Как и обещала, на выходных:) Новые опасности, и счастливое от оных избавление.
Глава 39
- Он же там один! Так нельзя, слышите!
Загораживающий путь капитан резко шагнул в сторону и, в попытке его отстранить, я чуть не полетела кубарем с корабля на пристань.
- Иди. Видимо очень ждут, раз так туда рвешься.
Я запнулась, встретившись взглядом синеглазым. Несомненно, стоит только попасть в его руки, и клирик не преминет отыграться на моей шкуре за все пройденные версты. А за сегодняшний день так вдвойне. Это ж надо было, из-под самого носа упорхнуть. Замешкайся мы хотя бы на минуту, и быть бы Ордену с добычей.
Хвала ветрам, что при виде рыцарей, я, повинуясь мгновенному наитию, подхватила на руки бесчувственную уже теньячку и, рявкнув Граю: "На борт!", рванулась вверх по трапу.
Радость о попавших в ловушку пленниках была не долгой. Рыцари не успели пробежать и десятка шагов, как их осадил зычный голос капитана:
- Именем Кованского халифата! Остановитесь!
На борту засветились факелы.
- Кто вы такие, и по какому праву пытаетесь напасть на торговый корабль! Мы будем вынуждены защищаться!
Расчет оказался верен. Грамотки о том, что команда, или мы для города опасность представляем, у клирика не было, а вступать в открытый конфликт с подданными халифата, желающих не нашлось. Слишком свежи еще были в памяти битвы за острова, и словно лишенные чувств халифатские воины, не страшащиеся не пыток не смерти. Да и с градоначальством, если что, проблем не оберешься. Нынешней власти дай только волю, орденских рыцарей в черном свете выставить. И пусть у команды "Ласточки" поперек лбов было написано, что не одно поколение их предков Каврийскую землю обрабатывало, халифатские знаки на борту останавливали не хуже факелов и мечей в руках матросов.
При должном желании, клирик, пользуясь влиянием Ордена, вполне мог получить у градоначальника разрешение на досмотр брига. Вот только время сейчас играло на нашей стороне.
Пару минут клирик с капитаном сверлили друг друга взглядами. Молчали матросы, замерли в ожидании команды рыцари. Наконец, клирик отвернулся и ненавидяще прошипел:
- Я приношу извинения ошибку моих людей, и за невольную угрозу халифатскому судну.
Рыжебородый невозмутимо кивнул.
- Извинения приняты.
Я обессилено опустилась на палубу, возблагодарив все ветра разом, и болтливого Рошку в особенности. Не иначе как, добрый Ветробог нашептал тогда юнге поведать мне о халифатском подданстве "Ласточки" и о хитростях моряков с товаром.
Вездесущий парнишка оказался легок на помине.
- Итка, ты как? Они тебя не ранили?
Я с недоверием поморщилась. Вот ведь, сочувствующий нашелся. И с чего бы это ему так о моей шкуре тревожится? Тьфу ты, пропасть! Эдак я скоро и себя саму в готовящейся свиевщине подозревать начну. А то и Сарт как-то странно себя ведет, и Рошка волнуется подозрительно, а уж от теньячки так вообще кроме неприятностей ждать нечего.
- Отдать концы! Сушить якорь! Отходим!
Сочный капитанский бас подстегнул не хуже кнута по крупу.
- Как отходим? А Сарт ? Сарт как же!
И я рванулась к борту...
Не малых усилий стоило капитану, объяснить нам с Граем что, по изначальной договоренности, в особых случаях, наемник сам догонит судно. "Ласточка" должна встать на рейд вблизи города и в течение полусуток седовласого дожидаться.
До утра так ни кто и не уснул. Пришедшую в себя теньячку можно было смело хоронить. Выглядела девица как заправский мертвяк, и чувствовала себя не многим лучше. Грай изрядно помучился, пока сумел подобрать травы, от которых Шасте стало хоть немного легче. Я, в волнении выстукивала по палубе копытами, мысленно упрашивая ветра, что бы сарт не оказался в лапах клирика.
