|
|
||
ЛОРИС. | ||
Лорис.
Это была первая неделя октября: погода стояла солнечная, но в воздухе ощущалась прохладная свежесть ветров, дувших из горных вершин. Мне нравилось это необыкновенное время года. Все окружающее словно в последний раз расцветало праздничными красками, завораживая своим богатым разнообразием и глубиной оттенков, прежде чем окончательно завянуть и уснуть, печальным зимним сном под снежным покрывалом. В большом городе, вся цикличность смены сезонов словно проходит мимо, оставаясь выразительным только в парках или в пригороде. Но здесь, в этой пробегающей за окном автомобиля экзотичной местности, которая состояла из дикой и величественной природы, это казалось сверх прекрасным. Вот, если бы повод увидеть все это был другой, не такой печальный...
Ветер гнал по небосводу тонкие перистые облака, словно по пунктиру. Экспрессивные оттенки из кукурузного желтого, кораллового красного, ржаного коричневого и всевозможных полутонов зеленого составляли причудливую композицию на палитре расстилающегося впереди древесного массива. Я заворожено смотрела на пробегающий, насколько хватает глаз, бескрайний лес, и ощущала, как во мне все сжимается от страха неизвестности. Несмотря на погожий день и буйство красок, это необъятное возведение из уходящих ввысь крупных деревьев, казалось мне неприветливым и чужим.
Я взглянула на маму, что сидела напряженно у руля. Брови ее были хмуро сведены, губы плотно сжаты, а руки крепко цеплялись за баранку взятой напрокат машины. Рут Эшенбах (до недавнего времени Ингрэм) была измучена долгой поездкой, включающей в себя многочасовой перелет на самолете и новой для себя обязанностью - вождением автомобиля, что раньше она всегда доверяла только шаферу. Но не только с этим обстоятельством моей маме пришлось смириться. Ей, как и мне хотелось повернуть время вспять, вернуть ту беззаботную жизнь, что была у нас когда-то. Но прошлое утеряно, и его уже не исправить, так же как и его ошибки, повлиявшие на путь, по которому с такой стремительностью несся наш автомобиль. Мама была готова к любым неудобствами, но только ради того чтобы иметь возможность убежать от имени, оставившего жирную кляксу на ее репутации, которая стоила баснословных денег и подмоченного престижа.
Что же касалось меня, то все происходящее вокруг, было настолько неопределенным и зыбким, что я боялась на что-либо надеяться. Что загадывать, если в одночасье твоя жизнь переворачивается с ног на голову, и ты уже не знаешь где то небо, по которому плыли когда-то причудливые фигуры облаков беспечного детства, а где та земля, твердая и незыблемая, внушающая уверенность, что любимые люди всегда будут с тобой? Я не была готова к тому, что меня ждало впереди. Сказать по правде, я была уверена - ничего хорошего. Но какие бы трудности в дальнейшем я не встречала, мне бы хотелось, чтобы со мной в это время была мама. Мне так не хватало ее поддержки, а особенно ее объятий, которых в последнее время было так мало, что приходилось дорожить каждым. Предшествующие события отняли много жизненных сил у нас обоих и, несмотря на то, что каждый по-своему переживал нелегкую депрессию, тянуться к ней я все равно не перестала. Даже не смотря на мамино предательство.
"Какая красивая", - подумалось мне, когда я взглянула на нее еще раз. Она была хрупкой на вид, но высокой, с чувственным лицом бывшей модели. Аккуратная раньше прическа растрепалась, и белокурые волосы в беспорядке лежали на ее черном пальто от Коко. Я все смотрела на нее, стараясь поймать ее взгляд. Но мама не повернулась, хотя наверняка была в курсе моих попыток. Перед началом путешествия у нас был долгий и неприятный разговор, особенно, когда я в отчаянном акте неповиновения отказалась ехать в это место. Но мои возражения рушились под напором маминой решимости. То, что я хочу и то, что мне необходимо, как всегда имело существенную разницу.
В итоге произошла неизбежная ссора, в которой мама не пожалела упрекнуть меня в неблагодарности. Ведь ее великие жертвы, которые она вложила на алтарь нашего с ней счастливого будущего, были мной не оценены. Что бы я ни делала, все шло в разрез с мамиными ожиданиями и это меня огорчало, так как я не хотела ее разочаровывать. В итоге я сдалась, смиренно следуя за мамой. Но всю дорогу между нами стояла невидимая стена, которую никак не получалось преодолеть, и это заставляло чувствовать отчаяние и вместе с тем вину, тяжелым камнем засевшую в моем сердце.
Пытаясь отвлечься, я снова уставилась в окно. За ним мелькал все тот же пейзаж, что создавало иллюзию какого-то лабиринта, где нет тупиков, но есть бесконечное однообразие смешанного леса. А ведь мне придется жить здесь. После высокоразвитого и культурного Бостона создавалось впечатление, что я очутилась на неизведанной земле, где еще не ступила нога цивилизации с ее неотъемлемыми благами технического прогресса. Столь диким и величественно непреступным казался этот окружающий мир.
Что же ждет меня впереди? В этом краю, где среди дремучего лесного массива и непролазных окрестностях стремнистых гор, притаился городок Сильвер Крик. Кто знал, что судьба может совершить такой кульбит, который из прежней состоятельной жизни, где мы ни в чем не нуждались, перенесет нас в неизвестную точку на карте? Все блага из ослепительной роскоши, денег, что бесконечным потоком бросались нам в руки, связей и инфантильных желаний, что исполнялись по мановению пальцев, остались в далеком прошлом. Смешно, но все это было правдой.
Моя мама принадлежит к довольно благородной и не без известной фамилии фон Эшенбах, которая берет корни еще со времен далеких аристократов, живших когда-то на территории Германии. И вправду, отпечаток знати в этой семье можно было увидеть и в строгих правилах поведения и этикета, которых они неукоснительно соблюдали и в прохладном пренебрежении к малообразованным людям.
Своим благородным происхождением Герард фон Эшенбах - мой дедушка, очень гордился и, соблюдая традиции, старался всячески поддерживать свое благородное имя в свете порядочной репутации. Не смотря на то, что наличие потомков голубых кровей в роду уже давно особых привилегий не давало, тем не менее, он считал, что носить их фамилию нужно с глубоким уважением и честью. Таковы были непоколебимые принципы в старомодном мировоззрении моего дедушки.
Как человек настойчивый и целеустремленный он с успехом смог реализовать себя в бизнесе. Начиная с самого малого, как инженер в одной из компаний, за несколько лет он поднялся до места в качестве ее генерального директора. Достигнув такого уровня и имея за плечами долгий практический опыт, фон Эшенбах основал собственное инвестиционное предприятие, которое быстро завоевала высокое положение на современном финансовом рынке и стала приносить большие доходы.
Уж, какие это доходы, и в каких размерах они вычисляются - этого я не знаю. Мне этого никто никогда не говорил, да и я не спрашивала. Богатство - было для меня тем, что с самого детства меня окружало, но я не знала другой жизни и поэтому никогда не придавала ему особого значения. И все же, как я успела заметить, богатство могло быть разным. Например: вычурным и крикливым, где приобретаются баснословно-дорогие вещи, но не несущие в доме абсолютно никакого проку. Или же дорогим, но элегантным, созданным исключительно для удобства и комфорта, а не для выставления напоказ. Эту разницу я наблюдала в загородном доме супружеской четы фон Эшенбах, сторонников во всем проявлять благородный вкус, куда мама иногда меня привозила. Визиты были очень редкими и имели подпольный характер, так как взаимоотношения между мамой и дедушкой в то время были на стадии затянувшейся войны, которая хоть и несколько поутихла за все мои тринадцать лет, но, к сожалению, не была близка и к завершению. А все из-за того, что когда-то моя мама, глядя в серые глаза своего будущего мужа, произнесла: "Я согласна"...
