Кулешова Елена Анатольевна : другие произведения.

Алиса Месгрейв: Хоть легкая витает грусть

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Почему в жизни Алисы Месгрейв столько неприятных событий? Психолог мисс Фарида нечаянно вступает на опасную дорожку, а доблестный суперинтендант безуспешно ищет истину в череде комедийно-насмешливых преступлений.

ХОТЬ ЛЕГКАЯ ВИТАЕТ ГРУСТЬ

Психологический детектив

   Мисс Фарида отпила глоток чая, кинула в рот засахаренный орешек:
   - Продолжай, пожалуйста.
   Алиса сгребла в горсть штук пять арахисовых конфет, будто не чувствуя, как неприятно они липнут к ладони, демонстративно сгрызла одну. В ее стакане был кофе.
   - А почему у вас кофе такой дешевый и невкусный?
   - Я держу его для клиентов, - психолог неожиданно полезла в шкаф, достав большой пакет действительно очень дешевого кофе из супермаркета. Показала со всех сторон: синий подсолнух на золотой упаковке смотрелся неаппетитной кляксой.
   - Зачем покупать дорогой кофе, если я его все равно не пью, а клиенты не против?
  
   Из принципа Алиса допила горький напиток: все-таки не совсем дрянь. Но в отместку съела три воздушных крохотных печенья-меренги. "В буквальном смысле слова "сладкая месть", - подумалось Алисе, и она улыбнулась.
   - Рассказывай дальше, - предложила психолог. И Алиса решила, что хоть с кем-то она может быть откровенной. Ну хотя бы раз в жизни побыть самой собой. А потом вопрос с доверием можно будет решить так, как привыкла Алиса. Но это будет потом, потом, а сейчас можно без опаски погрузиться в прошлое. Как обычно, рассказывая, Алиса предпочитала начинать с конца - так выходило веселее и правильнее. Мисс Фарида не возразила ни словом: конфеты в ее вазочке убывали очень медленно.
  

Глава 1.

Алиса и Бегбедер

   "Я обвиняю общество потребления в том, что оно сделало меня таким, какой я есть: ненасытным. Я обвиняю моих родителей в том, что они сделали меня таким, какой я есть: бесхребетным. Я часто обвиняю других, чтобы не обвинять себя самого". Алиса захлопнула невнятное произведение Фредерика Бегбедера и отбросила его в сторону: книга, бедняжка, ударилась твердым переплетом в стену, затрепетала всеми страницами и упала на ковер, подмяв под себя несколько страниц. Она выглядела покалеченной, а убожество и беспомощность Алиса не любила. Нехотя встала, подняла безвинную страдалицу, расправила заломы. И с некоторым презрением отложила в сторону. Нет, Алиса не хотела обвинять себя ни в чем. Это было неощутимо лживо и неприятно. Неправильно. Вроде бы, и виновна в чем-то, но точно знаешь, что - нет. И все-таки червь сомнения грызет, грызет мозг, доводя до головокружения.
  
   Вчера она опять выходила гулять, и снова, увидав ее из окна, соседка вывела на прогулку всех своих шавок. Во всяком случае, Алиса думала, что толстуха специально дожидается у окна момента, как можно будет схватить поводки и вывалиться на тротуар, окруженной шерстяной, булькающей и захлебывающейся лаем пеной. Как обычно, чуть поодаль шествовал соседкин супруг: высокий, чрезмерно худой мужчина с носом, напоминающим то ли клюв тукана, то ли руль корабля. Психолог, кстати. Что было даже хуже, чем юрист, потому что в открытом противостоянии с ненавистной соседкой он был чем-то вроде имперского космического дредноута - орудия огромной мощи и крепкая броня. Правда, до сих пор держался в стороне, но по глазам было видно: если начнется ссора, то Алисе не миновать словесного насилия и унижения. Вот за это еще она не любила Бегбедера: и впрямь чувствуешь себя бесхребетной тварью, и как бы ни храбрилась, но до визга боишься вступить в конфликт. "Что люди скажут?" - рефреном звучит в голове голос матери. И точно - люди бы не одобрили. Разве что покойная бабушка, но и та была бы разочарована, если бы Алиса проиграла. Так не лучше ли вообще не вступать в схватку?
  
   Соседка прошествовала мимо, не замечая Алису, хотя буквально вчера переманила у нее отличного переводчика, с которым у Алисы должен был состояться совместный проект. Переводить хотели малоизвестного сказочника, но девушка была очарована им, и уже сделала наброски главных героев. Иман - странное имя для турка - мог хорошо перевести тексты с турецкого на английский, на чистом энтузиазме. Но вдруг страшно увлекся той самой алисиной соседкой: потерял и голову, и интерес к проекту. Он сам не мог сказать, что именно так привлекло его в полнеющей пожилой женщине с кривыми зубами и хриплым прокуренным голосом. "Сила, наверное, - пожал при последнем разговоре плечами Иман. - Подумай сама: она театральный продюсер, автор двух книг..." "Автобиографических, - добавила Алиса". "Неважно. Она тверда в устремлениях, и у нее все получается, а ты никогда не умела доводить дело до конца" "С чего ты взял? - обиделась Алиса". "Дорогуша, - Иман обнял ее за плечи, покровительственно, чего раньше никогда не делал. - Она мне все про тебя рассказала. И про твои беспорядочные связи, и про твою безалаберность и безответственность. По сути, - продолжил он, - ты своего рода амеба. Талантливая, но бесперспективная. А я хочу перспективы, понимаешь? Свой дом, деньги, девушки, дорогая машина... И уж явно не хотелось бы связывать свое имя с человеком твоей репутации. А она, знаешь ли, хоть и грубая, но добрая и заботливая, в отличие от тебя".
  
   Тогда Алиса вырвалась из-под его руки и чуть не залепила пощечину. Вот именно, что "чуть" - и об этом уже с тех пор неоднократно пожалела. Иман тоже почувствовал, что девушка колеблется, как никогда не поступила бы его новая патронесса. И рассмеялся: сбитая система координат подсказывала ему, что Алиса - слаба, раз не в состоянии ответить насилием даже на такую откровенную провокацию. Слаба, значит, недостойна даже общения. Насилие - вот, что стало его богом. Унижай или подчиняйся, стань господином, чтобы не быть рабом - третьего не дано.
  
   "И-и-иман, - донеслось слегка ослабленное ветром хриплые контральто, - И-има-а-ан, зайчик, иди сюда-а-а!" И юноша побежал на зов, лишь раз обернувшись на онемевшую от неожиданного признания Алису. Так, чтобы убедиться, что она не бьется в истерике, например. Но Алиса будто окаменела - ни обиды, ни горечи, ни злости. Недоумение - это да. Злость и решение пришли позднее, вместе с Бегбедером, темным осенним сентябрьским вечером. И тогда же она решила вести дневник.

Дневник. День первый.

Три Принципа

   "Мне бывает грустно. Не до головокружения, не до слез. А так - беспредметно грустно. И еще чаще бывает обидно. Обидно, когда говорят, что я такая-то или такая-то, что я сделала то или это неправильно, а надо бы вот так. В моей семье все было подчинено трем принципам, и касались они, почему-то, только девочек. Мальчикам бы прививались другие принципы, если бы мальчики в нашей семье были. Мои кузены выросли в глубоком убеждении, что счастье мужчины - в труде и семье, и больше их ничего не волнует. Ингвар закопался в автомобильные железки, Дьюи - тащит на себе троих детей, один из которых - приемный, и жену, которая старается работать как можно меньше. Девочкам в семье внушались более обширные постулаты, а рамки задавались гораздо более узкие.
   Принцип первый: что скажут люди. Жить надлежит с оглядкой на мнение общества. Люди не могут быть неправы, неправ можешь быть ты. К примеру, если десять человек скажут, что тебе не идут джинсы, то стоит перестать их носить - ведь столько человек одновременно не могут быть неправы. Нельзя петь на улице и валяться в грязи. Нельзя критиковать в лицо и сплетничать за спиной. Нельзя показывать продавцу в grocery, что именно на этом сыре плесени быть не должно - надо молча купить сыр и отнести его домой, а уж там что-нибудь с ним сделать. Или выкинуть. Потому что, если скажешь продавцу, что сыр заплесневел, значит - он плохо справляется со своими обязанностями. Человек может смутиться и расстроиться по твоей вине, так что просто купи сыр. Купи, и не причиняй вред другому. Стерпи. Мнение других всегда было важнее: соседский ребенок в драке всегда прав; учительница, поставившая двойку - права; наверное, был бы прав даже насильник.
   Изначально мне прививали мысли о том, что мое мнение ничего не стоит, что мои поступки не имеют особой ценности и должны согласовываться со всем миром. Более того - любое мнение в этом мире - важнее моего, а ниже меня - никого нет. Так воспитывались женщины в моей семье много поколений. И пусть внутри они были не согласны, внешнее поведение отвечало стандартам Высочайшего Терпения...
  
   Принцип второй: помалкивай побольше. "Помалкивать" - это признак ума. Ничего никому не рассказывать про себя, чтобы никто не мог воспользоваться этим знанием. Не раскрываться, не проявлять эмоций, все время держать себя в узде, кивать и поддакивать, а о себе рассказывать только что-то в общих чертах, никогда не вдаваясь в детали. Мне всегда казалось это таким похожим на жизнь шпионов, и сначала было как-то интересно, а потом оказалось, что эта замкнутость и закрытость превратили меня в забитого подростка. Толстого, в очках, в слишком коротком свитере и джинсах с постоянно расстегивающейся молнией. Я контролировала эту чертову молнию, вечно уползающий край свитера, пряди волос, спадающие на лоб и информацию, которая вот-вот готова была сорваться с моего языка... За этот принцип меня очень не любили в школе. В сочетании с Первым Принципом, он оказался убийственным, смертельным. Мое мнение - ничто, и даже мои эмоции - ничто. В то время как остальные ребята изощрялись в остроумии, я все время мысленно дергала себя за язык, и если что-то говорила, то, как правило, это была справочная информация. Нелюдимая, замкнутая, считающая себя некрасивой... Это начало проходить, когда в последнем классе школы к нам пришел преподавать информатику такой же замкнутый нерд, как и я: длинные темные сальные волосы с намечающейся лысиной, почему-то оставленный неимоверно длинным ноготь на мизинце - не иначе, ковырять в ушах или носу. Его звали Андрэ. У него были тонкие белые пальцы, с ним было интересно разговаривать, и он, кажется, действительно тогда на меня запал. Все кончилось ничем: Первый Принцип ударил меня в лоб и заявил, что люди осудят. И я сказала ему, что он мне не нравится... Это было очень тяжело: как два идиота мы сидели друг напротив друга, ели печенье со сливовым вареньем и плакали. Как сейчас понимаю, он был очень молод - вряд ли больше двадцати. А мне было шестнадцать. Он уволился из школы на следующий же день, несмотря на то, что был в очень стесненных обстоятельствах. Больше я его не видела, а жизнь моя снова вернулась в серый туман. Я жалела о нем, а он, как мне кажется, очень быстро забыл о неловкой школьнице с головой, забитой глупыми предрассудками.
  
   Принцип третий: выходя из дома, надевай чистое белье. Предполагается, что, как у ведьм Терри Пратчетта, если меня насмерть собьет машина, а на мне - несвежее белье, то я тут же умру от стыда. Хотя стоп - я же тогда буду уже мертва? Но это не останавливало моих домашних. Контроль был тотальный, проверялось все - от белья до наглаженных шнурков, и в итоге, в пику всему этому диктату, я стала одеваться крайне небрежно. И это продолжается до сих пор.
   Вот поэтому мне так часто бывает беспредметно грустно. Как в робота, в меня заложили три бессмысленных, уничтожающих закона. И как робот, я механически двигаюсь по тому пути, который указывают мне они".
  
   Алиса захлопнула дневник - обычная тетрадь в черном переплете, не кожаная, не лакированная. Школьная тетрадь в бледно-лиловую клетку. Желтый кухонный таймер в истерике затрепыхался на столе: время занятий по психотерапии. Мисс Фарида не поощряет пропуски.

Глава 2.

Сеанс психотерапии

  
   Алиса робко зашла в психотерапевтический кабинет: рассевшиеся вдоль бледно-зеленых стен ее уже ждали. Точнее, ждали последнего. Она присела в угол. Мисс Фарида отреагировала:
   - Алиса, чудесный болотный цвет!
   - Я всегда такое ношу. Практично. - Алиса вовсе не желала вступать в дискуссии по поводу своей одежды, тем более, что всегда старалась одеваться максимально скромно. Именно поэтому женский стиль ее пугал: стразы, пух и перья, яркие цвета. Вываливающиеся, как маффин, из слишком низко посаженных джинсов бока... Каблуки, заставляющие бедра вихляться, неудобные и глупые. Курточки, не закрывающие ничего, пошлые декольте, открывающие грудь так, чтобы всем окружающим было видно, что перед ними - самка... Алиса передернулась. Ее все время мучил вопрос взаимоотношения мужчин и женщин: сначала первые хотят, чтобы вторые выглядели как шлюхи, а потом упрекают их за то, что они выглядят, как шлюхи. Этот вопрос мучал ее, наверное, лет с двенадцати. Уже тогда она достаточно насмотрелась на американских солдат и глупеньких английских продавщиц.
  
   Тем временем мисс Фарида уже о чем-то вещала из своего угла. Это странная женщина обожала забиваться куда-нибудь, чтобы занимать как можно меньше места, а в особо сложных случаях прикрывалась огромным стаканом, делая вид, что пьет из него. Однажды Алиса спросила у нее прямо - зачем? Группа начинающих психологов поймала мяч, и с любопытством воззрилась на мисс Фариду. Та от ответа ушла, но Алисе было очевидно: они, психологи, представляются мисс Фариде прожорливыми пираньями. Пока едят друг друга - ничего страшного. Но стоит только одной обратить внимание на новую добычу - накинется и сожрет вся стая. А этого, конечно, допускать было нельзя ни в коем случае, Алиса понимала мисс Фариду как никто другой. Ее жрали. Жрали поодиночке - но тут она еще могла отбиться, а чаще всего - жрали стаей. Так было в школе, потом в институте, иногда - в семье, с друзьями, с коллегами. Везде. Как только Алиса поднимала голову, ее тут же старались откусить. И страх этой неминуемой казни хуже всяких пираний-коллег глодал ее изнутри.
   - Итак, мои дорогие, я сейчас расскажу, что мы будем делать сегодня, - начала мисс Фарида. - Мы будем бороться с собственными страхами. У каждого из вас есть страхи, которые мешают вам жить, которые искалечили вашу жизнь так, что теперь вы совсем не то существо, которое должно было бы вырасти, такое, как вас планировала Вселенная. Подумайте, ведь наверняка у вас есть то, что вас пугает, правда?
  
   Группа согласно кивала головами. Особенно старался Иган - молодой человек чуть за тридцать, с пунцовыми щеками. Он выглядел как не очень-то преуспевающий клерк, да, впрочем, таким и был: Алиса часто видела его в магазине мебели, продающим матрасы. Работа явно его тяготила, начальник и покупатели - раздражали. Но, несмотря на то, что Иган вполне мог бы выступать в троеборье, каждый окрик, каждый грозный взгляд заставляли его съеживаться. Алисе подумалось, что это - идеальный муж для властной женщины. Таковой, правда, была бы ее тетка: корпусная дама, чье лицо круглые сутки было покрыто толстым слоем грима - из опасения, что он растрескается, тетушка Эм даже не улыбалась. Она была страшна как монументальная статуя богини Правосудия. В общем, Иган бы ей подошел, будь лет на тридцать старше. А сейчас он очень старался заслужить одобрение всех без исключения.
  
   - Выбирайте картинку, - мисс Фарида жестом профессионального фокусника раскинула на столе штук сорок глянцевых карточек с лицами, изображенными великими художниками, детьми, сумасшедшими и, весьма возможно, самой мисс Фаридой. - Присмотритесь, одна из них наверняка символизирует ваш страх. Выберите его.
   - Зачем? - подал голос юноша, похожий одновременно на Стивена Хокинга в юности и южноафриканского богомола Миомантис каффра. Как знала Алиса, самки этого вида практикуют сексуальный каннибализм. К счастью, юноша без имени был все-таки самцом.
   - Потому что вы будете беседовать со своим страхом, - объяснила богомолу мисс Фарида. - Как можно говорить с чем-то абстрактным? А здесь - вот он, живой-здоровый, выделенный из вашего подсознания в виде изображения.
   - Как боггарт? - ухмыльнулся юноша-богомол. - Вот уж не думал, что детская сказочка про Гарри Поттера будет использоваться психологами в качестве терапевтического метода.
   - Я вас уверяю, Огден, - сказала мисс Фарида, - все наоборот. Боггарты у мадам Роулинг появились позднее этой методики, но сходство уловлено верно, признаю.
   "Еще и Огден, - подивилась Алиса. - Огден-богомол". Он совершенно не подходил ей в качестве собеседника, но крайне понравился в другом - в своем бескрайнем цинизме. Нелепом в таком тщедушном теле. Редкий случай, когда уродство настолько абсолютно, что граничит с красотой. Алиса подарила ему восхищенный взгляд. Огден самодовольно ухмыльнулся и поправил тощей рукой огромные очки. Улыбка не сходила с его лица еще минуты две. Алису передернуло.
  
   Первым выпало отвечать очень полному молодому человеку по фамилии Пик. Он был, в общем-то, ничем не примечателен, кроме, разве что, кудрей, в невероятном количестве дыбившихся на крупной голове, да того факта, что он был начинающим писателем. Увы, начинающим во всех смыслах: ни один из рассказов дописан не был. Свой страх Пик тоже вначале не мог определить, пока не назвал его, дав собственное имя.
   - Ну что, Фредерик, - проникновенно начал Пик, - давай разберемся, зачем ты у меня и что ты со мной делаешь...
   - Хорошо, - одобрила мисс Фарида, грызя сухарик. От него пахло беконом и специями так сильно, что Алису затошнило, и она внесла еще одну галочку в список грехов мисс Фариды. Та приближалась к критической отметке. Тем временем Пик вещал:
   - Ты, и только ты не даешь мне писать так, как я хочу... Я не знаю, зачем пишу! Иногда мне не хватает слов, и я знаю, что это твоя вина. Рассказы получаются картонными, скучными, и я их бросаю, а потом начинаю снова. Ты, и только ты высасываешь всю жизнь из моих слов, дорогой братец! - Пик спохватился, замолчал, с паникой во взоре разглядывая окружающих - заметили ли? Мисс психолог, конечно же, вцепилась в ускользающе-невинную фразу со всем пылом:
   - Расскажите о своем брате, мистер Пик.
   - Да нечего особенно и рассказывать...
   - И все-таки попытайтесь.
   - У него другая фамилия - мама вышла замуж за моего отца, когда Френсису было четырнадцать. Его фамилия Конвей.
   - Не может быть! - Алиса ахнула. - Френсис Конвей! Знаменитый писатель! Его роман "Дождь прибивает ветер к земле" - это же нечто восхитительное!
   - Угу, - грустно кивнул Пик. - И еще "Джейн Купер. Горничная", а также "Обычные радости" и "Влажный зефир". И еще с полсотни других книг, которые раскупаются как горячие пирожки.
  
   Стало проясняться. Френсис Конвей был предметом мечтаний тысяч и тысяч женщин по всему миру, от юных тинейджеров до матерей семейств. Высокий, светловолосый, сероглазый, он был владельцем красочного слога, мастерски не переходя грань приличия, описывая эротические сцены, умудрялся из простейших вещей, вроде завязывания шнурков, сделать нечто непристойное и волнующее. "Влажный зефир", который Алиса прочла на одном дыхании, был одновременно мерзок и привлекателен. При таком брате полноватому, вечно стесняющемуся, косноязычному Фредерику не на что было надеяться - ну, разве что на помощь психолога и внезапный расцвет таланта. В конце концов, ему было всего двадцать, а Конвею перевалило за тридцать пять. И, кстати, до сих пор не был женат.
  
   - Мы слушаем, мистер Пик! - подогнала зарумянившегося юношу мисс Фарида. Ее крохотные часики, прикрепленные, как у медсестры тридцатых годов, на груди, неумолимо отсчитывали время. Несмотря на свободный график, мисс Фарида предпочитала ложиться спать ровно в двенадцать, перед этим обстоятельно помолившись и выпив стакан молока. В чем-то - и она боялась себе в этом признаться - она была еще более скованна, чем ее пациенты: призрак строгой бабушки Фатмэ, постоянно незримо витал над ее головой. Шалости - шалостями, работа - работой, но вечерняя молитва и стакан молока были законом столь же непререкаемым, как твердыня Каабы.
   Пик мялся, потел, задыхался, все время пытался переименовать картинку из Фредерика во Френсиса, и, наконец, не выдержал - разрыдался, пытаясь выдавить слова извинений сквозь заикание. "Он напоминает заевшую патефонную пластинку, - подумала Алиса. - Столько переживаний - из-за таких пустяков. Мальчик решил переплюнуть брата в том, в чем тот великий мастер. А зачем?"
   - Скажите, мистер Пик, - вдруг спросила Алиса, - а что вы еще любите делать, кроме писательской работы?
   - Н-ничего, - ответил Фредерик Пик, графоман.
   - Совсем ничего?
   - Совсем.
   - А что вы делаете, когда вам грустно?
   - Ем...
   Алиса почувствовала слабину:
   - Готовые продукты? Замороженные овощи? Только не замороженные овощи - у меня от них изжога.
   Оскорбленный в лучших чувствах Пик сказал:
   - Вовсе нет, мисс Алиса! Вчера, например, я приготовил андалузский пирог.
   - Ага! - торжествующе воскликнула мисс Фарида, уловив направление разговора. - Кажется, я понимаю, что хочет сказать Алиса. Если ваш брат - король текста, быть может, вы - король кулинарии. И нет нужды делить ваши королевства, и нет необходимости мучить себя бессонными ночами за компьютером, если ваше истинное предназначение - другое. Вы так не думаете? Подумайте на досуге, мистер Пик. Кто знает, вдруг вы - второй Джеймс Оливер?
  
   Группа захлопала. И действительно, если уж у неприметного мистера Пика такой знаменитый брат, то вполне возможно, что и он сам - талантлив сверх меры. В душу Алисы вполз иррациональный червяк зависти: она вспомнила, что Джеймс Оливер - ее ровесник, но у него четверо детей, дом в Ислингтоне и орден Британской империи. А что у нее, у Алисы Месгрейв? Вряд ли апартаменты с тремя клетушками, больше напоминающими загоны для кроликов, можно считать достижением. Да и mortgage за них придется платить еще очень, очень долго. Но при чем тут мистер Пик? Да ни при чем. Он просто только что стал Номером Вторым.
   Шоу продолжилось, и вперед выступил Иган. У него в руках была карточка, изображающая тщательно одетого денди, пафосного, с аккуратной прической. Если честно, издалека можно было предположить, что это фотокарточка самого Игана. Но он практически сразу развеял иллюзию:
   - Вот мой страх, - заявил он, торжествующе обводя аудиторию мутноватым взглядом. - Это - воплощенные рамки и правила жизни. Он - успешный менеджер, тот, кто у меня внутри. Он мне говорит жить, как все: пить вино, завести семью, работать пять дней в неделю, уважать начальство.... Но я не хочу!
   - А как бы вы хотели жить, мистер Иган? - спросила мисс Фарида, обгладывая очередной орешек в сахаре. Удивительно, но получалось у нее это так, будто у орешка есть кости, и она, посасывая и причмокивая, обгладывает это крохотное существо до последней косточки. Алиса не стала дожидаться, пока психолог выплюнет невесомый скелетик ореха на блюдце - она мысленно добавила еще одну галочку. Осталось всего две. С этого момента Алиса перестала слушать группу - она встала и вышла, хлопнув дверью. В душе осталось чувство благодарности к Игану и смутное желание сводить его в кафе: именно так - сводить, как маленького ребенка. Но на сегодня у Алисы уже были планы, и она не собиралась их менять.
  

Дневник. День второй.

Бег в ластах

  
   "Сегодня мне снился сон: небольшой бассейн, полный голубой чистой воды, над ним нависают подвальные своды, придавая цвету глубокий синий оттенок. Двое стоят в плавках, купальных шапочках и ластах, опираясь на швабры, как если бы это были лыжные палки. Синие косы щвабр колышутся в воде змеями. Судья дает свисток, и спортсмены быстрыми скользящими шагами движутся вперед. Двадцать пять метров по дну в одну сторону, двадцать пять - в другую. Нельзя отрывать ноги, нельзя плыть, нельзя бежать. Тяжелое сопение соревнующихся подогревает публику: валяясь друг на друге чуть ли не грудами, как на римских фресках, полуобнаженные болельщики пьют сок из бокалов, курят кальяны, гладят близлежащих по выступающим частям тел. Наконец-то спортсмены доковыляли до финиша, и тут же их место занимает вторая пара.
  
   Я с большим трудом нашла очки, швабры и ласты. Только вот почему-то никто не хотел вступать со мной в единоборство: с презрением отворачивались даже те, кто в жизни никогда ни с кем не соревновался по причине плохого физического состояния или увечья. Я вижу, что шикарная блондинка со странным именем "Слон", возлежит в окружении трех или четырех поклонниц. Она довольно-таки благожелательно смотрит, услышав мою просьбу, и мановением руки отправляет одну из девушек составить компанию в забеге. Девушка мала ростом, черноволоса и потаскана. Но мне все равно: вот-вот я выйду на старт и покажу им, покажу им всем, как я хороша. Мы готовимся бежать, но свистка так и не следует - бассейн внезапно оказывается сух. И это еще не конец.
  