К счастью, не успел рассвет окрасить кромку горизонта алыми красками, а в борт "Ласточки" уже уткнулась легкая лодочка с встревоженным наемником.
Оказалось, что синеглазый времени зря не терял. И, не уйди мы в ночь из порта, могли бы остаться на досмотр груза. А там, кто знает.
Задерживаться в негостеприимном Ноксе больше смысла не было и, поймав попутный ветер "Ласточка" взяла курс в открытое море.
***
Мороз с каждым днем все крепчал. По вечером на парусах серебрились звездочки инея, а палуба после ночных морозов превращалась в заправский каток.
У нас, небось, на равнине зима вовсю. На Кружанском пруду расчищен снег и ребятня с хохотом носится на полозьях-ледянках. Селяне к празднику готовятся, жилище к Хладостою лентами да колокольцами расписными украшают. Скоро уже курей жертвенных резать будут, Свия да мороков задабривать. Все работы на селе завершены давно. Погреба полны, соления-варения по полкам разложены, мука да соль в ларях припасена, хворосту и того впрок набрано. Осталось только праздники справить. Скоро уже соберутся старосты на зимнюю ярмарку.
А уж там-то! Качели, карусели, пироги, леденцы на палочках, да бои кулачные. Вот ведь свезет кому-то. Молодежь-то, кто летом на работах отличился, тоже в Круж со старостами пойдет. Мужчинам что, а для девиц, возможность редкая увидеть что-то кроме Топотья родного. А то, не иначе как под надзором отца да дядек дальше леса окрестного выбраться можно. Ну, или с мужем, когда в пару позовут. Только когда это будет. А после ярмарки, разговоров на всю зиму хватит, кто как на гульбище пел, плясал, чем кто угощал, да какие на девицах наряды были зимние да шубки варежки шитые.
Эх, а ведь не так давно, Круж другим краем мира казался. Столько же с тех пор дорог пройдено да бед встречено. И как же домой, к матушке хочется!
В очередной раз вздохнув, я поглубже завернулась в теплую шаль, и поспешила с палубы в тепло.
В капитанской каюте уютно потрескивали дрова в камине. Теньячка, в полудреме растянулась в массивном кресле, а Грай с рыжебродым коротали вечер за доской с креп-фишками. По первости я, со скуки, попыталась разобраться в хитросплетениях халифатской игры, но быстро остыла к дощечным премудростям. Вариантов постановки фишек оказалось такое великое множество, что только Граю с его памятью да цепким умом, игра пришлась по вкусу. Шаста предпочитала отсыпаться в прок. Я же, при каждом удобном случае сбегала в другой оазис тепла - на камбуз. Там у горящей печи витали самые вкусные запахи и вершилась маленькая кухонная волшба.
Надо отдать карабельному коку должное, едва оправившись от ран, он поспешил обратно в свою вотчину. Оно и к лучшему. Подмастерье-поваренок, не смотря на выделенных в помощь матросов, с кормежкой не справлялся. В первый же день он умудрился пригореть кашу до такой степени, а в рыбную похлебку вбухать столько соли, что, едва опробовав явства, капитан пообещался заставить неумеху разом съесть все приготовленное. Так что, возвращения кока ждала вся команда. Мне больше всех свезло. Благодарный за чудесное спасение повар, всегда находил чем вкусненьким угостить вечно голодную кентавру. Не то, что бы у меня совсем живот от голода сводило, но еды для немалого тела требовалось поболее, чем обычно доставалось в карабельную трапезу.
Для полного счастья камбузная располагалась на верхней палубе и путь к вкусной еде перегораживал лишь низкий в полшага порожек. Надо ли говорить, что времени там проводилось преизрядно.