Рут была третьим ребенком в семье фон Эшенбах. Она уже в детстве зарекомендовала себя как крайне взбалмошная и упрямая натура. Мама, шутя, рассказывала мне, что если и существовал в мире человек, более бескомпромиссный чем мой дедушка, то это была она сама. Родившись мальчиком, как два ее старших брата, она имела бы больше свободы, но от слабого пола ожидали подчинения и Рут должна была играть роль послушной пай-девочки. Мама рисовала картины ее непростого детства, выставляя своего отца деспотичным тираном. Гораздо позже я поняла, что с таким характером, как у нее, другого выхода как держать ее в ежовых рукавицах у него не было. Она была эмоциональным ребенком, чьи принципы менялись по настроению, и для дедушки, человека крайне дисциплинированного, это было недопустимо.
Сам он родился в семье промышленника, который был вынужден продать свое предприятие и покинуть родную Германию, находящуюся в преддверии войны и переехать со своей супругой, старшей дочерью и сыном в далекую Америку. Его отцу пришлось все начинать с нуля, и поэтому первое время им было нелегко. Но дети быстро освоились в новой стране и смогли свободно влиться в общество нового для них мира.
Его историю рассказывала мне бабушка, которую звали Рейчел. Ее я видела чаще, чем дедушку, наверное, это из-за того, что она меньше всего придерживалась предрассудков своего мужа и не имела столько гордости, которой было чересчур много в моей маме. Бабушка была настоящей леди, об этом говорили ее элегантность и манера держаться. Неудивительно, что выбор Герарда пал именно на нее. Девушка из высшего общества, родня которой состояла из офицеров, священников и их семей, не могла не быть лучшей для него партией.
Вот почему для него было очень важно, чтобы его дети смогли найти себе достойную пару, естественно равную по положению. Как ни странно два старших сына послушались совета отца и выбрали-таки себе "птиц одинакового оперенья", ко всему прочему они пошли по его стопам и в бизнесе и добились немалых успехов на этом финансовом поприще. Но весь этот консерватизм, где дети должны были следовать традиции своих древних предков: продолжать семейный бизнес и соединяться в священном союзе, с такими же знатными семьями, глубоко претил моей маме. Ей хотелось яркой и насыщенной жизни, шика, гламура, свободы...
Мятежный дух моей мамы не мог смериться с ограниченными рамками, в которых должна была себя держать, по мнению ее родителей, девушка образованная и добродетельная. Это было все не для нее. Учеба давалась ей очень тяжело, но с горем пополам, Рут Эшенбах все же окончила престижный университет, в котором всеми мыслимыми и не мыслимыми угрозами заставлял учиться ее отец, но в итоге она подалась туда, где как ей казалось, она сможет проявить себя лучше всего - в карьеру модели.
Какой скандал при этом разразился, я могла лишь гадать, так как мама ничего об этом не рассказывала. Конечно, мамин выбор ее родственники не одобряли, но для нее это не имело значения, ведь ей благоволил успех. Рут быстро поднялась по карьерной лестнице, достигнув высот супер-модели. Дома мод желали ее для своих показов, знаменитые фотографы рвались с ней работать, она была желанным гостем на VIP-вечеринках, где кутили одни знаменитости, шампанское лилось рекой, а жизнь запестрила яркими красками глянцевого журнала. Все о чем она когда-то мечтала - сбылось и, широко расправив крылья, мама улетела покорять новые просторы, которые могла ей дать только долгожданная свобода.
Неизвестно к чему бы это все привело, если б не своевременное появление в жизни моей мамы Кейна Ингрэма, моего папы. По ее словам, это была любовь с первого взгляда. Предприимчивый бизнесмен был молод, богат и темпераментен. От этого обаятельного, уверенного в себе, обворожительно улыбающегося и обладающего самыми сексуальными глазами в мире, она сходила с ума. Рут, которая ценила в мужчине сильную и неординарную личность, не могла упустить представившуюся возможность и вцепилась в него как клещ. Головокружительный роман быстро перешел в подготовку к свадьбе.
Глава семейства фон Эшенбах хоть и закрывал глаза на новое увлечение дочери, но не мог смериться с ее выбором в качестве мужа. В глазах дедушки, мой отец был позером и выскочкой, чье чрезмерное тщеславие и эгоцентричность не могли быть залогом стабильности, как в бизнесе, так и в семейной жизни. Он не хотел себе в зятья человека лишенного высоких идеалов. Мало того, тот факт, что в его родословной смешались ирландские, франко-канадские и даже аргентинские корни, к тому же простых рабочих, а никак не респектабельных особ, рубил на корню возможность хоть как-то принять для него этот брак.
Таким образом, это стало началом вражды, которая не смягчилась даже с моим появлением на свет. Но дедушка Герард не проявлял ко мне каких-то негативных чувств, на самом деле он попросту делал вид, что меня нет. К тому же моя внешность напоминала ему о том позоре, который наложил тень на когда-то безупречную репутацию его семьи, поэтому было неудивительно, что меня игнорировали. Но это уже не важно... Даже если это и вызывало когда-то грусть и обиду, то перед тем, что должно было случится потом, оно попросту меркло.
Папа в ту пору работал в одной крупной и успешной корпорации, в которой занимал важный пост генерального директора. Это высокое положение ему далось далеко не сразу, а спустя несколько лет, когда его гибкий ум, энтузиазм и деловая хватка талантливого менеджера, увеличившего прибыль компании в несколько раз, были замечены и оценены по достоинству. И все равно, такое стремительное восхождение по карьерной лестнице не могло не вызывать восхищение или даже зависть у коллег и конкурентов. За десять лет малоприметная, не рвущееся к известности компания превратилась в компанию-гиганта, которая стала одной из самых богатых в Америке. И все благодаря моему отцу, едва достигшему сорока двух лет. И конечно, это не могло не вскружить голову.
Мама, как истинная жена миллионера, проводила дни в стиле богемной жизни: тратя безумные деньги на гардероб, спа-салоны, рестораны и разные ненужные безделушки для интерьера, из-за чего могла попасть под стереотип богатой бездельницы, если бы не собственный бизнес. Про модельную карьеру пришлось забыть, в силу так называемой "старости", которая настигает всех моделей достигших тридцатилетнего возраста, поэтому мама нашла себе дело, соответствующее ее высокому уровню богатой женщины. В ювелирный салон она вкладывала душу, и хотя поначалу туда были вложены деньги мужа, его успех и процветание всецело зависели от жены.
Мои родители любили роскошную жизнь, с увеличивающейся прибылью росли и их вкусы. Собольи шубы, модные наряды от кутюр, уникальные драгоценности, выполненные ювелирами в единственном экземпляре, предметы искусства, яхты, дома и квартиры в Париже, Марокко, Италии. Ингремам всюду были рады, будь то громкие светские мероприятия или же закрытые элитные клубы, чьи членства всегда были большой привилегией.
Что же касается меня, то по большей части я была за кадром. Устраиваемые вечеринки, в честь какого-либо события, а так же разного рода культурные сборища, к которым относились звездные премьеры в кино, посещения галерей и выставок известных художников, были любимы не только моими родителями, но и прессой. Само собой для маленькой девочки вход туда был закрыт. Но это не значит, что меня в чем то ограничивали. Нет, это было не так. С самого детства я жила с твердой уверенностью, что могу получить все, чего только пожелаю. Буквально все.
Как-то на свое семилетие я попросила в подарок слона. И папа этот подарок сделал, вручив мне живого слоненка с большущим бантом на шее. Мои восторги не знали пределов; я представляла, что буду кататься на нем верхом, прямо как мальчик Маугли из вдохновившего меня мультфильма. Но вскоре эти фантазии померкли, а потом и вовсе сошли на нет. Слоненок хоть и был маленьким, но все же мог запросто в порыве игры толкнуть меня и нечаянно поранить, поэтому я могла только наблюдать за ним, да и изредка через клетку подкармливать, гладя по его любопытному хоботу. Уже тогда я поняла, что своей бездумной и эгоистичной прихотью, я обрекла малыша на одиночество, оторвав его от мамы. И ни целый штат специально подобранных людей, ухаживающих за слоненком, ни тем более я, не могли заменить ее. Я плакала, видя эту немую грусть в его нечеловеческих глазах, а сердце сжималось в невыносимой жалости к этому удивительному животному. Вскоре, после моей слезной просьбы, папа решил отправить моего нового друга домой в зоопарк, откуда его и взяли вначале. Я тяжело переживала эту разлуку, но все же этот случай дал мне повод задуматься о собственных желаниях и их последствиях, научив в дальнейшем обращать на эти вещи внимание.
