Аннотация: О попытках ухода от реальности, полётах под кайфом и страшной расплате за потерю самого себя.
Motto motto I want to fly so far
Kitto tadori tsuku hazu
***
Больше, больше, я хочу улететь так далеко!!
Конечно, я ведь должен бороться...
Kamikaze by
D'espairsRay
Ещё чуть-чуть и я смогу разглядеть восторг на лицах своих жертв, столпившихся на палубе. Желанная цель совсем близко. Только достойная мишень заслуживает моей смерти. Гибель не должна стать напрасной. Я - божественный ветер. Я - одно целое с моей Цветущей вишней, идеальным истребителем для камикадзе. Ещё чуть-чуть... и я выполню свой долг - отдам жизнь за родную страну. Прости, любимая... ты ведь знала, что так оно и будет. Сохрани память обо мне... и хоть изредка читай моё прощальное письмо и дотрагивайся своими тонкими белыми пальцами до пряди чёрных волос, что я подарил тебе. Прости, любимая. Ты же знаешь... если бы я смог возродиться, то и следующую свою жизнь я отдал бы за Императора... они не в силах пошевелиться, так зачаровал их мой полёт. Достойная цель...
***
Казалось, я бредил Японией всю мою жизнь. И даже не помнил, с чего всё началось. Особым поклонником аниме я не был, хотя были некоторые картины, которые производили на меня определённое впечатление. Музыка? Да, я - страстный любитель японского рока, эпатажных исполнителей и их экзотичных голосов, столь непохожих на американское рычание, европейское потрескивание и русское с ленцой. Но больше всего меня восхищала культура этой загадочной страны и, то чувство патриотизма, какого не было ни у кого из моих так называемых друзей. Меня поражало, с каким воодушевлением молодые японцы шли на смерть. Самураи, путь воина, камикадзе. Я хотел быть одним из них. Я не хотел мельком, в роли туриста, посмотреть на эту страну. И не хотел там жить, будучи иностранцем. Я мечтал стать своим. Например, родиться самураем в эпоху Эдо. Но больше всего я желал быть камикадзе времён Второй мировой. Да, знаю, сейчас посыпятся упрёки, что всё это неправильно, что предки мои проливали кровь, сражаясь с фашистами и их союзниками. И я согласен, что я тварь и моральный урод, что я ни черта не достоин той жертвы, которую принесли наши деды на фронтах войны. Но... но ничего не могу с этим поделать! Жизнь камикадзе - яркая, пусть и короткая. А моя... моя тянется двадцать лет, но уже катастрофически надоела. Каждый день - одно и то же. Только детство было окрашено в яркие цвета, когда я ещё верил в чудеса и надеялся на что-то. А потом,... а сейчас... бесконечный поток гламурных девок в моей постели, которым хрен понять, чего от меня надо. Постоянные проблемы в универе, куда меня пристроил папик. Шляющаяся по тусовкам, до сих пор не повзрослевшая, маман. И я, в окружении таких же, как и я, усталых идиотов. Пресыщенных жизнью и готовых на всё, ради новых ощущений. Проблема в том, что я перепробовал многое, кроме... кроме наркотиков. Нет, конечно, кое-кто из моих "друзей" уже давно и прочно подсел на волшебную белую пыльцу, но меня как-то пугало это дело. И даже всякий раз, когда ко мне протягивалась дружеская рука с не менее дружеским косяком, я вздрагивал и вспоминал тётю, погибшую от передоза. Это было на мой десятый день рождения. Она хотела устроить мне сюрприз. И пока маман пропадала в салоне красоты, а папик летел в Турцию с очередной секретаршей, тётя засела в нашей квартире. Наверное, хотела украсить её к моему приезду из школы, потому как нашли её в окружении разноцветных воздушных шаров, радостно подпрыгнувших при мамином падении в обморок. Скрюченные пальцы, посиневшая кожа и какое-то идиотско-сумасшедшее выражение лица. Кажется, при жизни она была очень красивой. Но её труп не вызывал во мне ничего, кроме отвращения и страха. Ещё долго во сне она приходила ко мне, стискивала своими костлявыми пальцами моё запястье и тянула за собой. Я просыпался в холодном поту, кричал до тех пор, пока не срывался на хрип. Подтягивал одеяло к самому подбородку и ужасно боялся заснуть, до боли в глазах вглядываясь в темноту перед собой. Я знал, что звать кого-либо бесполезно. Мама опять тусила в клубе, упорно пытаясь получить звание светской львицы; папик, как всегда, остался ночевать на работе, а домработница должна была придти только утром. Я сжимал зубами одеяло и проваливался в сон, молясь, чтобы тётя оставила меня в покое.
