Утро выдалось солнечным. Якоб - высокий, хромой старик, давно разменявший седьмой десяток, шел по улице, опираясь на трость. На нем была зеленая суконная куртка с рыжими подпалинами, штаны, шерстяные чулки в обмотках и грубые ботинки. Седые волосы выбивались из-под войлочной шляпы, а непременная трубка торчала из нечесаной бороды.
Конец сентября радовал Якоба сухой погодой. Старик с удовольствием вдыхал прохладный воздух после душной комнаты в таверне, где он жил. Якоб почти не обращал внимание на дорогу. Он проходил здесь тысячу раз, а может несколько тысяч. Настроение было отличным, и старик разглядывал знакомые вывески лавок. Донесся аромат свежего хлеба. "Булочники давно за работой...", - приятно колыхнулось в голове Якоба. Трость скользнула по гладкому камню мостовой. Якоб с трудом удержал равновесие. "Не хватало еще разбиться на седьмом десятке на родных булыжниках, на виду у всех!" - усмехнулся про себя Якоб и аккуратно повернул за угол, на улицу лудильщиков. Знакомые звуки и запахи приносили умиротворение, и старик погрузился в свои мысли.
Якоб с грустью признавал, что старые времена уходят. Медленно, но неотвратимо. "Мир уже не тот... - по-стариковски ворчал про себя Якоб. - И пиво теперь варят не чаще раза в неделю, и шерсть запретили чесать летом. Дожили... чтобы пришить рукав к куртке требуется выяснить у портного: есть ли у него на это разрешение! С башмачниками и вовсе беда - шьют только по образцам, прибитым под потолком в мастерской! А мне как быть, с моей кривой ногой? Неизвестно, возьмутся ли?"
Задумавшись, Яков свернул на следующую улицу. Здесь он увидел открытые ставни аптеки. Хоть что-то пока остается неизменным! Аптеку держал его приятель - Питер. Старик замедлил шаг. Послышались женские крики. Скрипнула дверь. На пороге, как всегда довольный, появился Питер и закурил маленькую трубочку (табак нынче дорог!), всем своим видом показывая, что привычная утренняя перебранка с молодой женой не может испортить настроение. На его гладком лице блуждала лукавая улыбка. Одной рукой Питер держал трубку, а вторую сунул в карман своего жилета, из-под которого выглядывал щегольский кожаный ремень с серебряной пряжкой. Картину довольства жизнью дополняли полосатые чулки и шляпа с пером.
Питер махнул Якобу рукой.
- Здравствуй, старина! - крикнул он, выпуская струйку дыма. - Опять тащишь к морю свой худой зад?! Не хотят отпускать тебя морские черти! - засмеялся он.
У Якоба потеплело на душе.
- Рад видеть тебя, Питер! Прогулялся бы со мной! Проветрил свои штаны от аптечной пыли! Пропах совсем своими порошками и настойками! Или жена не пускает?! - подтрунил в ответ Якоб.
- Жена требует чертовой заботы, Якоб! И аптека - прорву времени! Иначе - не выходит! Но не сомневайся, мы еще глотнем соленых брызг! Кстати, слышал, старый пьяница Олаф оставил тебе свою лодку.
- Это так, Питер! Только что там - "лодку"! Гроб, в который его клали, выглядел лучше! Это разбитое корыто, которое съело мои последние гроши, не считая сил и уймы времени. Однако скоро я надеюсь поднять на нем парус. Осталось немного.
- Что ж удачи, старина! Был рад повидаться! - крикнул Питер, возвращаясь в аптеку.
- Прощай! И поосторожней с женой! - добродушно отозвался в след Якоб.
Якоб шел и улыбался. Как мало надо человеку - доброе слово товарища, любимое дело да кусок хлеба. Остальное - праздность и пустые хлопоты, которые на Страшном суде уж верно никто не оценит.
Тут Якоб вдохнул запах моря. Столько лет он был связан с рыбацким делом! Сколько сельдевых бочек он закрыл! Он нисколько не жалел о своей судьбе и, если бы у него в запасе оказалась еще одна жизнь - он, не раздумывая, прожил бы ее так же.