Но вернемся к тому, с чего собственно и началась эта новая страница в моей жизни.
Беда подкралась к нам не совсем неожиданно. Над нашими головами уже сгущались тучи, делая атмосферу в семье напряженной и тревожной, лишенной истинных чувств, прячущихся за маской наигранного спокойствия. Из диалогов родителей я узнала, что у отца на работе появились какие-то проблемы. Мне было тогда лет десять, и я не особо понимала, в чем состояла его работа. Слова "слияние", "поглощение" и "акции" частенько можно было услышать в его деловых телефонных разговорах, но это мало говорило мне о чем-то. Я ничего не смыслила в сложном и запутанном бизнесе, так как он не попадал в мою сферу интересов, но это нисколько не огорчало отца, хотя иногда он и сетовал на то, что его ум должен быть унаследован.
Да, отец был очень умным. То как он быстро считал, держа в голове целые схемы и таблицы не могло не вызывать восхищение. Как-то раз, ничего не сказав об этом маме, он взял меня с собой на деловую встречу. Возможно, папа решил, что таким образом я пойму как делаются его миллионы, так как я не одиножды донимала его этим вопросом. Так или иначе, несмотря на то, что этот детский вопрос так и остался без ответа, увиденное не только подтвердило мое впечатление о нем, как о самом умном и самом лучшем, но и заставило еще больше им возгордиться. Во время переговоров, он незаметно подмигивал мне с самодовольным видом, а под столом показывал знак "ok", словно говоря: все в порядке, он уже у нас в кармане.
Но вот через несколько месяцев я узнала, что все было обманом.
Мой папа оказался преступником...
Сложно описать, чем стала для меня эта правда. Жизнь как будто переломилась в том мгновении на "до" и "после". Нельзя не заметить, что и для мамы это оказалось шоком. Но я забегаю вперед. Сознание того, что все безвозвратно утеряно, пришло ко мне гораздо позже.
Все началось с толпы репортеров, засевших в засаде перед нашим домом. Мы с мамой тогда возвращались с утомительно долгого шоппинга и никак не ожидали увидеть стаю голодных до новостей телевизионщиков, которые обступили нашу машину со всех сторон, оглушая сыпавшими как град вопросами и ослепляя затворами фотовспышек. Это был хаос. В нас тыкали микрофонами, толкали и при всем этом задавали нелепые вопросы о моем отце. Они настойчиво расспрашивали про какое-то обвинение. Про арест. Про воровство. "Миссис Ингрем, вы были в курсе, что ваш муж воровал деньги у своей же компании? Миссис Ингрем, вашему мужу предъявили обвинение в неуплате налогов, что вы думаете об этом?
Каким-то чудом тогда маме получилось протолкнуться к выходу. Но дальше... дальше было только хуже. Как обухом по голове стало подтверждение отца в том, в чем его обвиняли. На моих глазах он превратился в другого человека: вместо мягкосердечия и отцовской нежности пришли жесткость и хладнокровие, он был полностью сосредоточен и не видел смысла раскаиваться в своих грехах. Мама рвала и метала, устраивая сцены как в мексиканском сериале, но это уже не имело значения. Вернуть время вспять еще никогда не было возможным.
Как я уже упоминала, я ничего не смыслила в бизнесе. Для меня он был своего рода игрой в шахматы, в которой существуют сложные, но просчитанные ходы, в своем роде махинации, а фигуры - сделки, выгодные соглашения, кредиты и все это для того, чтобы в конце победитель, объявив "шах мат", мог сорвать большой куш. Мой отец долго играл в эту денежную игру, но в конечном итоге заигрался, вошел в азарт и не заметил, как на кону уже стояла его свобода.
Меня поначалу пытались отгородить от скандала. Но потом было сложно держать все в секрете, когда вездесущее и широковещательное СМИ громко трубило о судебном процессе, тщательно следя за ходом дела. Все это длилось три года. Три мучительных года длилась эта тяжба из судов, назойливого преследования папарацци, нервных срывов моей мамы и холодного отчуждения папы. Он съехал, не выдержав раскаленной обстановки в доме, во многом благодаря маме, которая не придумала ничего лучшего как постоянно его во всем обвинять. "Мог бы хотя бы сделать все возможное, чтобы не попасться! Из-за тебя мы теперь все потеряли!" - гневно кричала она в спину мужу, который выйдя за дверь больше никогда не вернулся.
Раньше мои родители были для меня безумно красивой парой. Глядя на них я мечтала о таком же идеальном союзе, когда оба, словно огранка и его драгоценный камень, безупречно подходили друг к другу. "Аристократическая чувственность и гремучий сплав горячих кровей...", - так казалось, писали модные журналы. Но вот этот брак распался, так как клеящего материала из крепкой любви для его прочности оказалось явно недостаточно.
Что же касалось меня то никогда еще в жизни я не чувствовала себя такой несчастной. Я оказалась придавлена грузом разочарования и горя, так как развод родителей стал для меня своего рода катастрофой вселенского масштаба. Мое разбитое сердечко отнесло куда-то на край пустынной и потерянной вселенной.
Отец старался встречаться со мной как можно чаще, но былых отношений уже было не вернуть. Когда-то он был для меня кумиром, идеалом, человеком, который благодаря уму и таланту добился столь многого, ведь я знала, что он родился в не богатой семье. Я считала, что он любит свою работу, маму и меня, а вышло - любит только деньги. Я никак не могла понять, зачем было так рисковать? Он же был и так богат, зачем? Неужели мой дедушка был прав, и это оказалось просто жадностью? Честолюбием, которое двигало его наверх, на самую вершину? Все это никак не хотело укладываться у меня в голове, но задать эти мучающие вопросы отцу я так и не смогла.
Мама считала его предателем, а я - незнакомцем. Не было ни ненависти, ни обиды. Просто разбившиеся в дребезги иллюзии...
***
- Кто бы мог подумать, что она будет жить в этой дыре!
Мои воспоминания прервал раздраженный мамин голос, когда мы проехали стоящий вдоль дороги стенд с надписью "СИЛЬВЕР КРИК", извещающий о том, что мы подъезжаем к пункту нашего назначения. Это напомнило мне о том, по какой причине мы сюда направлялись.
Наше материальное положение значительно ухудшилось за последние три года. Счета были заморожены, имущество после объявление приговора конфисковано, к тому же мамин бизнес перестал приносить огромную прибыль, потеряв своих особенно богатых клиентов, вопреки "рекламе", какой бы она не была. Правда, мы не были бедными, просто несколько ущемленными в вопросах зажиточности. Мы не могли позволить себе ни слуг или ни шикарных апартаментов, возможно, и лучшие рестораны, нам были не по карману, но для меня это было несущественно. А вот для мамы это было огромной несправедливостью.
Ее любимый ювелирный магазин для миллионеров пришлось продать. Невзирая на то, что его еще можно было поднять с колен, мама не хотела, чтобы это было сделано ценой ее репутации, подпортить которую сумели газетчики. "Рут Ингрем - жена того самого мошенника"...
Но даже девичья фамилия не могла ее спасти. Гераду фон Эшенбаху тоже пришлось испить эту горькую чашу, получив свою долю известности в нашумевшем скандале. Мою мать это нисколько не волновало. Она была лишена наследства еще в то время, когда пошла против желания своего отца и приняла фамилию мужа, да и гордость ей не позволяла попросить у него помощи. "Да я лучше сдохну!" - ответила она как-то одной, подруге заскочившей к нам в гости, когда та посоветовала обратиться к дедушке.