Поэтому к наркотикам у меня было стойкое неприятие. Я снимал на мобильник своих обдолбанных друзей, дико гогочущих в наркотическом угаре. Какими же забавными казались они мне тогда. Придурки - вот как я их ласково называл. Мы всегда зависали в одном и том же клубе. Здесь можно было достать практически всё - качественную выпивку, иллюзию веселья под бесбашенную музыку, знатное курево и косяки гламурных студенток, желающих подзаработать. Выродившуюся, но тем менее, золотую молодёжь местная администрация любила и исполняла любые наши капризы. Захоти я трахнуть эту официантку с провинциально-невинным лицом, никто бы даже не пикнул. Напротив, обставил бы всё в лучшем виде, предоставив вместо традиционной для таких дел кабинки в туалете, отдельный кабинет с весьма удобным диваном. Но официантку я не хотел. Это был пройденный этап. Больше всего на свете я мечтал почувствовать себя японским камикадзе, тем самым, о котором прочёл столько литературы и посмотрел несчётное количество фильмов.
В один из таких вечеров, когда я вошёл в мечтательный раж и взахлёб рассказывал ухахатывающимся укуркам о последнем мощном изобретении японской авиации времён Второй мировой, мне на плечо неожиданно легла холодная рука. Я ощутил лёд его пальцев даже через ткань футболки и каким-то задним чувством догадался, кто бы это мог быть. Каин. Я обернулся и вздрогнул. Наглое, самодовольное холёное лицо с прищуром холодных зелёных глаз. Чувственные губы, изогнувшиеся в доброжелательно-презрительной улыбке. Льняные волосы, почти доходящие до плеч. Эта красота была обманчивой. И все в нашем тесном мирке об этом знали. С Каином связывались только смертники, остальные старались держаться от него на безопасном расстоянии, но поддерживать видимость дружбы с ним приходилось. У него были огромные связи, и если кто-либо имел несчастье ему не угодить, то пиши пропало. Этот человек автоматически становился трупом. Нет, Каин его не убивал, но устраивал такую жизнь, что, по всем статьям лучше бы убил. До недавнего времени мне удавалось не попадаться ему на глаза, и для своих забав он выбирал кого-либо другого, пока я тихо прятался, от греха подальше, за спинами моих "друзей", потерявших самоконтроль вкупе с инстинктом самосохранения. На самом деле его звали иначе, но имя Каин подходило ему больше всего. И, знаете, настоящему Каину, библейский который, до этого ублюдка было как до Луны пешком. В свои двадцать с небольшим он имел репутацию похлеще самого маркиза де Сада. За что получил имя Каин, а не де Сад? Когда ему было семнадцать, он соблазнил и трахнул своего родного брата. Тому на тот момент было пятнадцать, и он уже год как сидел на героине. А пристрастил его к этому делу Каин. Наркотики нашёл у своей маман, которая давно практически не выходила из под кайфа. По слухам, папашка его, видный политик, сколотил состояние именно на торговле наркотиками. В-общем, когда Каин опробовал своего братца, он предложил его задницу своим дружкам. Говорят, парнишка смеялся, не останавливаясь, даже когда его штырил десятый по счёту "клиент". А через два дня братец Каина повесился. На похоронах все усиленно корчили правильные морды, а после, в тот же день, Каин отправился тусить в клуб. Спустя неделю от передоза ушла к праотцам его маман. Употреблял ли наркотики сам Каин? Я до сих пор этого не знаю. Раньше думал, что да. А теперь... теперь я думаю, что он был для этого слишком умён. Ему гораздо больше нравилось подсаживать на всю эту дрянь кого-либо другого, чтобы потом наблюдать за его мучениями издалека.
Пока я гадал, что от меня понадобилось этому уроду, тот сильнее стиснул моё плечо и, вплотную приблизившись, спросил:
- Хочешь полетать?
Я был настолько под впечатлением от ситуации, что машинально кивнул, отчего по лицу Каина расползлась совершенно недобрая улыбка.
- Я знаю, как это устроить, - прошептал он на ухо, и мне в ладонь лёг маленький пакетик. Я в ужасе дёрнулся. Каин усмехнулся и склонился ещё ближе - Я просто хотел помочь. Всего лишь попробуй. Не понравится? Что ж, значит, это не твоё. А, ну, вдруг, это доставит такие ощущения, о которых ты даже мечтать не мог. Ты сможешь ощутить себя самым настоящим камикадзе. Подняться в небо, стать божественным ветром, несущим смерть своим жертвам. Хотя бы один раз попробуй испытать всё то, чего ты так долго хотел - и он крепче сжал мои пальцы на пакетике. А потом развернулся и ушёл.
