"Сказка ложь да в ней намёк..." - сказал великий поэт. Просто ли это красивые слова, которые мы бессмысленно повторяем за А.С.Пушкиным? Или же это облечённая в слова Мысль?
Посмеет ли кто-либо отказать поэту в праве мыслить, свести всё его творчество к интуитивному прозрению? Если сказанное А.С.Пушкиным не ради красного словца, то не следует ли нам поискать намёк, который, возможно раскроет Мысль Поэта.
В данном случае нас не интересует вопрос - переложил ли Пушкин в поэтическую форму "Белоснежку и семь гномов", вычитанную им у братьев Гримм, или услышал сказку от няни (кстати, в фольклорных архивах мне встречался новгородский вариант этой сказки). Существенно, что сказка написана по мотивам народных сказок - будь то сказки братьев Гримм, беседы долгими вечерами с Ариной Родионовной или какой-то другой источник. Однозначно - народный! Следовательно, и искать намёк нужно в народном миропонимании, в народной жизни.
Чтобы понять намёк, необходимо выяснить, чего же нет и не может быть в народной сказке, что искусственно и искусно привнёс в неё Пушкин, иными словами, найти "дешифровальный ключ".
Народная сказка не знает конкретного времени. Её события не приурочены - это всегда "близко ли, далёко ли".
"О! сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух!" "Шифровальный ключ" положен на самое видное место, в начало сказки. И не один. Целых два, как и предполагают законы кодификации! "Девять месяцев проходит...", "Вот в сочельник в самый, в ночь Бог даёт царице дочь". Ни в одной народной сказке мы не найдём такой не просто точной, но точнейшей приуроченности.
В народно-православной традиции с рождением связан только один сочельник - разумеется Рождественский. "Христос рождается!" - благозвонит в Рождество церковь. А в сочельник народная традиция оповещает: "Зародилась Коляда накануне Рождества".
Не будем здесь разбираться с тем, как совместилось Рождество Христово с рождением дохристианской Коляды. Казалось бы, ответ ясен. Царевна - это некое божество славян Коляда. По экспедиционным свидетельствам, ещё в начале ХХ века с зарождением в сочельник коляды было знакомо всё деревенское население, тогда как с Рождественским тропарём утром по домам учителей и священника ходили только дети, обученные в школе. Словно припрятывая Мысль, направляя её по ложному пути, А.С.Пушкин повествует: "Рано утром гость желанный, день и ночь так долго жданный, издалеча наконец воротился царь-отец".
Один намёк, ничем пока не подкреплённый. Он положен на видное место. За складным сказочным повествованием этот намёк легко пропустить или принять за переложение простонародной сказки - не будем забывать о строгой и дотошной цензуре того времени.
Чтобы скользящий взгляд не вник в суть крамолы, закрепление конкретного календарного события, "второй шифровальный ключ" Пушкин положил всего на несколько слов, но всё же пораньше первого. Попробуй обернуться назад из поэтического плена и отсчитать "девять месяцев проходит..." Точка второго события, на которую недвусмысленно указывает поэт, событие зачатия царевны. Народная сказка, напомню, знает только "долго ли, коротко ли".
Девять месяцев назад от Рождества Христова.(25 декабря по ст.ст.) приходится Благовещенье (25 марта по ст. стилю). Вспомним евангельское повествование (Лук. 1, 26-38). К Деве Марии явился Архангел Гавриил с благой вестью, что по действию Святого Духа у неё родится Сын Божий. Мария ответила смиренным согласием: "Да будет мне по слову твоему". И это "Да будет!", как во время первотворения, означает акт зачатия, оно снизводит Бога в мир.
А это уже не презренная простонародная сказка. Это иное осмысление Евангелия! Вряд ли в то время безнаказанно можно было высказать такие крамольные мысли. Это не безобидные апокрифы, а искажение официальной христианской доктрины, включение её в целостную мировоззренческую систему народной культуры в качестве одной из частей! За примерами анафемы далеко ходить не надо, они хорошо известны.
Дальнейшее раскодирование образов сказки для тех, кто владеет народным мировоззрением, знаком с циклическим народно-православным календарём, наконец, умеет соотносить природные события с календарными, не представляет сложности.
Строгую логичную последовательность календарных событий поэт одевает в одежды поэтической мифологичности.
"Правду молвить, молодица уж и впрямь была царица: высока, стройна, бела, и умом и всем взяла; но зато горда, ломлива, своенравна и ревнива..." Только начисто лишённый воображения человек не узнает в царице красавицу зиму - безжизненную, холодную, "ей в приданое дано было зеркальце одно".
Зиму должна сменить весна (= жизнь). "Но царевна молодая, тихомолком расцветая, между тем росла, росла, поднялась - и расцвела, белолица, черноброва, нраву кроткого такого. И жених сыскался ей, королевич Елисей".
Жизнь уже созрела, расцвела. Но зима не хочет расставаться со своими правами. Потому-то она приказывает Чернавке увести царевну в лес, что в народной традиции означает уход в мир иной. При календарной интерпретации сказки нетрудно определить, что этот уход связан с масленицей. Масленичное "прости" имеет основным своим смыслом: "прощай, на время Великого поста я покидаю этот мир".
Царевна живёт "всё лесу; не скучно ей у семи богатырей". Антропоморфное представление времени в конкретно-чувственной народном мировосприятии достаточно хорошо изучено. "Двенадцать братьев друг за другом ходят, друг друга не обходят", - повествует народная загадка о месяцах. Или: "Вышел старик-годовик, махнул рукавом и полетели двенадцать птиц, у каждой птицы по четыре крыла, в каждом крыле по семь перьев, каждое перо с одной стороны чёрное, а с другой - белое". Вероятно, и богатыри есть не что иное, как антропоморфизированные семь недель Великого поста.
Не будем вдаваться во все детали сказки, скрупулезно прописанные А.С.Пушкиным, в отражение их в произведениях фольклора, в совмещение с христианскими легендами. Дело пушкинистов изучить контекст жизни Великого Поэта более широко, не только в её "светской" части. Тогда раскроется ещё много неразгаданных тайн его творчества.
Обратим внимание только на окончание сказки. Удивительно точен в календарном прочтении образ Елисея: "О гроб невесты милой он ударился всей силой. Гроб разбился. Дева вдруг ожила. Глядит вокруг изумлёнными глазами..."
Добавим, что в северорусских традициях весна сменяет зиму только по прошествии времени Великого поста, начинается со Светлого Христова Воскресенья!
На протяжении всей сказки царица и царевна ни разу не встречаются. Царица знает о существовании царевны через то самое зеркальце, природный смысл которого, надеюсь, раскрывать не нужно. Встречаются они лишь в самом конце сказки. Природный образ трансформируется в культурный смысл, в представление, которое дошло до наших дней. Мы до сих пор опасаемся разбитого зеркала.