До того, как начался этот дурдом, тот день был последним безмятежным днём моей бестолковой счастливой жизни. Обычная суббота началась ледяным дождём и пронизывающим насквозь ветром. Я бегом смотался в магазин за батоном, замёрз за пять минут, зато утренний чай с бутебродами был ещё приятнее и горячее. И я был счастлив, что мне не надо больше никуда идти сегодня, а можно весь день просидеть дома. Отец ещё не пришёл со смены, и был дома один.
Я был тогда студентом Кулька (культпросветучилище наше никто никогда не назвывал иначе). Так говорили о нём даже преподаватели, когда я слышал их разговоры между собой.
И я в свои 17 лет, скажу честно, сидел на шее у папаши. Как он меня терпел - это непонятно мне до сих пор. Мать разошлась с отцом, когда мне было 12 лет. Работая налоговым инспектором, она зарабатывала "настолько большие деньги, что не могла терпеть на своей шее" врача скорой, кем работал мой отец. А так как работал он сутками, то она успела познакомиться со своим новым хахалем. У неё появились новый муж и новый сын. На суде я выбрал - остаться с отцом. А так как отношения у матери со мной к тому времени были уже окончательно испорчены, то она и не была особо против. Отец встречался с какой-то женщиной по работе, но у неё была своя семья, а он особо ни на чём не настаивал, видимо такое положение дел устраивало их обоих.
Жили мы тогда с отцом в хрущёвке на втором этаже, а над нами жил мой дружбан, Витёк Никоненко, мой однокашник. Мы с ним с первого класса шли по жизни вместе, талантливый пацан, он играл на всех музыкальных инструментах, что попадались ему под руку, но лучше всего наяривал на баяне и на гитаре. А потом у него погибли в автоаварии родители, Витёк завыл и запил, связался с Зиной. Она старше нас, ей уже 20. Пить Витёк перестал, зато даму свою выгнать не может до сих пор. Потолки у нас - "картонные" - всё слышно. А так как их комната - над моей, то невольно каждый вечер, когда я дома, я слышал их скандалы. Он орал на неё, чтобы она выметалась из его квартиры, а она - что ей идти некуда. За полчаса они успевали обсудить все нюансы прошедшего дня, а потом - помириться для того, чтобы следующим вечером всё начать сначала. Витёк иногда приглашал меня к себе, но после похорон его родителей, я никогда не хожу к нему домой, у меня такое впечатление, что там я увижу их. А видеть наглую Зинину физиономию я вообще не хочу.
Отец мой работал сутками через двое, в жизнь мою не вмешивался, что меня несколько радовало, я привык быть сам по себе. Общались мы мало, по необходимости. Он относился ко мне как к взрослому ещё когда я был совсем малым. И в свои 17 лет я не понимал, - как это он ещё даёт мне деньги. Я подрабатывал иногда, но редко. Так, при случае.
Вот так я и жил, особо не напрягаясь. Разгильдяй и вполне самодостаточный раздолбай, за счёт отца. Но счастливый. Сколько же я тогда не видел!
Итак, когда в тот день пришёл отец, я сидел на кухне и доедал последний бутеброд с сыром.
- Здорово. Жив?
- Жив.
- Ну и ночка сегодня выдалась. Две аварии, неудавшаяся попытка самоубийства и старушка с инсультом. Я сначала в ванну, потом спать. Так что если тебе куда надо, - руки в ноги, или там наоборот и чеши. Мне отдохнуть надо.
- Куда я пойду? Там такое!
- Не пойдёшь, тогда будь добр, сиди тихо, как мышь, без твоей этой дребедени сегодня.
- Да ладно, ладно.