   У входа в бассейн я замечаю своего бывшего мужа. Крупный, разъевшийся мужчина, с черной щетиной, он явно меня ждет.
   - Привет. Я вот тут пришла сказать, что хорошо к тебе отношусь. Все равно хорошо, понимаешь?
   Мужчина ухмыльнулся. Обычно он действительно часто смеялся, но вот единственное исключение - не надо мной. Сейчас вся насмешка адресована мне - это неприятно и оскорбительно:
   - И что? Соскучилась, что ли?
   - Вообще-то да. Я бы предложила почаще встречаться...
   - Это еще зачем? Так, глядишь, предложишь вместе жить. Нет уж, даром не надо.
   Стало обидно. Обидно и стыдно за то, что она вообще начала этот разговор, а теперь его надо было завершать.
   - Ну, что еще скажешь?
   Я пытаюсь вспомнить имя бывшего мужа. Нет, никак. Я пытаюсь представить его таким, каким встретила впервые: стройным, кудрявым, веселым и немного смущающимся юношей. Увы, нет - передо мной настойчиво и грубо маячит пузатый мужлан, который смотрит на нее так, будто я вот-вот перекувырнусь двойным сальто назад, скорчу рожу или отколю еще что-нибудь, достойное смеха. А смех распирает его: язвительный, колкий, больной. Мне нестерпимо хочется извиниться, но я знаю, что стоит только первому "прости" слететь с губ, я будет унижена, избита, исхлестана ядовитыми словами. Чувствуя себя виноватой, я, тем не менее, все-таки предпринимаю попытку извиниться. И тут же все меняется: она снова стою перед вальяжно раскинувшейся блондинкой и, шипя, втолковываю ей, что не дам вмешиваться в мою личную жизнь. Блондинку и бывшего мужа разделяют сто миль расстояния и пять лет жизни, но у сна - свои законы.
  
   Гул голосов неизвестных людей в бассейне слился в раздражающе-злую музыку. Блондинка тянет меня на себя: синие швабры, которые я все еще держу в руках, падают и гремят по полу:
   - Скажи мне это сама, дорогая, - блондинка, дразнясь, высовывает длинный черный язык, шириной с ладонь. Язык разворачивался как ковер на лестнице после чистки. Полметра, наверное. Это пугающе. Злое чувство охватило меня, и я изо всех сил укусила мерзкий черный язык. Блондинка только рассмеялась, и показала жестами, мол, давай, продолжай. Язык висит как тряпка, а я раз за разом впиваюсь в него зубами. Вокруг раздается смех полуголых купальщиков: мнимый триумф оборачивается провалом. Блондинка втягивает язык и целует меня: глаза ее, карие и глубокие, полны всепоглощающей любви. И от этого становится совсем плохо".
  
   Алиса закрыла дневник с невероятным чувством разочарования. Было раннее утро субботы, и впереди - день ничегонеделания, тыквенный сок и хождение по магазинам. Она включила компьютер, чтобы прочитать новости, налила в единственный оставшийся бокал для красного вина рыжего тыквенного сока, сделала первый глоток и чуть не поперхнулась.
   - Божечки-кошечки! - это выражение она подцепила в популярном сериале, и не собиралась с ним расставаться. RSS-лента послушно выдала целую цепочку жутковатых новостей: от падения в яму в асфальте грузовика с асфальтом - смешно немного, не без этого, до целого ряда смертей, произошедших по разным причинам. Одна из статей называлась так: "Маньяк из Сен-Арли" И, вроде, ничего особенного, да только вот фотография, сопровождающая заголовок, была крайне интересна. С нее на полусонную Алису смотрел, гаденько ухмыляясь, мальчик-богомол по имени Огден.
  

Глава 3.

Без рук

   В полицейском участке Сен-Арли суматоха и неразбериха достигли максимума, как вода в кипящем чайнике. И немудрено - со времен золотоискателей в городке с населением пятнадцать тысяч человек не случалось такого зверского и бессмысленного преступления. Непонятно было, кому это понадобилось, чем преступнику так насолил пострадавший, и какой силой надо было обладать, чтобы совершить такое. Впрочем, с силой все быстро разъяснилось, когда в участок пришел городской озеленитель-цветовод, которого сейчас ежеминутно тошнило в корзинку для бумаг.
  
   - Элис, сделайте мистеру Сэндвичу кофе, - крикнул секретарше суперинтендант Рильке.
   - Сандерсу, - прохрипел несчастный посетитель, мужчина за пятьдесят, субтильный и дерганый. Его клетчатая ковбойка была мокра насквозь, и Рильке заподозрил, что страдальцу придется вызывать скорую, чтобы поставили капельницу - "мистер Сэндвич" потел как морж перед приливом, теряя драгоценную влагу. Не высох бы. Мысль о потеющих моржах на некоторое время захватила Рильке, но тут новые тянущие, мучительные звуки, посредством которых садовник сообщал всему миру, что ему дурно, отвлекли шефа полиции от посторонних дум.
  
   - Да, мистер Сандерс, когда выпьете кофе, не забудьте написать все, что знаете об обнаруженном предмете. Ручка и бумага на столе, а Элис сейчас принесет одеяло.
   - Спасибо, меня и вправду знобит, - несмотря на плачевное состояние, мистер Сандерс не смог проигнорировать правила вежливости, и не ответить на столь явную заботу. Рильке же предпочел побыстрее удалиться от волны запаха, источаемого садовником. В нем явственно слышались рыбные нотки.
  
   Судмедэксперт проводил Рильке в морг, не преминув пошутить на сексуальную тему: в суть шуточек Рильке не вслушивался, поскольку ему всегда было скучно реагировать на подобное. Подчиненные уже знали эту его особенность, и анекдотов "ниже пояса" при шефе не рассказывали. Однако в этот раз шутка пришлась в тему, хотя ситуация была мрачноватой. Но действительно, теперь покойник не сможет распускать руки уже не по одной, а по целым двум причинам. В частности, потому, что руки у него остались только по локоть. Они так и не были найдены, тщательно отрезанные бензопилой, которую нашел в своем гараже мистер Сандерс.
   Рильке задержался у зеркала: на него смотрел высокий, стройный, черноволосый мужчина лет тридцати пяти. Красавчик, если не считать мешков под глазами от вечного недосыпа. Недаром на него заглядывалась половина женского населения города и часть мужского. Судмедэксперт придерживался того же мнения, поскольку, оказавшись рядом, с преувеличенным вниманием что-то смахнул у Рильке с плеча - несколько раз, но, видимо, безуспешно.
   - Заканчивай, Джон.
   - Карл, ты же знаешь, мои самые смелые мечты сводятся к тому, чтобы угостить тебя ужином.
   - Мне не нравятся геи.
   - Рискованное замечание по нынешним временам. Не боишься, что я подам на тебя в суд? - судмедэксперт откровенно смеялся.
   - Джон, я тебя серьезно предупреждаю - отстань.
   - Уже отстал. Но если ты хочешь услышать мое мнение...
   - Нет.
   - ...то тебе нужно как можно скорее завести подружку или дружка. Ты так скоро совсем зачахнешь. И я буду безутешен.
   - Ты прекрасный парень, Джон, но вот в чем штука - мне не нравятся парни.
   - Ты просто не пробовал.
   - И не собираюсь. Необязательно пробовать мышьяк, чтобы узнать, что он ядовит.
   - Как хочешь, но не говори, что я тебя не предупреждал. Ты многое теряешь, Карл.
   - Капитан.
   - Капитан Карл. Как скажешь, дорогой.
   Рильке пожал плечами - без раздражения, он уже привык к выходкам Джона Стаута, и, в общем-то, находил его довольно безобидным. Правда, тот факт, что Джон сох по Рильке вот уже последние лет так пять, его несколько тревожил - чем черт не шутит, еще несколько лет такой активной осады, и может наступить момент, когда шеф полиции дрогнет. Но Рильке надеялся, что Джону надоест раньше.
  
   Труп лежал в прозекторской на холодном стальном столе и выглядел до неприличия жалким и худеньким. Полицейский откинул простыню: совсем еще юнец, убит ударом по голове тупым предметом. А потом у него, уже мертвого, кто-то отрезал руки по локоть.
   - Огден Дэниельс, двадцать два года, студент-программист, - Стаут подошел ближе, зачитывая сухие данные дела. - В последний раз, если верить слухам, его видели в супермаркете "Спур", где он покупал замороженные полуфабрикаты и упаковку безалкогольного пива.
   - По делу, Джон. Ты не следователь, а медик.
   - Да, сладкий. Так вот, смерть наступила мгновенно, примерно в 23.30, при этом продавец говорит, что чек был пробит в 22.55, то есть за тридцать пять минут до смерти...
   - Джон, счастье мое, если ты не вернешься к теме, я сверну тебе шею, - рыкнул Рильке.
   Стаут поперхнулся от неожиданности такого обращения, засветился, засиял, и дальше уже тараторил без передышки:
   - Удар был нанесен сверху, справа налево, скорее всего, жертва в этот момент сидела. Предмет тупой, гладкий, предположительно - металлическая труба или бита, пока сказать трудно - частиц не осталось. Он упал лицом вперед и разбил очки, один осколок впился в кожу под левым глазом. Потом труп, видимо, оттащили на задний двор, там отрезали руки бензопилой, бензопилу преступник забрал с собой и подкинул в сарай соседа мистера Дэниельса, которым оказался мистер Сандерс. Руки до сих пор не найдены.
   - Предположения есть?
   - Никаких. Сектанты отпадают - нет ни ритуальных надрезов, ни рисунков, да и убийство ударом по голове для них нехарактерно. Правда, на шее я обнаружил несколько десятков странных насечек...
   - Десятков? - удивился Рильке.
   - Да. Четыре ряда по двадцать.
   - Он что, упал шеей на газонокосилку?
   - Нет, капитан. По счастью, мой сосед по дому - мусульманин. Он меня просветил по этому поводу.
   - И что?
   - У них существует практика, которая называется "хиджама". На тело ставятся вакуумные отсосы, кровь приливает к коже, и кожа либо сама пропускает кровь, либо делаются надрезы.
   Рильке передернуло:
   - Правда?
   - Мусульмане считают, что это помогает от семидесяти двух болезней, и сами ангелы советуют так очищать организм.
   - А ты как думаешь?
   - Варварство, конечно. Посмотри на его шею. И что-то я не вижу, чтобы парень был здоров - он похож на истощенного кузнечика.
   - Главное - понять, кому понадобились его руки, Джон.
   - Вряд ли для запекания.
   - Лучше молчи, мой голубой друг... Так ты мне нравишься больше.
   - Учту, - Стаут улыбнулся, и закрыл тело Огдена Даниэльса простыней. - Больше тебе здесь ничего не нужно?
   - Больше ничего. Можешь пригласить меня на ужин. Я лично предлагаю "Пуччини", там сегодня обещали отличную телятину.
   Выходя из морга, Рильке ухмылялся: он отлично представлял себе ошарашенную физиономию медэксперта, даже оборачиваться не надо было, чтобы удостовериться.

Дневник. День третий.

Французский анис

   "Сегодня я пойду в зоопарк. После вчерашнего, честное слово, надо отдохнуть. Вечером ходила в "Пуччини", слушала какой-то итальянский оркестр, как всегда - проездом, ровно один день и так далее. Отдала двадцатку, не совсем понимаю, за что... Хотя нет, музыка, конечно, была пронзительная, но я думала совсем о другом: о своей соседке, которая очень любила мыться. Все встречали таких женщин, которым недостаточно пятнадцатиминутного душа или получасовой ванны. Два раза в день по часу они ожесточенно трутся мочалками, изводя кусками медовый Palmolive. И при этом я не могу назвать это любовью к собственному телу, нет: они предпочитают есть все, что заблагорассудится, пить до скотского состояния крепкий дешевый эль, отмахиваться от абонемента в фитнес-клуб и гордо выставлять напоказ телеса, упакованные в отвратительно-блестящие шмотки. Мне кажется, это неправильно, что они мне не нравятся. Мы все должны быть толерантны. Или не должны? Я смотрю на людей, которые заслужили мое уважение - это Стивен Хьюи и Норман Арделл, актеры, к примеру. Ни разу не слышала от них негативного отзыва по отношению к кому-то. Хотя нет, Хьюи довольно нелицеприятно отзывается о русских, а Арделл проезжается по гомофобам, но все равно - в целом они довольно-таки терпимы. А я - нет. Так и хочется порой придушить толстуху, вымытую до скрипа, как поросенок. Только за то, что я чувствую запах дешевого шампуня от ее волос, такого же дешевого мыла - от кожи... Боже, они выбирают его за название! "Шоколадный флер", "Французский анис", "Розовая муть" - все эти сладковатые, приторные гели, пахнущие все как один левкоями, они вызывают желание опрокинуть на девиц чан с помоями или сбежать далеко-далеко. Возможно, для восточных одалисок это вечное плескание в воде и дурнопахнущий парфюм - норма, но я - англичанка, и не намерена это терпеть!"
  
   Она подчеркнула последнее предложение трижды. Ручка скрипнула, оставив в бумаге небольшую прореху, а на следующей странице отпечатались три глубокие борозды. Да, Алиса была в бешенстве.
  
   "Одна из таких дамочек обслуживала мой столик в "Пуччини", и я попросила мэтра заменить официанта. Краем глаза заметила, что то же попросил сделать и сидящий за столиком напротив приятный мужчина - брюнет, кареглазый, да и просто красавчик. Жаль только, что гей. Это было видно по его спутнику - тоже, кстати, весьма симпатичный светловолосый парень. Дай им волю, они бы начали целоваться прямо там, я так думаю. Во всяком случае, блондинчик - точно. Когда я заменила официантку, брюнет чуть не рассмеялся, и подмигнул мне, я думала, что его партнер меня съест. Видимо, все-таки, не гей, а би, и водятся, водятся за ним грешки, раз его половина так взбеленилась. Прислушавшись, я поняла, что они обсуждают эту жуткую историю с Огденом. Так и хотелось подойти и признаться, что я знала его лично, но что-то удержало меня. Как оказалось - рука ангела: примерно в середине вечера в зал ворвались двое полицейских, один что-то прошептал брюнету на ухо, и тот покорно пошел за ними. Наверное, он и есть убийца. В крайнем случае - под подозрением. Блондин выпил с горя два бокала шампанского, и уехал, даже забыл кинуть на меня уничтожающий взгляд. Понятное дело, не до борьбы за право на постель. Когда он уходил, до меня донесся сладковатый запах французского аниса. Наверное, воображение шалит.
  
   Так вот, зоопарк. Давным-давно там не была. Кенгуру, слон, пингвины. Говорят, привозили жирафа, но он очень быстро издох, потому что какой-то шутник скормил ему шарик желе, напичканный булавками. Руки бы оторвала... О, боже, нет, нет, не руки! В свете последних событий эта фраза звучит жестоко. В общем, посмотрю больших кошечек, и успокоюсь. Они, во всяком случае, моются языком".
  
  

Глава 4.

Кроличья нора

   Вторая встреча с мисс Фаридой была немного более раскованной, но Алисе приходилось напрягаться, чтобы понять, что говорит психолог.
   - В тебе слишком много гнева. Целое море гнева, моя дорогая, - говорила она Алисе. - И большая часть агрессии направлена на внутреннюю тебя. Она не такая, какой бы ты хотела ее видеть, эту маленькую девочку.
   -Да, она не такая, - соглашалась Алиса. Она была уверена, что внутри нее - маленький мальчик, а не девочка, запертый в этом странном, стареющем, вялом теле. Алиса и вправду не особенно-то себя любила: быстро полнела, была какой-то неуклюжей и раскоординированной. Когда она еще носила очки, в старшей школе, то избегала играть в волейбол и баскет. Только потому что, как ей казалось, мяч обязательно прилетит ей в лицо. И он летел - словно намагниченный. Попадал в дужку очков, которая больно врезалась в переносицу, потом на некоторой время Алиса слепла и плакала - не от боли, от обиды. Как игрок она только приносила вред команде, и однажды здоровенный парень по имени Пауль от души пнул ее ногой. Отпечаток был громадным, и не отстирывался, как ни старалась Алиса. Семья была бедной, и заменить платье возможности не было. Так она и ходила, до конца года, с этим позорным знаком чуть ниже спины, каждый день подвергаясь насмешкам. Не смеялись только те, кому Алиса помогала делать домашние задания, и вскоре она поняла, что только так может заслужить любовь большинства: добровольно беря на себя их работу. Нет, конечно, они ее не любили.
  
   - Ты понимаешь, что тебя не любили, Алиса? - спросила мисс Фарида.
   Понятно было без слов. Ее не то, что не любили, ее ненавидели за то, что была "всех умнее", за то, что, несмотря на отсутствие косметики, была явно красивее большинства сверстниц. И все равно, а, может быть, именно поэтому, продолжали глумиться: над лицом, прической, одеждой, фигурой, походкой. Каждый день, ежесекундно проверяя на прочность. Дома проверка не прекращалась, но приобретала другие формы: удастся ли избежать встречи с пьяным отчимом, а если нет - как быстро и безболезненно получится завершить многочасовой разговор с ним. Отчим любил поговорить - о том, как был пилотом RAF, как служил в морской пехоте, как знает шесть языков, в том числе очень сложный русский... Все это было враньем: Месгрейв-старший всю свою жизнь проработал слесарем на конвейере, и, подвергаясь немилосердному прессингу со стороны коллег, как и Алиса, нашел свою отдушину - в ирреальном мире, построенном из воображения и алкоголя. Алиса убегала в книги.
  
   - Попробуй понять, какая ты есть, попробуй принять себя. И вот еще - какой бы ты была, если бы удалось обойти без всех этих мучений и надломов, - коварно подкинула задачку мисс Фарида.
   - Я рисовать не умею, - призналась Алиса, отпив кофе. Он был все тот же, но она начала уже привыкать ко вкусу.
   - Посмотри на себя в зеркало. Кого ты видишь?
   На Алису смотрела приятная относительно молодая еще женщина, голубоглазая, светловолосая, не без некоторой наивности и миловидности. Тонкие розовые губы, пара родинок на щеке. Аккуратные ушки, вздернутый носик. Очень симпатичная, хотя, конечно, не для Vogue. Приятная классическая английская внешность. К такой бы подошли невероятные шляпки тридцатых годов: то плоские, как пшеничный блин, то хитро закрученные, украшенные вуалеточным тюлем, то наползающие на один глаз из полупрозрачной пластиковой соломки... Внешность идеальной девушки из лондонского кафе, скулы чуть шире, чем хотелось бы. Только вот Алиса чувствовала себя совсем, совсем другой. Внутри нее бунтовал и рвался на волю сильный и от того слишком напористый черноволосый мальчишка. Он так и застрял в возрасте четырнадцати лет - буйный подросток, рвущийся наружу из тесной клетки. Он, как Питер Пен, постоянно втаскивал Алису в какие-то игры и приключения. И, уж если продолжить аналогию, подумала Алиса, то к ней постоянно прибегали то вялые и глуповатые Венди, то ревнивые и истеричные Тинкер-Белл. А ей хотелось вечного противостояния с самым настоящим капитаном Крюком. Так хотелось, что Питер начал играть обе партии - и за себя, и за капитана. Но капитан так и не пришел.
  
   - Ты замечталась, Алиса? - мисс Фарида шутливо похлопала ее кончиками пальцев по плечу.
   - Нет, я думала об Огдене.
   - А что с ним? - похоже, психолог была все еще не в курсе.
   Алиса ее просветила: и про удар по голове, о котором писали газеты, и про отрезанные руки, и про то, как она стала свидетелем тихого ареста предполагаемого убийцы в ресторане. Мисс Фарида побледнела, стиснула тонкие пальцы и одними губами зашептала что-то, видимо, молитву - так, во всяком случае, подумалось Алисе.
   - А руки? - спросила наконец мисс Фарида. - Руки - их не нашли?
   - Еще нет, - пожала плечами Алиса. Огдена ей было не жалко, но от картин возможной смерти его - мутило. Она отпила уже остывшего кофе и взяла последний сухарик. Понюхала: все тот же жирный запах бекона и неведомых специй. Странное блюдо, привезенное с родины мисс Фариды - ржаной хлеб, который та называла "черным", густо сдобренный ароматизаторами мяса и пряностей, засушенный в вакуумной печи. Тонкие, длинные кусочки, похожие на мумифицированные гренки, трупики сэндвичей - расчлененные и замученные. Еще мисс Фарида любила угощать своих клиентов белыми семечками подсолнуха, посыпанными солью - это было странно, и те, кто рискнул попробовать, говорили, что процесс их разгрызания затягивает хуже наркотика. Это называлось, как объяснила мисс Фарида, stchiolkat' semechcki. Совершенно непроизносимо.
  
   Когда первый шок прошел, мисс Фарида вернулась к разговору. Удивительно быстро взяв себя в руки, психолог словно надела маску, вновь став улыбчивой и внимательной. Она спросила:
   - Ты готова падать в кроличью нору, Алиса?
   Алиса была готова - там, на самом дне, одетый в жилетку, смешные клетчатые штаны и цилиндр с кроличьими ушами, стоял черноволосый мальчишка, протянув к ней руки. Уже падая, Алиса видела, как стремительно растет мальчик, превращаясь сначала в юношу с легким пушком над верхней губой, затем - в молодого парня в ковбойке и, наконец, когда до столкновения оставался миг - перед Алисой, по-прежнему протянув к ней руки, стоял неотразимой красоты сорокалетний мужчина в строгом деловом костюме, на лацкане которого была прикреплена ленточка ордена Британской империи. Он улыбнулся, и Алиса провалилась в эту широкую, искреннюю улыбку, растворившись в незнакомце так, как растворяется в чае колумбийский сахар: быстро и без остатка. У ног мужчины лежало несуразное трикотажное платье, белый скомканный парик и старые, склеенные на переносице липкой лентой, поцарапанные очки.
  

Дневник. День четвертый.

Немного крови в холодной воде

   "Я уже боюсь садиться за компьютер - журналисты выискивают все более страшные подробности по делу Огдена и расписывают их так кроваво, что хочется немедленно перейти на вегетарианство. А еще мне кажется, что Огден меня попросту преследует - его имя повсюду: на бутылках с шампунем, на пирожных, на книгах... Утром почтальон по ошибке доставил мне письмо, адресованное мистеру Огделлу. Таких на нашей улице не живет, но письмо, с дурацкой улыбающейся феей на марке, пришло именно ко мне. Я битый час убеждала почтальона, что мистера Огделла здесь нет, и никогда не было, но он мне не верил - совал свой прыщавый нос в дом, картавил и шепелявил, брызгал слюной и был столь настойчив, что я почти поверила, что мистер Огделл - это я. Письмо я не взяла, но теперь уже жалею об этом: оно было загадочно-коричневым, толстым, и пахло сургучом и дальними странами.
  
   Но - к главному. Вчера я была в зоопарке, почти перед самым закрытием, и почти час простояла у вольера со львами и тиграми. Хищные свободные звери! Свободные даже за решеткой своей крохотной тюрьмы. Ах, если бы я была свободна так, как они - запертая в пределах своего собственного тела, своей работы, своего дома... За фунт я купила кусок мяса, предназначенного для кормежки, просунула в клетку. Большой тигр-самец ударом лапы сбил мясо на пол и принялся с урчанием поедать, кося на меня глазом. Остальные стояли поодаль и молча внимали влажным звукам раздираемой плоти. У меня потеплело на душе. Когда охранник загремел ключами, я еще немного задержалась у вольера, и вышла самой последней. Потом еще немного побродила вокруг зоопарка: сколько - точно не помню, да и вообще смутно помню, куда меня заносило, но придя домой, заснула, даже не смыв с рук говяжью кровь. Ужасно негигиенично. В следующий раз возьму с собой салфетки.
  
   А сейчас оказалось, что я была буквально в двух шагах от убийцы: в клетке с тиграми нашли полуобглоданные руки, предположительно принадлежащие Огдену - они тоже отрезаны бензопилой, и по степени разложения подходят. А еще там нашли мужчину, которого ударили по голове чем-то тяжелым и затащили в клетку. Им оказался полицейский эксперт-медик Джон Стаут. Самое жуткое во всей этой истории то, что это был именно тот блондин, которого я встретила вчера в ресторане. Понятно, почему большие кошки не тронули его - от него одуряюще пахло духами, тем самым французским анисом. Мне кажется, он просто попал под горячую руку, когда убийца выкидывал останки Огдена животным, но вот вопрос: зачем он это делал? И почему Стаут так поздно оказался в зоопарке? Масса непонятных событий происходит в последние дни. Мне кажется, мир сошел с ума. И я еще раз благодарю небо, что разминулась с маньяком: скорее всего, он проходил мимо меня раза два-три, возможно, это был тот парень, что предложил мне мороженое. Или девушка с шариками. Или даже тот толстый охранник, который сопел и задыхался как крокодил".
  
   Алиса сохранила файл и подумала, что неплохо было бы все-таки и руки помыть. А то уж совсем как поросенок. Намыливая ладони, она заметила, что кровь была даже под ногтями, но она быстро растворилась в воде, частично осев темными точками на белом фаянсе раковины. "Странно, - подумалось Алисе, - так много крови с такого некрупного куска мяса". Она вытащила пробку, и вода, журча, устремилась в слив. Алиса проследила, чтобы кровь смылась полностью и подняла голову.
  
   На полочке под зеркалом лежали наручные часы Огдена.
  

Глава пять.

Шарада королевы

  
   Суперинтендант Рильке блаженно потянулся: он проснулся на полчаса раньше, чем хотел, но снова проваливаться в уютную мякоть одеяла ему не хотелось. Он бодро вскочил, и прошлепал на кухню как был - то есть, без ничего. Как ни странно, но долгие скитания по горам и лесам, на которые Рильке был жаден в бездумный период с пятнадцати до двадцати, приучили его спать без одежды. Факт: наличие на теле тряпок во время сна вводило полицейского Рильке в пограничное состояние между явью и кошмаром. В кошмарах за ним гонялись непонятные девушки с липкими ладонями, женоподобные юноши - с теми же запросами, что и у девушек, явный отзвук поползновений Стаута. И, кроме всего прочего, Рильке постоянно застревал в угольных штреках, шахтах лифтов, тонул в подводной лодке, его придавливало бетонными плитами... в общем, все признаки глубоко загнанной клаустрофобии. Но как ее ни назови, а легче от этого не становится. Именно поэтому он спал голым.
   На кухне, к счастью, его ожидала только пыль, да легкий запах тухлой рыбы, исходивший от поджаренной три дня назад цветной капусты. Карл с отвращением выбросил ее в мусорное ведро, а в сковороду налил воды - не для того, чтобы потом с легкостью отмыть чугун, а просто, чтобы не пахло. В раковине громоздилась неделю не мытая посуда, но миски еще не кончились. Поэтому Рильке плеснул молока в первую попавшуюся - рыжую внутри и черную снаружи - засыпал на глаз овсяных хлопьев, и сунул на три минуты в микроволновку. Он уже давно порывался сделать с вечера новомодную "lazy porridge", но даже на такую малость у него не хватало времени. Поймав свое отражение в шкафчике, Рильке повернулся боком, самому себе продемонстрировал бицепс и пресс, порадовался, конечно. И понял, что овсянка овсянкой, но природа требует своего. Правда, было некоторое затруднение, связанное с тем, что на данный момент стоило бы подождать минут так десять, чтобы организм понял, что вблизи нет существ женского пола и секса не предвидится. И тут в дверь позвонили.
  
