
   Москва, Кремль.
  
   Сатаров, перебирая жизненный хлам, все чаще задумался над тем, как же ему быть дальше? Ему просто наскучила эта дурацкая роль, придуманная им самим в ранней молодости. Тогда, он парень без роду и племени, избрал для себя стезю зубастого журналиста, борца за народное счастье. И это ему удалось настолько, что он и сам поверил, что он такой. Ему нравилось быть судьей в таких делах, делах громких и суетных, которые перед непосвященными обывателями раскрывали ужасающую картину падения нравов среди членов высшего общества. Но была одна загогулина, которая никак де добавляла ему душевного спокойствия. Иногда он задавал себе вопрос, и никак не мог на него ответить: " А сам - то, он кто, зверь, какой породы?". Он ел и пил, вместе с теми, кто в любую минуту мог стать героем его разоблачений, его пафосной статьи, в которой он выставлял людей в самом жалком и неприглядном свете. И самое интересное, что эти люди не переставали с ним здороваться, относясь к нему так же равнодушно, как к людям, которые их обслуживали. И тогда он понял, что они относятся к нему так по одной простой причине: они видят в нем такого же бизнесмена, который зарабатывает себе на жизнь вот таким, несколько оригинальным способом. Значит, он такое же ничтожество, как и другие. Тогда зачем выделят его из массы других. Ведь как интересно прочитать что - ни будь о своем друге или подруге, этакое, пикантное. И держать это все, до поры до времени, как камень за пазухой?
   У Ивана Ильича в кабинете, а точнее в небольшой комнате, которая носила название комнаты отдыха еще с тех времен, было так же тепло и уютно. Уютно как - то по-советски, без новомодных излишеств, а простенько, но со вкусом. Обстановка была спартанской. Стоял светлый стол, два кресла, холодильник. Только телевизор был современным, с пультом управления, даже телефон был из того времени, белый, массивный с золоченым гербом, хотя по слухам, новый Хозяин приказал сменить все, чтобы избавиться от возможной прослушки связи.
  -- Что - то, батенька, мы с вами так давно не встречались, - сказал Иван Ильич на правах хозяина Сатарову, и широким жестом приглашая его присесть в огромное, кожаное кресло.
  -- А то сядем рядком, да поговорим ладком, - добавил он, и направился к холодильнику.
   Сатаров опустился в кресле. Он было удобным, видимо делалось для тех, кто любил удобства в этой жизни.
  -- Какие зады сидели в этом кресле, - мелькнуло у него в голове, - если бы оно могло говорить!
  -- В этой комнатке много чего интересного происходило в свое время, - заметил Иван Ильич, расставляя на столе приборы, - только вот проблема, все это интересно только для узкого круга людей.
  -- А как, насчет, интима? - съехидничал Сатаров.
  -- Без проблем, - сказал, улыбаясь, Иван Ильич, - не возбранялось, без этого и жизнь не в радость! "Тому в истории мы тьму примеров видим", - процитировал он.
   И вздохнув, предложил:
  -- Давай лучше понемногу, устал я несколько.
   Они выпили, в комнате воцарилось молчание, Сатаров ждал, когда хозяин начнет предметный разговор. Тот не заставил себя ждать.
  -- Хочу с тобой по одному делу побеседовать, услышать твое мнение, - начал он, - все же ты человек известный, и делу нашему не совсем вредный.
  -- Спасибо, что во врага народа не записали, - улыбнулся Сатаров.
  -- Такая честь не для всех, - заметил Иван Ильич, - ты на это не рассчитывай. Ты же реально на жизнь смотришь, а в не будущем утешение ищешь. Раз так, значит, наш!
  -- Ваш, ваш, - подтвердил Сатаров.
  -- Это хорошо, что понимаешь, вот сиди и слушай, любимый ты, наш! Так вот, ситуация у нас всегда напряженная, а сейчас - совсем поганая.
  -- Не то слово, - согласился Сатаров, - да только и хуже случалось.
  -- Бывали хуже времена, да было веселей, - Ивана Ильича определенно потянуло на литературные изыски, - не в этом дело.
   Он расслабил галстук, ценой долларов в пятьсот, и продолжил:
  -- Деньги барахло, бумажки, дело в другом. Есть четкая формула для России, и ее невозможно ни отменить, ни изменить. Пока есть враг, тогда и есть Россия, есть государство. Чем можно привлечь к себе других? Деньгами? Духовностью? Безопасностью? А?
  -- Ну, духовность теперь не в моде, денег тоже не густо, осталось только одно.
  -- Вот, то - то и оно, потому и нужно создать тот мир, который привел бы к нам всех бывших друзей. Потому и нужен баланс сил, основанный на управляемом хаосе.
  -- На хаосе или демократии?
  -- А в провинции демократия и не нужна. Ее на хлеб не намажешь, и в стакан не нальешь.
  -- Да ведь вопрос не об этом, - Сатаров приложился к коньяку, отметил про себя, что неплох коньячок, видимо из старых запасов, - что было, то прошло, что же будет?
  -- А про то только бабки ведают, хотя и тайны в том никакой нет, - заметил Иван Ильич, - да вы сами подумайте, пораскиньте мозгами!
  -- Да, что изменится, если я раскину мозгами, от меня что может зависеть?
  -- Вот так всегда, ни от кого ничего не зависит, а все катится ко всем чертям.
   Иван Ильич вздохнул, и сделал печальное лицо:
  -- Мы с вами, дражайший мой, где сидим, а? Коньяк пьем, между прочим, французский, костюмчики, тоже не на фабрике " Большевичка" пошиты. Так что в нас русского, только, что слова, и то если прикинуть, язык этот после Никона в Москву из Киева пришел. На исконном языке только " Псалтырь" и читают. Мы все жизнь были навозом для всякого отребья, как коршуны сюда слетались со всего света. А теперь, все, хватит! Так что, извините, нельзя управлять несуществующим народом. Ведь от русских, только одно прилагательное и осталось, что уж теперь!
   Лицо Ивана Ильича покрылось красными пятнами, он с трудом сдерживался, произнося такую речь. Сатарову стало даже несколько не по себе.
  -- В таком месте и такие речи, - подумал он, - знать, и, правда, времена меняются!
   А в слух сказал:
  -- И что же, теперь русским делать, в резервации собираться?
  -- Ну, до этого я, думаю, дело не дойдет, но создать свою республику, нас заставят.
  -- Это, что мнение, или фантазии?
  -- Это мой, дорогой, реалии сегодняшнего дня, это вопрос уже не завтрашнего дня, а сегодняшнего часа, - сказал обыденным голосом Иван Ильич, и продолжил.
  -- Это, я надеюсь, будет и вашей задачей! Вот и будет " Наш дом - Россия", - пошутил он.
  
   Москва, ближнее Подмосковье.
  
   Слава сам забирал почту, складывал ее в портфель, и привозил в дом. Так было установлено по старой кремлевской привычке, и соблюдалось неукоснительно. Так и сегодня, придя к себе в комнату, он выложил, но стол содержимое портфеля на стол, и сняв костюм, поставил кофейник. Несколько минут он сидел перед телевизором, пытаясь понять, что происходит на экране, бездумно перещелкал все каналы. Но глаз ни на чем не задержался, все было пресно, и не интересно. Все было знакомо, предсказуемо и совсем неинтересно. Все надежды остались в прошлом, когда Савве немного не хватило, чтобы стать Самым. Вот это было время, время, когда он чувствовал себя вполне человеком, тем самым, который многое значил, и многого мог достигнуть. А все закончилось рутиной, такими мелкими заботами, от которых сводило скулы.
   Он вернулся к столу, налил себе кофе, и стал перебирать почту, по привычке откладывая письма для хозяина, для Наташи. Ничего интересного, пока его взгляд не напоролся на небольшой желтый конверт, в котором угадывалась кассета. Он повертел конверт, и тут седьмое чувство, помогавшее ему выживать, подсказало, что это важное, это может иметь важное для него последствие. Он медленно разорвал конверт, достал кассету и вставил ее в плеер. И сел в кресло.
   На экране появился хорошо ухоженный лес, дорожки, выложенные розовой плиткой, невысокие фонари, вдоль дорожки. И вот на экране лицо Володи - маленького. Слава впился в экран, пытаясь понять состояние ребенка, но мальчик вел себя совершенно спокойно, он улыбался. Вот, камера медленно переходит от лица мальчика в противоположную сторону. Вот и причина, почему улыбается мальчик. На ветке сидит белочка, распушив хвост.
   Лента совсем короткая, она быстро кончается. Никакого текста к ней нет. Пусто и в конверте. Получается, что кто - то просто дал знать, что с ребенком все в порядке, не нужно беспокоиться. А что же, а зачем его держать? Какой смысл?
   Слава отпил холодный кофе, поморщился. Вкус был какой - то не такой, очередная подделка, хотя куплена в хорошем магазине. Нигде спасу нет от этого жулья!
   Он снова прокрутил ленту. Но ничего не обнаружил, за что можно было зацепиться. Сделано и снято профессионально. Лес, он везде лес, белка тоже белка. И все же он не спешил делиться радостью с Саввой, или Наташей. Он прочитал надпись на конверте. Письмо было адресовано Наташе, и это его взбесило. Так, и есть, весь сыр - бор, из - за нее, какая тут политика или деньги. Да и Андрей, тоже слабак, не мог ничего другого придумать. А с другой стороны?
   Слава вспомнил, как и он, да и он сходил с ума по ней. У него даже в груди закололо от нахлынувшей досады. Ведь было, все было. И любовь, и страсть, да такая, что только в кино бывает! А потом все прошло, девочка созрела и помахала ручкой, поступила с ним , как с простым холуем. Показала ему, где его настоящее место.
   Обида до сих пор жила в его сердце. Точнее, даже не обида, а неудовлетворенное желание быть вровень с теми, кому сейчас вынужден служить. Что там Савва, порой ему казалось, что Савва совсем не заслуживает того, чем владеет. Что тому просто повезло, так фишка легла, а, в сущности, средний мужик, средних способностей. А если все рассказать, то и .... А что, если?
   Слава еще раз повертел в руках кассету. А что, если сыграть партию? Все так замечательно складывается, так удачно. У него в руках самое важное, свидетельство того, что Володя жив и здоров. Теперь главное - не допустить, чтобы информация просочилась мимо него. Он еще не понял до конца, как сможет воспользоваться тем, что попало к нему в руки, но упустить такой шанс было бы непростительно. Такое везение бывает раз в жизни.
   Не торопясь, Слава положил кассету обратно в желтый конверт, и так же медленно, в раздумье, сунул обратно в портфель.
  -- Ну, что же, - решил он, - все одно к одному. Главное - бдеть и двигаться вперед, к цели!
  
   Совсем недалеко от Москвы, 19 44 г.
  
  
   Маленький отряд из четырех человек осторожно передвигался по осеннему лесу. Те, двое, что допрашивали Путина в землянке, и невольно спасли от неминуемой смерти, и еще один солдатик, видимо, приставленный для выполнения всякого рода поручений. Перед отправлением сюда, старший сказал совершенно невозмутимо:
  -- У тебя, мужик, выход только один. Найти эти два чемодана. Найдешь, будешь жить, а нет, готовься петь отходную. Сначала ты, а потом и я.
   Сказал он это как - то задумчиво, словно прикидывал.
  -- В общем, стимул есть.
   Напарник его, вел себя странно, ни во что не вмешивался, все время ходил, словно только что проснулся. А тот, кто назвался профессором, только улыбался, глядя на своего спутника, прищуром глаз. Сначала ехали поездом, а затем, некоторое время добирались на попутках. Что за документы были у старшего, Путин не видел, только пропускали их без всяких задержек. Похоже, был у старшего "вездеход", такой пропуск обеспечивал беспрекословное выполнение все требований профессора. Наконец, приехали на то самое место, где и сидел Путин, ожидая, чем кончится его встреча с сотрудниками " СМЕРША". В деревню пришлось идти пешком по разбитой дороге. Командир никакой помощи принимать почему - то не хотел, просто вышли на разбитой железнодорожной станции, и пошли в направлении, указанном Путиным. Путь этот ему запомнился, именно так уезжал он с этой станции. Тогда они шли мимо разбитых домов, исковерканных огородов, всего того, что оставляет после себя война. Мало что изменилось с тех пор, как война покинула эти места. Да и кто может все это обустроить? Мужики, кто на фронте, а тут кто остался? Одни бабы, а им бы выжить, да ребятишек спасти от голода да болячек.
   Шли гуськом, один за одним, Путин впереди, за ним спутник профессора. Он все время молчал, только иногда прикладывался к фляжке. Хотя вином от него не пахло. В середине профессор, а замыкающим был солдатик, со странным именем Конон. Тот все время улыбался детской улыбкой человека, который был рад тому, что все же может дышать, видеть божий мир. А сколько ему отведено на этом свете? По русскому обычаю проснулся утром, глаза открыл, ну и ладно, значит и будь счастлив!
   В пути их застал мелкий дождик, словно из мелкого ситечка. Дождевые капли оседали на листьях деревьев, освежали воздух, наполняя природу ароматами зреющих трав.
  -- Благодать - то какая! - вздыхал Конон, - вот она жизнь!
   С ним никто не спорил. Усталость от войны и крови, неустроенной жизни превращали всех в диких зверей, а тут тишина, пение птиц, укрывшихся от дождя в кронах деревьев, дождик...
  -- Не расслабляться! - скомандовал профессор на правах старшего, но как - то неуверенно, сам попавший под обаяние мирного дня.
   Путин постепенно узнавал знакомые места. Вот уже и околица знакомая околица, именно отсюда провожал его капитан с напутствием забыть обо всем, что с ним случилось во время отступления. Он то забыл, да вот, другие, не забыли. Деревня встретила запустением и мертвой тишиной. Сколько прошли, а ни одной живой души не встретили, словно вымерли все. Но все же повезло, встретили пацана, одетого в солдатские, не по росту обноски, непонятного возраста. Он стоял и у колодца, пытаясь достать воды.
  -- Эй, воин! - крикнул профессор, - кроме тебя, в деревне народ есть?
   Мальчишка оторвался от своего занятия, внимательно осмотрел стоящих перед ним солдат, и сказал веско, явно подражая кому - то:
  -- Народу много, сколько вам нужно, столько и найдем.
  -- Молодец! - похвалил его профессор, - настоящий разведчик. А старшего - то в деревне, как зовут?
   Мальчишка на некоторое время задумался, прикидывая, кто перед ним, но все же смилостивился:
  -- Идите прямо, там дом такой, справа увидите со ставнями, вот там Маринка и живет, она вроде, как атаманша.
   Маринка оказалась дородной женщиной, таких на деревне называют " бой - бабой". Высокая, в пестром платке, ее даже не портила солдатская фуфайка, накинутая на плечи. Она вскинула черные брови, и спросила профессора:
  -- А чего шляетесь, какая нужда?
  -- А спецзадание у нас, - отпарировал профессор, - ты бы нам помогла, красавица.
  -- А чем помочь? - спросила она, - у самих вша на аркане.
  -- На ночлег определить нужно, продукты мало - мало есть.
  -- Ну, это проще простого, заходите к нам. Место найдется.
   Она повернулась к ним спиной, и они все гуськом пошли за ней следом во двор. "Ишь, как идет, - подумал Путин, - богиня!".
   Женщина шла, так, как умеют ходить женщины, знающие себе цену. Природа наделила их особой статью, природным умением держаться в любой, даже при самой страшней беде. Они шли через двор, заросшем сорняками. Развалившийся сарай, колодезь - журавль, и внутри двора приличного размера дом, с облупившимися голубыми ставнями.
  -- Заходите, - пригласила она гостей.
   В доме было все обычно. Стол, табуретки, иконы в красном углу, печка с занавеской.
  -- Сюда! - распорядилась Марина.
   Они вошли в небольшую комнату, где почти ничего не было, в углу стоял небольшой столик, да два стула.
  -- Располагайтесь, все остальное во дворе.
   И повернувшись, она вышла, оставив их в комнате. Немного осмотревшись, профессор распорядился:
  -- Располагайтесь, кто знает, сколько мы тут пробудем.
   И сбросил с плеч вещмешок.
  
   Кремль, 1945г.
  
  -- Осторожнее, ставьте здесь, - распорядился полковник охраны.
   Солдаты с облегчением и радостью затащили огромные часы в дубовом футляре в комнату для гостей Самого. Хотели поставить в кабинете, но Хозяину не приглянулись. Приказал убрать. Теперь место определили здесь, все таки всякий, кто приходил сюда на прием , должен был понимать, что здесь все особое, даже часы из Берлина привезли.
   Полковник прогнал солдат, открыл крышку часов, завел, стрелки пошли.
  -- Поставлю-ка минуту на три раньше, - решил полковник, все - таки эти три минуты лишних для многих будут большим счастьем!
   И перевел массивные, отделанные золотом стрелки.
  
   Где - то в России.
  
   Ужинать сели затемно, во дворе. Профессор был весел, шутил, много смеялся, весь вид его говорил о том, что он рассчитывает на успех задуманного дела. Напарник же был задумчив, смотрел как - то с усмешкой, словно хотел сказать нечто ехидное, но сдерживался. Конон хлопотал по хозяйству. Развел костер, обшарил, насколько это было возможно, хозяйство, притащил котелок, в котором завел саломасу. Разложили запас продуктов, благо профессор получал продукты по только ему известному аттестату. Такое изобилие окопнику Путину и не снилось. Да и профессор не жадничал, на правах старшего распорядился выложить все на плащ-палатку. Аппетитный запах привлек и хозяйку. Потеснились, приглашая хозяйку отужинать. Та, отнекиваться не стала, взяла ложку и миску, полную аппетитно пахнущего варева.
  -- Кушай, солнышко, кушай радость наша! - приговаривал, щуря глаз Конон, видимо, кое - какие планы насчет хозяйки у него определенно были.
   Вечер был теплый, где - то вели свои трели птицы. Луна постепенно выплывала из - за облаков. Ни дать, ни взять артель после трудного дня села за вечернюю трапезу.
  -- Эх, - мечтательно произнес Конон, - благодать - то какая! Как у нас в Александровке! И чего народ булгачится, друга друга поливает! Жили бы, всем места хватит!
  -- А потому и булгачится, что в нем так все и заложено, иначе человек и не может! - убежденно сказал профессор, - потому и человеком стал, что убийство в нем заложено.
  -- Кем заложено? - спросил Владимир, отложив ложку.
  -- А ты что думаешь, что человек сам по себе, а все остальное само по себе? Ничуть не бывало! Человек вместе с природой развивается, а если это так, то его и нужно совершенствовать, а все лишнее - долой!
  -- А как это, совершенствовать? - не поняла Маша.
  -- А вот так, - съязвил напарник, - как коров в колхозе. Даешь много молока, живи дальше, а нет, так, извольте, на цугундер, - марш!
  -- И что, ничего с этим сделать нельзя? - спросил Конон, - совсем ничего?
  -- Можно, только другую породу людей вывести нужно, переписать то, что в людской биографии записано, - уверенно заявил профессор.
  -- Не знаю, - задумчиво произнес Конон, - у нас в деревне, до войны никаких убийств не было. Жили, душа в душу.
  -- А жили то как, поди, нищими? - спросила Марина.
  -- А на кой нам богатство, если за этим смерть стоит? Неужто из - за богатства убивать друг друга нужно? Что - же война, это для улучшения породы?
   Путин встал и пошел прочь от спорящих, ему как - то не хотелось слушать эти разговоры. Ему вспомнилось, как падала девочка с купола храма, как беспомощно лежала она на земле в окружении толпы солдат в серых шинелях. Серое небо над их головами, капельки крови, красными бусинками, рассыпавшимися на снегу.
  -- Как это все увязать, войну, смерть, танки, девочку, его страшные видения, запах крови и пороха, - думал он. Как понять то, что происходит с ним, с другими? Почему ты так хочешь, Господи?
   Он подошел к самому забору, сложенному из жердей. И вдруг ему показалось, что кто - то наблюдает за ним. Вон оттуда, из - за огромного, стоящего поодаль дерева. Путин несколько минут стоял неподвижно, пытаясь что - ни будь разглядеть в темноте. Какое - то неуловимое движение угадывалось в ночи, за стволом, который казался пузатым, похожим на диковинное чудовище.
  -- Мерещится стало, лучше пойти спать, - подумал он, решив что лучше ничего не сообщать товарищам, а то чего доброго, еще подымут на смех.
   Да и кому вздумается нападать на трех вооруженных мужчин. Фронт отсюда давно ушел, кроме сопливых мальчишек, да осатаневших женщин, кто еще может шастать ночью? Он посмотрел на Конона, все ближе мостившегося к женщине, профессора, что - то увлеченно объясняющего им, и его напарника, все так же равнодушно наблюдающего за ними.
   В свете костра, человеку с обезображенным лицом, были хорошо видны все. конечно, он узнал Владимира.
   - Пришли, значить, - проговорил он с ухмылкой, - вспомнил Лаврентий, или Сам напомнил. А и то, сколько ему годков, здоровье видать пошаливает. Налетели, ждали вас тут. Еще постояв несколько минут, он неслышно растворился в ночном мраке.
  
   А наутро, с рассветом начались поиски.
  
   Владимир почти бессознательно шел тем самым путем, и самое интересное, все в его памяти вставало так, словно это было вчера. Обвалившиеся окопы, исковерканная солдатская амуниция, брошенная за ненадобностью, вызывало тоску. Людская душа сторонилась этих вещей, было понятно, что за этими пробитыми касками, патронными сумками, стоит человеческая смерть.
   Владимир вел за собой профессора и его товарища. Конон остался дома, привести двор в порядок, помочь хозяйке по домашнему хозяйству. Он был очень рад этому обстоятельству, все - таки это был кусочек забытой мирной жизни. а им пришлось идти в этот лес, еще полный примет войны.
   И все - таки они заблудились, хотя профессор все время доставал карту. Как это получилось, никто и не заметил. Кругом лес, совсем нетронутый войной, хотя Путин мог поклясться, то именно здесь он выходил из окружения. В часе ходьбы они наткнулись на разрушенный окоп, в который он скатился, спасаясь от шквальной стрельбы. А тут, все чистенько, все сохранилось так, словно и войны - то никакой не было и нет. Чистенькие полянки между аккуратными березками, красные зреющие ягоды, пение птиц.
  -- Не нравится мне это, - сказал вдруг профессор.
   Он остановился и сбросил рюкзак на землю.
  -- Шабаш, давайте отдохнем.
   И сел на землю....
   - Смотри, лепота, какая! - вырвалось у него у него, - благодать божья!
  
   Почти на том же месте, 2004 г.
  