Я закинул эту дрянь в самый дальний угол ящика в моём столе. По непонятным мне причинам, выкинуть подарок Каина не решился. Оставил. На всякий случай. А в один из ртутных дождливых вечеров достал. Прикрыл глаза и мысленно представил себе, как мой истребитель взрезает носом воздух, как мчится вниз, навстречу своей цели. Одной рукой я сжимал в руке самурайский меч, преподнесённый мне самим Императором и приравнивающий к рангу великих воинов, а другой теребил пакетик, оставленный Каином. Сейчас я понимаю, что вполне мог обойтись без всех этих иллюзий, если бы пожелал сам изменить свою жизнь, а не при помощи волшебного зелья. Но тогда всё вокруг настолько осточертело, набило оскомину и вызывало рвотный рефлекс, что даже мозги были окутаны каким-то серым, вязким туманом. Мне надоели бесконечные тусовки, одинаково расфуфыренные лица с пустыми глазами на них. Я хотел почувствовать себя другим, непохожим на них, живым, горячим, покоряющим небесные просторы. Слова Каина достигли своей цели. Я попал в его ловушку.
Первый полёт не заладился. Видимо, по техническим причинам. Я никак не мог справиться с управлением, и попадал то в одну воздушную яму, то в другую. Но ощущения были интересными, каких до сих пор не испытывал. И теперь я уже сам пошёл к Каину - выпрашивать у него волшебное средство для воплощения моих фантазий. О, Каин был как никогда добр и обходителен. Он понимающе кивал, поглаживая подлокотники кресла, а потом также понимающе снабжал меня необходимым топливом для полётов. А потом... с ним что-то случилось. В его глазах больше не было даже напускной доброжелательности. Только холод и презрение. С высокомерной усмешкой он наблюдал за моими трясущимися руками, подавляя одним взглядом мой жалобный протест. Перед мысленным взором то и дело вставала разлагающаяся, сочащаяся трупным ядом, тётя в окружении весёлых разноцветных шариков, приплясывающих в хаотическом танце. Я усиленно отгонял эти видения, раз за разом покупая столь необходимую отраву, оттачивая полёты, вырисовывая в воображаемом небе мёртвые петли и камнем падая вниз - на замерших в страхе и восторге жертв моей атаки. Погибая в пламени взрывов, сгорая в своей Цветущей Вишне, я возрождался снова и снова для того, чтобы в очередной раз сесть за стол, накрытой белой скатертью и вкусить ритуального риса, идеально белоснежного. Белый... у японцев - это цвет смерти. Но... я не хотел умирать по-настоящему и ужасно боялся когда-нибудь уснуть в полёте. Симптомы передозировки наркотиков я выучил лучше, чем в своё время таблицу умножения. А ещё меня пугали все эти рассказы о том, чем кончают большинство наркоманов. Их я старался не замечать вообще, закрывая глаза на очевидное. Со мной этого не случится. Только не со мной.
Маман могла радоваться. То, чего она так долго добивалась, свершилось. Жёлтушники её, наконец, заметили. Светские хроники запестрили сообщения о том, что сын упорно молодящейся мадам N - наркоман. И теперь сплетники взахлёб обсуждали возможное пристрастие моей дорогой родительницы к той же заразе, которой был болен я. Странно, но подобное внимание к своей персоне ничуть не обрадовало мою мать. Она закатила мне вселенский скандал. Била тарелки, топала ногами, кричала, что с этого момента ни она, ни отец не будут платить за мою дурь. У меня как раз был отходняк, поэтому я слабо понимал происходящее и мог только смущённо улыбаться и бормотать что-то совершенно невразумительное в ответ. Я смотрел на это усыпанное пудрой лицо, идеально-подтянутую кожу и чуть раскосые голубые глаза, и мне становилось так дурно, что и не передать. В жёлтом электрическом свете маман мне казалась ужасно нелепой куклой-марионеткой, которую кто-то отчаянно дёргал за верёвочки, и она мельтешила перед моими глазами. Её вопли начинали нервировать, поэтому я отправился в комнату, когда эта женщина преградила мне путь. Заламывая руки, она верещала, что я не могу так поступить с ними, что я непременно должен лечь в клинику, что репутацию семьи надо спасти... Репутацию семьи... Я отшвырнул её в сторону... она мне больше не семья. Репутация... я покажу вам репутацию...