Отец ушёл мыться, а потом - спать в свою комнату. Но я могу поспорить, что спать он не лёг! Он закрыл дверь за собой, и я ничего не видел. Но я слышал, что он спать он не лёг. Пару раз открывал выдвигал ящики стола, чем-то шуршал, а потом рухнуло что-то типа стула или ящика. Я хотел было зайти к отцу. Но он придержал дверь, не дав мне открыть её, и послал меня далеко довольно откровенно. Я оторопел: отец ругался только когда у него из-за проблем зашкаливал темперамент. Потом в комнате было тихо, видимо он действитеьно улёгся. Через пару часов я смылся с Витьком в центр. А вечером, придя домой, обнаружил записку отца: "Владимирович заболел, меня поставили в ночь. Отец" .
То был последний вечер, когда у меня были отец, друг, покой и беспечность в душе. То был последний вечер, когда я был счастлив. У Витька наверху тоже всё было тихо, видно его красивая где-то застряла.
Вы знаете какого цвета страх? У него нет цвета. Он - пустой. Это - когда в душе вашей появляется пустота и ничем её не заполнить. И никем. Страх имеет цвет одиночества, ты остаёшься один во всём мире. Один - против всего мира.
Звонок посреди ночи поднял меня с кровати Сначала я не понял, потом, натягивая на ходу штаны и, спросонья спотыкаясь, побежал открывать дверь. Телефон - АОН в коридоре упрямо показывал 3:27. Я наткнулся на оставленную отцом табуретку в коридоре под антересолями, она рухнула, попав мне по большому пальцу ноги. Я взвыл. Звонок трещал, не переставая. Я открыл дверь, прыгая на одной ноге. Отец не вошёл, а ввалился.
- Лёва, сукин сын, вызывай милицию. Да вруби ты свет нормальный!
- Ты чего? Ты откуда? Па, ты же на дежурстве.
- Слава Богу, что я. Звони 02. Никоненко зарезали.
Я не понял.
- Чего?
- Витька твоего... - он вырвал у меня телефон, стал лихорадочно набирать номер.
Я сел на пол, рядом с табуреткой, автоматически потирая разбитый до крови палец.
- Милиция?.. Я - врач на скорой. Убийство здесь у нас... Каштановая 5, квартира 31, Никоненко Виктор...17 лет... Я кто? Я - врач, Олейников Илья... квартира 27... там провода перерезаны. Вызвал нас кто? А хрен его знает, там записано... Да, приезжайте... Ждём.
Отец положил телефон, я вдруг увидел, что трубка вся в крови. Отец увидел мой взгяд, посмотрел на свои руки, они были все в крови, и пошёл в ванну.
Я побежал наверх, его вопль: "Не заходи туда" услышал уже на лестнице. Потом, видимо поняв, что меня уже не остановит, отец, как ненормальный, заорал на весь подъёзд: "Не трогай ничего! Не трогай!". В коридоре на полу лежал Витька с очень "аккуратно" перерезанным горлом. Глядя на него, недалеко от лужи крови сидела, покачиваясь из стороны в сторону, Зина. Я стараясь не смотреть больше на Виктора, обошёл его, взял её за руки, поднял с пола и увёл в другую комнату. Сев на диван она внезапно начала выть.
- Ну тихо, тихо. Кто его так?
Она, так же внезапно оборвав свой скулёж, посмотрела куда-то, сквозь меня.
- Хреново мне чего-то. Голова... кружится. Ой, мамочки.
Она попыталась встать, наклонилась вперёд и рухнула на пол, почти мне под ноги. Я бросился к ней, перевернул, постарался поднять. Она была без сознания и страшно тяжёлая, я положил Зину на кровать и вдруг меня оттолкнули. Дальнейшее я не понял. Отец занялся Зиной, потом почему-то оставил её. Он и человек, представившийся следователем, о чём-то яростно спорили, потом отец сдался, а меня, одев почему-то в наручники, повели на кухню.
Все вопросы следователя сводились к моим данным, кто я, откуда и почему здесь оказался. Я сказал всё, как есть, что отец вызвал скорую, что Виктор был моим другом, что здесь он на полу... и что Зину я поднял с пола...