   Джип Алексея вырвался на шоссе, ведущее к Москве, и, лавируя огромной лакированной тушей среди потока автомашин, двинулся в направлении столицы. За рулем сидел Владимир, он давно свыкся с ролью водителя и охранника. Он вписался в эту работу, принимая ее со всеми положительными и отрицательными сторонами. Об опасности он не думал, точнее не хотел думать. Всему свое время, как говорил его родственник, дед Степан:
  -- Когда будут бить, тогда и будем плакать, чего раньше времени сопли разводить!
   Он многому научился у Алексея, и тех, кто его окружал. Мало что осталось от того провинциального парня, который, хоть и хлебнул лиха, но не превратился в вечного страдальца, замкнутого в себе. Жизнь продолжалась, была Наташа, были друзья, и все требовали отдачи и внимания, а значит, нужно было все время соответствовать их ожиданиям.
  -- Знаешь, - сказала ему как - то Наташа, - кажется, я поняла, зачем мы родились на этот свет.
   Они лежали на постели в его комнате, на даче Алексея. Они предпочитали встречаться здесь, так было честнее, не вносило двусмысленности в их отношения. Комната была небольшой, обставленная очень просто, ничего лишнего. Владимир приподнялся, опершись на руки, пытаясь разглядеть в полутьме лицо женщины.
  -- Ты не удивляйся, это не маразм, и ни женский бзик.
   Ее лицо утопало в белой наволочке, и лунный свет, пробившийся сквозь оконное стекло, делал ее загадочной, неповторимо прелестной. Володя молчал.
  -- Так вот, слушай, - продолжила она, - это все дано нам во временное пользование, мы должны прожить, получить удовольствие, а потом передать ее другому.
   Володя молчал, раздумывая над ее словами.
  -- Ты согласен? - спросила она.
   Он пожал плечами.
  -- Знать бы только, кому передаешь, было бы интересно! - загадочно протянула она.
  -- А может быть и хорошо, что не знаешь, кому достанется твоя жизнь? - подумал тогда он.
   За рулем машины он предпочитал не размышлять, все же события последних дней заставляли быть очень внимательным и собранным. Тем более, обостренное чувство опасности, которое обозначилось в его характере, он ощущал приближение злой силы. Накануне он видел во сне Машу, она вдруг появилась перед ним совсем обнаженная, что - то хотела сказать, а потом вдруг всплеснула руками, и исчезла. Тогда он проснулся, решив, что она напоминает ему о том, что где - то в этом мире живет ее ребенок. И его нужно отыскать, ведь он, пожалуй, единственный, кто наследник их душ в этом мире. С того ночного часа у него стало томить сердце.
   Они уже почти въехали в город, когда впереди замаячила фигура автоинспектора, ничего удивительного в том не было, место бойкое, потому часто на этом месте стояли стражи правил движения. И Володя ни очень удивился, когда автоинспектор махнул полосатым жезлом, хотя отметил, что уж очень у него напряженное лицо. Он остановил машину, и чуть припустив, стекло стал ждать инспектора.
  -- Что там? - спросил Алексей, сидевший на заднем сиденье.
  -- Не знаю, - ответил Володя, и вдруг неожиданно для него, в мозгу засверлила мысль: " никогда раньше его джип не тормозили, просто не хотели связываться, а тут на тебе!".
   А к машине уже подходили двое, второй гашник был вооружен автоматом. Шли они неторопливо, вразвалку, и это подействовало на Владимира успокаивающе: " Белый день, считай Москва в двух шагах...".
  -- Капитан Валов, - представился подошедший офицер.
   Высокий, плотного телосложения, он был, что называется, кровь с молоком.
  -- Ваши документы, будьте добры, - он протянул руку.
  -- А что такое, командир? - полюбопытствовал Владимир, и подал сквозь щель в окне права и техпаспорт.
  -- Да, не нужно беспокоиться, простая формальность, угнали такую же, сегодня ночью, - капитан не торопясь, начал листать документы.
  -- Ну, хорошо, - произнес он чуть погодя, - езжайте!
   Однако задержал документы:
  -- Что там? - спросил он напарника.
  -- Ну, вот, колесо пробито, что - ли?
   И вот тут Володя сплоховал, сработал инстинкт хорошего шофера. Он чертыхнулся про себя, и открыв дверцу вышел из машины. Все остальное произошло мгновенно, видимо все у противника было отрепетировано по секундам. Едва он покинул место водителя, капитан рванулся в салон, а тот, кто стоял позади машины с автоматом упер ствол в живот Владимира.
  -- Стоять! - услышал Володя его негромкий голос, - жить хочешь, молчи!
   Володя замер. Краем глаза он увидел, как некто, взявшийся невесть откуда, захлопнул дверцу, и машина рванула с места, увозя Алексея.
   Он стоял, беспомощно наблюдая, как джип, втиснувшись, в общий поток, постепенно терялся среди бесконечной разномастной вереницы.
  -- Вот и все, - мелькнула у него мысль, - надо же так проколоться!
  -- Пошел, - услышал он команду, - пошел в машину.
   И он пошел по направлению к стоящим " Жигулям", переступая ватными ногами. Из машины вышел второй милиционер, распахнул дверцу, и Владимиру ничего другого не оставалось, как сесть на заднее сиденье. Рядом с ним сел тот самый, у которого был в руках автомат, дверца захлопнулась, и машина, сделав разворот, нырнула ближайший переулок, и запетляла среди старых, одноэтажных домов придорожного поселка.
  -- Плохо дело, - оценил обстановку Володя.
   Видимо, перед ним были не простые бандиты, а из профессионалов. Было непонятно, чего они хотят, да и попробуй, разберись, кто перед ним?
  -- А куда мы едем? - спросил Володя.
   К нему вернулась способность мыслить и говорить, нужно было хотя бы понять, что происходит? Ответом на его вопрос было молчание. Ну, что же, это тоже не плохо, в его положении. Хотят видеть его живым, а это означает, что не все потеряно для него. А для Алексея?
  
   Москва, центр.
  
   Алексей даже не пытался сопротивляться, было понятно, что сработали профи, а у них все предусмотрено, и проколов не будет. Привезут на место, все объяснят, впрочем, и так можно догадаться, по какому поводу будет разговор. А что он может сказать? У него действительно, нет ничего, что можно обсуждать. Видимо, отец сумел все спрятать так надежно, что сразу не найти. Потому, он сидел, и просто наблюдал за потоком машин, справа и слева обтекающий его джип. Приглядевшись, он понял, что машину сопровождает милицейская машина, или очень похожая на милицейскую. Это его несколько успокоило. Люди серьезные, эти простой заказухой мараться не будут, можно поторговаться.
   Машина вырвалась на Кутузовский проспект, потом закрутилась среди домов, совсем незнакомого района, судя по всему, недавно построенному. Машин становилось все меньше, и он не заметил, как многоэтажки сменились особняками внушительного покроя. В ворота одного из таких особняков, машина нырнула, и остановилась, подкатив к самому подъезду.
   Кто - то, стоящий снаружи, открыл дверцу автомобиля, и Алексей услышал знакомый голос:
  -- Прошу Вас, выходите, только, пожалуйста, без глупостей!
  -- Теперь все ясно, как обещали, так и вышло, - подумал Алексей, - никуда от них не денешься.
   И медленно начал вылезать из салона. Недолго задержался у входа в большой дом, но охранник недвусмысленно показал рукой:
  -- Входите!
  
   Недалеко от Москвы, 1944г.
  
  
   Отдыхали совсем недолго. Лежать на траве было приятно, хотелось бесконечно вдыхать этот чистый воздух, слушать пение птиц, невидимых среди листвы.
  -- Есть, - сказал вдруг молчавший до сих пор спутник.
   До этого он, казалось, безучастно лежал на траве с закрытыми глазами, и так же, как и другие внимал лесному покою.
  -- Где - то близко.
   Он встал, и Путин поразился тому, как изменилось его лицо. Черты лица стали резкими, глаза, закрыты, словно от яркого света, делали его похожим на маску. Он начал медленно двигаться. Профессор встал и начал передвигаться также медленно за своим спутником. Владимир, ничего не понимая в происходящем, растерянно пошел следом за ними.
  -- Чертовщина, да и только, - подумалось ему, - попал же я!
   И вдруг он почувствовал, как боль огненным обручем обхватила голову. Он едва не потерял сознание, и с трудом передвигая ноги, шел за профессором. Он потерял счет времени движению, и почувствовал облегчение, когда увидел, что шедший впереди странный человек остановился. Только боль усилилась еще сильнее, он почти упал на землю, не в силах терпеть эту боль.
  -- Здесь, вот здесь, - говорил их спутник, указывая себе под ноги.
   Он так и стоял с закрытыми глазами, по лицу текли струйки пота. Профессор, не раздумывая, опустился на колени, и стал разглядывать землю, поросшую травой. Он достал штык, и воткнул его в землю. Через несколько минут он поднялся, и торжественно произнес:
  -- Ну, слава Богу, нашли, - и стал отстегивать саперную лопатку.
   Затем повернулся к лежащему на земле Путину и произнес спокойно:
  -- Ну, Алексей , давай работать!
   И снова опустился на колени.
   Путин встал, и непонимающе посмотрел на профессора, который энергично копал лопаткой почти под ногами стоявшего спутника.
  -- Не стой, помогай, хоть и царь, а работать нужно, - произнес профессор, - время не ждет.
   Владимир медленно опустился и начал копать твердый, с трудом поддающийся, травянистый дерн.
  
   Где - то на юге России.
  
   День, ночь, день, ночь .... Так и тянется время, медленно, медленно. Утром встает солнце, как всегда, да только нет тепла от этого солнца, кажется, что лучи не касаются ни твоего лица, ни твоего сердца. И только в голове одна мысль, огнем жжет мозг: " Ты теперь одна, Зарема, совсем одна. На всю жизнь одна. И ничего поделать ты не можешь".
   Вчера вечером к ней в комнату пришел молодой красивый парень, друг Руслана. Он постучал в дверь, она открыла, замирая от счастья, ожидая увидеть своего возлюбленного. Но вместо Руслана она увидела его друга. Он просто стоял перед входной дверью, и смотрел на нее спокойным взглядом гонца, принесшего дурную весть. Сердце у Заремы сжалось в маленький комочек, она остолбенела, не понимая еще, что жизнь переломилась с этой минуты надвое. Все лучшее осталось там, в прошлом, а впереди уже ничего нет, совсем никакой надежды.
   Утром, когда она осталась одна, Зарема, подошла к столу, на котором стояла немытая посуда после трапезы, достала тетрадь, раскрыла ее, взяла ручку.
   ...как же так, почему одним все, и счастье и богатство, и мужчины и дети, они пьют чашу жизни полными глотками, а мне только один глоток? Неужели это и есть то, что мне осталось в этой жизни? Только воспоминания, только сны, в которых я буду счастлива? Ну, зачем эта война забрала моего Руслана, забрала мое будущее, моих детей, мою жизнь, оставив ее совсем одной в этом мире?
  
   Москва, центр.
  
   Удивительно, но Алексей уже более часа находился в комнате, вполне прилично обставленной совсем один, о нем словно забыли. Он сидел в комнате, в кожаном кресле. На полу был расстелен мягкий ковер, зеленого цвета, окна забраны тяжелыми шторами. Напротив, еще одно кресло, дожидающееся своего хозяина. Видимо, эта комната и служила для разного рода бесед, потому и все было обставлено таким образом. И что же от него хотят таинственные похитители?
  -- Что же, торопиться не будем, время работает на меня, - решил Алексей, удобнее устраиваясь в кресле, - люди, видимо, интеллигентные, потому сразу не убьют.
   И потому попытался отвлечься, раздумывая над судьбой Володи.
  -- Ему хуже, ведь им - то он совсем не нужен. А чем он может ему помочь?
   А с Володей не церемонились. Вытолкали из машины в лесу, старший достал бутылку водки, и открутив пробку, сказал:
  -- Сам бы пил, да другим нужно.
   И добавил:
  -- Пей сполна, и ложись бай - бай! Оно и лучше будет, проспишься, зато человеком останешься.
   Володя посмотрел на него, и понял, что это вариант не самый худший, взял бутылку.
  -- До дна и, не отрываясь, - приказал старший.
   Володя приложился к бутылке. Водка была противной, видимо, сэкономили, что их забота брала о его здоровье? Расчет был правильный, какое доверие и возможности у пьяного человека? Да кто тебе поверит? А им видимо, много времени и не надо, они свое дело сделают...
  
   Москва, Одинцово.
  
   Наташа толком не могла объяснить, как это могло произойти, но ее знакомство с Николаем случилось совершенно естественно. Настолько естественно, что она и в мыслях не могла допустить, как Николай Арсеньевич искал знакомства с ней. Случилось это в то время, когда она немного отошла от той боли, которая охватила ее после похищения сына.
   Иногда она садилась к столу, из добротного полированного дерева, стол этот был ей родным. Он видел многое, от оргазма, когда мужчины овладевали ею на его лакированной крышке, и Наташа извивалась в конвульсиях оргазма, до мук ее творчества, первых стихов, которыми она спасала свою неумелую любовь. Он был ей настоящим другом, ее молчаливый стол.
   Чтобы сидеть к тебе прижавшись,
   И слышать в небе первый гром.
   Чтоб блеск очей его прекрасных,
   Теплее сделал милый дом.
   Кому она посвятила эти стихи? Тогда ей было так мало, почти девочка. Она пораженная первыми ощущениями любви, написала эти строки, глупые и наивные, и все же без них жизнь будет пустой, и горькой.
   Все - таки ей пришлось самой вести хозяйство, почему - то ей не хотелось довериться в этом деле домработнице. С некоторых пор она больше стала присматриваться к окружающим ее людям, природе, всему, на чем она раньше не задерживала свой взгляд. В тайнике ее сознания все время зрела мысль о том, какой место отведено именно ей в этом калейдоскопе жизни, на что она может претендовать, и как это все вписывается в ее жизнь. Она стала все чаще замыкаться в себе, стараясь бывать одной, иногда бросала машину где - ни будь возле понравившегося местечка с остатками природы, которых в Москве оказалось достаточно много, и долгое время рассматривала деревья, кусты, людей, спешащих по своим делам. Люди были совершенно равнодушны к ней, ее горю, неустроенности, и она стала вдруг получать некоторое удовольствие от этого, наслаждалась своим горем. И это горе делало ее чуждой этой людской жизни.
  -- Здравствуй, - в тот серенький день, который случается часто в московской жизни, Наташа гуляла у Патриарших, и это обращение мужчины, вывело ее из задумчивости.
  -- Я приношу глубокие извинения, но вы так прекрасно смотритесь, что я просто вынужден выказать свое восхищение! - продолжил он, приближаясь к ней.
   Он был тверд и уверен, в том возрасте, когда слово отказа уже не обижает потому, что просто невозможно. Мужчина этого возраста подобен вину длительной выдержки, его пить надо маленькими глотками, и чувствовать аромат лет. А это искусство доступно не всем, иные предпочитают молодое дешевое вино, пей, сколько хочешь!
  -- Николай, - представился мужчина.
  -- Наташа, - ответила она, поддавшись его обаянию. Ей нравилось его подтянутая фигура, одежда, выдававшая в нем обеспеченного человека.
   Вот так они и познакомились, и расставшись, договорились встретиться вечером в ресторанчике, одно название которого делало ее новому знакомому честь: он знал и цену и вкус. Так все и закрутилось, и было во всем этом залихватское русское ощущение счастья и горечи вечного привкуса беды. Николай Арсеньевич казалось, мог быть всем доволен, да только радости все это приносило мало. Хотя и печалиться особо было не о чем. Жизнь шла своим чередом, всех расставляя по своим местам. Жизнь перевалила за вторую половину, и только теперь начал понимать, как скоротечна жизнь. Казалось, он достиг всего, о чем можно мечтать, да только потерял самое главное, ту свободу, о которой грезят все, да только не могут точно сказать, что это такое. Иногда, проезжая по улицам Москвы, он остро завидовал тем, кто мог себе позволить просто жить. Любить, ругать детей за беспутство, пить холодную водку, закусывать огурчиком из банки, да и вообще, вести себя так, как он уже и забыл. Он же должен был ежедневно и ежечасно вести изнуряющую борьбу за призрачную власть, богатство, доказывать свое право владеть всем этим, которое, в сущности, ему и не нужно. Странно, но он потерял вкус к вину, вкус к женщинам, и все более опускался, позволяя себе не бриться по утрам, одевался не раздумывая. Питался, не ощущая вкуса.
   Операция по освобождению внука Саввы прошла тихо и незаметно. А что касается самого Андрея, так оно лучше. Незачем и шум поднимать.
   Но сообщать обо всем Николай Арсеньевич не спешил. Мальчик был спрятан надежно, теперь это капитал, и такой капитал, что дух захватывает. И никакого риска.
   Он плавал в бассейне, приводя свое тело в порядок, все же годы давали о себе знать. Только вода ему не нравилась, мертвая вода, хоть и кристально чистая. он вылез из воды, и расположился на шезлонге, завернувшись в простыню. Тело стало легко и свободно, раньше хотелось женской ласки, а теперь ленивая мысль даже не зацепилось за желание. И ему действительно стало страшно. Неужто, старость, неужто закончилось мужское существование? Нужно найти молодую женщину, родить ребенка. Теперь он понимал, что молодое тело дает ту энергию, которая спасает стареющую плоть. Вот тут и нужно подумать о дочке Саввы, да и многом другом. Оно всегда полезно, поразмышлять. Конечно, это хорошо, иметь молодую жену, да вот вопрос, а будет ли женой? Он вспомнил, как выглядят те его знакомые, кто имел несчастье жениться на девчонках. Что ни говори, одно дело переспать с девицей. Другое дело понимать, что ты уже не тот, что был бы ты нищим, так прошла бы мимо, и не оглянулась. А согласиться на простую сделку он не мог, душа не принимала. Потому и был отличный вариант привязать к себе женщину, молодую, красивую, с положением. А это уже многое давало ему в этой жизни. Из выскочки и босяка с большой дороги, из грязи, он становился князем. Неплохо, совсем неплохо!
   А вот сыграть нужно так, чтобы комар носа не подточил, у них женщин на это нюх, сердцем чувствуют. Поэтому не будем торопиться, да и к будущему тестю неплохо присмотреться, оценить его возможности.
   Он снял с себя простыню, посмотрел в зеркало. Конечно, совсем не то, возраст, ах этот возраст. Почему тело совершает такое предательство? Почему оно живет отдельно от его желаний? Зазвонил телефон, не раздумывая, Николай Арсеньевич взял трубку.
  -- Да, я слушаю, - сказал он.
   Неслышно открылась дверь, и в зал вошел охранник, и соблюдая приличие, остановился, опустив взгляд. Все - таки непривычно видеть своего шефа совсем голым. Николай Арсеньевич накинул простыню, все - таки никто не обязан видеть его в таком виде.
   Собеседник на том конце провода просил его о встрече, и он раздумывал, нужна ли она ему.
  -- Ильич, - пошутил он, наконец, ты всегда наш рулевой, ты всегда гость дорогой, мой дом, твой дом. В любой время дня и ночи жду.
  -- Ты псам своим скажи, чтобы сидели и нос не выказывали.
  -- Обижаешь, Вань, не впервой.
  -- Хорошо, жди вечером.
   Николай Арсеньевич положил трубку, и вопросительно посмотрел на охранника.
  -- Машина готова, - доложил он, - все в порядке.
  -- Я буду готов через пятнадцать минут, - сказал он, - сбросил простыню и прыгнул в бассейн.
   Брызги с шумом разнеслись по залу, оставляя следы на блестящем кафеле.
   ...мало ли о чем могут разговаривать двое мужчин среднего возраста, одетых в дорогие костюмы, аккуратно причесанные, с манерами отставных военных. О своем бизнесе, о деньгах, о женщинах, о семье. Люди ведь только и занимаются, что разговаривают, правда, каждый в меру своего таланта и того возраста, который ему удается достичь.
  -- Иван, я понимаю, что вы там у себя высоко сидите и далеко глядите, но ведь вы прекрасно понимаете, что ситуация может разрешиться не самым лучшим способом.
  -- А причем здесь ситуация, - Иван Ильич отодвинул бокал с вином.
   В последнее время он стал замечать, что потерял вкус вина, хотя раньше умел ценить аромат напитка.
  -- Ни тебе объяснять, что ситуация всегда и везде одинаковая: " Власть не может, а народ не хочет". И эту загогулину нужно решать каждый день и каждый час.
  -- И как , удается?
  -- Ну, более или менее. Только я не об этом, я о другом. Мне нужен твой товар.
  -- Это, в каком смысле? - Николай Арсеньевич не донес вилку до рта.
  -- Не волнуйся, все останется по-прежнему, знать об этом будем только ты да я, да мы с - тобой.
   Николай Арсеньевич задумался. Отрицать, что внук Саввы находится у него было бессмысленно.
  -- Никуда от них не скроешься, - зло подумал он, - везде успевают.
  -- А полюбопытствовать можно, зачем?
  -- Да не волнуйся, все останется как есть, только без нашего ведома, ничего не предпринимай, будь любезен.
  -- Но у меня были и свои расчеты, - начал, было, Николай Арсеньевич, но договорить не успел.
  -- Иначе загремишь, куда следует, - оборвал его собеседник, - ты знаешь, за похищение, удержание намотают по полной. Не говоря уж об остальных мелочах. А что касается твоих амуров, так то дело поправимое, баб много, денег у тебя тоже не меряно, что ты прицепился к Саввишне?
  -- Я что, права не имею? - возмутился было Николай Арсеньевич, - с кем хочу.
  -- Ты нет, - спокойно заявил Иван Ильич, - у нас все права имеют только трудящиеся. Кто с кем и когда это их дело, а тут извини дорогой, взялся за гуж, так помни, кто чей муж!
   Николай Арсеньевич понимал, что спорить бесполезно, если все решено, то лучше отдать, иначе все равно возьмут, только и свободу в придачу.
   - Какая сволочь у меня завелась, вот гниды, стучат все. Хотя я сам - то чем лучше? Не служил, так и сдох бы зоне в славном городе Иркутске.
   Он передернул плечами.
  -- Хорошо, и долго ждать?
  -- Нет, не беспокойся. Оглянуться не успеешь, как постучат в окно, - заверил Иван Ильич, - спи спокойно, налоги надеюсь, заплатил?
  
  
   Москва, центр.
  
  -- Скажи, что я могу для тебя сделать? - голос Николая вернул ее к ощущению реальности, - о чем ты печалуешься?
   Именно так говорила ее родная бабушка, когда Наташу в детстве настигали несчастья, и она рыдала в бабушкин передник, пахнущий кухней и молоком. Из памяти выплыла деревенская изба, в которой жила бабушка, никогда не переезжавшая на житье в город. Она так и умерла в окружении кота, небольшой старой буренки, непонятных для Наташи пучков трав, которыми были усыпаны стены ее совсем неказистой хибары.
  -- А ты сможешь помочь? - спросила она, подняв голову от подушки, - это совсем не просто.
  -- Для меня нет ничего невозможного, - сказал он просто, и глаза у него сузились, словно у дикого животного. Она посмотрела на него и согласилась, что, да, для него не может быть никаких препятствий.
  -- Хорошо, я расскажу тебе, постараюсь довериться, только обещай, что ты все сделаешь без крови.
  -- Не знаю, в наше время кровь лишь смазка всех дел. Так что, это мужские дела, ты лучше не вмешивайся.
  -- Так слушай...
  -- Через три дня твой ребенок будет дома, - сказал Николай, когда они прощались на стоянке, - поверь мне, для меня это только вопрос времени.
   Наташа вела автомашину, и настроение у нее было радостное. Она даже не знала, но все же ей нравилась эта уверенность, и то, как это было сказано. Каждый мужчина в ее жизни оставлял память, отметину на ее сердце, но Николай был совсем другим, это было совсем непохожим на ее прежние увлечения.
   Доехав до дома, она так и не заметила следовавшую за ней совсем неприметную машину, за рулем которой сидела молодая, симпатичная девушка, похожая на студентку. Да и чем она могла вызвать интерес? Мало ли молодых, симпатичных девчат ездят по Москве, в поисках того, не знаю чего, что называется коротким словом - удача.
  
  
   Москва, центр.
  
  
   И капитану Белову показалось, что подвернулась удача, да еще какая! Он молча выслушал Регину, и тут же набрал номер старого друга, вечного должника. Еще через несколько минут он знал точно, кто новый приятель Наташи. Сомнений не оставалось, что в дело вступил старый хитрый лис, Николай Арсеньевич. Одно это имя говорило о многом. И если на горизонте замаячила фигура этого человека, жди новостей. Белов начал звонить по телефону Владимиру, но его мобильный молчал, и это насторожило капитана. Такого раньше никогда не случалось, и после нескольких попыток, Белов объявил тревогу. Втроем, он, Ник и Регина, они быстро сели в машину, и помчались по направлению загородного дома Алексея, по тому обычному маршруту, которым они каждый день отправлялись в Москву. Ехали молча. Каждый думал о своем, но общее ощущение было одно: с друзьями случилось нечто необычное. Не те это люди, чтобы по пустякам нарушать правила безопасности, о которых было обговорено заранее. Он надеялся, что, возможно, случилась дорожная неприятность, но надежды его не оправдались. Никто не вспомнил, что утром была какая - ни будь авария, удостоверение Белова тоже мало возымело действия. И только на одном из постов дежурный вспомнил, что утром, да, проходил такой джип. А вот на следующем посту, сколько ни всматривался капитан в видеозапись, так и не смог увидеть знакомую машину.
  -- Ну, что же теперь стало легче, хоть понять можно, где пропали ребята. Дал бы бог, чтобы выжили!
  
  
   Москва, центр.
  
  -- Вы, понимаете, Алексей, что речь идет о большем, что просто о вашей жизни, - собеседник был сух.
   Он говорил спокойно, только взгляд выдавал в нем незаурядного человека, способного казнить и миловать, и считающего это своей профессией.
  -- А что может быть дороже жизни? - удивился Алексей.
  -- Смерть, Алеша, - твердо сказал собеседник, - человек и живет ради своего смертного часа, он к этому всю жизнь и готовится. Так, что цени смерть, возлюби ее, и станешь бессмертным. Согласен?
  -- Мне бессмертие ни к чему, - ответил Алексей, - мне бы хотелось знать, зачем я здесь.
  -- А вы не догадываетесь? Вы же человек умный, а потому и не нуждаетесь в разъяснении. Вас же просили всего лишь вернуть то, что вам в принципе не нужно, да и не принадлежит. Потому, как говорили раньше, соблаговолите, господин хороший!
  -- Вы о чем? - попытался сделать удивленное лицо Алексей.
  -- Да бросьте, ну что вы, в самом деле? - пожал плечами собеседник.
   Лицо его, как любил говорить Еленин (кстати, где он теперь?), поскучнело.
  -- Мы ведь не отморозки, а люди вполне цивилизованные, насколько это возможно, конечно в современных условиях.
   Его вдруг потянуло на философию, он поерзал в кресле, и потянулся за кофе.
  -- Беда с этими интеллигентами, сиди, убеждай, выслушивай всякую хрень, а на поверку, пустые, ничего не значащие слова. И каждый, прежде всего, заботится о своей выгоде, только мужик об этом прямо говорит, то интеллигент обязательно обставит словесной блевотиной.
  -- Так хоть выслушают напоследок, - проговорил Алексей.
  -- Да ладно, не мните о себе столь много, - проговорил собеседник, - нам даже этого не нужно. Хотите знать, как все может произойти?
  -- Хочу, уж будьте любезны, - съязвил Алексей.
  -- Да ничего интересного. Я выйду, зайдут два джентльмена, попросят, закатать рукав, поставят укольчик, легкий такой, только комарик укусит, и через пятнадцать минут вас потянет с кем - ни будь побеседовать, излить душу. Вы нам все выложите, а мы вас в благодарность подключим к специальной системе, которая сотрет из вашей памяти все, понимаете, все! жить будете, пить, есть, даже по девкам ходить, только каково без памяти - то? Считайте, живой труп.
  -- Да, уж перспектива, - протянул Алексей.
   Он посмотрел внимательно на собеседника, и по лицу его понял, точно, этот сделает все, как обещал, не дрогнувшей рукой.
  -- Только вот закавыка, - сказал он грустно, - как вспомнить то, чего не знаешь?
  -- Вот мы и проверим, согласитесь, очень гуманным способом. Ведь нам это зачем все нужно? Это ведь инструмент гуманной политики, и ничего более. Ваш отец просто не так себя повел, потому все и случилось. Люди старой формации, они ведь не понимают, что есть технологические инструменты политической жизни. Им подавай все: тюрьмы, заговоры, любовь к Родине, службу Отечеству. Для них это жизнь. А сейчас политика переходит в разряд гуманной технологии.
  -- Ну, ничем помочь не могу, к сожалению, не знаю, - Алексей отхлебнул кофе.
  -- Искренне жаль, - сказал собеседник, - я думал, что вы человек разумный, и я вас убедил.
   Он поставил чашку, и начал подниматься с кресла, в коридоре раздавался стук шагов.
  
