Аннотация: история Эльса лорда Пустошей. возможная. или невозможная.
Часть первая. Пустоши.
А без четверти одиннадцать обрушилось небо. На этот счет уже были инструкции, да и слухи сводились к тому, что даже если можно будет жить после катастрофы, то не нам. Во время же катастрофы это было если не невозможно, то малоприятно. Я сам краем глаза видел, как стрелялись офицеры, как рядовые лезли в пекло - чтоб не дожить. Но операторам систем наведения умирать некогда. А потом все кончилось, я глянул небу в глаза и увидел, что остался один. Тогда я пошел по городу, наплевав на все инструкции, на приказы и даже на устав. Город был мертв. Город был мертв самым странным и мистическим образом. Ни одной живой души. Ни одного трупа. И редкие, словно клыки торчащие посередь руин, здания постройки позапрошлого или ранее века. Чем же это в нас засадили, а? И откуда стреляли? Это русские или янки? Впрочем, наверное, все равно. На русских тоже упало небо. Это точно.
Земля содрогнулась. Как судорога. Но мне было наплевать. С нелепой башенки в готическом стиле полетела вниз какая-то гнутая железка, свистнула мимо, чуть коснувшись моих волос. Меня несло к Нотрдаму. Я хотел взглянуть в глаза химерам. И как-то слишком быстро дошел. Тогда я списал это на шок. Был у меня приятель, пилот, заранее предсказавший, что так оно и будет. Кажется, из русских. Кажется, его расстреляли за государственную измену. А на самом деле, наверное, за все эти пророчества - если не завербовали в спецслужбы. Они любят таких. Хотя нет пророка в своем отечестве. У меня бескрылая душа. Он ведь пытался, еще лейтенантом, научить меня летать. Безнадежно.
Немного странно, что я пожалел именно о нем. Ведь была у меня в Бретони невеста, Клер, и доживала в доме призрения свои годы матушка. Что ж, теперь я никому ничего не должен. В самом деле застрелиться, что ли?
Итак. Русского пилота звала Нара (это какой же он к черту русский?). Невесту звали Клэр. Маму звали Жози. Разбитную блондинку - американку, выпускницу Сорбонны, - Элис. А как звали отца? А как звали того полковника, заколебавшего всех своими проверками? А как звали преподавателя баллистики, которому пришлось пересдавать предмет трижды? Как звали придурка-инструктора на курсах вождения? Невесту звали Клэр...
Он цеплялся за этот квадрат имен, вписывал себя в него на грани истерики, но не ощущая страха. Он куда-то шел... Внутри повисла пронзительная льдистая тишина. На третью ночь с ясного неба медленно закружились хлопья иссера-черного снега. Он не понимал, почему жив. Но больше не задумывался об этом. Мать звали Жози. Блондинку звали Элис. Пилота звали Нара. Невесту звали Клэр. Почему шлюховатая память не сохранила других имен? Как звали, в конце концов, отчима, по стопам которого он выбрал армию? Блондинку звали Элис...
У неба были слишком синие глаза. У него - тоже. Вокруг не осталось ни души. Ни зеркала. Не было нужды ни во сне, не в пище. Он не заметил даже этого. Он не понял, как получилось так, что вовсе не было ни одного города рядом - только возвышенность, посыпанная горьким серым пеплом, да развалины где-то позади. И не очень далеко впереди - невероятные, невозможные клыки горной цепи. Да-а... Это был не... А как звали его город? Красиво. Еще там была башня - витая ажурная. Спиралькой в небо. Нет, принято же говорить - спиралью. И в еще одном городе была башня, там, где его хотели научить летать. Тоже ажурная и еще выше. Как звали того, кто хотел научить его летать? Как звали...
И тогда он сел, пересыпая серо-солено-горькие хлопья по ветру. Не осталось ни единого имени, ни одного значения. Не осталось ничего - только пустошь, посыпанная серым пеплом, и упиравшиеся в небо горы впереди. И полоска... Это называется рассвет. Там - рассвет. За горами. А когда он в последний раз видел солнце? Что такое солнце? Свет сверху? Лампа? Свечка?
Кого звали Элис? Кого - Нара? Бред...
Прошло время. Сам он думал не так, но времени прошло немало. Что-то мешало ему. Что-то будто чесалось. И, подхватив злостное насекомое на ноготь, он увидел - человеческую фигуру. Ему бы испугаться. А он досадливо смахнул ее с ногтя и не задумался. Там, где восходит солнце, небо все чаще застилали облака. Это раздражало.
