Аннотация: Все дети любят тайны. Редакция Шульги Елены.
Игла проигрывателя запрыгала по трещине на старой рентгеновской пленке, на которой был записан сингл "Биттлз" "She Loves You". Детская рука потянулась было вернуть пляшущую ручку проигрывателя на край пластинки, но замерла. Степке всегда нравилось это место, а особенно - предвкушение того, что под конец вот-вот последует обрыв последнего слова и визг пляшущей по диску иглы добавит веселья в задорную песню.
После трехсекундного издевательства над любимым исполнителем мальчик покосился в угол, где на табуретке перед огромным приемником "Ракета" сидел его отец. Казалось, он вовсе не замечал визжащих взахлеб динамиков.
Рука неторопливо крутила ручки настройки, и отец время от времени что-то записывал в блокнот. Рядом, на покрытом коричневой краской полу, прямёхонько возле щели между досок, которые не прикрывала старая полосатая ковровая дорожка, чернело пятно, по форме напоминающее букву "Г". Краска вокруг пятна слегка вспузырилась и частично слезла, обнажив темное дерево. Степка помнил, как один раз, дождавшись, когда отец уйдет спать, он тихо встал и включил приемник. С трепетом коснувшись ручки настройки, мальчик начал осторожно крутить ее, с наслаждением прислушиваясь к незнакомым голосам и шипению вперемешку с щелчками. Он двигал нитку на шкале до тех пор, пока та не приблизилась к незаметной отметке рядом со словом "Берлин". Тут же раздался грохот, а из приемника повалил черный дым и посыпались искры.
Отец не ругал Степана, убедившись, что ребенок и так достаточно испугался. В ту ночь он лишь спустился в подвал и принес оттуда паяльник, банку с оловом и канифолью, лампы и еще какие-то детали к приемнику. К утру приемник был как новый, а на полу появилась эта буква "Г".
Сейчас Степа обратил внимание, что отец нажимает одну из больших желтых кнопок на нижней панели, когда нитка за подсвеченным стеклом приемника приближается к той самой "роковой" метке.
Игла в который раз легла на край рентгеновского снимка.
В окно пробивались лучи яркого солнца, и на пол Степкиной комнаты падала тень от веток огромной айвы, что росла рядом с домом.
Сам Степан в это время возился с замком старого отцовского чемодана. Этот чемодан всегда, сколько видел его мальчишка, стоял в углу, за столом, собирая пыль, время от времени протираемую мамой. От чемодана сильно пахло кожей, сыростью и мышами, которые прогрызли в его обитом клепками торце дыру. Замок не поддавался. Тогда Степан осторожно засунул руку в дыру, и на свет стали появляться интересные вещи: старые черно-белые фотографии артистов кино, металлические коробочки из-под пленок, опасная бритва с ржавым лезвием, всякая всячина и - о чудо! - тот самый блокнот, где что-то писал отец, когда сидел у приемника. Половина страниц была исписана странными закорючками, сочетание которых было похоже на слова. После получасового "мозгового штурма" блокнот, как и все остальные вынутые из чемодана вещи, был осторожно помещен обратно. Все. За исключением брелка с ключами, который также всегда извлекался вместе с блокнотом и лежал на приемнике. Отец всегда брал эти ключи с собой, когда спускался в подвал.
Брелок особенно привлек внимание Степана. Полупрозрачный желтый пластик, как будто подсвеченный изнутри. Отец никогда не позволял прикасаться к этому брелку. Запретный плод, как известно, сладок: Степка с наслаждением гладил блестящий пластик и углубления в нем. Одно показалось ему немного упругим. Позвякивая ключами, он слегка надавил на него и вдруг почувствовал жуткую боль в правом плече. Брелок упал на пол, а мальчик схватился уцелевшей левой рукой за больное плечо и стал тереть его, как будто это могло унять нестерпимое жжение под кожей.
Схватив ключи и сунув их в карман, Степка бросился на кухню и, чтобы облегчить свои страдания, наклонился над краном. Скоро жжение прошло.
- Степан, а ну-ка иди сюда! - отец что-то искал в своей комнате. - Ты, часом, не открывал мой чемодан?
- Не, я не смо... - Степан осекся: он с ужасом понял, что отец ищет брелок, который сейчас находился у него в кармане, хотя, по всем "шпионским законам", мальчик обязан был положить его на место.