  -- Задача одна - искать, - Белов говорил коротко, словно командир перед боем, постукивая пальцами по столику, на котором стояли чашки с остывшим кофе.
  -- Мы не можем их потерять, хотя времени у нас в обрез. Денег не жалеть, главное в нашем поиске - это сумма. Идеями тут не пахнет, отсюда и нужно исходить, что все можно перекупить! Я понимаю так, что те, кто их повязал, хотят всего, кроме денег. Знать бы, чего они хотят?
  -- Ну, что же, - произнес Ник, - в жизни только раз бывает восемнадцать лет.
   Белов понимал, что найти Алексея необходимо, как можно быстрее, промедление подобно смерти. Хуже того, это не просто смерть, это потеря памяти, а, следовательно, никто и никогда не будет доискиваться до истины. Да и как ты до нее докопаешься, если нет никаких данных, все стерто. Идеальное преступление, которое не оставляет никаких следов. И все же он надеялся на лучший исход, пока что - то нужно от человека, ему будут сохранять жизнь. Была еще одна зацепка, мобильный телефон Володи. По его сигналу можно было бы найти и самого хозяина. Для этого нужно подъехать хотя бы на расстояние в тысячу метров. Другого сканера Белову найти не удалось. Вот он и кружил на машине, наматывая круги, вблизи места, где пропал Володя. Сканер был безмолвен, и это тревожило. Однако ничего другого придумать было нельзя. Ник с Региной сидели на заднем сиденье и молчали, что они могли предпринять? Через два часа непрерывной езды по городу они забрались совсем в непонятный район, почти окраину, и тут на сканере появился сигнал. Мобильный телефон Володи был где - то совсем рядом. Еще через пятнадцать минут сканер точно указал: " Здесь!".
   Здесь был небольшой двухэтажный дом за деревянным забором, а возле дома милицейские " Жигули". Сканер показывал, что сигнал идет из машины, телефон лежит там, в салоне.
  -- Что ж, ребятки, что - то мы нашли, - проговорил он в раздумье. Вопрос непраздный, что?
  -- Лишь бы живой был! - сказала Регина, - только бы живой.
  -- Не сомневаюсь, но нам сейчас важнее знать, где Алексей. Володя здесь жертва вечерняя.
  -- Тогда действуем! - заявил Ник, - плевать, что милиция!
  -- Ты знаешь главную заповедь живого милиционера? - обратился капитан к нему. Так вот слушай, мне это мой самый первый наставник говорил, я ее наизусть выучил: " всех убили, никого не поймали, сами живы, и слава милицейскому начальству и Богу!". Потому не очень спеши, там за забором, тоже не дураки. Ты всегда считай их умнее себя!
  -- Да, ладно, что делать - то будем.
  -- А ничего, осмотреться нужно.
   Он поставил машину несколько в стороне, так чтобы не попасть на камеру наблюдения, которая, это было заметно, установлена на входных воротах. Минуту подумав, он сказал, обращаясь к Регине:
  -- Сейчас выйдешь из машины, пройдешь мимо " Жигуленка", сделай вид, что уронила сумку, и попробуй проткнуть колесо. Только все сделай быстро!
   Регина кивнула, взяла нож, спрятала его в рукав, и медленным шагом пошла вдоль улицы. Вернулась она минут через пятнадцать, обойдя дом по близлежащим улицам.
  -- Ну, теперь ждем, - произнес Белов.
   Ждать пришлось, как оказалось совсем недолго. Открылась калитка, и из дома вышли двое мужчин среднего возраста, в кожаных куртках, и двинулись к машине. Еще через минуту, они встали рядом, и стали что - то обсуждать, оглядываясь по сторонам. Потом подняли капот, и один приступил к любимому для водителя занятию, смене колеса, а второй зачем - то ушел в дом.
  -- Я не знаю, приятней работы, на морозе колеса менять, - пропел гнусным голосом Белов шоферскую байку, и тут же приказал:
  -- Садись за руль, Регина, и медленно подъезжай.
   Еще через минуту машина двинулась с места.
  -- Здорово, хлопец, - капитан весело хлопнул по плечу сидевшего на корточках мужчину.
   Тот поднял голову, и задохнулся от ужаса. Прямо в лицо ему смотрел ствол пистолета.
  -- Ты, встаешь, и медленно идешь в машину, и садишься на заднее сиденье, понял, и без фокусов.
   Мужчина икнул в знак согласия, и на корточках, на большее, не хватило сил, спиной, пополз в машину.
   Ник в это время обшаривал машину, и сразу наткнулся на брошенный, на переднем сиденье мобильный телефон Володи.
  -- Ну, гады, убью, - решил он.
  -- Езжайте, чуть вперед, - тихо распорядился Белов, - и ждите меня.
   Конечно, он рисковал, но ему нужны были оба, иначе вся операция просто не имела смысла.
   Ворота открылись, и мужчина совершенно спокойно подошел к машине, открыл дверцу. Дальше все шло, как в замедленной съемке.
  -- Выходи, - спокойным голосом сказал капитан, - и не дергайся.
   Тот сразу сник, и, поняв, что лучше всего выполнять приказ, вышел.
  -- В доме кто есть? - спросил капитан.
   Тот только мотнул головой. Он стоял, опустив руки, и смотря куда - то поверх головы с выражением полной обреченности, даже равнодушием.
  -- Тогда пошли, - приказал Белов, и махнул рукой.
   Машина, в которой сидели Ник, Регина, и плененный ими мужчина. Спустя некоторое время, все гуськом прошли за ворота. Со стороны посмотреть, ни дать, ни взять, приехали друзья провести время. Только почему - то мужчины шли так близко друг к другу, словно слиплись телами. Что же бывает в наше время и не такое.
   Дом действительно был пуст. Обставлен был довольно скромно, и видимо был предназначен большей частью для всякого рода встреч и мероприятий определенного круга, своего рода гостевой домик. Здесь было все для проживания и проведения досуга, и веяло от всего этого гостиницей средней руки. Но Белову было не до умозаключений. Он быстро обыскал мужчин, но ничего не нашел. Что же умные люди, ничего не скажешь!
  -- Значит мужики, времени у меня в обрез, потому давайте договоримся, я вам вопрос, вы мне - ответ. И разбегаемся по домам. Идет?
   Мужчины молчали. Приглядевшись, капитан понял, что их связывают больше, чем деловые отношения. В чертах лица, в поведении мужчин ощущалось неуловимое обожание.
  -- Это плохо, такие самые твердые, - подумал с досадой капитан.
  -- Ну так что же? - обратился он к молодому, - разговаривать будем?
   Молодой отвернулся, весь вид его говорил, что капитан зря теряет время.
  -- Жаль, - произнес Белов.
   Он стоял напротив мужчин, держа в руке пистолет стволом вниз. И секунду подумав, неожиданно нажал на курок. Грохнул выстрел и мужчина, упал на пол, с простреленной ногой. Однако он не произнес ни слова, только скрипел зубами.
  -- Вот видишь, как бывает, - задумчиво произнес капитан, - случай такой нехороший, с кем не бывает. Даже не знаю, как вышло.
  -- Я скажу, - сказал молодой, - не надо больше стрелять.
  -- Не буду, - пообещал Белов, - слово даю. Только не ври.
  -- Можете проверить, позвонить.
   И он назвал адрес.
  -- А что так, не спросил даже о ком?
  -- А вы там сами разберетесь, что и как. Нам все равно.
   Он наклонился над раненым, и казалось, забыл обо всем происходящем.
  -- Придется связать, - произнес Белов, - ничего не поделаешь, сами понимаете, рисковать мне ни к чему.
  
   Где - то в России, 1944г.
  
   Цвет и кожа чемоданов нисколько не пострадали от долгого пребывания в земле, однако им пришлось приложить немало усилий, прежде чем удалось освободить от плена земли. Работали вдвоем, третий все еще лежал на земле, и казалось, совершенно не интересовался раскопками.
   Наконец, чемоданы были вытащены, и профессор попытался их открыть, но замки не поддавались. Видимо Федор, замкнув чемоданы, ключи унес с собой. профессор чертыхнулся, посмотрел по сторонам, затем не раздумывая достал огромный армейский нож, и через минуту крышки обоих чемоданов открылись.
  
   Он быстро отбросил крышку первого чемодана, и к удивлению Владимира, ничего из того, что он ожидал в нем увидеть, там не оказалось. В чреве чемоданов оказалось множество бумажных папок, книг, и всего прочего, что никак не тянуло на большую ценность. Мало ли бумажного добра сгинуло в огне войны. Однако профессор не заметил его разочарованного взгляда. Он с остервенением рылся в кипах бумаг, которые рассыпались вокруг чемоданов, и некоторое время спустя, он победно закричал:
  -- Ура, нашел, нашел! Смотри, - ткнул он папку под нос, лежащему на траве напарнику, и равнодушно наблюдавшему за действиями профессора.
  -- Наконец - то мы сможем работать дальше!
   Он прижал к груди папку, и бросился кружить в восторженном танце.
  -- Рано радуешься, милейший, - презрительно бросил лежавший на земле мужчина, - ты что думаешь, тебя это спасет?
  -- Еще как спасет, теперь я царь и бог, и никто мне не сможет помешать!
   Он тотчас опустился на землю и начал открывать папку.
  -- Подожди, может быть не надо, ты ведь не хуже меня понимаешь, чем это грозит. И в первую очередь тебе?
  -- Истина дороже, - парировал профессор, - а мы служим истине.
  -- Что это с ним? - спросил молчавший до сих пор Владимир.
   Он ничего не понял в том, что происходило у него на глазах. Стоило так рисковать из - за этих бумаг, тащить их за линию фронта.
  -- Да нет, он нормальный, - ответил лежавший мужчина, - в некотором смысле. Видишь ли, некоторые считают, что управлять человеком можно, так же как и машиной. Вот он на этом и свихнулся. Страшные люди. Мы для них - всего лишь мелкие кролики. Они и управлять нами решили, как кроликами. Пей, ешь, размножайся, если позволят, и будь добр, во время на смерть. Тихо и безболезненно.
  -- Вы дорогой, его не слушайте. Сей товарищ плод старой интеллигенции, они в этой жизни ничего не понимают. Для них всякие фигли - мигли важнее, чем здоровая, управляемая, полноценная жизнь без всяких войн и болезней. Они на завидовать будут, да только поздно. У нас ни революций, ни казней, ни войн, ничего этого не будет. Все до предела рационально.
  -- Ну, это ты наобещал Хозяину, он тебе и поверил. Вы, тут с Рерихом бессмертие все ищите, да только другим от этого?
  -- Надоели вы мне, - сказал профессор, - пора с вами расчет произвести. Да и нужны вы мне, прямо скажу, как зайцу столбик. Я в руках держу то, что обеспечит счастье миллионов и бессмертие избранным. А вы жалкий человечек, вот и умирайте, в мучениях и боли.
   Профессор встал, и подошел к лежащему. На лице его было написано некоторое сожаление, словно жаль ему было смотреть на неподвижного мужчину.
  -- У меня в руках, - сказал он, - великий текст, - текст, который поможет нам стать бессмертными, а ты со своим нытьем, только мешаешь. Потому, тебе, голубчик, придется умереть.
   Путин вздрогнул, с вершины дерева взлетела птица, и полетела вглубь леса, ей хотелось подальше от этих непонятных людей, от пугающих криков, ей хотелось тишины и покоя.
   Профессора невидимая сила словно переломила надвое. Он начал опускаться на подогнутые колени, и вскоре упал лицом вперед, прямо перед телом своего спутника. Тот даже не пошевелился. Так и продолжал лежать, глядя открытыми глазами в ясное небо.
  
   Пос. Кратово, Подмосковье.
  
   Пришла беда, отворяй ворота! Такова народная мудрость, и с ней не поспоришь. Где - то на небесах за нас все решают, а мы только исполняем волю, нам только кажется, что мы можем нечто. Белов уже достаточно пожил на свете, мало чему удивлялся, но к такому привыкнуть было нельзя. Стрельба, бандиты, погони, господи, ну что за жизнь? Или это, действительно, жизнь, такая, какой она была задумана в божьем замысле?
   Они едва оторвались от погони, сумели вырваться на шоссе, и те не решились устроить догонялки на правительственной трассе. Это было чревато. Но тут выяснилось, что Алексей ранен, и потерял сознание. Капитан круто развернул машину, и, стараясь не привлекать внимания, погнал ее на дачу в Кратово. На этом настоял Ник. Регина, не обращая ни кого внимания, вся испачканная кровью, рвала с себя белье, пытаясь остановить кровь. Ранение было в плечо, и потому надежда довести Алексея до дачи, была.
  -- Только бы не остановили, только бы не остановили! - как заклинание шептал про себя капитан, выделывая крутые виражи на Рязанском шоссе. Еще полчаса заклинаний, и машина влетела во двор дачи. Ник быстро захлопнул ворота, и они втроем занесли раненого в дом. Знаменитый семейный диван, вздохнув пружинами, принял еще одно тело в свои объятья. Любовь, смерть, - он принимал всех, он был мудр, старый диван!
  -- Я постараюсь справиться сама, - отрезала Регина в ответ на немой вопрос капитана.
   Ее растрепанный, полуголый вид не внушал доверия, но в чертах ее лица проступило что - то такое решительное, злое, что у Белова отлегло от сердца, а Ник замер в восхищении: " Молодец, черт возьми!". Вдвоем они начали хлопотать возле стонущего Алексея.
  -- Тащи коньяк! - распорядилась Регина, - сейчас мы его в чувство приведем!
   Стуча зубами, Алексей выпил стакан коньяку. Он все еще находился в шоке, пытаясь совладеть со своими переживаниями.
  -- Плюнь, - распорядилась Регина, тряся у него над лицом голыми грудями. Кофту она использовала для перевязки.
   И, действительно, ее роскошные груди с коричневыми ободками, вдруг успокоили Алексея.
  -- А ведь и, правда, буду жить, еще как.
   Ему вдруг захотелось пальцами дотронуться до этой груди, но он не рассчитал. Легкое шевеление вызвало боль в плече.
  -- Успеешь еще, - догадалась Регина, - еще не вечер, - и начала хлопотать над его раной.
   И тут зазвонил телефон:
  -- Сержант Толоконников, - услышал в трубке голос Белов, - тут с вами переговорить хочут!
  -- Кто опять? - взбеленился капитан, - кто там?
  -- Это я, - услышал он Володин голос.
  -- Ты, как? - сразу утишил голос капитан.
  -- В вытрезвителе я, приедь выкупи, - попросил сиплым голосом Володя.
  -- Жди, еду, - коротко ответил капитан.
  -- Господи, что за день? Один ранен, другой в вытрезвителе, народу перестреляли, не меряно! Одно утешает, хоть сами живы. Все по милицейской заповеди!
  -- Оставайтесь, - распорядился он, - я скоро приеду!
   И пошел к машине.
  -- Слушай, что они все - таки от нас хотели? - спросил Володя у капитана, когда они возвращались обратно, - ведь всяко, не денег?
  -- Нет, конечно, - ответил Белов, сосредоточенно глядя на дорогу.
   Было уже темно, и яркие полосы света вытягивались на асфальте замысловатыми линиями. Он действительно устал за этот сумасшедший день, оставалось, для полного счастья протаранить какую - ни будь навороченную тачку.
  -- Знаешь, - предложил он, - давай перекусим.
  -- Давай, - согласился Володя.
   Состояние его было, что называется, средней тяжести. Он с трудом отходил от пережитого. Старался вспомнить, что же произошло с ним после того, как его заставили выйти из машины, и подали бутылку водки. Однако, ничего вспомнить он не смог.
   В кафе капитан попросил сообразить легкий ужин, и немного подумав, вина для Володи:
  -- Лечись, студент, - пошутил он, - поправляй здоровье, и слушай лекцию.
  
   Где - то в России, 1944г.
  
   ...Когда Путин открыл глаза, то в первую секунду решил, что это какой - то дурной сон: перед ним с автоматом в руке стоял Федор, и пристально смотрел на него.
  -- Вот видишь, встретились, - произнес он спокойно, - старые друзья всегда встречаются.
  -- Да, - только и кивнул Владимир, на большее у него не хватило сил.
   Он уже перестал чему - либо удивляться. Все это было настолько нереально, что ему казалось, все это сон, сейчас он проснется, и все будет хорошо. Землянка, друзья - товарищи, с которыми знаком до первой атаки, жулик - старшина. И командир, Ванька - взводный, сроку жизни которому в наступлении - два дня, если крепко повезет, то - три.
   Федор же улыбнулся, и, повернувшись, подошел к лежащему на земле напарнику профессора.
  -- Что - то ты, совсем плохой, дружище. Для Хозяина бессмертие ищешь, а сам дохлый?
  -- А ты Федор, все такой - же? - он говорил с трудом, подбирая слова, - разумник?
  -- Да уж, какой есть, черного кобеля не отмоешь до бела!
   Федор присел на корточки, положил оружие, и подал руку. Мужчина, лежащий на земле, на земле словно и не заметил этого жеста. Однако Федор и не обиделся.
  -- А ты оказался в общем - то правым, - проговорил он, - не нужно человеку бессмертие, ни к чему оно.
  -- А ты сомневался? - проговорил собеседник.
  -- Сомневался, думал, что для некоторых, тех которые придут нам на замену, это будет правильно.
  -- Вот ты и проговорился, что вся твоя революция, только возможность жить для некоторых, как можно дольше да мозги пудрить другим про счастливую жизнь.
  -- Так ведь надеялись, что все изменится, придет новая порода людей, и все устроится, как нужно.
  -- Не ври, сам себе, не ври. Хотел ты весь мир удивить, вот дескать мы какие, большевики от науки, мы и смерть победили, нам все не почем! Вот и полетел ты с Блюмкиным на Тибет искать бессмертия, Фауст доморощенный. Где, теперь Яшка - то? На том свете угольки собирает? А мумия как лежала, так и лежит, недвижимая. А кто Хозяину обещал?
  -- Ну, что делать, весь этот бред о совершенном человеке, он от самого ветхого завета идет. А Хозяин, и сам не очень к мумии благоволит. Он о себе больше печется.
  -- Да это только мнение у каждого, что без него солнце не встанет, а солнцу плевать на всех нас.
   Было видно, что ему трудно разговаривать, что силы уходят, что - то разъедает его изнутри.
  -- Что же мне теперь с вами делать? - спросил Федор, - ну тому не поможешь, а с остальными?
  -- А ничего, - сказал мужчина, - с собой я сам управлюсь, а того отпусти, это моя последняя к тебе просьба. Он всем нужен будет.
  -- Ты, конечно, ясновидец, но мне то объяснить можешь.
  -- Тайну эту не объяснишь, она не нами придумана, не нам и откроется...
  
   Москва, небольшое кафе.
  
  
   ...- Так вот, все эти исследования, они никогда не прекращались и не прекращаются, - говорил Белов, пришедшему в себя Володе, - на это работают множество людей, во всем мире, и в нашей грешной земле. Там не только порядочные люди, но и проходимцев много. Сейчас идут разработки по проблемам управления людей. Раньше считалось что породу людей можно улучшить, двумя путями. Либо как скот племенной. Либо поставить их в новые социальные условия. А теперь на все плюнули, и взялись за дело всякие технологи. Все ведь просто, лишил человека памяти, и все он твой. Нужно тебе население уменьшить, запустил программу, и готово, без всякой крови. Да мало ли! Любую войну выиграть можно, любую власть установить!
  -- А мы - то тут причем?
  -- А при том, что отец Алексея был в этой корпорации не последним человеком. Не знаю, как вышло, только осталась после его смерти одна проблема, часть программы он успел где - то схоронить, вот ее и ищут. Не верят, что сын не сном ни духом, уж очень привлекательная вещь.
  -- А что она собой представляет? - задумчиво спросил Володя.
   В памяти всплыло ночное видение в церкви, появление на следующий день Алексея.
  -- Об этом можно только догадываться, одно только известно, в темноте светится, как - то особенно.
  -- Я знаю, где она, - после некоторого молчания произнес Володя.
   Перед глазами встало голубоватое свечение иконы в ночной тьме.
  -- Ты? - даже как - то не удивился Белов.
   Он уже ничему не удивлялся, точно, на все воля Божья!
  -- Едем! - вставая, решительно заявил Володя, - едем немедленно.
  -- Едем, так едем, - ответил капитан, допивая чай, - что же ты раньше молчал, друг сердечный?
  
   Храм Христа Спасителя, ст. Ашукинская.
  
  
   ... - Вот так и живем, - заключил батюшка, - с божьей помощью.
   Они стояли все втроем возле храма, который после отъезда Володи совсем не изменился. В темноте ночи неугасимая лампадка, расположенная над самым входом в церковь, горела подобно яркой звездочкой. И над всем этим огромное бездонное небо, без конца и края, вобравшее в себя и эту бедную церковь, и ближний лес, дома, спящие усталым сном.
  -- А что колодец? Выкопали? - поинтересовался у батюшки Володя.
  -- Нет, - вздохнул батюшка, - как весна началась, так вода пошла, и все обвалилось.
   Он замолчал, вновь переживая случившееся.
  -- Наверное, согласья не было, а раз так, вот господь и не попустил. Не может святое дело без согласья вершиться! Несогласье и государство валит.
  -- Не может, - согласился капитан.
  -- Батюшка, - попросил Володя, - разрешите храм посмотреть ночью храм. Нужда есть великая.
  -- Нужно, так нужно, - согласился батюшка, - раз есть нужда, то исполним.
   Он повернулся, и все трое пошли в храм. Батюшка долго вертел ключом, шепча молитву. Тревожить храм ночью, дело непростое. Но отказать просьбе он не мог.
  -- Батюшка, только свет не включайте, - попросил Володя.
  -- А что, так? - спросил батюшка.
  -- Сами увидите, - ответил Володя.
   Они вошли в храм. Сердце Володи забилось, все здесь было привычно, и в то же время напомнило о том времени, когда он был простым служкой при храме. И все - же в том служении было нечто такое, что наполняло его сердце трепетом и благоговением. В храме было тепло, и пахло смесью ладана и дерева, вобравшего в себя аромата трав и благовоний. В самом углу, синеватым светом голубел оклад.
  -- Вот видите, - произнес шепотом Володя.
  -- Так вы за этим, - спокойно произнес батюшка, казалось, что он совсем не удивился тому, что происходило у него на глазах.
   Они подошли поближе, и стояли, не в силах произнести ни слова, зачарованные голубым сиянием, исходящим от небольшого оклада, старинной работы.
  -- Меня предупреждали, что за ним приедут, вот я и дождался.
   Батюшка, произнеся эти слова, подошел к иконе, снял ее со стены, и несколько минут, держал ее в руках, словно раздумывая.
  -- Он только сказал, что случится это только после его смерти, и потому просил помянуть его по - христиански.
   С этими словами он перекрестился, и подал икону Володе. Осторожно, словно боялся обжечься, Володя взял ее в руку. В венчике исходящего света, на него смотрел строгий лик Христа...
  
   Где - то на юге...
  