Потом с меня сняли наручники и отпустили. А вернее выгнали из их квартиры. Отец остался. Я спустился вниз, понял, что ключей у меня нет и опять поднялся наверх. Мой звонок привёл их в состояние суматохи, уходя, я захлопнул за собой дверь. Меня чуть снова не припёрли к стене, но потом отец, выругавшись, отдал мне ключи и сказал, чтобы я шёл домой и здесь больше не маячил.
Я вернулся домой. Но не мог найти себе места. Начинала болеть голова. Ещё и палец на ноге... ступать на ногу было невыносимо. В комнате отца я полез в аптечку за бинтом и анальгином. У него горел ночник, боль в висках пульсировала, и я не стал зажигать люстру. Анальгин нашёл, а бинт - нет. Палец кровил. Я вспомнил, что у отца должна быть в столе ещё походная аптечка. Полез в стол и чем-то порезался. Включил свет и охнул - я располосовал себе все пальцы на руке ... лежащим в столе скальпелем. Быстро замотав кисть, я всё-таки достал скальпель и положил его на стол. Он был залит кровью. Не помню, сколько я просидел так, тупо глядя на него. А потом я стал перерывать весь стол отца. Что я искал, я ещё и сам не знал. Нашёл аптечку и бинт. Но перевязывать руку уже не стал. В аптечке нашёл анальгин.
Потом я хотел вымыть скальпель и свою кровь со стола. Вот так и получилось, что когда вошёл в комнату следователь, я держал в руках этот дурацкий скальпель. Я не понял даже, как быстро произошло всё дальнейшее, но меня обвинили в убийстве моего друга Виктора и Зинаиды. Я стал орать, что я его не резал, что Зина просто потеряла сознание и упала мне под ноги. Стал звать отца, но его нигде не было. Меня увезли в райотдел, через сутки - в СИЗО, больше я отца не видел с тех пор. Встречи нам не дали. А через месяц отец погиб в автоаварии.
Сначала я твердил им, что я не убивал, потом понял, что всё это бесполезно. Они тыкали мне в прямые улики. Страшное наваждение. Какая там презуспция невиновности? Они сами не знают, что это. Адское стечение обстоятельств. Адвокат? Ему был интересен гонорар, а не я. Денег у меня не было. Прокурор. Гадом буду, если скажу, что он верил, что я виновен. Он был единственным трезвым человекам в зале суда. Я попал под какой-то жуткий пресс. Я-то знал, что я не убивал, но не видел выхода. Видимо и прокурор знал. Но обстоятельства говорили о другом. Я был осуждён и отсидел два месяца, а потом всплыли новые улики, и меня отпустили, в связи "с новыми открывшимися обстоятельствами дела". Из кулька меня давно выгнали.
Вы знаете какого цвета страх? Он имеет цвет безысходности. У него серые холодные руки и красное от ледяного ветра лицо. Потому как идти некуда. А дома - гулкая страшная пустота холодных комнат.
Впереди был Афган. Стоит ли говорить о том, что вернулся я оттуда совсем не тем наивным загнанным пацаном, каким я уезжал? Сказать, что я изменился, это не сказать ничего. У меня появились новые друзья. Некоторые из них погибли, но речь пойдёт не о них. И даже не обо мне. Я выжил. Речь пойдёт о новых жильцах Витькиной квартиры.
Я вернулся домой. Вернулся живым и здоровым. Впереди была вся жизнь. За два дня я разгромил всю свою квартиру, выкинул весь хлам. За следующие девять дней я сделал капитальный ремонт. Навёл так сказать порядочек. Все дни у меня гремела музыка, а ночью я спал от усталости как убитый. Потом я нашёл работу. Устроился тренером по рукопашному бою в спортивный клуб.
Шло время. Четыре года пролетели как один день. А потом жильцы надо мной продали квартиру и уехали. Вместо них поселились двое - муж с женой. Несмотря на их немолодой уже возраст, детей у них не было. Он - лет 40, высокий, мерзкий такой тип, с усиками и ехидными, глубоко посаженными глазками. Она - лет 35, красивая, худенькая, крашеные каштановые волосы. Обустраивались они недолго. Да и вначале всё было нормально. Я работал тогда уже на двух работах (чтобы ликвидороваать свободное время и не думать о прошлом) и вечером вырубался сразу же. Потом я стал замечать, что каждое утро, когда я принимаю душ, она плачет в ванной. Я слышал её всхлипывания. Ну, сначала я думал, что это капризы, но потом у них вечером был скандал. Он кричал, она плакала. Затем - глухие удары и её крик. Утром опять её всхлипывания в ванной.
