Я лежал в озере вместе с рыбами. Рыбы были мальки. Их, как и меня, тянуло на мелководье. На мелководье было тепло и была пища. Меня притягивало тепло, их - пища. Я лежал, мальки клевали, в том числе, и меня. Я чувствовал себя добычей. Древнее ощущение. Его уже пытались пробудить во мне здешние комары, но у них не очень получалось - многое забыто.
Теперь рыбы. Ощущение пробуждалось.
То, что кажется, не тождественно тому, что есть. Песчаные микродюны на дне качались вместе с микрорыбами. Их перемещения были не линейны, но предсказуемы. Мне надоело смотреть вниз, я уже многое знаю про воду и её странности, без которых не было бы рыб, комаров и других жизней на Земле.
Я закрыл глаза и стал смотреть на небо. На небе было солнце - я видел его сквозь закрытые веки. Если бы не рыбы и не солнце, тело бы исчезло. Тела бы не стало, а мысли бы все равно были. Этот сложный организм трудился, чтобы я думал. И я думал о небескорыстии его труда.
Я бы думал ещё, но помешал человек. В резиновом костюме, с серпом и мешком. От него пахло резиной, и он пришел не один. Вокруг него, словно рой электронов в модели атома тяжёлого элемента по Резерфорду, кружилась стая мухоподобных кусачих созданий. Я понял - он пришел не к озеру, он пришёл ко мне. Озёр здесь было много, в отличие от людей.
Я разогнал мальков и перешёл границу. По границе ползла улитка. Между водой, песком и воздухом. Граница выглядела очень подвижной в сравнении с улиткой и не очень - в сравнении со мной.
Мухи бросили человека и рванули в мою сторону. Я полил себя репеллентом из баллончика, который нельзя разбирать, бросать в огонь и давать детям. Мухи вернулись на свои орбиты. Модель атома восстановилась. Её ядро было возбуждено молекулами этанола и готово к излучению.
Я симпатизировал человеку, хотя тянуло обратно на мелководье. Он симпатизировал мне и рассказал свою цель. Цель я не понял и угостил его сигаретой. Дым спутал жужжащие орбиты, и цель прояснилась. Трава, мешок, коза. У меня цели не было, и человек мне явно завидовал. Я завидовал малькам рыб.
Его трава росла далеко, но он заверил, что скоро вернется. Ему не хотелось излучать на не мыслящую материю.
Жужжание удалилось, запах нагретой резины остался. Осталась улитка, которая выбрала между водой, сушей и воздухом более для себя привычное. Остался я, который ещё ничего не выбрал, но которого давно унесло за пределы привычного. Они оказались подвижнее меня, мне отводилась роль пограничной улитки.
Рыбы заняли моё место. Я расхотел к ним возвращаться. Мальки были дети, а им не рекомендовалось содержимое противомоскитного баллончика.
Я шёл второй раз в жизни по песчаной тропе, уводящей от озера к дому, в котором я был гостем. Мой жужжащий собрат по разуму, цепочку следов которого ещё хранил песок, знал прежнего хозяина дома. Я знал нового. Дом был единственной областью пересечения наших знаний.
На тропе, уводящей от озера, я был холоднее, чем песок. Эта разница между нами выравнивалась в его пользу, пока я не добрался до реки и не пошёл вдоль берега. На том расстоянии от намытой волнами смолистой кромки, на котором ещё действовал капиллярный эффект.
Противоположный берег был недосягаем и выглядел декорацией. Этот берег был осязаем, и по нему мчалась огромная собака. Тоже по плотной песчаной полоске вдоль берега. Спринтерский разгон, внезапная остановка. Реверс. Обратный разгон. Меня она миновала на пике набора скорости. Полоса смачивания была широкой, но я невольно шагнул в сторону.
Собака хитрила. Она убегала от своих инерционных летучих преследователей. Она не знала, что на открытой местности охотники всегда настигают свою жертву, если жертва желанна, а охотники подменивают друг друга.