   Зарема жила уже несколько дней в совершенно чужом доме. Она и сама не знала, что она делает в этом, совсем чужом для нее, доме. Людей она почти не видела, только изредка к ней в комнату заходила старуха в черном грязном платье, сгорбленная, она походила на сказочную ведьму. Женщина, беспрерывно что - то шептала себе под нос, ставила на стол, тарелку с едой, и также уходила, не стараясь даже пары слов. Сначала она старалась спать, затем просто лежала в смятой постели, прислушиваясь к звукам в доме и особенно на улице. Но ничего так услышать она не смогла. Казалось, Зарема попала в плотный мешок, в котором время и звуки унеслись в недоступную даль.
   Думать же о чем - то она была просто не в состоянии, да и зачем? Она старалась прогнать от себя всякие желания. Запретила себе даже думать о чем - то таком, что могло напомнить ей о прошлом. Но она не могла приказать своим снам, и потому часто во снах ее снова и снова обуревали желания вернуться в прошлое, где все было просто и понятно, и где она была счастлива. Думать же о чем - то она была просто не в состоянии, да и зачем? Она старалась прогнать от себя всякие желания. Запретила себе даже думать о чем - то таком, что могло напомнить ей о прошлом. Но она не могла приказать своим снам, и потому часто во снах ее снова и снова обуревали желания вернуться в прошлое, где все было просто и понятно, и где она была счастлива.
   Во сне к ней являлся Руслан. Он всегда улыбался. Всегда был весел, и Зарема. Проснувшись, думала, что это хорошо, что он ей улыбается. Значит, ему совсем не плохо там, В садах Эдема. Но самое страшное было просыпаться от ощущения того. Что он вот где - то тут. Он - совсем рядом, спит спокойно. Она шарила рукой по постели, и очнувшись, молила Бога, чтобы только не сойти с ума.
  -- Лучше смерть, - думала она, стараясь заплакать, но слез не было.
   И от этого ей было еще горше. Что будет с ней в будущем, ее интересовало мало. Все это было так далеко, совсем на другой планете, наверное, в другом измерении, теперь недоступном для нее.
   Иногда она доставала свой короткий дневник, и развернув, начинала читать, все то, что она когда - то доверяла тетрадным листам.
   ...Сегодня во сне я видела маму, я не знаю хорошо это и плохо, но мама улыбалась и нисколько не осуждала меня, за то, что я так поступила, что я живу с Русланом. Для чего женщина рождается на это свет? Ради любви, или ради того, чтобы жить такой жизнью, при которой мужчина это все, а она только приложение к его телу, его желаниям?
   Мама протянула ко мне свои руки, я их помню, хотя прошло столько лет после ее смерти. Мама, зачем ты ушла так рано, тебе хорошо там, в раю, а я живу здесь и не нахожу ответа. Мне некому выплакать свое горе, свое одиночество.
   ...Почему в этой жизни ничего не происходит. Я все время жду Руслана, а его нет. Он сражается там, в горах, и я каждый день молюсь за него, чтобы пули не причинили ему вреда. Неужели в этом мире нужно обязательно стрелять, чтобы убить друг друга? Неужели нельзя остановить этот смертельный бег?
   Отложив дневник, она растягивалась на кровати, впадала в забытье, иногда засыпала, и снова видела сны, и только во снах, она ощущала подобие жизни. С голубым небом, родными, ощущением любви, всем тем, без чего она не представляла своей жизни.
   И однажды вечером к ней пришел он. Высокий, бородатый, мускулистый, мужчина говорил так, словно только он имел на это право, остальные... А остальные должны его слушать, и исполнять его волю. Она поняла, что перед ней черный вестник, о котором ей рассказывал Руслан. Именно этот человек имеет право посылать тебя на смерть, и эта смерть открывает дорогу в рай. И не было ни одного мужчины и не одной женщины, кто бы посмел ослушаться его воли.
   Войдя в комнату, он присел на табурет, и долго смотрел на Зарему, не произнося ни слова. Она не могла вынести его пристального взгляда, и отвела взгляд.
   Будь, что будет, - сказала она себе, - если ей нет жизни на земле, значит Аллаху угодно, чтобы она была на небе...
  
  
   Клонариум.
   Москва, офис на Садовой.
  
  
   ...Савва понимал, что все, что ему хотелось воплотить в жизнь, возможно и невозможно. Это впоследствии историки напишут толстые книги, напишут всякой чепухи, и объявят одних умниками, а других сукиными сынами. А впрочем, история, всего лишь, большой клонариум, в котором безумные алхимики с утра до вечера методично воспроизводят клонов - людей. Пройдет еще тысячу лет, и ничего не изменится в этом мире: золотой век истории так и не наступит, зло и добро, так переплелись в этом мире, что и не поймешь, что важнее для человечества: зло или добро.
   Потому приезд Ивана Ильича нисколько не встревожил Савву, он знал цену тем, кто считал себя движущей силой нации. Это было смешно, но большинство из них ровным счетом ничего не значили в этой сложной бюрократической машине. Тут все измерялось не величиной должности. А совсем другими качествами, которыми Иван Ильич не обладал. Все в государстве решали мужчины средних лет, в неприметных пиджаках, по большей части не занимающих никаких должностей. Только им были известны те приводные ремни, которые приводили в движение эту махину, которая называлась государственной машиной. На их жизнь не влияло ничто: ни войны, ни революции, ни прочая суета, все то, чем живут остальные люди. Эти люди сами никуда не ездили, они ПРАВИЛИ, предоставляя всем остальным удовлетворять свое неумное честолюбие призраком власти.
  -- Ты, знаешь, Савва, я давно хотел к тебе приехать, но твои обстоятельства никак не располагали к разговору.
   Иван Ильич сидел в кресле, не притрагиваясь к рюмке коньяка, любезно предложенного Саввой, был сосредоточен, и несколько рассеян. Савва пожал плечами, выдерживая паузу.
  -- Мне думается, - продолжил Иван Ильич, - что настало время откровенного разговора. Как говорил известный персонаж: " Вчера было рано, завтра будет поздно, а сегодня в самый раз".
  -- Я всегда готов к разговору, - отрешенно ответил Савва, даже с некоторым равнодушием, хотя внутренне он сжался. Он много рассчитывал на этот разговор, ибо Иван Ильич был некоторым подобия лакмусовой бумажки. Он мог стать тем диагнозом, который определит способ лечения.
  -- Сегодня понятно, что очередной поворот не совсем удался, и все это, так или иначе, отразится на политическом векторе.
  -- Это очевидно, - согласился Савва, - и в какой форме это должно произойти?
  -- Дело не в форме, дело в содержании, - отчеканил Иван Ильич, - форма дело второстепенное.
  -- Кстати, в наше время, пожалуй, наоборот, - возразил Савва.
   Он взял рюмку со столика, и стал рассматривать цвет коньяка. Он был темно - коричневым, густым и издавал тонкий аромат.
  -- Для России это справедливо, и мы это учитываем, но проблема в том, что каждый вкладывает в это свое собственное понимание.
  -- Итак, мы хотим демократическую монархию? - спросил Савва.
  -- Это единственный выход из того мешка, в который мы попали, по крайней мере, форма и содержание за тысячу лет нашей истории получат совершенно ясное и четкое определение.
  -- На английский манер? - Савва даже не удивился услышанным словам.
  -- На русский манер, - произнес Иван Ильич и пригубил рюмку, - только вот проблема, дорогой Савва, в этом проекте, мы не видим достойного тебе места. Вот так...
  -- Ты, знаешь, в чем ваша проблема? - у Саввы на лице не дрогнул ни один мускул, - в том, что вы умны по - глупому, вы все время цепляетесь за прошлое, а прошлое лишь то, что существует в нашем воображении, в нашей памяти. А отними память, что у вас останется? Что? поклонение Богам?
  -- Не шути так, Савва, - посерьезнел окончательно Иван Ильич, - я пришел к тебе с миром, а ты хочешь сказать, что мы ни при чем?
  -- А вы, всегда ни при чем, у нас всегда власть ни при чем. А вот скоро будет при чем!
   Савва продолжал говорить отрывисто и резко, он понимал, что сегодня же его слова будут услышаны там на самом верху. И значит, будут сделаны соответствующие выводы.
   Ну, что же, раз война объявлена, - быть посему!
   Одинцово, дачный поселок
  
   " Вы поведайте мудрости тайну,
   тайну смерти, любви и надежды.
   Залечите на сердце глубокую рану,
   И оденьте меня в дорогие одежды.
   И тогда я приду, молодая и стройная,
   Остужу ваши губы своим поцелуем!
   Я невеста всех вас, ваша женщина знойная,
   Я царица любви, я рабыня покорная!"
   Наташа отложила книжку: " Господи, что она писала совсем недавно, какие мелочи занимали ее ум и сердце!".
   Она подошла к окну, сквозь толстые стекла привычный пейзаж неухоженного парка. Так настоял отец.
  -- Все должно быть, как в природе, естественно, - наказал он дворнику, к его великой радости.
   В доме стояла тишина, Савва разговаривал с гостем, Наташа мало вникала в суть его дел, так она была приучена с детства. Мать лежала в больнице, и надежд на ее улучшение не было никаких! Сын? А что она могла об этом думать? Дела были совсем плохи, и только надежда, которую дал ее Николай Арсеньевич, как - то облегчало ей жизнь.
   Странно, но мужская любовь не приносила ей былого удовольствия! Она понимала, что жизнь так устроена, так всегда было, и будет, и это тот остов, вокруг которого все вертится в этом мире. Она как бы нанизывала своих мужчин их плоть на эту ось, и вдруг с ужасом поняла, что все это ей не нужно, все это в прошлом, и сейчас ей нужно совсем другое. Вот только понять что?
   Зазвонивший телефон вывел ее из раздумья. Медленно, словно нехотя, она подняла трубку, подняла трубку:
  -- Мне бы хотелось с вами поговорить, - услышала она спокойный мужской голос, - если вы не против, то встречаемся на Арбате ну, скажем, через час.
   Мужчина назвал адрес кафе, совсем незнакомого, Наташа там ни разу не была, но часто проезжала мимо.
  -- Не задерживайтесь, пожалуйста! - вежливо предупредил мужчина, - мы обсудим с вами очень важный вопрос!
   В трубке пошли короткие гудки, а Наташа все стояла в предчувствии тех событий, которые должны будут все разрешить в ее жизни. через минуту она стала лихорадочно собирать вещи, готовится к поездке.
  -- Господи, только бы все состоялось, только бы это было все по - настоящему, это были бы настоящие мужики, те самые, которые хоть что - то могут решить в этой жизни.
   Жизнь научила ее пониманию, что, несмотря на все то, что называется цивилизацией, воспитанностью и прочим фишкам, все решают только те, кто может взять на себя смелость, пойти найти и добыть своими руками. Добытчики остались добытчиками, и ничего с этим не сделаешь, так устроен это жестокий мир!
  
   Поселок Кратово.
  
   Картина складывалась печальной, совершенно размытой. Белов оглядывал свое воинство, сидевшее вокруг за столом, на котором лежали остатки толи позднего ужина, толи раннего завтрака. За столом царило молчание, все думали над тем, что произошло, и было совершенно понятно, что это только начало всех тех испытаний, готовых свалиться на их головы. Алексей оставался на верху, и спал. Все же ему больше всех досталось за сегодняшний день.
  -- У нас один вход и не одного выхода, - заключил Белов.
   По праву старшего он вел импровизированное совещание на даче Ника.
  -- Нужно понять, что происходит. Иначе мы можем крупно ошибиться, спалим себя и других.
  -- А может быть подождать? - предложила Регина, - все - таки они от нас чего - то хотят, а не мы от них.
  -- Я и так могу сказать, что произойдет, - устало произнес капитан. - Хотите со мной поспорить?
   Он посмотрел куда - то вдаль, помешал ложечкой кофе в чашке без ручки, и начал говорить противным, скучным голосом:
  -- Не далее, как через пару часов, нам позвонят, и предложат сделку. Даже неважно кто позвонит, какой - ни будь Иван Иванович или Павел Павлович, и предложит встретиться. Мы приедем, и нам сделают заманчивое предложение, в обмен на нашу свободу и спокойную жизнь. Отдать все и заткнуться, иначе перспективы нашей дальнейшей жизни весьма туманны.
  -- А мы что? - спросила Регина.
   Она достала сигарету и закурила. Ник смотрел на нее восхищенно, эта была та женщина, которая умела даже курить превратить в изящный спектакль.
  -- И мы согласимся, ибо от такого предложения отказаться просто глупо - произнес Ник.
  -- А вот это я и хочу знать, - только и успел произнести капитан, как у Володи зазвенел телефон мелодией из " Бумера".
   Капитана передернуло, музыка ударила по нервам:
  -- Черт бы побрал этих молодых, путный звонок поставить не могут!
   По выражению лица Володи он понял, что это то самое предложение, от которого отказаться будет совсем невозможно.
  -- Вот и дождались, - подумал он, - лихо сработано, господа. Браво!
  
   Одинцово.
  
  -- Я передала все, что он сказал, - Наташа едва сдерживала слезы, оглядывая сидевших за столом за столом людей.
   От их действий сейчас зависело самое главное, жизнь ее сына. Она понимала, что они ничем не обязаны ей, и все же надеялась на лучшее.
  -- Мальчик девочку любил, мальчик девочку сгубил, - проговорил капитан в раздумье и сказал:
  -- А где гарантия, что это не блеф, что нас не разведут, выражаясь современным языком, как подзаборных лохов?
   Наташа только развела руками. Тот мужчина, который имел с ней короткую беседу, был краток, и говорил тоном, не допускающим возражений. Нужная вещь должна быть возвращена в течение двух дней, только тогда он гарантирует возврат ребенка в целости и сохранности. Промедление лишь усугубит ситуацию.
  -- Так и сказал? - переспросила Регина, вот ведь скотина, какая!
  -- Так и сказал, - обречено сказала Наташа, она сидела в напряжении.
  -- А он сказал, что за вещь мы должны вернуть? - ради проформы спросил Белов, хотя мог и не спрашивать.
  -- Не сказал, только поулыбался, и сказал, что вы в курсе всех этих дел.
  -- Может, блефует, - предположил Володя.
   Он был в полной растерянности. Все в этой истории было настолько странным и непонятным, что он никак не мог найти правильный ответ. Он сидел рядом с Наташей, и чувствовал, что она уже не та, которую он любил. Что она что - то не договаривает, и потому мучился еще от этого. Седьмое чувство подсказывало ему, что другой мужчина стоит между ними, что он как - то связан с этими событиями. Но спросить напрямую сейчас он не мог, не было у него таких прав.
   А Ник вообще ни о чем не думал. Ему хотелось побыстрее завалиться на этот скрипучий семейный диван вместе с Региной, ощутить в руках ее упругое тело, и послать всех подальше с непонятной хренью. Оттянуться по полной, чтобы забыться крепким сном насытившегося зверя.
  -- Значит, так мальчики и девочки, с этой минуты никто без моего ведома ничего не предпринимает, только поход в туалет. Жить будем на осадном положении.
   Он посмотрел в глаза Наташи, глаза загнанного животного.
  -- Не печалься, конечно, мы их условие выполним, да сделать это непросто. Нам и самим еще уцелеть нужно. Вряд ли они на что - ни будь решаться, пока не получат то, ради чего все затевалось.
  
   Ясенево, Москва.
  
  
   Генерал при беседе с полковником Романовым был краток:
  -- Я думаю, что общая стратегия доклада должна быть определена в оптимистическом тоне.
   Он так и сказал: " В оптимистическом тоне". Хотя, Романов так и не мог понять, что хотел сказать этим самым генерал. Оптимизм - так, как его понимает генерал, вещь недоступная для понимания даже такого подготовленного человека, как полковник. Если конечно, не учитывать того обстоятельства, что за всем этим стоят большие, очень большие деньги. А деньги не имеют Родины, для денег это пустой звук.
  -- Вы будете докладывать свои материалы, и помните, что общая тональность должна совпасть с нынешним проектом, которое начинает Управление Специальных Служб.
   Генерал прошелся по кабинету. Молодой и крепкий, он неуловимо походил на крепыша - боровичка. Такие не остановятся ни перед какой - преградой. Свернут шею любому, кто встанет на его пути. И никакая мораль не подействует, принцип один: " если хочу, значит, имею право!".
  -- Я открою вам маленький секрет, - продолжил генерал, - в нынешней игре, речь идет не о людях и не о территории. Все это пустяки, и мало кого волнует. Речь идет о геополитике, которая ныне определяется совсем не размерами и населением. Мы не можем допустить, чтобы нас загнали в ограниченное пространство северных земель, и при таком раскладе, мы полностью превращаемся в зависимый народ, с весьма туманными перспективами.
  -- Тогда на что же я должен сделать акцент? - спросил Романов.
  -- Ваш доклад посвящен всего лишь общим настроениям элиты Юга. Сделайте упор на то, что элита не готова к общению с Западом, и потому мы должны контролировать, в полной мере, тот слой общества, который готов к борьбе против западной цивилизации. И постарайтесь сделать это как можно более убедительно. Ваша встреча через три дня. Готовьтесь!
   Генерал повернулся , и на лице его было написано твердое, совершенно непробиваемое выражение власти. Именно такие лица любили изображать художники на лицах королей и римских пап. Людей посвятивших свою жизнь только одному - доказательству своего превосходства тем, кто их окружает.
   Полковник тихо повернулся и вышел. Часы пошли, в его распоряжении всего трое суток, и начиная с этого момента, а он четко знал, он находится под наблюдением службы охраны Президента. Таково правило в отношении лиц специальных служб. Сейчас все его телефоны поступки, поведение будут тщательно контролироваться, и при малейшей аномалии его под благовидным предлогом отстранят от доклада, либо без объяснения причин отправят в командировку. В этом и вся слабость высшей власти. Государев конвой - это тот фильтр, через который живая жизнь просачивается с большим трудом. Не случайно, прежние цари предпочитали иногда выходить на рынок, слушать что же говорят о них подданные. Полковник даже закрутил головой, отгоняя от себя эту мысль, внутренне улыбаясь представленной картине. Вряд ли кто сейчас на такое решится.
   Весь день он провел совершенно обычно, ни делая ничего такого, что могло бы привлечь к нему внимание. Вечером, закончив свои дневные дела, он прошел на стоянку автомобилей, не торопясь открыл дверцу машины. Все было совершенно обычно. А что он, собственно, ожидал увидеть? Домой он ехал также неторопливо, строго выполняя правила дорожного движения. Глаз его выделил из потока автомобиль, который неотлучно следовал за ним.
   Что - же, все правильно, психолог, сидевший в машине, наблюдает за его поведением, пытается понять его психологический портрет, именно он даст окончательное "добро" на аудиенцию. Их можно понять, ведь короля делает свита. Не случайно, чтобы сменить династию в прежние времена, приходилось правителям рубить головы. Чтобы разорвать нить родовой памяти.
  -- Опять память! Снова память! - думалось полковнику, - вот ведь, что главное в жизни государства и власти.
   Раньше все это делали устные предания. Потом книги, и чтобы лишить людей памяти, их можно было только убить, как это делал Гитлер, или Сталин. Теперь, все проще, все это может сделать электроника. Безболезненно, без ужасов кровопролития. Просто, словно комарик укусит, и живет человек полный уверенности, что всегда так и было, что этот мир - единственно правильный и вечный...
   Полковник посмотрел на часы. Стрелки хронометра шли, совершая свою привычную работу.
  -- Красивый механизм, ничего не скажешь, - подумал он, совершая разворот.
  
   Лондон, Англия.
  
  -- Мы выходим на финишную прямую, - казалось, Еленин вырос в это момент, его размытые черты совсем неприметного человека, словно совсем стерлись, превратив его в некоторое подобие маски.
   "Он, что, в Нероны собрался? Господи, пожил в Англии, и пожалуйста, Шекспировы страсти!"
   сидевший напротив Еленина человек молчал, погруженный в свои мысли.
  -- Почему все время вы говорите: " Мы", - спросил собеседник Еленина, - в этом есть некоторое несоответствие.
  -- Это не принципиально, - отпарировал Еленин, - в конечном счете, бизнес без политики, невозможен даже на уровне мелкого ларька.
  -- И что же?
  -- Все просто, наш лозунг должен быть один: " Кто не с нами, тот против нас!".
  -- У нас все же несколько разный бизнес, - произнес собеседник, и подвинул к себе массивную палку.
  -- Бизнес всегда разный, бизнес это соперничество, чего же тут гадать. Дело в другом, - Еленин вдруг остановился и пристально посмотрел на собеседника, словно пытаясь загипнотизировать седоватого мужчину.
   Однако это мало подействовало на того, он продолжал спокойно смотреть на полированную столешницу.
  -- Сегодня у нас единый бизнес, и потому все должно быть подчинено единой цели!
  -- Так вот в этом и проблема, - заметил седой, - цели бизнеса и политика никогда не совпадают.
  -- А у нас различий не может быть! - жестко отрезал Еленин, - потому наш бизнес и есть политика. Вот мы с тобой и продаем свободу и как там... независимость.
   На некоторое время в комнате воцарилось молчание.
  -- Итак, дайте команду своим бойцам, приготовиться к выходу на объект, причем все должно быть сделано с наибольшим шумом. Чтобы все поняли, что Россия воюет не с врагами, а именно сама с собой.
  -- А что в итоге? - спросил собеседник.
  -- А в итоге и будет бизнес, именно тот бизнес, который нужен нам. Так вот, - продолжил Еленин, - все должно быть синхронизировано с точностью до минуты, вся операция построена именно на возможности контролировать ситуацию, по принципу сетевиков. То есть, никакой связи не будет, каждая группа действует самостоятельно, каждый выполняет свою задачу. Но все должно действовать четко, без права на неудачу.
  -- Мы еще никого не подводили, - заверил его собеседник.
   Он задумчиво повертел палку.
  -- И все же , что произойдет после этого события?
  -- Ну, об этом пусть у вас голова не болит, об этом позаботятся. Вы же, надеюсь, не думаете, что все замыкается на вас?
  -- Мне не очень нравится, что вы используете нас, что называется, в темную, - пожал плечами собеседник, - главное, чтобы потом все не вышло из под контроля.
  -- Дорогой, вы получаете такую долю в бизнесе, что вас ничего не должно волновать. А о народе? Я плохо понимаю, что это такое? Так что, живите и не переживайте, берегите здоровье.
  
   Петроград, 1916г.
   ...Император шел галереей порывистым шагом привычного к военному делу человека. Шинель была застегнута на все пуговицы, и только правая рука, опущенная в карман шинели, выдавало волнение, охватившее его. Тускло горели свечи в галерее, офицеры охраны едва успевали за ним, однако император, всегда внимательный, не обращал никакого внимания на данное неудобство. Он был весь погружен в себя, свои мысли, тем волнением, которое преследовало его в последние часы. Он шел к Нему, к тому, кому доверил самое дорогое в своей жизни. Ему, и только ему он доверял свои мысли, и вот потому случилось самое страшное, и теперь все остальное было неважно, ибо начертанное свершилось, свершилось в самой страшной, в самой отвратительной форме.
   Галерея повернула, он почти вбежал по невысоким ступенькам, дверь распахнулась, словно кто - то ждал его появления, но он на это не обратил внимания, и через секунду он увидел то, ради чего спешил сюда.
   На постаменте, перед алтарем стоял коричневый гроб, с опушкой из красной ленты, в которой тонул Он. Император на секунду запнулся в своем движении, но затем справился и четким шагом подошел к гробу. У него все поплыло перед глазами: в полумраке храма лицо мертвого превратилось в театральную маску сатира. Огромная борода полностью скрывала рот и губы, и только лоб и глазницы выделялись из этой черноты.
   Император словно застыл перед этим страшным, беспощадным лицом.
  -- Вот и умерла Россия, - подумалось императору, - такой страшной смертью почила. Таков знак перемен...
   С трудом, он наложил на себя крест, и задумался, склонив голову. Что же враги знали, что делали, все эти князья и княжонки, вообразили себя равными ему, народу, да только забыли что власть, только тогда власть, пока есть народ.
   Откуда - то появился батюшка, запахло ладаном, зазвучали негромко слова заупокойной молитвы.
  -- Что же, все правильно, все по книге предсказаний, и ничего изменить нельзя, ибо измена состоялась, - император крестился, пытаясь зацепиться взглядом за застывшие черты лица.
   Такие черты и у страны, истые, полные веры и непокорности. Даже в своем гневе народ все равно искал себе царя, защиты именем царя, и тот кто убьет царя, тот и убьет русский народ. Царь - это стержень, к которому, как к дереву приклеивается множество ветвей и листьев, только листья, питают дерево, а ствол тянет эти листья к солнцу, поднимает все выше и выше.
   Он вспомнил фразу, оброненную им:
  -- Я жив, пока жив ты!
   А это означает только одно, все связано, все скреплено печатью, и нет ничего, что не имело бы смысла.
  -- Значит, скоро и мой черед, мне нужно быть готовым, скоро свершится заговор, и тогда... А что тогда?
   И в этом мертвом лице он ясно увидел все, что предстоит ему в будущем. Сердце его сжалось. Он поднял глаза. Ему привиделось, что рядом с ним колеблются тени . И стоят возле гроба в истлевших одеждах, плотно окружив гроб, стоят в задумчивости, стоят молча, глядят пустыми глазницами. И он не может понять, с кем прощаются, его деды и прадеды? Стоят грешные, и неправедные, словно пораженные открывающейся пред ними бездной, и нет этой бездне дна...
   Император рванул дверь, и вышел на из Храма. Было холодно, ночное небо было полно звезд.
  -- Открылась бездна, звезд полна, - пришла ему на ум заученная в детстве строка.
   Ему было тяжело, нужно было решаться, это был последний рубеж, дальше уже ничего нельзя предпринять, дальше просто кровь и смерть.
   Еще вчера ему принесли список. В триста фамилий.
  -- Ваше Величество, - сказал генерал, протягивая ему листы, - ваша династия правит триста лет. Здесь триста имен, составляющих заговор против вашей фамилии. Это наиболее опасные люди, которые пойдут на все. Если будет ваше высочайшее соизволение, то вы сможете править еще триста лет.
   Генерал смотрел прямо, не отводя глаз. Седой, хотя совсем еще не старый, сохранивший выправку кавалергарда. Император взял список, полистал. Боже, сколько знакомых фамилий, именно таких, с которыми часто встречался на балах, и военных учениях. Да, война перемолола тех, на кого можно было положиться. В 905 не вышло, не случилось, тогда Россия утишилась. А теперь? Что теперь?
  -- Есть вещи, которые Государь должен принять смиренно, зная, что все, что сейчас происходит, это его крест, - сказал он устало, - таков мой крест, и я буду нести его, как истинный христианин.
   И подал обратно листы.
  -- Государь, мы больше с вами не увидимся, - сказал дрогнувшим голосом генерал, - мужайтесь! И простите меня за все!
  -- Бог простит, - ответил император, - не печальтесь, ведь император, всего лишь схимник, и власть для него лишь схима.
   Он подошел к генералу, обнял его и поцеловал.
  -- А теперь идите, и да хранит вас бог, и Россию! - произнес он, глядя в спину уходящему генералу.
   Прав ли он был, отдавая себя в руки безжалостных. Охваченных азартом власти недалеких людей? Может быть, ему удастся избежать самого страшного, самого ужасного, что принесут стране эти люди? Избежать моря крови? И на кону жизнь его семьи, детей, наследника. Почему в этой жизни все построено на крови? И не видно тому конца и края.
  -- Ваше величество, - его догонял дежурный офицер, - срочная эстафета.
  -- Хорошо, - произнес он привычным голосом, - несите в кабинет, я скоро буду.
   Снова война, фронт, где гниют в окопах миллионы его подданных, где гремят взрывы, хрипят в предсмертной агонии кони и люди.
  -- Смешались в кучу кони, люди, - снова мелькнуло у него в голове.
   Он перекрестился, и, сунув руки в карманы шинели, пошел туда, где светились окна дворца, шагами усталого человека. Идти лесом, начиненным смертью, было совсем непросто. Потому проводник, совсем неприметный молодой человек, почти мальчик, вел их крайне осторожно по только ему известным приметам. Один неверный шаг, и неминуемая смерть ожидала любого. Ей все равно...
  