Вот и на этот раз, уплетая внушительный кусок хлеба с солониной, я наблюдала как ловко повар управляется с котелками и мисками. Придирчиво подбирает каждый ингредиент. Дотошно, словно ведьмарь над колом с зельем, отмеряет приправ и соли. Пробует. Морщиться, при виде неочищенных корений, и шпыняет нерадивого поваренка. Все гуще пар над котлами, все быстрее снует кок в кухонном дыму. И вот уже плывет по кораблю густой дразнящий запах похлебки, заставляя всю команду с аппетитом принюхиваться и гадать, что перепадет сегодня на обед.
- Феран, выйди, разговор есть.
Кок поморщился, но ослушаться капитана не решился. Вручил поваренку фартук, буркнул: "Мешай лучше" и, видимо усомнившись в силе слова, показал для дюжей понятливости увесистый кулак.
Мальчишка фыркнул, окинул меня ненавидящим взглядом, и уткнулся в короб с приправами.
Я вздохнула. Где-то поваренка можно было понять. Он весь в труде, заботах, тычки и подзатылины от старшого получает, а я, который день от безделья камбуз хвостом мету да солонину трескаю. Вот только за последнее время столько пройти и пережить довелось, что мне теперь эти взгляды, как из трубки горошинкой. Вроде и знаешь, что в тебя плюнули, а нечувствительно вовсе.
Отправив в рот последний кусок хлеба, мстительно буркнула поваренку:
- Не пересоли, смотри.
Распахнула дверь на палубу и обомлела.
Словно по волшебству, закончилась граница холода и в мир снова вернулась сухая поздняя осень. Легкий ветерок нес запах мокрой земли и листьев. Веяло теплом. И метались в охоте за рыбой горластые чайки.
Мы шли у вдоль самого берега. Настолько близко, что можно было разглядеть пожухшие листья на деревьях и серый густой мох на прибрежных скалах.
Рыжебородый замер безмолвной статуей и тревожно вглядывался в белые завитки волн. .
Волнение капитана передалось и нам. Сарт, при всем видимом спокойствии не снимал руки с рукояти меча, а я подергивала хвостом, пытаясь сообразить, чем нам внезапная благодать грозит, и что там моряк рассмотреть пытается в морской пучине.
А потом зазвучала песня. Сперва, еле слышно, на грани слуха, почти не тревожа. Журчащая, нежная мелодия, смешанная с плеском волн и шепотом ветра. Потом все сильнее и настойчивей, словно начинающаяся непогода, с шумом дождя и водными брызгами. И наконец, зло, требовательно, угрожающе.
Зачем тебе всё это? Глупец, отринь земное, отбрось беды и ненастья. Слышишь?
И вновь журчание. Обволакивает, манит вглубь
Тут тепло, уютно. Тут ласка и покой. В нежности волн, в обещании плотских утех и вечной неги. Зачем держаться за этот мир, если тут, в воде так тепло, так хорошо.
- Тишшш...
Морочье всколыхнулось с такой пронзительной болью где-то в груди что я, охнув, осела на палубу. Зрение перестроилось само, и я их увидела. Под заплетенным в радужные искры, колдовским пологом у самого берега притаились в камнях три сирены.
Прекраснейшие женские тела, с узкими длинными хвостами и зубастыми рыбьими головами, хищные рывки в предвкушении добычи и чарующая манящая песня.
Сквозь туман морочья, дивные голоса глохли, расплывались в неясное бормотание. Спутникам повезло меньше. Сарт уже перекинул ногу через борт, намереваясь немедля плыть на встречу с морскими прелестницами. Мне ничего не оставалась, как сдернуть его обратно, попутно, покрепче приложив о жесткий палубный настил.
Капитан еще держался, видно было как вздулись жилы у него на лбу, и стекали по лицу крупные капли пота. Тенячка с Граем на воздух выйти не успели и, подхватив за шкварник бездумно топающего к воде Рошку, я запихала его в капитанскую каюту к спутникам, для надежности подперев дверь отобранной у юнги же шваброй.
Карабль, пошатнувшись, начал сворачивать к берегу.
Рулевой!
Словно лиса из известной байки про виноград, я металась под капитанским мостиком. Десяток ступеней стали непреодолимым препятствием на пути к рулевому. В ноге свербила боль, и с каждой секундой все бледнее становилось, и вся дальше уходило морочье, уступая место чудесным голосам сирен.
