Наш корреспондент провел Рождество в мужском монастыре
Сергей КУКЛЕВ
Скольким многим хотелось, чтобы русский народ потерял Веру. Обезглавленные церкви, колокола с вырванными языками, разбитый рот православного священника на ночном допросе... Все это было, а иначе нельзя _ ведь Вера рождает надежду. Право же давать надежду за собой оставляли Верховные и Генеральные боги и божки Союза Советских. И вместо размашистого креста благословлялись груди избранных золотыми пентаграммами героев... Слава Богу, что в наше безумное время рождаются островки веры и разгоняют мрак _ как свечи на ветру...
В Свято-Воскресенском монастыре я побывал не в первый раз. Год назад я ходил туда "на разведку". Пробыл там часа три _ да и ушел. По дороге назад вел беседу с единственным в монастыре послушником _ 19-летним Женей. Он шел в Бердяуш, чтобы испечь в церкви пирог к празднику архистратига Михаила, а я _ чтобы сесть на первый попавшийся поезд и вернуться к мирской жизни.
Беседа не клеилась. Что я мог сказать юноше, пожелавшему отрешиться от нормальной, в моем понимании, жизни, чтобы служить Богу? И какой урок он мог преподать мне? Так и шли, размышляя каждый о своем. Женя изредка принимался напевать псалмы, а я то и дело распрашивал его о разных ничего не значащих мелочах вроде: а что это за птичка пролетела...
В канун Рождества 1999 года я подготовился к походу в обитель более основательно. Заручился письмом из епархии, адресованным отцу Сергию, собрал на всякий случай рюкзак с необходимыми вещами.
Зачем я снова отправился на Монастырскую гору? Не знаю... Жизнь так круто изменилась к худшему, что все мы стали терять надежду. А в Рождество так хочется верить в чудо, так хочется надеяться на лучшее. Может быть, я поехал, чтобы обрести надежду..?
Ночь перед Рождеством
В Бердяуш приехал поздно. Хорошо, что с погодой повезло. Перемалывая ботинками мокрый снег, добрался до железнодорожного общежития. Там меня ждали после предусмотрительного телефонного звонка из Челябинска. Поселился в комнате _ две кровати, стол, стул. Уже лег спать, когда раздался стук в дверь. "Кто там?" _ спрашиваю. "Ты журналист?" "Да." "Открой, историю расскажу."
Через пять минут за бутылкой вина со мной в комнате расположились, выражаясь милицейским языком, "лица, представляющие оперативный интерес". Все чин-чинарем _ татуировки на руках, блатная речь, легкая истеричность. Полились бесконечные истории о "неправильных ментах". "Ты пропиши, как меня повязали, а я ведь трезвый был..." Согласно киваю головой, досадуя, что в голове не осталось ни малейшего намека на романтику сочельника. А ведь сейчас где-то девушки гадают на суженого-ряженого. Где-то повесили творог сочиться. Весь православный мир готовится к наступлению Рождества, а я оказался окунутым в мир уголовных обид. Грустно...
Когда разговор между зрелым блатарем и только "откинувшимся" после первой "ходки" молодым перешел на достоинства и недостатки той или иной "зоны", я тактично намекнул, что перед утренним походом мне нужно выспаться. Они вышли, я запер дверь и уснул. Часа в три ночи в дверь снова постучали. Не открыл...
Дорога к храму
Рассвет встретил в электричке. После ночной беседы болела голова и нестерпимо хотелось спать. Оказавшись в самой темной гуще мирской жизни, я не представлял, как поведу себя в обители жизни духовной.
Сойдя на станции "Единовер", я побрел в сторону Чулковки _ поселка, славного одним из крупнейших в стране домом-интернатом для душевнобольных и психически отсталых. К обитателям интерната местные привыкли. Между ними установились даже какие-то дружеские отношения.
Из подслушанного по дороге: "А вот и Жанночка моя, _ говорит бабуля, обращаясь к существу неопределенного пола в телогрейке и шапке-ушанке. _ Нынче зимой Жанночка не мерзнет; вон какая шапка..." Жанна несла сумку бабули и счастливо улыбалась, преданностью отвечая на доброту. Размышляя о превратностях человеческой судьбы, я дошел до поселка имени Тельмана. Отсюда _ прямая дорога до деревеньки-три двора Иструть, что притулилась у монастырских стен.
