Аннотация: Посвящается моему коту. После него я решила больше никогда не заводить животных. Слишком больно, когда они уходят.
В некотором городе, в некотором доме, а точнее, в некоторой квартире жил некогда желтоглазый блондин. Хозяйка души в нём не чаяла. Она способна была часами гладить его белоснежную шерстку. Всё в этом коте умиляло её. И розовый носик, такой мокрый и холодный, когда любимец бодрствовал. И такой сухой и тёплый, когда он спал. Особенное наслаждение доставляло ей утыкаться в его уютный животик, умиротворенно мурлычущий. Кот тоже, казалось, был в восторге от своей хозяйки. Он погружался в её длинные волосы и перебирал в них лапками, то втягивая когти, то выпуская. Жмурясь и мурча от счастья.
Идиллия продолжалась до тех пор, пока он был котёнком. А когда превратился во взрослого кота, ему захотелось свободы. Но хозяйка не хотела отпускать его. Мысль о том, что в этой белоснежной шерстке могут завестись противные блохи, просто ужасала девушку. Да и лапки невозможно будет отмыть от толстенного слоя грязи. Поэтому до поры до времени хозяйка пыталась удержать кота дома. Она старалась всячески ему угодить. Свежее мясо, только что выловленная рыбка, молоко с лучших ферм, мягкая перина, искусственные мыши и балкон, на котором можно было любоваться видом окрестных дворов с высоты девятого этажа. Большую часть времени кот проводил именно на этом крошечном участке мнимой свободы. И даже в зимнюю стужу он старался посидеть там хотя бы пять минут, поджимая замерзшие лапки и ругаясь на собачий холод.
Через некоторое время желтоглазый блондин начал болеть. Сначала мочекаменная. Она развилась у него от кошачьего корма, которым хозяйка его нет-нет да кормила. Не то, чтобы он был таким уж вкусным, но отказаться от этих странно пахнущих сухариков было сложновато. Да что там, просто невозможно. Несколько жутких походов к женщине в белом, уколы в самую нежную часть кошачьего тела, и болезнь вроде отступила. Однако затем кота укусила какая-то гадость. И шерсть (его прекрасная шерсть!) на бедре начала слазить. Нога чесалась неимоверно. После походов всё к той же женщине в белом и эта напасть пропала. Как вдруг его поразила другая со странным названием эпилепсия. Женщина в белом разводила руками и говорила что-то о том, что сердце у кота может не выдержать процедуры лечения. Хозяйка рыдала так, что животному становилось неловко оттого, что она из-за него мучается. Припадки случались всё чаще. Фактически, он жил от одного приступа к другому. Жизнь уже не казалась чем-то важным, за что можно было бы и нужно было бы бороться. Хозяйку он пытался утешить, как мог. Тёрся об ноги, зарывался в её волосы по утрам, мурлыкал ей песни. Но с каждым разом делать это становилось всё труднее. Он хотел спать.
И вот как-то, после очередного припадка, он увидел полуоткрытую дверь из квартиры. Хозяйке понадобилось зачем-то выйти к соседке, и она забыла закрыть дом. Лапы сами понесли кота на улицу. Лестничные пролёты он преодолел в считанные минуты. Воздух свободы вихрем ворвался в его лёгкие и чуть не взорвал их. Хотелось орать на весь мир об этом опьяняющем чувстве.
Она звала его. Её голос то и дело срывался на истеричный крик. Она умоляла его вернуться. Ему хотелось выйти из своего укрытия и сказать ей, что всё у него хорошо, что с местными котами он подружился, что кошки просто без ума от его белоснежной шерстки и желтых глаз, а блохи кусаются не так уж и больно. Да и о том, когда последний раз он падал в припадке эпилепсии, кот забыл. Он хотел её успокоить, и чуть было не сорвался с места, когда она в очередной раз бродила по дворам в поисках его. Но почти сразу же передумал. Ей будет без меня спокойней, решил кот и поудобней улёгся на трубе в подвале. Нужно было хорошенько выспаться перед ещё одной мартовской ночью.