Она появилась внезапно, словно вынырнула из городского, склизкого тумана. В необъемном, с чужого плеча мужском плаще, ботинках на босу ногу, и с маленьким чемоданчиком-кейсом. Длинные, не скрытые шапкой волосы, текли по бесформенным плечам, свободно изливаясь, вниз белоснежным водопадом. Она миновала уличных торговок, бочком протиснулась в толпу, и стыдливо прижимая к груди, раскрыла чемодан, тем самым, неосознанно привлекла всеобщее внимание.
- Новенькая, - торговки, побросав места, на меланхоличного дядю Андрея, испокон веков торговавшего здесь апельсинами, двинулись в разведку. Уперев твердые кулачки, в засаленные фартуки, они подобно хищным орлам, стаей налетели на незнакомку. Рокот их голосов, поначалу набравший необычную по мощи силу, вдруг захлебнулся, отступив, и оставив после себя только тихое хихиканье. На гладкой кожаной спине маленького прилавка , сиротливо лежало с десяток пакетиков, из обычной, серой бумаги, в которую раньше заворачивали колбасу. Склеенные в кустарных условиях, они были немного кривоваты, с подтеками клея, и написанными от руки, словами - понимание, доброта, счастье.
- Вроде семена, какие, - разглядев, констатировала факт опознания Люсинда, торгующая на выходе шелковыми кофточками . Странная девушка, молчала и улыбалась какой то удивительно, лучащейся улыбкой.
- Да погоди ты, - наконец пробилась вперед, её давняя соперница, Елена Михайловна, - чего пристала, видишь девка не в себе. Дурью она торгует.
- Нет, счастьем, - наконец, вставила слово новенькая,
- Ну вот, - Михайловна победоносно обвела взглядом общество, - и кто прав!
Все сразу согласились, ведь председательствующая на заре перестройки заведовала филологической кафедрой, и ничего что теперь она ловко торгует мороженой рыбой, вворачивая изредка такие словечки, что покупатели безропотно хватают вместо окуневого филе ;подкрашенный кровью лед. Поняв что конкуренцией здесь и не пахнет все разбрелась обратно.
- На, - я протянула ей пластиковый стаканчик, с чаем, что разносила кривая Галька, в огромных, китайских сумках. Ходили слухи, что она моет использованные одноразовые стаканчики, что бы продать их еще раз, а может и не раз. Впрочем, не отвлекаясь на такие мелочи, я решила поделиться своим утренним завтраком со странной торговкой. Глупенькая девица, уже порядком замерла, губы посинев, покрылись мелкими точечками снежинок.
- Это чай, ты что? Не понимаешь? Да пей, наконец! Ведь замерзла!
Она подняла глаза , их блеск отразившись от зимнего солнца, упал зайчиками на меня.
- На дворе марток, одевай сто порток, - я, неожиданно для себя громко расхохоталась, стремясь грубой шуткой скрыть неловкость. Именно в тот момент, мою душу, почему то резанули, жалостью её голые лодыжки, утопленные в разбитые, грязные ботинки. И скрывая истинные чувства, я пустилась в обсуждение, правил торговли. А она смотрела на меня, и улыбалась, улыбалась, улыбалась. Идиотка. Определенно, Михайловна права, неожиданно пришло на ум, после пространной беседы, в которую она и не вслушивалась, а я зазря сотрясала морозный воздух, поэтому слегка обидевшись, и уже собравшись уходить, как непонятно для чего произнесла.
- Ты ну, - немного запнулась не зная как начать, но собравшись с духом выпалила - того, говорят , торгуешь счастьем!
- Да, а еще надеждой, радостью...
- А богатство? - Неожиданно для себя, я вдруг включилась в её странную игру.
- Богатство кончилось, всем, почему-то надо только оно.
И было смешно, и было жалко, она похоже не осознавала, что это только простые семечки, несомненно выловленные из компота сухофруктов, завернутые кое как в подобранную где то бумагу. Я задумчиво покрутила в пальцах зернышки изюма, засохшие финиковые орешки.
- Тогда может это, - она вдруг выхватила из сложенных горкой пакетов один, на нем кривая , надпись шариковой ручки гласила - любовь.
- И почем?
- Одна улыбка.
Торговля в тот день, была совсем на нуле, почти насильно навязав двум старушкам войлочные шлепанцы, я уже собиралась, как меня окликнула Люсинда.
- Гляди, кажется, санитары из психушки явились.
На площадь выскочила машина, с затонированными, дымчатыми стеклами. Ослепив нас фарами, она лихо развернулась, взвизгнув тормозами, и замерла как вкопанная. Двое дюжих мужиков, без халатов, но зато в новых, темно-синих телогрейках, почти насильно затолкали бедняжку в нутро перевозки. Без криков, в полном молчании. Оставив только пенек, что сразу стал, как то особо сиротливо, выделятся на грязном истоптанном снегу.
- Не беспокойтесь, - один из санитаров подошел к нам, - ситуация под контролем. Всех благодарим за понимание. Он зашагал прочь. От яркого заходящего солнца, на мгновение показалось, что его ноги не касаются земли, я крепко зажмурилась, а когда открыла , странного господина уже не было.
Да совсем забыла, упомянуть маленькое обстоятельство. Уже уходя, домой, мне довелось еще раз пройтись мимо того места, где торговала незнакомка, - мое внимание привлек маленький пушистый комочек. Что, зацепившись за кору, пня трепыхался на ветру. Присев я сняла маленькое белое перышко, невесомое и удивительно теплое, и уже хотела крикнуть товарок поглядеть на него, как устыдившись собственной глупости, сбросила его с ладони. Оно рассыпалось радужными брызгами и исчезло, словно и не было, оставив мне чувство невозвратной потери.
- Светка, - орала в отдалении Люсинда, - давай двигай к нам!
И я бежала, не зная, что любовь уже ищет меня.
Принц с тапочками.
Январь - темнота и холод. Скользкая тропинка, обледеневшая за ночь и конечно, я, в растоптанных сапогах - дутиках, что носили еще в прошлом веке, спешу на рынок. На работу. Зима, не лучшее время, летом - легче, не так тоскливо, да и люди другие, отдохнувшие, загорелые, иногда и перебросимся парой шуток с покупателем. Не то, что теперь, замороженные, в меховых воротниках, прячущие красные носы, вечно спешащие. Они бегут мимо, не обращая внимания на нас.
