Кураш Наталья Юрьевна : другие произведения.

Настасья и Ловец душ

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    И вздохнуть бы Настасье с облегчением да бесы проклятые, мертвецы и приведения покоя не дают. Забросила ее судьбинушка в прОклятый город и в спутники назначила субъекта весьма примечательного. Но вот сможет ли совсем уж юная ведьма разорвать контракт местного художника с самим дьяволом, изгнать бесов из города и упокоить полчища неприкаянных душ? Сие произведение является продолжением "Проклятья Первоцвета" и насколько быстро оно будет закончено будет зависеть исключительно от активности читателей.


   Пролог
   Он понимал, что момент самый что ни на есть подходящий: хозяева вместе с гостями в библиотеке, холопы на кухне обсуждают последние события. Обсудить и правда было что - каждую неделю "свежий" покойник. Он с трудом сглотнул, в горле пересохло, как после крепкой попойки, да и руки тряслись, ну точь-в-точь как после Марфушкиного мутняка. М-да, от стопки он бы сейчас не отказался, глядишь, и смелости манеха поприбавилось бы. Хотя... Чего бояться? Есть вещи и пострашнее намалеванной картинки. Он вспомнил бледное, с запавшими глазками, личико Аленки, ее посиневшие губы и худенькое тельце, весившее сейчас не больше котенка, и все его страхи и сомнения исчезли в один миг. Ради этого маленького и беззащитного существа он готов был на все. Лишь бы только цыганка не обманула, и доченьке его действительно полегчало. Еще раз оглянувшись по сторонам и убедившись, что никто его не видит, он неспешно направился в каминный зал. Здесь, как всегда, было безлюдно, да и кому охота лишний раз очутиться под пристальным "вниманием" намалеванных василевских родичей. А вот и сама хозяйк: хорош портретик, ничего не скажешь. Как живая на нем Степанида Игнатьевна - дородная, холеная, не то, что его Аленка - кожа да кости. "Ну, барыня, с вас не убудет, если портретик ваш я слегка подпорчу", - думал он, доставая из-за пазухи сваренное вкрутую утиное яйцо. Из его скорлупы торчало ушко цыганской иглы. Когда с большим трудом ему удалось вытянуть иголку, то из яйца потекла черная, вонючая жижа. Крепко выругавшись, он поспешно закопал яйцо в кадке с фикусом и, вытирая испачканную руку об штанину, вернулся к портрету.
   - Ты, барыня, не серчай, - прошептал он и вонзил иглу в то место на портрете, где, по его разумению, должно было находиться сердце. Отойдя на несколько шагов, он критически осмотрел свою "работу". Если сильно не присматриваться, то игла была не сильно заметна, к тому же, кому может прийти в голову ее там искать? А через девять дней, как и было велено, он ее вынет и...мысли его были резко прерваны женским криком. Он вздрогнул и прислушался. Судя по голосу, кричала младшая из барышень. В тот же миг дом стал походить на растревоженный улей: захлопали двери, послышался топот ног и приглушенные голоса. Со всех ног бросился он из залы, молясь на ходу, чтобы его никто не заприметил. У дверей библиотеки собралась взволнованная прислуга, и ему ничего не стоило смешаться с общей толпой. Усердно работая локтями, ему удалось пробраться к дверям как раз вовремя, чтобы услышать, как Мария Сергеевна обвинила своего кузена в убийстве ее матери, Степаниды Игнатьевны Василевской. Расширенными от ужаса глазами, смотрел он на распростертое в нелепой позе на полу тело хозяйки. Промелькнувшая в сознании догадка бросила его в холодный пот. Неистово крестясь, он мысленно обратился к Богу: "Господи, прости меня грешного! По неведению принял я этот смертный грех на душу. Об одном молю, чтобы жертва эта была не напрасной!"