Невозможного нет. Я сделал так, чтобы мы столкнулись в коридоре. Испуганные лицо и взгяд на меня снизу-вверх сказали мне обо всём. Этот гад её избивал.
- Почему вы не уйдёте от него?
- Я боюсь.
Вы знаете какого цвета страх? Синеватого, грязного цвета. У него красные заплаканные глаза и синяки на руках и спине.
- Как вас зовут?
- Люда, - робко.
- Вам помочь?
- Не надо, - тихо, - Вы всё слышите. Я тоже слушаю иногда вашу музыку, когда проверяю - контрольные по вечерам..
- Учительница.
- Да. Русский язык и литература.
- Но ведь он...
- Он убьёт тебя.
Да, можно так подумать. Я - худощавого телосложения, а он - не накачанный, но здоровый тип. На голову выше меня. Мягко говоря - другая весовая категория. Я улыбаюсь Люде.
- Не убьёт. Вам есть куда уйти от него?
- Нет.
- Ну... Не страшно.
- Это вам, а мне...
- Не бойтесь, я зайду к вам сегодня в гости.
- Не надо, не...
Ухожу и слышу вдали уже "не стоит". Стоит, Люда, стоит, моё каштановое солнышко. Моё?
Вечером звон к ним в дверь, делаю наглую постную физиономию. Дверь открывает он. В мятой майке и выцветших от времени шортах. Стоит и смотрит на меня. Молчит. Ждёт.
- Любезный, вы мне спать мешаете. У нас тут потолки картонные, будьте потише.
- Вали отсюда, а то некому спать будет.
Сволочь. Конечно, пришёл какой-то шкет и ставит условия. Надо подыграть. Делаю обиженное лицо.
- Я милицию вызову., если вы не прекратите эти издевательства.
Он хохочет и прижимает меня к стене
- Если я не прекращу что?
- Ничего.
- То-то. Катись отсюда!
Толкает меня вниз. Послушно "скатываюсь", прыгая через четыре ступени и через перила "удираю". А дома "звоню" в милицию. Никуда я естественно не звоню, но говорю специально очень громко и испуганно - затравленно. ...А затем уже громко и счастливо: "Да, ждём". Зато наверху сегодня вечером будет тихо. И он Люду пальцем не тронет. А завтра мы его сделаем. Без всякой милиции. Сами. Пойду смотаюсь к Снегирю, мне надо будет алиби.
Вы знаете какого цвета страх? У него цвет мести. Прозрачный еле видимый цвет. Словно обманчивая сероватая угрожающая плёнка поверх остро обнажённого чувства страха. Никогда нельзя ставить человека на колени. Это смертельно опасно для жизни. Человек становится неуправлямым, непредсказуемым и очень, очень опасным.
У вас бывает так, что вы ищите Нечто Очень Необходимое долго и нудно, находите и вполне довольны найденным. Расслабляетесь. А потом вам выдают, что находка - фикция, утка, очередной обман. Не то. Совсем не то, к чему вы стремились последние несколько лет. Что всё гораздо запутанее и сложнее, и так просто вы не достигнете Этого Желанного Объекта. И что за него придётся заплатить куда более высокую цену. При этом вам даже не гарантируют после выплаты суммы, что вы этот объект получите. Так я считал тогда, что меня Снегирь подставил несколько лет назад. У меня было одно желание - убить его. Стереть в порошок. Уничтожить. Но оказалось, что он на моей стороне, и более того, если бы не он, то я бы даже не узнал об этой подставе. Что Снегирь меня вытащил и спас. Меня хотели облапошить, водили за нос как последнего идиота. А Снегирь спровоцировал ситуацию и людям пришлось вскрыть карты и показать истинные намерения. У меня словно исчезла пелена с глаз. Нет, мы не стали друзьями, но между нами установились странные отношения взаимопомощи. В любое время суток мы могли прийти к другу с просьбой.
