War_Online 
26-28.04.2010
(Санкт-Петербург, сфинксы)

	В установившемся шуме деревьев было всё. Был даже ультразвук, но он не
приносил радости. Как и падающие камни из вулкана в глубине Эквадора.
Там теплее, чем в высоте, чем в пятидесяти километрах от земли. Там 
часто любят кофе и морские гребешки в сливочном соусе. Там за листьями
пунктуального ветра шелестит пропасть. И пропасть ближе.
- Ты слышишь? - спросил Александр.
- Да, и здесь всё такое чёрное, будто без листьев, - ответил Ли.
А Джон не услышал, он был мёртв.
	Простой карандаш слепого художника ставил точку. И ещё точку. Ещё.
Он хотел, наконец, поставить финальную точку. Но... Получал троеточие,
пунктир. А затем новую гравюру. В блеске огненных лампочек стальные
мотыльки танцевали танго. Они знали о бессмысленности танца, но не 
могли оторвать глаз от манящего света. Будто кто-то руководил ими.
А в долинах Непала пасли скот. Овцы щипали траву, даже не понимая,
насколько она серая. И птицы, садясь на толстые ветви у подножия 
Гималаев не знали этого.
- А вчера у нас было тепло, - неожиданно написал Ли.
- Да-а-а-а, - протянул букву "А" Александр, - точно так же. Вчера я ходил в
одной майке, светило солнце. Как будто пришла зима. 
А Джон не почувствовал. Он был мёртв.
	Как и миллион креветок в пасти кита. Клавиши набирали текст. Не
по-английски. Уже не по-английски. А бесчувственный электронный 
переводчик менял по своему усмотрению слова и эмоции.
Кит лежал на свинцовом пляже Чили и гнил. Креветки тоже. Они
заранее оказались обречены, лишены выбора. И выброшенный на 
берег кит сделал их безвольной массой в животе. Сам, однако,
выпрыгнув на берег. А овцы ели пепел, слизывая жадно с серой
травы, а птицы уже не пели. Птицы высиживали яйца. Новых птенцов,
которым через многие трудности дано будет петь.
На Таймыре, в глуши тундры, где вместо лета - осень, местный житель
включил радиоприёмник. Но не услышал передачу современной музыки,
только помехи. Музыка пропала. А кит всё больше и больше походил
на землю. Уносимый крабами, чайками, собаками. Чего он хотел?
Может, доказать свою храбрость? Храбрость, достойную смерти?
- Ты заметил, какой особенный день? - спросил Ли, и буквы пролетели
девять тысяч километров. 
- Очень, - подтвердил Александр, - сегодня мы говорим о погоде, и
цвете неба, хотя следовало бы о другом.
- Зачем? Этого итак хватает. 
И Джон бы с ним согласился. Но он был мёртв.
	Повозка с молоком катилась осторожно под горку, ведомая загорелым
жителем Пампы. Его удои пользовались спросом в соседней деревне,
поэтому он каждое утро совершал запланированный путь. А внезапно 
чернеющее небо было тревожно. Оно дышало жаром. В Цюрихе по
узким средневековым улочкам не спеша брели на работу клерки из
банковских кабинетов. Они мимолётно посматривали на левое
запястье. Будто, время требовало ухода за ним. Они шли, а брусчатка
старинных улочек дрожала. 
- Я всегда хотел съездить в Мексику. С детства. Посмотреть на 
остатки жестокой цивилизации, пожравшей саму себя, - написал
Александр.
- А вот я был в Акапулько. Давно, правда, - признался Ли.
- А ты, Джон, был в Мексике? Ты ведь недалеко живёшь?
Но Джон не ответил, он был мёртв.
	Кто-то любит жену. Кто-то любит, и изменяет жене. А кто-то
изменяет. Один из последних чёркал в блокноте новый телефон,
незадачливой официантки, что польстилась на щедрые чаевые.
Увидела в нём миллионера.  А он был лишь водитель такси с
окраины Далласа. И к тому же почти мёртв. Почти. За несколько 
минут до неизбежного старался изменить ещё раз. Звонкий 
колокольчик ударил по барабанным перепонкам приятным чистым звуком.
Отражённый от леса, от заводских труб, от кирпичных новостроек,
звук разносился по окрестностям. А золотой купол церкви становился
бледно-жёлтым. На него надвигалась чудовищная тень от беспросветной
тучи. Будто от миллиарда летучих мышей, мельтешащих в пляске мрака.
А священник не боялся, он звонил. Потому, что так было нужно.
И так же бесхитростно медитировали седые гуру у подножий индийских
баньянов. А ловец устриц на Филиппинах желал отыскать, наконец, свою
жемчужину.
- Тонкая струйка песка течёт из одной колбы в другую. В часах, возле
монитора, - напечатал Ли, - вот примерно так выглядит время. Когда
остаётся чуть меньше половины, мы начинаем тревожиться. А когда
последние песчинки стекают в безмолвие, мы жадно их делим.
- Сколько ещё их осталось?
- Немного совсем.
- Да, - сказал Александр, - я тоже смотрю на часы, настенные, с боем.
Они, как и твои, говорят о последних песчинках.
- Считаешь в уме?
- Да.
И Джон считал, пока был жив.
	Аргентинский фермер насвистывал песню про Диего Марадону и его
слёзы на матче финала чемпионата мира с Германией. Фермер почти
было доехал до деревни, где его ждали деньги, а жителей - свежее
молоко. Пелена туч закрыла небо Пампы, будто обещая дождь.
И немногие понимали - дождя не будет. А огромное солнце
Экваториальной Африки светило красным. Жестоким непредсказуемым
горячим ветром. На экваторе лето. Всегда лето. Там совсем не 
предполагают, что будет снег. Далёкие, будто инопланетные, чудные
луга Новой Зеландии стрекотали, свистели и квакали. Они никак не
собирались увядать. Да и лотос в озёрах Китая всё ещё ждал момент,
чтобы распустить цветок. Но тень, кипящая масса чёрного мрака, очень
расчётливо шла своим путём. Набегая на мальтийские замки, руины
Стоунхенджа, минареты Мекки, индуистские хижины, фермы Среднего
Запада и закрытые полярные города России. 
- Ты где? - спросил Александр, - ты на связи? Считаешь песок, или 
просто пошёл за чаем?
- Ты замолк, как и Джон, - продолжал Александр монолог в открытом
интернациональном чате.
Он посмотрел на счётчик посетителей. Один. То есть он. А было очень
много со всего мира. И Джон - не первый, кто ушёл в офф-лайн. До
него были другие. 
- Я говорю сам с собой? - удивлённо написал Александр.
- Ли, ответь.
	Но Ли не ответил. Он был мёртв. Как и все остальные. Кто-то раньше,
кто-то позже. Лишь интернет, опутавший весь мир, цеплялся за остатки
сил. Пересылая последние письма по планете. 
- Я один, - дописал Александр перед тем, как уйти в офф-лайн.
За окном уже мерещилась туча. И белёсые следы дорожек в небе.
Выла сирена. Уже давно, но он не хотел её слышать. 
Он считал песок и пил кофе.