Долгое время я находилась в прострации, на меня навалилась меланхолия и абсолютное безразличие к происходящему. Даже музыка, которая стала для меня вторым "Я"... Музыка, без которой я раньше не могла прожить и дня, так и осталась позабытой, покрывшейся слоем пыли на странницах нотной тетради, безмолвной, под колпаком моего фортепианино. Даже мама забеспокоилась моим состоянием, повела к врачу. И тогда сочувствующее выражение на лице женщины-психолога, которая явно узнала в лице моей мамы жену того самого мошенника, наконец прорвала во мне плотину и я упала в ее объятия.
Двадцать пять лет... Ровно столько дали моему отцу за воровство и манипуляции с ценными бумагами, с помощью которых он поддерживал имидж миллионера. Его отправили в тюрьму, а я даже не смогла с ним попрощаться... Мама не дала мне с ним попрощаться. Вот в этом и заключалось ее предательство, она решила это за меня, сказав, что так будет лучше. Но все было как раз наоборот.
Притормозив у развилки, мама взглянула на развернутую дорожную карту, лежащую всю дорогу на ее коленях.
- Если я не ошибаюсь, нам нужен именно этот поворот, - проговорила она, указывая подбородком на грунтовую дорогу, что уходила от шоссе направо. Я ничего ей ответила, но мама и не ждала от меня ответа. Крутанув баранку, она развернула машину в нужном направлении.
"Лес. Кругом один лес", - обреченно думала я, когда мой взгляд неизменно натыкался на деревья, вздымающие, ни то приветственно, ни то предостерегающе, свои ветки на осеннем ветру. Мне стало интересно, как эта женщина может жить здесь? На первый взгляд, тут нет ничего особо интересного, по крайней мере, для того, кто прожил почти всю свою сознательную жизнь в большом городе. Хотя, что касалось окружающей природы, то она бесспорно завораживала. Только, без конца ведь ей не будешь любоваться? Я никогда не была в таких местах и поэтому не представляла, как живут люди в здешних городках, где кроме леса и гор не найдешь никаких развлечений. Так что же тут делает состоятельная женщина, которая приходится родной сестрой моему дедушке? Вскоре я смогу узнать это, ведь именно Кэтрин Холлистер, была той самой важной дамой, к которой мы так поспешно направлялись.
Живя то в Нью-Йорке, то в Бостоне, то еще где-нибудь, нам с мамой приходилось сталкиваться с последствиями нашумевшего скандала связанного с воровством моего отца. Имя Кейн Ингрем тяжелым шлейфом тянулось за каждым нашим действием и оставляло неприятный осадок, если его узнавали посторонние люди, что всегда сопровождалось любопытными взглядами. О выходе в высший свет не было и речи, об открытии нового дела - тоже. Во всяком случае, пока. Но это ожидание могло затянуться на год, а то и на два, пока не утихнут разговоры, а фамилия отца не скроется под весом других, печально падших, известных личностей.
Нам необходимо было найти какое-то укрытие, место, где история миллионера-мошенника была бы никому не известна или, по крайней мере, являлась ни столь значительной, чтобы о ней долго помнить.
ЗАГРАНИЦА. За это слово мама уцепилась двумя руками, всем существом потянувшись к любимым пляжам Марокко, к ультрасовременному комфорту Канн, а так же к очаровательным красотам Италии, славившейся старинными достопримечательностями. Но отсутствие знания иностранного языка становилось для нас существенным препятствием. Если когда-то наличие золотой кредитки и помогало в любой стране говорить на одном языке, то только не сейчас, когда считалась каждая копейка. К тому же моя мама беспокоилась о моем психическом здоровье. Что ни говори, а последние три года отложили существенный отпечаток на мое восприятие окружающего мира. Казалось, все воображаемые мной страхи в любой момент могут воплотиться в реальность. Поэтому врач настоятельно рекомендовала для меня спокойную обстановку, где ничего не напоминало бы о прошлых сокрушающих событиях, и где я смогла бы начать новую жизнь.
Над решением проблемы не пришлось долго думать. Моя мать не была единственной черной овцой в высокородной семье фон Эшенбах. Старшая сестра дедушки тоже сумела испортить с ним отношения, и как в случае с мамой, топор войны так и остался никем не зарытым. Из-за чего произошла ссора, мама мне не рассказывала, хотя наверняка была в курсе всех подробностей кровных разборок. Я знала только то, что это длится вот уже почти тридцать лет. Похоже, непомерная гордость - это у них семейное.
Так или иначе, эта старая женщина была для меня чужим человеком. Я не считала, что смогу найти с ней общий язык. Если она не общается с родственниками на протяжении стольких лет, то с какой стати она захочет общаться со мной? Мама решила, что в лице своей тети она найдет себе союзницу, ведь у них было много общего: они обе в прошлом не пожелали жить под гнетом древних устоев и родительского диктата. К тому же она перебралась в Канаду, что делало из женщины идеальную кандидатуру для наполеоновских планов моей мамы. Словом: она просто обязана была встать на нашу сторону.
Несмотря на ее воодушевление, мое воображение упорно рисовало образ чопорной старухи, со строгим дедушкиным взглядом и огромной самоуверенностью в том, что мир вращается исключительно вокруг нее. Я хотела побольше узнать об этой женщине, моей двоюродной бабушке: есть ли у нее муж, дети, чем она занимается? Мама отвечала односложно и как-то нехотя, словно она не желала, чтобы я знала о ней больше, чем следует: вдова, живет одна, в Суррей, но два раза в год приезжает сюда, оставаясь на несколько месяцев. Выдуманный образ старушки, укутанной в черное одеяние и с пепельно-седой головой, становился все более реалистичным...
Конечно, существовала такая возможность, что Кэтрин Холлистер не захочет пустить под свое крыло бедных родственников и выставит нас за дверь, но мама такой итог всячески игнорировала. Ее даже не смутило, что ответом уже стало "нет", когда она звонила своей тете с предложением. Но для человека, который всегда получал желаемое, не могло быть и речи о том, чтобы сдастся. Мама всецело верила в свой успех. Что и говорить, ведь упрямство, тоже являлось семейной чертой. Только вот существовала одна загвоздка.
Вплоть до прибытия нашего самолета в аэропорт, моя мама питала большие надежды на то, что это просто какая-то ошибка и Сильвер Крик наверняка окажется каким-нибудь горнолыжным курортом, а не самым обычным захолустьем. Но все сомнения ей пришлось оставить в городе Хоуп, в котором все прекрасно знали о своих соседях.
Провинциальный городок, граничил с большим национальным парком, в который любили иногда заезжать туристы. Туда влекло людей, занимающихся фотоохотой или же рыбалкой, кто стремился насладиться великолепием пейзажей, найти единение с таинством и первозданностью древних лесов и гор. Наверное, это своего рода паломничество, только в "святые" места, такой редкой на сегодняшний день, девственной природы. Но богатым людям, ожидающим высокоуровнего сервиса, там делать абсолютно нечего. Это было место простой и мирной жизни, где человек знает в лицо чуть ли не каждого здешнего жителя, хотя навряд ли такое возможно, ведь количество население там переваливает за три тысячи.
В общем, это было не то, что ожидала увидеть моя мама. Да и я, раз на то пошло. Здесь было все так ново и непривычно... Совершенно другой мир.
И я сомневалась, что для меня найдется в нем место...
***
День близился к своему логическому завершению, и все вокруг стало приобретать нежно розовое, как цвета фламинго, свечение. Мы были уже совсем уставшими и голодными, когда, наконец, машина, петляя по проселку, стала подъезжать к виднеющемуся среди деревьев дому. У мамы вырвался вздох облегчения, а я не могла оторвать взгляда от места моего заточения.
Гордый и величавый он стоял на живописном участке среди пушистых сосен и высоких елей, на фоне возвышающих вдалеке, как в белоснежной глазури, горных хребтов. Дом был выполнен из красного кирпича, с белыми колоннами у двери, окнами и парапетами. Двухэтажный, продолговатый он обладал классической основательностью и приятной глазу солидностью. Издалека казалось, что особняк просто огромен, но подъехав поближе, стало заметно, что он совершенно обычного размера, хотя несколько и великоват для одного человека.