- По области, до минут тридцати, - старенький телек вещает прогноз погоды. Девушка, в коротеньком платьице, водит холеной ручкой по экрану, где нарисованы тучки, солнышки, снежинки. Ей что, минус тридцать, что двадцать пять, у нее централизованное отопление, и шуба, в гардеробе, а вечером ужин в роскошном ресторане, одним словом - жизнь. Но, здесь, мои рассуждения прерывает жалобный скрип железных петель, это открывается дверь контейнера. Заунывно, по привычке, стонет замок, намертво замерший в ночной стуже, и Рамиль выбрасывает на снег пару коробок.
- Забирай товар.
Он зевает, широко раскрывая рот, с темными, потрескавшимися губами, словно хочет ухватить, кусок утреннего, снежащегося тумана. И, побольше. От резкого удара, контейнер трясется, осыпая нас пушистыми комочками снежков, они лезут за шиворот, тоненькой китайской курточки, и стекают вниз прохладными струйками по спине. Перехватив неуклюжий груз, я иду на точку, потому что, вот уже год торгую здесь на рынке тапочками. Войлочными и шерстяными, с острыми и тупыми носиками, смешными в виде собачек, и совсем маленькими, детскими. На всех стоит гордая надпись - "Сделано в Китае", но ничего, наш народ, не брезгует. Цены подходящие, и ничего что подошва отлетает, уже через неделю, на то есть клей, что продает неподалеку толстая Зинка, а кто победнее тот и просто нитками пришьет. Дотащив коробки до места, я извлекаю из незаметной щели, между стеной здания и заиндевелым деревом, раскладушку. Её брезентовая спина давно потеряла свою ярко- оранжевую тропическую окраску, пальмы засохли, моря обмелели. И если не быть уж таким ярым материалистом, то подтеки пролитого чая, можно вполне принять за набегающие на утесы волны. Я с почтение отношусь к ней, как к некой коллеге, по работе, что, леденея на пронизывающем ветре, помогает мне зарабатывать. Как впрочем, и другим,- кто на ящике, кто просто на клеенке, раскладывает, развешивает немудреный товар, зазывая покупателя, громко и настойчиво. Странно. Но за год из застенчивой девочки, я превратилась в эдакую разбитную бабу, не гнушающуюся и матерным словом, если подопрет ситуация. В другой жизни остались мечты, здесь есть только рынок, вороватые бомжи и жадные хозяева, так и стремящиеся лишний раз к тебе прижаться. В таких ситуациях, я обычно громко смеюсь, шутливо отпихивая разыгравшегося Рамиля, по другому нельзя, выгонит. И значит, прощайте, триста ре в день. В детстве мама часто читала мне сказки, и напитанная наивными сказаниями, я часто представляла себя Красной шапочкой когда торопилась из школы домой, а танцуя на дискотеке - исподволь стремилась походить на Золушку, но жизнь вломившись в нашу тоненькую дверь, смертью отца, перечеркнув робкое ожидание счастья и я предала сказки. Зимнее солнце, еще лениво полеживая в прохладной пелене облаков, скупо бросает мне отдельные пучки лучей, нехотя освещая пестроту товара, не слышно треньканья синиц, или лая собак, что сейчас попрятавшись по теплым подвалам, спят спрятав лапы под теплый живот, сберегая каждую крошечку тепла. Соседка, толстая Люська, перевязала необъемный живот старой, вытертой везёнкой, её шапка блином, сползая на уши, едва прикрывает шею, и пол лица, а свекольно красные щеки, так и пышут огнем, словно вот-вот сгорят. Люсинда, так она себя называет, уже с утра приняла, немного, для сугрева, и выдыхая клубы белого пара, неловко вертится развешивая по плечикам, кружевные кофточки. С крючком на конце, её палка, сноровисто снует, на привязанных предусмотрительно веревочках. Издали торговку можно принять за располневшую Жанну де Арк, упрямо идущую навстречу ветрам с алым полотнищем, на длинном древке. По правую руку, баба Валя, её и не видать из-за огромного мешка с семечками. Только граненый стаканчик, заботливо, по старинке обрезанный, неведомым мастером, зазывно блестит. Мы подобно трем богатырям стоим, в самом начале базара, там, где толпа, пробегая узким проходам, разбивается на насколько рукавов, скрываясь в городке полосатых палаток. Вот парень, молодой, не более шестнадцати, на минуту затормозив, шепчется с бабой Валей. Секреты. Но все тайны на рынке, известны, да кому какое дело, что быстренько высыпав из стаканчика семечки, старушка, наливает в него, пахучий домашний самогон. Бутыль, предусмотрительно стоит у нее, под сидением, деревянной скамейки, и закрыта самотканым ковриком. Парень быстро пьет, не морщась, видать привык. Люсинда громко вздыхает, провожая взглядом его неуверенную походку. У нее самой, сын алкоголик, стеклянное горлышко, дороже жизни. Он, частенько, забегает сюда, выпрашивать у матери деньги, та предусмотрительно прячет выручку, в самодельный, кошель, что пришит под юбкой и выставив ему навстречу, сложенную из озябших пальцев фигу, твердо пресекает попытки, перекинутся парой стаканчиков. Сын, уходит не с чем, сливаясь с толпой, осторожно шарит по сумкам прохожих. Его иногда бьют, а Люська плачет, развозя замерзающие слезинки, грязными, в варежках с обрезанными пальчиками, руками. Я даю ей свой платок. Под ноги, предусмотрительно подстелена картоночка, что бы стоять не прямо на снегу, а на родной, серенькой бумажке, это помогает согреется, но сегодня и она не спасает. Я зябко, стучу коченеющими ногами, и пару раз смешно попрыгиваю.
-Гляди твой, - меня с обеих сторон пихают в бока - явился.
Я кусаю с досады губы, вот уже с осени, этот странный парень, делает меня посмешищем всего рынка, подолгу перебирая тапочки, он словно не может оторваться от импровизированного прилавка. Причем появляется здесь, в любую погоду, не оставляя мне выбора. Люсинда прошивает его, острыми иглами черных глаз.
