Это медленный, медленный блюз печали.
Он слегка переигрывает ритм захолустья.
Времени. Ты бы хотел так, да?
Но может быть, я не права. В начале
все кажется столь быстротечным. Об устье
реки задумываешься у ее истока. Но и тогда
не загадывай. Прошлое недостижимей
будущего. Ибо последнее еще настанет.
Вечер болтается за окном, как коньяк
в бокале, горьковатый на вкус. В нажиме
пера догадаюсь, как к тебе относиться. Тянет
на север не более, чем на юг. Итак,
это блюз. Он течет меж холмов, по равнинам,
у подножия гор растекаясь предчувствием моря.
Сердце бьется лишь потому, что хочется быть
самим собой. Солнце ложится на волосы славянина,
перебираясь на губы той, что вскоре
отправится на Восток. Отчего ж не уплыть,
ежели все равно настает то, что не меньше
того, что было. Стоит ли, припоминая
черты лица, морщиться в поисках точности? Ты
не согласишься, наверное, но втайне каждый, на гейше
женатый, мечтает о монашенке. И наоборот. Стая
рассчитана на отщепенца. Как пасть пустоты
в самом крайнем случае - на любовь. Короче,
рассчитывая на другое, мы знаем о большем.
Уточним друг друга в движениях пальцев, губ,
ресниц, в задержке дыханья. А лучше прочесть "Отче
наш" и заснуть, чтобы было о чем попозже
не вспоминать. Мир все-таки не настолько груб,
чтобы броситься сразу в глаза. Постепенно
все происходит именно так, что наготове
окажется тот, кто произносит ночью "Отче наш".
И знает, что за этим следует. Вена
трубы тянется. Хлещут звуки. И в слове
остается главное.
Ангел молча слушает блюз, поднимаясь к себе на этаж.
Март 1999