Не успела мама выключить двигатель, как всколыхнулась на первом этаже занавеска. "Нас уже заметили", - подумала я, почувствовав, как меня волнами накрывает паника. Бессознательно теребя руками пуговицу на пальто, я старалась успокоить учащенное дыхание. Мысли хороводом крутились у меня в голове, не давая смирится с предстоящей встречей и с тем, что должна буду сделать потом. Я взглянула за поддержкой на свою маму, но та выглядела какой-то странно застывшей и безучастной.
- Ну, вот и приехали, - глубоко вздохнув, произнесла она и повернулась в мою сторону.
Я ошиблась, полагая, что она передумала на счет своей затеи. Голубые глаза горели невиданной ранее решимостью, а бледное уставшее лицо хранило жесткое выражение. Теперь и танк ее не остановит.
Глаза, от безысходности, заволокло слезами, но я решительно смахнула, внезапно набежавшую слезинку. Не стоило даже и надеяться, хотя, как известно это чувство умирает последним. Так странно, пережить столько несчастий, и в итоге бояться какой-то там старухи, которая в ближайшие месяцы будет крутиться рядом. Подумаешь, как-нибудь переживу...
Вдруг, мама поднесла к моей щеке ладонь и стерла скатившуюся следом вторую слезу. А затем крепко обняла.
Повеяло знакомыми духами, дорогими и кисло-сладкими - терпкий вкус долгожданного перемирия. Жаль, конечно, что так поздно. И все равно оно меня утешило и помогло, хотя бы на чуть-чуть, почувствовать себя лучше. Через пару секунд мама отстранилась.
- Все будет хорошо, милая, - ободряюще улыбнулась она, пригладив выбившиеся из моей косы волосы.
- Кэтрин Холлистер обо всем догадается. Она не согласиться.
- Она согласится. - Твердая уверенность, и больше ни капли сантиментов.
Я еще раз подивилась непреклонному выражению ее лица. Мама взглянула на себя в салонное зеркало, но не стала ничего поправлять: ни причесала путаные волосы, ни подкрасила четко очерченные губы, на которых уже давно не осталось помады, чего она раньше себе никогда бы не позволила. Я наблюдала за ней, немного недоумевая, но затем до меня дошло. Мама собиралась выйти на сцену, а помятый вид и не замаскированные следы усталости на лице, только еще больше в этой затее сыграли бы на руку.
Понимание того, что мое участие во всем этом может иметь далеко не второстепенную роль, заставляло чувствовать себя мерзко. Я посмотрела на свои судорожно сжимающие кромку пальто пальцы и подумала: а смогу ли я?
- Ты ведь знаешь, что от тебя требуется?
После моего утвердительного кивка, она чуть улыбнулась, смягчив строгий взгляд, и вышла из машины. Мне ничего другого больше не оставалось, как последовать за ней.
Смеркалось. И в доме зажгли свет, который придавал уютность возвышающему особняку. Розовато-сиреневая дымка еще сохранялась, но очень быстро тускнела от наступающего на пятки вечера. Воздух, как я заметила еще в аэропорту, разительно отличался от родного города. Чистый, свежий, с примесью душистых деревьев и незнакомой осени, с глубоким вздохом он заполнил мои легкие. Все казалось каким-то сказочным, и даже чернеющий позади дома лес, придавал удивительное очарование этой картине. Мама первая подошла к парадному входу, где нетерпеливо притопывая, дожидалась меня.
Громко стучало сердце, с ускорившимся пульсом участилось и дыхание, выталкивая изо рта еле заметное облако пара. Закружилась голова, и я с ужасом подумала, что упаду сейчас в обморок... Но все обошлось. Разлепив зажмуренные веки, я обнаружила, что мои ноги все также стоят на твердой земле, которая на миг качнувшись, вернулась в свое устойчивое положение. Решительно ухватившись за перила, я стала подниматься по ступенькам, медленно приближаясь к стоящим по бокам колоннам. Дверь была массивная, дубовая со стеклянной вставкой из цветистой фрески, но не успела я встать возле нее, как мама решительно нажала на дверной звонок.
Входная дверь быстро распахнулась, демонстрируя нам Кэтрин Холлистер собственной персоной. Ошибиться было невозможно, так как она была очень похожа на своего брата. Просто копия. Даже взгляд был как у него, что удивительным образом совпадало с моими предположениями на счет ее внешности, хотя, что касалось ее возраста, то я тут промахнулась.
Перед нами предстала высокая женщина в шерстяном, цвета темной горчицы, брючном костюме, который выгодно подчеркивал ее стройную фигуру. Женщина выглядела холеной, статной и самое главное недовольной. И дело было не горделивой осанке и не в провокационной позе напротив стоящей особе. Нет. А в ее голубых глазах, что взирали с таким надменным величием, словно мы шайка голодных оборванных бродяг, просящих о милостыни. Голубая кровь явственно проскальзывала не только в благородных чертах, но и во вздернутом подбородке, а также иронично приподнятой темной брови. Мама говорила, что Кэтрин Холлистер старше дедушки на четыре года. И хотя эту женщину можно было описать по-разному, но старой... назвать ее просто язык не поворачивался.
Похоже, ее внешность поразила не только меня. Чем, непременно воспользовалась сама хозяйка этого особняка.
- Рут Ингрем, я так полагаю?
Голос не громкий, но отчетливо нерадушный, резко прорезал установившуюся вдруг тишину. Она стояла, явственно преграждая путь: одной рукой держала дверь, другой упиралась в косяк, а ближайшая к нам нога, была согнута в колене, но выставлена вперед, словно в одном шаге готовая нас отсюда выставить.
- Да-да, совершенно верно, миссис Холлистер! Здравствуйте! - Как-то уж очень бодро начала мама. - Ээ... эта моя дочь, Лорис.
- Здравствуйте... - пролепетала я, когда мама приобняла меня, давая понять, что нужно ответить. Но женщина только равнодушно прошлась по мне взглядом, никак не реагируя на приветствие.
- Я понимаю, мы приехали без предупреждения, но я звонила вам, хотела сообщить... В общем, вас не так-то легко словить, миссис Холлистер, поэтому я взяла на себя смелость, приехать сюда лично. Так сказать, прояснить ситуацию на месте.
- Глупо и совершенно бесполезно, моя дорогая. Незачем было тратить столько времени и сил на это путешествие. Тем более, мы с тобой уже обсудили все по телефону, и я уже высказала свою точку зрения. Так что, не нужно строить из себя наивную дурочку, Рут, окончательное ответ на твое предложение, должен быть тебе доподлинно известен.
- Но послушайте! По телефону ведь всего не объяснишь. Тем более, как вы правильно заметили, мы с дочерью потратили много сил на дорогу, а так же голодны и измучены. Вы, во всяком случае, позволите нам хотя бы переночевать, а заодно я бы...
- Ты, наверное, не хочешь понимать, почему до сих пор находишься за моим порогом. Да, Рут? - перебил жесткий, пропитанный льдом голос миссис Холлистер. - Не понятно все объясняю? Не моя вина, что путь оказался не близок, но и заметь: не я вас сюда приглашала. Я не добрый самаритянин и ни в чем тебе не обязана, хоть мы и родственники. А для ночевки существует гостиница... Она, кстати, не далеко, всего в 10 км отсюда. Так что, мой тебе совет, Рут, не трать свои силы, потому что, как бы ты тут слезно не вымаливала, я не уступлю.
- Но вы совершенно меня не так поняли!
- Неужели? А по-моему все предельно ясно! Впервые в жизни не оказалось рядом какого-нибудь идиота, в чей карман ты бы сунула руку, так ведь?
- Это не правда! - возмущенно крикнула мама. - Да как вы смеете!
- Я не потерплю в своем доме отпрыска Эшенбах! - отрезала женщина. - Это понятно? Я достаточно натерпелась от твоего отца, чтобы еще мучиться с его дочерью. Довольно! Возвращайся в Америку, Рут. Так будет лучше. А твой шахер-махер, можешь предложить тому, кто на это поведется. Прощайте.