- Давненько не виделись, - она шипит, подозрительно косясь на его фигуру. Легкий свитерок и спортивные брюки, он как из иного мира, где все иначе. Длинные русые волосы зачесаны назад, и перехвачены резиночной в длинный хвост. Без шапки, он кажется ни сколечко не мерзнет, а только, только
......Ну вот я уже не слышу гомона базарного дня, и не чувствую боли в промерзающих ногах - море, теплый, мурлыкающий океан, качает на своей изумрудной спине, спящих чаек, а у самого горизонта, где волны ласково трутся о небеса, двое влюбленных, держась кончиками пальцев, бредут вдаль, в пламенеющие солнечные ворота. Живительное тепло, разливается неудержимой силой.........
- Разява, ворона испанская, он же у тебя тапочки стащил!
Увы, но реальность наступает очень быстро.
И действительно. Там где только пару минут стояли маленькие, женские шлепанцы, с сиреневыми цветочками, на носике, теперь зияет пустое место.
- Да что же это делается, лепечу я, - загипнотизировал он меня что ли!
Соседки сочувственно молчат, а затем баба Валя протягивает мне горсть семечек
- На погрызи, сними стресс. Интересуется, - дорогие шлепанцы?
- Сто пятьдесят, - половина дневного заработка, - давясь бесплатным угощением, я глотаю слезы пополам с черненькими зернышками, они горчат, и одуряющее пахнут самогонкой.
- У нюня, - пробегающий ребенок, тычет в меня пальцем
- Проходите, проходите граждане, не задерживайтесь, - Люсинда загораживает меня широкой спиной, - чего не видели, без паузы добавляет она - выбираем кофточки. К лету дороже будут. Эй, женщина, не хватайте товар жирными пальцами,.
Было заинтересовавшаяся клиентка, спешно, бросается в толпу.
Люська сплевывает
- Вот упустила, из-за тебя, - и сразу жалеет, - не реви, еще наторгуешь.
- Увижу- зарежу, - шутит Рамиль, отсчитывая мне положенные триста, - в следующий раз кричи мне. Я неподалеку, в кафе, чебуреки кушаю.
Я в благодарность улыбаюсь ему, и он тоже расплывается,
- Хороша ты Светка, в самый раз в ресторан сводить.
Не поведет. И ладно, не очень то и хотелось.
Вечерняя темнота, уже потихоньку властвует над притихшей улицей, когда, зажав в руке, мятые купюры, я бегу домой. Вот и наш двор, пролом в заборе. Ловко проскользнув в дырку, спешу укрыться в сумраке подъезда, как вдруг различаю торопливые, догоняющие меня шаги.
Маньяк. Вот еще, сразу одергиваю, было, заколотившееся сердце, - кто в такую холодрыгу, добровольно выйдет на улицу, но все же ускоряю шаг и не выдержав оглядываюсь.
....и стадо пенных барашков, набежав колеблющейся белоснежной массой, вдруг исчезает, в горячем шершавым песке, пустынного пляжа. Закат, бросает багряное золото солнечного света, в бездонные глубины океана и там в дали...
- Простите, я кажется, забыл отдать вам деньги, - его голос, звучит подобно рокоту невидимых волн, я вся подаюсь вперед, говоря, что реальности - НЕТ. Нет, и сейчас, я стою на теплом пляже, и нет никого в этом мире, только я и он.
Он смущается, неловко протягивая мне шлепанцы, в другой руке, кажется деньги, но что мне до этих разноцветных бумажек, когда в душе играют серебристые рыбки, звонко взмахивая хрустальными хвостиками.
- Простите еще раз, - он тоже не может найти слов, - но во всем виноваты ваши глаза, когда я гляжу в них, то вижу ...
-Море, - я облизнула враз пересохшие губы.
- И закат.
- Двое влюбленных на горизонте
- А песок, так смешно щекочет босые ступни.
Мы стояли среди жестокой, темной стужи. И ЭТО БЫЛА НЕПРАВДА. ПОТОМУ ЧТО
....Едва касаясь пальцами, мы брели куда то по пустынному берегу, а закатное солнце обнимая нас теплыми лучами нежило предчувствием счастливой любви.
Войдя в квартиру, я сразу наткнулась на встревоженный взгляд поджидавшей меня, матери. Прижимая к груди тапочку, - вторую кажется, потеряла где то в подъезде, я только счастливо улыбнулась , и на немой вопрос, прошептала.
- Это был принц, и добавила - с тапочками.
Так счастливо началась моя история, но на рынке бывает все и по другому.
Рыночное воровство.
Все знают с детства, что воровать не хорошо, и даже очень плохо. Плохо когда урчит в животе со вчерашнего дня не евшим, плохо когда ломает кости от непринятой накануне дозы, плохо даже тогда когда твой сосед живет хорошо, да что сосед последняя торговка что трясет своим жалким товаром пытаясь заработать на таком же нищем покупателе.
Но есть и те кто воруют наглую, не от беды , те чаще работают в паре, пока один подельник отвлекает продавца, заставляя раз за разом вытаскивать самый ненужный товар, другой тырит все что близко лежит, - выручку, телефон, или что-то из выставленного на витрине. Эти ходят ближе к вечеру, в последнем часу, когда усталые торговцы, ослабят бдительность и немного дают себе слабинку, тут их и поджидают.
Другие воруют стыдливо, осторожно засовывая руку в коробку со стороны не видной продавцу, при этом немного суетятся и отворачивается, эти много не берут сколько в карман влезет. Девчонки прогонят подобных одним взглядом.
Воруют всё - конфеты, носки, елки - на днях у Лариски верхушку искусственной елки оторвали и унесли, она даже за край куртки схватила вора но поостереглась, увидев его искаженное ненавистью лицо. Крадут постельное белье, зонтики, незаметно стягивают рыбу с прилавка, у Мариночки на днях раздели манекен, правда джинсы оставили а куртку унесли, так и показывала пластиковая девчонка стриптиз до вечера.
Воруют все - продавцы, покупатели и сами хозяева.
Недавно Шурочка, владелица палатки с джинсами, плакала, да так что весь рынок утешать сбежался. Пропала у нее крупная сумма денег что под прилавком хранилась, сберегаемая на черный день, а может на новые закупки, вот только хранилась,она хранилась, и исчезла. Продавщица в туалет бегала, по обычаю бросив прилавок на соседок, а те толи не досмотрели, толи проглядели. Да только обнаружила Шурочка пропажу, вой подняла, что святых выноси. Плачет, бьется. Муж прибежал тоже переживает, что же теперь делать спрашивает, на что торговать? Хотели с девчонки стребовать недостачу, да что с нее возьмешь, не от хорошей жизни идут торговать к хозяину. Покричали, поплакали и смолкло все, глядим и товар в концу недели завезли и вроде все успокоилось. Позже выяснилось и ничего у них не пропадало, а все было спланировано умненькой Шурочкой что бы утаить от подсевшего на игровые автоматы мужа некую сумму, да пустить оную в дело.