   Глава 1
   С преувеличенным интересом Настасья рассматривала выкрашенные в бледно-зеленый цвет здания Николаевского вокзала. Основная часть его была занята жилыми и рабочими помещениями служащих железной дороги и никакого интереса для праздной публики не представляло в отличие от "императорских апартамент", в которых царь и его родственники могли подождать начала посадки на свой поезд. Не то чтобы ее сильно увлекала архитектура, в Петербурге хватало дворцов и поизящнее, просто девушки было крайне необходимо отвлечься от пыхтящего дымом железного чудовища, стоящего неподалеку на рельсах. Раньше ей уже приходилось видеть поезда. Анн любила здесь встречать приезд царствующих особ, всегда обставленный с особой пышностью. Тетка никогда не упускала возможности покрасоваться перед знатной публикой в своих лучших нарядах и драгоценностях. Разумеется, Настасье с сестрой приходилось сопровождать тетку, но особого удовольствия от подобного времяпровождения девушка не испытывала. Стоило ей только подумать, что люди, чей срок пребывания на земле итак ограничен небольшими временными рамками, могут доверять свои жизни бездушной железяке, которой управляют сотни, а то и тысячи демонических сил, как ее начинало мутить. Этот панический страх перед чудом технического прогресса был предметом бесконечных шуток со стороны ее сестры. Так что сейчас, пожалуй, это было единственное безопасное место для Настасьи. Оправившаяся от шока сестра будет искать ее повсюду, но только не здесь. Потерявшая колдовскую мощь Аннушка наверняка захочет отомстить, а клан Вечно Молодых с большим удовольствием ей в этом поможет. Среди ведьм не принято прощать смерть одной из них, а тем более, если речь идет о Королеве Шабаша. И никто не станет разбираться, что Настасьей руководила жажда мести за воспитавшую ее Аглаю, ведь реальным убийцей был Дормидон, а Анн - его вдохновительницей. Ах, как все сложно и запутанно, и по какому жизненному пути ей следовать далее Настасья не знала. Одно было ясно - в Петербурге оставаться нельзя.
   - Ну, так что, барышня, будем грузиться, али как? - прервал ее размышления носильщик, которому уже изрядно надоело это бесцельное шатание по перрону. - Я бы уже за этот час три ходки сделал.
   Настасья глубоко вздохнула и, пообещав ему заплатить по тройному тарифу, направилась к шестому вагону уже готового к отправлению поезда. В правой руке она крепко сжимала новенький дорожный саквояж с самыми ценными своими вещами, в том числе и Черной Книгой - неотъемлемым атрибутом любой ведьмы. Левую руку оттягивала весьма увесистая, укутанная легкой тканью, клетка, из которой время от времени доносилась птичья трескотня. Одета Настасья была в простое, но в то же время элегантное платье темно бордового цвета - самое то, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, но при этом выглядеть дамой, которая может себе позволить путешествие первым классом. Места здесь стоили недешево, целых восемнадцать рублей, и Настасья мысленно поблагодарила преданного Михаила, взявшего на себя заботу о билетах. И дело было вовсе не в дороговизне (небольшой капитал на первое время у девушки имелся), а в том, что хлопотно нынче было попасть в Москву! Для этого гражданин сначала должен был написать заявление в полицейский участок и сдать туда свой паспорт, чтобы полиция могла проверить его "благонадежность". Через несколько дней он мог прийти за разрешением и лишь после этого купить билет. Паспорта пассажиров полиция передавала кондуктору поезда, и он возвращал их только по прибытию на конечную станцию. Миша же управился со всем этим в течение двух суток, более того, Настасье одной предстояло путешествовать в купе, рассчитанном на трех пассажиров, и, кто знает, каких усилий и связей это у него потребовало. Сердце Настасьи сжалось при воспоминании о старом друге. Свидятся ли они еще когда-нибудь? Пересекутся ли их пути-дорожки? Об этом ведают лишь высшие силы, на которые Настасье только и осталось что уповать.