   Юг России, наше время.
  
  -- В этом мире тебя ничто не ждет, - сказал ей вестник, - твой грех велик, и велик потому, что ты нарушила заветы Бога.
   Он говорил спокойным голосом, иногда касаясь ее обнаженной руки. И у нее в голове, словно камни откладывались слова, сказанные черным вестником. Бог, грех, смерть. Ей хотелось закричать, вырваться из этой каменной могилы, туда, на воздух, ближе к солнцу, и людям, но она понимала, что это невозможно, что тысячами невидимых нитей она связана с этим человеком, и эти нити Бог, грех, смерть.
   Почему именно эти нити так прочно связывают людей? Казалось, их нельзя увидеть, подержать в руках, но от них нельзя отказаться, ими нельзя пренебречь. И кто решает, жить или умереть, Бог или люди?
   Однако спрашивать она ничего не стала. Мнение этого человека было мнением Бога, Всевышний говорил его устами. Она разглядела губы этого человека, его лицо источала полное удовлетворение жизнью.
  -- Ты призвана искупить свой грех, - продолжал он все тем же спокойным голосом, но интонация изменилась, однако чем мягче говорил вестник, тем страшнее становилось Зареме. Она уже не могла сопротивляться его словам, его взгляду. Она поняла, что ее больше нет. Все, она закончила свой земной путь. Теперь она просто тело, в котором нет места жизни. И это тело принадлежит теперь другим людям. Неужели такова плата за любовь, за ошибки отца? Всевышний, если ты есть, помоги, если ты можешь!..
   Шли медленно, впереди проводник, который и вывел в нужный участок леса. Огромные деревья росли по крутому склону горы, поэтому сверху просматривались все тропинки, и чем выше они забирались в горы, тем чище становился воздух, тишина, изредка прерывалась пением птиц. И тут Зарема поймала себя на мысли, что она за всю свою жизнь не была в таком лесу, ей просто не пришлось из - за этой войны побывать среди птиц и зеленых деревьев.
   Наверху их ждали. Проводник, молча, развернувшись, исчез среди зарослей леса, что же он свою работу выполнил, доставил ее в Ад, в это прекрасный лесной Ад.
   Отряд располагался в нескольких землянках, так искусно замаскированных, что можно было пройти рядом, и не заметить, что здесь живут люди. При появлении Заремы, буквально из - под земли стали появляться молодые люди, в грязной камуфляжной форме. Они с любопытством рассматривали ее, хотя никто не пытался с ней заговорить. Она поняла, что для них она неинтересна, хотя и ловила на себе откровенные взгляды. Напарник ее удалился, но вскоре появился в сопровождении другой женщины, одетой во все черное. Она была высокая, и было в ее фигуре нечто такое, что внушало страх и уважение.
  -- Нечего пялиться, - распорядилась она, обведя всех взглядом светлых глаз, - живого человека не видели. Командир приказал, чтобы все были готовы к делу!
  -- Пойдем со мной, - взяла она за руку Зарему, - отдохнешь с дороги.
   Она повела ее за собой, и через несколько минут они обе оказались в небольшой землянке, очень тесной, обшитой фанерой. С двух сторон на полу лежали старые грязные матрасы, а потолок был так низок, что землянка больше походила на нору крупного животного.
   Зареме впервые стало тошно. Она устало опустилась на пол, и села обхватив колени руками. Она понимала, на что шла, но никак не думала, что все закончится этим лесом, норой, где совсем нет света, и страшной тоской, сжимающей сердце.
  -- И это жизнь, - думалось ей, - это и все, что ей даровано на этом свете?
  -- Не печалься, - словно угадала ее мысли, сидевшая напротив девушка.
   Светлые волосы и глаза выдавали в ней славянку.
  -- Ты, главное помни, зачем ты здесь!
  -- А зачем? - спросила вдруг Зарема, - ты сама знаешь?
  -- Я? - переспросила девушка, - конечно, знаю, даже очень хорошо знаю!
  -- И зачем? Ты что, думаешь и дальше так жить?
  -- Сюда не за жизнью приходят, сюда приходят за смертью, - произнесла соседка, - тот, кто здесь, уже давно распрощался с жизнью. Жизнь у него просто украли.
   Она замолчала, глядя перед собой.
  -- Да, ладно, что это мы все о грустном. Пойдем, выйдем, все - таки на воздухе лучше.
  -- Я немного отдохну, - ответила Зарема, - устала с дороги.
  -- Да, конечно, - согласилась девушка, - да знай. Если кто тут подкатывать будет, кричи. Мужчины тут совсем осатанели, да их и понять можно, пока живые, и на живое и тянет.
   Она выползла из норы, оставив Зарему одну. Она легла на твердый матрас, пахнущий мужским потом и сыростью земли, постаралась заснуть.
   ... она лежала у моря на теплом желтом песке, и рядом у ее ног шумел прибой. Голубые волны с шорохом накатывался на берег, и белые чайки хороводом кружили у нее над головой...
   Проснулась она от грохота взрывов, секунду она лежала, пытаясь понять, что происходит, ужас овладел ею. Совсем невысоко, как ей показалось, почти над ее головой завис огромный вертолет, закрывая солнце и заполняя ревом своих турбин весь мир, и откуда - то сверху на небольшую поляну лился свинцовый дождь.
   От страха, сковавшего ее тело, она остановилась среди поляны, не понимая, что же ей нужно делать. Она не слышала криков, и отчаянного мата мужчин. Пули свистели у нее над головой, срубая сучья деревьев, а она все не могла сдвинуться с места. Она оглохла, потеряла связь с этим временем и людьми, окружающими ее.
   Она даже не почувствовала, как какой - то мальчик, подскочил к ней, и рванул ее за руку, стараясь вывести из смертельного оцепенения.
   И тут в ней что - то сорвалось. Зарема бросилась бежать, не разбирая дороги среди страшного шума и смертельных выстрелов. Она не слышала, как следом за ней бежал ее спаситель, ей хотелось только как можно быстрее покинуть это проклятое место, место полное ужаса Ада.
   Силы оставили ее, и она упала, закрыв голову руками. Звуки турбины, работающего вертолета, стали затихать, а неведомая сила все сильнее прижимала ее к земле.
  -- Только бы быстрее все это закончилось, весь этот ужас, эти выстрелы, этот жуткий грохот.
   Ей, казалось, что она уже не живет в этом мире, где есть солнце, мир, тепло и красота. Перед ней только кусочек земли, и ужас. Ужас без конца! И тут она заметила, что рядом с ней лежит чья - то рука, с тонкими красивыми пальцами. Как утопающий за соломинку, она схватила мужскую пятерню и прижалась ней, словно в этом было ее спасение. Весь мир сомкнулся на этих тонких пальцах, пахнущих порохом и землей. Она стала целовать эти пальцы, и это вернуло ей ощущение жизни. Мальчик, пораженный ее порывом, прижался к ней, и поцеловал ее в лицо, залитое слезами. Она видела его лицо, искаженное страхом, и ужас страха, овладел им, и он с трудом возвращается в этот мир.
   Жизнь возвращалась, требовало свое, подарив мгновение счастья среди этого леса, наполненного смертью.
   Они лежали, обнявшись в траве и плакали, два молодых крепких тела, отданных на заклание непонятной, злой силе, превратившей их в клонов, способных жить только среди крови и грязи, лжи и смерти.
  
  
  
   Ближнее Подмосковье.
  
   В небольшой комнате было прохладно, и царил полумрак. Алексей полулежал на диване, он немного оправился, хотя огромные круги под глазами говорили о перенесенной боли и страдании. Рядом в креслах сидели Володя и капитан Белов, казалось, что беседа шла на отвлеченные темы.
  -- И что же теперь? - спросил Володя.
   Было заметно, как он волновался. Он сдерживал себя, хотя это давалось ему нелегко.
  -- Мы не политики, - продолжал он, - мы не обязаны думать за всех, это совсем не наше дело!
  -- А чье же? - спросил Алексей, - если так сложилось!
  -- Не знаю, но для этого есть множество людей, до Питера раком не переставить!
  -- Не суетись, - заметил Белов, он все время сохранял молчание, - давайте лучше еще раз проговорим всю ситуацию, чтобы в мозгу просветление окончательно наступило.
   Он заговорил нарочито скучным голосом, чтобы придать всей ситуации некоторую обыденность, словно дело совсем плевое, рядовое, каких каждый день море.
  -- Итак, некто, пока нам совсем непонятный предлагает нам в срочном порядке, заметьте, почти добровольно вернуть некую вещь, которая может иметь для них некоторую ценность. В обмен на жизнь малыша.
   Он помолчал, затем спустя минуту продолжил:
  -- Дело вообще - то пустяковое, если бы не некоторая загогулина. И вот эта загогулина, как не странно, самое важное, что они получат от нас, и зачем? - вот ведь какой вопрос.
  -- Я скажу, - сказал Алексей, - мне отец намекал, хотя до конца и не рассказывал.
   Он поморщился от боли:
  -- Это часть программы, которая ставит под контроль память людей на расстоянии, своего рода абсолютное оружие. Разрабатывалось давно, но так вышло, что части программы, были разделены, чтобы у некоторых не случилось соблазна. А теперь видимо понадобилась для какой - то цели.
  -- Хотелось бы знать, какой? - задумчиво произнес Белов.
   В комнате вновь воцарилось молчание.
  -- Я догадываюсь, потому не могу так просто согласиться на предложение.
   Он пошевелился, и через минуту продолжил:
  -- Есть целый ряд признаков, по которым могу судить, что готовиться нечто вроде заговора. Не знаю ни цели, не мотива, только понятно, что на какой - то момент хотят выключить основное звено власти с помощью этой самой программы.
  -- А что, там не понимают, не знают? - прерывисто заговорил Володя.
  -- Электронный занавес можно пробить на некоторое время. Ту нужна только синхронизация, просто в тот момент рядом должен быть маяк, а все остальное можно сделать на расстоянии, со спутника, или ..., или с высотки.
  -- И что потом? - поинтересовался Белов.
  -- Все что угодно! - пожал плечами Алексей, - вплоть до ядерной войны.
  -- Ничего себе, ягода - малина, - проговорил Белов.
   Он был озадачен, в такую историю он не попадал, и все, что происходило с ним раньше, было такой мелочью по сравнению с этим происшествием. Он никак не мог понять, за что ему это? Какая бабка ему это нагадала?
  -- А это не, - тут он замялся, пытаясь подобрать нужное слово, - не ошибка?
  -- Нет, - голос Алексея не допускал сомнений, - я был бы трижды счастлив, если бы это был мой бред!
  -- Тогда почему мы живы? - вновь спросил Белов.
  -- Еще не вечер, - ответил Алексей, - да мы для них совсем не цель, даже не промежуточная, так, легкое препятствие. Тем более такой козырь!
  -- Придется самим выкручиваться, - заключил капитан.
  -- Я ребенка не променяю на всю планету, - жестко заявил Володя, - он для меня все!
   Капитан промолчал, Алексей тоже сидел молча. Было понятно, что никакие слова не подействуют, все аргументы сейчас пустой звук. " Лишь бы он не сорвался, - думал капитан, - молод, любовь. Господи, все проще было бы в этом мире без детей и женщин!".
  -- Сядь и замри, - распорядился капитан, нам еще только дуэль устроить здесь не хватало. Еще не вечер, чтобы вешаться!
   Он помолчал, наблюдая за реакцией Володи. Тот, казалось, угомонился.
   - Вот и ладненько, - подумал Белов, а вслух сказал:
  -- Помощи нам ждать неоткуда, потому действовать будем самостоятельно. Ни про какие страсти - мордасти я знать не знаю, и вам не советую. Нам главное невинность соблюсти, и мальчишку вытащить, а об остальном, пусть у других голова болит. У нас только одна зацепка: все, кто в этом деле участвуют, они из одного гнезда вылетели, и потому работать будут по учебнику. Для них самое страшное, когда им попадает нестандартный человек, тогда у них светопреставление начинается. Поэтому мы и действовать должны по принципу Иванушки - дурачка.
  -- А как это? - спросил Алексей, улыбаясь.
   Он все более проникался доверием к этому, простоватому, на первый взгляд, капитану.
  -- Ты знаешь, - капитан первый раз обратился к Алексею на "ты", - как у нас в деревне баргузинских соболей ловили? А очень просто. Выдалбливали колоду, сверху делали переворачивающуюся крышку, а на край примораживали кусок рыбки с душком, чтобы запах был за километр. Вот соболь услышит, хвост распушит, прыгнет на край доски, чтобы харюзка отведать. Очень он до этого дела охоч, а крышка раз! - и баргузин в ловушке! Бери его голыми руками, только не зевай! Так - то вот, господа хорошие.
  
   - Знаешь, - Алексею все - же было трудно разговаривать, но он держался, - в жизни все время приходится делать выбор, и я не готов сказать, какой выбор сложнее. Поступиться жизнью одного человека, или миллионом двуногих тварей? Каков здесь механизм, почему человек не воспринимает этого?
   Они остались вдвоем с Беловым, Володю капитан отправил отдыхать, сказав, что он нужен ему крепким и здоровым. Перед ними на столике стоял кофейник, и две чашки. Для мужского разговора вполне достаточно.
  -- Мне, кажется, что человек потому и выжил, что все время, защищал себя, свой дом. Это у него в генах, и только разум помогает перейти через это.
  -- Может быть! Наверное, у нас уже атрофировалось ощущение причастности к сообществу. Сама жизнь нас разделяет, заставляет быть такими бесчувственными.
  -- Все девальвировалось, в том числе и страдание, все стало виртуальным, все напоказ, телесериал, вот что такое - жизнь!
   Они помолчали, каждый, вспоминал что - то свое, сравнивая свои ощущения с тем, к чему они пришли во время разговора.
  -- Так, что же теперь нам делать, - спросил Алексей,
   Он понимал, что инициатива в руках капитана.
  -- Будем ждать первого шага. Я понимаю так, что встречаться с нами у них нет желания, поэтому товар они будут забирать оригинальным способом, ну скажем через интернет.
  -- А ты уверен, что они забирать будут, а не включили нас в свою дьявольскую программу, - сказал Алексей.
  -- Ты хочешь сказать..., - начал, было, капитан, и осекся, - неужели это так?
  -- Я об этом думал, и пришел к такому выводу, - Алексей говорил спокойным голосом, словно отвечал заученный урок.
  -- Зачем им лишний раз рисковать, когда все можно сделать очень просто и безо всякого риска. Допустим, они все подготовили к своей операции, выстроили цепь, которая синхронно пришла в движение. Мы в ней играем определенную роль, причем, нужно полагать, весьма важную. В определенное время, нам позвонят, и скажут: " Вы включаете свою программу, а мы вам на монитор показываем вашего ребенка, поэтому не вздумайте импровизировать. После передачи можете ребенка забрать в том месте".
  -- И что же?
  -- А то, что через пятнадцать минут вас вычислят, как говорится, компетентные органы, и формально мы звено, причем самое важное звено всего заговора - это мы!
  -- Да, - произнес капитан, - такая вот петрушка получилась. И какой же выход?
  -- Думать нужно, думать! - устало откинул голову Алексей, - все до мелочей, до секунды. А времени у нас в обрез, вот что главное.
  -- Подытожим то, что нарыли - заключил Белов.
   Было видно, что Алексей устал, ему нужно было отдохнуть. " Какой умница, - похвалил его мысленно капитан, - умеет держаться мужиком!". А вслух произнес:
  -- Некто хочет совершить нечто такое, от чего плохо будет всем. Мы тоже вляпались в эту историю по самое " не могу". И как выбраться из нее, мы не знаем. Знаем только, что отступать нам нельзя, но и тупо выполнить все, что от нас требуют некоторые господа, тоже не можем. Как говорил один мой знакомый: " Кругом шестнадцать!".
  -- Есть только одна зацепка, чтобы определить этих господ, - произнес Алексей задумчиво, - насколько я понимаю, в этот момент, кто - то должен пронести маяк в кабинет того, кому все это предназначено, иначе вся затея не имеет смысла. И все же, кто - то должен нас контролировать. Не могут они все бросить на самотек, слишком большие ставки, чтобы все сорвалось из - за какого - ни будь пустяка. В нашем бардаке такие вещи случаются сплошь и рядом. Потому действовать будут наверняка, и потом, чем они рискуют? Да ничем! Мы у них все равно на крючке, как дохлые червяки, мы и трепыхаться не можем.
   Он замолчал на некоторое время, потому добавил:
  -- Правда, это только они так думают, они нас забыли спросить об этом! Вот им!
   И он сделал впечатляющий жест.
  
  
   Ленинградская область, 1952г.
  
  
  
  -- Ну, что родители, крестить пришли младенца?
   Батюшка был настолько старый, маленький и седой, что было непонятно, как он живет на этом свете, и если у него силы, опустить младенца в купель.
  -- И не сомневайтесь, - прозорливо развеял он сомнения родителей, - весь обряд совершу в лучшем виде. Господь милостив, так что разболокайтесь!
   Младенца осторожно положили на столик и стали освобождать от пеленок. В маленькой деревянной церквушке было тепло от большой, сбитой из глины печки.
   Младенец спал, и Владимиру стало настолько его жаль, что хотелось снова завернуть и унести с собой в домашний угол. Да и кому это нужно в наше время, да жена настояла, хотя не помешает ему крещение. На что человек может надеяться в этой жизни, кроме жены и бога.
   Церковный служка принес воды в купель, батюшка локтем испытал горяча или холодна водица, и начал действо, опустив в воду серебряный крест, читая положенные по такому случаю слова.
  -- Во имя Отца, Сына и Святаго духа, - говорил он привычные слова, наполняя их звуками пространство церкви. Слова растворялись среди старых икон, возле которых молилось не одно поколение людей. О чем они просили Бога? О помощи в делах любовных, хозяйственных и воинских. И многие уже лежат, кому бог дал такую милость, здесь же на погосте, а многие в чужих землях и странах, неприбранные и неухоженные, разбросанные по всему белому свету!
  -- Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй! - все явственнее раздавалось под сводами церкви.
   Слова таяли где - то там, в самом верху, где на колокольне курлыкали голуби, уходили к самому небу. Батюшка опустил крест на самое дно купели. Он знал, от того, как ляжет крест, так и будет начертан знак судьбы младенца, и на секунды замолчал, пытаясь своими слабыми глазами разглядеть предначертание.
   Крест опустился на дно купели, и тут батюшка увидел такое, чего никогда не видел в своей жизни: крест стал меняться в цвете, приобретая цвет золота. У него от волнения затряслись руки, слова молитвы вылетели из рук. " Знак это, знак, - зашептал он, что же так?".
   Все это длилось совсем недолго. Трясущимися руками он вынул крест, и положил рядом.
  -- Святый Боже, Святый крепкий, помилуй нас, - повел он молитву дальше.
   И голос у него вдруг окреп, словно было батюшке не за восемьдесят, словно раздвинулись стены церкви до пределов огромного храма, и тысячная толпа стояла перед ним, затаив дыхание, наблюдая, как бережно он опускает в купель младенца.
   - Крестится раб божий Владимир! - торжественно произносит батюшка, и под сводами храма слышен вздох облегчения, толпа крестится. Мелькают, как в калейдоскопе, лица, знакомые и незнакомые, армяки и грубые бороды соседствуют с расшитыми камзолами и париками.
  -- Держите, - передает батюшка младенца родителям, - значит , Владимиром нарекли. А по батюшке?
  -- Владимирович, - отвечает Владимир Спиридонович, принимая младенца на руки.
   Ребенок молчал.
  -- Крепкий малый, настоящий мужик!
  -- А фамилия - то как? - продолжал любопытствовать батюшка.
  -- Путины мы, - говорит женщина, хлопоча вокруг свертка.
  -- Ну, дай - то, Бог, пусть дорожка ему будет прямой да гладкой!
   Они шли по грязной деревенской улице, и денек, с утра такой серенький и незамысловатый, вдруг словно просветлел небом, и робкие лучи солнца заиграли на серых домах, серой земле, и голых стволах берез, растущих вдоль дорог. Он держал ребенка, спящего в своем одеяле, и на лице его играл лучик солнца.
  -- Смотри, как спит, - заметила жена, прислонившись к его плечу.
   Он ничего не ответил, только улыбался мечтательной улыбкой.
  -- Кого несешь? - спросил встречный мужик - хитрован, снимая немудрящую шапку и кланяясь.
  -- Наследника! - отрезал Путин.
  -- Оно и видно, - произнес мужик и перекрестился.
  
   Спецобъект, Подмосковье.
  
