На хлипкой табуретке сидел глава благородного семейства Василий Петрович Березин, рядом с ним посреди небольшой кухоньки расхаживал молодой человек. Волосы в художественном беспорядке, голубые глаза горят, щеки раскраснелись.
- О, как мне это надоело. С утра до вечера одно и то же: Петя то - Петя это, Петя сходи в магазин... Петя навести бабушку. А жизнь?! Где лучшие годы? Мама, мама... сколько можно?!
Мама, крашенная блондинка, лет пятидесяти, в цветастом фартуке и розовых тапочках, беспокойно бегала вокруг чада:
- Петенька, деточка, успокойся... Кровиночка, не кричи, голова болеть будет. Чего ты? Зачем маму обижаешь? Вот, лучше скушай мармеладку, - Маргарита Тимофеевна попыталась засунуть сыну в рот зеленого зайца в сахаре.
- Мама?! Да какая мармеладка! Ты мне жизнь ломаешь, дохнуть спокойно не даешь!
- Петенька, да кто ж не дает?
- Кто? Кто?! - он глубоко вдохнул. - Вы! Вы! Вы! И не отрицай. Вчера... да. Вот что было вчера, а? Мама?
- Что? Ничего. Сыночек, ничего не было.
- Ты издеваешься? Папа, она надо мной издевается! - Петя обернулся к отцу.
- А? - потерянно откликнулся Василий Петрович.
- Вот. Видишь, мама, видишь! Отец со мной согласен, и не делай такое удивленное лицо! Ах... не помнишь. Ладно, ладно, я тебе напомню. Вчера, повторяю для особо забывчивых, - ехидно загнусавил Петя, - я привел в гости Танюшу, хотел познакомить ее со своими "золотыми" предками! И? И что ты сделала?
- Петенька, да ничего я не сделала. Не кричи. Сынок, скушай мармеладку.
- Мама! Ты довела ее до слез, теперь Танюша со мной не разговаривает!
- Так она ж белоручка! Зачем тебе такая? Васька, я права?! - Маргарита Тимофеевна злобно глянула на мужа.
- А? Да, да, дорогая, конечно, - стушевался и как-то скрючился под взглядом жены Василий Петрович.
- Готовить не умеет, стирать не умеет, посуду и ту всю перебила! Лучше б я сама вымыла, - белесые кудряшки взволнованно задрожали на крашеной голове.
- Какую посуду? Какую посуду! Мама! На дворе двадцать первый век! Женщина не рабыня. В мире равноправие! Вот, например, когда мы поженимся... мы все будем делать вместе: она стирает - я глажу, она готовит - я убираю. Двадцать первый век! - Петя наклонился к матери.
- Поженитесь! - всплеснула руками Маргарита Тимофеевна и брякнула блюдце с мармеладками на пол. - Никогда! Только через мой труп!
- Ох! - Петя хлопнул себя по ногам и вышел из кухни.
- Петенька, постой! - засеменила вслед мамаша. - Васька, что сидишь? Обормот кривоногий! Убери стекло да мусор вынеси, час назад сказала! - Петенька, постой.
Маргарита Тимофеевна выскочила из кухни. Хозяин дома грустно вздохнул и, кряхтя, поднялся с табуретки. В зале кричали и громко топали:
- Мама, это мне решать, на ком жениться. И уж поверь, тебя я спрашивать не буду!
- Сынуленька, да что ты такое говоришь? Я ж тебя поила, я ж тебя кормила, ночей не спала! Куска не доедала, все тебе - родной кровиночке! Куда пошел?! Шапку надень, пень лысый, простудишься! - резко сменив тон на властный, крикнула она мужу, тот снова вздохнул, послушно надел старую облезлую шапку и вышел за дверь.
- Ты ж меня в гроб загонишь! - не унималась Маргарита Тимофеевна.
- Мама! Дай ты мне жить спокойно! Надо мной уже смеются!
- Да кто ж смеется, Петенька?
- Однокурсники, - по слогам проговорил он. - Зачем, зачем ты вчера в университет пришла? Мне ж теперь на глаза людям показаться стыдно, думал Танюша бросит.
- Так покушать же на перерыве принесла, - робко возразила Маргарита Тимофеевна. - Котлеток парных, картошки, хлебушка. И все тебе, неблагодарному!
Хлопнула дверь, Василий Петрович на цыпочках, стараясь, чтоб его не заметили, пробрался на кухню.
- Картошечки! - заверещал Петя. - Картошечки! Мама мне двадцать лет! В университете кафе есть! На дворе двадцать первый век, уже детям, ты слышишь, детям завтраки в школу не носят! А ты в университет три кастрюли притащила. Три кастрюли! Так нет, этого мало показалась - ты их на преподавательскую кафедру поставила и начала стол накрывать! Кушать подано! А-а-а! - Петенька схватился за голову и упал в кресло.
- Так для тебя ж, родненький, желудок-то слабый, что здоровье губить!
- Все! - выдохнул Петя. - Все, хватит. Я ухожу. Я хочу жить свободно, мне надоела постоянная опека. Я хочу жить как все! Ходить на дискотеки, встречаться с девушками, пиво пить. Слышишь?! Я ухожу!
- Нет! - заголосила Маргарита Тимофеевна. - Сыночек не уходи! - она попыталась схватить Петеньку, но тот вывернулся и, высоко подняв голову, вышел в коридор.
- Женщины, пиво, музыка, - одевался Петя. - Никакого тебе надзора. Свобода! - он ударил себя в грудь. Из кухни медленно вышел Василий Петрович.
--
Папа, даже не смей меня уговаривать, даже не пытайся. Я все решил.
- А я и не буду, - спокойно одеваясь, ответил Василий Петрович.
- Петенька-а-а... - рыдала мать.
- Я ухожу! Навсегда, - он сделал паузу. - Навсегда, - и побежал вниз по ступенькам.
- Что ты стоишь, старый пентюх, беги за ним! - Маргарита Тимофеевна вытолкнула мужа на площадку. - Останови его! Он же не вернется!
- Вернется Рита, вернется. Он всегда возвращается... покрутится, останется без денег и вернется, - Василий Петрович посмотрел в глаза жене. - Вернется.
- Вась, ты чего? - разволновалась Маргарита Тимофеевна. Ты чего, Вася? - она схватила мужа за куртку и попыталась затащить в квартиру.
- Нет, Рита, не надо, - Василий Петрович легко освободился. -Прощай, прощай Рита! Пиво, женщины, и музыка. Слышишь? - он развернулся и осторожно стал спускаться вниз. - Иди домой, еще простудишься, иди!
Хлопнула дверь подъезда, эхо гулко забарабанило по стенам, старчески задребезжали стекла. А Маргарита Тимофеевна так и стояла одна, в цветастом фартуке и розовых тапочках. Одна. Хлопнула дверь подъезда.