Он всерьез считал себя последним человеком на земле - до тех пор, пока ему не встретился коричневый сморщенный уродец по имени... Он тоже не смог назвать своего имени, прозвучало что-то вроде Тин. Или Тен? Не имело значения. Уродец, кажется, знал больше. Он не хотел рассказывать. Потом он мучался - он не умел умирать.
Потом не хотелось верить.
Уродец говорил про земли на Востоке, именуемые Краем Живущим, про людей в этих землях, про хребет под названием Грань, и про силы, которые подвластны им, оставшимся в пустошах. Хотелось попробовать. Но цветы и из пепла остаются пеплом. И дождь из пепла остается пеплом. А равнина из пепла никак не кончалась, когда он шел к горам.
Он нашел всех выживших, кроме него. Одной... (похоже, в прошлом это была женщина), именовавшей себя не то Вандой, не то Вардой, удалось помнить больше прочих. Она примерно могла назвать площадь, попавшую под удар. Получалось, что их семеро на непостижимо огромные земли. Что же мешает помещаться на них? Как будто не хватало - то ли дыхания, то ли солнца.
Они с трудом могли видеть друг друга и с еще большим трудом разговаривать. Будто на разных языках. Тем не менее, порой и с большим трудом, они могли мыслить совместно; особенно когда узнали, что слова для этого не нужны.
Постепенно они учились могуществу, передергиваясь от отвращения и придумывая все новые изыски. Ничто не мешало ничто, кроме горной цепи на Востоке и Живой Земли за нею. Тогда возникла идея: поделиться могуществом.
Идея оказалась плодотворной. Кто бы из них не был ее автором - в таких случаях они не различали себя. Их могущество росло, и их искусство.
И росли они сами, постепенно привыкая к странному всемогуществу, головами вровень к небу; упираясь волей в щит из облаков и ветра над Землей Живущих. Они воровал силу - но это уже не пришло бы им в головы.
Никто из них не знал, отчего так случилось. В Земле Живущих стало мало места живущим? Пришел еще кто-то? Непривычная, неуверенная, юная сила колола - кого, как селезенка в боку, кого - как игла в виске. Это было так легко - вылечить свою боль. Он вылечил свою, не задумываясь. При следующей случайной полувстрече (им совсем не надо было присутствовать в одном и том же месте, чтобы общаться) выяснилось, что их пятеро. Что ж, это было и к лучшему.
Сколько дней и ночей? Однажды он понял, что то, что он полагает за дни и ночи - не обороты планет вокруг оси, а обороты планеты вокруг солнца; то есть - лета и зимы. Года.
Так вот, не так много времени прошло - но однажды возле гор, с этой стороны, горел настоящий живой костер. И они пришел туда первым. Над костром сидел человек. Обыкновенный человек. Почти мальчишка. Чем-то похожий на ощущение полета. И ждал.
- Здравствуй, Лорд Пустошей, - сказал мальчишка, - я пришел просить.
- Здравствуй, живущий, - пришлось ответить, - о чем ты просишь?
- Оставь в покое земли за грядой, Лорд Пустошей.
- Что ты дашь мне за это, живущий?
- Ты говоришь, как в сказке. Что я могу дать тебе? - мальчишка рассмеялся в голос, и небо дрогнуло, и звезды станцевали фигуру джиги.
- А что у тебя есть, живущий? - что ж, сказка устанавливала законы диалога.
- У меня есть смерть. Меня зовут Тэнни. А как зовут тебя, синеглазый?
И тут Лорд Пустошей понял, что надо назвать. Пока не поздно, надо назвать имя, и надо соглашаться с этим отчаянным живущим любой ценой. Откуда взялось видение и видение ли это было, синеглазый не задумался. Просто принял это как истину и понял, что подобными истинами не делятся. Он не хотел умирать и боялся смерти. Но он увидел, что - взамен: и он умел делать выбор.
Но имя? Мальчишка прав, надо назвать имя. Смерть не случается с безымянными. Смерть не случается с теми, кто никак не назвал себя.
Он не помнил имен. Из того квадрата, в который он вбил себя много ветров назад, всплывали только два слова. И одно не было именем; а второе не принадлежало ему.
- Эльс. И я согласен.
Он будет много думать потом, что же произошло возле небывалого костра на границе пустошей. Он будет думать, почему этот мальчишка пришел к нему. Он будет думать так, что полубезумная старуха по прозвищу - не то Варда, не то Ванда - захочет выцарапать ему глаза и едва не умрет под его взглядом, и никто больше не осмелится спорить с ним, коронованным черным льдом.