  
  
  
  
   Машина профессора остановилась перед воротами спецобъекта, и застыла, согласно инструкции. Приходилось мириться с этими неудобствами, по нынешним временам, это было единственное спасение от всякого рода любопытных глаз. Хотя, кто сейчас заинтересуется совсем непонятными исследованиями в области лингвистики? Это никакой прибыли не сулит, одна головная боль. И совсем немногие люди в государстве знают, что кроется за этим бетонным забором, смахивающим на имение современного нувориша. А ведь, если говорить прямо, здесь ковалось будущее, и не только государства, но и всего мира.
   Ворота распахнулись, как - то медленно, и машина по расчищенной дорожке медленно двинулась до определенного инструкцией места стоянки. Здесь все было расписано, и никому не рекомендовалось что - либо нарушать. За это можно было ответить, причем наказание было гуманным. Человека просто лишали его статуса, то есть памяти. И он продолжал жить, даже не понимая, что понес наказание, самое страшное в этой жизни. Он просто становился другим человеком, и продолжал жить обычной жизнью.
  -- Наши достижения, это гуманно, это высшее, чего можно добиться в этой жизни, - думал профессор, выходя из машины.
  -- Ведь мы просто исправляем ошибки, и даем человеку начать новую жизнь, приспособиться к новым реалиям.
   Было тепло и солнечно, кругом царила тишина, и среди построек и строений не было видно ни души.
   Это хорошо, - отметил он, - значит, все идет по плану, все заняты своим делом. Не торопясь, профессор прошел в холл большого трехэтажного дома. Дом больше походил на дачу современного нувориша, но выдержан был в строгом стиле, ничего лишнего. Красные кирпичные стены, полукруглые окна, лоджии, давали ощущение прочности, того, чего сейчас так не хватало людям. В холле его встретил охранник, одетый в черный костюм высокий плотный мужчина. Завидев входящего профессора, он подтянулся, подчеркнуто вежливо склонил голову. Профессору это всегда нравилось, хотя этому он придавал мало значения, он и так знал свою силу. И сила эта была такова, что не только охрана, но и полмира вполне могли преклонить перед ним голову.
  -- Здравствуйте, Павел Иванович, - профессор подал руку охраннику, - что новенького?
  -- Слава Богу, ничего! - ответил дежурной фразой охранник, крепко пожимая протянутую ему руку.
  -- Ну, лады, - ответил в тон профессор, - если появится кто из начальства, сразу ко мне.
   И твердым шагом стал подниматься по лестнице, застланной красной ковровой дорожкой. Здесь тоже был охранник, однако он был совсем молод, и появился совсем недавно, и профессору было интересно вглядеться в его лицо. Что же, это совсем другой человеческий тип, и лицо совсем непохоже на тех, кто окружал профессора с детства.
  -- Меняется человек, меняется, - подумал он, - все так, как мы и планировали.
   В кабинете он сел за стол, и по привычке на несколько минут задумался, приводя мысли в порядок. А подумать было о чем.
   Дело его жизни наконец - то, становилось осязаемым. Сколько было на пути препятствий, просто насмешек и издевательств ученой братии. А он в ответ, только крепче сжимал зубы, и работал как проклятый, двигаясь по узкой, очень опасной дорожке, рискуя не раз сломать себе шею.
   А все началось очень давно, так давно, когда он был совсем нищим студентом, и жил в коммуналке, в старом доме. Комната, похожая на пенал. Досталась ему от матери, умершей в аккурат после того, как сбылась ее мечта, единственный сын поступил в университет.
   - От надрыва, мамка - то померла, - сурово заметила соседка. Это была высокая седая старуха со следами былого величия на усохшем лице, - цени! Царствие ей небесное, единственная радость у нее в жизни, только ты и был!
   В комнате практически ничего не было, стол да кровать. Но он этого не замечал. Работал как проклятый, и случай всегда приходит на помощь тем, кто его ищет.
   Слегла соседка, старая, с огромной висячей грыжей, подвязанной старой шалью, она передвигалась по квартире, опираясь на палку, вызывая у соседей чувство брезгливости. И только он, постоянно посещал ее, выполняя мелкие просьбы. Жила она, на совсем крошечную пенсию, но была столь неприхотлива, что он, сам не избалованный, удивлялся, как она умудряется жить.
  -- Да, чего там, - говорила старуха, - спасибо больщевичкам, научили меня жить как птичке божьей!
   Хотя на жизнь не жаловалась:
  -- Хлебаю как все, из одного корыта! Другим и того хуже, лежат в земле сырой, а за что?
  -- Умираю, - сказала она однажды, когда он зашел к ней, - ты парень молодой, тебе жить надо, а чтобы запомнил, меня, хочу тебе подарок сделать. Со временем поймешь, что и как.
   Подарок оказался старый кожаный портфель, набитый бумагами, который он по просьбе хозяйки достал из - под кровати.
  -- Большая в них ценность скрыта, много крови за них заплачено, а сколько еще будет пролито, про то ты сам узнаешь...
   С тех пор прошло много лет. Но он всегда помнил тот вечер, когда в узкой грязной комнате умирала старуха, умирала она тяжело, криками наполняя комнату. Говорят, что так умирают грешники, цепляясь за жизнь, криками пытаются отогнать от себя смерть. Он сидел рядом, и ничем не мог помочь, в бессилии сжимая кулаки.
   На некоторое время он забыл про кожаный портфель, подарок старухи, и только спустя некоторое время, он принялся за его содержимое. Сначала он не понял, что это за бумаги держит в своих руках. Он бросился в библиотеку, но ничего не нашел, что могло пролить свет на происхождение этих бумаг. Словно рука магической силы спрятала от людских глаз, все что было связано с вмешательством в человеческую память.
   Ночью, закрывшись в своей комнате, разложив бумаги на столе, он принимался вчитываться в едва различимые печатные строки. И постепенно, продираясь сквозь обрывки фраз, он понял, что перед ним действительно клад. Это были отчеты какой - то лаборатории, которая проводила эксперименты по стиранию памяти людей и управлению сознанием, причем все это проводилось на Украине в начале войны. И это впечатляло. Впечатляло и то, что все это было выше политики, власти, расы, денег. Это было нужно для всех. и тогда он понял, чем он будет заниматься, ибо даже те, от которых зависит все в этой жизни - это прежде всего люди.
   И теперь наступает его звездный час, час, когда на земле наступает новая эра. Эра без войн, преступлений, сражений. Это совсем иной мир, мир людей, полный совершенно новых горизонтов и новых открытий. А вся эта грязная работа по управлению людьми будет всего лишь неким техническим методом, который доступен всем, кто сможет обладать этой технологией. Отпадет нужда в партиях, заговорах, да мало ли чего станет простой историей. О которой люди будут читать в книжках, удивляясь несовершенству людской породы.
   А для этого нужно провести эксперимент, и этот эксперимент начнется в России. Что же, судьба у нее такая, показывать пример всем остальным в этом мире, что нужно делать. Что и говорить, не впервой.
   В дверь постучались, вошел начальник охраны.
  -- Иван Ильич прибыл, - доложил он.
  -- Один? - переспросил профессор.
  -- Вдвоем!
  -- Пусть войдут, - кивнул профессор, - и пожалуйста, проследи за безопасностью в зоне.
   Охранник кивнул.
   В комнату, неторопливо вошел Иван Ильич, и невысокий седоватый мужчина, опирающийся на палку.
  -- Присаживайтесь, господа, - широким жестом пригласил профессор своих гостей.
   Выйдя из - за стола, он поздоровался с каждым из гостей. Мужчины расселись вокруг круглого стола, и на секунду в комнате повисла тишина.
  -- Давайте подведем итоги, - взял инициативу в свои руки Иван Ильич, - в каком состоянии наш проект!
   Профессор согласно склонил голову...
  
   Загородный дачный поселок.
  
   Володя шел по парку, пытаясь найти уютное местечко, где можно было поразмышлять над всем тем, что произошло в последнее время. Лес был в запустении, было видно, что хозяин просто не хочет вмешиваться в эту вечную систему смерти и обновления.
  -- Наверное, где - то есть силы, которые тоже не хотят вмешиваться в людские дела, - думал он.
   Время было предвечернее, и он все еще находился под впечатлением того разговора, который состоялся между ними: Беловым, и Алексеем.
  -- Ты, извини, - сказал ему, глядя в глаза, Алексей, в конце разговора, - но есть одно обстоятельство, на которое тебе следовало бы обратить внимание.
   Володя внутренне сжался, он догадывался, о чем пойдет разговор, но был не готов что - то ответить на его вопрос.
  -- Понимаешь, что - то все хорошо складывается у наших заклятых друзей, все, как, по нотам. У меня такое впечатление, что они так близко к нам подобрались, ходят, наступая нам на пятки.
  -- И что? - спросил Алексей.
  -- Жизнь показывает, - продолжил Алексей, - что в большинстве случаев, в таких делах замешана женщина, и сдается мне, что это именно тот случай.
   Алексей продолжал смотреть на Володю, и Володя понимал, что он в чем - то прав. Но как найти эту правду. Какие слова могут помочь ему, чтобы начать разговор.
  -- Понимаешь, от твоего разговора зависит столько, что я не могу даже представить, если честно, это наш единственный шанс.
  -- Я понял, - Володя выдержал взгляд, - но если это ложный след?
  -- Мы, мужчины, и сегодня вопрос не нашего самолюбия, а нашей цели. Поэтому, забудь про все, это потом, - сказал Алексей, - к этому вернешься, если жив... будешь.
   Но как это не просто, хотя кто это может сделать кроме него?
  -- Ты считаешь, что я должна рассказывать о таких вещах, тем более тебе? - голос Наташи дрожал, - я не думаю, что это правильная мысль.
   Они сидели в тени деревьев, в вершине которых запуталось предвечернее солнце.
  -- Наташа, давай отбросим на сегодня личные обстоятельства, - сказал Володя.
   Он удивился своим словам, тому, что логика его слов совсем не та, что раньше, когда он был простым участковым.
  -- Все это мы обсудим потом, у нас будет масса времени, если, если все закончится хорошо.
  -- А что закончится хорошо? - голос ее был полон тоски.
  -- Я уже никому не верю, мне никто не может помочь, и что, теперь все изменится?
  -- Если мы ничего не будем делать, рухнет все, - уверенно сказал Алексей.
  -- Зато я верну сына, ты понял, я верну сына, я, а не вы!
  -- Мы погибнем все, ты пойми, ты рискуешь судьбой сына и жизнями тысяч людей. Нам не простят, если мы пойдем на этот обмен.
  -- Ты просишь невозможного, - уверенно сказала Наташа, - это единственный шанс для меня вернуть сына.
  -- Это иллюзия, и ничего более, это мираж!
  -- Что же, это мой мираж! Хотя, если тебя это устроит, я назову тебе имя того человека, о котором ты говоришь...
  
  
  
  
  -- Значит, Николай Арсеньевич, говоришь? Ну что же, это уже кое - что, лишь бы это не оказалось пустышкой! - капитан провел рукой по лицу. " Господи, как же он устал!"
  -- Ну, что же, пощупаем этого господина, что у него там, в заначке.
  -- Будь те осторожны, осторожны втрое! - Алексей был встревожен, - этот тут случай, который называется клоном.
  -- Каким еще клоном? - спросил Володя, - что тут за медицина.
  -- Когда нужно что - то сделать для власть имущих, но рук марать не хочется, всегда можно найти клона, человека формально никак с властью не связанного, ну скажем, уголовника, который может выполнить вашу работу. И вы тут совсем не причем. Он просто клон власти, его и убрать не жалко.
  -- Да, - задумчиво произнес капитан, - такой у нас тут клонариум, что и не приведи Господь!
  
  
   Спецобъект.
  
  -- Итак, господа, подведем промежуточные итоги, - сказал Иван Ильич, - проделана огромная работа, и мы выходим на определенные результаты.
   Он говорил буднично, словно на совещании или рядовом научном совете, обсуждающем совсем плевый вопрос.
   Профессора это несколько покоробило:
  -- Что власть с людьми делает? - подумал он, ведь знает о чем речь идет, а ни один мускул на лице не дрогнет.
  -- Время начало отсчет, сейчас синхронно действуют несколько сетевых групп, причем независимо друг от друга. Каждый знает только свою задачу, конечная цель неизвестна никому. Из этих небольших осколков, как в калейдоскопе, сложится целостная картина.
  -- И все же меня волнует только один вопрос, как обеспечена техническая часть ..., - профессор несколько помедлил, подыскивая слово, но быстро нашелся:
  -- Эксперимента?
  -- Никаких сбоев не предвидится, - заверил Иван Ильич, - все начнется на юге, это в целом рутинная операция, ну может быть несколько более эффектная, чем ранее. Я не думаю, что там могут произойти какие - либо накладки. Затем в определенное время к объекту будет доставлен маяк, причем эта операция идет в совершенно официальном режиме. А дальше все произойдет по некоторому плану. Как только маяк приблизится к объекту, начнется работа со спутником, то есть это все возлагается на вас, господин профессор.
  -- Мы готовы, - ответил профессор, - я гарантирую выполнение всех параметров.
  -- Что касается операции прикрытия, то объекты найдены, - продолжил Иван Ильич, - и с этой стороны операция не будет испытывать трудностей.
  -- Мы все рискуем, - сказал мужчина, который до сих пор не проронил ни слова, - и все же случайности могут произойти. Есть запасные варианты?
  -- На этот случай у каждого должно быть продуман свой вариант действий. И все же я не думаю, что конечные цели нашего мероприятия, известны даже нам. Я тоже, в некотором смысле, всего лишь звено в этой, многоходовой комбинации.
  -- А что будет потом, после того, как все завершится?
  -- А ничего, сидеть и ждать, я думаю, это в некотором смысле этап в сложной политической игре, и мы лишь делаем первый шаг. Нам важно получить доступ к ресурсам власти, чтобы суметь решить остальные вопросы.
  -- Все же хотелось бы уточнить видение будущего, - произнес задумчиво профессор, - мы проводим такой эксперимент, по сравнению с которым, все, что было совершено ранее всеми диктаторами мира, всего лишь детский лепет.
  -- А дальше мы создаем государство технократии, то есть, о чем всегда мечталось. Государство будет лишено самого страшного бича цивилизации, а именно идеологии, и того, что мы называем моралью. В обществе будущего мораль заменяется на прагматизм. Вот бог, которому мы все будем молиться. При этом основные атрибуты общества безусловно сохранятся. Демократия, свобода, и все что, так мило сердцу нашего обывателя. Конечно, при тотальном контроле со стороны технократической элиты.
  -- Разумно, - произнес профессор, - однако, вряд ли это все случится сразу. Да и кроме того, пока что наши ресурсы ограничены.
  -- Сколько вам нужно времени? Полгода, год?
  -- Я думаю, что мы уложимся.
  -- И замечательно, - развел руками Иван Ильич, - используем метод наших старших товарищей.
   А ведь метод самый простой, - подумал профессор, - враг известен, да только его еще найти нужно. Вот в этом и есть главный смысл любой власти. А как же иначе?
  
   Москва, Центр.
  
   Полковник посмотрел на себя в зеркало. Гладко выбрит, костюм стального цвета, белоснежная рубашка:
  -- Ну - с, господин Романов, - дерзайте! - приказал он сам себе.
   Он присел на стул перед зеркалом, как любила говорить его мама: " На дорожку!", и задумался, пытаясь расположить мысли в нужном порядке. Настроение у него было на нуле, несмотря на важность момента. Что - то не складывалось, не вытанцовывалось, как любил говаривать один из его наставников. Он пытался найти этот пунктик, на котором споткнулся, и не мог его найти. В нем росло ощущение некой игры, игры, которая существует с давних времен, но правила которой все время меняются. И всем известен конец, и главное, в ней невозможно выиграть, и нет никакой радости, а есть только вечное стремление умереть позже, чем твой сосед, локоть которого касается твоего.
  -- И все это называется жизнью?
   В дверь позвонили. Полковник встал, еще раз бросил взгляд на свое отражение в зеркале, придал лицу достойное выражение, и пошел к двери. За дверью стоял охранник.
   - Едем! - ответил полковник на вопросительный взгляд высокого кряжистого мужчины. В конторе его звали кучером, только он имел допуск в президентскую зону. С этой минуты он был под полным контролем этого человека, полномочия которого были столь велики, что остальным и не снились.
   Внешне автомобиль был самым обыкновенным, каких по Москве тысячи, и только внимательный опытный глаз, отмечал, что это скорее броневик на колесах, чем легковушка, способная только перевозить людей. Охранник распахнул дверцу, с этой минуты полковник не имел права делать ни одного лишнего движения, даже папку с документами он мог получить только от президентских охранников.
   Он занял отведенное для него место, рядом с ним опустился на сиденье охранник, и в ту же минуту, автомобиль бесшумно двинулся по улице, затерявшись в череде лакированных родичей. И тут полковник ощутил прилив энергии, ему хотелось улыбаться, махать руками, разговаривать, наконец. Все это в присутствии сопровождающего было бы весьма неосмотрительно. И ему пришлось сдерживать свой неожиданный порыв. И вдруг все переменилось, улицы города словно потемнели, казалось, что на город опустились сумерки, солнце закатилось за горизонт, наполнив город, тоской и ненавистью...
  
   Водитель притормозил, и охранник показал пропуск, именуемый в народе " вездеходом", несмотря на то, что он был из той же конторы, охранник внимательно изучил карточку. Что делать, те, кто несут службу у дерева, отвечают головой за все. Машина бесшумно покатила дальше, въехала в гору, и стала на строго отведенное место.
  -- Вот и прибыли, - промелькнула мысль у полковника.
  
   Где - то на юге.
  
   Ночь опустилась на лес, упрятав среди деревьев людей и животных, чудом уцелевших в этом зеленом аду. Маленький отряд жил своей жизнью, только кто осмеливался назвать такое существование жизнью. Ощущение страха ни минуту не покидала их, и только сон давал возможность забыться на некоторое время. Но он не приносил облегчения, и проснувшись Зарема долго приходила в себя, пытаясь понять, где она и зачем она здесь в этой темной узкой норе. И не находила ответа. Иногда ей казалось, что это все сон, случайное наваждение, пришедшее ниоткуда. Иногда ей казалось, что пройдет совсем немного времени, она откроет глаза, и все эти ужасы исчезнут, растворятся. И она снова окажется в родном доме, среди своих родных, вместе с Русланом. Дорогим и любимым.
   Но ничего такого происходило. Она открывала глаза, видела низкий потолок, обитый грязной фанерой, спящую рядом подругу, укрытую тряпьем. Ни дать, ни взять настоящая могила.
   Тот мальчик иногда приходил к ней, и ей было все равно. Ни тот, так другой, какая разница! Она любила только Руслана, и только ждала время, время встречи с ним на небесах. Остальное не имело для нее никакого значения в этой жизни. есть было абсолютно нечего, ждали гостей, которые могли принести продукты, деньги. Вчера мальчик принес несколько бульонных кубиков, и Зарема жадно накинулась на горячий, пахнущий курицей бульон.
  -- Ты где взял? - спросила она его.
   Он смотрел на нее и улыбался почти детской улыбкой. По нему было видно, что он недавно стал мужчиной, и еще не освоился в этом новом качестве, и его, почти детская любовь, была полна прелести откровения.
  -- Украл, - сказал он просто, - для тебя украл!
   Он улыбался, нисколько не сожалея о своем поступке.
  -- Ты же знаешь, что за это бывает, - сказала Зарема, - зачем тебе это?
  -- Ты моя женщина, - заявил он уверенно, - потому, это не грех вовсе.
  -- Ну, это ты так думаешь, а им не объяснишь, - возразила она, - нельзя так рисковать.
  -- Пустяки! - чувствовалось, что гордость распирает его.
  -- Завтра в поход, потому сейчас не до того. Ты ешь, ты должна есть! - почти приказал он.
  -- А зачем? - спросила Зарема, - нас все равно убьют. Или ты думаешь иначе?
  -- Ты зря так говоришь! Я заработаю денег, и мы уедем с тобой далеко на юг. Там хорошо, и там не будет войны.
  -- Война нас достанет везде, - задумчиво произнесла девушка, - тот кто, связал себя с войной, теперь уже никогда из нее не выйдет.
  -- Мы выйдем, - отрезал парень, - я все продумал, ты верь мне, только верь! Я тебя прошу.
   И привлек к себе девушку.
   ... вышли ночью, куда шли, не знал никто, кроме командира. Угрюмый. Немногословный, он шел впереди, чутьем зверя находя дорогу. Накануне в лагерь пришли гости, принесли продукты. И в лагере начался пир. А затем командир собрал всех, сытых и довольных.
  -- Нужно сделать небольшую работу, - сказал он, - риск есть, но и деньги хорошие. Кто не хочет, может остаться.
   Он обвел взглядом всех сидящих, выдержал паузу. На поляне повисло молчание, было слышно, как где - то среди ветвей пела птица, выводя старательно свою трель.
  -- Тогда на сборы час, и получите деньги.
   Командир встал, гости начали раздавать пачки денег.
   - Наверное, деньги фальшивые, - вяло подумала Зарема.
   Ей и собирать - то было нечего. Пистолет, которым ее научили пользоваться, пояс со взрывчаткой. Вот и все ее вещи. И зачем ей деньги. Она равнодушно взяла пачку зеленых купюр и, не считая, положила в карман. Оружие, деньги, жизнь... Набор дьявола.
  
  
   Москва, дом на Набережной.
  
   В доме на набережной всегда царила атмосфера величия и загадочности. Видимо, с того самого момента, когда здесь поселились первые жильцы, предназначенные на заклание молоху власти, ничто не могло изменить заведенный кем - то жестокий порядок жизни. в каждом кирпичике этого здания поселился страх, им было пропитано все: от подвала до крыши, даже в туалете обитатель этого дома не мог чувствовать себя в безопасности. Где поселилась власть, там свило себе гнездо и вечный спутник дьявола - безумие. И только смерть освобождает властителя от вечного страха, который внушает ему власть.
  -- Вы к кому ? - консьерж дома, совсем еще не старый мужчина, по всем приметам из тех самых органов, сама любезность остановил высокого, черноволосого мужчину артистической внешности.
  -- Я к господину Абакумову, Петру Ивановичу, знаете такого? - мужчина был совершенно спокоен, терпеливо стоял у стойки, и улыбался спокойной, располагающей улыбкой.
  -- Ну, как же, как же, - расплылся в улыбке консьерж, - он у нас один из самых знаменитых, можно сказать, ветеран, генерал по всем статьям!
   Он нажал кнопку внутренней связи, поднял трубку телефона цвета слоновой кости. Такие ставились только в Кремле в свое время, а теперь, видимо, контора использовала старые запасы.
  -- Петр Иванович, здравствуй, - проговорил охранник, - простите за беспокойство, тут к вам гости.
   На том конце провода что - то ответили, охранник положил трубку, и, сохраняя дежурную улыбку на лице, сказал:
  -- Документик, будьте добры, - извиняющим тоном попросил он.
  -- Да, без вопросов, - ответил гость, с готовностью предъявляя красную книжицу, и скучно зевая.
   Через пару минут он уже поднимался в лифте на нужный этаж. Он посмотрел на часы.
  -- Что же, он вполне укладывается по времени. Это совсем неплохо.
   - Что - то не вяжется, - отметил про себя консьерж, - первый раз его здесь вижу. И зачем к этому деду напросился этот хлыщ? Генерал уже и из квартиры выходить не в состоянии.
   Старик так и не сумел понять, что же с ним случилось. Мужчина не стал церемониться, рассчитанным движением уложил его на софу. А еще через несколько минут, бездыханное тело нашло место в старом огромном шкафу изготовленного из карельской березы рядом с мундиром, увешанном орденами.
  -- Дорогой гроб, - отметил про себя мужчина.
   Вчера с генералом договорились о встрече на предмет интервью. Старик, конечно, клюнул на такую приманку, хотя всегда отличался особой осторожностью. Ну, так и на старуху бывает проруха!
   Вид из окна был что нужно. Не случайно, Лаврентий расселял в квартирах с видом на государево гнездо только своих людей. Как в воду глядел. Только теперь это все не важно, все сейчас переплелось, что никому не понять, кто с кем, кого и как. Да ему собственно ничего и не нужно.
   Мужчина сбросил широкий плащ, снял с живота огромный пояс, и стал раскладывать на столе детали прибора, спрятанного в карманах. Действовал он четко и уверенно, так, что через несколько минут, на столе оказался совсем прибор, с виду похожий на небольшой телескоп. Теперь нужно было осуществить самое главное: навести прибор на нужный объект. Вся хитрость заключалось в том, что с помощью электроники, все что находилось у него перед глазами, было как бы отодвинуто на несколько сот метров. Потому и все проблемы, никакая хитроумная техника не действовала, пока...
   А что пока, его совсем не касалось.
   Он поставил прибор и стал ждать, время " Ч", как любят говорить отдельные товарищи, еще не наступило. Он сел в кресло и стал жать.
  
  
   Подмосковье.
  
   Белов сидел за столом у компьютера и ждал.
  -- Время тянется, а годы летят, - пришла на ум некогда вычитанная фраза, - оно и верно, уже почти сорок, а все гусарствуешь! - упрекнул он себя.
   Он сидел и ждал звонка. То, что звонок состоится сегодня, сомневаться не приходилось. Рядом в кресле полулежал Алексей. Именно он вчера звонил Еленину в Лондон, и по приподнятому настроению последнего понял: " Началось!". Сейчас он болезненно переживал, что не может в полную силу принимать участие в деле. Он просто курил, и думал, все - таки хотелось верить в то, что все образуется. Не может же быть такого, что отец, погиб зря. И он, Алексей, может погибнуть, причем погибнуть не на той стороне. Хотя, какое это будет иметь значение?
   Белов понимал, что в этой операции все рассчитано по минутам. Если не по секундам. Таков век точных технологий. И потому он не имел права на ошибку. И все же он не мог до конца просчитать всю цепочку действий его врагов. Что лежит в основе их поведения? Какова их цель? Впрочем, что может интересовать людей? Деньги, власть, власть, деньги. Что это за набор Дьявола? И зачем бог допустил существование подобного?
   Телефонный звонок вывел из состояния тревожного ожидания. Чуть помедлив, капитан поднял трубку.
  -- Сверим часы, - не здороваясь, предложил мужской голос, - вы начнете передачу ровно через пятнадцать минут после моего звонка. И запомните, не минутой раньше. Вы поняли?
   Тот, кто говорил, привык командовать, и потому был уверен, что его голос действует безотказно. Белов возражать не стал. Затаив дыхание, он следил за дисплеем, на котором была нанесена карта области. Вчера они достали этот прибор за сумасшедшие деньги. Делая вид, что он растерялся, Белов закашлялся в трубку.
  -- Вы поняли, строго через пятнадцать минут, - голос стал еще тверже.
  -- Да, конечно, - спохватился капитан, - только ...
  -- Никаких только, все остальные инструкции получите после того, как пройдет передача, - услышал он.
  -- Итак, сколько на ваших часах?
   Стрелка сканера замерла в нужном районе. Заработал компьютер. " Хорошо!", - выдохнул из себя капитан:
  -- Сейчас 11 часов, 45 минут, - проговорил он.
  -- Итак, повторяю, через пятнадцать минут вы начнете действовать, - голос в трубке наливался металлом.
   Затем все смолкло, и наступила тишина.
  -- Ну, с богом, - проговорил он, - времени у нас с воробьиный чих.
   Белов положил телефонную трубку, и подошел к Алексею, который шаманил у компьютера.
  -- Учитывая, что по нашим стандартам вероятность составляет триста метров, то это вот здесь! - сказал он капитану, - ошибка исключается.
  -- А ведь мы так и располагали, - улыбнулся капитан, - ведь вот как все складывается.
  -- А ничего удивительного, другого и быть не могло, - подтвердил Алексей, - царство небесное товарищу, он ведь нас еще тогда предупреждал.
  -- Действуем, - встал решительно капитан, - у нас на все про все - сорок минут. Будем чесаться - смерть!
   Через минуту он уже сидел в машине. Мир просто перестал для него существовать. Была цель, и цель эту нужно было поразить, во что бы то ни стало.
  
   Небольшой городок на юге России.
  