Я брёл по улицам такого большого и бездушного города, названивая то одному своему приятелю, то другому. Какого-то чёрта, разговор начинал с объяснения ситуации, после чего меня вежливо посылали. Попытки снова соединиться с абонентом ни к чему не приводили. Все, кто раньше гордо называл себя моими друзьями, отключились от меня сразу, как только мне понадобилась их помощь.
Каин ответил не сразу. Только после десятого пропущенного звонка. Ядовито рассмеялся в трубку, обрубив все мои надежды на него. По его словам выходило, что милостыню он подавать не будет. Если у меня нет денег - это сугубо мои проблемы. Вот как достану необходимую сумму, так и смогу на что-либо рассчитывать. На мой вопрос: "где же мне её достать?", он ответил: "работать".
Работать... а что же я умел в этой жизни, чтобы могло приносить мне доход? Пить, веселиться и трахаться? Вот и все науки, с которыми я дружил. Скудный набор. Меня ведь ничего не интересовало в этой жизни, кроме меня самого. Бесполезное существо с бесполезным набором качеств. Я снова позвонил Каину. Попытался его разжалобить. Мне ведь даже жить негде было...
... искорёженные останки самолёта, обугленные человеческие тела, от которых нестерпимо несёт горелой плотью, всюду копоть и гарь. Боль настолько всепроникающая, что в первые минуты я даже не чувствую себя. Вместо крика из горла вырывается какой-то непонятный хрип. Перевожу взгляд на руки и замечаю, что кожи нет. Совсем. Только сочащееся мясо, сквозь которое белеют кости. А огонь всё продолжает лизать моё тело, выворачивая душу наизнанку, съедая разум неимоверно медленно и мучительно. А вокруг падают всё новые и новые самолёты. Из них вываливаются обгоревшие пилоты, такие же живые трупы, как и я. И цели... никакой достойной мишени нет и в помине! Все истребители врезаются в потрескавшуюся от внутреннего жара землю, выжженную пустыню, присыпанную белым пеплом...
Я умирал. Внезапное осознание этого слегка кольнуло в сердце, но не смогло задержаться в нём. Мне не было страшно. Наверное, так даже лучше. Мне не всегда удавалось найти денег, поэтому такое явление под названием "ломка" пришлось изучить в мельчайших деталях. Я был готов на всё, лишь бы не испытывать его снова. Упал настолько низко, что ниже, по-моему, было уже некуда. Каин... этот сукин сын подсказал, где можно относительно недорого снять квартиру и найти "работу". Вместе с двумя другими парнями, такими же идиотами, как и ваш покорный слуга, я обслуживал в этой небольшой трёшке всяких похотливых извращенцев с неуёмными сексуальными фантазиями и толстенными кошельками. У меня даже появились постоянные клиенты. Хы... наверное, я должен радоваться? Наверное. Но мне было всё равно. Я практически не бывал трезв. Помнил про предостережения в брошюре про передозировку, но ничего с собой поделать не мог. Эти жирные боровы могли делать со мной всё, что им было угодно. Плевать я хотел на такую дрянь. Унижение... что такое унижение, когда тебя скручивает так, что ты даже мыслить связно не можешь? Когда весь твой организм - сплошной пучок зудящей, свербящей, сумасшедшей боли. От неё кидаешься на стены, пытаешься влезть на потолок, вырвать бешено стучащее сердце из тесной груди. И однажды оно вылетело само. Или вылетел я из кабины пилота, потеряв пункт назначения. Мне просто очень сильно захотелось спать. Я как раз заправился топливом и направлялся на базу, когда веки сами собой начали смыкаться. А в следующее мгновение я уже стремительно падал, продираясь сквозь неожиданно плотные облака, захватывая целые куски истончающейся белоснежной материи. Всё ниже и ниже, ниже и ниже... истлевшие скелеты на сгоревших кораблях тянули ко мне свои руки, растягивая в безумной улыбке неожиданно огромные пасти, засасывая в чёрные дыры своих глаз. Стройными рядами они маршировали по головёшкам, сцепившись костяшками, вытанцовывали причудливые па, увлекая за собой и меня. А я даже не мог сопротивляться, и только с сожалением смотрел, как стремительно падает моя Цветущая Вишня, взрываясь от удара о выжженную землю, превращаясь в искорёженный металл. Металл... и ничего более...