И еще он будет думать так, что из уст Таниэлина сеидхе Края Озер прозвучит предсказание - единственное из предсказаний сеидхе, известное смертным. Эльс Лорд Пустошей... Хранящий Грань с Той стороны...
Но эта сказка еще не рассказана.
Часть вторая. Мятежник.
Эльс Лорд Пустошей ждал этого вся жизнь. С огнем не шутят. А сила людская огню сродни. И когда черный цветок вырос на востоке, и черной вспышкой полыхнули горы по имени Грань - он почти улыбался, и губы сводило судорогой с непривычки. Он - тот, на востоке - не просил и не принимал смиренно, он брал по праву сильного. И воистину так, он был сильнее, и что-то в нем было знакомо Эльсу, и что-то в нем было знакомо Варде, в этом черном сгустке энергии. А потом он встал в полный рост, вровень лордам пустошей, и улыбнулся. Этого было достаточно, чтобы запомнить его; этого было вполне достаточно для проклятья. И проклятье нашло цель: и проклятье нашло цель не сразу.
Но, перед тем, как погибнуть - или уже при смерти - мятежный маг, чье имя в Земле Живущих навсегда осталось под запретом, выпрямился - и помахал лордам пустошей рукой. Вернее, помахал рукой лично Эльсу.
И Эльс смеялся. К тому времени он немало узнал о людях, их путях и их обычаях. Да, убили мятежного мага люди. И они же наложили запрет. Но коронованный черным льдом знал, что по меньшей мире один человек не живет в Краю Живущих - зато внимательнее многих прислушивается ко всему, что происходит в мире людей.
Эльс не знал пророчества Таниэлина; но Эльс очень хорошо знал, что раз в жизни стреляет даже повешенное на стену ружье. Он только не понимал, что сам повесил это ружье на эту стену и сам поставил все на единственный выстрел.
И ему никогда не пришло бы в голову подумать о том, что чувствует ружье на стене. Что чувствует трехсотлетний бессмертный мальчишка. Лорды пустошей просто не заметили этих трехсот лет.
Часть третья и последняя.
Это же как вдох, когда нечем дышать. Пустошам стало нечем дышать - Пустоши Глубоко вздохнули. Пустоши не волновало, сколько смертных стоит этот вдох. Глубокий и полный...
Только у гор по имени Грань опять горел живой огонь. Но Эльс не пришел к нему. И никто не пришел... наверное. А потом - изумрудная вспышка над снегами Грани, порыв ветра... И сон. Первый сон за все время:
- Я пришел проститься, Эльс Лорд Пустошей.
- Кто?
- Тэнни. Тэнни Радуга, Т'энни Тэйанно.
- Кто-то вернул тебе смерть?
- Да. Его зовут Кира. Смерти в нем хватит на многих - и останется ему самому.
- Но ты что-то отдал взамен?
Смех.
- Да. Отдал. Слово. Так что прощай.
Сон растаял без следа, но еще раньше без следа растаял Тэнни. Того, кого зовут Кира, в ком смерти хватит на многих - Эльс видел издалека, когда Край Живущих организовал экспедицию почти в самые Пустоши. Жизни в нем тоже хватало на многих.
Все это не имело значения, когда Тен выловил смертного мальчишку совсем недалеко от самого себя (он сильнее прочих ассоциировал себя с собственным местоположением). И также все это не имело значения, когда другой мальчишка пришел за первым. Пришел, чтобы умереть. Тихо - очень тихо - говорил Тен. Громко - едва не на все пустоши - кричал мальчишка. Эльс пришел. Как - зайти на огонек. Щелчком вышвырнул Тина из параметров. Дуновением - перебросил мальчишек далеко - вон. И только потом.
Все это ровно также не имело значения, когда черное пламя встало на востоке, и в воздухе прозвенела песня. Больше нечего было ждать. Эльс вспомнил напоследок, как звали сумасшедшего русского пилота. Нара, Черное Солнце.
Нара - звали его, Эльса, смерть. И эта смерть стояла перед ним, поигрывая между пальцами не то звездами, не то искрами разряда. Время жизни - зима. И тут никто не говорил слов. Не до слов было. Только упрек - что ж ты, в самом деле, летать так и не научился?
Северным сиянием полыхнуло небо, как умер бессмертный Лорд Пустошей. А второй раз оно стало черным - когда ударил полубезумный Аити-полумаг, шедший следом бывший мальчишка.