  -- Вот наша цель, - произнес командир, и махнул рукой, подавая знак остановки.
   Люди замерли в восхищении от той красоты, которая им открылась.. Перед ними, в обрамлении гор, в предутренней тишине, в оцепенении предрассветного томления раскинулся поселок. Солнце лишь показалась краешком желтого диска из - за горной вершины, и темное небо бледнело, теряя россыпи звезд.
   У Заремы сжалось сердце от красоты, и ощущения забытого покоя. Она давно не жила так, не нежилась в постели по утрам, все это было так давно, что казалось совсем нереальным.
   Другие также замерли, пораженные покоем и миром, царившем в давно забытом ими мире. Это было так рядом и так невозможно далеко, что вызывало только скрытую зависть ко всем этим людям, живущим в этих домишках, среди высоких деревьев и цветов, птиц, пытающихся нарушить утреннюю тишину.
  -- Ну, что мы стоим? - проговорил кто - то нетерпеливо за спиной Заремы, - пока все спят, самое время.
  -- Всем отдыхать, - приказал старший, - и лучше будет, если все замолчат.
   Не торопясь, все рассыпались по поляне, пытаясь устроиться поудобнее в ожидании начала операции. Пожалуй, только Зарема, была новичком в этом деле, остальные имели боевой опыт, и потому старались меньше всего думать о предстоящем деле. Впрочем, и Зарема, старалась быть спокойной в ожидании дела. Она просто лежала под деревом, пытаясь не задремать. Дорога была трудной, но все же сил у ее молодого тела было достаточно. Было только одно обстоятельство, которое смущало ее, ей показалось, что она беременна. И это было совсем новое ощущение, и это ощущение нарушало ее стройный мир, который она создала себе в последнее время. Все рушилось, ибо ее жертва была только ее жертвой, жертвой оправданной и справедливой, но новая жизнь, меняла все. И она не могла найти оправдание всему тому, что замышлялось, хотя она понимала, что, идя на смерть, она готова унести и чужие жизни, ради очищения. Но здесь все было другое, это была ее жизнь, ее бессмертие. И не только ее, но и Руслана.
  -- И как он к этому отнесется? - спрашивала она себя.
   Лес постепенно просыпался, из леса тянуло предрассветной свежестью, вперемежку с ароматами трав.
  -- Ты о чем думаешь? - спросил мальчик, опускаясь рядом перед ней на колени, - я хочу знать!
  -- Ни о чем, - Зарема отрицательно покачала головой, - просто так.
  -- Я же вижу, что ты чем - то озабочена, - он был настойчив.
   Он ощущал себя мужчиной, и в нем проявлялось мужское превосходство, стремление быть покровителем этой одинокой, покинутой девчонки, которая сделала его мужчиной. Он не мог просто так расстаться с ней, тем более в минуту опасности.
  -- Не сейчас, - сказала Зарема, - давай просто посидим в тишине.
  -- Хорошо, - согласился он, - конечно, ты права.
  -- Вот видишь, - кивнула Зарема, - я знала, что ты мужчина.
   Костер солнца все сильнее разгорался на небе, стирая последние краски ночи. Тишина все больше наполнялась звуками человеческой жизни.
   И скоро эти звуки должны были измениться грохотом стрельбы и человеческих проклятий. А всему виной - набор дьявола.
  
   Москва, Соколиная Гора.
  
   Капитан выжимал из машины все, на что был способен мотор, и даже больше. Наверное, ангел хранитель на небесах заступился за него, иначе машина Белова лежала где - ни - будь под откосом. Через двадцать минут он остановил машину, возле высокого кирпичного забора, более похожего на крепостную стену. Чуть далее стояла машина Ника.
  -- Хорошо, теперь главное чтобы все прошло без сучка и задоринки.
   Капитан не торопясь, вышел из машины. Глянул на часы, пока все идет нормально, по времени они укладываются.
  -- Готовы? - спросил Белов у Регины, подойдя к машине.
  -- Мы всегда готовы, - ответила она.
   Белов осмотрел ее, и остался доволен. Выглядела она соответственно придуманной легенде.
  -- Красивая, - отметил про себя капитан и сказал:
  -- Ну, давай, действуй! - распорядился он, - пора начинать.
   Регина вышла из машины, поправила прическу, и зашагала к воротам усадьбы. Капитан занял место в машине, надел наушники.
  -- Ну, Господи помоги!
   Южный городок.
  
   Командир достал телефон, и приложил к уху. Это движение заставило всех напрячься, сосредоточиться, прислушаться к каждому слову. Однако разговор был коротким, все поняли только то, что отдых закончен, начинается дело.
   - Готовимся! - будничным голосом бросил командир, - все проверить, чтобы не было неприятностей.
   На поляне повисло напряженное молчание, каждый словно примеривал себя к предстоящим событиям, о которых никто, кроме командира не имел понятия.
  -- И не ширяться, - тут голос командира напрягся, - расстреляю.
   Для командира, и еще двух, трех его верных янычар, это была совсем будничная работа. Ничего личного, просто бизнес.
  -- Теперь пошли, - приказал он, - действуем как обычно, не торопясь.
   Отряд не торопясь, вышел на опушку, за которой начинался поселок. В домах, добротных, исполненных с человеческой любовью и тщанием, шла своим чередом жизнь.
  -- И зачем мы здесь? - думала Зарема.
   Она шла в конце колонны, с трудом понимая, что происходит вокруг. Ей казалось, что сейчас все кончится, как только солнце окончательно распустит свои лучи под этим лазурно - голубым небом.
   Неизвестно откуда на улице появился " Жигуленок" с синей милицейской полосой. Мгновение, и те, кто шел впереди отряда, окружили машину. Еще минута, и из машины вышел мужчина средних лет, в милицейской форме. На его лице застыло выражение недоумения и растерянности, но он держал себя в руках, понимая, что вряд ли что, может изменить в этой обстановке.
  -- Это все? - спросил командир, принимая из его рук пистолет.
  -- Все, - ответил милиционер, - только на работу еду.
  -- Ну и хорошо, видишь, работа сама к тебе приехала, - сказал командир.
   Это действительно, было удачей, встретить машину с участковым. Значит, связи с райцентром не будет достаточно долго. А это не входило в его планы, нужно, чтобы сообщение ушло строго по расписанию.
  -- Поедешь с нами, - приказал командир, - работы много, на всех хватит.
   Через пять минут они были у двухэтажного здания.
  -- Начали, - сказал командир, - действуем быстро, каждый выполняет распоряжение своего старшего, и никакой самодеятельности, понятно.
   И первым рванул крашеную зеленой краской дверь. Изнутри на них повеяло терпким больничным запахом. Зарема сморщилась, Господи, как же она с детства не любила этот запах!
  
   Москва, Кремль.
  
   Машина остановилась у гостевого крыльца, именно отсюда начиналась дорога в святая святых, к самой вершине власти. Дальше все рассчитано до сантиметра, человек. Попавший сюда уже не принадлежит себе, он может делать только то, что разрешено инструкциями, а сам находится под самым пристальным наблюдением невидимых глаз. Полковник Романов прошел вслед за провожатым, придав лицу дежурное выражение. Коричневые дубовые панели, существовавшие здесь с незапамятных времен, красная дорожка, гасила неторопливые шаги, ненавязчивый свет люстр под высокими потолками. Романов вступил в комнату средних размеров, больше похожую на гостевой холл. На окнах - зеленоватые шторы, кресла коричневой кожи вдоль стен.
  -- Присядьте, - попросил провожатый, - удостоверение и папку, будьте добры.
   Романов беспрекословно повиновался. Подал кожаную папку и красную книжицу, а сам сел в мягкое удобное кресло. Машинально бросил взгляд на часы. Хронометр как всегда работал, показывая время. Но полковник обратил внимание на старинные часы с гирями, в дубовом футляре, стоящие напротив него. Разница была в четыре минуты. И у полковника сработал инстинкт уважения.
  -- Не могут в Кремле часы быть неточными, - решил он, - наверное, хронометр у него все же подкачал, иностранная штучка.
   Он нажал кнопочку, стрелки сдвинулись, затем сровнялись, и начали движение по - новому...
  -- Ну, вот теперь все в полном порядке, - заметил про себя полковник, - теперь главное при докладе не облажаться, такое повториться не может, по определению!
   Он попытался сосредоточиться, хотя о чем будет разговор, зависело совсем не от него.
  
   Москва, Центр.
  
   Прибор стоявший на столе, замигал красной сигнальной лампочкой. Мужчина, сидевший на диване, и куривший сигарету, резким движением поднялся, и подошел к прибору.
  -- Хорошо, - произнес он негромко, - замечательно.
   Все действительно было хорошо, все шло по плану, по плану самой гениальной операции, которую вообще мог придумать человеческий мозг. И осуществить совсем простые люди, которые даже и не подозревают, что они делают. Собственно, а кто их спрашивает? Не нужно этого и знать, неведом никому божий замысел. Мужчина посмотрел на часы. Что же на все про все - час, полт - тора! И государство в кармане! Джек - пот, одним словом!
  
   Одинцово, дачный поселок " Лебединое Озеро".
  
   Савва Филиппович сложил было газету, но потом развернул ее заново. Что же статья на первой странице значила многое, даже очень многое. Что ни говори, а Сатаров даже после смерти довершил то, что задумывалось. Голосу из могилы поверят больше, чем живому. Когда писалась эта статья, а ведь нужна была сегодня. И именно сегодня, она нужна как никогда. Только вот вопрос. Кто и зачем ее напечатал? Его больше всего страшила та логика, которой руководствовались те, кто решился напечатать эту статью. То, что в политике, бывает мало смысла, об этом Савва знал на собственном опыте. Но вместо смысла, всегда присутствует расчет, а уже потом ему пытаются придать некоторый смысл. И этот смысл может уже не иметь совсем никакого отношения к тому, что произошло. Тогда, чей это расчет?
   Кто - то третий невидимо стоял за его спиной, и словно невидимый режиссер руководил всем этим многоголосьем. Савва иногда думал, почему так получается, что он человек не глупый, как говорится, не на помойке найденный, не может ничего, и словно лыжник, движется в заданной колее, не в силах остановить свой бег?
   Разговор с Иваном Ильичем только подстегнул его, он с удвоенной осторожностью принялся за работу. Но вскоре понял, что он всего лишь звено, причем не главное в этой цепи предстоящих событий.
   Москва, Кремль.
  
  
   Президент машинально протянул руку на звонок телефона. И все же, подчиняясь инстинкту, на несколько секунд задержал ладонь. Этот звонок точно, не сулил ничего хорошего.
  -- Что у него за должность, получать только плохие известия, а потом стараться превратить их в хорошие?
  -- И что? - спросил он без всякого приветствия холодным голосом, которого боялись больше в устах президента, чем откровенного площадного мата.
   Он молчал, вслушиваясь в голос собеседника, пытаясь по его голосу определить положение дела. Он знал точно, слова соврут, интонация - никогда!
  -- И что они хотят? - спросил он.
  -- Ничего, - ответил голос в трубке, - по крайней мере, сейчас!
  -- Передай ребятам на месте, пусть действуют быстро. Живых не брать! Докладывать через полчаса.
   Он положил трубку, и начал наливаться холодным бешенством. На несколько секунд он словно выключил сознание, но тут же взял себя в руки. Это была злая воля, и каждый раз, словно из - за угла укусят, и тут же разбегаются, словно мыши по углам. А потом начинает работать тяжелая артиллерия, и все норовят попасть сюда. Прямо в сердце.
   Без стука вошел секретарь, значит по расписанию у него очередная встреча, и отменять ее нельзя. Секретарь положил папку, и президент, бросив взгляд на нее поразился.
  -- Черт возьми, какое совпадение! - подумал он про себя, - прямо мистика.
   И махнул рукой:
  -- Зовите, жду!
   Однако мысли его были далеко.
  
   Москва, Центр.
  
   Дежурный у пульта электронной защиты резиденции откровенно зевал. Служба, что ни говори, не плохая, в том смысле, что бездельная, так ведь и деньги не бог весть какие, можно бы и надбавить. Хотя, если честно, за что набавлять, если сидишь и просто смотришь на экран, на котором совсем ничего не происходит. И главная твоя задача следить за тем, чтобы ничего и не происходило. Совсем ничего.
   Мысли поплыли в сторону. Скоро отпуск и, можно, будет махнуть на юг. В Геленджик, например. Море, солнце, бабы. В его годы джентльменский набор. И чего тут странного, танцуй, пока молодой!
   И тут дежурный подумал, что ему что - то приснилось. По экрану монитора поползла красная линия. Она приближалась к основному объекту, а это означало, что электронная защита начинает разрушаться, и чужой электронный луч точно выходит на сам объект, пытаясь проникнуть в святая святых!
   Не отводя глаз от экрана, оператор нашарил телефонную трубку.
  -- Нарушена целостность защиты, - проговорил он. Все идет по нарастающей, это атака.
  -- Продолжайте наблюдение, - сухо проговорили в трубке, - докладывать ежеминутно.
  
   Южный городок.
   То, что здание больницы окружено, стало понятно по шуму двигателя вертолета, зависшего на довольно большой высоте. Зарема сидела в углу большой комнаты, где на кроватях сидели больные, собранные по всей больнице, держала в руках автомат, и старалась не смотреть на тех, кто сидел перед ней. Чувство стыда и страха вызывали у нее приступ тошноты, и ей вдруг пришло в голову, что должен чувствовать ее крошечный ребенок, которого она носила в себе.
  -- Боже мой, - заклинала она, - ему за что такие муки?
  -- Если что, взрывай! - распорядился командир, и предупредил.
  -- Не взорвешь сама, я тебе помогу, сестра!
   И ушел, зыкнув глазами, в толпу испуганных людей.
   Зарему мало интересовало, что происходит вокруг. Она понимала, что отсюда она просто не уйдет. В том мире она просто не может жить, ибо на ней всегда будут отпечатки этих глаз. Всегда и везде, днем и ночью.
   Она услышали выстрелы, крики, потом все стихло, потом опять выстрелы. Потом все стихло, даже вертолет улетел. Даже грудные дети, которые были при матерях, молчали, словно понимали, что происходит вокруг.
  -- А может быть, они действительно понимают, - думала Зарема, - что же поймет ее сын или дочь.
  
   Москва, загородный поселок.
  
   Алексей напряженно смотрел на монитор. Его задача: минута в минуту начать передачу. Он не имел права ни на секунду отсрочить свою работу. Сколько людей сейчас напряженно вглядываются подобно ему на свои хронометры, готовые вступить в действие, даже не подозревая о том, какова цель их работы. Время застыло на цифре "11", все больше ждать нельзя. Внутренне холодея, он нажал " мышку", и уперся взглядом в монитор. Передача началась, он теперь просто зритель, ему нужно сидеть и ждать звонка. Сидеть и ждать, а ждать и догонять, хуже всего, так учил его покойный отец.
  -- Подожди, папа, я за тебя рассчитаюсь! - уверял он себя.
  
   Поселок, Соколиная Гора.
  
   ... Ворота открыл невысокий крепыш, одетый во все черного. Он был чем - то похож на откормленного вороненка. Парень уставился немигающим взглядом на Регину.
  -- Чего тебе, красавица? - спросил он, держа руку в кармане куртки.
  -- Зд - д. - расьте! - талантливо выдавила из себя она, - девушку заказывали?
  -- Ни фига себе! - ответил парень, он несколько секунд прикидывал, как поступить, однако желание возобладало, нельзя же отказываться от такого подарка.
  -- Заходи, - распорядился он, - только пройди между мной и дверью.
   Он понял, что день сегодня пройдет, совсем не зря, а то надоели ему эти заморочки Николая Арсеньевича.
  -- И медленно двигай в той домик, сиди там.
   Он выглянул из - за ворот, улица была чистой, он захлопнул ворота, и поспешил в домик.
   В предвкушении удовольствия, он открыл дверь, впадая в игривое настроение, однако застыл, от удивления перед тем что он увидел. Девушка стояла перед ним и целилась из пистолета.
  -- Ты, что, гадина? - только и успел он произнести, прежде чем рухнуть окровавленным на кафельный пол сторожки.
   Регина торопливо накинула на себя висевшую на стене куртку, какая - никакая маскировка, и не торопясь, насколько это было возможно, вышла из сторожки, направившись к воротам.
   Еще через минуту Володя и капитан пронырнули за забор. Теперь все решали минуты, которых было совсем мало.
  
   Москва, Центр.
  
   Полковник привел себя в порядок перед зеркалом, положил обратно расческу, и вышел из туалетной комнаты. Он был готов начинать движение. Охранник передал папку с документами, и кивнул головой, приглашая Романова следовать за ним. Открылась дверь, и полковник начал движение по довольно узкому коридору, который упирался в двери лифта. Дверь лифта открылась, и они вошли в освещенную легким голубоватым светом довольно тесную кабину.
   Лифт мягко двинулся вверх.
  
   Спецобъект.
  
   Профессор застыл перед экраном монитора, пытаясь уловить, что же пошло не так, как было задумано. Все на первый взгляд шло в соответствии с его расчетами, и все же появилось несоответствие во времени всей программы. Было понятно только одно, посланец изменил время на маяке, тем самым сбил всю программу, лишив спутник связи именно на эти три минуты. Какая тут точность! Неужели все пойдет прахом из - за какого - то пустяка.
  
   Южный городок.
  
   Спецназ окружал здание больницы с той деловитостью, на которую были способны люди, привычные к тяжелой неприятной работе. Все случилось так быстро, что казалось, солдаты располагались совсем недалеко, в ожидании приказа. Собственно оно так и было, дело привычное, каждый знал, что вполне вероятно, это последние часы его жизни, да только каждый и видел в этом смысл своего существования на этой земле. Что тут можно сказать, так сложилось, вот и все объяснение. На крыше соседнего дома расположились гранатометчик, два снайпера. Шумела рация, чей - то ровный голос передавал число солдат, спешащих к месту происшествия. Потом все это прервалось, и командирский голос приказал:
  -- Действовать жестко, живые нам не нужны!
  -- На публику работают, - покачал головой один из снайперов, - хотят на испуг взять.
  -- Этих не прошибешь ничем, у них одна задача, пошуметь и скрыться, если удастся, - лениво ответил другой.
   Что - то подсказывало ему, что дело заказное, а значит, будет много неожиданного, больно уж все хорошо складывается. А и то, правда, что сейчас не заказуха, а на худой конец, не показуха? Бизнес требует жертв, закон жизни!
  -- "Факел", твой выход! - раздался голос в рации
   Гранатометчик положил ствол на нагретую металлическую крышу, на секунду задержал дыхание. Раздался грохот, и крыша здания занялась огнем. Однако ни какой попытки штурма не было. Пламя разгоралось все выше.
  -- "Факел", повтори! - раздалась команда.
   И снова грохот выстрела разорвал тишину солнечного дня, уже пленившего маленький южный городок.
  
   Дачный поселок " Соколиная Гора".
  
   Втроем они быстро двигались по парку, стараясь как можно быстрее прорваться к дому, стоящему на искусственном холме. Никто не обращал внимания на возможные препятствия, риск, конечно, был велик, но время поджимало, никто не знал, как будут развиваться события.
   Володя двигался, как казалось ему совершенно бесшумно. Эти сотни метров до подъезда он преодолел, казалось, за считанные секунды. Регина с капитаном слегка приотстали, поэтому он дожидаясь товарищей рванул на себя тяжелую металлическую дверь с бронированными стеклами. Дверь открылась и он оказался в огромном вестибюле. Куда - то наверх уходила огромная роскошная лестница, застланная добротным ковром. Что - то подсказывало ему что двигаться нужно именно в том направлении. Он услышал за спиной шумное дыхание капитана, и это его почему - то успокоило.
  -- Двое, трое - не один! - вспомнил он поговорку отца, и словно подстегнутый взлетел вверх по лестнице.
  -- Только вперед, только вперед! - гвоздем сидело у него в голове.
   Но в доме было пустынно. Не было заметно присутствия людей. Хотя в таком огромном доме затеряться было совсем просто.
  -- Искать, искать и не расслабляться! - рявкнул капитан.
   Он лихорадочно, не церемонясь, выбивал ногами полированные двери комнат. И тут он заметил, что одна из дверей прямо по коридору открыта, словно приглашает войти. Он не раздумывая влетел в нее, и понял, что не ошибся. Это была огромная комната, а попросту кабинет хозяина, со всеми атрибутами, большей частью самому хозяину не нужные, но предназначенные для внушения некого уважения гостям. За огромным столом, в огромном кресле сидел мужчина, с шевелюрой седых волос и улыбался, глядя прямо на капитана. Руки у него лежали перед ним на крышке стола, так что у капитана не было повода для беспокойства.
  -- Грамотный, - отметил про себя капитан.
  -- Убери пистолет, ребенка напугаешь, - продолжая улыбаться, сказал спокойно хозяин кабинета.
   И тут белов увидел, что рядом с ним в кресле сидел мальчишка, в котором невозможно было не узнать Володю - маленького.
  -- Слава богу, жив, - отлегло у него от сердца, - впрочем, кто знает, что там припасено.
  -- Да не волнуйся, еще четверть часа, и заберешь, всего - то делов, - словно угадав его мысли, произнес мужчина не убирая рук.
   Они словно приросли у него к этому месту.
  -- В этом, наверное, и вся пакость кроется, - решил про себя капитан, но спросил на всякий случай.
  -- А раньше, никак?
  -- Плохо, - вздохнул капитан.
  -- Да почему же? - деланно удивился хозяин, - только чаю выпьете, не откажитесь от угощения, прошу Вас!
  -- Вежливый, гад, - выругался про себя капитан, но предпринимать ничего не стал, оценивая обстановку.
   Судя по всему, у хозяина в руках граната с выдернутой чекой. Тут сразу всем смерть, рассчитано точно. Дешево и сердито, одно слово - грамотный!
   Что случилось дальше не мог предвидеть никто, наверное, менее всего предполагал такое развитие событий сам Николай Арсеньевич. За спиной капитана выросла фигура Володи, и увидев своего знакомого, мальчик встал с кресла, и сделал шаг навстречу.
  -- Сиди! - попытался остановить его Николай Арсеньевич, протянув руку.
   И граната выскользнула из его рук и покатилась по столу. Всех, кто находился в комнате охватил ужас, и только капитан, рванулся вперед, и рухнул на чугунный рифленый шар.
   Рванул грохот взрыва, комнату заволокло запахом крови, порохового дыма. Тело капитана подкинуло, куски плоти разлетелись по комнате, унося с собой куски смертоносного металла.
   Николай Арсеньевич сидел в кресле, закрыв лицо руками, ожидая выстрела, понимая, что он этого заслужил. Странно, но Володя, совсем не думал об этом. Это не его работа, это потом, сейчас главное мальчик, который зашелся в дикой истерике. Подхватив его, он выбежал из кабинета. И тут внизу, где оставалась Регина, началась стрельба.
  -- Только не суетиться, только не поддаваться панике, - уговаривал он себя, двигаясь вдоль стены, - только бы не зацепило мальчишку.
   Тот продолжал извиваться, оглашая этаж громким плачем.
  -- Заткнись, - заорал на него Володя, - умоляю тебя, заткнись!
   Пистолетные выстрелы щелкали у лестницы, и было понятно что, так просто выйти не удастся. мальчик и правду замолчал, лежа у него на плече, только икал громко, и Володя ощущал, как по нему льется влага. Это его успокоило и рассмешило, но раздумывать было некогда.
   Пули защелкали над головой, он упал, и подполз к самому краю лестницы. Он выглянул и в туже минуту, кровь ударила ему в лицо. Он бы узнал этого человека из тысячи тысяч, поскольку запомнил его на всю оставшуюся жизнь. Эта картина часто снилась ему ночью: вертолет, тайга и лицо этого красавчика, улыбающегося всей своей прекрасной улыбкой. Он просунул пистолет сквозь балконные перила и выстрелил, вложив в этот выстрел всю накопившуюся ненависть...
   Мужчина, совершенно седой, но модно постриженный, с лицом уставшего плейбоя, смотрел на экран. Красная точка приближалась к объекту " 0".
  -- Координаты изменяются, - доложил оператор, - приближается спутник.
  -- Ай, да молодца, ай да умники, - проговорил седой, - все продумали. Решили, значит, маяк пронести, чтобы луч точно вывести.
  
   Москва, Кремль.
  
  
  -- Маршрут номер два, - услышал охранник, сопровождающий полковника, при выходе из лифта.
  -- Понял, - ответил, продолжая идти вперед с каменным выражением лица.
  -- Здесь, пожалуйста, налево, - обратился он к Романову.
   Они пошли далее точно таким же коридором, совершенно пустым, подминая мягкую ковровую дорожку.
   Дорожка подвела к высоким дубовым дверям с надписью " Приемная". Дверь открыл секретарь, молодой приятной внешности мужчина в костюме стального цвета.
  -- Вас уже ждут, - произнес он приветливо.
   Они прошли через пустую приемную, к дверям с надписью " Президент РФ", дверь открылась, и Романов оказался в просторном, скромно обставленном кабинете, именно таком, какой он много раз видел по телевизору. Навстречу ему шел человек невысокого роста, в черном костюме, в белой рубашке с полосатым галстуком. Он был именно таким, каким изображали его сотни тысяч портретов и фотографий, операторы телевидения.
  -- Присаживайтесь, - попросил он, крепким рукопожатием охватив его ладонь, - очень интересно с вами побеседовать.
   Полковник сел на стул, открыл папку, достал доклад и положил на стол.
  -- Хорошо, - также негромко проговорил Президент, - а что бы вы хотели мне сказать лично?
  -- Я думаю, - начал полковник...
  