Трость Якоба начала тонуть в прибрежном песке, а это значило что он почти на месте. Хлипкий навес, который вдова Олафа - простоватая, вечно хмурая Тесс великодушно ему отдала, был уже совсем рядом. Здесь, на деревянных колодках, стояла лодка. Его "красавица". Два месяца упорных трудов не прошли даром. Свежей краской она не блистала, зато была отменно проконопачена и осмолена. Уж он-то знал ее слабые места! Сегодня был ответственный день - предстояло установить мачту и собрать снасти для паруса.
Парусом он разжился у Тесс, которая в последний момент чуть было не передумала. Но память об Олафе все-таки перевесила жадность, и Тесс молча сдалась. На удачу Якоба, парусина оказалась целой. Ему пришлось зашить лишь несколько прорех.
День Якоба пролетел незаметно. Мачта отлично встала на место и крепежные клинья с приятным звоном плотно зашли в пазы. Осталось снарядить парус и, пожалуй, еще раз пропитать маслом днище. "Время еще есть", - с приятной усталостью подумал старик, собираясь домой. "Домой", - тень разочарования побежала по глубоким морщинам на его лице.
Настоящего дома с некоторых пор у Якоба не было. Была каморка в таверне, под самой крышей, где раньше он хранил свои рыбацкие сети. Таверна когда-то была делом его жены - Алид. В ее умелых руках хозяйство процветало. Все было отлично до той страшной зимы.
Якоб покалечил ногу, перекатывая бочки с селедкой. А после Рождества заболела и умерла его Алид. Якоб потерял интерес к жизни и совсем замкнулся в себе. А тут еще неожиданно женился Йохан - его слабовольный, непутевый сын. И в таверне появилась Марит - ловкая сноха, которая быстро принялась наводить свои порядки. Ее маленькая пухлая фигура в утянутом корсаже и жакетике, едва прикрывавшим пышную грудь, металась по залу таверны, словно головастик в майской луже. Колючие глазки, спрятавшись за румяными щеками, настороженно оглядывали каждого. Даже чистый чепец и нитка коралловых бус не могли смягчить вида Марит - в ней было что-то отталкивающее. Якоб никак не мог понять решения Йохана. Старик все больше убеждался, что это был вовсе не выбор сына.
Якоб и не заметил, как спустя полгода сноха прибрала к рукам их семейное дело. Не один пеннинг* не проходил мимо ее кармана, недаром вся округа звала ее "скупая Марит". В долг она не отпускала и кружки пива. Соседи посмеивались: "У Марит и хвост селедки не пропадет даром!". Якоб в этом не сомневался! Для Марит не было ничего святого. Единственное, что она признавала - это звон серебряных стюйвертов**, которые, оказывавшись у нее в руке, исчезали, как по волшебству. Ей не были знакомы ни угрызения совести, ни жалость, ни тем более предрассудки. Марит была рада любому посетителю, будь то французский гугенот или португальский еврей, лишь бы кошелек был потяжелее.
Чем ближе Якоб подходил к таверне, тем больше он мрачнел. "Всегда одно и то же...", - с тоской подумал он и толкнул входную дверь. Шумный вечер был в разгаре. В нос ударил тяжелый дух питейного заведения. Якоб осторожно сделал несколько шагов вперед: у выхода был небольшой закуток, который пользовался особой популярностью у перепивших гуляк, не успевших добраться до нужника. И хоть Марит регулярно заставляла прислугу посыпать пол свежими опилками - все равно запах мочи и рвоты был неистребим. Вот и сейчас там, пошатываясь стоял человек. Внезапно его согнуло, выворачивая желудок. Якоб поморщился и прошел мимо. "Черт, как же мне плохо... и зачем люди пьют...", - услышал Якоб. Речь была странной для этого места, и старик решил рассмотреть говорящего.