Поселок приближался. Его бородатый житель на велосипеде, набрав скорость на спуске к реке, выкатился на берег навстречу мне и собаке. Собака стояла позади меня, накапливая силы и охотников. Я двигался.
Гравитация прижимала меня к мокрому песку. Солнечное давление подталкивало в спину. Песчинки берега цепко держались друг за друга. Крошечные сейсмические волны возникали вокруг босых ног и затухали на полупериоде, светлея на гребне.
Житель с собакой знаком не был и её разгон в свою сторону перенес тяжело. Так же, как я минуту назад. Только его уход на скорости с плотной песчаной кромки был не продуман. Переднее колесо велосипеда мгновенно зарылось в сухой песок и вывернулось. Житель упал, сжимая руль и не отрывая ног от педалей.
Собака пронеслась мимо меня и, не снижая скорости, пронзила завесу песка из-под заднего колеса велосипеда. Следом, жужжа, пролетели охотники. Они продолжали гонки с преследованием. Я продолжал свой путь. Житель поднялся, отряхивая бороду и велосипед. Он помнил свое направление.
Велосипедная колея, разорванная в месте падения, вывела меня на грунтовую дорогу. Дорога принадлежала поселку. Она называлась улицей и начиналась в центре.
В центре на гранитном постаменте суровая бетонная женщина с оружием в поднятой вверх руке призывала к борьбе с захватчиками.
Хозяин дома, пригласивший меня на отдых, захватчиком себя не ощущал. В сатиновых трусах и полотняной кепке он уже неделю пытался реанимировать коровьим навозом заскорузлые грядки. Крестьянская смекалка и работоспособность, сделавшие его в столице доктором наук и профессором, предопределили этот ход. Навоз собирался утром на магистралях поселка и после обеда напрямую включался в бесконечную цепочку биопревращений.
Вечерами мы с хозяином дома, как мыслящие звенья этой цепочки, вели разговоры. Профессор выключал в своей комнате свет, предварительно звякнув очковым футляром, и продолжал старую или задавал новую, одну из вечных, тему. Я отрывался от написанных за день страниц, разгонял всех видимых комаров и под звон невидимых укладывался в постель.
Так начинался наш диалог. Между нами была межкомнатная перегородка толщиной в ладонь и жизненная дистанция длиной в бесконечность. Громкий поначалу голос профессора, взбодрённый обилием накопившихся за день мыслей, по мере их выхода становился всё глуше, терял членораздельность и переходил в мерный посвист. Так диалог заканчивался.
Начиналось то, чего я не хотел.
Я не хотел создавать невозможное. Но построения громоздились одно на другое, отодвигая сон. Модели вселенных, центрами которых были мы с тобой, долго не жили. Они дрожали под действием слабых возмущений и распадались под ударами сильных. Я менял начальные условия и снимал одно ограничение за другим. Это помогало приблизить рассвет. Но не помогало нашим вселенным.
Восьмым утром я ушел к озёрам, о которых знал, но никогда не видел. Каждое озеро было подарком. Я мог выбрать любой. Я выбрал самый тёплый. Тепло оказалось только у берега. У берега грелись дети рыб и их детское питание.
На мелководье, рядом с мальками, я ощутил тоску взрослой рыбы. Тоска была похожа на холод глубины. Озеро было похоже на сцену. На сцене играли в натурализм озёрные обитатели. Иногда с участием молчаливых зрителей, которые рассаживались по периметру сцены и начинали подыгрывать действию. Так грамотно, что актеры сбивались со своих жизненных ролей и принимали навязанные. За что платили.
Я не был здесь ни зрителем, ни актёром, ни постановщиком. Я не люблю навязанные роли. Я люблю тебя.
И все твои сумасбродные идеи. Одна из них привела меня сюда, на эту планету. Восемь дней провел я в чужом теле, привыкая к нему, ожидая тебя и проклиная бдительность твоих преследователей. Мне удалось обмануть своих охотников раньше, чем тебе - твоих.