На каких-то несколько секунд мы с мамой словно окаменели, глядя на захлопнувшуюся дверь, не в силах придти в себя.
- Да, что же это такое... - ошарашенным шепотом произнесла мама.
Мне не удалось скрыть облегченный вздох. Все оказалось даже хуже, чем я представляла. Кэтрин Холлистер оказалась настоящей ведьмой, жизнь с ней превратилась бы в сущий кошмар. Но радоваться было слишком рано. Словно с цепи сорвавшись, мама с кулаками накинулась на дверь.
- А ну, открывайте немедленно! Я так просто это не оставлю, слышите меня?! Никто не имеет право вот так захлопывать передо мной двери!!!
Она то звонила в двери, то колотила по ней, такого открытого бешенства от мамы, я еще никогда не видела. Неловкость и страх затопили все облегчение, которым я даже не успела насладиться. Ко всему прочему, вокруг нас наступала темнота, что неумолимо вступала в свои законные владения. А из леса доносились странные пугающие звуки, и я вдруг почувствовала, что дрожу, так холодно мне вдруг стало. Внезапно, прекратив браниться, она резко повернулась в мою сторону.
- Ну, что ты стоишь как вкопанная, - зарычала мама. - Для кого я собственно стараюсь?!
Мне показалось, что мое сердце от испуга сейчас подскочит к горлу, настолько она сейчас была зла. Но не успела я и рта раскрыть, как дверь снова распахнулась.
- Немедленно прекрати кричать! Что ты о себе, черт возьми, возомнила?
И тут, послышался рык собаки. Изумленно взглянув на стоящее рядом с Кэтрин огромное животное, мы обе отступили назад. Но мохнатая, с серым окрасом псина, казалось, не выражала агрессию. Черные глазки бусинки с любопытством поглядывали на нас из-под нависших кустистых бровей, а длинный хвост ходил ходуном, явно демонстрируя ее благодушное настроение. Теперь и не понятно было, на самом деле эта собака зарычала или просто что-то проворчала, видя, что ее хозяйка недовольна. Начальное впечатление, действительно вводило в некий ступор, но все из-за большого размера, которые в первую очередь бросались в глаза. Но для мамы, заведенной в приступе гнева, этого оказалось не достаточно, чтобы спугнуть и отвернуть от своих таких решительных намерений.
- Ну, уж, нет! Не для этого я приехала в эту глушь, чтобы со мной подобным образом обращались! Вы выслушаете меня, - процедила она, не сводя глаз с лица женщины. - И не сойти мне с этого проклятого места, я не уйду, пока вы этого не сделаете!
А она ведь не шутила, говоря это. Мама со всей непреклонностью пойдет на таран, если этого требуется. Видя, как эти две женщины стоят почти вплотную друг к другу, я удивлялась, в какой-то степени она была права, когда сравнивала свою тетю с собой. Обе упрямые и властные. Вот, только, одного не учла, того, что она не подчиниться бешеному напору своей племянницы. В лице Кэтрин она нашла себе пускай не союзницу, но точно достойного противника, который не собирался так просто отступать от своих позиций. Благородное лицо хозяйки, как неудивительно, почти не изменилось, если бы не румянец и новое выражение в ее холодных глазах. Ярость.
- Если, ты немедленно не уберешься, то я буду вынуждена вызвать полицию за нарушение моего покоя, ясно? Так что, не искушай меня.
- Отлично, вызывайте. - Приняла вызов мама, сложив на груди руки. - К утру, все в этом захолустье, - как там его - Сильвер Крик? - будут знать, что достопочтенная миссис Холлистер не пожелала пустить в дом свою племянницу... С РЕБЕНКОМ. НА ПОРОГЕ НОЧИ.
Ситуация грозила выйти из-под контроля. Две женщины, словно в схватке сцепились гневными взглядами. Все выглядело бы нелепо или даже смешно, если не было все так серьезно, да еще с таким антуражем в виде стонов деревьев, странных шорохов и треска исходящих из погрязшего во мрак леса. Даже собака прислушалась, приподняв сложенные уши и повернув свою длинную морду в сторону шума. Почувствовав, как пробирает меня мороз по спине, я в каком-то жутком беспокойстве и отчаянии, что этот спор может длиться бесконечно, с надломом произнесла:
- Пожалуйста! - Наверное, в моем голосе было что-то такое, что немедленно привлекло внимание обоих спорящих. - Миссис Холлистер, мы сразу же уйдем, только дайте моей маме 5 минут. Она ведь не отступится. Она...просто поговорить хотела. Пожалуйста...
Слез не было. Что-то подсказывало мне, что эту женщину они бы и не тронули. Я просто старалась прямо, без обмана смотреть женщине в глаза. Конечно, просящих ноток в моем голосе не скроешь никаким образом, но я больше не могла здесь оставаться, на виду у того, кто наблюдает за этой сценой из леса. Можно назвать это паранойей или разыгравшимся воображением, но игнорировать это странное ощущение я не могла. Сначала, мне показалось, что Кэтрин не откажется от своих намерений, ее взгляд не обещал ничего обнадеживающего. Но, в конце концов, был дан ответ.
- Хорошо. Я дам тебе, Рут, возможность высказаться. - Произнесла она, не отрывая при этом задумчивого взгляда от меня. - Но не думай, что это повод на что-то надеяться.
Затем повернувшись, женщина направилась вглубь дома. Собака, как по молчаливому приказу потрусила за ней. Только теперь, я и мама смогли перевести свое дыхание. Не глядя, как светятся торжеством ее глаза, я первой переступила порог этого особняка.
Внутри было светло и как-то очень уютно, особенно в сравнении с холодным простором, окунувшимся в мрачные сумерки, что остался где-то позади меня. "Словно светоносная крепость от блуждающих в ночи существ"... Да, именно эту ассоциацию вызвал у меня этот дом. С непреступной цитаделью, внушающей чувство безопасности и покоя. Хотя после такой долгой дороги любое место, где было тепло, и имелась крыша над головой, могло показаться настоящим раем. Я, тем не менее, никак не ожидала, что мне может здесь понравиться. И это было действительно так.
Внутреннее оформление дома соответствовало самой хозяйке, что стояла, засунув руки в карманы брюк, в широком вестибюле, отделявшую гостиную тремя квадратными колоннами. Они были обшиты резными деревянными панелями, цвета ореха. Декоративные бра, на каждой из них, мягко освещали мраморный пол, придавая молочному цвету, в который он был выполнен, легкий оттенок шампанского. Слева начиналась лестница, что вела на второй этаж, а справа была дверь, ведущая в комнату, из которой, судя по всему, хозяйка дома нас и заметила.
Скользнув мимолетным взглядом по гостиной, что находилась за колоннадой, я заставила себя посмотреть на миссис Холлистер, которая стояла, прислонившись к одному из трех элегантных столбов. Еще раз оглядев эту даму, мне пришлось признать, что в ней есть какая-то своеобразная гордая красота. Но ее внешность нельзя было подставить под какие-то стандарты; чуть квадратный абрис лица с четко выступающими скулами, обрамляли короткие, едва достающие до плеч, волосы, в темной массе которых мелькали белые нити седины. Прямой аккуратный нос, тонкие губы, проницательные голубые глаза. Морщины вокруг них и на лбу при ярком искусственном свете были выражены более отчетливо, но кожа еще хранила былую упругость. Высокая и тонкокостная, двигающейся с какой-то неуловимой плавностью и грацией. Ни дать ни взять, идеальный образ аристократки на фоне изысканно интерьера. Даже ее верный лохматый пес, который сидел рядом с хозяйкой, как не удивительно, нисколько не портил эту картину.
Женщина не выглядела злой, но определенно задумчивой, когда смотрела на меня. Эти взгляды заставляли меня нервничать. Я боялась, что по моему испуганному виду можно прочитать как по книге о подготовленной для нее интриге. Права оказалась Холлистер, намекая на махинаторство по отношению к ней. Наверное, она уже и тогда догадывалась, что это дело шито белыми нитками. И грубость ее была оправдана, что поначалу я приняла за вредность характера. Так может и не стараться? В конце концов, правда всегда выйдет наружу, как бы далеко ты не пытался ее спрятать. И как бы я не жалела о нашем нелегком материальном положении и о том, что эта женщина может все же передумать и согласиться на мамино предложение, мне прежде всего не хотелось начинать все со лжи.