Пошушукали , и замолчали,- каждый грешен.
Приписывают и списывают, если не угоден продавец, подставят в два счета, что сам уйдешь да еще должен останешься, потому молчат девчонки, по мелочи из своего кармана в кассу докладывают, да молятся каждый раз - пронеси Господи.
Воровать не хорошо, и даже очень плохо, но всем хочется настоящую Францию по сто рублей.
А Люсинда мечтала не о Франции.
Люсинда.
"Люсинда", впервые услышав это странное слово, мокроносая Люська, из пятого подъезда, вдруг замерла на месте, невольно вслушавшись в его чарующее звучание. Имя неожиданно найдя укромный уголочек, в простом детском сердце, забилось в его глубины , прикинувшись ненужным, и заснуло, в ожидании своего назначенного часа. Школа. Техникум. Производство. Вся жизнь, уместилась, в трех словах. Люсинда, эхом вздыхало имя, лаская сладкие мечты о далекой, сказочной стране, где залиты горячем солнечном светом плавятнся в чаду пряных ароматов улицы и вместо лип растут апельсины. давно минуло лихое время перемен, побывав и миллионершей и нищей, Люська зачерствела, покрылась панцирем, цинизма и грубости. Подрастеряв, к сорока годам двоих мужей, родных и подруг осталась одна, с сыном. Тот был не хуже, не лучше других, немного выпивал, немного куролесил, работать не любил, да и работа отвечала ему взаимной антипатией. Потому, чаше всего его можно был встретить дома, за телевизором. Или надев огромные , наушники, блаженно растянувшегося на диване, в состоянии полной нирваны. Люська тогда громко хлопала дверью, включая в ванной воду, долго мыла закоченелые руки, и на его вопрос , что сегодня на обед, неизменно отвечала
- Чай!
На этом их общение и заканчивалось.Под вечер, сын уходил. Возвращался пропахший дешевой водкой. Тих и предсказуем был её маленький мирок, что баюкая забытые мечты берег душу усталой женщины, но снежный буран, случившийся у нас в среду , все сдул ...
Поначалу маленький ветерок, резвясь, только поднимал с дороги снежную пыль, но расшалившись, вдруг забыл о приличиях - превратившись во вьюгу.
Завивая вихри снежинок, ветер, сеял по сугробам мелкие зерна ледяной пороши. Те продавцы, что посноровистее, заранее накрывали товар прозрачными кусками полиэтиленовой пленки, другие укрепляли края палаток, камням. Все в немой солидарности готовились противостоять удару зимней стихии. Но...
-Будет, - только отмахнулась Люсинда, - сейчас кончится.
А зима решила поиграть в серьез, придумав новую забаву. Задувая в рукава , и срывая шапки, она рванула разноцветные паруса кофточек, увлекая их в плаванье средь туманных волн-облаков. За ними , вдруг решив, что она птица, полетела картонная коробка, падая на снег и вновь неуклюже взмывая ввысь. Ей следовали пустые пивные банки, пакеты с ближайшего мусорного контейнера. Все барахталось, выплясывая кружащийся, бесконечный танец поднятого снега, стало почти ничего не видно. Крики тонули , в белом мареве липких снежинок, кто то поспешно пихал в необъемные баулы куртки, и кто то детские игрушки, отчаявшись сдирали рвущиеся точно живые тенты палаток,. Кое как запихав тапочки, я, прикрывшись рукой от слепящего снега, бросилась помогать остальным.
Но, была внезапно остановлена, - по небу, немного колышась от сквозняка, медленно летели кофточки, легкие, кружевные, тонкого китайского трикотажа. Они, то взмывая в темнеющею синеву, но круто пикируя вниз, трепыхались, радуясь неожиданной свободе. Люська только руками всплескивала, дивясь на чудное зрелище,
-Видать домой, рванули. - Задумчиво протянул Сашка - развозчик,- ты тетка, теперь типа - банкрот, улетели значит, твои денежки.
Эти слова словно вырвали из нирваны, притихшую женщину. Смешно увязая в сугробах, Люська бросилась вперед, побежала, падая и поднимаясь вновь, пока совсем не скрылась в разыгравшейся метели, и еще долго слышался её срывающийся на морозе голос.
Люська пришла через три дня. Притихшая и задумчивая, не глядя на насмешливо ухмыляющуюся ректоршу, поздоровалась, присела на коробку.
- Слышь, Люсь. Ты это, чего?
Баба Валя, взяла ей обмякшую руку, в свои скрытые толстыми вязаными варежками ладони. Смазанная косметика, едва держалась на неровной, вдруг сразу постаревшем лице, глаза провалились в морщинистые скулы, она была сейчас похожа, на костер, что ярко пылал, да беспечно сжег все поленья, оставив только теплую пушинку золы. Люсинда обвела взглядом, притихших торговок.
- Я пришла простится.
Мы насторожились, а ректорша даже карпа уронила, и он с отвратительным булькающее- склизким шлепком упал к её ногам.
- Уезжаю, навсегда. Вот квартиру оставляю сыну, немного деньжат, на первое время.
Вы уж приглядите за непутевым, а то совсем сгинет.
Мы переглянулись,
- А ну-ка посторонись.
Ректорша вмиг оттерла меня, с тапочками в сторону, - не детское дело, слушать подобное. - Иди, вона купи пирожков.
Он сунула в руку смятую десятку, и я удивилась не столько её щедрости, сколько тому как она осторожно обняла поникшие плечи, недавней соперницы, прижав её голову к груди.
- Будет, - её голос звучал, тихо, но решительно, - будет тебе чудить.
Неслышно подтянулись другие, обступив плотной стеной, Люську, окончательно скрыли обоих от моих глаз. Я постояла, покрутила, бумажку, и отправилась за пирожками.
- Испания, матушка, да куда ты на старости лет,- ворчала баба Валя, от смущения пересыпая семечки из стакана в мешок и обратно. - Чем здесь плохо?
Но в глазах Люськи уже прыгали отблески далекой, жаркой страны, известной только по красочным сериалам.
