В 20-30 годы лозунг внутрипартийной демократии был явно противоестественен для партии, в которой "60% политнеграмотных" и чехарда мнений. Поэтому требования демократизма фактически усиливали движение к централизму. Одновременно, централизм означал уступку в идеологии, отход от "интеллигентского" мышления к стереотипам масс. Покорности без самодовольства не бывает, как не бывает оригинальности массового мышления без насилия над ним. Таким образом, марксизм, для того, чтобы добиться признания масс в России, должен был опуститься до уровня массового сознания в отсталой, полу крестьянской стране; но лишенный из-за этого убедительности, опошленный, вульгарный марксизм для того, чтобы сохранить себя в головах людей, должен стать обязательной частью массового сознания, то есть верой, которой не нужны доказательства, или насильно навязанной доктриной - государственной доктриной, если навязывает его государство. В этом случае, чем сильнее власть государства, чем больше эта власть централизована, тем сильнее влиятельность государственной идеологии.
Тирании античности, как средство против аристократического засилья, как правило, встречали поддержку народа. Но, несмотря на все свое могущество и поддержку народа, Сталин не был тираном в обычном смысле этого слова. Над ним довлел приоритет идеи рабоче-крестьянской власти, для которой он был оракулом и судебным исполнителем одновременно.
Раз марксизм взят извне, а не вырастает из повседневной практики общества, - он существует для общества пока что, как вера. Марксизм-ленинизм - это государственная идеология, а партия призвана реализовывать идеи Маркса и Ленина на практике в пользу рабочего класса. Став из знания догмой, идеи марксизма-ленинизма требуют своего само давления, повержения в прах противников, обращения их в истинную веру. Существований инакомыслия - грех для верующего общества, который мешает ему войти в "царство небесное", в коммунизм. Теократическое общество нетерпимо, жаждет однородности, идейного единства, и создать это единство - цель теократического государства.
В СССР тридцатых годов могло победить только одно толкование марксизма, и мог быть только один толкователь. Иосиф Сталин в борьбе с оппозицией чувствовал себя пророком, считал идею в себе единственно правильной, и весь смак - в политической борьбе на уничтожение, на замену многоверия в партии одним толкованием, многих толкователей - на одного пророка. Идет подчинение всей страны, всего государства, всех граждан единой цели.
Дальше: преследование еретиков, нормальное в любом теократическом обществе, превращается в необходимое и обязательное занятие при затруднении попасть на "небеса". Раньше это затруднение было опосредовано богом: бог наказал, наслал чуму, или нравы испортились, и жить стало невозможно - стало быть: бей еретиков, бей евреев - их существование гневит господа нашего. Добропорядочный христианин не должен жалеть иноверца, хотя на деле проявляет свое усердие лишь от случая к случаю.
В Советском Союзе сталинской эпохи связь между затруднениями и еретиками непосредственна. Теперь не ты идешь в "царство божье", а "царство божье" идет к тебе, и, если оно плохо идет, - виновата ересь, которая мешает строительству коммунизма, виновато "вредительство". "Спасение" через индивидуальное совершенство христианина заменяется "спасением" через совершенство всего общества. Личное дело каждого превращается в общественное дело и, следовательно, - в задачу государства.
Но пока вера жива и затруднения со строительством "светлого будущего" неизбежны - а они объективно неизбежны при бюрократическом правлении - есть необходимость существования ереси, даже если ею совсем не пахнет. И хотя такое настроение, конечно, только фон, чрезвычайно удобный для занятий зубодробительной политикой, тем не менее, сталинская эпоха это не просто порождение воли Сталина или действий его аппарата, во многом это - потребность общества, выявившее сталинское дарование и давшее ему полное "отпущение грехов".
Идея из средства преобразования общества превратилась в цель, "оставляя выбор приемов стихии политической жизни. Партия отходит на положение пассивного исполнителя. Даже Сталин, в известном смысле, признает себя слугой ленинизма и роль слепого орудия создавала впечатление беспринципного и преследующего свой личный интерес человека, что, конечно, не так: чего не совершит идейный человек - совершит слуга идеи.