Взору Якоба предстал совсем еще молодой человек. Бедно, но опрятно одетый. Его вид напоминал загнанного зверька. Глаза жалко и настороженно смотрели на старика. Юноша вытер губы чистым платком, отчего еще больше заинтересовал Якоба. Молодой человек смотрел на него, не отрываясь, словно боялся разорвать эту внезапно появившуюся, невидимую нить. Что-то в нем тронуло Якоба, и он чуть улыбнулся. Юноша, казалось, только этого и ждал. Он сразу спросил старика:
- Где здесь можно выпить воды?
- Иди за мной, - сказал Якоб неожиданно для самого себя.
Старик направился к лестнице, ведущей к нему на чердак. Поднявшись, он открыл дверь своей комнатки и жестом пригласил юношу войти. Здесь было тесно, единственное окошко выходило не на улицу, а в общий зал, откуда доносились пьяные голоса бражников. В комнате помещалась только лежанка и табурет, на котором стоял кувшин с водой. Раньше был еще рыбацкий рундук, где Якоб держал памятные для него безделушки. Но однажды он приглянулся Марит, и после недели настойчивых уговоров с ним пришлось расстаться. Вещи, оказавшись без своего места, быстро растерялись. Якоб подозревал, что и тут без Марит не обошлось, но в конце концов махнул рукой. Теперь все его имущество составляли лишь старые деревянные башмаки - кломпы. По давней традиции Якоб когда-то собственноручно вырезал их для своей жены перед свадьбой. Посягнуть на них Марит не посмела. Теперь в одном из башмаков жил мышонок, которого старик подкармливал сырными крошками.
Якоб зажег свечу, налил воды в жестяную кружку и молча протянул юноше. Тот быстро взял ее обеими руками и начал жадно пить. Якоб молча смотрел, как на его тонкой шее дергается кадык. Юноша поставил пустую кружку на табурет и посмотрел на Якоба. Взгляд молодого человека прояснился. В нем появилась уверенность и даже веселость.
- Вы очень добры! Меня зовут Ян ван Хальм! Но больше мне нравится - Хальм! - сказал он.
Якоб молчал, с интересом наблюдая за юношей. Ему было приятно чувствовать рядом молодость, полную планов и надежд.
- Зови меня Якоб, - ответил он после паузы.
Хальм открыто, по-детски улыбнулся. А потом неожиданно заявил:
- Я еду в Харлем, чтобы стать художником. Я уже многое знаю и прилично рисую, но в нашем краю этим не прожить. Моя цель - Харлемская гильдия Святого Луки. - Он помолчал и заносчиво добавил: - Возможно, со временем, я стану деканом!
- Может быть, - ухмыльнулся Якоб. - А может твои дни кончатся в нищете, в Харлемской богадельне.
- Не бывать этому! - воскликнул Хальм. - Хоть моя мамаша и была стряпухой, а отца я не знал, у меня хватило умения и мозгов научиться рисовать. - Он запнулся, но потом с жаром продолжил: - Мне знаком тайный смысл многих аллегорий на картинах. Хотите, докажу? - он вздернул подбородок.
- Что ж, просвети старика, - равнодушно произнес Якоб.
- Так вот! - загорелся юноша. - Картина пишется не просто так! Настоящий художник вкладывает в нее тайный смысл! И знающий зритель читает ее как книгу!
- Например? - спросил Якоб скорее, чтобы не обидеть и принялся раскуривать свою трубку.
- Например, - Юноша кивнул на дымящуюся трубку Якоба. - Непотухшая трубка - символ скоротечных земных наслаждений. Или взять музыкальные инструменты: везде, где они, о приличиях можно позабыть, все подчиняется их сладкому звучанию. - Запал юноши немного спал, он почти успокоился и сейчас рассуждал спокойно и трезво. - Вот, Вы, например, присматривались когда-нибудь к жизни вашей таверны, к тому незаметному миру, что видят все, но понимают немногие. Для художника это очень важно! Без наблюдательности в нашем деле мало проку. Все эти мелочи у всех на виду, но мало кто их замечает! А ведь они наполняют картину жизнью, смыслом. Именно поэтому человек образованный, утонченный видит гораздо больше простолюдина. Он понимает замысел художника целиком.