Уже почти совсем рассвело. С ближайшего горного перевала километрах в десяти стала видна Монастырская гора и сама обитель. В этом году мне повезло _ к Иструти вела вполне приличная колея. В прошлом году пришлось топтаться по снежной целине... Так я и шел, вдыхая чистый воздух, который хотелось попробовать на вкус. Вместо креста на шее болтался тяжелый армейский нож _ волки сильно пошаливали. Впрочем, увидеть пришлось только следы хищников; ранним утром они, наверное, отправились на покой... На ветке березы я увидел полиэтиленовый пакет. Стоп! Откуда здесь пакеты? Все стало ясно, когда "пакет" вдруг стал крутить башкой с выпученными глазами _ сова. Огромная белая птица разглядывала меня, я в свою очередь и свистел, и щелкал скворцом. Нет, сова не пошла на контакт. Возмущенно пискнув, она тяжело соравлась с ветки и исчезла между деревьями.
Встреча с совой меня развеселила, поэтому до Иструти я добрался в отличном расположении духа. На деревенской улочке встретился мужик, крюком разбиравший кучу бревен. Его лицо показалось странно знакомым.
_ Вы меня не помните? _ спросил.
_ Нет.
_ В прошлом году... Вы еще печи кладете.
Тут подбежала лохматая псина Малышка. Она-то сразу вспомнила. Припомнил мой прошлый визит и Виктор _ известный в округе печник. За чашкой чая рассказал, как сбежал в Иструть, когда придя из армии, совершил какую-то глупость и оказался не в ладах с законом. Живет теперь с женой в лощине между гор. Сыновья разбежались по области. На Рождество приехали внуки...
Разморенный домашним теплом, я толкнул дверь монастырской ограды. На лай овчарки вышел бородатый мужик.
_ Здравствуйте, я из Челябинска..!
Он подошел ближе. Прошли к трапезной, сели на растрескавшуюся скамью. Мне на колени немедленно запрыгнул пушистый черный котенок. Пока он выгибал спину и терся о куртку, Слава, как звали бородача, решал, куда поселить меня.
_ Жить будешь у старика, _ наконец сказал он. _ Сейчас потрапезничаем и пойдешь отдыхать, а вечером приедет батюшка...
Трапеза началась с молитвы. Перекрестясь, пятеро человек молча начали есть груздянку и лапшу. Помолившись после окончания трапезы, все разошлись по делам, а я отправился в келью к "старику". "Старика" звали дядя Толя. В его келье _ бревенчатом домике _ царила вполне спартанская обстановка _ кровать, стол с лежащими на нем томиками житийной литературы, приспособления для резки по дереву. На разгоряченной печке сушатся липовые полешки. Дядя Толя отнесся ко мне весьма настороженно. Для начала предложил поспать и, не отвечая на вопросы, удалился из кельи. Я внял его совету и продремал часа два. Проснулся. Дядя Толя не появился, и ожидая его, я листал житие святого Серафима Саровского. Интересная штука: всего около полутора веков назад в Саровской пустыни жил человек, по свидетельству современников, ходивший по воздуху и исцеляющий молитвой...
Вечером приехал настоятель монастыря иеромонах Сергий. Благословив обитателей Свято-Воскресенского мужского монастыря, он выжидательно остановился передо мной. Я вынул из кармана письмо, подписанное владыкой Иовом. Прошли в трапезную. Отец Сергий прочел письмо, в котором владыко просил его помочь корреспонденту, и добродушно осведомился, какие у меня есть вопросы.
Батюшка _ иеромонах, то есть монах и священник одновременно. Проводит службы в бердяушской церкви и практически ежедневно приезжает в монастырь...
_ Свято-Воскресенская мужская обитель была построена в 1825 году, _ начал свой рассказ отец Сергий. _ В 1918-м монахов разогнали. После войны в монастырских строениях разместился интернат для душевнобольных, а лет семь назад пришли мы. Конечно, все было растащено. Особенно пострадала монастырская церковь. Сегодня мы своими силами, конечно, не восстановим. Смогли восстановить только малую часть бывших монастырских строений. Вот трапезная, к примеру. Отстроить монастырь заново смогли люди, которых называют бомжами. Они и были первыми постояльцами...
Сегодня монастырю пришлось окунуться в омут рыночных отношений: электричество провести надо, трубы прогнили, а насос, выкачивающий воду из скважины, грозит вот-вот остановиться.
