Слово 
С.Куликов, 26-31.08.2010
С-Петербург, Садовая

Внизу было всё меньше и меньше людей. И всё больше тех, кто
это звание носить не способен. Падал лёгкий незаметный снег.
- Совсем не холодно, - подумал он.
Совсем не страшно, если представить бесконечное одиночество
среди выразительной гущи навязанных идеалов.
Только кому эти идеалы нужны?
Тем, кто их создаёт? Вероятно, так.
Лестница была узкой, пожарной, по зимнему обыкновению,
заросшей густым инеем. И оттого липкой, вязкой, забирающей
драгоценное тепло. Лестница была частицей снежного тумана.
Но при всём при этом - ниточкой наверх.
Снег казался притягательно свеж, неистово красив и небрежно
безразличен. Он засыпал машины, спящих людей, детские 
коляски, кухонные гарнитуры и включённые телевизоры.
Он был везде, при этом многие старались не замечать снега.
- Какие чистые тучи, - мельком пронеслось в его голове, - 
настолько чистые, что даже не хочется марать их своими 
ногами. Ведь, вероятно, по ним ходят гораздо более 
достойной походкой.
А снег был безразличен и свеж. Собственно, как и всегда.
Этим он кардинально отличался от людей.
Минуя очередной виток лестницы, он полюбовался видом своего
покинутого на время мирка. Снизу всё, как и прежде. Дети
бросают друг в друга чистые комья замёрзшей рыхлой воды.
Взрослые разгребают лопатами безразличие улиц, наклоняясь
к самым глубоким канализационным люкам. Отражаются в витринах
собственных триумфальных модельных выставок, продолжая 
уверять себя в любимом деле. А снег засыпает всё.
Грязные наркоманы делят в приоткрытых парадных щепотки 
кремового порошка, жестами показывая свои чувства. Тени
их, кривляясь, снуют по заснеженным стенам и пепельным фракам
кирпичных домов. Как и души, что ищут, не могут найти свободы.
А снег всё идёт. И кажется, будто он вовсе не просто вода, а
что-то из будущих бед. Будто это страницы сожжённых к завтрашним
переворотам книг. Не нужных больше последним из вас.
- Я должен добраться...
Сказал его голос, даже сам себя не разобрав в порыве ветра.
А вот когда ветер, становится холодно.
И голос уносится в ином направлении, чем хотелось.
Ноги пошли быстрее, этаж за этажом, минуя метры и секунды,
делая круг и снова становясь в ту же точку горизонтали, 
только выше и выше.
А внизу хватало несчастий. Гремели взрывы в поездах, сходили
составы, прыгали люди из окон, кололи химический яд, пили
и гнили, будто листья. Листья, которые упали в прошедшую
осень. Листья, уже не способные вылететь в небо. 
Внизу: всё меньше и меньше людей.
Страшно стало на середине пути, даже на секунду захотелось
повернуть обратно. Он остановился, посомневавшись на миг.
Но потом справедливо сказал, путаясь в ветре:
- Если я вернусь, если откажусь сделать то, чего хотел,
я стану совершенно таким же, засыпанным снегом. Одним из
тех, кому ничего не надо.
И он был прав.
И лестница скользила под ногами. Чем выше, тем сильнее 
кололи острые льдинки в вихре поднявшейся метели.
А он шёл, потирая красные от холода кисти рук. Сжимая
зубы от боли и ветра. 
Пролётов и поворотов высокой башни становилось всё меньше.
И чем меньше оставалось пройти, тем тяжелее было выносить
порывы ветра. Будто стихия сбрасывала одиноко идущего
человека обратно, к толпе. К обществу, покрытому снегом.
- Зима, ты не можешь длиться вечно, - пробормотал он
едва размыкая губы.
Холод проник за пазуху очередным рывком белого пуха.
Мокрая тяжёлая вода разлилась под курткой. Человек 
поморщился, стараясь застегнуться плотнее. Но его силы
шли на убыль. Он знал: зима не собирается отступать, она
засыплет всех одинаковым пушистым покрывалом, уравняет
и обезличит. И он знал, что если не будет таких 
сумасшедших оптимистов, таких безудержных индивидуальностей,
то все станут одним. Просто пустым тихим населением этих
северных широт. И поэтому он шёл. 
Может, и не поменять всё. Ему вряд ли под силу такое.
Зима не собирается сдавать корону и уходить в ледяные земли.
Но он хотел сказать свои мысли, чтобы кто-нибудь из
одинаковой массы услышал. Хотя бы один. И он шёл.
	Бесцветные облака посерели. Стройные трубы заводов
и газовые факелы теперь казались ниже ног. И только ветер 
стал невыносим. А на горизонте заходило солнце. Причём,
это было видно только тут, с высоты. На земле солнце зашло
уже давно. 
	Человек улыбнулся. Он так хотел увидеть солнце.
И вот, оно перед ним, далеко, за зимним пологом ваты, 
за воем пурги и за тошнотой безразличия людей.
Только ноги шли, а улыбка была на месте. 
Солнца нет, это старая сказка из тёплых учебников по физике.
По дисциплине, в которой больше не нуждаются дети.
Им хватает читать и считать с калькулятором.
Так решили за них, и ветер был прав, безусловно, сбрасывая на
людей тонны снега. Он нуждался в лучшем. И не видел в 
пустых чёрных глазах жажду стать выше.
	А человек шёл. Один, шатаясь, поднимался на последний 
пролёт башни. Он подошёл к серой гладкой стене, потрогал
обмороженными руками её и достал краску. Из рюкзака по очереди
показались валик и банка с сильно пахнущим раствором. Краска 
жидкая, ярко-алого цвета. Она станет его словами. Она скажет 
другим отсюда про мечты и страдания. Про унижения и отчаяния. 
Про алкоголь, покоряющий народ сильнее самого страшного оружия. 
Про детей, неродившихся и потерянных. Про снег, который терпеть 
нельзя. И ещё про многое, о чём молчат внизу.
	Он постоял ещё немного, обмакнул валик, подняв над 
головой длинную деревянную ручку. И принялся писать.
Не чувствуя ветер. Не слыша его вой и сплёвывая с потрескавшихся
губ ледяные иголки. Он писал всего одно слово, которое должно
сказать обо всём. И от него, возможно станет теплее в этот
зимний бесконечный вечер. И, возможно, когда утихнет вьюга,
посмотрят люди на высоченную башню, и многие заметят слово.
И станет приятнее, ведь кто-то написал для них. 
Ведь кто-то должен писать об этом. 
	А пока краска легла на серую стенку. Руки бессильно
опустились, прекратив чувствовать холод. Мороз то и дело
пытался прощупать последние силы одинокого человека. Но 
человеку теперь было всё равно. Он сделал своё дело.
- Совсем не холодно, - подумал он, опускаясь на сугроб
налетевшего снега. 
Его губы улыбались, его пальцы теперь по цвету сливались с
сугробом. Но он и не старался больше греть их. 
Человек посмотрел вниз, полуоткрытыми глазами, не в силах
сменить выражение лица. Ветер выл, бесцельно и жёстко.
Он не смог взять верх, и поэтому ревел всё громче.
А красные огромные буквы выглядывали на доли секунды из
ледяного смерча, и на земле встречались с отсветом последних
солнечных лучей. Смеркалось.
	Человек спал, улыбаясь, заметаемый снегом. Спал.
Но не внизу, в обречённости, а на вершине. И то, что было никому
не нужно, он сделал. Он написал своё слово. Громкое, будто крик.
"ВЕСНЫ!"