   Рильке чертыхнулся, накинул на себя шелковый халат цвета бордо, оставленный последней подружкой, и пошлепал босиком к двери. Полы халата фривольно развевались. На пороге, к удивлению полицейского, стояла светловолосая симпатичная девушка с курносым носом:
   - Здравствуйте, господин капитан. Меня зовут Алиса. Алиса Месгрейв. Мисс, - и сунула Рильке руку для пожатия. Ладошка была вполне себе крупная, с длинными пальцами, одновременно изящная и сильная. Рильке пожал ее от души, но забыл о халате, который не упустил шанса распахнуться и затрепетать на осеннем ветерке. Девушка покраснела. Капитан - тоже. Поймал плотный шелк, упаковался в него как можно плотнее, и самым куртуазным тоном, на который только был способен в такой ситуации, произнес:
   - Проходите, мисс Месгрейв, в гостиную. Я сейчас буду.
   Он быстро шмыгнул в спальню, оделся в рекордно короткие сроки, благо джинсы и синий пуловер с рубашкой валялись грудой на полу. Поразмыслил над носками, и все-таки нашел в куче чистого белья свежевыстиранные и даже одинаковые. К тому времени, когда он вышел, Алиса сидела за столом, а перед ней дымились две чашки кофе, между которыми примостилось блюдце с круассанами.
   - Я тут похозяйничала немного, - смущаясь, сказала она. Кофе свой, и круассаны из магазина. Я только чашки взяла и блюдце.
  
   Рильке никогда не ел из чужих рук и не пил того, что не было налито при нем. На этот раз все выглядело столь пасторально, что он не удержался:
   - Спасибо, мисс Месгрейв, - и отпил из чашки. Кофе был крепкий, хоть и дешевый, и наверняка - растворимый. Но терпеть было можно. У его дяди Адама в охотничьем домике всегда стояла для гостей огромная пачка такого: золотая, с безвкусным синим подсолнухом, позорным клеймом сети сверх-дешевых супермаркетов.
   - Кто вы и что вас привело ко мне?
   - Позавчера, - честно сказала Алиса, - я видела вас в ресторане "Пуччини" с вашим... партнером. И подумала, что вы - убийца Огдена. Но потом мне сказали, что вовсе наоборот, и я вспомнила, что видела ваше фото в газетах. У меня есть сведения об убийстве Огдена. И я очень боюсь.
   Рильке при словах "ваш партнер" густо покраснел, и чуть не поперхнулся: дело в том, что сегодня в его снах Джон Стаут вытворял совершенно с ним немыслимые вещи, лукаво поглядывая и облизываясь, выгибая спину и издавая такие низкие звуки, что в реальности их, наверное, было бы не слышно. И Рильке, к его стыду, все происходящее ужасно нравилось, и усомниться в этом было невозможно - даже застегивая молнию джинсов, капитан все еще находился в состоянии боевой готовности. Ситуация была, мягко скажем, тревожная. "Пора к психологу", - подумал Рильке. Но вслух сказал совершенно другое:
   - Он не мой партнер. Это судмедэксперт из...
   - Я знаю, я читала газету, - перебила его Алиса.
   - Хорошо, мою личную жизнь оставим в покое. Так какие у вас сведения? - Рильке потянулся за круассаном - тот оказался вполне себе съедобным, с псевдо-вишневей начинкой внутри, но в целом - терпимо.
   - Дело вот в чем... - и тут Алиса, торопясь и захлебываясь, изложила все, что она знала. И про занятия у мисс Фариды, и про часы Огдена у нее в ванной, и про кровь из зоопарка и даже про то, что Огден всегда напоминал ей богомола. А потом достала из сумочки большой коричневый почтовый пакет, закапанный сургучом. Пакет был вскрыт.
   - Это прислали на мой адрес мистеру Огделлу. Я не знаю таких, и в соседних домах никаких Огделлов не живет. Я так и сказала почтальону. Но он все равно оставил пакет у меня на пороге. И я бы его никогда не вскрыла, если бы под кустом не нашла вот это...
   Алиса вытряхнула содержимое бумажного пакета, стоявшего у ее ног: в нем оказалось несколько нашивок почтальона, сумка и фуражка. Яснее ясного: кто-то притворился письмоносцем, чтобы оставить пакет у Алисы, а потом превратил форменную одежду в обычный костюм.
   - А что в пакете? - поинтересовался Рильке.
   Из пакета выскользнула, блестя лакированными боками, как крупная озерная рыба - чешуей, книга. Льюис Кэрролл, подарочное издание "Алисы в Стране чудес", и, если перевернуть "задом наперед, совсем наоборот" - "Алисы в Зазеркалье". С комментариями и пояснениями. Закладка, сделанная из огрызка красной полудюймовой ленты, заставила книгу раскрыться - кто-то тщательно разглаживал и разминал книгу, чтобы она открывалась только на одной-единственной странице. Чуть не столкнувшись лбами, Рильке и Алиса наклонились над книгой, и прочли подчеркнутые фразы:
   " - Просто ты не привыкла жить в обратную сторону , - добродушно объяснила Королева. - Поначалу у всех немного кружится голова...
   - В обратную сторону! - повторила Алиса в изумлении. - Никогда такого не слыхала!
   - Одно хорошо, - продолжала Королева. - Помнишь при этом и прошлое, и будущее!
   - У меня память не такая, - сказала Алиса. - Я не могу вспомнить то, что еще не случилось.
   - Значит, у тебя память неважная, - заявила Королева...
   - Тут ты ошибаешься, - сказала Королева. - Тебя когда-нибудь наказывали?
   - Разве что за провинности, - призналась Алиса.
   - И тебе это только пошло на пользу, правда? - произнесла торжествующе Королева.
   - Да, но ведь меня было за что наказывать! - отвечала Алиса. - А это большая разница!
   - И все же было бы лучше, если б тебя наказывать было не за что! Гораздо лучше! Да, лучше! Лучше! - ответила Королева. С каждым словом ее голос звучал все громче и, наконец, поднялся до крика.
   - Здесь что-то не то... - начала Алиса, но тут Королева так завопила, что она замолчала на полуслове".
  
   - Не хочу пугать вас, мисс Месгрейв, но, кажется, кто-то хочет вам на что-то намекнуть. Не трогайте книгу, я сейчас все упакую, и мы поедем с вами в участок. Там вы все повторите под запись, а с вещей снимут отпечатки пальцев, да заодно и ваши.
   Алиса сидела бледная: шарада, которую книжной Алисе загадала Белая Королева, была каким-то образом связана с Огденом, с ее прошлым и, скорее всего, с тем, что должно было случиться. И вот это последнее пугало ее больше всего.
  

Дневник. День пятый.

Капитан

   "Как же я сглупила! Явилась к капитану Рильке, сама, добровольно! Теперь вот сижу в участке и оттираю пальцы от какой-то черной смолы, которую назвали "типографской краской". Пошутили, наверное. В камере за решеткой бродит полупьяная здоровенная баба, которая смотрит на меня так, что я чувствую себя полностью раздетой. Ну, а чтобы я уж вовсе не сомневалась в ее намерениях, жестами объясняет, чего от меня хочет. Ленивый бобби, стоящий рядом даже не обращает внимания, а мне - страшно. Конечно, капитан Карл Рильке сегодня сделал мой день: ну, представьте, утро, распахивается дверь, на пороге стоит сонный красивый мужчина, который через секунду становится практически голым... Да, и там есть, на что посмотреть... хм, даже в дневнике стыдно описывать. В общем, пресс - наличествует, мышцы - в тонусе, а все остальное - мечта любого живописца в стиле ню. И любой женщины, я думаю. Как жаль, что он - гей!"
  
   Алиса перелистнула страницу, оставив на ней серые отпечатки пальцев. Взглянула на буча, которая ходила по клетке, насвистывая какую-то песенку про "очередную сладкую малышку, которая ее бросила, но она ее найдет и вырвет все кишки", передернулась, и продолжила записи.
  
   "Сегодня мне снился Иган. Мы сидели на какой-то террасе, по-моему, в Италии, и пили что-то умопомрачительно вкусное, кажется, белое французское вино со сливочным вкусом - такого не бывает, конечно. Он читал мне стихи, а потом взял за руку, и сказал, что давно мечтал встретиться со мной и поговорить, потому что друг без друга нам не жить... В общем, понес всякую чушь. Но это было мило. Он читал мне стихи без рифмы, и я даже запомнила одну строчку:
   ...а потом целовать твои озябшие тонкие пальцы, и жмуриться от счастья так, чтобы утреннее солнце чуть-чуть пробивалось сквозь ресницы - уже теплое, но такое домашнее, неяркое...И пойти на берег - дышать морем, найти камушек, и спрятать в карман пальто... На память.
   Очень странный юноша, очень, очень странный. Но такой знакомый - мне кажется, что мы встречались с ним раньше, может быть, учились в одной школе, но я совершенно не помню, где. Не об этом ли толковала Белая Королева? Может быть, это Иган? Может, это Иган подкинул мне книгу и часы Огдена? Но получается, что это он - убийца? Нет, этого не может быть. Я ничего не скажу Рильке, не хочу подвергать юношу подозрениям из-за одного только глупого сна.
  
   Сегодня мне надо купить немного мятных леденцов, черешни и кофе. Нормального. Так, еще, кажется, пора платить за свет - нет, это завтра. Да, закончилось молоко и что-то еще, не помню. Салями возьму: дорого, но я заслужила. Ах, да, вот еще одно событие: встретила знакомую по прошлой работе. Она одно время работала проституткой, и ее звали Lady Black, после чего она вышла замуж за коллектора и уехала в Лондон. Обозвала "нищебродкой" после пяти минут разговора и гордо удалилась. Казалось бы, надо посмеяться, но мне от чего-то грустно и немного обидно. Хватит, Алиса, хватит. Это же ерунда, и ты гораздо сильнее, умнее и красивее ее. Мда. Не помогает. Увы, сила денег переламывает все аргументы: есть достаток - ты на коне, не хватает финансов - молчи, а то от тебя отвернутся все друзья, даже такие, как Lady Black. Хотя какая она мне подруга? Так, пустоголовая дурочка. Лучше я буду думать о Рильке. Божечки-кошечки, я забыла у него ТЕРМОС! О, капитан, мой капитан, говоря словами Уитмена. Похоже, нам еще суждено встретиться..."
  
  

Глава шесть.

Белая шаль, черный ворон

   Джон Стаут проснулся в больничной палате: в нос была вставлена пластиковая трубка, к руке тянулась капельница. Отвратительная рубашка из царапающего кожу ситца была завязана на шее как громадная белая шаль, но Джон совершенно точно знал, что на заднице "шаль" расходится при малейшем движении - этакий слюнявчик-переросток. Булавку бы, заколоть... Да здесь уже и так хватает колющих предметов, один из которых воткнут ему прямо в вену. Стаут протянул руку, свободную от капельницы к саднящей голове и наткнулся на бинты: кто-то здорово саданул его по затылку. Вошла медсестра, Энн, если верить бейджу.
   - Как вы себя чувствуете, больной?
   - Нормально - прохрипел Джон, всем своим существом желая немного воды. Глоток, а лучше литра три. Энн налила в пластиковый стаканчик немного, выпоила воду пациенту, как если бы он был ребенком - придерживая голову. Напившись, Джон почувствовал себя лучше.
   - Вы помните, как вас зовут?
   - Джон Стаут. Я судмедэксперт полицейского участка Сен-Арли.
   - Отлично, - кивнула головой медсестра. - Раз у вас все так хорошо, - она взглянула на показания приборов, еще раз кивнула. - Допущу к вам посетителя. Но только на пять минут.
   Она вышла, а в палату прошел капитан Рильке: в темно-синем блейзере, белой рубашке с галстуком, джинсах и оксфордах. Ни дать, ни взять - выпускник колледжа. Он казался значительно моложе, чем в обычном строгом костюме.
   - Хей, как ты, Джон?
   - Относительно сносно. Только что проснулся.
   - Ты что-нибудь помнишь? - Рильке присел на стул у кровати и положил руку на безвольную кисть Джона. Сердце у того трепыхнулось, но Стаут сделал вид, что ничего не заметил: в конце концов, за пять лет можно было привыкнуть к тому, что все, что ему остается - быть вечным, верным и совершенно асексуальным другом. Хотя бы так.
   - Относительно. Понимаешь, я вообще-то не собирался к зоопарку. В зоопарк. Но мне позвонили.
   - Кто?
   - Понятия не имею: то ли женщина в возрасте с дефектами речи, то ли парнишка, старающийся говорить ниже своего голоса. Сказал, что у него есть сведения, компрометирующие меня, и что если я захочу их получить, то надо прийти в зоопарк после закрытия и просто забрать. Мол, это мой доброжелатель отобрал их у моего недоброжелателя.
   - И ты повелся?
   - Знаешь, в моей компании всякие личности водятся... И один из них работает в зоопарке. Мой бывший.
   - Зачем, спрашивается, ты с такими вообще встречаешься?
   - А ты что, предполагал, что я все эти годы соблюдал целибат?! - вспылил Стаут. Помолчал секунду-две.
   - Извини. Да, я сглупил.
   - Все в порядке, Джон, с кем не бывает, - Рильке слегка сжал пальцы Стаута, ободряя. - Доктора говорят, что подштопали твою черепушку, и, кроме ушиба оболочки головного мозга, ничего у тебя нет. Пока будет тошнить, слегка двоиться в глазах и, возможно, потеряешь чувствительность слизистых. Все восстановится через неделю-две.
   - Обнадеживает. Кстати, если в следующий раз мы пойдем ужинать, то - никакой работы.
   - Обещаю, - улыбнулся Рильке. - Я тебе, вроде как, должен - за найденные руки.
   - Фу.
   - Зато после выписки тебя ждет отличный стейк в пабе... а, тебе же нельзя будет пить... черт. Хорошо. Если тебя устроит, то мы пойдем к "Тетушке Джо", и закажем по огромному куску яблочного пирога. Годится?
   - Более чем, - Джон слабо улыбнулся и пожал пальцы Рильке. - Спасибо, что пришел.
   - Но я по-прежнему не люблю геев.
   - Ничего, Карл. Иногда я и сам их недолюбливаю.
  
   Рильке вышел в коридор. Медсестра уже ждала его там - с недовольной миной:
   - Разве я задержался? - фыркнул капитан.
   - О, нет, нисколько! Хотя я, конечно, ждала, что ты пробудешь у своего... друга как минимум полчаса.
   - Я соблюдаю правила.
   - Конечно.
   Они помолчали. Рильке нарушил тишину:
   - Энн, все кончено, ты же понимаешь?
   - Да.
   - Ты забыла у меня свой халат, перчатки и веер для театра.
   - Оставь себе, - медсестра резко рванула брошку с груди - ворон, черный, будто ночь, с блестящими глазами. - И это забери. Мне не нужна память о тебе.
   Энн сунул Рильке в руку брошку, больно уколов его иглой и, стуча толстенькими каблучками светлых туфель, ушла по коридору. Полицейский лизнул каплю крови, выступившую на ладони, мельком посмотрел на металлическую птицу, и сунул ее в карман. Он не был зол на Энн, нет: разрыв был целиком и полностью его виной.
  

Дневник. День шестой.

Отстрел бультерьеров

  
"Ненавижу собак! Вчера рыжая тварь подкралась ко мне со спины и заорала, а у меня в руках ничего, кроме ключей, не было. И что делать? Она орала на меня, я - на нее, пока кто-то не свистнул и не поманил монстра какими-то дурнопахнущими отбросами. Я совсем не собиралась писать про собак, я хотела поделиться с миром своими размышлениями о самоконтроле и контроле над людьми, но эта собака... эта собака... Я знаю, что где-то в городском парке бродит страшный белый бультерьер. Он покусал уже пару человек и, кажется, даже мисс Фарида с трудом убереглась его зубов. Да, конечно, именно она меня и предупреждала насчет того, чтобы не гулять по парку в ночное время. Несмотря на всю мою любовь к животным, эту тварь, тварь, тварь! - надо уничтожить.
  
Впрочем, есть и безболезненный способ - таблетки, например. Напичкать ими кусок мяса и скормить собаке. Она просто уснет и уже не проснется. Множество людей погибают в мучениях, а эта смерть будет милосердной. Крысомордая, тупая скотина! Голая, морщинистая, с гнусной ухмылочкой и интеллектом как у хлебушка. Ошибка селекции и преступление против природы, совершенное человечеством.
  
Впрочем, наверное, я вернусь к психологии. В моем возрасте уже как бы странно смотреть на тех, кому нет еще и двадцати - они не понимают, что их так мучает, что терзает. Они объясняют свой характер соционикой, психософией, катриософией и другими софиями, а истина проста: им нужна твердая руководящая рука. Сродни тому, как не принято хвалиться своими достижениями, так не принято вслух говорить об имперских устремлениях. А напрасно. Власть - вот, что объединяет людей. Грубой силе, которая до сих пор крайне ценится во всех слоях общества, можно противопоставить только давление некоей социальной группы, объединенной целью, идеей и лидером. Не вижу в этом ничего постыдного. Но, увы, многочисленные лидеры тоталитарных сект, мерзких членовредительских и сводящих с ума культов, тираны и деспоты испортили саму суть идеи, используя власть во зло. Сказать, что всякая власть - зло, было бы неправильно. В частности, Джон Картер, наш MP, великолепный человек, и только благодаря ему город получил новый водопровод, расширение библиотеки до невероятных размеров и туристический маршрут. Сама удивляюсь, зная, что не так уж он и светел, этот чистейший, как слеза, лейборист. Но отнять у него нельзя двух качеств: внимание к людям и осведомленность в вопросах транспорта. Впрочем, я отвлеклась.
  
Итак, контроль. Внутри меня гнездится темными клубами страх. Страх одиночества, страх быть раскрытой и осмеянной людьми, страх быть непонятой. Все мои родные давным-давно скончались, и те, кто остался из молодого поколения, мало интересуется наличием в своей жизни какой-то там дальней тетушки Алисы. На этом страхе, как на фундаменте из плотного, как чугун, тумана, зиждется огромный небоскреб глобальных планов. Тысячи и тысячи клеток в этом здании в тысячу этажей заполнены делами. Надо съездить в Кейптаун; купить занавеску для ванной; вычистить ковер; научиться танцевать фламенко; сварить коричневый виндзорский суп; оплатить счет за электричество... Они разные, странные, невероятные - задачи и цели, неравномерно и хаотично распиханные по ячейкам. Я не могу ориентироваться в этом хаосе и выполняю то, на что упадет рука, которую, жмурясь, сую в недра этих пчелиных сот.
  
   Мисс Фарида сказала, что "чем больше распыляешься, тем меньше вероятности достичь успеха. Такой самосаботаж собственных достижений", и она абсолютно права. То ли Париж - столица Рима, то ли Лондон - столица Парижа, и едят ли мошки кошек... все это, право, неважно. Мне бы выбраться из этой норы, стараясь не хватать поросят, пустые банки из-под варенья и отголоски глупых разговоров. Прямо сегодня и начну. Но уже в другом дневнике, а то этот, любимый мой, будет испещрен неприятными цифрами и таблицами. Как говорила в свое время моя хиппи-подружка Джейн: "Старуха, береги вещи! Спасай планету!" Она была против безудержного потребления, моя смешная Джейн. И умерла очень, очень молодой. "Наркотики", - сказали полицейские. Но я все-таки думаю, что в тот пруд в Шотландии она упала не сама, ее подтолкнули. Ну вот, опять я сбиваюсь на какую-то ерунду. Итак, вот ряд с ярко-желтыми задачами. Это - сиюминутные. Пропущу "вытереть пыль" и "приготовить обед", возьму пока что три: съездить в Корнуолл к племяннице Трейси; заменить стояк канализации, пока он не рванул - в это понедельник; убить бультерьера".
  

Глава 7.

Смерть смотрит в глаза

  
- Эй, Карл, ты только глянь! - коронер подозвал Рильке ближе. - Шесть огнестрельных, да так кучно! Лица почти не осталось.
   - Да уж... Документов не нашли еще?
   - Почему? Рядом валялся бумажник - может, выпал, может - он метнуть его хотел в убийцу... - коронер позволил себе улыбку. - Пострадавшего... простите, погибшего, зовут Иган Хаскелл. Тебе будет интересно, Карл - помимо прочих документов, у этого господина с собой три справки о лечении в психиатрической клинике Уиттингема. Паранойя, психоз, агрессивное поведение.
   - Это близ Престона?
   - Да, ее закрыли не так давно. Но мистер Хаскелл, похоже, успел изучить коридоры клиники вдоль и поперек - десять лет, без малого. А еще, - коронер хмыкнул, - у него с собой результаты теста Айзенка. Не поверишь.
   - Что, очередной свихнувшийся гений?
   - Да если бы. Семьдесят два.
   - Такого не бывает.
   - Бывает. Если бы еще минус два балла, его бы квалифицировали как умственно отсталого.
   - Однако... Судя по костюму, работал офисным клерком?
   - Продавцом матрасов. Знаешь такой магазин шведских матрасов на Черч-лейн? Называется, вроде, Хилдинг Эндрюс.
   - Андерс. Хилдинг Андерс. Никогда его там не видел, - Рильке наклонился, всмотрелся в кровавую, с розовато-серыми ошметками мозга кашу, бывшую когда-то лицом. - А теперь уже не вспомнить. Отпечатки пальцев подтвердят личность, реконструкцию черепа можно не делать.
   - Не для кого. Он сирота, его даже из приюта никто не забрал. На лицо, говорят, был приятный молодой человек. Пока не открывал рот. Он три раза доводил босса до бешенства - его хотели уволить, да потом жалели, оставляли. Босс его называл "Воробушком".
   - Почему? Парень-то крупный.
   - Из-за соображалки, капитан. Она у него и впрямь была как у воробушка, упокой Господь его душу.
   Рильке, будучи католиком, перекрестился:
   - Аминь. Эксперты отработали? Увозите, парни!
   Двое врачей споро запаковали тело в большой черный пакет. Рильке остро почувствовал, что ему необходимо глотнуть свежего воздуха и предложил коронеру:
   - Прогуляемся?
   - Нет, Карл, спасибо, тороплюсь. - Коронер укладывал в папку заполненный акт. - В следующий раз - даже кофе выпьем, обещаю.
   - Лучше бы без таких встреч.
   - Точно, - наконец-то коронеру удалось справиться с замком. - Ну, счастливо тебе, братец!
   - Пока, Конрад! Передавай привет жене.
   - Обязательно.
   Рация запищала:
   - Капитан Рильке!
   - Слушаю, - нагнулся к рации Карл.
   - В городском саду застрелен пес, белый бультерьер.
   - Вы что, смеетесь, Джеймс? С каких пор моим делом стало расследование смерти бродячих собак?
   - Сэр, меня просил позвонить лейтенант Теренс. Он говорит, что собаку убили в упор с одного выстрела. Медики уже извлекли пулю.
   - И что?
   - Это боевой армейский пистолет, сэр. Судя по всему, советский Макаров. Нашли гильзу, эксперт говорит, что патроны с такой маркировкой производились очень давно, в шестидесятые.
   - Джеймс, я понял, конечно, к чему вы клоните, но я буду в участке не раньше трех. Вы как-нибудь справитесь с собакой без меня?
   - Да, сэр, вас понял.
   - Отбой.
  
   Рильке подумал, что, несмотря на то, что он - англичанин, и даже отчасти немец, то, что он сейчас сделает, в полной мере будет соответствовать американскому типу поведения. Коп вместо бобби. Кофе с пончиками вместо сэндвича с огурцом и крепкого чая. Да, и кофе должен быть с молоком и очень сладкий, такой, чтобы лип к губам. Капитан зашагал по улице и толкнул дверь в первое попавшееся кафе - счастье, что он был не в мундире: китель будто лишал его личных желаний и устремлений, и никто никогда не видел Рильке в форме, читающего книжонку иронического детектива или поедающего суп. На этот раз пиджак с вельветовыми локтями и джинсы обеспечили ему свободу выбора:
   - Большой кофе, пожалуйста, максимум сахара, сливки, и четыре пончика с сахарной пудрой и корицей.
   - Без глазури, сэр?
   - Без глазури.
   Бармен кивнул, соглашаясь, и скрылся в недрах подсобки. Рильке уселся за стол в полутемном зальчике кафе, сплошь увешанном пасторальными картинками тридцатых годов, пучками лаванды и розмарина. Пахло старостью, уютом и какой-то щемящей сердце ностальгией по ушедшему. За соседним столиком сидела молодая женщина, погруженная в чтение e-book. К своему удивлению, Рильке узнал в ней Алису. Но признаваться не собирался: перед ним уже возвышалась гора поджаристых, золотистых пончиков, щедро посыпанных бело-коричневой смесью. Рядом примостилась большая керамическая кружка с кофе - настоящий "американо", по объему сопоставимый с порционной тарелкой супа. Карл отпил глоток - то, что надо: приторная смесь, бодрящая и будоражащая.
  