Отец прижал левую руку к правому плечу и, будто машинально, слегка потер его, не спуская со Степы взгляда расширившихся глаз.
И мальчик снова ощутил жжение. Он едва сдерживал желание почесать саднящую кожу.
- Только не говори, что ключи у тебя в кармане, - продолжая смотреть на сына, проговорил отец.
Степан виновато опустил глаза, а потом нерешительно достал брелок с позвякивающими ключами. Протянул его папе. Тот придирчиво осмотрел брелок, сунул в его карман, резко развернулся и вышел.
На следующее утро мальчик увидел на чемодане аккуратно приклепанную латку из толстой кожи.
Степан сидел и крутил ручку настройки приемника. Отец стал предусмотрительно запирать комнату, но это не помогло, благо, в гараже была целая коробка с похожими ключами. Пока отец уехал по делам, можно было вдоволь наслушаться любимых исполнителей. По местному радио такого не крутили. Степа уже догадался, что нужно было нажимать третью слева кнопку, когда нитка на шкале настройки подойдет к слову "Берлин", тогда нитка слегка скрывалась из виду и через мгновенье возвращалась на исписанное названиями городов стекло. Внезапно взгляд упал на провод, который уходил под пол в подвал и совсем не был похож на антенну или кабель питания. Скрыв все следы своего пребывания у "Ракеты", Степан вышел во двор.
Лето выдалось жаркое, соседские пацаны, так и не дозвавшись Степана, убежали на море. Он подошел к двери подвала, поминутно оглядываясь на скрытую в зелени калитку. Отца, вроде, не будет еще долго, мать на работе. Облазив все столбы, на которых были натянуты шпалеры винограда, мальчик наконец нашел то, что искал. Это был ключ от двери подвала. Степан бывал в подвале, и очень часто, но только с отцом.
На полках красовались трехлитровые банки с закатками. С крышек этих банок свисали пучки какой-то травы. Старые велосипедные камеры, запчасти от отцовского мотоцикла "Урал", полка с различными коробочками, пыльными жестянками всевозможных размеров, емкостями с красками, этикетки на которых давным-давно выцвели. Одним словом, всякая всячина. Загляни в любой подвал - увидишь ту же картину.
Металлические ступеньки, приваренные прямиком к металлическим листам, облицовывавшим все стены и пол помещения, были также забросаны хламом. И все это - под толстым слоем пыли, которая от сырости превратилась в грязь. В довершение всего тут стоял запах плесени и мышей. Отец рассказывал, что под фундаментом дома находится родник, и раньше вода частенько затапливала подвал. И лишь когда хозяин, засмолив металлические листы, заварил ими помещение, сырость исчезла, однако запах ее остался.
Степан нашел провод, который вел к нише в стене подвала. Ниша была завешана старыми бушлатами и куртками. Вся пыль на полу возле нее была утоптана. Некоторые следы в свете тусклой подвальной лампы можно было различить. Они были маленькие и вели только от ниши. Приблизившись, мальчик почувствовал жжение в правом плече, но слабее, чем после эксперимента со злополучной кнопкой на брелке. Отодвинув бушлат, он увидел замок из такого же пластика, как и брелок. Жжение усилилось.
Внезапно Степан услышал рев отцовского "Урала" и выскочил наружу, торопливо уничтожив следы своего пребывания.
Ночью Степа неожиданно проснулся от покалывания в плече. Встав попить, он услышал доносящиеся со двора голоса. Возле приоткрытой двери в подвал, из которой лился зеленоватый свет, стоял отец, которого Степан узнал лишь по росту, потому что остальные фигуры были намного ниже него, и узнать, кто это такие, было невозможно. Мальчик вышел во двор и прокрался через огород поближе к ним. Отец ожесточенно жестикулировал. На маленьких существах было надето что-то похожее на широкие длинные плащи. Отец то и дело наклонялся к каждому из собеседников и показывал на дом. Речь его была непонятна, состояла практически из одного шипения и свиста. Степа никогда не слышал, чтобы отец говорил на похожем языке. Внезапно плечо защипало. Одно из существ повернулось в сторону кустов, где прятался Степан. Потом в руках маленького незнакомца появился светящийся брелок, и тогда жжение прекратилось.