- Забавные рассуждения, молодой человек, - сказал Якоб.
- Я вижу, Вы не очень-то согласны. Могу доказать это прямо сейчас!
Юноша сделал шаг к приоткрытому окошку, через которое с высоты был хорошо виден шумный зал таверны.
- Подойдите сюда!
Якоб уже начал жалеть о своей доброте. Он с большой неохотой поднялся с лежанки и, тяжело опираясь на трость, подошел к окошку.
- И что? Таверна как таверна - обычное дело, - недовольно прогудел старик.
- Для Вашего привычного взгляда так и есть! Но присмотритесь повнимательнее. Видите?
- Что? - спросил Якоб, начиная раздражаться.
- Вон тот господин в дальнем углу! Присмотритесь....
Якоб недовольно повел плечами, но все же сосредоточился и принялся наблюдать за происходящим. Прошло несколько минут. Теперь Якоба не надо было уговаривать: он незаметно для себя стал улавливать эту связь - этот узор случайных движений, обрывков фраз и выражений лиц. Якобу вдруг стала открываться изнанка знакомой кабацкой суеты, на которую раньше он не обращал никакого внимания. Старик смотрел словно другими глазами: в "чистом углу", как его называла Марит, у окна сидел господин. На нем был костюм из темного сукна с белым батистовым воротником и манжетами. Господин излучал уверенность и жажду развлечений. Он уже расправился с телячьей ногой и потрохами с горошком. Запив все это бокалом выдержанного рейнского, он поглядывал теперь на мясной пирог со смородиной, приправленный специями. В центре стола (Марит расстаралась!) красовался экзотический уксус в графинчике из венецианского стекла. Напротив господина, на краю стула, пристроилась старуха, явно сводня. Она набивала табаком длинную трубку и заглядывала ему в глаза.
Старуха положила трубку рядом с угольной кастрюлькой и развернулась к соседнему столу. За столом неубедительно скучала скромного вида девица. Впрочем, Якоб без труда заметил игривый румянец на ее щеках. Через несколько минут тихого перешептывания с молодой особой, старуха завела руку за спину и сложила ладонь ковшиком. Господин незаметно положил в нее несколько монет и принял нарочито благопристойный вид. После этого девица встала из-за стола и скрылась за дверью, которая вела в отдельную комнату, отведенную Марит "для ночлега постояльцев". Господин опрокинул стаканчик. Пошатнулся и поспешил следом.
Якоб брезгливо поморщился. Так и есть! Он давно стал подозревать Марит в желании заработать еще и на этом. Ему вдруг стало неприятно, и он решительно захлопнул створку окошка.
- Хватит! - сердито сказал Якоб.
- Простите! Я не хотел Вас расстроить, - виновато сказал юноша.
Стало тихо. Якоб успокоился и выглядел теперь пристыженным. Смягчившись, он сказал:
- У тебя получилось меня убедить, но пора и отдохнуть. И еще... - Он сделал паузу. - Если хочешь, можешь заночевать здесь. В углу есть пара одеял.
- Спасибо! - обрадовался Хальм. - Я Вас не стесню! Завтра с рассветом я должен ехать дальше!
- Давай ложиться, - сказал старик, устраиваясь на своей лежанке и задувая свечу. Он чуть помедлил и добавил: - Пусть у тебя все получится... в Харлеме....
- Благодарю! - с чувством ответил Хальм из темноты. - Вы очень добры!
- Наверное, слишком...- проворчал Якоб, поворачиваясь на бок.
Якоба разбудил звон посуды, донесшийся снизу, из кухни. Было уже позднее утро. Якоб сел на лежанке и непонимающе оглядел свою каморку. Хальма не было. Оба одеяла были аккуратно свернуты и лежали на табурете. Якоб нахмурился. Как же он так проспал?! Обычно он поднимался с петухами, а тут! Он мотнул головой и плеснул на лицо воды из кувшина. "Уф-ф..." - фыркнул он, окончательно приходя в себя. "Нехорошо получилось... ладно... дела не ждут..."