   Наконец она оторвала голову от книги и увидела Рильке.
   - Капитан Рильке! - встала, немного суетливо собрала вещи и направилась к его столику, ничуть, видимо, не сомневаясь, что ей будут рады. Отодвинула стул, села, выжидающе глядя на капитана. Тот привстал:
   - Добрый день, мисс Месгрейв. Как ваши дела?
   - Ужасно, сэр. Ужасно, - Алиса запустила руку в сумочку, и выложила на стол пистолет. Плоский, вороненый, с парой ржавых пятен, он выглядел устрашающе и совсем неуместно в кафе. Пластмассовые рифленые щечки рукояти украшала выпуклая пятиконечная звезда. Макаров. Легендарный советский армейский пистолет.
   - Откуда он у вас?
   - Я застрелила бультерьера в парке, - повинилась Алиса. - Шла через парк, совсем одна, и вдруг из кустов аллеи выскочил этот пес - далеко-далеко. Я думала, он не заметит меня, но он бросился бежать ко мне: так быстро, так быстро... В сумочке у меня есть дезодорант, и я хотела прыснуть ему в морду. Но рука наткнулась на вот это, - она показала на пистолет. Я вытащила его и нажала на курок. На эту кривую загогулину. И он выстрелил. Но пес продолжал бежать, а потом упал, но очень близко: носом прямо мне в туфли. Он страшно скреб лапами и рычал, мистер Рильке, а из пасти шла розовая пена. Даже умирая, он хотел разорвать меня.
   - Почему вы не пошли в полицию, мисс Месгрейв?
   - Я испугалась.
   - Но что вы делали в кафе?
   - Читала про похожие дела. Но никто прежде не находил пистолета, чтобы убить собаку.
   Ожил мобильный капитана Рильке. Он посмотрел на экран: "Сэр, - вежливо сообщал ему лейтенант Теренс, - баллистики установили, что Иган Хаскелл и пес из парка убиты из одного оружия. Вас все ждут".
   - Мисс Месгрейв, - поднялся капитан, - я вынужден вас задержать и отвезти в участок.
   - Я не против, - Алиса протянула руку к пистолету.
   - Оставьте. - Рильке завернул оружие в салфетку и сунул в сумку, нажал кнопку рации. - Джеймс, это Рильке.
   - Да, сэр?
   - Патрульную машину на угол Рамми и Биззар-стрит.
   - Да, сэр.
   Алиса подошла ближе и легким движением провела по щеке Рильке:
   - У вас там пудра от пончиков.
   Рильке промолчал. Он пристально смотрел в глаза Алисы, словно надеялся найти в них ответы на все вопросы. А она смотрела на него, молча и не делая попыток ничего сказать. Она убила бультерьера, и этого было достаточно.


Дневник. День седьмой.

Город перестановок

  
"Когда меня отпустили из полиции под подписку, я, конечно же, поспешила домой, по пути завернув в Спур. Купила два фунта сливочного мороженого и банку мараскиновой вишни. Люблю ее с детства! Сейчас решила себя побаловать, после того странного и ужасного случая с собакой. Меня все выспрашивали, что я делала в течение дня, но, к счастью, все было подтверждено: и курсы по астробиологии у Чарльза Кокелла, и парикмахерская, и букинистический магазин. Почему меня выспрашивали, я узнала только потом, посмотрев ВВС. Оказывается, убит Иган. Наверное, мне нужно позвонить капитану Рильке и рассказать ему о том сне про Италию, где мы с Иганом пили вино на террасе. Хотя сейчас я думаю, что это был не Иган - Хаскелл слишком тупой тип, чтобы отличать вкус белого вина от красного, и сомневаюсь, что он подозревает, что между Италией и Испанией есть какая-то разница. Убили его жутко - шесть выстрелов из пистолета в лицо, с близкого расстояния, метров с трех максимум, как сказал диктор. А мой единственный выстрел капитан Рильке назвал "жестом отчаяния" - пес был от меня на расстоянии 17-18 метров, и то, что я попала точно в сердце - просто чудо. Беспокоит полицию другое: пистолет, подложенный мне в сумочку, тот же самый, которым убили Игана. Я еще не сказала Рильке, но из сумочки пропала книга, которую я купила в букинистическом: "Город перестановок", фантастика, кажется. Я даже знаю, почему ее вытащили - чтобы я не почувствовала разницы в весе. И я догадываюсь, что это сделали в парикмахерской, пока я сидела, по уши замотанная в полотенце. Но кто это сделал - не понимаю...
  
И вот, буквально пять минут назад случилось еще нечто более странное. В дверь позвонили. Я выглянула, но никого не было, только на пороге лежал тот же коричневый конверт с сургучом, обвязанный веревкой, что и в случае с книгой про Алису. В этом пакете тоже была книга, причем та самая, из магазина. "Город перестановок" Грега Игана. Кто-то пришел и просто подложил ее обратно. Тот, кто знает, где я живу. Тот, кто вытащил ее у меня из сумки, и кто подложил туда пистолет. Убийца.
  
Я боюсь звонить капитану Рильке, потому что тогда мне придется объяснять все то, что я умолчала. А мне и так пришлось убрать почти все фотографии с полочек и кое-какие вещи, чтобы он ничего не догадался. В прошлый раз он с интересом поглядывал на медицинский справочник и Vidal, но потом, видимо, решил, что такие вещи бывают не только у врачей и ипохондриков. Капитан Рильке очень упорный, он будет копать дальше и, надеюсь, докопается до чего-нибудь - и я рада, что мне осталось не так уж много на этом свете. Фу, нет, как высокопарно и неискренне! Конечно, я надеюсь, что буду жить вечно, что бы там ни говорили часы и календари. У меня есть друг, который обнадеживает меня в обратном - мое зеркало. Сегодня я закажу видеокамеру, чтобы отследить, кто все-таки приносит мне на порог неожиданные подарки... Господи! Грег Иган. Иган Хаскелл. Огден - Огделл. Аналогия очевидна и именно на это, кажется, намекает таинственный почтальон! Надеюсь, это не я совершаю убийства в состоянии беспамятства. Но даже если и так, то у меня есть хотя бы один доброжелатель. Что я пишу?! Боже, только бы полиция не нашла мой дневник!"
  

Глава 8.

Мисс Фарида догадывается

  
Фарида Исмангуль задернула занавески поплотнее. В свое время в Праге, куда она приехала из России, ее соседи даже намекали, мол, она ведет себя странно. Квартальный часто заглядывал к ней в гости, потому что паникеры из дома напротив считали Фариду кем-то вроде террористки. А все потому, что она не жила с настежь открытыми окнами, как большинстве чехов, а предпочитала хранить интимную жизнь в секрете. Скрывать особенно было нечего, но никому на свете дипломированный психолог, PhD Фарида Исмангуль не призналась бы, что до дрожи боится темноты. Приехав из Казахстана в Москву, она поняла, что зимой там не выживет: длинные темные ночи, пронизывающие ветра, завывающие в стыках окон, ощущение давящей тишины и чьего-то присутствия за окном. Конечно, любой психолог тоже немного не в себе. Фарида упала на диван, сунула подушку за спину и раскрыла любимый отрывок из Алисы в Стране Чудес:
   "-- Ничего не поделаешь, -- возразил Кот. -- Все мы здесь не в своем уме -- и ты, и я!
   -- Откуда вы знаете, что я не в своем уме? -- спросила Алиса.
   -- Конечно, не в своем, -- ответил Кот. -- Иначе как бы ты здесь оказалась?"
   "Но открою тебе секрет, - пропела про себя Фарида, цитируя уже Безумного Шляпника - сумасшедшие всех умней!"
  
Она рассмеялась: вот уж, действительно! За последнюю неделю с интервалом в три дня убиты с особой жестокостью два участника ее терапевтической группы. Впору задуматься. Она высунула язык и скосила глаза, пытаясь разглядеть, побелел он или нет - вроде бы, нет. Вытянула руки - пальцы не дрожали. Надавила на веко, открыла глаз - ничего не изменилось. В этом теперь Фарида Исмангуль была уверена - убийца не она. Тогда кто? Это стало ее занимать с тех пор, как по ВВС показали сюжет о смерти Игана Хаскелла. Если есть двое, то будет и третий, а связь - единственная связь, которая была видна между этими двумя - ее психо-группа. И еще немного, правда, в этом Фарида сомневалась, не притянуто ли за уши объяснение, все это было связано с Алисой.
  
"Итак, Алиса, - размышляла мисс Фарида. - Странная девушка. Она такая, с одной стороны, простая, а с другой - умудренная опытом. Когда она, к своим тридцати, успела так помудреть? Что с ней стряслось, какие тайны она таит в себе? Ничего практически не рассказывает, только слушает. Та история про Питера Пена и капитана Крюка - вот, от чего стоит плясать. Или нет? Больше всего история напоминает... - взгляд ее упал на книгу, - Алису в стране чудес. Итак, Алиса у нас уже есть. Она падает в нору - пусть это будет наша группа. Там она встречает Белого Кролика..." Мисс Фарида машинально потрогала часики, висевшие у нее на груди, и тут же отдернула руку, будто обожглась - аналогия была очевидна. В голове у нее завертелись образы, и вот уже ящерка Билль, пытавшийся вытащить Алису из уютного домика, летит по воздуху, теряя хвост, как потерял руки Огден. Вот Иган, глупый, несуразный верзила-Валет, "теряет голову"... Нет, это все слишком притянуто за уши, за длинные кроличьи уши. В конце концов, во втором случае Алиса совершенно ни при чем - приказ об отрубании голов отдавала Красная Королева, а на эту роль никто, ну совершенно никто не подходил. Ни замкнутая на своих действительно серьезных проблемах татуированная, вопреки Торе, еврейка Эсфирь, ни блондинка-официантка Клара, разводящаяся со своим шестым мужем, ни, тем более, тихая Кейт, архивариус Музея естественных наук. "А не погадать ли мне? - мисс Фарида усмехнулась, и снова взяла книгу, раскрыв ее наугад. - Посмотрим, что мне подскажет мироздание..."
  
Книга послушно раскрылась, и психолог прочла: "Никогда не думай, что ты иная, чем могла бы быть иначе, чем будучи иной в тех случаях, когда иначе нельзя не быть...." "Несусветная глупость, - подумала мисс Фарида. - Глубокий смысл, конечно, в этом есть, но в ситуации с убийствами чем мне может это помочь?" Она начертила картинку. Получалось так: есть она, а есть, ну, скажем, Марьям - второе "я" Фариды, а есть второе "я" Марьям - Ханума. И эта Ханума появляется только в критических случаях, когда иначе ну совсем нельзя. Раскладка простая, вся сложность в том, чтобы не думать о Марьям, чтобы та, в свою очередь, не выпустила в мир страшную Хануму. А в том, что она страшная, мисс Фарида не сомневалась. Но то, что кто-то из ее питомцев пошел по пути, рекомендованном Алисе Герцогиней. Фарида сильно надеялась, что это была не сама Алиса, потому что для психолога эта женщина была просто кладезем тайн и загадок: копни одну - и вскрывается целый пласт проблем. К тому же, Алиса была не тем типом людей, которые убивают кроваво. Она сделала бы это с помощью яда, удавки или несчастного случая. "Маньяк из Сен-Арли" напротив демонстрировал свою силу и будто бы вынуждал полицию вступить с ним в единоборство, а то и вовсе не обращал внимание на суетливых бобби.
  
   Психолог широко зевнула и потянулась, собираясь отойти ко сну пораньше. Погладила себя по плечам, обтянутым серым хлопком пижамы. Завтра на группе мисс Фарида хотела блистать: ей предстояло ввести двух новых участников, мистера и миссис Карпентер, совсем еще молодых, но уже озабоченных проблемой собственного места в этом огромном мире. Кроме них, как полагала мисс Фарида, в составе группы обязательно обнаружится жертва. Да и убийца не преминет прийти. А ей предстояло понять, кто из них кто. И, поняв, ни минуты не медля позвонить в полицию. В этот момент мобильный мисс Фариды исполнил замысловатую арабскую мелодию:
   - Я слушаю.
   - Это мисс Фарида Исмангуль?
   - Да, конечно, с кем я говорю?
   - Это тетя Френсиса Пика, Делия. Не могли бы вы приехать к нам? Я оплачу частный визит, только, пожалуйста, приезжайте!
   - Что-то случилось?
   - Да, серьезный рецидив, мы сами не справимся!
   - Я подумаю, и перезвоню, хорошо? - мисс Фарида повесила трубку. На улице было темно и страшно, но где-то там, в темноте маялся хороший и небесталанный юноша. Она решилась, тряхнула головой, как бы отгоняя мрачные мысли, накинула твидовое короткое пальто и вышла из дома. Буквально через полчаса нервная и слегка дрожащая мисс Фарида постучала в дверь дома семейства Пиков. Открывшая ей пожилая дама - Делия, как она сама представилась, была незамужней тетушкой Фредерика. Мать его отсутствовала - она работала медсестрой в местной больнице, и сегодня как раз была ночная смена.
   - Фредерик? - мягко окликнула юношу мисс Фарида, зайдя в его комнату. - Ты здесь?
   - Конечно, здесь. Я разговариваю с братом, - повернулся к ней юноша. - Френсис, знакомься, мой психолог, мисс Фарида. Мисс Фарида, это мой брат Френсис, вы, наверное, читали его книги.
   - Да, конечно, добрый вечер, Френсис, - она доброжелательно кивнула в сторону визави Фредерика Пика. Это было непросто: в кресле, сияя позолотой рамы, стояло огромное старинное зеркало.
  

Дневник. День восьмой.

Двойной жених

   "Передо мной была длинная витая лестница вверх - широкая, мраморная. Оны выходила на балкон с колоннами, увитыми плющом. Далеко внизу виднелось море. К моему удивлению, вокруг меня пенились необъятные юбки шифоново-шелкового свадебного платья, белого цвета, как и полагается. Короткая стрижка превратилась в каскады темно-каштановых волос, в которые кто-то вплел громадную гирлянду цветов. Лепестки цеплялись за крутые кудри и падали вниз. Я искала жениха. И точно знала, где он должен быть и каким. Как только эта мысль возникла у меня в мозгу, я увидела его - крупного, горбоносого итальянца с оливковой кожей в сливочном, как крем, костюме. И вот, что странно - я в тот момент была им. Холодная решимость пропитывала его насквозь: по ощущениям этот человек напоминал мне линкор, только что сошедший со стапелей, весь в масле, гордый и неуязвимый. И он тоже знал, где его невеста, и шел к ней - медленно, целеустремленно, и только легкая нотка недовольства ее/моим нетерпением его/меня раздражала. Но терпение итальянца было велико и больше всего напоминало отношение матери к расшалившемуся больному ребенку: железобетонное спокойствие. Он помедлил в начале лестницы и начал подниматься, но я/она вцепилась в перила балкона и смотрела на море, слегка уже паникуя, и ужасно боясь, что жених не придет. Это было отчаяние, смешанное с покорностью судьбе и одновременно равнодушием. Я думала, что, мол, раз уж этому суждено быть - переживу. Замок, полуразрушенный замок, это я знала точно, был и его, и моим одновременно. И в тот момент, когда я услышала его шаги, и настал момент неверяще-радостно обернуться, я проснулась..."
  
   "Дурацкий сон какой", - подумала Алиса, поставив точку. - "Как ни пиши, а суть все та же - жених, невеста, свадьба. Я не планирую семейную жизнь, так что бы это значило?" Она порылась в памяти и начала писать снова.
  
   "Я думаю, что сон этот напрямую связан с гаданием: давным-давно одна женщина подарила мне колоду карт Таро на мотивы картин Густава Климта. Много позолоты, много изломанных, исхудавших или наоборот - круглобрюхих фигур. Как обычно, я задала три вопроса: что со мной будет завтра? Что ждет мой проект (а вот об этом я, дорогой дневник, пока умолчу)? И что ждет меня в ближайшем будущем? Ну что ж, Таро, как обычно, оказались правы. Воскресенье обещало мне чревоугодие - и я съела шесть пончиков с глазурью в кафе. Потом, конечно, болел живот. Проект... ну что ж, печально, но Таро сказали, чтобы я не ждала от него большой отдачи, а если кто-то пообещает ее - обманет. Посмотрим. И, наконец, и это я запомнила точно, ближайшее будущее мое - это Страшный Суд. Прямой. Что значит - глобальные перемены к будущему, положительные сдвиги, Только на это я и надеюсь.
  
   Начала читать "Город перестановок" и так увлеклась, что забыла о стоящей на плите яичнице. Но самое страшное: когда я пришла на кухню, оказалось, что я даже не достала яйца и масло... что-то творится с моей памятью: я быстро устаю и теряю слова, и поступки. Я теряю жизнь. Это ужасное чувство утекания секунд сквозь пальцы, которые сквозят как песок, сыплются, сыплются, и тут же разносятся ветром. И что-то я хотела написать еще, про свой сон. Не знаю. Ах, нет, не про сон, про автора "Города перестановок" и про книгу: несмотря на мое восхищение, самое сильное чувство, которое я сейчас испытываю - зависть. Мои книги, ненаписанные и мертвые, никто никогда не прочитает. Но как случилось, что я похоронила их своими руками? Я просто должна, я обязана это вспомнить!"
  

Глава 9.

Погремушка и щипцы

   Странное дело: мисс Фарида почувствовала отстраненность, когда начала общаться с зеркалом. Стоило бы испугаться, а она наоборот была спокойна и даже увлечена. Поворачивалась к Фредерику - и перед ней был испуганный подросток в теле двадцатипятилетнего мужчины, поворачивалась к зеркалу - оттуда на нее смотрел уверенный, харизматичный писатель, покоритель женских сердец. В ходе разговора все стало, впрочем, ясно: в голове мистера Пика уживались двое - он сам, запуганный и неприспособленный к жизни ребенок, и его брат - настоящий волк издательского бизнеса. По телефону издатели общались, конечно же, с Френсисом, и слышали его мягкий, ровно льющийся баритон. Вживую Френсиса Пика никто не видел. К обману читателей приложила руку, в первую очередь, тетушка Делия: она достала из архива раннюю фотографию своего покойного отца, не без фантазии сочинила биографию и приложила документы умершего в десятилетнем возрасте единокровного брата-близнеца Фредерика. Обман прошел. Тем более, что книги стали пользоваться невиданным спросом, и у издателей не было особых проблем: счет, который указал Френсис, был счетом адвокатской конторы, все дела от его имени вел частный юрист из Лондона, который тоже никогда не видел Френсиса до того, как к нему зашел некий обаятельный светловолосый мужчина. В общем, обман был состряпан чисто: читатели получили возможность погрузиться в атмосферу женских романов, Фредерик - писал в свое удовольствие блестящим, диккенсовским языком, тетя Делия избавилась от забот о добывании денег. Она умоляла мисс Фариду:
   - Дорогая, но никому ни слова! Все эти деньги достанутся Фредерику как самому близкому родственнику - Френсис по очевидным причинам не оставит завещания. Вы же понимаете: мальчик пишет, он счастлив, не отбирайте у него это счастье...
   Растерянная мисс Фарида отбивалась от наседавшей женщины невнятным мямлением. Круглая как шарик, в седых кудряшках, сером платье с мелким цветочным принтом и в фартуке Делия разительно напоминала психологу Безумную Герцогиню - суетливую, бестолковую, но при всем этом - удивительно проницательную. Фредерик Пик, напротив, казался одновременно Труляля и Траляля - ужасным, противоестественным сочетанием двух братьев, сосуществующих в одном теле и находящихся в постоянном конфликте между собой. Дележка погремушки - славы, власти, денег, признания - могла продолжаться бесконечно, и с самыми непредсказуемыми последствиями.
  
   Фредерик спорил с зеркалом. Он то кричал на него, то шептал, прикладывал пальцы к щеке и тут же - к гладкой зеркальной поверхности, гладил, снова шептал, потом из его рта снова полился поток обвинений... Это могло продолжаться бесконечно, и ухудшение было очевидно. Тетя Делия боялась своего подопечного, это мисс Фарида понимала. Судя по тому, что сбивчивой скороговоркой рассказывала ей кругленькая пожилая дама, Фредерик мог закатить истерику и даже что-то себе повредить. В прошлом году руку сломал. Но еще хуже, что он начинал видеть врагов повсюду: неделю назад Делия проснулась от жуткого чувства присутствия кого-то в спальне. Над ней, сжимая в руке старинные щипцы для камина, давным-давно валявшиеся на чердаке, стоял абсолютно обнаженный Фредерик. Она проснулась вовремя: юноша пытался отхватить несколько кусков плоти с тела любимой тетушки, орудуя щипцами. Потом уже он рассказал, что был вовсе не голым, а в невидимом глазу защитном костюме, специально разработанным против гигантских красных муравьев-древоточцев. Движимый чувством опасности, он взял каминные щипцы, надел костюм и пошел в спальню тетки. Там ему представилось страшное зрелище: красные муравьи сплошь покрывали тело женщины, разъедая его кислотой, покрывающей жвалы. Мерзкие твари откусывали уже размягченное мясо корчащейся Делии, но краем ускользающего сознания Фредерик понимал, что здесь что-то не то. Он придержал первый удар. Промедление дало шанс несчастной женщине спастись.
  
   - Нам нужен психолог, - рыдала Делия Пик.
   - Вы должны поместить его в клинику, мисс Пик.
   - Я не могу, он мой родной племянник... К тому же издатели ждут главу от Френсиса к концу недели, а в клинике он не сможет писать.
   Мисс Фарида неверяще округлила глаза:
   - Вы понимаете, что он опасен, мисс Пик?
   - Он добрый мальчик, я знаю. Я справлюсь. Только подлечите его немного, - она замялась, потом поманила мисс Фариду. В кухне она поколебалась, вздохнула, и достала из нижнего ящика древнего серванта, запертого на ключ, два предмета. Первым, завернутым в газету, оказался деревянный прямоугольный молоток - окровавленный, с прилипшими к нему светлыми волосами. Второй сверток содержал безвкусный синий галстук, мятый, с готовым узлом и красными подковами. Галстук тоже был в крови. К своему ужасу, чувству, к которому мисс Фарида начала в этом доме уже привыкать, психолог узнала галстук Игана. И совершенно очевидно, что этот никчемный, в общем-то, клочок ткани, был снят уже с трупа - через голову, простреленную практически в упор шестью советскими пулями.
  

Дневник. День девятый

Простите мне мое счастье

   "Сегодня нашла прекрасные чулки с подвязками - сейчас их никто не носит, они не в моде, и заплатила баснословно дешево - по 1,35 фунта за пару. Увидела в зеркале морщинки у глаз и, кажется, отвисает подбородок - неужели ЭТО все-таки началось?! Надо есть больше антиоксидантов: киви, ананас, шпинат. Кстати говоря, спагетти со шпинатом - великолепное блюдо! Но, наверное, слишком калорийное...
  
   Видела сегодня Рильке - он шел по противоположной стороне улицы и даже не посмотрел в мою сторону. И я тоже не стала махать рукой, у девушки должна быть гордость. Заходили Свидетели Иеговы. Очень оскорбились, когда я стала им рассказывать о том, что предпочла бы видеть, как человечество строит космические ракеты и институты вместо того, чтобы возводить храмы, вне зависимости от конфессии: мечети, синагоги, пагоды, соборы. Им не полагается обижаться, я знаю, но эти - обиделись. От мужчины почему-то пахло вином, и я подумала, что это, возможно, вовсе не проповедники, а какие-то жулики. У женщины даже глаза полыхнули, когда я заговорила о космических кораблях. И брошюру они оставили странную, не "Мы можем быть вместе в раю на земле", или что-то вроде того, а буклет из общества изучения пришельцев. Наверное, по ошибке. Я так и не успела им ничего сказать про то, что я и в пришельцев не верю. Загудел фен в соседней комнате, с ним такое бывает, отходит контакт - и парочку как ветром сдуло. Испугались, будто не люди вовсе, а коты.
  
   В целом я, конечно, счастлива. Вытащила на другого человека карты Таро - Десятка кубков на будущее и Мир на сегодня. Более благоприятного расклада я не видела, при том, что именно сегодня несчастного посадили в тюрьму - ни за что. Но это другая история, и я не знаю, вправе ли я ее рассказывать даже своему дневнику. Ночью мне опять снился сон, в котором я кого-то спасаю, и опять я была мужчиной. Уверенным в себе, сильным, смелым. А вовсе не запуганной женщиной, борющейся то с лишним весом, то с прыщиками на лице, то с отеками ног. Жесткий узкий подбородок, щетина, смуглая кожа, гладкие черные волосы, уложенные на косой пробор - и стальная просто-таки решимость".
  

Глава 10.

Ничего не проясняется

  
   Капитан Рильке сложил яркий халат и пару закатившихся под стол бигуди в бумажный пакет: на выброс. В конце концов, Энн могла бы и сама забрать свои вещи, если уж они ей так дороги. Подумал, и отправил туда же, в пакет, круглую синюю чашку из дешевого фаянса, двух фарфоровых котиков и книгу о вкусной и здоровой пище. В кои-то веки он был счастлив. В гостиной, развалившись на диване, благодушествовал Джон Стаут. Голова его была замотана бинтом, а в целом он выглядел превосходно. И даже с немалым наслаждением смаковал виски, запрещенный доктором настрого.
  
   - Прекрасный дом, Карл! И даже относительно чисто.
   - Благодарю, - буркнул Рильке.
   - А ты, кажется, потолстел, - оценивающим взглядом окинув фигуру Рильке, высказался Стаут. - Последний раз в спортзале когда был?
   - Послушай, Джон, что тебе от меня, в конце концов, надо? Ты пришел ко мне в гости, пьешь мой виски, сидишь на моем диване. Но при этом говоришь обо всякой ерунде, не касаясь главного.
   - Так я как раз и хотел коснуться...
   - Я тебя прошу: шуточки на тему ниже пояса оставь в покое. Давай уже по делу. Поскольку ты у нас увечный, то я тебя угощу обедом и даже не буду бить за ту чепуху, что ты здесь несешь.
   Стаут сделал губы уточкой, как девушка-подросток для селфи:
   - Так неинтересно, Карл. Но, - быстро исправился он, увидев неудовольствие на лице Рильке, - я все понял. Главное, за чем я к тебе зашел - это моя версия того, что происходит.
   - Излагай, - сказал Рильке уже из кухни. Раздался хлопок крышки: полицейский открыл соус альфредо, который ленился готовить сам. Осталось сварить спагетти.
   - Смотри, я так понимаю, что мне по голове прилетело только лишь потому, что я пришел на... гм-м-м... свидание, а убийца в это самое время выбрасывал руки первой жертвы милым кошечкам в клетку.
   - Приятного аппетита, - пробурчал Рильке, высыпая в кипящую воду полпачки макарон.
   - То есть я стал второй жертвой случайно, понимаешь? Третья жертва была... кстати, а как ты догадался, о, мудрый Карл, что они чем-то связаны? Об этом нигде ничего не было сказано.
   - Раз ты такой умный, поясню: и в первый, и второй раз рядом с жертвой лежала карта. Тройка червей в первый раз, тройка крестей - во второй. А рядом с тобой мы ничего не нашли, из чего сделали вывод, что ты попался случайно под горячую руку, и нападение на тебя имело смысл вырубить случайного свидетеля.
   Джон слегка растерялся:
   - А... Ну, в общем, эти две жертвы связаны, а я случайно попал... Так-так, карты. Но это ломает всю концепцию!
   - А я и не обещал тебе ее сохранить в целости и сохранности. И сейчас только что разгласил постороннему человеку служебную информацию.
   - Буду нем как рыба! Как могила! Как старый башмак! Как кукуруза! - Стаут сделал страшные глаза, которых капитан все равно увидеть не мог. - Но с этим казусом в версии можно справиться. Смотри - две тройки, значит - остались еще две. Это же маньяк. Он все делает систематически и планомерно, несмотря на сорванную наглухо кукушку.
   - Что?
   - Крыша у него, говорю, съехала...
  