   Южный городок.
  
   Больница горела, кругом стреляли, а Зарема все сидела, и не могла сдвинуться с места. Огонь еще не достал комнат, в которых находилась основная масса больных, загнанных сюда, люди сидели, и с ужасом обреченных ждали конца. Пули сюда не долетали, но едкий дым уже проник в это крыло, и было понятно, что это дело времени. В дверях стоял мужчина с автоматом. Было понятно, что у него намерения самый решительные. Все сидели молча, только слышна была чья - то молитва.
   В комнату быстрым шагом вошел командир. Он был выбрит, всем видом показывая, что все идет хорошо.
  -- Как у тебя дела? - спросил он Зарему.
  -- Хорошо, - ответила она, - все в порядке.
  -- Молодец, сестра, - похвалил он.
   И резко развернувшись, вышел из комнаты. Он прошел по больничном коридору, выстрелы были где - то за стеной. В дальнем конце коридора его ждали двое в камуфляже, нетерпеливо поглядывая на часы. Внезапно он остановился, и открыл дверь в комнату. Там он обнаружил молодого парня, стоявшего с автоматом, и изредка стрелявшего из окна.
  -- Это твоя девка? - спросил он.
  -- Моя, - зарделся он.
  -- Иди к ней, и проследи, чтобы не сдрейфила, понял?
  -- Понял, - рванулся он к двери, исполняя приказ.
   Старший улыбнулся и пошел дальше. Ожидавшие его военные, быстро вывели его из здания больницы. Все трое торопливо прошли через двор, нисколько не боясь выстрелов. С этой стороны стена была глухой, и огня можно было совсем не бояться. На улице их поджидал легковой автомобиль. Еще минута, один из военных достал телефон:
  -- Начинайте! - распорядился он.
   Начался штурм.
  
   Кремль.
  
   Встреча закончилась очень быстро.
  -- Спасибо! - сказал Президент, - очень рад был с вами познакомиться.
   Он крепко пожал Романову руку, и встал провожать до двери. И тут полковнику почудилось, что стоящий перед ним мужчина улыбается как - то язвительно, совсем не так, как это должно быть при прощании. Всплыло некое несоответствие всему этому кабинету, обстановке, тому что он увидел.
   В полной растерянности он вышел за дверь. Там его ожидал охранник.
  -- Я вас провожу, - сказал он, - будьте добры, - шагайте за мной.
   Они шли снова длинным коридором, затем, минуя лифт, спустились во двор. Только полковник успел отметить, что это было совсем другое место, другая машина.
  -- Вот эта машина доставит вас, куда вам нужно, - сказал сопровождающий, открывая дверцу лимузина.
   Полковник сел на заднее сиденье, машина тотчас тронулась. И через несколько минут машина промчавшись через площадь, вдруг нырнула в какой - то незаметный переулок. В ту же минуту тело полковника стало надуваться, словно футбольный шар, затем разорвалось, превращая салон в зловонное кровавое месиво...
  
   Москва, кабинет Президента.
  
  -- Произошла замена, - сказал секретарь, - доклад придется отложить.
   Президент поморщился.
  -- Хорошо, - я сам хотел просить об этом, - кто там на очереди?
  -- Начальник управления стратегических служб, - ответил секретарь.
  -- Зовите!
   Президент был резок, он уже забыл о мелком происшествии, несостоявшемся докладе. Чего не бывает в таком огромном государстве, в этом водовороте дел.
  
   Москва, Соколиная Гора.
  
   Седой остановился, и несколько мгновений рассматривал труп мужчины, лежащего на полу.
   Он пошевелил его тело носком ботинка, тот слегка застонал.
  -- А ведь красавец, жить бы, да жить! - он вздохнул, и повернулся к своему спутнику.
  -- Подберите здесь все.
  -- А тех?
  -- Ну, бог с ними, их искать не будем, пусть живут.
   Он пошел на выход, и даже не вздрогнул, услышав за спиной выстрел.
  
   Южный городок.
  
   Мальчик прижимался к Зареме все сильнее, дрожа всем телом. Она помнила его тело, молодое и крепкое, полное жизненных сил. Она помнила и своего Руслана, свою первую любовь. Но все это, было, казалось, в далеком прошлом, а сейчас только кровь, крики, бешеная стрельба на улице. Плачущие люди, которых сковал ужас.
  -- Как с этим жить? - спросила Зарема, - зачем с этим жить?
   Парень плакал, глотая слезы, он растирал кулаком лицо. Зарема погладила его по стриженой голове, поцеловала. В комнате никого не осталось, люди успели разбежаться. Стрельба приближалась, выстрелы щелкали уже в коридоре. Еще минута, другая, и сюда ворвутся солдаты, а тогда.
  -- Ну, что же, я не смогла распорядиться своей жизнью, ее нужно отдать другим, - подумала Зарема.
   Она повернулась к плачущему парню, поцеловала его лоб:
  -- Помоги мне, - попросила она, - любимый.
   Медленно, с осторожностью, словно боясь причинить ей боль, мальчик потянул на себя чеку гранаты, привязанной у Заремы на поясе, глядя на нее огромными, перекошенными от ужаса глазами. Эти глаза словно утопили ее, навечно лишив боли и разума.
  
   Дачный поселок " Лебединое озеро"
  
  -- Что же ты, Савва, друзей так плохо встречаешь? - "Седой" спокойно прошел в кабинет и сел в кресло напротив Саввы.
   Савва кивнул, скучным взглядом осматривая сидящего перед ним мужчину. Они давно были знакомы, с тех самых времен, когда Савва был, казалось, на самой вершине власти. Только потом он понял, что власть, это не роскошные кабинеты, блестящие лимузины, мчащиеся по проспектам, под завистливые взгляды обывателей. Власть, настоящая, вот она, перед ним, и он против нее меньше букашки.
  -- Хоть бы кофе налил, неужто, не заслужил?
  -- Заслужил, заслужил, - пробормотал Савва, - может коньяку?
  -- Нет, только кофе, я на работе, - твердо ответил гость, - я к тебе не надолго, через пять минут уеду, дел, понимаешь, по горло.
  -- У всех дела, - вздохнул Савва, наливая кофе и подавая его гостю.
  -- Я слышал, у тебя внук нашелся? - спросил Седой, чуть приложившись губами к чашке.
  -- Да, - лицо Саввы засветилось улыбкой, - жду, везут.
  -- Вот и отлично, забирай внука, и бегом на дачку в Испанию, отдыхать.
  -- А если я не поеду, - сказал Савва, глядя поверх головы собеседника.
  -- Знаешь, Савва, какой у тебя недостаток? - немного помедлив, ответил Седой.
  -- Интересно, - спросил Савва.
  -- А самый простой. Ты свои сны выдаешь за реальность и думаешь, что оно так и есть. А во всем остальном, тебе цены нет, поэтому уезжай. А если не поедешь, то сам знаешь, у нас возможности ограничиваются только смертью.
  -- Я понял, - сказал Савва.
  -- И дружкам своим накажи, тем, кто уцелеет, чтобы зарылись поглубже в норки.
   Седой встал, запахнул пиджак очень дорого пошива, ни дать, ни взять преуспевающий джентельмен, и направился к выходу, лишь махнув рукой на прощание.
  -- Найди-ка мне тех, кто в доме у Николаши шорох навел, да сильно их не тревожь.
   Ребята, они вроде не плохие, пригодятся - сказал он в машине своему помощнику, есть еще в этом мире порядочные люди, иначе мир загнется.
   Савва Филиппович подошел к окну. По дорожке к дому шли дочь с внуком, Володя, которого он помнил, как ее очередного мужа. Мальчишка что - то говорил, жестикулируя руками, а дочь, улыбалась. Даже отсюда, с высоты третьего этажа было видно, как она счастлива.
  -- Почему так, - подумал Савва, - чем человек ближе к земле, тем он счастливее. Почему это ему не дано, почему он обделен, и вынужден жить в каких - то снах, чтобы однажды проснувшись, ощутить себя совершенно ненужным и лишним человеком?
   Он повернулся и пошел встречать внука.
  -- Что же нужно готовиться к отъезду, не нужно пренебрегать советом. Он дорого стоит. Собственной жизни.
  
   Москва. Кремль.
  
   Президент положил трубку, встал и подошел к окну кабинета. Рядовое событие в этой стране, где мир и война сопутствует ей всегда. Так было и так будет. Сквозь окна кабинета был виден двор, совершенно пустой, выложенный брусчаткой. Только пред вечерние сумерки гуляли под окнами, заполняя все пространство двора и неба. Он почувствовал, как по - человечески устал. Хотелось свободы, движения, возможности просто забыть про все дела, и заняться собой. Это как в детстве, спишь, и не хочешь просыпаться, чтобы не выбираться из теплой постели в холодную, промерзшую комнату, одевать холодную рубашку, и тащиться в школу за несколько километров.
  -- Когда это было? - улыбнулся он.
  -- А ведь и правда, - мелькнула у него в голове мысль, пока он возвращался к столу, - вся наша жизнь, лишь грань между сном и явью, явью и сном. А мы лишь похитители этих снов.
   И нажал кнопку вызова.
   Обычный день, обычная работа.
  
  
  
  
   ЭПИЛОГ.
  
  
   Старик чувствовал, что слабеет с каждым днем, старческая немощь готова была овладеть его телом, хотя он сопротивлялся этому, как мог. По утрам он старался встать раньше, чтобы успеть расходиться. Тогда домашние не могли заметить его дряхления. Он с трудом, мог представить себя больным и никчемным. Но скрывать это с каждым днем становилось все труднее и труднее, и он понимал, что наступит момент, когда ему не удастся обмануть домашних.
   И не только. Он догадывался, сколько людей ждут того часа, чтобы поплясать на нем, поверженном и превратившемся в прах.
   И ему становилось страшно подумать, что случится, если не станет его. Нет, конечно, земля не повернет вспять, солнце будет вставать, не зависимо от людской воли. Только многие смуты наступят на земле, ибо он бессилен будет помочь не только своим близким, но и многим другим людям, которых бог свел жить с ним в одном отрезке времени, а это вопрос божьей воли.
   Тут его вины нет, и быть не может. После нудного дня, наполненного непонятно чем, он заходил в свою спальню, снимал с себя вечерний халат, в котором любил проводить вечер, и ложился в постель. От прохладных простыней шел приятный запах, в полировке шкафов отсвечивал свет ламп люстры, но это не приносило ощущения радости.
  -- Нельзя мужчине моего темперамента доживать до таких годов, - думалось ему, - зачем Бог привел его умереть в постели, как жалкому обывателю.
   И в тоже время он не чувствовал, что жизнь ему в тягость, было что - то, что держало его в этой жизни, только он не мог четко определить, что это могло быть? Простой старческий эгоизм? Но он не допускал мысли, что он подобен жалким человечкам, которых он нагляделся на всю жизнь, но т соприкосновение с жизнью вдруг приводило его к открытию, что он в чем - то крепко ошибся, сыграл не ту партию, или может быть не свою партию?
   Он сидел в кресле, завернувшись в плед, и смотрел, как догорают поленья в огромном камине, занимавшем добрую половину комнаты. Он любил, чтобы все было огромным, большим, как и он сам. Мелкие люди не внушали ему доверия. Чего ждать от них, кроме гадостей? Тяга в камине была хорошей, костер разгорался все сильнее, и это напомнило ему, как в детстве он с дружками заблудился в тайге, и чтобы выжить, им пришлось несколько дней, жить на том, что собирали в тайге. И единственной радостью был костер, который они зажигали по ночам, и всю ночь подкидывали дрова в его прожорливую пасть, наблюдая с затаенным страхом за причудливыми очертаниями теней, уносящегося в небо пламени. Где теперь, все те сорвиголовы, которые составляли ему компанию?
   ....Среди огромных пальм было красиво и прохладно. Откуда в его московском доме пальмы, или это юг? Но на юг ему запретили ездить врачи, что это значит? Как такое могло произойти? Он сердился, даже здесь непорядок, а что тогда говорить за все государство, которое и страной - то назвать трудно, точнее материк Россия! Он ощущал в теле необычайную легкость, словно его старческий организм омолодился, таким он ощущал себя в молодости, когда ему казалось, что износу не будет. А может быть, это результат китайских снадобий?
   Он огляделся, дорожка уходила в глубь пальмовых зарослей, откуда - то доносилось пение птиц. И старик пошел по этой ухоженной дорожке, пытаясь разглядеть кого - ни будь среди зарослей. Неожиданно ему навстречу вышел совершенно голый человек невысокого роста, с черными волосами, зачесанными наподобие вороньего крыла. От неожиданности он остановился, гнев стал закипать в груди.
  -- Шты, это за ерунда, - забурчал он, - как посмели?
   И вдруг осекся. Человек подошел ближе, и он узнал в нем Гоголя! Да, да собственной персоной перед ним стоял сам Николай Васильевич. Стоял, смотрел и улыбался, совсем не стесняясь своей наготы. Он спокойно потирал свои заросшие руки и ноги, член, утопавший в черных жестких волосах, висел между его ног, и казалось, совсем не волновал его.
  -- Николай Васильевич, шта вы тут делаете?
  -- Как что? - удивился Гоголь, - я тут, так сказать, живу, по воле Господа, приписан к этому царству.
   Гоголь улыбнулся во всю ширь рта, и лицо его стало еще больше походить на старого мудрого ворона, сидящего на насесте.
  -- А вы видимо, господин хороший, новенький, недавно к нам пожаловали?
  -- Дык, не уверен, - начал Старик, - ничего не понятно.
  -- Да, бросьте вы, не мучайтесь, - махнул рукой Гоголь, - что понять - то хотите?
  -- Все понять хочу, - уверил его старик, - оно жить - то как?
  -- Да ну вас, с вашими вопросами. Походите, погуляйте, с народом пообщайтесь, потом поговорим, еще встретимся.
   И пошел, сверкая голыми ягодицами.
  -- Фу, какое бесстыдство! - подумалось Старику, - если Гоголь - Моголь так значит, передо мной голым являться можно?
   И только тут он с ужасом для себя заметил, что он тоже абсолютно голый. Пораженный таким открытием, он остановился и машинально стал прикрывать причинное место пятерней.
  -- Как это могли допустить? - кипятился он, - что, некому было сказать?
   Однако природа жила сама по себе, окружающим его деревьям было совсем безразлично до его внешнего вида. Старик немного успокоился, и ему даже стало несколько любопытно, где это он находится.
  -- Что это за дом отдыха такой? - задумался он.
   И тут молнией пронзила его мысль:
  -- Так ведь Николай Васильевич, когда умер - то? Это что же, значит, вот так просто, без ничего, и голым на тот свет? А как же все остальное?
   Смерть ему представлялась совсем по - другому. Он боялся этого, но, все же смирившись с ее неизбежностью, представлял ее совсем не так. У него даже был заготовлен сценарий, по которому, все должно произойти не так, а величественно, со всеми причитающимися по этому случаю почестями. А тут на тебе, закрывайся пятерней, как в бане? И это все, что заслужил?
   Он, оглядываясь, двинулся вдоль по дорожке, несколько расстроенный, надеясь увидеть кого - ни будь, чтобы получить разъяснение, разговаривал же он с Гоголем. И точно, вскоре, откуда - то с боку, на тропинку вышла красивая молодая женщина, с черной копной волос, с молодым крепким телом, в сопровождении огромного рыжего льва.
  -- А неплохо они тут устроились, - мелькнула мыслишка, - и бабье есть.
   Он даже хихикнул про себя, обрадованный такой мыслью, а просто поклонился молодой женщине.
  -- Анна Андреевна, - представилась та.
   Тело у нее было молодое, упругое, с прекрасной грудью и правильной линией бедер.
  -- Гуляете? - спросила она, - а Владимира Владимировича не видели тут?
  -- Кого? - поперхнулся Старик, - какого такого Владимира Владимировича? Как можно?
  -- Да Маяковского, он мне тут встречу обещал, - улыбнулась она и погладила зверя по шерсти.
   Тот поднял глаза на собеседника. И внимательно посмотрел на Старика.
  -- Только Гоголя, - заверил он Анну Андреевну.
   " Ишь, как глазом воротит, - обратил он внимание на желтые глаза зверя, того и гляди, сожрет, скотина. А почему, других не лопает?"
  -- Ах, этот Гоголь! - вздохнула с огорчением Анна Андреевна, - он, к сожалению не Владимир Владимирович.
  -- Ну, я пойду, счастливо вам прогуляться.
   И она пошла. Неторопливо, красивой, грациозной походкой, знающей себе цену женщины.
  -- Прикольно, однако, у них тут, ведь чего я - то подумал! Вот ведь привычка проклятая! - промелькнула у него в голове мысль, он даже хихикнул от удовольствия.
  -- А почему у них, а не у нас?
   Анна Андреевна уже скрылась за кустами, а Старик огорченный двинулся дальше по тропинке.
  -- А может правду знакомый кто встретится? - он не терял надежду.
   И точно, навстречу шли двое:
  -- Вот с ними и побеседую, - решил он.
  -- Здравствуйте, господа, - произнеся эту фразу, Старик слегка опешил оттого, что узнал, кто перед ним стоял.
  -- Здравствуй те, Лев Николаевич и Федор Михайлович, - сробел слегка он, - здравствуйте, батюшки.
   Голые мужики остановились, Лев Николаевич почесал где - то в мошне, и с любопытством стал рассматривать незнакомца. Федор Михайлович лениво поглядывал на сторону.
  -- Я вроде бы тоже ваш тезка, Николаевич по батюшке, - зачастил Старик, кланяясь собеседникам.
  -- А вообще - то вы кто? Представьтесь, милостивый государь! - потребовал вдруг Лев Николаевич.
  -- Я - то, - задумался Старик, - да я, так. Вроде как царь.
   "Вдруг не знают нужного слова!" - решил он.
  -- Что так? И деревеньку дать можешь? - полюбопытствовал Федор Михайлович, соизволив повернуться лицом.
  -- Деревеньку? Нет, деревеньку нет, если только орден.
  -- На фига нам твой орден! - засмеялся Федор Михайлович, - что мы холопы или псы железяки на шею вешать? Какой же ты тогда царь? Не царь ты, а ....
   Федор Михайлович несколько подумал, подбирая слово:
  -- А чудак деревенский!
  -- Да будет вам господа собачиться, - сказал примирительно Лев Николаевич.
   Он все еще не мог справиться с мошонкой, все теребил ее.
  -- Не видите, Федор Михайлович, человек новый, так сказать ваш проект прибыл в детальном исполнении, да еще мой тезка. Чего уж на родного дитя хай подымать? Прошу любить и жаловать!
  -- А с чего это, вы Лев Николаевич решили, что это мой проект, а не ваш? - взвился Федор Михайлович? Нет, вы уж, пожалуйста, скажите?
  -- А кто про народ - Богоносец рассуждал, да еще про всякие там сопли расписывал, а?
   Вот перед вами богоносец и есть, в натуральном, так сказать выражении. Родя, только топор с собой не прихватил, у него теперь пушка есть.
  -- Вы в этом деле тоже человек не последний, через вашу Каренину все и началось, все устои и нарушились.
  -- А при чем тут бедная женщина! - взвился Лев Николаевич.
  -- Вот такие и нарожали всяких, сами под поезд, а вы тут расхлебывайте! - добил его своей репликой Федор Михайлович, - до сих пор гузном воротишь.
  -- Это другое дело, совсем другое дело, - успокоено произнес Лев Николаевич, - насчет бабской части в России все в порядке. Так, ведь Николаевич?
   Обратился он за поддержкой к старику.
  -- Вот из - за баб в России все и кувырком, милейший! - не унимался Федор Михайлович.
   " Господи, да где же я? - думал Старик, - дурдом полнейший. А может и правду, дурдом? Спросить бы кого".
  -- Вы насчет женщин, - уважаемый Федор Михайлович, - специалист небольшой. Лучше Александра Сергеевича нам этот вопрос никто осветить не сможет, - заявил Лев Николаевич.
  -- Эфиоп - то этот? Известный, конечно, ходок. Так, он баб только по прямому назначению использовал, а мы о другом.
  -- "Господи, прости и помилуй взмолился Старик, - ну точно, Кащенко. За что же меня - то сюда? Этих - то ладно, им тут самое место, ну а я?" Ну, это мы сможем обсудить попозже, я думаю нашему гостю это не столь интересно, - заметил веско Лев Николаевич.
  -- Это любому интересно, - парировал Федор Михайлович, - ведь для человека важно только любовь, небо, вода и солнце.
  -- А вы как думаете, дорогой мой тезка? - спросил Лев Николаевич, обращаясь с улыбкой к Старику, - вы с этим согласны?
  -- Так ведь оно, конешна, но и без штанов как - то жить непривычно, - проговорил Старик.
  -- Да разговор не об этом, какой вы не понятливый, штаны это дело вкуса, я о другом. Сколько человеку нужно, вы, как царь, сказать можете?
  -- А это сколько вместишь, тут строго индивидуально, сколько унесешь! - нашелся он.
  -- Вот, видишь, дорогой Федор Михайлович, даже царь на этот вопрос не ответит, - загорюнился Лев Николаевич.
  -- Да, это царь, может не настоящий! - засомневался тот, - это еще проверить нужно, - мало ли!
  -- Как это не настоящий, как это не настоящий, весь как есть, - закипятился, было, старик.
  -- Да так вот, у нас на Руси настоящий царь последний, так то Иоанн Грозный, - отрезал Федор Михайлович.
  -- А это кто, - переспросил Старик, - я только Николая Александровича помню, он у меня в Свердловске проживал.
   Однако спохватился:
  -- В Екатеринбурге по - нынешнему!
  -- Да вы не обращайте внимания на ипохондрию Федора Михайловича, батенька, у него сегодня аглицкий сплин, вы составьте нам компанию, пойдем, погуляем, вот он и развеется!
   Лев Николаевич взял Старика за руку, и, развернув, настойчиво потянул за собой. делать было нечего, и Старик согласился.
   "Вот ведь, загогулина, какая вышла, - думал он растерянно, свел же Бог на старости лет, - может, найду приличную компанию".
   Они двинулись дальше втроем, по ухоженной тщательно дорожке. Райская благодать окружала их, все располагало к неге и приятной беседе. И Лев Николаевич не уберегся от разговора:
  -- Нет, все - таки, вот вы наблюдайте, видите как у нас тут хорошо, как радостно, всем всего хватает, потому и все счастливы.
  -- Так, откуда война происходит, вы Лев Николаевич об этом писали, Федор Михайлович потер ладони, словно хотел сказать: " Знаем мы эти графские штучки, нас на мякине не проведешь!"
  -- А от разврата все, если бы люди себя соблюдали, то и все было бы хорошо, от разврата и социализм появился, как возжелал добро ближнего своего, так и каюк всему.
  -- Так без разврата нельзя, - Старик, сам того не желая, вступил в разговор, - оно тогда жить зачем?
  -- Вот, тут и должен каждый блюсти чистоту нравственную, для того и нужна вера и образованность, - наставительно сказал Лев Николаевич.
  -- Вот эти образованные самые охочие до этого дела, - заметил Старик, - у них на все объяснение есть. Простой мужик хоть для приплоду блудит. А эти, так для души, она у них особенная, она у них куражу просит.
  -- А сам - то ты как, - заметил ехидно Федор Михайлович, - для приплоду? У нас ведь каждый о чем мечтает? Подумай! Были б деньги, купил бы деревеньку, да и жучил бы всех помаленьку!
   Федор Михайлович пропел это своим негромким голосом, и продолжил разговор:
   - В России власть и есть самый большой разврат! - убежденно заявил Федор Михайлович, - хуже любого борделя!
  -- Это неправда, - отпарировал Старик: " Чего, этот Федор Михайлович позволяет", - оно, конечно, не без греха, да и народишко у нас тоже еще тот.
  -- Да, кто бы спорил, - подтвердил Лев Николаевич, - народ у нас сказочный, сказки любит, про царей, например, что цари у нас все дурачки, и дурачков любят! Иван дурак, да царь Далдон!
  -- Вот, я про то и говорю, - вздохнул Федор Михайлович, - одно слово дети.
  -- Дак, что теперь, я миф, какой - то? - возмутился Старик, - что я, вроде как жуть болотная?
  -- А в России все миф, все, а власть в первую очередь, - Федор Михайлович повернул впервые лицо к спорящим, и на лице его появилось жесткое, страдальческое выражение.
  -- Да и сама Россия - миф, сон людской, не более того!
  -- А вы кто, кто вы? - гнев охватил Старика, - кто вы такие?
   Он почти кричал, тело его напряглось, он воздел руки, словно хотел проклясть своих собеседников, людей, как оказалось, непочтительных и лживых.
  -- Не вы, а мы, дорогой, чего ты кипятишься.
   Лев Николаевич вздохнул тяжко, словно вымучивал ответ:
  -- Похитители снов, вот мы кто, чего тут неясного?...
  -- Отец, что с тобой, проснись дорогой..
   Жена трясла его за плечо. Старик глядел в потолок, на котором был выписан какой - то замысловатый рисунок. С трудом он возвращался к действительности.
  -- Кто, кто? - переспросил он тупо, и проговорил хрипло:
  -- Похитители снов..., будь они неладны!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   35
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"