- И место потеряешь, и заработок, а как твой Васька жить будет без поддержки. Нет, матушка, раз родила, так веди по жизни. Не брыкайся.
На мгновение, мне показалось, что после этих слов голова Люськи как то странно вытянулась, тело покрыла серная, блестящая шерсть, и там, где только что она утирала выступившие на морозе слезы, появилась огромная сивая кобыла, запряженная в сложную, узорчатую сбрую. Я зажмурившись. Сосчитала до десяти. Нет. Конечно, нет. Это моя подруга, моя Люська, и если она хочет вырваться из нашего круга, так почему мы так боимся её успеха, готовые поддержать в горе, ревниво, оттираем её от счастья, может она всю жизнь копила эти слова, эти мечты, да что же мы за люди такие, кажется последние слова я произнесла вслух. Люська вскочила,
- Приглашаю всех, на сиесту, - для непонятливых, - она постаралась что бы ректорша слышала, - для непонятливых это типа тихого часа у испанцев.
Баба Валя, подалась вперед.
- На ночлег что ли приглашает?
- На сиесту, - я громко, крикнула ей в ухо, - приходи, увидишь.
- Посиделки? Неожиданно согласилась она, и немного стесняясь спросила - горючие с собой приносить?
- Темнота, - вздохнула Люсинда, - просто приходите завтра после работы и все.
Все! - я закинула последнюю коробку в контейнер, - меня сегодня провожать не надо. Я сегодня иду на сиесту. Сергей улыбнулся,
Он любил подтрунивать над моей неученостью, но всегда делал это так деликатно и, при этом так смешно морщил нос, что я не обижалась, а только старалась подыгрывать ему. Потому подав манерно руку, тот час резко выдернула её, и бросилась бежать , смеясь и крича.
- А мужчинам туда нельзя, это только для девушек. Сзади решительно плелась баба Валя,
- Ну, почти.
На звонок никто не отвечал, в квартире был слышен шум воды, и громкое пение Васькиного магнитофона. Проведя на лестничной площадке , минут десять, мы не отчаявшись оставили звонок в покое, заколотив в дверь, по старинке кулаками.
- Сиеста, выдумала Люська, - ворчала старушка, не переставая энергично дергать ручку - видать действительно у неё родственники того. И только она приготовилась рассказать страшную тайну, нашего двора как дверь распахнулась.
Затянутая в длинную юбку, с высоко зачесанными волосами, хозяйка встретила нас на пороге, извинившись за задержку, пригласила к накрытому столу.
- Другое дело.
Валентина сразу подобрела, вручив расфуфыренной подруге пару бутылок купленного, по дороге вина, - самогон она не решилась взять.
- Ну чем бог послал, давайте приступать.
Посреди белоснежной скатерти стояла только огромная ваза фруктов, лунные серпики бананов, ежик ананас, апельсины, с черными крапинками заграничных этикеток, яблоки.
Мы озадаченно переглянулись, есть хотелось зверски, с утра считай, маковой росинки во рту не было. Но Люська медлила, она провела ладонью по глянцевитым, уложенным в заграничную прическу черным волосам, сверкнул высокий гребень. Мы ахнули, видать много времени она потратила на прическу и конечно ждала похвалы, и мы не в силах оторваться от кружевного покрывала только глазели на враз изменившуюся, товарку и ни у кого не повернулся язык, назвать её Люськой, именно сейчас мы понимали что она - Люсинда. Был притушен свет, а на столе, комоде , даже на полу везде появились толстые свечи, с пляшущими огоньками. В руках , сама собой гитара, и испанка запела нам что то низким, приятным голосом, и ничего что на чисто русском, пела она о любви, о страданиях, о жажде славы и позоре поражения, вслушиваясь в такие знакомые и одновременно странные слова, я вступив в её мир, видела изумрудные заросли Гранады, с узкими, двориками, стены прожаренных на солнце домов, слышала смех воды в уличных фонтанчиках, даже пококетничала с черноглазым, смуглым юношей, что вел словно плюшевого, маленького ослика.
- А обедать когда будем?
Кажется баба Валя, оставалась ярой приверженкой собственных традиций.
- Тише, - я пихнула её в бок, - тише , вслушайся как красиво, звучит гитара.
- Что мне твоя гитара, у меня живот поет громче.
С досады, надкусив апельсин вместе с кожурой, она окончательно погрустнела, положив недоеденный плод на стол, подперла рукой щеку,- скука.
Все остальные, так же бродили взглядами по грязным обоям, развалившемуся дивану, со следами сытной тараканьей жизни, и тоже украдкой вздыхали. Но песня кончилась. И в наступившей тишине - хлопнула дверь. Это первой не выдержала ректорша, отыскав в темноте свою сумку, она не прощаясь сбежала домой, за ней потянулись остальные. расходились в каком то странном полусне, полуявье, уходили из непонятного и ненужного им мира, что бы успеть на сериал, к тарелке наваристого борща, отыскивая на полу сброшенные сапоги, молча пихали друг друга локтями.
Наутро нам всем было немного не по себе, стараясь не встречаться взглядами, мы молча расставляли товар, как прибежавший Сашка, крикнул
- Эй народ, Люська того, исчезла
- Уехала, - по куриному, закрутилась на месте Валентина Егоровна,
- Наверно, - я мечтательно посмотрела вдаль, - она теперь в поезде, едет в далекую страну, где не бывает зимы, и совсем не надо мерзнуть. Мне казалось что я вижу её, с двумя огромными чемоданами наперевес , как она идет по пустынному золотому пляжу, увязая по колено в песке, и ...
- Странно, - пробормотала я. Я действительно видела Люсинду, и её баулы. Песок начал белеть и вдруг превратился в снег, где в самом начале дороги, плелась Люська, успев до обеда побывать на столичном рынке и закупив новую партию кофточек, сноровисто спешила обратно.
-А как же Испания, - вопрос вертелся у меня на кончике языка.
- Подождет. Надо сначала Ваську на ноги поставить, - представляете бабы, что он мне на утро учудил,
И она опять стала центром нашего общества, я невольно залюбовалась её порывом нахлынувшего вдохновения.
-Будит меня наутро и заявляет что суп у меня не соленый, а я суп то и не готовила!! Гляжу я милые мои, глазам не верю!!! Он, с похмелюги, в потемках не разобрав, все вчерашние объедки стрескал, даже кожурой бананов не побрезговал, видать рано мне его бросать, а Испания, ну что Испания, она в душе, и никуда от туда не денется.