   На кухне что-то стукнуло и покатилось по полу. Рильке появился на пороге с раскрасневшимся лицом:
   - Джо, молодчина! Они же оба ходили на терапевтическую группу к психологу Фариде Исмангуль!
   - А я что сказал? Наверняка маньячина тоже - один из них, и пока всех не поубивает - не успокоится. Может, это та самая Ханума.
   - Фарида.
   - Без разницы.
   - Да, без разницы... - Рильке подумал, что в ту же группу ходит и Алиса Месгрейв. Которая как раз была неподалеку от места убийства Игана. И у нее нашли пистолет. И бультерьер, застреленный ею, был убит последней пулей в стволе - четко и даже профессионально. Видимо, мисс Месгрейв опять придется посетить полицейский участок и даже задержаться там суток на трое. Этого Рильке делать не хотелось.
   - Твои спагетти, - напомнил Стаут.
   - О, черт, да. - Рильке принес из кухни две тарелки, полные спагетти с фрикадельками. К ним прилагался кетчуп Хайнц, которого полно в любой забегаловке.
   - А как же вкуснейший "альфредо" с нулем калорий, белоснежный, как отроги Альп? - ядовито поинтересовался Стаут.
   - Можешь слизать его с пола на кухне.
   Судмедэксперт не поленился и проследовал на кухню. Вернулся с довольной улыбкой на лице, дуршлагом на голове и влажной салфеткой, закрывающей левый глаз.
   - Спятил? - без интереса поинтересовался Рильке.
   - Ты подаешь кошерную еду для любого пастафарианина. Я не мог не надеть священную шапку, - Стаут показал на дуршлаг, откровенно забавляясь.
   - А салфетка?
   - Все пастафариане - пираты.
   - Избавь меня от своего бреда и просто поешь! - Рильке не успел даже попробовать обед, как в дверь постучали.
   - Энн не вовремя принесло, - буркнул он и поспешил к двери. Взявшись за ручку, капитан уже собрался открыть дверь, как с той стороны раздался щелчок. Негромкий, но странный. Рильке аккуратно приотворил дверь: на пороге, обмотанная проводами, стояла коробка из-под обуви. Сверху скотчем был примотан механический будильник, стрелки на котором стояли на полуночи - или полудне, с какой стороны посмотреть. Два провода тянулись к ручке двери.
   - Ну кто там? - нетерпеливо прокричал Стаут. - Великий макаронный монстр гневается, спагетти стынут!
   - Нас пытались взорвать, - буднично ответил Рильке. - Вызывай саперов.

Дневник. День десятый

Знакомство с Джеймсом

  
   "Есть звёзды, свет которых доходит до Земли только тогда, когда их самих больше нет. Есть люди, свет памяти о которых озаряет только тогда, когда их самих больше нет. Эти огни - самые яркие в ночной тьме, Именно они - те, которые освещают человеку путь". Это сказала Хана Сенеш, а я прочла в связи с убийством религиозным фанатиком бедной девочки на улицах Иерусалима. Она всего лишь вышла поддержать своих друзей из ЛГБТ, сама будучи воплощением женственности. Мне очень жаль эту девочку, хотя, конечно, она оказалась жертвой двух крайностей: желания защитить Бога кинжалом - да как это возможно вообще? - и желания доказать всему миру свою инаковость. Зачем? В первом случае человек просто попытался изъять из своей картины мира то, что в нее не вмещалось, во втором люди, делающие нечто, захотели убедить всех, что они - молодцы, раз это делают. И именно по этой причине их нельзя трогать. Все радужные флаги мира и все пейсы на свете не стоят жизни одной юной девушки. И пусть меня повесят, если это не так!
  
   Хотя, как оказалось, странности человеческой натуры могут проявиться совсем рядом с тобой, и тут уж только сердце и разум могут подсказать, что делать. Начну по порядку: не так давно мне подбросили книги в одинаковых упаковках. Первая - Алиса Льюиса Кэрролла, вторая - фантастика, "Город перестановок". В первый раз лжепочтальон явно хотел посмотреть мне в лицо и узнать, как я выгляжу. Во второй этой необходимости у него уже не было. А сегодня он пришел ко мне сам, и сказал, что его зовут Джейм Сандерленд. И по профессии он - уфолог. Казалось бы - при чем тут детская классика, упаковочная бумага, фальшивые шевроны и я? Все разъяснилось быстро, просто и смешно. Вот уже несколько лет Джеймс Сандерленд наблюдает за мной и ведет дневниковые записи. Их набралось уже столько, что с трудом вмешают четырнадцать толстых тетрадей. Компьютерам мистер Сандерленд не доверяет, и я его в этом даже отчасти поддерживаю.
  
   В общем, мистер Спндерленд зашел ко мне в дом, убежденный, что я ушла на работу. Но я была в ванной и накладывала маску на лицо. Голова моя была замотана полотенцем, так что я не слышала осторожных шагов мистера Сандерленда. И поэтому, когда я вышла из ванной, мы как раз и столкнулись - лицом к лицу. Лжепочтальон душераздирающе взвизгнул и упал к моим ногам. Глупо и мелодраматично, тем более, что пришлось извести на него последниц виски, приводя в чувство. Дело в том, что лицо у меня было намазано черной африканской маской со жженым кофе, а поскольку мистер Сандерленд всерьез полагает, что я - инопланетянка, мой "истинный" вид напугал его до потери рассудка.
  
   Да, да, я - инопланетянка. Сообщество в составе семи гиков разыскивает по всему Сен-Арли жителей других планет и, что интересно, находит. Мистер Сандерленд лично обнаружил меня и ещё двоих несчастных "зеленых человечков", один из которых - милый, забавный Фредерик Пик, писатель-неудачник. Дорогой Дневник! Это ужасно забавно! Мистер Сандерленд, очухавшись, сообщил, что его зовут Джеймс, и попросил воды со льдом. И мятой. И соком лайма. А потом - чай с шоколадом и, если меня не затруднит, пару бутербродов. Меня не затруднило, а напрасно. Кончилось тем, что уфолог съел все, что было у меня в доме, включая шоколадные конфеты, оставшиеся с Пасхи и дорогую как Феррари салями. Зато поведал немало интересного. Но, честное слово, я уже устала все это пересказывать".
  

Глава 11.

Инопланетное вторжение

   Мистер Джеймс Сандерленд считал себя идейным уфологом. Он наизусть знал Стар Трек, хранил у себя дома комплект формы звездолета Энтерпрайз (конечно же, синей - он исследователь, а не какой-то там боевик-краснорубашечник), зачитывался Стивеном Хокингом и, конечно же, был свято убежден в том, что наша Вселенная полна разумных цивилизаций. Которые то пытаются захватить Землю, то наоборот - спасают ее и приглядывают на неразумными землянами. "Люди в черном" Джеймса возмущали своим откровенным непрофессионализмом, зато "Доктор Кто" поселился в его сердце навечно: даже два - Четвертый и Одиннадцатый. Он знал, что инопланетяне маскируются под людей, кошек и собак, но постоянно прокалываются: то кошка откроет консервную банку ножом, то собака скажет пару человеческих слов. Но самым уязвимым в плане конспирации является человеческий облик.
  
   Придя в гости к мисс Месгрейв без ее ведома, Джеймс Сандерленд надеялся обнаружить свидетельства инопланетной сущности своей соседки. И у него были все основания надеяться, что таковые будут найдены. И только внезапное появление мисс Месгрейв на сцене помешало ему доказать свою теорию. С другой стороны, именно это появление доказывало, что у женщины наличествует чувство интуиции, а, быть может, предвидения или даже телепортации. Нормальные люди, как известно, таких навыков лишены.
  
   - Итак, мистер Сандерленд, пока я не вызвала полицию, может, вы расскажете мне, в чем я подозреваюсь? - слегка раздраженно, но в целом доброжелательно произнесла Алиса, наливая себе чая, а нежданному гостю - еще виски. Джейсм, конечно же, наизусть помнил четырнадцать правил по общению с пришельцами, десятое из которых гласило: "Если тебя поймали - отвечай максимально правдиво, потому что большинство инопланетных рас умеет читать мысли".
  
   - Я обнаружил неоспоримые свидетельства того, что вы - инопланетный наблюдатель некоей цивилизации, доброжелательно настроенной к землянам, - начал Джеймс, слегка волнуясь. А как иначе, ведь это его первый контакт с внеземным!
   - В последнее время ваши враги, я подозреваю, что целлурианцы, хотят с вами расправиться. И это надо предотвратить!
   - Мистер Сандерленд, мне все это кажется ужасной ерундой. Конечно же, я не инопланетянка. О каких "неоспоримых доказательствах" вы говорите?
   - О, они у меня дома, если можно, я схожу, принесу.
   - Ну, если даже вы и сбежите - потеря невелика, - произнесла Алиса. - Так что я рискну и подожду. Идите, мистер Сандерленд, и прихватите тостов и сыра к чаю, если они у вас есть.
   Ровно через пять минут бывший лжепочтальон бухнул на диван три папки с документами и корзинку для пикников, в которой, как поняла Алиса, содержался весь провиант, бывший у мистера Сандерленда в доме, включая копченую рыбу, пикули и банку консервированных китайских сосисок. Сосиски стояли в банке вертикально и шевелились в прозрачной жидкости как чьи-то отрубленные пальцы.
  
   - Показывайте, мистер Сандерленд, время не ждет, - улыбнулась Алиса.
   - Для начала я заметил, что вы никогда не покупаете бананов.
   - Факт. Терпеть их не могу.
   - Это меня натолкнуло на мысль, что вы из системы Альдебарана. Но потом я понял, что нет - вы любите курицу.
   - И как это связано?
   - Метаболизм. Для альдебаранцев курица смертельна. Потом я заметил, что у вашего дома всегда чистые окна - это ненормально. Их никто не моет, но они чистые!
   - Спрей-антистатик.
   Мистер Сандерленд пропустил реплику мимо ушей:
   - В вашем дворе необычайно пышно цветут гортензии. Просто необычайно пышно.
   - Это сорт такой.
   - Вот, у вас на все есть правдоподобные объяснения, но я-то знаю, что вы излучаете электромагнитное поле, полезное для растений и вредное для живых организмов. Я сам понимаю, что сейчас получаю дозу, но готов терпеть ради науки! - воскликнул мистер Сандерленд. - В общем, у меня тут более семидесяти ваших привычек и поступков, которые доказывают, что вы прилетели с Кеплер-62. А самое главное знаете, что?
   - Что? - спросила заинтригованная Алиса.
   - У меня на руках ваши фотографии с возраста 18 лет и до вчерашнего дня. Я расположил их в хронологическом порядке и смонтировал фильм. Желаете посмотреть? Он длится всего 40 секунд.
   - Да, с удовольствием...
   Джейм Сандерленд поколдовал над планшетом и с торжествующим видом нажал кнопку запуска. Алиса посмотрела на экран: ее лицо, снятое анфас, было словно подернуто легкой дымкой, которая становилась то гуще, то реже. И все.
   - Мне кажется, у вас завис планшет, мистер Сандерленд, - упрекнула она гостя.
   - А вот и нет! - торжествующе воскликнул Джеймс. - Просто ваше лицо не поменялось нисколько! Вы не стареете, мисс Алиса, не стареете вот уже больше пятидесяти лет! Непростительный прокол для разведчика, да еще и такого уровня.
   Алиса посмотрела на мистера Сандерленда как на сумасшедшего. Потом встала, достала из стола сложенный вчетверо листок и отдала ему, улыбаясь. Но прочитать документ он не успел: раздался громкий стук в дверь и низкий, властный голос капитана Рильке потребовал, чтобы наряду полиции открыли дверь немедленно. После чего события для Джеймса происходили как в ускоренной съемке: в дом зашли полицейские, Алиса Месгрейв оделась, на нее надели наручники и увезли. В доме остался один мистер Сандерленд со злополучным листком бумаги и стаканом виски - его никто ни о чем не спросил, и даже, вроде бы, не заметил.
  
   Оправившись от шока, Джеймс развернул бумагу. Ею оказалась медицинская справка, согласно которой мисс Алиса Месгрейв страдает врожденным наследственным заболеванием - синдромом Каллмана-Борши. Пришлось лезть в Гугл, который сообщил, что СКБ, в противоположность прогерии, внешне сохраняет человека молодым до самой смерти. Только приглядевшись, можно увидеть, что перед тобой не девушка, а старушка: ни морщин, ни пожелтевших глаз, ни седых волос. Так что Джеймс Сандерленд мог бы себя похвались за недюжинный сыскной талант: приятной, тридцатилетней на вид, мисс Месгрейв оказалось на самом деле семьдесят восемь лет. Конечно, это полностью разрушало теорию о пришелице, но мистер Сандерленд не собирался сдаваться.
  
   Он сложил листок и наклонился над папкой, чтобы вложить его в файл. Вот только сделать он этого не успел: тонкая рыбацкая леска впилась ему в горло, перерезав кожу, мышцы и трахею. Джеймс упал лицом вниз, заливая кровью драгоценные документы. Убийца довольно хмыкнул, бросил леску и ушел через дворик, в котором пышно распустились зеленые гортензии мисс Алисы Месгрейв. По пути переобулся, бросив в ближайший бак старые ботинки и, заодно, потрепанные кожаные перчатки - слишком потрепанные, как ему подумалось: леска попала в дыру и чуть надрезала кожу. Ранка осталась незначительная, но все-таки саднила, и это слегка раздражало. Но зато дело близилось к концу - решить еще два небольших вопроса, и можно будет поехать в Бат, на отдых.
  

Дневник. День одиннадцатый

Пусто.

   "В тюрьме нет бумаги. И карандашей тоже нет. Я жду объяснений от следователя". Алиса посмотрела на надпись на стене, сделанную карандашом для век, хмыкнула и внутренне согласилась. Одеяло было тонкое, но теплое. Она завернулась в него, как в кокон, и уснула. Сны ей в этот день милосердно не снились.
  

Глава 12.

Тройка пик

  
   Утро капитан Рильке начал с того, что попытался выпутаться из простыни. Она обвилась вокруг него как кокон, спеленала ноги и коварно забилась в щель между рамой кровати и матрасом. Выпутываться надо было тихо, чтобы не разбудить Энн: она сладко посапывала на соседней подушке, подложив руку под щеку. Вчера, после прощального вечера в ресторане, она напросилась на разговор по душах, который плавно перерос в бурный секс. Рильке раздумывал над тем, не совершил ли он ошибку, вновь ступив на скользкую дорожку. Энн хотела замуж. Он - не был готов жениться. Ни на Энн, ни на ком другом.
   - Милый... - сквозь сон пробормотала Энн.
   Рильке погладил ее по плечу, поправил простыню:
   - Спи, еще рано.
   - Угу... - Энн перевернулась на другой бок и захрапела тоненько и тихо. Из уголка губ показалась капля слюны, потянулась тонкой струйкой вниз, пятная подушку. Никакого умиления в этот момент Рильке не почувствовал - раздражение разве что. Энн была чужеродным элементом в его доме. Он представил, как на ее месте спит Алиса Месгрейв и внутренне содрогнулся: пролистав вчера дело, он узнал, сколько старушке на самом деле лет. И хорошо, что он не позвал ее на свидание, а то потом... А что "потом"? Рильке сам себя выругал за глупость: если женщина выглядит на тридцать, то ей тридцать и есть, а бояться досужих сплетен бравому капитану британской полиции, вроде как, и не к лицу.
  
   Он потянулся, пошел на кухню за кофе. Колба была уже вполне горячей, хотя таймер барахлил через раз - сегодня он решил побаловать хозяина послушанием. Рильке сунул в ростер приготовленные накануне заготовки для "рубенов": два куска белого хлеба, ветчина, хамон, соус "тысяча островов", кислая капуста - много кислой капусты - и сыр в неприличном для бутерброда количестве. Ростер был выпущен для людей, предпочитающих рэп - классике, а бумбоксы - домашним кинотеатрам, поэтому монструозный сэндвич влез в него целиком. Зашкворчало, зашипело, запахло палеными макаронами и горячим мясом, и вот уже Рильке, позевывая, обозревает необъятный "рубен", пока второй готовится к печи огненной. "Надо бы посмотреть мобильник, - подумал Рильке, вспомнив, что вчера отключил на нем звук. - Сорок сообщений?!" Он чуть не поперхнулся кофе, но быстро, не забывая периодически откусывать сэндвич, пролистал все смс. По сути, они сводились к одному: сразу после ареста Алисы Месгрейв в ее квартире был обнаружен труп Джеймса Сандерленда, ее соседа. Того самого худощавого шатена, который с остекленелым видом смотрел на арест Алисы. Его нашли в луже крови и фекалий, с перерезанным горлом. В открытую дверь забежала бродячая собака и, к несчастью, умудрилась не только поесть, что послал ей ее собачий хранитель, но и испятнать все вокруг следами грязных лап. На вой собаки соседи и вызвали полицию: чрезмерно законопослушные, они уже послужили причиной разрушения двух семей, из которых изъяли детей за якобы жестокое с ними обращение - что было наглой, как Рильке знал, ложью. Теперь им показалось, что в опасности оставлена собака. На сей раз парочка Иуд сослужила хорошую службу полиции и - благодарственную грамоту за бдительность, третью по счету. Рильке был не склонен поощрять то, что он называл "стукачеством на почве беспричинной паники", но такая точка зрения была крайне непопулярна в правительственных кругах, а, следовательно, не принималась во внимание. "Но, - думал капитан, - если бы доносительство было так эффективно, мы бы ловили преступников быстрее и чаще".
  
   Вместе с полицией на место убийства Джеймса Сандерленда прибыла бригада телевизионщиков ВВС в составе корреспондентки Адели Бринклер и оператора Джейсона Кинга. Вместе эта парочка стряпала самые ужасающие репортажи, и это с их легкой руки по городу пошла гулять легенда о "маньяке из Сен-Арли". Справедливости ради, надо сказать, что Рильке в чем-то был с ними согласен, особенно, прочитав сообщение от Джона Стаута, в котором было всего два слова: "Тройка пик". Маньяк, несомненно был реальностью, и реальностью, которую как можно скорее надо было превратить в небытие. Решив не будить Энн, Рильке оделся и вышел из дома: прекрасный сентябрьский день его порадовал мягким ласковым солнцем и тишиной. Он решил пройтись пешком и по дороге подумать.
  
   Итак, версия о том, что Алиса Месгрейв собственноручно расправлялась с жертвами, оказалась несостоятельной. Сидя в тюрьме, сложно перерезать кому-то горло рыболовной леской. Вряд ли это сделал подражатель - информация о картах так до сих пор и не просочилась в прессу, а значит, три убийства и одно нападение совершил один и тот же человек. По всей видимости, убитых что-то объединяло, но что? Пока что на руках у Рильке были два козыря, которыми он надеялся побить каре троек: бумаги покойного Сандерленда, которые сейчас эксперты очищают от крови и экскрементов - что поделать, несчастный парень, умирая, расслабил сфинктер, как делает абсолютное большинство внезапно умирающих людей. Вторым козырем Рильке считал группу мисс Фариды Исмангуль. К тому же тот факт, что психолог приехала из России, был напрямую связан с засвеченным в деле "маньяка из Сен-Арли" пистолетом Макарова. Во всяком случае, капитан так считал, хотя и не делился своими подозрениями ни с кем.
  
   В дверях морга его встретил все еще бледный, но уже работоспособный Стаут:
   - Карл! Пришел посмотреть на свежего покойничка?
   - И это тоже. В основном, проведать тебя, подоткнуть одеяльце и дать пустышку - ты же знаешь, мне абсолютно нечем заняться.
   - О, какой сарказм, мой милый какой сарказм! Тебя не коробит, что свое остроумие ты оттачиваешь на больном, практически умирающем человеке?
   - Джон, хватит молоть языком, пойдем, покажешь мне мистера Сандерленда.
   - "Мистер Сандерленд, что с вами? - Ничего, Мэри!" - пропищал Стаут, вольно цитируя персонажа "Сайлент Хилл". Рильке промолчал - воспитанный в католической семье, он с пиететом относился к смерти, и шутовство Стаута было ему крайне неприятно.
  
   Джеймс Сандерленд выглядел так себе. Разрез на шее уфолога был слегка шире слева, чем справа, а справа - еще и неровным, как будто убийца перехватывал леску. Больше ничего понятно не было: чтобы перерезать мягкие ткани острым шнуром, не требуется особой силы. Но зато - совершенно точно - требуются либо деревянные рукояти, либо перчатки. На обнаруженной леске не было следов истирания, а значит - убийца использовал перчатки.
   - Угадай, кто молодец?
   - Кто?
   - Я, - гордо заявил Стаут. - Я нашел на леске пятно другого оттенка с краю и у самого входа в дом - пятнышко на полу.
   - И чья это кровь?
   - Убийцы, конечно. Генетики в лаборатории уже колдуют над хромосомами.
   - А что ты вообще делал на месте преступления, Джон? - подозрительно спросил Рильке.
   - Гулял. Да брось, Карл, мне стало интересно, и ребята из участка подкинули меня до дома. Все равно медик не справлялся - там же все кровью залито было по уши.
   - И среди этого моря крови ты нашел некое пятнышко, Шерлок, которое выведет нас на убийцу?
   - О, не будь столь завистлив к чужим успехам!
   Рильке не стал отвечать на очевидно провокационную реплику, и направился к выходу - ему срочно нужно было поговорить с мисс Фаридой Исмангуль. Четверг - сегодня как раз у нее соберется та самая группа, в которую ходили Огден Дэниельс, Иган Хаскелл и Алиса Месгрейв. Час до начала - он еще успеет поговорить с самой мисс Исмангуль. Наедине.
  

Дневник. День двенадцатый

Чужой рукой

   "Для меня главное - комфорт, понимаете? Комфорт, чтобы никто не совался под руку, никто не мешал, не создавал неприятностей. Я человек неконфликтный, это все скажут. Даже иногда чересчур неконфликтный, и очень, очень терпеливый. Я могу терпеть год, и два, и три, и десять, если надо, а потом просто отрублю руки по локоть, чтобы неповадно было. Или пришпилю язык к глотке. Ну, я, конечно, никогда такими ковбойскими словами не выражаюсь - воспитание не позволяет, но фразу про язык можно считать каламбуром. И я не понимаю, почему люди не верят, что я так могу. Ну, или вот, например: оказываешь человеку услугу, заботишься о нем, угождаешь. И он садится тебе на шею, ножки свесив. И едет - годами едет. И ты рано или поздно устаешь. Но поскольку человек, вроде, уже не чужой, надо изобрести такой способ от него избавиться, чтобы потом не мучиться угрызениями совести. Это, своего рода, искусство. Да, могут пострадать окружающие - но ведь когда рубят мясо - летят ошметки! Это тоже каламбур, причем весьма удачный.
  
   Я пишу в дневнике Алисы Месгрейв, который был мною унесен из ее квартиры, где так нелепо закончил жизнь глупый гик. Мне всегда казалось, что молодежь сейчас тронутая пошла, а этот, вроде, был постарше, даже лысеть начал - мне сверху было видно. Мерзкие такие кудряшки вокруг лысины. Первый парень тоже такой был - кудрявый и лысый одновременно. Вряд ли братья, но похожи.
  
   Полистал ради интереса дневник. Мисс Месгрейв, как я погляжу, была не совсем психически здорова. Первая запись относится аж к 1972 году. Это, простите, через три года после высадки человека на Луне - эпоха мамонтов и динозавров. Нет, поймите меня правильно, мне нравятся семидесятые, но она никак не могла в них жить, да еще и писать дневник. Тронутая дамочка, а на вид - такая приличная. Со второй личностью и местами о свадьбе, когда пора бы уже готовиться к похоронам. Наверное, ее все-таки повесят, не зря же я принес тогда ей часы Огдена, да и про кофейню рядом с парком рассказал. Она вообще очень доверчивая, эта мисс Месгрейв. И глуповата, как все блондинки. С другой стороны, если поверить в то, что она мне рассказала о своей болезни - все может оказаться правдой. За исключением снов, конечно.
  
   Так, ну, что еще. А, да, хочу написать про тройки. Масти выбраны наугад, пусть себе полиция голову поломает, а тройки - это не случайно. Ну, Алиса же. Тройки. "Ваше Величество, мы посадили белые розы!" - ничего не напоминает? Прекрасная аналогия вышла, я считаю. Наверняка кому-то все-таки придет в голову сопоставить карты, книгу и Алису - и ее повесят, повесят за ее длинную, белую, гладкую, прохладную шейку! Тоже цитата - из Олдриджа. Не хочу хвастаться, но я крайне начитанный человек, к чему располагает род занятий: много свободного времени, в частности. Некоторые на такой работе покоя не знают, но я умею распределять время правильно. Дневник этот я подброшу после казни мисс Месгрейв... Ах, ну можно ли быть столь глупым?! Эта несчастная страна полностью отменила казнь, я помню, было страшным шоком прочитать о том, что насильники и изменники теперь будут жить за счет налогоплательщиков долго и счастливо в комфортабельных тюрьмах! Но все равно пожизненное заключение прекрасной Алисе гарантировано. И когда она умрет, возможно, уже после моей смерти, весь мир узнает, что эта блондинистая стерва была невинной как овца.
  
   И последнее, "Дорогой Дневник" - напомни мне, чтобы в следующий раз я написал, почему всегда убиваю по-разному. Это будет полезно знать молодому следователю, который непременно получит записи. Я напишу в завещании чтобы офицеру было не больше 25 лет: юные острее воспринимают трагизм ситуации, чувствуя пряный вкус надвигающейся погибели. Поэзия, чувствуете? Это вам не банальное убийство".
  

Глава 13.