Якоб уже вышел из своей комнаты и собрался затворить дверь, когда заметил улыбающегося себя! Снаружи, углем на двери, быстрыми штрихами был нарисован он - Якоб. С улыбкой во весь рот! Да так похоже, что по спине старика пробежали мурашки. "Ах ты, проказник", - растроганно подумал Якоб. "Удачи тебе, сынок..." - прошептал он и смущенно обернулся, опасаясь, что кто-то заметит его повлажневшие глаза. Затем Якоб привычно сунул в зубы пустую трубку. "За работу!" - подогнал он себя, настраиваясь на новый день.
Прошла неделя, потом другая. Осень пересекла свой экватор, и теперь все чаще небо затягивало низкими тяжелыми тучами. Лодка была готова. Якоб спустил ее на воду и прошелся вдоль берега. Старик остался доволен: она хорошо слушалась руля и уверенно держала курс. Теперь он мог держать ее у причала. "Со дня на день должно начаться..." - думал Якоб, испытывая щемящее душу предвкушение. "Скоро... совсем скоро..."
Якоб надеялся на своей лодке отыскать "Язык Океана" - то место, где, по слухам, темные воды северного океана глубоко, "до печенок", врезаются узкой полосой в прибрежные моря. По старым рыбацким легендам именно там рождаются самые сильные бури. Даже опытные шкиперы не рискуют совать туда свой нос без крайней нужды.
Еще в молодости, сидя в кубрике за стаканчиком в дружной компании, Якоб с жадным интересом слушал рассказы тех немногих, кому довелось пройти через "Язык". Тех кому повезло вернуться. Он чувствовал непреодолимую тягу к этому месту. С годами она только усиливалась. А в последнее время стала вовсе невыносимой. Океан звал Якоба.
Старик возвращался к себе. Моросил дождь. "Все идет по плану..." - думал он, не обращая на сырость никакого внимания. Начало темнеть, когда он открыл дверь таверны. Якоб прошел внутрь. Он был уже у своей лестницы, когда услышал противный крик снохи.
- Явился! Посмотрите на него! - визгливо начала Марит. - Опять шлялся неизвестно где! Это когда у нас почти полный зал! Конечно! Нам помогать зазорно! Кто мы для него?!
- Что тебе надо, Марит? - устало спросил Якоб, проверяя, не намок ли по пути табак в кармане.
- Надо обсудить кое-что! Не здесь. У меня в покоях! - злобно прошипела Марит.
- "В покоях" так "в покоях", - дал волю раздражению Якоб. - Пошли.
Они прошли до угла зала таверны и поднялись по скрипучей лестнице наверх. Раньше здесь была спальня. Его и Аглид. Теперь здесь были "покои" Марит. Сноха грубо толкнула дверь. В комнате их ждал Йохан. Вид у него был совсем забитый. Якоб, здороваясь, небрежно кивнул ему и остановился. Старик молчал и равнодушно смотрел на сноху и сына, как на чужих людей.
Марит выдохнула и, наливаясь пунцовым, бросилась в атаку:
- И когда ты собирался нам сказать?! - истерично закричала она. - Что ты молчишь, Йохан? Твой строптивый отец обзавелся дармовой лодкой и молчит!!! Теперь, когда он мог бы внести свой вклад в семейное дело! Он молчит! Уже второй месяц!!! - Она снова бросила взгляд на мужа: - Ты же знал старого Олафа, этого никчемного попрошайку, которого, наконец, прибрал Господь! Так вот: два месяца назад, перед своей кончиной, этот пьяница оставил твоему папаше парусную лодку! А старая ведьма Тесс - его жена, ничего нам не сказала!
- Это правда? - промямлил Йохан, пряча глаза.
- Правда, - твердо ответил Якоб. Он давно был готов к этому разговору. - Я собирался подлатать сначала эту посудину, чтобы подороже выручить за нее. Как раз завтра я смолю ее второй раз, и через три-четыре дня можно будет показывать ее покупателям.