Владимир. Но сколько я его знаю никто его по имени не звал. Почему Снегирь? Он едва не погиб в Афгане, и его доставили к нам всего в крови. Но это уже совсем другая история. Семь лет прошло как в воду кануло.
- Привет.
- Здорово. Заходи.
Он когда-нибудь изменится? Мы просидели до полуночи, строя планы.
Этот урод оказался проще, чем мы думали. Уже через неделю мы знали про мужа Людмилы всё: чем он дышит, что ест и где покупает выпивку, к кому ходит и кто приходит к нему. Жалкий тип, недостойный даже презрения, он срывался на ней, поскольку сам был насквозь неудачником, и его самого все швыряли от себя. И на работе, и соседи. Его никто не любил, его никто не ждал. И его никто не будет жалеть об его отсутствии. Он был обречён.
От осознания своей никчемности он запил.
Через два месяца Люда похоронила своего спившегося и умершего от белой горячки мужа. И никому не было дела до того, что некоторые лекарства нельзя принимать с алкоголем, они весьма неадекватно действуют на человеческий организм. Одни вызывают резкое привыкание, а вторые - прекращают никчемное существование на корню. Есть такая хорошая вещь, называется "презумпция невиновности". Никогда не докажут.
Люда выпрямилась, перестала сутулиться, продала только недавно купленную квартиру и куда-то уехала.
Снегиря я видел потом ещё пару раз. Он ехидно улыбался. Спрашивал, почему я остался один и где "моя" Люда. Он относился ко мне как-то странно: есть я - нет меня - без разницы. У нас с ним были чисто деловые отношения. Надо будет - приходи. Раз надо - значит надо. Но просто так мы с ним никогда не встречались.
Потом пришла зима. Яркая, белая и очень-очень чистая. За ней холодная и поздняя весна. Лето принесло мне обаятельную девушку Веру. Красивая золотая осень - свадьбу... Годы полетели как дни.
Вы знаете какого цвета страх? У него яркожёлтый цвет с зеленоватым налётом осуществившегося желания. И возникает странное чувство, что этот налёт вот-вот исчезнет вместе с исполнившимся желанием, что всё рухнет в один прекрасный день.
Этот день начался как обычно. Мои Вера с Колькой умотали на юга. Я остался один как перст. Немного скучно и одиноко дома без детского озорства и нелепых сыновьих вопросов.
Звонок в дверь раздался неожиданно. Типа: "Есть вы дома или нет вас - отворяйте, мать вашу! " Это был Снегирь. Доброе утро. Пока оно ещё было добрым.
- Здорово, Лев Батькович. К тебе можно?
- Заходи.
Он прошёл на кухню. Снегирь почти не изменился. Тот же упрямый взгляд.
- Как твоя жизнь?
- Потихоньку.
- Где Верка?
- На югах.
- Когда вернётся?
- 20-ого.
-А-гаа.
Если он приехал ко мне, значит это надо ему.
- Тебе кофе?
- М-угу...
- Итак?
- Мне нужны деньги.
- Сколько?
- Много, - голос его не изменился. Он словно спрашивал меня - буду ли ужинать в 6 вечера или в 7, - Десять штук.
- Когда отдашь?
- Не знаю.
- Очень смешно. Я не видел тебя шесть лет, и теперь ты приходишь ко мне...
Снегирь словно взорвался, он грохнул чашку с начатым кофе о пол так, что её осколки разлетелись по всей кухне.
- Ты что думаешь я к тебе на кофе пришёл? Ты же никогда не был идиотом, Лёва. Какого хрена?
- Это ты мне? А какого хрена ты мне морочишь голову? Пришёл: мне надо бабки. Ах, ох. За кого ты меня принимаешь? За тётю Маню? Дай десятку на кефир? Что случилось, Снегирь? Выкладывай.