Свидание вслепую

   В доме Фариды Исмангуль было не прибрано. Сама она, завернувшись в красный шведский плед, который совершенно не грел, покачивалась в кресле, отогревая дыханием озябшие руки. Дело было не в отоплении, о, конечно же, нет, хотя мисс Фарида долго привыкала к британской привычке оставлять окна нараспашку круглые сутки. Обогреватель же здесь включали относительно редко, а первая квартирная хозяйка, ругаясь на иммигрантов, научила Фариду в качестве альтернативы использовать резиновую грелку в ноги. Но нет, сейчас ей было холодно от страха. Огден, Иган, некий Джеймс и эксперт из морга - все они были убиты или покалечены, а пациентка мисс Исмангуль Алиса, сидела в тюрьме. Если верить сюжету ВВС, она вряд ли оттуда выберется: лицо у адвоката было напряженное, как морда гончей, которая потеряла след.
  
   Буквально минут через десять должен прийти капитан полиции, который сам взялся расследовать это дело. Суперинтендант такого маленького городкак как Сен-Арли вряд ли бы доверил дело неведомого "маньяка". Если честно, то мисс Фарида серьезно подозревала другого человека, но очень и очень не хотела рассказывать о нем Рильке. Сомнений не оставалось: Фредерик Пик совершил все эти преступления в моменты острого помешательства. О мотивах можно было только догадываться.
  
   - Добрый вечер, мисс Исмангуль, - Рильке прошел в гостиную, дотронулся рукой до обогревателя и нешуточно удивился. - Вы предпочитаете не экономить не отоплении? Или плохо себя чувствуете? - Он увидел, что хозяйка откровенно зябнет, хотя и предприняла робкую попытку встать и даже протянула гостю холодную, сухую, как птичья лапка, руку. На кисти была ранка, слегка уже воспалившаяся.
   - Что с вами, мисс Исмангуль? Укусил пациент? - попытался пошутить Рильке.
   - Нет, вовсе нет. Я... оцарапалась о гвоздь у двери. Не знаю, откуда он взялся...
   - Мисс Фарида, - раздался голос приходящей домработницы, которая и открыла капитану дверь, - я все убрала, мне пора домой. Там на полу кое-что лежало, так я подобрала и положила на столик в прихожей - не ровен час, наступит кто.
   Она встала в проеме, вытирая руки фартуком.
   - Да, конечно, моя дорогая, спасибо! Я что-то еще должна?
   - Двенадцать фунтов за два часа переработки. Но вы не волнуйтесь, я присчитаю их к недельной оплате задним числом.
   - Отлично, вы просто сокровище!
  
   Домработница удалилась, и Рильке наконец-то смог приступить к серьезному разговору:
   - Вы мне что-то хотели сказать?
   - Да, капитан. Видите ли, я долго думала, и поняла, что все это слишком напоминает фарс. Все эти убийства, притянутые за уши к Алисе, постоянные отсылки к Кэрроллу... Это дымовая завеса. Я это осознала, когда журналисты рассказали о картах, найденных на трупах
   - Почему вы так считаете, мисс Фарида?
   - Я - психолог, и примерно представляю себе, как действовал бы убийца, если бы хотел запутать полицию и попутно насолить кому-то. Боюсь, мисс Месгрейв обязана этим спектаклем только своему имени.
   - То есть, если бы ее звали Дороти, то обязательно появились бы волшебница Глинда, Жестяной Дровосек и Тото?
   - Непременно. А если бы Алиса Месгрейв была, например, Джейн, то все шансы за то, что ей бы подкидывали сюжеты из детективов Агаты Кристи. Какие-нибудь поддельные жемчуга, полосатые дротики и пузырьки с атропином.
   - Крайне любопытно, - Рильке посмотрел на мисс Фариду и увидел, что она по-прежнему дрожит. - Хотите, я похозяйничаю на кухне и сделаю чая?
   - Да, я была бы очень признательна. Если хотите, на подоконнике растут мята и чабрец, лимон - в холодильнике, а сам чай - в голубой банке с Парламентом.
   - Я справлюсь, мисс Исмангуль, - улыбнулся капитан. - Распространенное убеждение, что мужчина не в состоянии даже омлет приготовить только потому, что он мужчина, к счастью, миновало мою семью: поэтому хоть мы и не повара высшей категории, но изготовить ростбиф или бланманже в состоянии любой Рильке. Ходит легенда, - он хитро прищурился, - что некий Карл Рильке может даже приготовить настоящий сливовый рождественский пудинг!
   - Я поняла, - слабо улыбнулась мисс Фарида. Дождавшись, пока капитан выйдет, она соскользнула с кресла и достала из-за книг небольшой сверток. Вновь села, положила сверток на колени и прикрыла пледом. Вскоре капитан вернулся, неся две чашки чая с мятой, но без чабреца. На подносе стояло блюдце с порезанным тонкими ломтиками лимоном. Дольки были похожи на частички полупрозрачного солнца. Мисс Фарида залюбовалась: сама она резала лимон как огурец в деревенский салат, грубыми, бесформенными кусками.
  
   Отпив глоток, она решилась: распахнула плед, и передала дрожащими руками сверток офицеру. На краткое мгновение облегчение захлестнуло ее: она избавилась от украденной улики. Но теперь все стало еще хуже, ведь предстоит объяснять, откуда все это взялось. Она отпила еще немного чая, и стала ждать реакции. Рильке развернул газетную бумагу, стараясь не коснуться пальцами предметов, завернутых в нее достаточно небрежно.
   - Галстук, - констатировал он спокойно. - И киянка со следами крови.
   - Это с мест преступлений, - пояснила психолог, тщетно пытаясь успокоиться. Она чувствовала, что, несмотря на тот очевидный факт, что до заката оставалось еще часа два, тьма за окном начинает сгущаться. Липкими щупальцами она обхватывала дом снаружи, присасываясь и расползаясь, как огромный спрут. Еще немного, и мир исчезнет. А если в него выйдет Рильке - то исчезнет и он. И останется только небольшая квартирка мисс Фариды, в которой будет понемногу гаснуть свет, и когда-нибудь, рано или поздно, тьма просочиться сквозь раковину ли, щели в полу, и пожрет ее самое.
   Размышления мисс Фариды прервал резкий голос Рильке:
   - Я далек от мысли, что вы следили за убийцей и подбирали трофеи с мест его... работы. Не верю также и в то, что убийцы - вы. Так откуда вещички?
   - Я могу сказать, капитан, но только сначала послушайте про этого мальчика. Он просто не мог убить, он не такой. Я думаю, вещи ему подбросили, - сказала мисс Фарида. - Алиса делилась со мной: ей тоже подбросили часы Огдена, я думаю, что это подбросили тоже. А это значит, что убийца - из моей группы, он знает нас всех.
   - Резонно. Тогда рассказывайте, как знаете.
  
   И мисс Фарида начала рассказывать: иногда даже всхлипывая. О том, какой замечательный юноша Фредерик Пик, о его альтер-эго, знаменитом Френсисе Пике - тут у Рильке взлетели вверх брови - о том, как старается молодой человек преодолеть раздвоение личности, и какая героическая женщина его тетя. В группе, как выяснилось, Фредерика любили, хотя он обычно очень резко выражался. И не только в адрес воображаемого брата. Он говорил Огдену, что тот - никудышный писатель, что Иган - глупец, что Валерия и Максим, которые по этой причине год назад перестали ходить на занятия - не последователи здорового образа жизни, а самые настоящие сектанты. Да и мисс Фариде доставалось: Фредерик считал, что она не психолог, а "бездарная потребительница псевдонаучной жвачки". Правда, после вспышек гнева, Фредерик всегда извинялся перед людьми и очень переживал.
   - А про Алису он что-нибудь говорил?
   - Да. Но это немного неприлично. Он считал, что у нее в жизни недостаток секса.
   - А она?
   - Смеялась. Она ведь очень дружелюбная, Алиса. И все время говорила ему: "В моем возрасте про секс надо забыть", и тут, уж конечно, смеялись все.
   - Вы знали, сколько лет Алисе?
   - Да, чуть больше тридцати, я думаю. Может быть, тридцать пять.
   - Угу. А, скажите, мисс Исмангуль, мог Фредерик убить в приступе гнева?
   - Нет, никогда. У него, когда он злится, сильно трясутся руки, он заикается и моргает.
   - Хорошо, - уступил Рильке, - допустим, это не он. Но при чем тут тогда все эти вещи? - он показал на улики.
   - Мне это передали. Передала его тетя Делия, - грустно сказала мисс Фарида. Ей хотелось плакать.
   - Она нашла этот сверток в саду, за горшком с камелиями, развернула - и сразу все поняла. То есть, она не сомневается, что его подсунули: Фредерик никогда не выходит в сад. Боится. Я украла эти улики у мисс Делии: она хотела их уничтожить.
   - Так, так, - протянул Рильке. - Таинственный убийца подбрасывает улики и части жертв кому попало, с легкостью проникая в дома. Или не кому попало? - он задумался, потом встал, и поднял сверток.
   - Не возражаете, я заберу его в интересах следствия?
   - О, ничуть, - мисс Фарида скинула плед и приготовилась идти за суперинтендатом, чтобы закрыть дверь. На пороге он обернулся, чтобы попрощаться и вдруг замер: на столике в прихожей, между коробочкой с ключами и пустой вазой, лежал, поблескивая стальным жалом, простой рыболовный крючок с остатком довольно неряшливо отрезанной лески.

Дневник. День тринадцатый

Дележка пирога

   "Зачем я все это делаю? Жизнь бессмысленна - как пирог без теста. Вокруг меня толпятся пожеванные и выплюнутые жизнью мужчины, женщины крупных размеров с толстыми, как голубая пряжа для носков, глазами. Где-то там толпа взрывается аплодисментами восторга в адрес тех, кто богат, знаменит, ярок. В плавном перетекании между сном, вкусной едой, дружескими вечеринками, рукоделием, бесполезным и бессмысленным, они заявляют о себе миру: "Мы прекрасны, потому что мы есть", и мир аплодирует. И пусть в мире этом несколько сотен человек, но отзывы и фотографии делают их лица доступными миллионам, и вот уже журналы, книги, фильмы посвящены им... А для меня жизнь - это сплошная череда рутинных дел и редкая возможность втащить в нее что-то прекрасное, через ту щель в асфальтовой броне, которую я пробил, разбив руки и лоб до крови.
  
   Кто повелел делить пирог так? Эгоизм возводится в культ, кто больше тратит на себя, вкладывает в себя, вминает и заглатывает в себя - тот достоин уважения и поклонения. Тот, кто отдает себя людям - мягкотелый уродец, наподобие садового слизняка. Матери и отцы, глупые дети, ухаживающие за престарелыми родителями, взявшие на себя обязательства по опеке или оплате чего бы то ни было за кого бы то ни было - полные идиоты, потому что в этом мире только отдельно взятый человек обречен на успех. Есть и другой вариант: найти пару, которая не будет жить своей жизнью, а станет твоей тенью, прислугой, вечным бэкграундом. Она будет обеспечивать все твои социальные обязательства и решать бытовые проблемы. Тогда снаружи все будут видеть лакированную оболочку самодостаточного божества, а внутри можно будет создать свой теплый, уютный, ламповый мир. Тот, кто решает нарушить табу одиночества, должен понимать, что от неудачи и вечной нищеты его спасут только деньги. Деньги, на которые можно нанять сиделку и гувернантку, домохозяйку и садовника. Деньги, на которые можно накупить столько перьев, шелка и страз, сколько понадобиться для создания костюма первого павлина мира. Вот так вот - или тотальный эгоизм, с созданием подкармливающей тебя толпы обожателей, или деньги, неважно, как добытые. Друзей в такой ситуации найти можно с большим трудом... или можно, но до определенной критической ситуации. И вот эти эгоисты благополучно доживают лет до сорока пяти, а в пятьдесят - уже рубеж, а за плечами - никого и ничего. Но, боже мой!, полвека блистательной, прекрасной жизни! Разве это того не стоит? Разве собственное безграничное счастье и упоение властью не стоит миллионов выхваченных из-под чьего-то носа денег, сотен униженных, обиженных, превращенных в домашних собачек людей?
  
   Чем больше я думаю над этим, тем больше, и чаще, и настойчивее всплывает в голове один незамысловатый стишок:
  
   Вел за корону смертный бой со Львом Единорог
Гонял Единорога Лев вдоль городских дорог,
Кто подавал им чёрный хлеб, а кто давал пирог,
А после их под барабан прогнали за порог.
  
   Во мне, как Лев с Единорогов, так же сражаются добро и зло, и я подкармливаю обоих. Ибо если кормить только добро, то вскоре превратишься в тряпку, о которую каждый вытирает ноги. Если только зло - мир ополчится против тебя и уничтожит. Надо признаться, что в последнее время мой лев подкармливался сухими корками, а вот единорогу доставались пироги и варенье. То самое, которое "на завтра".
  
   Я много думаю об этом. Ведь, если рассудить здраво, убийцей нельзя родится. Убийство - это не жестокость: это крайняя меня протеста против мира. Мне было тяжело, очень тяжело, когда я впервые осознал, что лишил человека жизни. Но моей целью было вовсе не это: человек представлял собой проблему и не хотел идти на компромисс. То, что в результате устранения проблемы погибла его человеческая оболочка - не мои трудности. Разве так сложно было пойти на уступки? Люди иногда настолько самовлюбленные идиоты, что с ними нельзя даже просто поговорить. Покупая сыр в сербской лавочке наткнулся на взгляд продавщицы - холодный и колючий. По традиционной английской привычке завел ни к чему не обязывающий разговор. Она проткнула меня взглядом и вымолвила: "К чему это вы?" "Ни к чему", - ответил я. - "Просто мне показалось, что вы чем-то огорчены, у вас такой суровый вид". "По-моему, вы не в себе", - безапелляционно отрезала старая замызганная иностранная стерва. И на ее лице появилось выражение безграничного торжества. Попытки объяснить, что она оскорбляет людей такими заявлениями, ни к чему не привели. В душе, внутри себя, она одержала маленькую победу над здравым смыслом и вежливостью, и уже вовсю ликовала, упиваясь своей хитростью и остроумием. Я в недоумении пошел домой, хотя очень хотелось просто перерезать ей глотку: таким людям грешно дышать божьим воздухом, они портят гниением и зловонием все, к чему ни прикоснутся. Она - проблема. И, я надеюсь, кто-то другой, менее сдержанный, все-таки достанет нож и выполнит мою задумку. Я даже могу взять вину на себя - мне уже все равно. Нож - это то, что разделит пирог правильно, в нужной пропорции".
  

Глава 14.

Рильке выходит на след

   Капитан задумчиво подкидывал на руке пакетик с рыболовным крючком. Не было сомнений: его отрезали от лески, которой задушили несчастного уфолога. Резали на в раз, тупыми офисными ножницами, предназначенными для бумаг. Почему было не купить гарроту? Струну от фортепиано? Просто леску? Да, эта ласка была суперпрочной, хоть и не армированной, и вполне годилась для убийства, но это надо было, во-первых, точно знать, прежде, чем убивать, во-вторых, отрезать такой кусок, чтобы хватило обмотать вокруг рук, в-третьих, ее надо было найти. Следовательно, рассуждал Рильке, убийца увлекается рыбалкой. Леска дорогая, крючок - тоже, но такими крючками, как сказал ему самый старый сотрудник участка сержант Доббс, ловили рыбу, наверное, годах в восьмидесятых-девяностых. Сейчас рыбаки предпочитают карбоновые удилища, воблеры, нахлыстовых мух, платиновые блесны и прочие изыски. И вот тут странно: леска - суперновая, японская. Крючок - отечественный, британский, довольно старый. И тут Рильке осенило.
  
   - Джон, - сказал он торопливо в телефонную трубку, как только Стаут соизволил ответить на звонок. - Собирайся, и пулей ко мне в кабинет.
   - Так не терпится? - съязвил Стаут. - Но у тебя в кабинете, да прямо на рабочем столе... А на мне сегодня красные стринги...
   - Просто заткнись, и быстрее приходи.
   - Ого, видно, дело серьезное! - Стаут даже в эту фразу умудрился вложить толику пошлости, но уже минут через пять был у Рильке в кабинете.
   - Да, босс!
   - Присядь. Видишь этот крючок? - Рильке продемонстрировал Стауту пакетик. - Что думаешь?
   - Ну, я не рыбак, но мне кажется, такими еще мой отец рыбу ловил.
   - Точно. А леска - та самая, помнишь? Срезы совпадают. Производство компании Никко, Япония. Монофильная струна, устойчивая к разрыву.
   - Новая леска и старый крючок? Сентиментальный рыбак? Старна Хэм вернулся с того света, не иначе.
   - Джон, вот как хочешь, но я думаю, что нет. Сентиментальный рыбак не станет резать любимую леску и выбрасывать любимый крючок. Присмотрись: крючок привязали после того, как отрезали леску.
   - Но зачем?
   - Чтобы подбросить задачу полиции, вот зачем И скомпрометировать мисс Исмангуль.
   - Ах, вот в чем дело, - скривился Джон. - Мисс Исмангуль! Ты, как я вижу, запал на нее, да, Карл? Энн подала в отставку, и ты тут же нашел себе новую пассию...
   - А вот это уже не твое дело, Джон, и не лезь в мою постель.
   - К твоему сведению, я пытаюсь сделать это уже пять лет.
   - К счастью, у тебя ничего не получается.
   - Вы ругаетесь, как пара любящих супругов, - заметил, входя без стука в кабинет сержант Доббс. Его голубые ирландские глаза весело блестели из-под рыжих косматых бровей. - Если я не сильно помешаю, то хотел бы еще кое-что сказать по поводу крючка. Видите ли, я могу ошибаться, но узел, которым крючок привязан к леске - не рыбацкий и не морской. Он почти развязался, но я все равно думаю, что прав.
   - И что же в этом узле такого? - полюбопытствовал Стаут.
   - Кхм. У меня двое внучек, Джон, и...
   - Я знаю, констебль, и очень этому рад.
   - Помолчи, Стаут, - мягко намекнул ему Рильке.
   - Так вот, сэр, - продолжил Доббс, - двое внучек, кхм. Они постоянно связывают мне шнурки на ботинках, и я замучился их распутывать. Не с моим здоровьем, сэр. Но вот, что интересно: леска на крючке завязана точно так же. Убийца завязал леску бантиком, сэр. Как в косе.
  
   Рильке и Стаут переглянулись. В деле вырисовывался совершенно иной оборот.

Дневник. День четырнадцатый

Хлеб с вареньем

   "Ну что ж, мне кажется, настало время решительных действий. Мизансцена подготовлена: Белая Королева ест хлеб с вареньем в Темнице, три Тройки обезглавлены, Безобразная Герцогиня дрожит под своим красным пледом, Лев с Единорогом вот-вот переспят - или окончательно рассорятся, пирог благополучно съеден и поделен, как и полагается - наоборот, и крошки прилипли ко рту человека, который сроду не видал сладкого! "Все страньше и страньше!" И только я понимаю, что происходит. Должна опуститься Тьма.
  
   Сегодня я знаю, что день будет прекрасным. Запахи вокруг меня богатые и сладкие, как старомодные мужские духи. Тянуще-томящее ощущение заполняет меня от макушки до пяток. Я благожелателен и добр. Разговаривал, например, сегодня со старушкой в парке. Беседа наша была увлекательно-беспредметной:
   - Леди, какая прекрасная кошка.
   - О, бездомная! Я каждый день приношу ей покушать, а когда не получается, приносит мой муж.
   - Голуби тоже не ваши?
   - Нет, нет, это смелая семейная пара! Они ждут, пока поест кошка, знают, что хватит на всех. Когда еды много, они хлопают крыльями, и сюда слетается целая стая. Приходит один молодой человек и кормит их с рук - представляете, они садятся ему прямо на ладонь! А однажды я видела, как ворона пьет молоко: с таким наслаждением, сделает глоток- и глаза зажмурит от счастья. А еще...
   Я перебил ее, довольно вежливо, рассказав, как на моих глазах ворона похитила из корзинки одной почтенной леди коробку с топленым маслом, открыла ее, а потом ела масло прямо с фольгой. Старушка умилялась, а я отгонял голубей ногой: пернатые крысы норовили клюнуть меня в ботинок. У одной их них были белые маховые перья - далекий потомок аристократического рода почтарей опустился до попрошайничества.
  
   С этим светлым настроением я пришел туда, где меня ждали. Зашел на кухню и достал длинный узкий нож. Нож хорошей японской стали, острый и качественный. Тихо зайдя в комнату, где сидела моя последняя жертва, я долго разглядывал его спину, склонившуюся над компьютером. Конечно же, я знал о его недуге и сперва убедился, что передо мной - вялый тютя Фредерик, а не бойкий и наглый Френсис. Против Френсиса я бы не пошел: у этого человека огромная харизма и полное презрение к человечеству. Мягкая спина приняла лезвие полностью, мальчик лег на стол тихо, будто уснул. Зеркало над столом было повернуто к стене, наверное потому, что бедняга Фредерик не хотел, чтобы брат влезал в его дела. Теперь оставалось посмотреть, что он напечатал. Оказалось, что я зашел вовремя: этот дурень уже успел описать все свои проступки, начиная с кражи платка в детстве, проступки соседей и членов психологической группы. В конце он написал про меня, не жалея и не стыдясь, чем привел меня в состояние иррациональной злобы. После всего, что он от меня получил, после долгих бесед, нескончаемых чаепитий и рыданий в плечо маленький мерзавец отплатил мне вот такой монетой!
  
   Я стер файл, проверил кэш, замел все следы, какие только мог. А потом развернул зеркало и ударил прямо в центр рукоятью ножа. Сталь соприкоснулась со стеклом, и последнее всхлипнуло тысячами маленьких осколков. Они, словно льдинки, засыпали стол, повисли в раме, часть упала на пол, и отходить пришлось аккуратно. Но все же с обоими Пиками было покончено раз и навсегда. Просто Труляля и Траляля. И я в данном случае сыграл роль ворона, черного, будто ночь. Только кот убежать у двух лопухов не хватило времени - все получилось очень быстро и чисто. Великого писателя и вечно сопутствующего ему графомана больше не существует. Какое разочарование для читателей! Какой крах надежд! Впрочем, если мой план сработает, не все еще потеряно: издателю ведь все равно, умер автор или жив, если его книги продолжают выходить в печать.
  
   Кстати, мне кажется, я видел на кухне свежеиспеченный хлеб и открытую банку с земляничным вареньем. Бог свидетель, я больше люблю чернику и ежевику, но раз молодой Пик открыл землянику, придется есть. Не пропадать же добру. Главное, чтобы никто не застал меня на кухне: в перчатках, с ножом, дневником и сэндвичем. Сложно будет объяснить, почему все так, а не иначе".
  

Дневник. День пятнадцатый

Последняя книга Френсиса Пика

   "Амелия увидела в зеркале стоящего у нее за спиной человека. Это был сэр Джордж. Но, боже, в каком виде! Рваный воротник рубашки был покрыт запекшейся кровью и черной грязью, рукав пиджака полуоторван, на щеке свежая царапина. Амелию сковал ужас, она не могла оторвать взгляда от отражения и еще больше боялась повернуться. "Сэр Джордж, - сказала она, - что с вами?" Голос Амелии дрожал и прерывался. Лицо сэра Джорджа исказига гнусная ухмылка. Медленно, улыбаясь все шире и шире, он достал из-за спины длинный острый нож. Амелия задрожала, когда холодная сталь лезвия коснулась ее горла. "Нет!" - прошептала она. Сэр Джордж наклонился к ее уху и из его уст полился поток невнятной речи. В ней, среди угроз и признаний в любви были непостижимым образом вплетены бессмысленные цитаты великих поэтов и писателей, красивые слова, наподобие "комода" или "раксакорикофалапаториуса", совершенно не сочетающиеся со всем прочим. Сэр Джордж попросту извергал из себя слова одним нескончаемым, болезненным потоком, словно силясь сообщить что-то важное.
  
   "Эйделизм непременности счастье должен был узнан", - вещал сэр Джордж, все более распаляясь. - Вопреки! Но чтобы не было, ворон черный, будто ночь, с клубничным вареньем все было бы много проще, любовь моя, но измохнатившийся конь не может больше знать книги по алфавиту, и это сельдерей еще тусклее, чем клавиатура". Лорд все больше волновался и нервничал, потому что и сам слышал свою речь - он не мог взятьв толк, почему он говорит вполне разумные вещи, а слышится нечто бессмысленное. "Обригадо без двух! Если бы ты, мой нежный цветок амаделлии, соизволила взять поводья между двух понедельников с вершиной из взбитого крема, я бы с радостью расколол с тобой ватный парапет монтескье площади святого марка. Дорогая, это непостижимая сосиска!" Сэр Джордж даже всхлипнул от горя - его признания в любви и предложение руки и сердца звучали полным бредом, он видел страх в лице помертвевшей Амелии. И тогда сэр Джордж отнял нож от горла бедной девушки - и тем же движением вонзил его себе в грудь. Дамасскую сталь оросила горячая алая кровь. Амелия бросилась к возлюбленному. "Дорогой!, - вскричала она. - Я люблю тебя, люблю больше жизни!" "И я тебя, - прохрипел сэр Джордж, вернув себе за секунду перед смертью здравый рассудок. - Будь счастлива!"
  
   Амелия разразилась рыданиями, но ее несчастный возлюбленный уже отошел в мир иной. И никто не мог ему помочь. Но кто свел с ума сэра Джорджа? Кто разрушил самый блистательный брак сезона? Амели должна была знать - и она поклялась, что найдет этого человека и жестоко ему отомстит. Девушка вытащила нож из груди бездыханного сэра Джорджа, поцеловала еще дымящееся окровавленное лезвие и встала. Ее глаза пылали решимостью. а на губах, словно алый цветок, отпечатался поцелуй самой Смерти. Амелия почувствовала, как за ее спиной раскрываются черные крылья: теперь она была не просто Амелией Кроуфорд, но Ангелом Смерти. И у нее была работа".
   Прочитав последние строки незаконченной рукописи Френсиса Пика, суперинтендант Рильке в недоумении отложил залитые кровью листы. Абсолютный бред, сладкий как медовый сироп. Бедный парень был убит, причем убит дважды - от мисс Фариды Рильке знал о раздвоении личности Фредерика Пика и об обитающем в зеркале его талантливом брате-близнеце. "Несчастному Фредерику в голову не приходило, что все книги Френсиса написаны почему-то его собственным почерком", - подумалось Рильке. - "А ведь задай он себе этот вопрос, может быть, трагедии бы и не случилось". Он решил спросить о сложных взаимоотношениях между братьями тетку потерпевшего. Пожилая дама в полуобмороке лежала на диване, попеременно то нюхая нашатырь, то рыдая, то судорожно глотая воду.
  