... меня зачем-то спасли. Оказалось, что в маман всё-таки, наконец, взыграл тот самый пресловутый материнский инстинкт, и она объявила меня в розыск. Хотя, может, её просто достали журналисты и все острозубы, в среде которых она постоянно вращалась. Наверняка, капали ей на мозги, говорили во всеуслышание о том, какая мадам N нехорошая, что якобы выгнала из дома своего сына, вместо того, чтобы направить его на лечение. А впрочем... какая разница, что двигало ею на самом деле? Главное, что сейчас я лежал в больничной палате. Не самой худшей, насколько я мог судить по обстановке. Рядом мерно пищали медицинские приборы, стояла капельница и ещё какая-то непонятная хрень...
<...>
... я рождался заново. И это было почти также больно, как и умирать. Почти в каждом своём сне я оказывался в кабине своего истребителя, объятого пламенем. Пытался выбраться, и не мог... Иногда я приходил в себя и видел маман... маму... А на её лице слёзы. Она плакала? Но почему? Не надо. Я - не достойная мишень. Прости. Хм... странно... прощения почему-то просила она...
<...>
... солнечный свет бьёт в окно. Мне уже позволено ходить по коридорам этого учреждения... больницы?.. Есть места, вход куда преграждают здоровые санитары. Я их обхожу. На вывески, названия отделений редко обращаю внимание, предпочитая по обстановке догадываться о том, куда же я попал. На этот раз, меня, похоже, угораздило зайти на детскую территорию. Через окна на дверях палат можно было увидеть исхудавших подростков. Кто-то из них лежал на кровати, свернувшись клубочком, вперив безучастный взгляд в белую стену. А кто-то увлечённо рисовал что-то быстрыми мазками кисти в альбоме, по-татарски усевшись на полу. Одним из них был этот мальчик. На вид я дал бы ему не больше семи лет. Почти просвечивающая кожа на тонких руках сплошь усеяна язвами. Под глазами залегли тёмные тени. Свет из окна падал таким образом, что кудрявые, светлые волосы мальчика превращались в сияющий ореол. Я невольно залюбовался им, стараясь даже не думать о том, как этот ребёнок оказался здесь.
- Его мама - наркоманка со стажем, - раздался рядом со мной мужской голос. Я нервно дёрнулся. Высокий, седовласый мужчина в накрахмаленном халате. Я даже не заметил, как он подошёл - Когда она родила Владика, то уже лет пять, как сидела на игле. У него целый букет различных заболеваний. Но мать... эта женщина пошла дальше. Она подсадила на иглу и Владика. Вкалывая яд себе, она делилась им и с сыном. Органы опеки проснулись только тогда, когда мальчик уже три года был наркоманом. Удивительно, что они вообще его нашли, ведь никто из соседей не сообщал им о том, что эта женщина делает со своим ребёнком. Мы взялись лечить его от наркотической зависимости, но спасти его жизнь уже не можем. Слишком поздно. Через иглу мать заразила его СПИДом. А он всё продолжает мечтать стать лётчиком. Рисует самолёты. Себя... пилотом... - врач замолчал на некоторое время, словно обдумывая что-то. Затем встрепенулся и посмотрел на меня строго - А вы, собственно, что делаете в этом отделении? Марш в свою палату!
- А можно... - я не осмеливался попросить, боясь, что он меня прогонит. А потом решил: будь, что будет - понимаете, мне скоро выписываться. И я... я хотел бы поговорить с этим мальчиком. Быть может, я смогу ему чем-нибудь помочь, когда... когда выйду отсюда. Мои родители - довольно обеспеченные люди...
- Что ж, поговори, если получится. Я пока здесь постою, - при этих словах врач строго посмотрел на меня и толкнул, открывая, дверь.
На нежданного посетителя никто из детей не обратил внимания. Я невольно поёжился, переступая с ноги на ногу, и чувствуя себя Гулливером в стране лилипутов. Разница была в том, что на меня не было направлено даже негативных эмоций. Этим маленьким пациентам я был совершенно неинтересен. Казалось, они вообще не реагируют на какие-либо проявления внешнего мира, полностью погрузившись во внутренний.
Я осторожно присел на кровать рядом со Владиком и попытался завязать разговор:
- Рисуешь?
-... - он даже головы в мою сторону не повернул.
- Я тоже люблю самолёты.
-...
- Всегда мечтал летать. А ты? Ты... мечтаешь?
- Да, - тихо ответил мальчик, продолжая раскрашивать истребитель в зелёный цвет - раньше... раньше я часто летал... когда жил с мамой... мы с ней вместе летали... правда, падать всегда было больно. И сейчас... я летаю во сне... когда вырасту, хочу стать лётчиком. А ты? - на мгновение Владик запнулся, потом исподлобья на меня посмотрел и спросил - Ты же уже вырос... кем ты стал?
- Я? Я только готовлюсь стать кем-то в этой жизни.