Как только нам с мамой дали в полной мере оценить внутреннее убранство дома, Кэтрин оттолкнулась от стенки и направилась к той двери, на которую я обратила внимание вначале.
- Иди за мной, Ингрем, - бросила она через плечо. - А девочку, оставь здесь.
Четвероногий друг, преданно последовал за хозяйкой, но не успел он вбежать в комнату, - судя по открывшемуся глазу внутреннему пространству, это был кабинет, - как послышался ее командный окрик:
- Нет, Вульф! Жди в гостиной.
И мы с мамой наблюдали как пес, с понуро опущенной головой, послушно выполняет хозяйский приказ. Сейчас я, как никогда, понимала чувства бедного животного.
Вскинув воинственно подбородок, и гордо расправив плечи, мама кинула на меня свой последний взгляд, который словно говорил: "не подведи" и быстро исчезла за захлопнувшимися дверьми. У меня в запасе было пять минуть, максимум десять, поэтому я должна была взять себя в руки и сосредоточиться над предстоящей задачей. На ватных ногах, но решительно, я направилась в гостиную.
Было заметно, что Кэтрин Холлистер явно отдает предпочтение старине, а именно английской классике. Элегантный интерьер был выполнен в светлых пастельных тонах, за исключением темного дерева и вкраплений позолоты. Но здесь не было месту холодной аристократичности или тяжелой вычурной роскоши. Комната носила на себе невидимый отпечаток любящей хозяйской руки, ее личности.
Рядом с левой стеной находился белый, с мраморной резьбой и кованой решеткой, камин. В нем уже весело потрескивал огонь, давая ощущение чего-то родного и домашнего. У нас в доме в Бостоне тоже был камин, правда, мы его почти не зажигали, так как в холодные месяцы чаще всего отправлялись в места с более теплым климатом, Калифорнию, например... Над камином висела большая, в массивной позолоченной раме картина, на которой была изображена балерина. Она стояла в пятне света, озаряющую ее грациозную фигуру в белом воздушном платье. Едва касаясь ножкой пола, она застыла в танце бабочки, взмахнув стройной линией ноги, расправив, как крыльями руки. Лебединая шея склонила темную голову девушки, наполовину закрывая ее лицо от света, но даже так было видно, что оно хранило выражение печали. Теперь я понимала, откуда у Кэтрин Холлистер такая плавная походка и идеальная осанка, даже в посадке плеч можно было увидеть облик бывшей балерины. Но мне нельзя было отвлекаться, и я отвернулась от картины.
Вместо холодного пола в этой комнате лежал красивый ковер с богатым цветастым рисунком. Солидный диван был белым с золотистой бахромой, которая присутствовала и на подушках с вышивкой из ажурных цветов. Тяжелые, но красиво драпированные шторы, из красно-коричневого бархата и с золотыми шнурами и кистями, обрамляли два окна. Книжный стеллаж, бюро, стол, разно габаритные предметы искусства, мелкие вещички. Все здесь имело свое место, и было очевидно, что хозяйке дома дорога его каждая вещь. Я тоскливо вздохнула, когда мой взгляд остановился на самом главном предмете этой комнаты - черном рояле, который стоял возле дальнего окна.
Вот и все. К этому мы шли весь отрезок нашего с мамой пути. Ноги сами собой понесли меня к нему. И вот, я уже стою возле красивого, огромного, как стройное гордое животное, музыкального инструмента, и чувствую страх, словно оно сейчас взбрыкнет, а то и укусит, как когда-то сделала самая настоящая лошадь. Глупости, конечно. Если кататься верхом на коне я так и не научилась, то овладеть фортепианом мне удалось довольно легко. С пяти лет началось мое обучение этим искусством, но получить должное образование я так и не смогла, прервав учебу в музыкальной школе. И хотя когда-то я верила похвалам репетиров и одобрениям учителей, принимала как должное восхищение, светящееся в глазах людей, то теперь это казалось обычным притворством, игрой за деньги, с которыми легко расставался отец, желая угодить любимой дочке. Но, не смотря на это мне было тяжело расстаться с миром музыки. Правда, до тех пор, пока из моей жизни не ушел человек, которого безумно любила.
От внезапной задумчивости меня отвлек скулеж пса, что с тоской поглядывал на дверь, за которой раздавались приглушенные голоса. Вульф сидел возле одной из колонн, высунув розовый язык и учащенно при этом дышал. Периодически он посматривал на меня, словно следил, как бы я чего не натворила. Если бы он только знал...
Из того, что мне поведала мама, оказалось, что миссис Холлистер любит заниматься благотворительностью. Она участвовала в создании благотворительного фонда "Поддержки одаренных детей", где финансировали медицинские программы, участвовали в проведении музыкальных концертов, а так же просто помогали детям из бедных семей, которые не могли позволить себе дорогое обучение в музыкальных школах. Видимо эта женщина не была такой уж и плохой, но в высших кругах этим никого не удивишь. Многие богатые лишь создают видимость, что занимаются благотворительностью, ведь доброта для таких всего лишь дань моде. И все же за эту ниточку мама и зацепилась, словно, когда достопочтенная и добропорядочная "леди" услышав, как я музицирую на ее рояле, сразу же примет меня с распростертыми объятиями.
Удивительно, что мама не поленилась разузнать, если в наличии у Кэтрин, тот выше упомянутый инструмент. Жаль, что он все-таки есть. А может, и не жаль? Мне здесь честно говоря понравилось, хотя этот факт никак не мог затмить того обстоятельства, что мне и моей маме тут определенно не рады.
Вдруг, словно какой-то толчок внутри, заставил меня действовать. Я поняла, если не сделаю этого сейчас, то больше такой возможности уже не представится. Будет поздно.
Скинув тяжелое пальто на обшитое бахромой кресло, я словно по манящему внутреннему зову, присоединилась к ожидающему меня компаньону и заговорщику, на которого я на данный момент, должна буду положиться.
Меня восхитила его необычная модель, наверное, это потому, что рояль был выполнен на заказ. Авторский экземпляр выделялся искусно выполненными резными ножками, на которых покоится инструмент, а так же пюпитром, сплетенном точно из виноградных лоз. Характер интерьера отпечатывался и в его плавных линиях, и в пластичных завитушках, но самое главное, чувствовалось, что это принадлежит самой хозяйке. Можно было легко представить миссис Холлистер играющую на нем в периоды вдохновения. Что по всей вероятности, она и делала, пока ее не прервали двое нежданных гостей. Я заметила, что рояль стоял с открытой крышкой, а клапан, который прикрывал клавиши, был откинут.
Сердце стучало молоточком у меня в груди, а ладони вспотели от волнения. Уже несколько месяцев я не прикасалась к роялю, ведь ничто не могло сравниться с теми ощущениями, когда на нем играешь. И ничто не могло сравниться с тем, как у тебя под пальцами рождается целый мир из тысячи полутонов и нюансов звучания. Музыка, как нечто незыблемое, не поддающееся определению. В нем зерно твоей души, твоего бесконечного рождения. Это музыкальный космос, хранящий секреты в тайнике мироздания гармоничных мелодий и слаженных нот. И я ощущала себя цельной, важной частью этого мира, а не его потерянной частичкой...
Я положила дрожащие руки на клавиши и сосредоточилась. Что именно сыграть пришло из ниоткуда. Как будто, оно словно ждало, притаившись в кладезе моих любимых сонат. Ноты мне были не нужны, я помнила их наизусть. Но как только мои пальцы взяли первые аккорды, мне показалось, что я разучилась играть. Все сорвалось!