Неожиданный поворот обескуражил Марит, и она недоверчиво спросила:
- Ты и правда готов продать лодку ради нашей таверны?
- Да, - спокойно ответил Якоб, глядя прямо в лицо снохи.
Марит молчала и продолжала подозрительно смотреть на свекра. Не может быть, чтоб он так легко сдался. Характер у него не в пример Йохану. Наверняка старый мошенник что-то задумал.
Якоб продолжал прямо смотреть на Марит, точнее на жирную муху, сидящую на ее чепце. Муха потирала лапки, как будто приговаривая: "Тебе нас не провести, мы все у тебя заберем, вот ты у нас где!" Якоб опустил взгляд, сделав вид, что принимает неизбежное.
Повисла тишина. Якоб, пользуясь передышкой, осматривал комнату. Она уже ничем не напоминала ту уютную спальню, которую он хранил в памяти.
- И когда мы получим наши денежки? - напомнила о себе Марит.
- Думаю, через пару недель, - не моргнув глазом, сказал Якоб.
- Хорошо. Но Йохан будет ходить с тобой все это время. И как только появится покупатель, я сама приду поторговаться! - Она снова начала распаляться: - Вам же ничего нельзя поручить! Вы прошляпите любое дело! Продадите лодку за гроши, так еще и радоваться будете!
- Согласен. Но чтобы еще три дня я Йохана рядом не видел! - упрямо глядя в заплывшие глазки Марит, твердо сказал Якоб. - Надо доделать кое-что. Он будет только мешать.
Марит задумалась, с сомнением покачивая головой. Не в силах выдержать прямой взгляд Якоба, она нехотя согласилась:
- Три дня! И ни чертовым часом больше!
Старик выдохнул.
Лежа у себя в каморке Якоб напряженно обдумывал происшедшее. Уснул он глубоко за полночь.
Утром Якоб открыл глаза и прислушался к себе. Он еще долго не шевелился, проверяя ощущения. И вдруг широко улыбнулся. У него сильно ныли колени! Давно они так не болели! Наконец-то!! Верный барометр, который был всегда с ним, дал знать о смене погоды. Сомнений не осталось - пришло время осенних штормов. Ждать больше нечего! Завтра!
День пронесся галопом. Столько дел. Но Якоб успел все. Даже рискованная вылазка в кладовку удалась! В его мешке теперь лежало полдюжины свежих лепешек и четверть головки сыра. Он смог добраться и до заветного бочонка Марит с ее французским хересом!
Ночью Якоб подремал два часа и собрался еще затемно. Прощаясь со своей кельей, он оставил большой кусок сыра мышонку. Вышел из комнаты. Задержавшись у двери, старик дотронулся до рисунка Хальма.
На рассвете старик был уже у причала. "Красавица" ждала на месте. Якоб легко спустился в лодку. Поерзал на сиденье, устраиваясь поудобнее, и взялся за весла. Все! Теперь его уже никакая Марит достать не сможет.
Берег начал удаляться. Если Якоб верно рассчитал, отлив должен сделать за него добрую половину работы, относя его лодку в сторону Фризских островов. Между ними надо пройти до полудня, тогда он сможет поймать желанный зюйд-ост. Дальше главное не зевать и заложить руль на пару румбов правее, тогда нужный ветер и родное течение разгонит его посудину в сторону норвежских вод. Уж там-то, в проверенных "сельдевых" местах Якоб не заблудится. Он знал, что, если все пойдет как надо, через двое суток он встретит рассвет на пути к северным широтам.
Пошли пятые сутки плавания. Лодка, на удивление, отлично держала ход, словно все боги моря решили помочь Якобу в его отчаянном предприятии. Он очень устал, то и дело проваливаясь в короткий, тревожный сон.