Иное дело дядя Андрей!
Дядя Андрей.
Верите или не верите, но и у нас на рынке иногда происходят чудеса. Поговаривали, что завелся у нас торговый, что-то вроде духа, как домовой или леший. Только последние дома сидят да хозяевам помогают, а нас какой то неустроенный, а потому больше разбойничает. Пройдет словно тень по рядам, несчастия разнесет, - то выручки не досчитаешься, то на продажной кофточке пятно само собой появится. Зашушукали девчонки, начали присматриваться. А тут еще проверяющие подоспели, они не духи конечно, а только вреда от них, еще и поболее. У кого в фартуку придерутся, у кого санитарную книжку затребуют, глядишь- то одному штраф, то другому предписание выдадут. Все равны перед ними. Кроме дяди Андрея.
И все у него в порядке и документы и разрешения, и товар.
-Видать обходит торговый его, - предположил Сашка, недолюбливающий "правильного" продавца.
И действительно яблоки и апельсины были у дяди Андрея самые лучшие, краснобокие, без единой помарачки. Хоть выставку устраивай, а хочешь натюрморт пиши.
Когда он появился на нашем рынке не помнил никто, кажется он всю жизнь просидел на своей скамеечке, за крашенным синей краской прилавком. Привычно протирая крутобокие яблоки, мягкой тряпочкой, он был как сам рынок, нетороплив и постоянен. Его уважали, ему доверяли, ходили за советом. Был выходцем из более теплых краев, может армянин, а может дагестанец, никто сейчас точно не может вспомнить. Никто и не знал его настоящего имени, все величали простым, нашим русским - дядя Андрей. Но одно было непонятно , - на всяком фруктовом ряду случаются казусы, подмерзнет хурма, или груши сморщатся. Новые торговцы, не задумываясь сгрузят брак, Сашке - дескать, тащи на свалку. Да цену накинут, что бы в проигрыше не остаться. А у дяди Андрея, гнилья нет, точно по волшебству, не портятся его фрукты.
- С нечистым знается, - шел слух, по рядам, стали замечать то одна старушка, то сразу двое, к концу дня вертятся неподалеку, вроде и не покупать пришли, а все же ждут чего то. Многие их замечали.
Этих парней знали, они были чьими то сыновьями, или братьями, а может просто знакомыми. - Наглые, в темных куртках, и ботинках, со свинцовыми мысами. Хозяева жизни, говорят про таких, и появление их компании на рынке, всегда производило напряжение, девчонки спешно смахивали самый дорогой товар с прилавков и заискивающе улыбались, непроницаемым бритым затылкам. Но в тот самый день, их заинтересовали фрукты, а может не столько фрукты, а может смуглое лицо дяди Андрея. С моего места было плохо видно, как свалив торговца в снег они начали пинать его, во всеобщей озадаченной тишине. И мне казалось, что закричи сейчас, кто-нибудь, выступи в защиту первым, и я тоже присоединись, но первых не было. Воздух уплотнился, что стало тяжко дышать,
- Помогите! - силилась я произнести сухими губами, но только морозная изморозь кружилась.
Неожиданно раздался крик, еще один, и на защиту дяди Андрея встали не мы , и не милиция. Даже не смотрящий рынка. - Старушки размахивая сумками, а кто-то и сорванными с голов платками, бросились на наглеющих, в собственной безнаказанности парней. Те, опешив от столь ярых защитниц , бросили избитого торговца, на мгновение заколебавшись. А тут и мы подоспели с криками. Затем была милиция, скорая. Дядя Андрей прикладывал к разбитому лицу снег, и он окрашивался в ярко-алый. Он что-то силился произнести посинелыми губами и махал рукой в сторону прилавка.
- За товар переживает - предположил Сашка, - ишь жадюга боится свои яблоки оставить.
Он был зол, потому что Андрей никогда не нанимал его таскать ящики, всегда сам утром и вечером, переносил он тяжелейшую тару, с склада и обратно, принципиально не пользовался услугами рыночного грузчика. Сашка простить этого не мог.
- Там, наконец дядя Андрей , с трудом произнес,- там под одеялом как всегда, -вам. И он качнул головой в сторону застывших в молчании старушек. Его подхватили под мышки и затолкали в карету скорой помощи, мелькнула спина, дверь хлопнула. Словно отрезав всю прошлую жизнь. Люсинда откинула одеяло, вытащив из-под прилавка ящик доверху набитый фруктами, немного помятые яблоки, немного размягченные апельсины, бананы с потемневшей кожурой. Старушки подходили в молчании. Оказывается только Люсинда знала тайну дяди Андрея, который в конце смены таясь от своих же коллег тайно совал в матерчатые, тощие сумочки бедняков, пару апельсинов, и просил никому не говорить об этом.
Вечером его друг а может родственник, нагрузив на Сашку ящики потащил все в контейнер, и сморщившись велел раздавить несколько подгнивших персиков.
- Что бы и следа не осталось, - серьезно проинструктировал последнего. - Нечего разводить попрошаек.
А дядя андрейц так и не вернулся, он умер в больнице, говорят от переноски тяжестей у него была грыжа, а другие думали, что слишком сильно зашибли его скинхеды, а может и то и другое. Прилавок вскоре снесли, поставили новую витрину. Пришел новый продавец, горластый и наглый, тот тоже не любил выбрасывать товар, а потому вскоре многие находили в купленных яблоках, гнилые бока, в хурме вмятины, ругались, и вспоминали прежние времена. Но как- то вскользь, снова покупали.
Да, звали его конечно не Андрей, а может Магомед, или Зелимхан, но в городском храме, на серебряном блюде куда кладут записочки , сухие тонкие старушечьи пальчики, слишком часто можно видеть
- за упокой - убиенного Андрея
У ректорши тоже брака не было.
Ректорша.