Я в панике посмотрела на дверь. Тихо. И никто не спешил из нее не выходить. Судорожно обтерев ладони об брюки, мне пришлось заново начинать сначала. Я могла поклясться, что экзамены мне давались намного проще. Но разве могла тягаться удовлетворительная оценка с этим решающим моментом? Или с той реакцией, с которой мне придется столкнуться через несколько минут? Я старалась выкинуть суматошные мысли из моей головы, взять себя в руки, но играя, не могла не заметить, что получается как-то механически, бездушно... И хотя мой выбор пал на романтическое анданте Моцарта, легкое и мечтательное произведение, к сожалению, на выручку это мне не пришло.
Еще никогда в жизни я не играла так плохо. За исключением, конечно начальных этапов, где приходилось закреплять теорию на практике. Но, то, что приходилось мне слышать сейчас никак не могло тягаться с тем, как это происходило дома, наедине с самой собой.
Я остановилась, как только дверь в кабинет Холлистер распахнулась, и оттуда, словно безумная фурия выскочила раскрасневшаяся мать.
- Лорис, немедленно уходим.
Она была просто взбешена. По ее резким движениям и опаляющему взгляду, подобному рассекать железо, было понятно, что все прошло не так, как она того хотела. На минуту, я просто опешила, потому как не ожидала, что именно мама кинется мне навстречу. И даже встретившись взглядом с Кэтрин Холлистер, неторопливо входящей в гостиную, это не привело меня в чувство.
- Я сказала немедленно! Сколько повторять, чтобы до тебя дошло?!
Я рефлекторно вскочила, от полнейшей растерянности мои движения были медленными и неуверенными. Взгляд метался то от одной женщины, то к другой. Миссис Холлистер была спокойна и холодна: всплыв в комнату, она с королевской грацией присела на диван, снисходительно при этом, улыбнувшись своему четвероногому товарищу, когда тот с собачьей преданностью подбежал к ней и положил голову на колени. Мама же ждала меня в вестибюле с перекошенным от гнева лицом и сложенными на поясе руками, а это означало, что ее терпение на исходе.
Как странно... Ситуация закончилась именно так, как я того хотела, и с наименьшими для меня последствиями. Не нужно было больше врать или играть по чужому сценарию, но почему же тогда мне не хочется уходить? Миссис Холлистер, которая, не отрываясь, гладила своего Вульфа по жесткой шерстке, с каким-то непонятным взглядом наблюдала за всеми моими неловкими движениями. Но только я успела подхватить свое пальто, и направится в сторону поджидающей меня маме, как вдруг она задала неожиданный вопрос:
- Ты умеешь играть, Лорис?
- Да, - дрожащим голосом ответила я, а затем спросила: - А вы?
Женщина грустно улыбнулась, в то время как мама испустила раздраженный вздох.
- Не очень хорошо. Мне больше нравиться слушать, как это делают другие. - Она сделала паузу, но затем продолжила. - Твоя мать, ведь не будет против того, чтобы ты что-нибудь мне сыграла?
- Но... - я растерянно взглянула на темную фигуру, что стояла в коридоре.
- Не так ли, Рут? - Женщина обернулась на нее через плечо. - Ты ведь, к этому так стремилась?
Она мягко рассмеялась, когда ей так ничего и не ответили.
- Не переживай, Лорис. - Снова обратилась ко мне Кэтрин. - Она очень склонна к театральности, но это ничего не изменит.
- Что это за порода? - честно говоря, я и сама не понимала, зачем задала этот неуместный вопрос. Но наблюдая за рукой женщины, ласково гладившей морду пса, мне вдруг стало это интересно.
- Он метис. Его мать была чистокровным ирландским волкодавом, а отец... - она пожала плечами, намекая на неизвестное происхождение. - Но это не так уж и важно.
Лицо миссис Холлистер внезапно стало строже и она, сложив руки на груди, со всей серьезностью посмотрела на меня.
- Я хочу, чтобы сейчас, Лорис, ты решила, хочешь ли жить здесь. Потому что, в другом случае находиться под одной крышей в дальнейшем, будет невыносимо, как и для тебя, так и для меня. И если ты вдруг примешь решение остаться, то вынуждена будешь ходить в местную школу. Это мое условие. Ну, что скажешь?
- Как это здесь? - растерянно вскричала мама. - А как же Суррей? Разве вы там больше не живете?
- Я еду туда только по делам. Большую часть времени я провожу в Сильвер Крик. Если тебе это не нравиться, Рут, то уходи! И больше не возвращайся! Но, если вдруг, тебя устроит мое условие, решить все должна будет девочка, а не ты.
Кэтрин ждала, расслаблено откинувшись на подушки, а я в это время, затаив дыхание, смотрела на рассерженную мать. По ее поджатым в тонкую ниточку губам, можно было догадаться, что всей сложившейся ситуацией она очень недовольна, но... молчала. Время шло, но она продолжала молчать. Тот момент, когда мама могла гордо уйти, был уже упущен, а это значит, выбор был за мной...
Но, что я могла сказать? Это был тот случай, когда решение таит в себе неизвестность.
Еще только полчаса назад я бы даже не стала задумываться над предложенным выбором. Жизнь в этом месте, показалась мне тогда тюрьмой. Но теперь, проникнувшись к этому дому и даже к его хозяйке, к которой неприязнь, сменилась вдруг симпатией, я уже не была так твердо уверена в своих первоначальных желаниях.
Школа - это тоже был другой мир, в котором имелись свои страхи, и я не хотела снова встретиться с ними лицом к лицу. Но могло так случиться, что в этом городке имя отца будет никому не известна и тогда я могла рассчитывать на то, что на меня не будут больше указывать пальцем и шушукаться за спиной.
Я сомневалась. Наверное, это чувство явственно читалось на моем лице. Но элегантная женщина и не думала смущать меня своими взглядами, все внимание она обратила на полыхавший в камине огонь. Как мило было с ее стороны предоставить незнакомому ребенку возможность самой сделать выбор. В последнее время, все решали за меня. Мама говорила, что я совсем не самостоятельная, постоянно витаю где-то в облаках, не имею твердого мнения и вообще, слишком подвержена сомнениям, так как никогда не знаю, чего на самом деле хочу. Видимо, это было действительно так, хотя иногда что-то поднималось в глубине моей души возмущенной волной, стремясь заглушить глупую неуверенность. Но эта сила была еще слишком слаба и падала, так и не достигнув предела своей мощи.
- Я остаюсь, - в конце концов, ответила я.
Кэтрин только кивнула. Довольна ли она этим обстоятельством или нет, было не понятно. Эта женщина оставила все эмоции при себе.
- Ты долго будешь там торчать, Рут, или ждешь специального приглашения? - раздраженно произнесла она, повернувшись в сторону вестибюля.
Мама, наконец, вошла в гостиную, снимая на ходу дорогое пальто.
- И нечего со мной так грубо разговаривать, - несколько высокомерно произнесла она, на что миссис Холлистер закатила глаза. - Тут хотя бы прислуга есть?
- Нет. Тут тебе не какой-нибудь дворец.
- Нет прислуги? - удивленно переспросила мама, присаживаясь напротив Кэтрин в кресло, что находилось возле камина. - Ну, а кто же нам ужин приготовит?
- Я, - твердо ответила женщина. - Есть еще какие-нибудь вопросы?
То, что она не шутила, и то, как посмотрела в ответ на нее мать, вызвало во мне улыбку. Я снова присела на табурет, почувствовав не только безмерную усталость, но и долгожданное облегчение. Теперь, сидя в теплой уютной комнате, где умиротворенно потрескивает огонь в камине, а два человека, пытаются найти хоть одну подходящую тему для разговора, мне снова захотелось играть.
На этот раз я сыграла "Грезы" Дебюсси. Рояль был отличным, а звук чистым. Мелодия, по моему мнению, отлично подходила под эту обстановку: полная ярких всплесков история, состоящая из осенней грусти, чуть немого волнения и светлой лучистой надежды.
Когда затих последний аккорд, Кэтрин Холлистер, как будто стараясь не нарушить эту воцарившуюся атмосферу, вполголоса произнесла:
- И даже среди такой семейки, как Эшенбах, можно найти жемчужину...