Якоб очнулся от холодных брызг в лицо. Он заморгал, приходя в себя и быстро осмотрелся вокруг. Все было в порядке. Только лодка почти остановилась, а парус висел мокрой тряпкой. Ветра не было. Вокруг стояла странная тишина. Якоб посмотрел за борт. Вода была темно-серого цвета. От нее веяло ледяным холодом. Воздух и тот здесь казался другим. Якоб прислушался. Сейчас он мог бы поклясться, что слышит дыхание Океана.
Старик, не торопясь, вытащил весла из уключин и опустил их за борт. Они больше не понадобятся. Плыть больше некуда и незачем. Он там, где хотел быть. Он был дома.
Спокойная вода за бортом начала сжиматься и растягиваться, медленно разгоняя волны. "Похоже, начинается... подошло время для прощальной трубки", - подумал Якоб, и достал из-за пазухи свою верную глиняную подружку. Он курил, не думая и не беспокоясь больше ни о чем. С каждой затяжкой он будто вытягивал из трубки свои воспоминания, прощался с ними и с дымом отпускал их на волю.
Ветер крепчал прямо на глазах. Вода стала заплескиваться через борт. Мачта с трудом удерживала наполнившийся ветром парус. Он потрескивал от напряжения и уже начал предательски расползаться по швам. "На полчаса еще хватит, - отрешенно подумал Якоб. - А больше и не надо." Он криво ухмыльнулся, увидев свою трость. "И это теперь ни к чему", - прошептал старик и выкинул ее в море. Затем он отпустил руль. Лодка теперь сама, без его участия, уверено шла к темной полосе горизонта. Якоб жадно смотрел вперед. Полоса быстро увеличивалась, наливаясь фиолетовым, как знатный синяк под глазом. "Ого! Это будет славная буря!" - восторженно крикнул Якоб. Резкий порыв ветра сорвал с него шляпу. Он даже не оглянулся. Якобом вдруг овладело яростное возбуждение, точно все отпущенные ему жизненные силы стали доступны целиком, и их можно было потратить все сразу, не заботясь о последствиях. Якоб ощутил себя на тридцать лет моложе. Даже глаза стали зорче. Он отчетливо увидел стену ливня, несущуюся на него. Якоб медленно поднял к небу свое улыбающееся лицо, встречая потоки воды, с ревом сорвавшиеся с небес. Он мгновенно промок, но не чувствовал холода, словно первобытный, неведомый жар согревал его изнутри.
Мощный удар тяжелой волны чуть не выбил Якоба из лодки, и он чудом увернулся от сломанной мачты, унесшейся вслед за лохмотьями паруса. "Пора!!!" Он быстро опустился на дно лодки, протиснулся между скамьями под среднюю банку,*** вытянулся во весь рост и перевернулся. Теперь Якоб лежал на спине внутри лодки, надежно закрытый сверху, напротив колен и груди двумя толстыми досками сидений. Нос лодки резко подкинуло, и он схватился за доску перед собой. "А-а-а!! Пошла потеха!! - закричал он в экстазе.
Лодка рухнула во впадину между волнами, и Якоб едва не вылетел из нее, удержавшись только благодаря крепким доскам сидений. Нос лодки, зачерпнув изрядно воды, вдруг резко задрался вверх, и она стремительно понеслась ввысь, быстро взбираясь на растущий водяной вал. Якоб упирался руками в сиденье перед собой, всеми силами стараясь удержаться. Он стремительно мчался, поднимаясь все выше к вертикали. Через корму, вниз хлынула набравшаяся в лодку вода. Якоб несся в своем деревянном коконе - последнем земном пристанище - к вершине огромной волны. Перед ним открылась ошеломляющая картина торжества непостижимой мощи Океана. Старик оцепенел, забыв обо всем. И Океан вдруг замер на мгновенье, позволяя храброй песчинке узреть свое истинное лицо, зная, что плата за возможность это увидеть будет взыскана сполна. Якоб уже не понимал, где находится. Ему казалось, что он парит в этом невесомом сером мареве. Вдруг стало тихо.
Последнее, что смог увидеть Якоб - огромный водный купол, заслонивший небо и медленно накрывающий весь его мир.