Взгяд у него стал тыпым и пустым.
- У тебя водка есть?
- А ты как думаешь?
Выглушив стакан, даже не моргнул, пошёл шастать по квартире.
- Вот ты как теперь живёшь?
- Точно также, как и раньше. Ты давно у меня не был.
- Бабок, значит, у тебя нет.
Снегирь остановился наконец-то и повернулся ко мне. В его взгляде было жуткое отчаяние.
- Ты себя плохо чувствуешь, сядь посиди.
Он со всего маху ударил кулаком по стенке . В ней что-то активно полетело и разбилось с оглушительным звоном. Верка приедет и меня живым закопает. Так что терять мне теперь особо нечего.
- "Плохо" говоришь?
- Что происходит, Снегирь?
- "Что происходит", Crazy?
Он как попугай повторял всё, что я у него спрашивал. Но вот насчёт Crazy... так ко мне последние двенадцать лет никто не обращался. Снегирь вдруг перестал орать.
- Я влип... Я конкретно влип в самое дерьмо.
- У тебя кто-то есть?
- Нет.
- Так что тебя сдерживает?
- Как тебе сказать...
- А твои ... Князев где?
- Нет больше Князя, Лёва.
- Как это нет?
- Помер.
- А Питон?
Снегирь только закрыл глаза. Когда он их открыл, я понял, что отпуск мой кончился. Никогда смерть не была для меня старухой в чёрном капюшоне и с косой. Смерть для меня была мерзопакостным подростком с ужасно-тоскливым взглядом. И вот подросток вырос и притопал ко мне в образе Снегиря.
- Когда?
- Только что.
- Как?
- Хе, не поверищь, его прирезали в толпе, я был рядом и даже не уловил - кто.
Я понял, что спрашиваю совсем не то, что хочу узнать.
- Так что же вы натворили?
- Мы просто кое-что видели, что не стоит.
- Не ври.
Снегирь ухмыльнулся идиотски.
- Ну почему сразу "не ври"? Мы видели, как убили одного человека, а потом... мы расправились с убийцей и разогнали остальную толпу.
- И что это была за толпа?
- Чья?
- Ага.
- Чека, - Снегирь вздохнул.
- Ребята , вы ...
Я хотел сказать "офонарели", но голос у меня сорвался и я сел. У Снегиря автоматически взгяд сменился с тупого на тоскливый.
- Ну ты меня понял.
Я промычал что-то невразумительное в ответ. Идти против сильнейшей в городе группировки означало одно - копать могилу собственными руками.
- Вы чего?
- Мы просто не сразу узнали, чьи это люди.
- И сколько же у вас ушло на то, чтобы "у з н а т ь"?
Последнее слово я произнёс специально издевательским тоном. Этого делать не стоило.
Снегирь опять взбесился, смахнул всё со стола, а потом почему-то взвыл и сел на пол.
- Так сколько?
- Полчаса.
Я молчал.
- Они накрыли нас у Князя. Его и Серого, ты его не знаешь, сняли сразу.
Я молчал.
- Вчера. А сегодня - Питон. А завтра буду я. Crazy, я только сейчас понял, что хочу жить.
- Зачем тебе деньги? Уехать?
- На АК.
Несмотря на критичность ситуации и неадекватные реакции Снегиря, я зароготал в голос. Снегирь улыбнулся впервые с тех пор, как я его увидел. Очень нехорошо улыбнулся. Так же нехорошо стало у меня в животе.
- Ты отдаёшь себе отчёт в своих намерениях.
- Да. Они всё равно меня убьют, так почему же мне их не сделать.
- Так, по дорожке. Типа проходил мимо.
- Да. И к чёрту презумпцию невиновности. Если кривая вывезет, что очень вряд ли, даже отмазываться не буду. Всё равно мы с тобой своё место на том свете знаем.
Я улыбнулся глядя сквозь Снегиря. Заходя ко мне, он уже знал мой ответ.