Длиннокот выглянул за окно - вместо сугробов плескались бескрайние волны рыжевато-белесой жижи, над которой поднимался пар. С неба мелкой моросью лилась такая же жижа:
- Что это? - спросил Длиннокот у Британца. Поднимая сопливый нос от кружки с ядреным и жутко невкусным имбирным настоем, Британец, закутанный в плед, шарф, перчатки и шерстяные носки - разные, по обыкновению - прошелестел:
- Фефна.
- Что? - спросил Длиннокот.
- Весна, сэр, - ответил Шинельный, брезгливо трогая лапкой натекшую с подоконника лужицу. На окне сидели два голубых голубя и активно друг к другу приставали. Шинельный махнул лапой на безобразников, и они заполошно гуркая, улетели в сторону леса.
- Какая-то неприятная весна... лужи рыжие, воды по колено человеку... - фыркнул Длиннокот. - И Солнца нет. Кому я буду петь свою песню?
- Мне? - робко спросил Британец.
- Вот еще... - Длиннокот почесал лапой за ухом и нахмурился. Жизнь как-то перестала казаться одним большим сметанным коржиком.
- Британец, спой ты! - попросил Длиннокот.
- Оуке-ей, - Британец размотал шарф с горла и хриплым голосом сказал:
- Я блюзмен, детка, а блюз - это печаль.
И он начал петь немножко странный, немножко рваный, но очень подходящий к случаю мотив, который, собравшись воедино, превратился из горки нот в блюз. Под конец песни Британец охрип уже совсем и пел как Луи Армстронг в 65 лет, но все три кота в восторге отбивали ритм по полу лапами и хвостами. Над ржавым весенним морем разливался запах имбиря, меда и звуки бессмертного блюза. На последней ноте Британец не удержался и чихнул.
- Будь здоров! - воскликнули коты в четыре голоса. Стоп, почему в четыре? Этот вопрос задал себе и Британец, и, конечно же, тут же нашел на него ответ. Но это уже совсем другая история.