Ты оказалась права. Земля станет для нас бесценным подарком. Если ты успеешь к нему. Ведь подарки теряют смысл без тех, кому они предназначены.
Я физически, чужим телесным ритмом, ощутил ход времени. Его у меня почти не осталось. Ещё день, и временная петля, в которую мне удалось заманить своих преследователей, раскрутится. И превратится в их пращу. Узелки времени распустятся, и ткань пространства обнажит мой след. В долю мгновения охотники окажутся рядом. Гонка продолжится. Скорости сложатся многократно.
Так же многократно, как из раза в раз, с каждой моей встречей с тобой усиливалось наше влечение друг к другу.
Оно уже очень велико.
Оно уже больше расстояния. Быстрее скорости. Ярче света.
Но ещё не сильнее времени.
Пока ещё не сильнее. Я верю, осталось немного. Последние смертельные ловушки, последние скрытые переходы, последние открытые пространства. Только бы ты выдержала этот бешеный темп. Он не легко нам даётся. У наших преследователей есть возможность подменивать друг друга. У нас - нет.
Много раз я был близок к отчаянию от того, что не могу сменить тебя на твоей дистанции. Единственное, что было в моих силах - быстрее проходить свою. Чтобы избавить тебя от мук бездеятельного ожидания. Вот всё, что я могу. Таков заданный сценарий. Его не переписать. Его нужно пройти. До конца. До занавеса. Играя выбранные нами жизненные роли. Не принимая навязанные.
В этот восьмой день на планете в конце пути от озера в поселок я уловил твой сигнал. Наконец! Я дождался тебя! Петля обманутого мной времени и твоё преимущество в скорости дали нам фору перед нашими преследователями на этом этапе гонки. Всего один день. Один оборот планеты. Восемьдесят шесть тысяч четыреста земных секунд.
Я ускорился. Настолько, насколько позволило чужое тело.
Сигнал шел из профессорского дома. От дома, навстречу мне, в трусах и кепке, бросив ведро и лопату, спешил профессор. Он был взволнован. Я спешил к дому. Источник сигнала приближался ко мне в два раза быстрее, чем я приближался к дому. Что это значит?
Профессор, Вы? ... Ты? Невероятно! Неужели ты не разобралась в гендерных различиях людей? Или это маневр? Попытка сбить охотников со следа? Неожиданная даже для меня. Но какое это сейчас имеет значение. Ты здесь, мы снова вместе. Ничто больше не имеет значения!
Ничто, кроме конечного множества конечных секунд. Оставшихся нам до расставания. Восемьдесят шесть тысяч триста девяносто девять. Обещаю, ни одна из них больше не ускользнет из наших объятий!
Ведь я люблю тебя так же сильно, как ненавижу время, когда оно разлучает нас. Разлучает последним безжалостным мгновением перед неизбежным расставанием.
Нам никогда не удавалось задержать это мгновение.
Всеми клетками тела, стремящегося к тебе, я внезапно ощутил, что разлуки больше не будет. За миллисекунду до того, как мы коснулись друг друга, наша любовь вспыхнула мириадами сверхновых звёзд.
И стала сильнее времени.
Временной занавес рухнул, сминая сцену. Он сомкнулся вокруг нас и сжал в точку все атомы бывшего пространства. Вечность, отжившая свое, поглотила наших преследователей, поглотила наши тела, поглотила звёзды и планеты, поглотила все миры. Сила нашей любви разорвала материю и энергию на кварки и кванты. Спрессовала в точку с бесконечной плотностью и поместила в начало. Время остановилось. Мы победили его, окружив любовью. Время больше не разлучит нас. Последнее его мгновение стало вечностью.
Мы простили время.
И отпустили его.
Начальная точка разбухла и экспоненциально взорвалась. Пределы бесконечно расширились, формируя новый сценарий мира и наполняя нашей любовью чистое безграничное пространство.