   - Мисс Пик, скажите, пожалуйста, вы никогда не пытались поговорить с Фредериком, объяснить ему, что книги его так называемого брата написаны его собственным почерком?
   - Ох... какое это имеет значение теперь?
   - Может, никакого, а, может, крайне существенное, - усилил нажим Рильке.
   - Пыталась, - всхлипнула мисс Делия Пик, - но он говорил, что Френсис нуждается в секретаре, и ему лучше пишется, когда кто-то пишет под его диктовку. Фредерик был слабовольным парнишкой, да будет иной мир ему светел, и никогда не мог отказать брату.
   - То есть, все его книги, книги Френсиса, написаны без черновиков?
   - Да. Он иногда что-то менял потом, но несущественно, слово-два. И всегда помнил, что где написано.
   - Удивительная избирательность.
   - Я всегда верила, что во Фредерике живут два человека, но иногда понимать это было жутковато.
   - У вас есть предположения, кто бы мог убить Фредерика?
   - Есть, но это прозвучит для вас дико.
   - Ничего, мисс Пик, в полиции мы слышим довольно много странных и невероятных вещей.
   - Я думаю... Я думаю, его убил Френсис.
   - Каким образом? - удивился суперинтендант.
   - Мне кажется, он разбил зеркало, выбрался наружу и убил Фредерика, чтобы тот ничего никому не рассказал, - мисс Делия снова разрыдалась, и лейтенанту Кэрриган пришлось ее успокаивать. Она накапала в стакан с водой успокаивающего и ободряюще погладила осиротевшую женщину по плечу.
   - Знаю, все это звучит невероятно глупо и страшно, но я в это верю. И, если можно, я бы не стала больше ночевать в этом доме, - жалобно попросила мисс Делия.
   - Вполне понимаю ваше желание. Но вы должны сообщить нам ваш новый адрес, - кивнул Рильке.
   - Я буду жить у подруги на Корт-роуд, 16. Ее зовут Эммелина крэй. нее не очень хорошее здоровье, я присмотрю за ней, а она даст мне кров над головой и... мне будет не так страшно, господин суперинтендант. Это же допустимо?
   - Вполне, мисс Пик. Вы являетесь родственницей потерпевшего, даже не свидетельницей, поэтому не вижу оснований отказывать вам в вашей просьбе.
   - О, благодарю, капитан! - мисс Делия благодарно улыбнулась, но потом перевела взгляд на окровавленные листы рукописи и снова зашлась в истерическом припадке. Рильке взглядом попросил лейтенанта Кэрриган увести несчастную, в противном случае рыдания грозили перерасти в настоящую истерику, и экватор был уже близок.
  
   Рильке еще раз просмотрел рукопись: что-то неуловимое беспокоило его все больше и больше. Какое-то несоответствие между тем, как было совершено убийство и тем, как это выглядело. А выглядело театрально. Рукопись в крови, разбитое зеркало, нож в спине - и тот же набор атрибутов в новой книге Френсиса Пика. Рильке подумал, что, скорее всего, рукопись была написана за несколько минут до смерти. Однако убийца уже заранее знал, о чем будет писать несчастный Фредерик. Знал и подготовился. Возможно - сам и написал этот текст, а потом - диктовал Фредерику от имени его гениального брата. Это был кто-то, кого Фредерик знал, и, при этом, действовавший без сообщников - маньяк из Сен-Арли, снова оставивший свою визитную карточку. Но все эти выводы, как с тоской подумал Рильке, приводят только к одному: Фредерика Пика убил Френсис Пик, который, видимо, не является плодом воображения, но вполне реален и опасен. Осознание этого мистического факта заставило Рильке еще раз проверить все аргументы. Увы, в пользу этой теории говорило все, а значит - пришла пора тщательнее расспросить тетю Делию, мисс Фариду и Алису Месгрейв. Одна и них наверняка могла вывести на след. Может быть, даже неосознанно.
   - Так кто же убийца, шеф? - тихо подошедший Джон Стаут легким движением приобнял капитана за талию. Рильке посмотрел на него внимательно, и Стаут руку убрал.
   - И все же?
   - Могу сказать только тебе, Джон, - Рильке не упустил возможности слегка потроллить судмедэксперта. Он наклонился вперед так, что они с Джоном почти соприкасались носами:
   - Я думаю, его убил Френсис Пик.
  
   Со стороны двух сержантов и лейтенанта Кэрриган раздалось странное гудение: Рильке понял, что шокировал не только Стаута - всей опергруппе показалось, что он вот-вот поцелует медика. Капитан, хмыкнул, ухмыльнулся и отодвинулся от Джона. Стаут игру оценил, но заявление капитана прозвучало для него бессмыслицей:
   - Кто? - переспросил он.
   - Френсис Пик. Невоображаемый воображаемый брат.
   - Хочешь сказать, что этот красавчик с прилизанной под двадцатые годы прической прятался столько лет на чердаке, а сейчас вылез и пошел убивать?
   - Может быть. об этом надо спросить тетю убиенного. Возможно, кто-то из членов этой психологической терапевтической группы и есть Френсис Пик.
   - Судя по фотографиям в книгах - даже близко нет.
   - Не волнуйся, мой дорогой. На фотографиях изображен дед Фредерика Пика, импозантный мужчина, не спорю. Но он скончался в 2006 году, так что вряд ли он будет предъявлять претензии на соблюдение авторских прав и прав собственности. Иск о защите чести и достоинства тоже не подаст, будь уверен.
  
   Стаут был настолько взволнован, что не обратил внимания на обращение "мой дорогой":
   - Я не понял, так Френсиса Пика на самом деле нет?
   - Не знаю. Автора такого нет: писал рукописи под, якобы, его диктовку, Фредерик Пик. Фотография - деда. Общение с прессой - через тетушку Делию. Вот тебе и культовый автор дамских романов в жанре детектива.
   - О, разочарование... а он мне нравился.
   - Можешь сходить, положить цветы на его могилу - Алоиз Пик, я справлялся. Скончался 16 марта 2006 года от сердечного приступа, похоронен на Уорплесдонском кладбище, номер места 1346.
   - Ты разрушил мою мечту, Карл.
   - У тебя их много, Джон. Одной больше, одной меньше.
   - Ну да, у тебя просто талант разрушать мои мечты, тебе ли не знать, сколько их у меня.
   - Прости, Джон. Ты живешь в мире иллюзий, как и Фредерик, да помилует Господь его душу, - перекрестился Рильке.
   - Католические священники венчают однополые пары, ты знаешь? - спросил Стаут.
   - Если тебе станет легче, я из ортодоксов. Стало?
   - Нет. Знаешь, Карл, иногда ты бываешь полным придурком.
   - Не человеку с повязкой на голове мне это говорить.
   Стаут прищурился и пошел к выходу, задев при этом Рильке рукой. Потом вдруг остановился и легко коснулся губами его плеча.
   - Поцелуй Иуды? - недоуменно бросил ему вслед Рильке.
   - Да. Другого ты не заслужил, - довольно резко ответил медик, выходя из комнаты.
  

Дневник. День пятнадцатый.

Темна вода во облацех

  
   "Полиция бродит в потемках. Ничего они не найдут, и ничего не узнают. Чем больше я подбрасываю им улик, настоящих и сфабрикованных, тем больше они путаются. Хотя умница капитан Рильке догадался, что кто-то диктовал Фредерику книги, но кто писал черновики? Сам Фредерик? Или я, убийца? Этот вопрос им в голову не пришел, потому как он, вроде бы, нелеп. Залитая кровью рукопись, сюжет которой повторяет сюжет убийства - это ли не находка? А если рукопись была подложена позже? Но нет, такие вопросы им в голову не приходят - бедные, бедные, глупые бобби. Такие большие, красивые, сильные, и такие... В спальне у меня висит маленький подлинник Констебля, дорогой, как вагон натурального сливочного масла. Каждый раз, когда я смотрю на неуловимые облака с серебристой подкладкой, на озаренные лучами позднего солнца стога сена, на реку, текущую из никуда и впадающую ни во что, я вспоминаю имя автора этой красоты и неудержимо смеюсь. Картина веселит меня не хуже комиксов, и я даже боюсь идти на выставку - вдруг там будет Констебль. Не смогу сдержаться, честное слово, не смогу. Буду смеяться как оглашенный. Хотя сомневаюсь, что оглашенные, выходя из храма до причастия, слишком уж веселятся.
  
   Итак, мое каре закрыто - четыре тройки, веселая дюжина. Кажется, теперь можно и отдохнуть, но в душе поселилось чувство скуки. Так быстро все закончилось, и теперь можно почивать на лаврах, но ощущение, что жизнь превратилось в скучное серое месиво, в кашу из этого мелкого пюсового зерна, которое похоже на миллионы дохлых вшей, насыпанных в коробку. Не помню. Знаю только, что ее, эту кашу, еще и протирают, чтобы можно было вливать в горло беспамятным больным. Вот так и моя жизнь - сытная и питательная, она втекает в горло насильно и самостоятельно тонкой серой струйкой. Я не могу перестать дышать, и я не могу перестать впитывать эту жизнь, поскольку меня никто не спрашивает, да если бы и спросили - что я могу ответить? Разве что посмеяться нервно. Я научился прерывать жизни других, а свою прекратить не в состоянии. но ведь, если правильно рассудить, то каждый из моих троек, не считая Алисы, конечно, вел полную и насыщенную жизнь. Мутные потоки в голове Фредерика перекрещивались с яркими струями мыслей Френсиса; жизнь Игана была похожа на бодрый черно-белый фильм про гангстеров, Огден существовал в мире кровавого хоррора, а психоделике уфолога-психопата мог позавидовать любой ЛСД-наркоман.
  
   Я вообще люблю вкусовые ассоциации, и тогда Иган, можно сказать, с удовольствием поглощал бесконечные гамбургеры, Огден питался кровавыми бифштексами, что ел мистер Сэндругрег, нет, Сандвичерер, нет... в общем, помешавшийся на инопланетянах глупец, я не знаю - что-то вегетариански-яркое, я думаю. Ну, и Фредерик, сметавший в свой желудок вперемешку изысканную белужью икру и парфе из мангостанов пополам с макаронами из школьной столовой. Но даже это - все это - гораздо ярче и вкуснее, чем моя серая каша жизни, которая даже названия не имеет! Что я натворил! Я прикончил собственными руками смысл жизни! Но, мне кажется, моя миссия еще далеко не завершена. Да, это так. Остаются еще люди, которых стоило бы уничтожить, несмотря на то, что каре уже собрано. составим список:
   - Первая, конечно, заносчивая Черная Королева мисс Фарида. И есть, за что. Она слишком уж умна, слишком уж заносчива и слишком старается показаться правильной. Я знаю, как ее убить, ведь бедная дамочка до дрожи боится темноты. А что, если темнота оживет и, обернувшись Истинной Тьмой, прикажет ей закончить ее жалкое, никчемное существование?
   - Второй - мерзкий извращенец Джон Стаут. В прошлый раз он получил свое, но это его ничему не научило: он вечно вертится вокруг капитана Рильке и сегодня, по слухам, едва ли не поцеловал его на глазах у всех. Упорная тварь рано или поздно змеей проберется к капитану в постель, и тот не устоит. Я вижу, что его броня уже сплошь покрыта трещинами: еще пара-тройка ударов, и проклятый медик добьется своего.
   - Третий. Потеряв несостоявшегося дружка и такую же несостоявшуюся подружку, должен будет умереть и капитан Рильке. Наверное, потом я смогу закончить и собственную линию жизни, став венцом этого мощнейшего шахматного флэша, если таковые бывают: Черная королева умирает первой, за ней следует блудливый офицер и, наконец, Черный король, запертый в клетке правил и инструкций. Конечно, второй раз оставаться в одиночестве я не собираюсь, и потому героически погибну, пытаясь - неудачно - защитить бравого капитана. Наверное, обо мне напишут прекрасный некролог, и, возможно, даже поставят памятник. И как же я буду хохотать, когда магистрат будет вынужден снести памятник после того, как прочитает этот дневник. Или оставить, каждый раз содрогаясь от того, что главную улицу города украшает монумент серийного убийцы и непризнанного гения! О, да, вот это прекрасный план, план, достойный совершения. Хм... кажется, я пропустил коня и ладью. Ну что ж - конь есть конь, а за ладью вполне сойдет автомобиль. Распределю как-нибудь, и чтобы никто не ушел обиженным.
  
   Кстати, рекомендую новый рецепт кофе: цельное молоко подогреть до кипения, но не кипятить, всыпать кофе, подержать немного, процедить, добавить ложку сушеной вишни, подождать, пока она разбухнет - секунд пять-шесть, взбить в блендере. Получившийся напиток должен иметь приятный телесный цвет и температуру тела приблизительно как при ангине, что-то около 40 градусов по Цельсию. Я в восторге от него, в полном восторге. Завтра попробую приготовить бризоль, а если не получится, пойду в кафе и наемся пончиков. Пора отпраздновать успешное завершение одного этапа моей карьеры и плавный переход к следующему. Но нет, я не буду торопиться - еще два-три года не сделают погоды, а я успею подготовить сцену должным образом. Король имеет право на пышные похороны и тысячи зрителей в момент своей казни. Да здравствует Республика! Вива ла Революсьон и все такое... Сегодня перед сном выпью бокал божоле".
  

Глава 16.

Третий крик петуха

  
   Рильке мучала сильная головная боль - вчерашняя пятница и попытка примирения с Джоном Стаутом обернулась "золотой милей". Двенадцатого паба Карл уже не помнил, но четко знал, что держался прямо и смог дотащить Стаута до дома. Стаута. До дома. До его дома! Капитана прошиб холодный пот: он обернулся и застонал - на кровати, абсолютно обнаженный, лежал Джон Стаут, бесстыдно выставив ягодицы. На левой явственно темнел след укуса. Рильке приложил руку к губам в немом ужасе. Нет, этого просто не могло быть! Он встал, и накрыл Стаута простыней. Тот пошевелился и пробормотал сонно:
   - Спасибо, сладкий. Иди сюда, обниму.
  
   Поскольку Рильке тоже был обнажен, объятия Стаута у него вызывали панический ужас. Тем более, что тот, повернувшись на бок, обнаружил явное желание не просто обниматься. Размеры желания, конечно, были внушительными, но Рильке, как истый католик и гетеросексуал смотрел на это дело не с вожделением, а с чувством неловкости. Стаут открыл глаза. И тут же съежился, пытаясь прикрыться простыней, подушкой и кстати подвернувшимся плюшевым медведем:
   - Господи, Карл! Неужели ты меня...
   - Не знаю, Джон, - криво усмехнулся Рильке, накидывая синий пуританский халат, - судя по укусу на твоей ягодице - да.
   - О-о, - с облегчением выдохнул Стаут, - это не ты. Это три дня назад меня порадовал партнер. Бывший, уже бывший, Карл, честно. А я уже испугался, что у нас... было.
   - Ты же этого хотел? - сказал Рильке, в душе донельзя обрадованный объяснением.
   - Хотел, но не так.
   - Свечи, розы, романтика?
   - Н-нет, - замялся Стаут.
   - А как? - Рильке хотел пошутить, но его вдруг осенило. - Нет. Ну, только не это, Джон. Ты же большой мальчик.
   - Еще какой большой.
   - Я не в этом смысле. Не говори мне, что ты сейчас имел ввиду "секс после свадьбы".
   - Ну... да, - Стаут даже покраснел от смущения.
   - Неожиданные такие признания от офицеров полиции, лежащих в постели суперинтенданта в абсолютно обнаженном виде и после совместной пьянки.
   - Карл, не шути, пожалуйста! - Стаут обиделся, встал и начал одеваться.
   - Прости, что затронул тонкие струны твоей души, - он улыбнулся, подошел к медику и спросил:
   - Голова не болит?
   - Не очень, - буркнул Стаут.
   - Тогда свари мне кофе, дорогой.
   - Это шутка?
   - Нет, считай, что это испытательный срок.
   - Карл, заканчивай дурачиться. Я был идиотом, что признался, - Стаут в раздражении пытался застегнуть пуговицы рубашки.
   - Оставь, сейчас порвешь, - Рильке развернул друга лицом к себе и медленно и последовательно застегнул все пуговки до одной. Стаут побледнел.
   - Где у тебя кофе? - спросил он монотонным голосом.
   - Пойдем, - приобнял его за плечи Рильке, - я тебе покажу всю кухню. Есть шанс, что мы не последний раз напиваемся вместе, и каждый раз показывать тебе то одно, то другое - просто утомительно.
   - Скажи, - спросил его Стаут, - что я сделал такого, чего не делал все пять лет до этого? Какая муха тебя укусила?
   - Никакая, Джон. Стыдно признаться, но я вдруг почувствовал себя ужасно одиноким. А ты - единственный человек, кроме моего брата Конрада, который, кажется, искренне меня любит, хотя и небескорыстно.
   - Небескорыстно?
   - А ты уже оставил попытки затащить меня в постель?
   - Да.
   - С каких это пор?
   - Со вчерашнего вечера - ведь я уже это сделал...
   - Ох, ты и дурень! - Рильке рассмеялся и взъерошил волосы Стаута. - Если тебе будет легче, то, как подсказывает мне моя дедукция, Ватсон, остатков моего мозга вчера хватило, чтобы лечь на диване, - он показал рукой на смятый ком белья.
  
   Джон Стаут прикусил губу, чтобы не рассмеяться: в этом Рильке был, безусловно, прав. Губа припухла и немилосердно саднила, но вот об этой малозначительной детали вчерашнего вечера рассказывать Карлу Стаут поостерегся - да и ни к чему. Но целовался бравый капитан хоть куда, особенно, когда алкоголь позволял ему отпустить тормоза и забыть о намертво вколоченных еще в детстве правилах. Стаут подумал, что ради этого стоило ждать пять лет. И он был готов потерпеть еще десять, чтобы дождаться продолжения.
  

Дневник. День шестнадцатый.

Как иглы на взъяренном дикобразе

   "Все готово к последнему, финальному, аккорду. Я позволю себе слегка пофантазировать и напишу так, как это произойдет на самом деле. Литературный талант мой не знает себе равных, как это уже стало очевидно, так что читатель порадуется, а потом, сопоставив дату в дневнике с датой газетной вырезки, ужаснется моему гению продумывать все до мелочей. И волосы у него встанут дыбом - как встали бы у несчастного Принца, которому так и не довелось услышать даже малую толику ужасов загробного мира из уст покойного папочки.
  
   Итак, представим себе, что мисс Фарида, наша прекрасная Черная Королева, решила посетить бар, как делает это каждый понедельник. И заказать бокал красного вина, что тоже вошло у нее в привычку. Привычки - очень опасны, потому что я, например, находясь в непосредственной близости от бармена, в силу своей профессии, могу легко и изящно всыпать немного ЛСД в бокал. Мисс Фарида выпьет, и вскоре ей станет нехорошо: она начнет видеть звуки, слышать цвета и запахи, и, конечно, засобирается домой. По старой памяти я соглашусь проводить ее - о чем она сама попросит на глазах у десятка свидетелей. На полдороге я сверну в ближайший переулок, и она останется одна. И тут прямо перед ней вырастет сама Тьма. Тьма будет говорить с ней. Она расскажет ей все ее детские страхи и нынешние беды и горести. Тьма положит перед ней склеенные скотчем обрывки фотографий и суицидальных записок, обрывки, так неосмотрительно выброшенные в мусорную корзину. Тьма предоставит ей выбор между радужной смертью и черной, полной тягот и боли жизнью. Тьма протянет ей несколько таблеток и бутылку с водой, на которой будут отпечатки кого угодно, но только не Тьмы.
  
   Страшный шепчущий голос в абсолютном безлюдье, ночное небо, затянутое облаками, шумящие кроны деревьев и цвирканье сверчков... Она не устоит. Так соблазнительно будет выпить снадобье, чтобы погрузиться в сладкое забытье, нежное и мягкое, как объятия любящей матери. И об этом Тьма расскажет мисс Фариде. Она будет уговаривать и убаюкивать, пугать и подталкивать. "О, - скажет мисс Фарида, - но я не хочу умирать!" "И не надо, - ответит Тьма. - Просто выпей эти волшебные пилюли счастья, засни и проснешься в мире, где все любят друг друга, где все твои беды и горести ушли. Это же так просто". Мисс Фарида, сколь я ее знаю, сделает все, что угодно, чтобы избежать мрака. "Выпей, - прошепчет ей Тьма, - выпей, и я никогда больше не потревожу тебя, все твои страхи растают как дым, уйдут, и никогда не вернутся". Здесь она обязательно сломается. А потом ляжет на асфальте, ощущая, как последние капли разума вытекают из нее и растворяются в пространстве. А я вернусь в бар, на работу, сказав, что проводил мисс Фариду до дома. Еще один допрос я выдержу с легкостью.
  
   Не правда ли, прекрасная задумка? Капсулы у меня уже есть, немного наркотика припрятано в шариковой ручке, смена - через три дня. Ах, как приятно это предвкушение! Жаль, поделиться не с кем".
  
  

Глава 17.

Черная королева на Е4

  
   В полицейском участке в понедельник вечером тишь да гладь: до пары драк в пятницу, что для Сен-Арли было пределом криминального безобразия, еще неделя, а больше и не происходит ничего. Доставили с утра забытый в парке ридикюль пожилой дамы, за которым к обеду подошла и она сама, и после пяти вечера не случилось вообще ничего. Зато в первом часу ночи во вторник поступил сигнал: попытка самоубийства. Женщину, около сорока лет, нашли в переулке Вентворт, в полном беспамятстве. В крови - ЛСД и лошадиная доза снотворного. Рядом - бутылочка с водой, последние отпечатки - самой потерпевшей. Лейтенант Кэрриган, просматривавшая сводку, отложила было информацию в сторону, но что-то ее насторожило. Лист с распечаткой она не отправила в общую стопку, а отнесла к своему столу, пообещав самой себе вспомнить, что именно так ее встревожило. И забыла.
  
   На лист поставили чашку с кофе, которая запятнала его коричневыми пятнами, потом - положили недоеденный сэндвич с тунцом, и, убедившись, что испачканный листок еще, к тому же, и дурно пахнет, совсем было отправили в корзину. Но тут лейтенант Кэрриган, наконец-то вспомнила. Она сунула кусок сэндвича некоему Джо Райкеру, который только что долго и путано объяснял, почему он, Джо, не мог совершить на той неделе налет в Нантвиче, и убежала. Джо задумчиво куснул сэндвич. Сэндвич был большой и вкусный, хоть и поеденный кем-то. Джо справедливо рассудил, что негоже пренебрегать тем, что само падает в руки и доел бутерброд. А потом стал последовательно обдумывать линию защиты: как ни крути, но налет-то в Нантвиче совершил он.
  
   Лейтенант Кэрриган ворвалась в кабинет суперинтенданта Рильке:
   - Сэр!
   - Да, лейтенант?
   - Вот! - она победно потрясла над головой замызганным листом распечатки. Крошки от сэндвича посыпались Кейт на голову, она смахнула их не глядя.
   - Все еще не понимаю, о чем вы, - вопросительно глядя на своего офицера, сказал Рильке.
   - Мисс Фарида Исмангуль, сорока одного года, психолог, найдена неподалеку от церкви святого Антония, в состоянии беспамятства. Алкоголь, ЛСД, снотворное в смертельной дозе. Никаких следов насилия. Вчера ночью.
   - И где она? - вскочил Рильке, чуть не свали в стол.
   - В муниципальной больнице. Состояние удовлетворительное, но в сознание пока не пришла, я уже звонила и справлялась.
   - Я еду, Кейт. Скажи, что вернусь часа через два, если кто будет спрашивать.
   - Это дело рук маньяка, сэр?
   - Не знаю. Затем и еду, лейтенант, чтобы узнать.
  
   Опутанная проводами, мисс Фарида Исмангуль, лежащая на больничной койке, казалась еще тоньше, чем на самом деле. Смуглая кожа побледнела, глаза ввалились, под ними обозначились огромные синяки.
   - Я как панда, да, капитан Рильке?
   - Я бы сказал, как очень изможденная панда, мисс Исмангуль, - капитан аккуратно присел на краешек кровати. - Кажется, я становлюсь частым гостем в этой больнице. Не расскажете, что случилось?
   Мисс Фарида слабо улыбнулась дрожащими губами:
   - Я и сама слабо помню, если честно. Начало вечера помню, а вот что случилось потом - уже очень плохо.
   - Но кое-что помните, правда?
   - Да, кое-что.
   - Начните с того момента, который запомнили наиболее отчетливо.
   - В пять вечера я закончила работу, и, как обычно по понедельникам, пошла в "Красный лев" выпить бокал вина.
   - Что было дальше?
   - Я встретила пару знакомых, перекинулась с ними несколькими фразами, выпила вина, и... дальше уже смутно. Помню, что кто-то провожал меня домой, а потом начался кошмар, - мисс Фарида передернулась.
   - Кто провожал вас, не помните?
   - К сожалению, нет.
   - А наркотиков вы не принимали?
   - Никогда в жизни.
   - Вы помните, что выпили около тридцати таблеток снотворного - это очень много, целая горсть.
   - Нет, не помню, и даже не знаю, зачем я могла бы такое сделать...
   - Хорошо, мисс Исмангуль, отдыхайте. Я наведаюсь к вам через пару дней.
   - Спасибо, суперинтендант. И вот еще, что: я помню, как со мной разговаривало... Ничто. Мне было очень страшно. Это звучит полным бредом, я знаю.
   - Вполне вас понимаю, мисс Исмангуль.
   - Нет, не понимаете. Кто-то уже приходил ко мне сегодня до вас. Я спросила у сестры, она говорит - никто не заходил, да и вообще никого не было постороннего - только персонал больницы. И все-таки кто-то пришел ко мне и оставил на столике вот это... - она протянула руку, и на ладонь Рильке упала маленькая фигурка черной шахматной королевы.
  

Дневник. День семнадцатый.

Ненависть

   "С Черной Королевой не вышло. Досада какая... Она оказалась несколько крепче, чем я думал. Пожалуй, я пропущу одно па кадрили, и приступлю сразу к финалу. Тарам-пам-пам! Фанфары, судьба, труби громче! Я ненавижу тебя! "О, - вскричала Амелия. - Что с вами, сэр Джордж?!" Идиоты, честное слово".
  