С громким плюхом за борт свалился кто-то из матросов. Ту же с камней сорвалась сирена и, на полузвуке оборвав песню, рванулась к кораблю. Ее тварки, тут же подхватили медлодию, не давая людям опомниться. На поверхности несколько раз мелькнул узкий чешуйчатый хвост. Вода забурлила и, через пару минут, только расплывающееся кровавое пятно, указало что тварь нашла добычу.
Я уже ревела от бессилия.
Вот еще один всплеск. Двери капитанской каюты ходили ходуном, спутники пытались вырваться на свободу. Рыжебородый упал на колени и, что есть силы, сжал голову руками в попытке закрыться от губительной песни.
Еще немного и "Ласточка" налетит на прибрежные скалы, и тогда уже ничего не спасет команду от страшной участи. Мимо, деревянной походкой прошагал поваренок. Я попыталась схватить его, но мальчишка зашипел как заядлый змей и, не глядя, попытался отмахнуться от меня длинным кухонным ножом. К счастью, на большее его не хватило, и стоило только пареньку отвернуться и сделать пару шагов, как на его голову с размаху опустилось увесистое Рошкино ведро. Воду я милосердно выплеснула. Зачарованный, кулем осел на палубу, а я, выдернув из сведенных рук нож, рванулась к свернутым у мачт канатам.
Утирая рукавом туманящие взгляд слезы и ломая ногти, кое-как выдернула-вырезала из связки длинную и тонкую просмоленную веревку.
Когда-то, начитавшись, как объезжают диких коней, мы с мальчишками, на выпасе учились кидать ловчую петлю. Приноровившись хоть с пятой попытки, но цеплять, специально притащенный из ближайшего перелеска пень, мы не остановились. Коров ловить оказалось не интересно. Жующие траву буренки мало обращали внимания на шастающую вокруг молодежь с веревкой. Да и длинные рога, за которые оная веревка в первую очередь цеплялась, не позволяли в полной мере насладиться охотой. К короткорогому, но злющему как волчень рыжему быку, желающих подкрасться не нашлось. И не удивительно, что Свий все-таки нашептал нам попробовать веревку друг на друге. Сперва, все шло хорошо. Один убегает, другой догоняет. Отбивать петлю руками нельзя, не успел отскочить в сторону, меняешься с охотником местами. Но, в очередной забег, один из мальчишек упустил момент, когда надо отпустить веревку. От резкого рывка кубарем покатился с копыт, и так подвернул ногу, что от перелома спасла только Ветробожья милость к дурным и несмышленым. Его товарищу повезло меньше, петля схлестнулась на шее, едва не задушив пострела. И если сам он уже через пяток дней начал, пошатываясь, выбираться во двор, то голос к несчастному вернулся только когда с окрепшим уже после болезни пареньком, родители дошли аж до самого Кружа, к тамошнему лекарю. Меня же, за те игрища, матушка так по крупу хворостиной отходила, что три дня пришлось стоя спать.
Только бы вот сейчас рука не дрогнула. Зацепиться веревка за перила, или колесо рулевое, и на следующую попытку, времени может и не остаться.
Не знаю, на что я надеялась, пытаясь захомутать рулевого, но вопреки всем чаяниям сил не хватило даже добросить петлю до мостика.
Морочье спало, в глазах помутилось и, во всем мире, осталась лишь звенящая прекрасная мелодия. Чарующая и манящая за собой.
Холод ожег плетью, выдергивая из беспамятства. По телу побежали колючие иголочки мороза. Руку тут же защипало. Оказалось, сама не заметила как второпях порезала ладонь. Поднялся, постанывая, рыжебородый. Шарахнулся от борта боцман. Затихли стуки из каюты.
Морозная зима вернулась так же неожиданно как исчезла, отгораживая ледяным пологом от тепла и песни сирен.
Люди потихоньку приходили в себя.
Всплески я все же услышала не все. Команда не досчиталась троих.