Глубокое дыхание человека неспешно поднимало его грудь. В чувстве, охватившем его, когда он только начал свой подъём, ощущалось что-то в высшей степени цельное, неразрушимое, нечто постоянное и вечное. Мерный звук его шагов раздавался спокойно, в нём не было суетливости перебежки, но в то же время он не был шаркающим, не чувствовалось в нём излишней лености, характерной для изнеженных, не знающих забот особ, наоборот, там можно было услышать скрытую силу, не агрессивную и знающую себе цену. Взгляд человека, его осанка, выражение его лица, сами его черты, строгие и гордые -- всё в нём было преисполнено чувством собственного достоинства, некоей врождённой аристократичности, внушающей не необходимость раболепного склонения пред ней, но лишь уважение и признание чести и благородства.

Казалось, до цели оставалось сделать лишь несколько шагов, когда человек оступился. Нога, поставленная неправильно, соскользнула со ступени и он упал. Не успев выставить вперёд руки, защититься, он ударился головой о острый угол. Тело его, ставшее вдруг безвольным, покатилось подобно тряпичной кукле, непотребно размахивая конечностями. Наконец, он замерло почти у самого низа, где начинался его путь, что так и остался непреодолённым. Глаза на неестественно вывернутой голове продолжали смотреть вперёд, к чему-то теперь уже недостижимому, их подёрнула пока ещё тонкая поволока, да тонкая струйка слюны потекла на камень с открытых в беззвучном крике посиневших губ.