День ректорши начался со скандала, выгружая мороженую рыбу. Сашка грузчик нечаянно уронил ледяную глыбу мойвы на её ногу. Ректорша взвыла от боли, запрыгав на месте, и расцветила немного сонное зимнее утро, сочными букетами ругательств. Меланхоличный водитель только плечами пожал, скрывшись в кабине, дал по газам, спеша скрыться, в облаке взбаламученного снега. Женщина, от невысказанного чувства, поперхнулась колючей порошей, и смолкла, закусив губы. С размаху бросила пласт рыбы на острый обломок бордюра, - он распался , разодрав маленькие тельца кильки на куски. Рыночная шавка Богема, виляя хвостом, бочком протиснулась, к разлетевшимся остаткам
- Пшла, - только прикрикнула на неё ректорша и отвернулась, делая вид что не видит, как та тычась носом в землю, подбирает осколки, пахнущего рыбой льда. Натянув на враз закоченевшие ладони, обрезанные китайские митенки, она сноровисто принялась сортировать товар, гремя пластами , уснувших рыбин. Холодно с утра, приплясывая на месте, почти добралась до низа, и наткнувшись на сваленные тушки живой рыбы , неожиданно отдернула руку, среди мертвых собратьев на их осклизших телах, бился живой сом, он раскрывая пасть хватал воздух, вяло шевеля хвостом, не сдаваясь спасительной магии смерти. Ректорша нащупала на прилавке полуторакилограммовую гирю, сжав в руке её чугунное брюхо, высоко подняла руку, и вдруг остановилась, осторожно поставив её на место.
Торговки улыбались, провожая взглядами немного сутулую спину, с завязанными на толстом свитере клеенчатыми завязками фартука, - отдуваясь ректорша тащила к своей палатке ведро воды.
- Ты, тетка того, - вот и Сашка, приживалка рыночный, треская вчерашний пирожок, он с интересом принялся разглядывать, как шумно ворочается в тесном ведре огромная рыбина, - он же все равно сдохнет.
-Тебя забыли спросить, - ректорша, вытащила бритый Сашкин затылок, из-под прилавка. - Иди куда шел, тебя вот Рамиль, с утра ищет.
Она жалела паренька, оставшегося при живых родителях сиротой, частенько подкармливала. Ректорша была еще та баба, её уважали здешние товарки, и даже немного побаивались, поговаривали что она однажды проломила башку, одному парню, что грабил, новеньких, и каждый раз глядя как она разрубает смерзнувшеюся рыбу, многие верили. Вечно с обмороженным лицом, и грязными ногтями, вечно крикливая и настырная в собственной правоте, она тем не менее была справедлива, в своем, только ей понятном смысле - старушек не обманывать, а других, как бог пошлет. Впрочем, в бога она тоже не верила.
Сом пыхтел и отдувался, несколько раз перевернувшись в мутной воде, бил хвостом, окатывая ей каждый раз, пока она шла вечером домой. Не замечая насмешек, как всегда с высоко поднятым носом, она перла напролом, сквозь сугробы, пробивая широкую дорожку. Уже, в ванной, налив воды, вдруг подумала, что ничего не знает о жизни рыб, о сортах, особенностях продажи сколько угодно, но о жизни. О жизни у неё были лишь смутные предположения,
- Смотри, - грозила пальчиком мать, - сама расхлебывать будешь. Но что предостережения, восемнадцатилетней первокурснице, когда за кафедрой, такой удивительно симпатичный ,уверенный в собственном совершенстве лектор. Леночка сидела на первом ряду, не отрывая глаз, всматривалась в его лицо, губы и ей казалось, Что сейчас он произнесет, что то сугубо личное, сокровенное, только для неё. Они поженилась на третьем курсе, тайно, спешно расписавшись в вынесенной с черного хода книге регистраций браков. Не было белоснежной фаты, и праздничного застолья, но зато рядом был он и Леночка была счастлива, счастлива целых два года, пока не вскрылась эта омерзительная история с аспиранткой, с параллельного курса, принесшая в семью молчаливое недоверие, но все же Леночка пережила, простила , но что то в ней умерло, может любовь, а может просто страсть прошла и остался - немолодой, лысеющий мужчина. Каждый день глядя на его вываливающийся из застиранных тренников , волосатый живот, она мысленно закрывала глаза, отворачиваясь к стене, долго смотрела на нехитрый узор обоев, без мыслей , без надежд. Когда ей предложила подруга место на рынке, она не раздумывала , сменила белый халат на серую телогрейку, кабинет на полотняную палатку, тихие затаенные смешки и откровенное сочувствие коллег на крикливую, грубую толпу товарок. Необдуманно похвалившись что муж работает в институте, худенькая, идеалистка Леночка стала ректоршой.
- Милый, не сиди так долго у компьютера, - словно сняв толстую шкуру цинизма, Елена походя чмокнула макушку мужа, направляясь на кухню. - Ужин через полчаса, потерпи немного.
Тот недовольно стукнул по клавишам, спешно закрыв сайт с обнаженными девушками, Леночка сделала вид что не заметила , и принялась греметь посудой.
- В ванной мурена, - на испуганный вопль мужа, она увлекшись супом, не сразу обратила внимания, но когда он подбежал к ней, пояснила
-Это Сеня, пусть поживет немного у нас.
В тот вечер они легли спать порознь, посчитавший себя оскорбленным, Станислав Евгеньевич, демонстративно ушел на диван, закрывшись с головой клетчатым пледом. Леночка проплакала до полуночи. Но наутро, наказав мужу приглядывать за жильцом, отправилась на рынок. День пробежал незаметно, занятая мыслями о рыбке, ректорша впервые была тиха и задумчива, перебирая товар она несколько раз, словно вспоминая что-то вдруг застывала на месте с куском в руке, путалась в расчетах, каждый раз сбиваясь не в свою пользу. Но более всего она насмешила нашу Нинку, что торгует вискасом, прямо на входе.
-Дай мне корма для рыбок, - та сразу и не признала горластую ректоршу, и только разглядев сбитые в кровь, грязные руки, кивнула.
- У тебя кто - гуппи?
-Чего, - не поняла та, - у меня сом!
- Какой
- Метровый
Нинка, сняла с полки старую пачку собачьего корма,
-Дарю, только на уху пригласи, буду ждать.
Ректорша развернувшись молча отошла в сторонку. Так они и зажили, втроем, с молчаливой политики невмешательства мужа и её затаенного, чувства материнства. Но через неделю, все перевернулось.....
Дома было подозрительно тихо, еще не успев раздеться, Леночка как была в запорошенных сапогах, бросилась в ванну. Сеня лежал на дне, и был сегодня странно неподвижен. Она бросилась к телефону
-Алле, - ответили на другом конце провода, - какой породы ваша собачка.