_ Кстати, воду, бегущую у нас из крана, можно назвать святой, _ продолжает настоятель. _ Долго здесь монахи жили... Теперь нам помогают старушки из Иструти. Варят еду, присматривают за чистотой...
Возле печки греется Катенька _ бывшая воспитанница интерната. Возится с котятами, что-то им приговаривая. Трудно сказать, сколько ей лет: она постоянно морщится и улыбается. Катеньку не гонят. Иногда она ходит в новую монастырскую церквушку и слушает, и крестится вместе со всеми... Кстати, в обители нет ни одного монаха. Только работники. Чтобы стать хотя бы послушником, нужно прожить здесь достаточно долго.
_ Многие не выдерживают простого пребывания в монастыре с его укладом. Люди постоянно обновляются. В прошлом году ушел единственный послушник _ Женя.
Заинтересованный его судьбой, я выяснил у батюшки, что Женя отказался от послушничества и решил стать священником. Сейчас учится в духовном училище в Свердловске. На пороге 21 века трудно полностью отрешиться от мира. А раньше...
_ Знаете ли вы, _ сказал отец Сергий, _ что администрация Челябинской области стоит сегодня на монастырской земле _ была там до революции мужская обитель. Кованый забор вокруг нынешних административных зданий _ вот, пожалуй, и все, что осталось от нее. Филармония на берегу Миасса построена на церковном фундаменте. Вы только представьте: здание стоит на берегу реки, а церковные подвалы остаются сухими уже более века.
_ Да, _ обалдело тяну я, _ умели люди строить...
_ Хоть и безграмотные были, _ добавляет батюшка. _ Прежде грамоты должна вера идти. Как голова у змеи; змею бьют, а она первым делом голову прячет, бережет. Так и наш народ: сколько не били его, сколько не стреляли, а веру _ основу свою _ сохранил. Так и строили с верой. Время церкви не брало, не устояли они только перед безбожниками. До революции в Челябинске было 14 церквей. Сколько теперь осталось..?
Рождественским вечером потрапезничали. Пришло время праздничной службы. Иеромонах Сергий надел облачение и преобразился, ведь ему предстояло обратиться к Богу.
Двенадцать раз прозвонил колокол, призывая на службу всех желающих. Из Иструти к церкви потянулись старушки. Работники зажигали лампады и расставляли свечи. В торжественной тишине отец Сергий сотворил молитву...
В православной церкви принято стоять. Я простоять двухчасовую службу не смог _ затекали усталые ноги _ и опустился на скамью. Не до конца понял и церковнославянскую скороговорку, улавливал только обращения к Пресвятой Деве Марии и Христу. В маленькой церкви богослужение прошло как-то по-семейному. Добавляла душевности и наряженная елка, стоящая перед алтарем. Церковную утварь собирали всем миром. Часть иконостаса нарисовали прихожанки церкви из Бердяуша. Вручную был собран и расписан двухметровый крест, укрепленный в оструганной деревянной колоде...
После службы и беседы с отцом Сергием я вернулся в келью дяди Толи.
_ Ну как, поговорили? _ спросил он.
Я вкратце рассказал ему содержание разговора с настоятелем. Дядя Толя немного оттаял и принялся срезать с липовой чушки тонкую стружку. Судя по оборотам речи, дядя Толя пришел в монастырь совсем не потому, что частые запои прерывались краткими периодами "активного отдыха", как большинство работников. Выяснилось, что когда-то он объехал всю страну, имел ученую степень, квартиру в профессорском доме в Челябинске и новое пальто типа "джерси".
Что привело его в обитель, я выяснять не стал. Дядя Толя мгновенно "закрывался", стоило только заговорить с ним о "прошлой" жизни. Кажется, он искал покоя. Надеюсь, нашел...
Около полуночи я заснул. Затемно встал, но дядя Толя, оказывается, был на ногах уже в 4 утра. Ему предстояло натопить печь в церкви, а мне _ успеть на единственную утреннюю электричку из Единовера.
Ушел по-английски. Тихо прикрыл дверь кельи и уже перед самыми воротами встретил Анатолия. "Что тебе пожелать?" _ спросил он. "Счастливого пути." _ ответил я. "Счастливого пути..." Я, почему-то смутившись, пожелал удачи. Прости, дядя Толя. Я желаю тебе и всем нам, издерганным нашей суетной жизнью, покоя...