Глава 18.

Похороны

   Хоронить несчастного, незаметного Фредерика Пика собрался весь Сен-Арли. Откуда-то взялись его одноклассники и поклонники творчества как самого Фредерика, так и его брата Френсиса - около двух сотен с петлицами из гортензии и книгами в руках. Члены психологического клуба и скромная группка театралов-любителей. Две непонятного возраста леди в черном поддерживали под руки обессилевшую Делию Пик. Она уже не плакала, а изредка всхлипывала и икала, не слыша, когда к ней обращаются. Городской оркестр играл похоронный марш, и тихо перешептывались прохожие, делясь подробностями преступлений маньяка из Сен-Арли. Местное телевидение снимало шествие издалека, двумя камерами: оператор, тот, что помельче, бегал вокруг, выхватывая крупные кадры - трясущиеся руки, заплаканные глаза, закушенные губы. Юная корреспондентка придушенным шепотом, иногда срывавшимся на звонкий победный голосок, вещала о том, как город провожает последнюю, четвертую тройку из могильного каре сен-арлийского убийцы.
   Сам убийца шел в толпе бок о бок с теми, кто скорбел по Фредерику Пику и внутренне усмехался: людишки, мелкие и жалкие. Сначала он приводит их в состояние страха и горя, а потом сам же и утешает. Именно к нему они приходили, чтобы поделиться печалью. А он все доставал и доставал новые чашки из буфета, открывал джемы, резал свежий хлеб на тонкие ломтики... Вот это поистине верх цинизма и тончайшая пронзительность сарказма бытия!
  
   Суперинтендант Рильке при полном параде шел сбоку, ловя неприязненные взгляды.
   - Карл, только не вздумай все принимать на свой счет, - шепнул ему Стаут, шедший бок о бок.
   - И не думаю.
   - Я вижу. У тебя лицо как у побитой собаки. Хватит уже стараться понравиться всем подряд и остро реагировать на тех, комы ты все-таки не понравился.
   - Можно без советов?
   - Нельзя. Ты так себя совершенно доешь - и так уже прогрыз почти до костей.
   - Джон, мы все-таки на похоронах, приличествует соблюдать тишину. А ты ругаешься как сварливая жена.
   - Ах, если бы. Как друг тебе советую - заканчивай с этим.
   - Тебе тоже пора уже заткнуться, не находишь?
   Джон не успел ответить, хотя колючками, которые скопились у него под языком, можно было бы набить шкуру осла: он вовремя сообразил, что сейчас не место и не время для препирательств.
  
   На кладбище было довольно холодно, ветер забирался в уши, кусал щеки - обычный, сентябрьский ветер вдруг стал поход на лезвия кинжалов. Священник, чей стихарь порывался обмотаться вокруг шеи наподобие дамского шарфа, прочитал молитву с неприличной быстротой. Прощание. Цветы. Горсти земли. И вот уже на месте свежевырытой ямы - унылый могильный холмик, придавленный плитой. Толпа в черном замерла у последнего пристанища Фредерика Пика в молчании - каждый думал сразу о двух вещах: о скорбной судьбе покойного и том, подадут ли горячий глинтвейн. О втором можно было не волноваться: сразу после церемонии гостей ждал накрытый поминальный стол в доме Пиков. Идти туда пришлось: осиротевшая Делия лично попросила суперинтенданта почтить память Фредерика - и тот не смог отказать.
  
   В доме было обыкновенно, словно похороны, только что прошедшие с такой помпой, были чем-то отстраненно-далеком. Только зеркала да портреты в доме были занавешены черной кисеей. Близких друзей Фредерика набралось чуть больше десятка, и Рильке, рядом с которым маячил еще более робевший Стаут, чувствовал себя здесь чужаком. Листались семейные альбомы, показывались трогательные коробочки с молочными зубами и первые тетради. Полицейский взял бокал с глинтвейном, кем-то заботливо поднесенный:
   - Джон, мне кажется, тебе не стоит пить - поведешь машину.
   - Хорошо, - Стаут даже не нашел в себе силы шутить, да и какие шутки, когда дух покойного Фредерика Пика, казалось, глядел на него изо всех углов старого дома.
   - Я, пожалуй, выпью - согреюсь.
   - Тогда я налью себе чаю. Вижу какую-то милую старую леди рядом с чайниками и грудой сладких пирожков. Кажется, она делает мне недвусмысленные знаки, - ответил Стаут.
  
   Рильке сделал глоток: глинтвейн был неплох, даже очень - в меру крепкий, с обилием корицы, гвоздики, муската и апельсиновой цедры. Он больше напоминал ему крепкий шведский глёг, которым поила его Бренда, давняя пассия капитана, родом из городка в Швеции с непроизносимым названием. Второй глоток подбодрил его еще больше. Даже толпа мрачных личностей, бродящих вокруг, словно стая ворон, больше не угнетала - надо сказать, Рильке побаивался покойников и всерьез верил в загробную жизнь, а потому все эти похоронные церемонии его изрядно пугали, хотя признаться в этом он даже сам себе не хотел.
  
   Стаут отсалютовал ему чашкой с чаем - но это было столь неуместно, что он тут же стушевался и двинулся к боссу, стараясь казаться незаметным. Рильке отпил глинтвейна. И закашлялся. Кашлял он долго и надрывно, так, что Стаут забеспокоился:
   - Гвоздика?
   - Нет, - прохрипел Рильке и с силой выдохнул воздух, заходясь в новом приступе кашля. Пара любопытных особ подошла поближе, давая советы и порываясь похлопать офицера по спине. С последним выдохом полицейский вдруг почувствовал, что царапающая боль в горле исчезла. Он посмотрел на руку: в ладони лежала влажная, покрытая слизью, ржавая портновская булавка.
   - Карл? - все еще ничего не понимая спросил Стаут.
   - Мы уходим, - капитан сжал ладонь в кулак и двинулся к выходу. Прощаться было ни к чему: любопытные уже разбежались, а остальным до полицейских не было никакого дела. А для Рильке все стало предельно ясно: ведь убийца пришпилил себя этой булавкой к цепочке преступлений надежнее, чем портной пришивает пуговицу к пиджаку.

Дневник. День восемнадцатый.

Вот и кончилась игра

   "Сегодня меня перевели в больничную палату - полицейский медик раскопал-таки мою старую медицинскую карточку среди груды журналов и книг. И обрадовался, словно нашел утерянное сокровище: еще бы, такой редкий случай! И тут же стал обращаться со мной как с хрупкой китайской вазой. Накормил бульоном, совершенно великолепными яйцами орсини и каким-то легким салатом. Очень мил, надо сказать. Но теперь все вскроется, а я так этого не хочу!
  
   Сегодня мне опять снился странный сон. Будто бы я стою под душем, и моюсь, моюсь, моюсь, смывая с себя субстанцию, больше всего напоминающую клубничный джем. И чем больше я моюсь, тем больше понимаю: я - вовсе не Алиса Месгрейв, и даже не юный Питер. По душем стоит вполне зрелый, хотя и молодой еще мужчина. Не так, чтобы внушительный - это я определила по уровню занавески, среднего роста, среднего телосложения... И он, то есть я, смывает и смывает с себя эту липкую сладкую дрянь цвета бордо, а из-за двери торопят голоса, но он спокоен, и отвечает, что выйдет, когда закончит. Этот процесс длится бесконечно, вода тепла и приятна, а на душе - полный покой и легкое волнение, радостное и восторженное от того, что там, за дверью, его ждет новая жизнь.
  
   Мне кажется, все завершилось. Все душевные терзания, детские страхи, все это смыла теплая волна душа. Теперь я - целая. Как вновь склеенная чашка. Или сломанная шахматная фигурка. И если я доживу до того момента, как меня выпустят на свободу - боже, словно о диком звере говорю! - я обязательно прогуляюсь по старым аллеям Сен-Арли с капитаном Рильке. Под ручку. И мы будем говорить о капусте, королях, башмаках, сургуче и прочей чепухе, которая только придет мне в голову. Ведь он единственный, кто верил, что я невиновна. Пора заканчивать - слышу шаги медсестры, да и салфетка почти закончилась".

Глава 19.

Безумное чаепитие

   В доме суперинтенданта Рильке было непривычно людно: мисс Исмангуль, забравшись с ногами в кресло, делала вид, что ее не существует. Мисс Делия Пик
  
   - Более-менее все стало понятно, когда я сопоставил некоторые факты, - сказал Рильке, заглядывая в блокнот. - Поначалу факты эти были совершенно разрозненные. Так, я пропустил мимо ушей, к своему стыду, то, что мне сказала медсестра из приемного покоя больницы. А она утверждала, что в тот день, когда к ним поступила мисс Исмангуль, на этаже никого не было, кроме персонала. Персонал - это врачи, медсестры, охранники и уборщицы. Каждый имел доступ в палату мисс Исмангуль. Однако к ее бокалу, например, в баре "Красный лев", имели доступ совершенно другие люди - бармен, официанты, посудомойки и охранник. Связь имелась уже тогда, но я не придал этому значения. Потом, когда я начал задумываться о привычке убийцы оставлять вещи, пугающие потенциальных жертв - часы Огдена или рыболовный крючок, я понял, что этот человек имеет доступ во внутренние помещения - больницы, квартиры, дома или бара. Под это требование подходят только охранники и работники, отвечающие за чистоту: уборщицы, посудомойки, домохозяйки.
  
   Сначала мне на ум пришел охранник из зоопарка, но оказалось, что он совершенно ни при чем, - толстый увалень, пенсионер, совершенно безобидный человек. Он так старался убедить меня в своей невиновности, что готов был показать фотографии своей семьи до пятого колена, где, согласно преданию, обнаружился даже священник. Остальные охранники, как выяснила лейтенант Кэрриган, никак не могли быть на месте все убийств - кто-то уезжал на футбольный матч в Манчестер, кто-то - болел гриппом. Таким образом, оставались только уборщики и прочий обслуживающий персонал.
  
   Здесь я допустил вторую ошибку, - Рильке остановился, отпил чая и внимательно оглядел присутствующих. - Я подумал, что это совершал человек, переодевавшийся в приходящую помощницу - мисс Алиса Месгрейв. Ей ничего не стоило расправиться с Огденом и Иганом, она могла сама подложить часы на свою полочку, задушить несчастного футуролога и даже, приходя в гости к мисс Фариде, заранее обронить крючок с обрывком лески. Все факты указывали на нее. Кроме одного: убийство Фредерика Пика было совершено, когда мисс Месгрейв находилась в тюрьме. Да, был ничтожный, микроскопический шанс, что она действительно виновна в трех первых убийствах, а последнее - всего только жалкая попытка подделать почерк истинного мастера. Но потом убийца сам выдал себя, с большим мастерством сыграв на страхах мисс Исмангуль, и почти вынудил ее совершить самоубийство. Ему бы и это сошло с рук, не пожелай он похвастаться: черная королева на столике в больничной палате недвусмысленно указала на преступника. Осталось только дождаться его последнего хода.
  
   - Но зачем маньяк из Сен-Арли убил всех этих людей? - спросила дрожащим голосом мисс Фарида. - И чем ему помешала я?
   - Настоящим убийством, если так можно выразиться, было только последнее, - ответил капитан Рильке, ставя на стол чашку. - Убийство Фредерика Пика - вот, что хотел совершить убийца на самом деле. Остальное - это только дымовая завеса. До последнего момента он надеялся, что прочие убийства можно будет приписать несчастному, полубезумному мальчишке. Но тот внезапно пошел на поправку, да настолько, что вполне был готов рассказать о том, кто такой Френсис Конвей. Этого допускать было никак нельзя.
  
   - Но давайте по порядку. Первым умер Огден Даниэльс. Умер просто потому, что осмеливался не раз и не два в своих опусах смеяться над Фредериком. И говорить, что пишет лучше. За это он был убит, а руки, которыми он писал рассказы, были кинуты на съедение зверям. Надо сказать, довольно кошмарное решение даже для убийцы, но на тот момент, видимо, он еще не сформировал концепции убийств, был зол и раздражен, и сделал первое, что пришло в его воспаленный мозг.
   - А за что был убит Иган и почему из пистолета? - спросил Джон Стаут. - Я уже молчу про то, что сам получил по голове молотком. Откуда вообще в зоопарке молоток?
   - С молотком как раз все понятно: некоторые вольеры, для грызунов, например, нельзя сбивать железными гвоздями - животные могут сломать зубы, грызя барьеры. Поэтому рабочие сбивают их деревянными клиньями. Для которых используется деревянный же молоток - чтобы дерево не расщеплялось и не ломалось. Инструмент был брошен потому, что один из рабочих спешил на встречу с тобой, Джон. Так что отчасти ты сам виноват.
   - Однако..., - пробормотал Стаут.
   - Что же касается убийства Игана Хаскелла, то тут убийца уже вполне выработал схему: он порекомендовал мисс Месгрейв парикмахерскую рядом с местом предполагаемого убийства, заранее рассказал о белом бультерьере, встретил мисс Месгрейв там вскоре после того, как был убит Иган Хаскелл, дождавшись, пока она сядет в кресло, подсунул ей пистолет. Поменять книгу на пистолет в парикмахерской не составляло вообще никакого труда: Алиса Месгрейв была по уши закутана в полотенце, и ничего не видела. К сожалению, об этом факте я узнал буквально сегодня. К тому моменту, как я увидел мисс Месгрейв в кафе, уже без своего визави, Иган был уже убит, как и пес, а пистолет находился в сумочке мисс Алисы. Он, кстати, принадлежал отцу убийцы, но зарегистрирован не был.
  
   - За что задушили уфолога? - задала вопрос мисс Делия Пик, успокаивающая нервы вязанием очередного шарфа.
   - Конечно же, за то, что он знал о редком заболевании мисс Месгрейв, о котором знал и убийца - заболевании, которое скрывает возраст. На самом деле милейшая мисс Алиса Месгрейв родилась 13 апреля 1937 года.
   - Так старушке уже далеко за семьдесят! - ахнул Джон Стаут.
   - Потрясение, да. Синдром Каллмана-Борши, редчайшая болезнь на планете, всего двадцать случаев с 1900 года. Однако молода Алиса только внешне - подобно всем пожилым леди, она довольно медленно двигается, у нее проблемы с пищеварением, памятью и зрением. Поэтому ни взобраться на камень, чтобы ударить Джона по голове, ни управиться с бензопилой ни, тем более, всадить шесть пуль точно в голову Игана Хаскелла она не могла. Будь ей лет на тридцать поменьше - вполне возможно, но не в таком почтенном возрасте. Она пережила войну, на которой потеряла память, поэтому кто Алиса Месгрейв на самом деле - неизвестно даже социальной службе. Она находится под пристальным наблюдением медицинской ассоциации, и именно поэтому ей положена бесплатная домработница.
   - Так все-таки домработница?! - воскликнула мисс Делия с неодобрением.
  
   Карл Рильке улыбнулся, и прошел из угла в угол:
   - Не все так просто. Домработница оказалась достаточно умна, чтобы Алиса Месгрейв не узнала ее, когда встречалась с ней на психологическом тренинге и достаточно сильна, чтобы задушить человека рыболовной леской. А также достаточно хитра, чтобы выкинуть перчатки, в которых душила его и ботинки, в которых ходила в доме мисс Месгрейв в мусорный бак. Это была одна из первых ошибок убийцы - мы нашли эти предметы.
   - А какая вторая? - жадно спросила мисс Делия.
   - Он оставил следы крови у порога и на леске, но об этом - потом. Главное - это глупое желание удивить всех: подбрасывание карт, намеки на Алису в Стране чудес и Зазеркалье, вечный кэрролловский рефрен. Преступление начало отдавать театральщиной, и мои подозрения усилились. Смерть Фредерика Пика только подтвердила: убийца ненормален и помешан на дешевых эффектах. Не случайно он подбросил галстук Хаскелла и деревянный молоток со следами крови Стаута к дому Фредерика Пика - ему нужно было завязать сюжет в одну линию.
  
   - Так я так и не понял, за что убили Игана? - недоуменно спросил Стаут
   - Да ни за что. Он просто слишком сильно доставал и изводил насмешками Фредерика, тот нервничал, и в таком состоянии не мог нормально переписывать тексты Френсиса. А того торопили издатели, так что, по сути, убийца просто устранил досадную помеху в бизнесе.
   - Значит, Френсис существует? - спросила мисс Фарида.
   - Существует, конечно. Это вполне реальный человек.
   - И он в этой комнате?
   - Пока я не могу ответить на этот вопрос. Мне надо еще кое-что пояснить. Итак, коронным ударом должно было стать убийство Фредерика Пика и, по сути, самоубийство Френсиса Конвея. Но убийца еще некоторое время мог паразитировать на "найденных" книгах популярного автора. Правда, он не учел, что издатели все время получали рукописи, написанные почерком Фредерика, и вряд ли приняли бы компьютерную версию без подтверждения. Но стоило попробовать: убийца сам был автором всех книг Френсиса, так что мог рассчитывать на успех. Гонорары в этом случае взлетели бы до небес.
   - Довольно глупое и рискованное предприятие, - буркнула мисс Делия. Скупая слеза прокатилась по ее щеке:
   - Бедный, бедный Фредерик...
   - Да, действительно. Фредерик был убит напоказ: разбитое зеркало, нож, кровь, страницы с отрывочным бессмысленным текстом, которые сбили с толку даже меня, пока я не понял - эти строки написаны только для антуража. Они не относятся ни к какой книге Френсиса Конвея. Это просто набор слов. Но криптографы из Нового Скотленд-Ярда бились над ними почти неделю, прежде чем выяснили, что никакого тайного смысла в послании нет. Это, безусловно, грело душу убийцы, который, как я уже сказал, склонен к мелодраматическим эффектам. Точно так же, как напоказ была брошена булавка в мою чашку с глинтвейном - это был жест отчаяния.
  
   Стаут округлил глаза. Он все еще не понимал. Зато, кажется, все поняла мисс Исмангуль, поскольку на ее лице отразился ужас, смешанный с отвращением.
   - Но вот тайна: в доме Пиков не было домработницы. У мисс Месгрейв она была, у мисс Исмангуль - тоже, была посудомойка в баре "Красный лев" и уборщица в муниципальной больнице. Кто же мог легко и спокойно входить и выходить из этого дома?
   - Я, - спокойно ответила мисс Делия, продолжая стучать спицами. - Мне стало понятно, что пора заканчивать представление, когда суперинтендант увидел меня, моющей посуду у мисс Фариды. Рано или поздно, он должен был сложить два и два.
   - Боже мой, но зачем? - воскликнула мисс Исмангуль.
   - Ради денег, конечно, - Делия Пик улыбнулась милой улыбкой пожилой женщины. - Всю свою жизнь я писала под чужим именем, под чужой личиной. Потому что первые пои книги - книги Делии Пик - издатели попросту не брали. Им нужен был красавец-мужчина, который пишет сентиментальную дешевку, замешанную на похоти и крови. И я дала им это. Но потом, когда Фредерик стал догадываться, что голос Френсиса - это я, а сам Френсис - плод его больного воображения, все стало рушиться. Безумец вообразил, что может шантажировать меня, и тогда я спланировала великолепное преступление, достойное премии Букера. Возможно, меня бы даже приняли в Детективный клуб, как Агату Кристи, - обворожительно улыбнулась мисс Делия. - Хотя я лично никогда не принимала всерьез десять глупейших правил Нокса. Пиши, как пишется, правильно я говорю? - обратилась она к присутствующим.
  
   Все промолчали. Стаут делал вид, что рассматривает трещину в полу, мисс Фарида пыталась вдохнуть так тихо, чтобы никто этого не заметил, суперинтендант Рильке пил третью чашку кофе, лейтенант Кэрриган и сержант Доббс молча стояли у дверей с некоторым ужасом и отвращением взирая на мисс Делию. В углу, обнявшись с плюшевым медведем, следила за происходящим медсестра Энн Джелински:
   - Но как же так? - вдруг встрепенулась она. - ведь Алису Месгрейв посадили в тюрьму!
   - Да, - ответил Рильке, - и уже сегодня ее оттуда выпустят. С извинениями, конечно.
   Мисс Делия Пик засмеялась:
   - Но все-таки я ее туда засадила, белокурую стерву! В таком-то возрасте, я надеялась, она там и помрет...
   - Смеяться рановато, мисс Делия. Кстати, как ваша рука?
   Делия подняла правую руку - поперек ладони тянулся воспаленный рубец:
   - Не заживает, вечно вожусь с водой.
   - От чего это?
   - От лески, конечно, мой капитан. Перчатка оказалась дырявая, вот я и порезалась. Не представляю, как никто умудрился не заметить столь очевидного.
   - Кстати, о леске, - задал вопрос Стаут. - А почему вы привязали старый крючок? Да еще и бантиком.
   - Я не рыболов - не подумала, что это может иметь какое-то значение. Отцепила один от отцовской шляпы, завязала, как умею, - мило улыбнулась мисс Делия, продолжая вязать. - Ну вот, еще пару рядов, и можно закрывать.
  
   Присутствующие помолчали:
   - Четверо убитых, трое покалеченных... Зачем все это, мисс Делия? Я не верю, что только деньги двигали вами, - подала голос мисс Фарида.
   - Деньги, безусловно, главное: в моем возрасте следить за собой дорогого стоит. А я была вынуждена крутиться на четырех работах, вечно скоблить, мыть убирать за какими-то неряхами и идиотами. С моим-то талантом! - вспылила мисс Пик. - Деньги от книг шли на содержание Фредерика и на дом, мне почти ничего не оставалось. Но, конечно, была мысль показать, насколько глупы люди - не полиция, а люди в целом. Глупые, никчемные создания. И вы тоже, мисс Исмангуль, со всей своей психологией. Подозревать-то вы меня подозревали, а доказать ничего не могли. И вот грош вам после этого цена! - засмеялась мисс Пик. - Грош цена! Грош цена!
   - Спокойно, мисс Пик, сейчас мы с вами поедем в участок и оформим показания, - Рильке сделал шаг по направлению к хохочущей тетушке Делии и кивнут лейтенанту Кэрриган. Та достала наручники. Вдруг мисс Пик замолчала:
   - Ни шагу, капитан Рильке. Вы сильно рискуете, - она взмахнула довязанным голубым шарфом. Выглядело это комично.
   - И чем же?
   - Погонами, мой дорогой суперинтендант. А произойдет это так... - мисс Делия Пик сделала резкое движение, и вдруг повалилась назад, откинувшись головой на кресло. Кровь ручьём стекала по ее горлу, пузырясь, бежала из уголков рта: две острейшие вязальные спицы пронзили небо и угодили прямо в мозг. Маньяк из Сен-Арли был мертв.
  

Дневник. День девятнадцатый.

Спасает сказка от невзгод

   Алиса Месгрейв вышла на теплое сентябрьское солнце: ее встречал тихий безветренный день. Желтый кленовый лист сорвался с ветки и долго летел с невидимого отсюда холма, чтобы упасть у ее ног. Алиса наклонилась, чтобы его подобрать, и увидела, что к ней подходит капитан Рильке:
   - Суперинтендант! Рада вас видеть. Вы все-таки распутали это дело?
   - Мисс Месгрейв... До сих пор не могу поверить, что вам столько...
   - Лет? - проницательно выручила капитана из затруднительного положения Алиса. - Да, таковы факты. Врачи говорят, я протяну еще годиков пять-семь.
   - Удивительно, конечно. Простите, что пришлось упрятать вас в тюрьму.
   - Я не в претензии - вы же объяснили, что это для моего блага.
   - Да. Мисс Пик могла попытаться прикончить вас лично.
   - Не совсем понимаю, зачем ей это было нужно, - Алиса понюхала лист. Тот пал прелой травой и одновременно свежестью. Запах был восхитительный.
   - Помните, как мы брали у вас отпечатки пальцев?
   - Конечно. То еще было приключение, - рассмеялась звонким девчоночьим смехом Алиса.
   - Мы нашли вас в Национальной базе данных. Ваше имя Элизабет Форнворт. Ваша сестра была замужем за неким Алоизом Пиком. Ничего не напоминает? - улыбнулся суперинтендант.
   - О, вы все-таки это раскопали... - сказала Алиса. - А я надеялась, что тайна умрет вместе со мной.
   - Социальные службы проявили преступную небрежность, не находите?
   - Это стоило мне немалых денег, капитан.
   - Но после смерти Фредерика вы стали бы наследницей его капиталов, а также денег своей сестры и ее мужа. Они лежали в трастовом фонде, и потому мисс Делия не могла их и пальцем тронуть. Вы миллионер, мисс Месгрейв.
   - Называйте меня Алисой, суперинтендант. Мне эти деньги не нужны.
   - Зато мисс Делия полагала, что нужны. Откуда она прознала про вас?
   - Я ей сама рассказала. Позвала к себе в домработницы, оформив это через социальную службу, присмотрелась, и решила открыться - все-таки родная душа, как мне думалось. Поверьте, я платила ей гораздо больше оговоренного. Но бедная девочка всегда была жадна до простых удовольствий: обожает играть в рамми и дорогую еду. Никакого удержу, знаете ли - и столько трусости. Она в душе была и оставалась всего лишь Безобразной Герцогиней.
   - О, Алиса...
   - Это было внутрисемейное дело, суперинтендант, не обращайте внимания.
   - Но вы все знали?
   - Подозревала. Но доказательств не было.
   - Что делать с деньгами, как вы полагаете?
   - Пусть достанутся короне - я не буду заявлять права на них.
   - Благородно.
   - Не благородно, а глупо. Но моя мать всегда говорила, что ума у меня - с горошину. Однако это не мешает мне приставать к симпатичным молодым людям. Угостите меня обедом, суперинтендант?
   - С удовольствием.
   - А вашего мальчика... как его... Джона - позовем?
   - Алиса! - укоризненно воскликнул Рильке. И рассмеялся - на мисс Месгрейв совершенно невозможно было сердиться.
   - Пойдемте, суперинтендант! Нас ждут короли и капуста!
  
   Сентябрь грянул торжественный марш: зарокотали старые клены, трубами запели вспугнутые порывом ветра грачи. Под великолепную музыку осени навстречу новому дню шли двое - честный Белый Рыцарь и его мудрый, вечно юный сюзерен.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"