Освободив себя от умственных забот социал-демократии, выпихнув марксизм из себя, поставив его над собой, обнаружили внутреннюю пустоту, которую нечем было заполнить кроме личных интересов. Порок положения слуг в том, что они заняты общественными делами лишь постольку, поскольку заняты сами собой. Отсюда - неизбывное впечатление лицемерия, как бы искренен не был каждый из них в своих помыслах. Веришь ли, или только делаешь вид - уже не имело значения, надо только, чтобы только работал на рабоче-крестьянскую власть. Идейность - самообман: когда уверен, что делаешь ради принципа, делаешь для себя, когда делаешь для себя самого, то должен делать для диктатуры пролетариата. Большего сделать не можешь, так как каждый исполняет то, что ему положено. Есть ранжир слуг - от генерального секретаря до рядового партийца - у каждого свои возможности. Можно сделать больше, только поменяв отношения с другими людьми, затронув их и свои интересы. Бескорыстия здесь нет, и сознательное развитие общества через развитие идей, сменяется стихийным движением - через развитие отношений людей, обусловленных их частными интересами.
Обычное следствие такой ситуации - "разочарование" в людях, цинизм, макиавеллизм в политике, когда для достижения цели кажется, что хороши все средства. Продолжая считать себя идеалистом, преследующим интересы страны и пролетариата, приходится верить не в принципы, а в реальную борьбу за власть, которую ведут люди.
После 1928 года, в области политической, практика строительства социализма в нашей стране окончательно рассталась с коммунистическим идеалом. "Коммуна не устраняет классовой борьбы, но коммуна создает рациональную обстановку, в которой эта классовая борьба может проходить свои различные фазы наиболее рациональным и гуманным путем". Культ личности Сталина нерационален столь же, сколь и негуманен. В известной мере, это - реакция, отступление.
"В истории всякого народа неизбежно когда-нибудь наступает такое время, что глубокое, существенное изменение во всем строе его жизни становится неизбежным...
И раз началась революция, то есть не простой политический переворот, а нечто более глубокое, - революция неизбежно разовьется до своих крайних последствий, то есть до той точки, до которой она может достигнуть хотя бы на короткое время при данном состоянии умов в данный исторический момент...
Но на этой высоте в этот исторический момент прогресс не может удержаться: враждебные силы еще слишком сильны... Наступает реакция, и линия прогресса быстро падает. В политике, по крайней мере, она может упасть очень глубоко".
Если термидор - синоним политического упадка, то самодержавный Сталин - олицетворение термидора. Он царь и бог, он олицетворение всего того слоя людей, которые были выброшены на поверхность политического океана Союза после революции 1917 года. Сталин "создал власть, которая опиралась на отсталость и невежество миллионов" , отсталость и невежество миллионов создали его власть.
Иосиф Виссарионович "неоднократно взывал к народности, к простым людям". Он желал даже внешне отождествлять себя с народом - уснащал "речь поговорками и носил брюки, заправленные в сапоги". В свою очередь, его "соратники" пытались хотя бы внешне, отождествить себя с его властью, "стараясь казаться аскетами без семей и других интересов, кроме великого дела партии". Этакий религиозный деятель, сведший идеализм к нулю и сделавший идеал целью практической работы, он не останавливался ни перед чем в подчинении всех формальной истине его ленинизма. Он не может, поэтому не расценивать интеллектуальное баловство и разнообразие интеллигенции как предательство, а все неудачи своей политики как вредительство, и, вполне вероятно, искренне верит в это. Убирать неудачников, людей дискредитирующих идею, хотя бы невольно, не говоря уже о сомневающихся и рассуждающих о ее неформальности, стало основой сталинской диктатуры пролетариата, мировоззрением и системой жизни советского общества тридцатых, сороковых годов. Отныне пролетарское государство должно двигать науки, искусства и экономику, не являясь частью ни одной из них. Созидательная работа стала одновременно работой разрушительной.