Другое существо направило в сторону дома непонятное устройство. Отец бросился к маленькой фигурке, потом внезапно упал. Его втащили в подвал, а над домом вспыхнул зеленый огонь.
- Мама, что ты помнишь об отце? - Степан пристально посмотрел в глаза матери, ожидая хотя бы малейшей реакции на свой неожиданный вопрос.
- Я его почти не помню, мы совсем мало с ним встречались. Расстались, потом родился ты, - она удивленно подняла глаза. - А почему ты спросил?
- Да так, странно... - Степан еще раз убедился, что об отце начисто забыли все, с кем тот когда-нибудь общался. Его просто уже не существовало. Может быть, его действительно никогда и не было?
Под кирзовыми сапогами слегка похрустывал щебень. АК-47 бился прикладом по подсумку с гранатами в такт бегу. Бронежилет хлопал по влажной груди и с каждым ударом приносил небольшое облегчение, гоня горячий сухой воздух под горло. Легкие, казалось, разрывались от горящего внутри напалма. Из горла вырывался хрипящий свист, который превращал в брызги стекающий по губам пот. Все мышцы давно превратились в источник боли, готовой заполнить весь разум.
Отряд из четырех разведчиков уже два часа уходил от погони, время от времени меняя направление в горах и отстреливаясь. "Духи" не отставали. Наконец четверку прижали к отвесной стене. Разгорелась беспощадная перестрелка. "Духи", не имея возможности обойти беглецов с тыла, ломились под градом одиночных выстрелов напролом. Наконец выдохлись и временно отступили, оставив усеянный трупами склон.
- Все целы?
- Степан, меня, кажись, зацепили! - грязное, совсем юношеское, в подтеках лицо, на котором почти не осталось мазков защитной краски, смотрело на командира.
- Блин! Костя, куда? - впрочем, видно было и так. Плечо солдата заливала кровь.
- Держи пакет, - Андрюха подполз откуда-то сбоку, не выпуская из рук дымящегося автомата.
- Я останусь, уходите.
- А в ухо не хочешь? - Степан растерянно уставился на быстро промокающие бинты. Что-то подсказывало ему, что он может больше, чем наложить бинты и сделать обезболивающий укол.
Вот уже два года он бегал по горам Афгана, теряя одного за другим своих товарищей. С некоторыми из них Степан даже не успевал толком познакомиться. Он давно стал догадываться, что с его везением не все чисто. Опасность он чувствовал как дикое животное, издалека. Пули, казалось, обходили его стороной. В конце концов, это стало его забавлять.
И вот опять. У него на глазах угасает еще одна жизнь, и он не может ничего сделать.
Он положил руки поверх бинтов и закрыл глаза. Не обращая внимания на сыплющуюся сверху, выбитую очередями, каменную крошку, он представил себе пулю, пробивающую плоть, и его руки наполнились какой-то вибрацией. Через несколько минут он почувствовал под бинтами инородное тело.
- На, держи на память, - окровавленные, грязные пальцы положили в ладонь раненого пулю. - Ночью, как стемнеет, будем прорываться.
Бойцы молча согласились. Они давно уже перестали удивляться его способности ориентироваться на местности. Степан без всяких звезд или иных примет безошибочно определял север.
- У тебя что, компас в голове?
- Нет, - Степан в таких случаях загадочно улыбался и машинально потирал плечо, - просто я всегда знаю, в какой стороне мой дом.
Уже в госпитале, через сутки, хирург, сняв окровавленные бинты, удивленно разглядывал плечо бойца. Он с опаской прикасался к затянутому тонкой красной кожицей пулевому отверстию.
- Мама, я вернулся, - Степан с трепетом прижал к себе стареющую мать.
Прошло время. Пришла та, которую он никогда не видел. Пришла сама, как будто давно его знала. Представилась. Степан ничему не удивлялся. По-другому и не могло быть. Он уже знал, что у них будет сын и его придется тщательно подготовить к первой встрече с гостями.
В подвале было так же сыро и пахло мышами. Однажды он подошел к нише со скрытой дверью и почувствовал, как еще сильнее зачесалось плечо. Скрытый замок щелкнул, и дверь сама распахнулась, выпуская зеленоватый свет. За ней стоял отец с брелком в руках.