*
Я стояла на маячной вышке у самых прожекторов и смотрела на океан. Зверем у моих ног лежала серая дышащая масса. Затаилась - готовится к неожиданному прыжку. Это отец внушил мне, что океан живой. Ребёнком я не боялась стихии. А в год моей первой менструации в душе поселился страх. Отец всё больше восторгался океаном, относился к нему, как к мистическому существу, а мне видилось: исполин нападает на меня ночью и тащит в свои темнОты. Что бы я ни делала, где бы ни была, всегда ощущала его присутствие. Поначалу отец часто брал меня с собой на маяк. А потом и вовсе переселил туда. Мама осталась жить в доме одна, безразличная и безучастная, в безумии своём ищущая наслаждение. Так, десятилетней, я лишилась матери, а в день переезда началась история моего страха. Самыми невыносимыми были шторма. Отец безумствовал: носился по краю скалы и кричал волнам отрывистые заклинания. Я наблюдала за ним из окна башни. Отец выплёвывал слова прямо в грозящую залить его волну. Она нависала над скалой на доли секунды и тотчас же рассыпалась на мириады брызг, не достав человека, опадала, откатывалась назад и с новым рыком набрасывалась на скалу. Отец ликовал! А я не могла смотреть на это зрелище и убегала как можно дальше от маяка. Торопилась домой, но там находила чужую мне женщину. Мы не говорили друг с другом. Из-за боязни океана приходилось терпеть молчаливую, равнодушную мать - спрятаться мне было негде. В доме не могла спокойно спать. Казалось, ночью мать непременно задушит меня. Она катастрофически быстро старела и так же быстро теряла разум. Несколько лет я жила между отцом-маяком и матерью-домом. Ни один из них никогда не поговорил со мной, не поинтересовался моими чувствами. Отцу хватало океана, матери - её заточения в четырёх стенах дома. Когда приходила домой, у меня начинали чесаться ладони. Тиранствующий нестерпимо-сладостный зуд! Я расчёсывала ногтями обе ладони почти до крови, а мои гениталии отзывались таким же сладостным ощущением. Круг замыкался. Однажды напряжение достигло такого накала, что я не выдержала. В одну из штормовых ночей я неожиданно вскочила с кровати, подбежала к дивану, где спала мать, и с ожесточённой силой вдавила подушку в её лицо. За окном выло, терзало деревья, по комнате шастали дикие тени, а меня трясло от рыданий. Я пришла в шторм и ушла в шторм. Никто не видел меня. Мать нашли через несколько недель. От неё осталась полуистлевшая масса на костях. Желающих узнать, отчего умерла жена служителя маяка, не нашлось. Труп завернули в одеяло и закопали на местном кладбище.
Отсюда, с маяка, можно было наблюдать погружение солнца в горизонт. Так опускают монету в автомат для проездных билетов. Красное солнце медленно протискивается в щель горизонта, и над океаном расплескивается ночь. Дальше нашего мыса я никуда не уезжала. Про билеты рассказывал отец. Я ходила в школу первые шесть лет, а потом он жёстко сказал: "Хватит! На маяке не нужны знания". В башне нет телевизора, только транзистор с единственной станцией. "Маяк" на маяке. А в верхнем помещении - библиотека. Отец часто запирается в ней и подолгу не выходит оттуда. Может быть, он там колдует? Я тоже довольно много времени провожу в библиотеке, но при этом никогда не запираюсь.
Я ожидала шторм. Поднималась на верх башни к самым прожекторам и уговаривала океан. Он молчал, как когда-то молчала моя мать. Был равнодушен ко мне, как мать была равнодушна к моим просящим взглядам. Океан не задушить, поэтому я продолжала гипнотизировать его. Мать бесполезно было умолять о чём-нибудь, но океан когда-нибудь обязательно разразится штормом. Хотелось скорее приблизить этот день, потому что в моих планах первым пунктом стояло: избавиться ещё и от отца. А потом я уничтожу маяк. А потом достанется океану. Он умрёт от скуки. До сих пор у него играл в игрушки - скальной грядой с маяком на высшей точке и мной. Отец только дразнил его. Не думаю, что океану нравились папашины кривляния.
Дом напоминал пустую коробку: выветрился, копил пыль и паутину. Но идти больше некуда. Посёлок расположился среди огромных камней вокруг небольшой бухты. Отсюда рыбаки на катерах выходили в океан. Когда штормило, в домах закрывали окна крепкими деревянными ставнями, запирали двери на крючки и засовы, запихивали во все щели тряпьё.
У маячки Насты хватило упорства преодолеть встречный ветер и добраться до башни. И снова лицо горело, но уже от хлёстких ударов дождевых струй. Она долго стояла у двери, пытаясь открыть замок. Пальцы заледенели и не гнулись. Повернуть ключ в замке не доставало сил. Наста дышала на пальцы, растирала их и снова дышала. Наконец, удалось открыть замок. Она вошла в нутро башни. Снаружи остался дикий гул волн, шум ливня и вой ветра. Здесь было намного тише, но также холодно. Сначала надо затопить печь и согреться.
...Наста разомлела в тепле и задремала.
"Я убью его! Убью!", - как заклинанье, мысленно повторяла Наста. Терзаемые шквальным ветром, они поднялись на скальную гряду. Здесь не за что было ухватиться - пустое плато, и им пришлось держаться друг за друга. Стоял такой гул, что не слышно было собственного голоса.
Ходили слухи, что служитель маяка тронулся умом. В день проишествия покинул башню и вернулся в посёлок. Неделями кружил вокруг пепелища, оставшегося от дома. Ночевал под старой лодкой, питался подачками. А потом сгинул. Как в воду канул.
![[]](/img/k/kulikowa_l_m/krei-svetadoc/40.jpg)
|