- У меня сом, вы слышите сом, речной обыкновенный, он ........
Но незримый собеседник повесил трубку.
В приемной ветеринара было людно, накурено и мокро. По стене стояли непонятно для чего старые канцелярские столы залитые чернилами, к их ножкам были привязаны несколько собак, породистых и откровенно плебейских кровей, старушка прятала на груди кота с гноящимися глазами, чихающий хомячок в коробочке, задумчивой девочки - все смиренно дожидались своей очереди в приемной ветеринара. Ректорша осторожно поставила ведро с Сеней на стул, отогнув кусочек для дыхания. Хотела сверится с прейскурантом услуг что красовался на видном месте. Нигде не было написано что здесь лечат сомов, но все же она упорно продолжала сидеть в холодной прихожей, глядя в окно в надвигающеюся ночную мглу.
-Следующий, - она вздрогнула поняв что осталась одна, - голос из кабинета был немного уставший.
-Вот, - она поставила ведро на белый, операционный стол,
- Что?- не понял врач, - что вы мне мамаша принесли?
- Рыбку, - впервые голос отказался служить ректорше, - он совсем ручной, не бойтесь.
- Пиранья что ли?- недовольно, все же заинтересованно ветеринар глянул в ведро, - теперь мода пираний заводить.
- Он совсем не ест, и хвостом не машет.
- А раньше махал?
- Да, да еще как, вы не представляете какой он веселый.
Леночка наконец справилась с головным платком, размотав его отбросила в сторону, врач улыбнулся
-Я все понял, вы сумасшедшая? Пожалуйста покиньте кабинет, прием окончен.
- Вы врач, вы обязаны осмотреть пациента, - я..я заплачу, - вот, - она порывшись, достала из кармана смятые купюры, - вот возьмите.
Ветеринар потыкал палочкой в брюхо рыбки,
- Кажется все в порядке, может у него просто плохое настроение, может на него обстановка дома влияет.
-Спасибо доктор, - Леночка быстро заматала головой стремясь проглотить комок невысказанных обид, вы очень, очень помогли. Она бросилась наружу.
- Я же специалист, черт возьми. Донеслось из закрывающейся двери.
- Не смей так выражаться при Сене, и вообще посмотри на кого ты похож, -Леночка с порога, принялась за создание благоприятной обстановки, - подтянись, тебе и сорока нет. А выглядишь как старик. Муж фыркнул,
-Ты выпила?
- Нет, и тебе запрещаю, даже после работы, какой пример ты подаешь Сене.
-Сене
-Да, Сене, и не кричи он у нас очень чувствительный.
Ближе к весне ректоршу было не узнать, помолодевшая в новенькой курточке, модной шапочке, она кокетливо заигрывала с меланхоличным дядей Андреем, тот только добродушно принимал её внимание. Стали поговаривать, будто хочет она рассчитаться, в институт, на кафедру возвращается, но все это были только слухи, пока она однажды не обошла все прилавки с раскрытой коробкой конфет. Девчонки, удивлялись, но брали, съедая сразу сладкое лакомство, интересовались по какому случаю праздник.
- День рождения, - смеялась Леночка, - у нашей семьи представляете завтра, будет день рождения.
- Вот чумная, - Люсинда съела даже две шоколадных конфетки, - свадьба у тебя что ли, так ты матушка замужем.
Только потом мы узнали что накануне, вечером, взяв за обе ручки ведро, Леночка с мужем, осторожно опустили его в воду весенней вскрывшейся от льда реки, отпустив сома на свободу, и еще долго сидели рядышком на поваленном дереве, ветер гнал малютки волны, выбрасывая на берег остатки морозной корки.
- Мне кажется, что нам давно пора завести ребенка,- как ты считаешь любимая, Вячеслав обнимал задумчивую Леночку, и она доверчиво терла нос о его плечо.
А у Сашки не было и дома.
Сашка.
Сашка надорвался - весть подобно огоньку на пороховом шнуре обежала рынок. Торговки, вытягивая шеи из за прилавков, оживленно повторяли новость, брошенную походя Рамилем из овощного ряда. Жалости в разговорах не было, уж слишком остер был на язык, с ним не поболтаешь, в ожидании покупателя, разве только послать куда подальше и то не всякая решится. Лет ему от силы пятнадцать, но ширина плеч и не по годам развитая грудь, делали из Сашки приземистого мужика, на коротких твердо стоящих ногах. Появился он у нас давно, угрюмым бесенком пробрался на площадь, да так и остался, кормясь, чем подадут. Ел много, не жуя, заглатывал большие куски, и торопливо, засовывая в карманы недоеденное, ласки не выносил, - бабы наши но началу, охали жалея. Но вскоре привыкли. Глядя как по утрам он, почти согнувшись пополам, волочет по утреннему снегу, черные лоснящиеся сани с картошкой, отворачивались, - уж очень маленьким он тогда казался. Жил Сашка здесь же, за контейнерами, где проходят трубы отопления, там где еще в прошлом году охотники за металлом растащили листы обивки, а собаки довершили сделанное,- разодрав стекловату изоляции. Трубы парили, в холодные ночи от них поднимался пляшущий на холоде прозрачный теплый воздух. Здесь паренек и обосновался, соорудив лежбище их досок и коробок. Несколько раз его ловила милиция, но он всегда возвращался, и еще злее принимался за работу.
Рамиль нашел его, сидящим на снегу, возле одной из палаток. Вязаная шапка, лежала тут же, словно отброшенная впопыхах. Он потряс парня за плечо. Вопросительно взглянув. Сашка кивнул, и попытался подняться, но опоясывающая волна боли, прокатилась по животу.
- Не могу, мне бы отлежатся.
- Скорую скорее, его надо отвезти в больницу, - на все лады тот час начали предлагать наши девчонки, но тот лишь отмахивался - мне бы до дома, на теплом полежать.
Кое- как, с остановками, мы довели Сашку, уложили. Я была здесь впервой, и мне бросилась в глаза, строгая аккуратность, этого нестандартного жилища, крепко сколоченные, пусть старыми, но еще крепкими гвоздями доски ящиков, утепленные толстым картоном, - одеяло, несомненно, выброшенное за негодностью, прежними хозяевами, - тщательно заштопано. Во всех углах малюсенькой хатки, чувствовался дух строгого порядка.
- Сейчас будет скорая, запыхавшаяся Люсинда присела на ящик, - потерпи немного.