   До улыбающегося проводника оставалось всего каких-то пять шагов, когда Настасью чуть не сбила с ног полная воинственного вида дама. Больно ударив девушку в плечо, она даже не извинилась. За ней еле поспевал маленький, плюгавенький мужичок в английском клетчатом костюме, он еле тащил на себе два огромных чемодана и четыре шляпных коробки.
   - Простите, ради Бога, извините, - пробормотал он, бросая оценивающий взгляд на ладную фигуру девушки. Настасья с облегчением подумала, что не зря она надела шляпку с густой вуалью, иначе все бы заметили, как сильно она покраснела под этим нескромным взглядом.
   - На вашем месте я превратил бы его в индюка, - раздался тихий голос у самого ее уха. Настасья вздрогнула от неожиданности, в груди у нее похолодело, а сердце замерло в испуге, голос между тем продолжал. - Не бойтесь, я вам не враг.
   Словно в каком-то тумане девушка обернулась, готовая лицом-к-лицу встретиться с кем-то из клана Вечно Молодых. Возле нее, с деланно скучающим видом, по перрону прогуливался молодой человек лет, эдак, тридцати, весьма примечательной наружности: невысокого роста, но крепко сбитый, он, казалось, еле помещался в тесноватом пиджаке в мелкую полоску; широкое лицо с мелкими конапушками совершенно не вязалось с маленькой круглой шляпой, из-под которой выбивались соломенного цвета кудри; такого же цвета бакенбарды украшали его упитанные румяные щеки. Что-то в его облике было смутно знакомым Настасье, но где она ранее могла видеть этого мужчину, девушка вспомнить так и не смогла. Единственное, что могло успокоить Настасью, так это сознание того, что молодой человек был не из враждебного ей Клана, члены которого были частыми гостями в доме ее тетки. На "ватных" ногах она расплатилась с носильщиком, который уже передал ее вещи проводнику, и поднялась по ступенькам в вагон. На последней ступеньке она оглянулась, но незнакомца уже и след простыл. Уж не привиделся ли ей этот "крепыш"?
   - Не нравится мне все это, - произнесла вслух Настасья, чем вызвала недовольство проводника, принявшего это замечание на свой счет.
   - Вот ваше место, - пробурчал он, швыряя багаж посреди купе. - Всегда рад услужить.
   Настасья не стала придавать значения его недовольству, хотя имела право отчитать наглеца, но сил на споры у нее уже не было. Девушку беспокоило совсем другое - ее план побега из Санкт-Петербурга был не столь уж и безупречным. Хорошо хоть в купе она будет одна, а дверь в нем запиралась изнутри на щеколду. Хотя, если подумать, то Вечно Молодых ни один замок не остановит. Настасья сняла шляпку и устало опустилась в ближайшее к окну кресло, на соседнем она расположила клетку, с которой сняла защитную ткань. В клетке вместо певчей птички, или, на худой конец, яркого попугайчика, оказалась крупная иссиня-черная ворона.
   - Выбирайся, Пурга, - девушка откинула защелку с дверцы клетки. - Разомни крылья.
   Ворона сделала пару кругов и нашла себе местечко в багажном отсеке.
   - Тесно, - пожаловалась она.
   - Придется потерпеть, - вздохнула Настасья. - Путь до Москвы долгий, а мне спокойнее, когда ты рядом. Вон, на вокзале какой-то сомнительный тип мне повстречался, да ты и сама его слышала.
   - Пустое, он не опасен. - Настасья знала, что в подобных вопросах Пурге можно было доверять. Больше ста лет она была верной спутницей сильнейшей ведьмы Аглаи и многое у нее успела перенять.
   - Что же, - Настасья поднялась и уже с большим интересом огляделась по сторонам, - будем обустраиваться. Очень хорошо, что без соседей. Спасибо Мишке - не поскупился.
   При воспоминании о своей первой и покинутой любви у Настасьи сжалось сердце: как ей сейчас не хватало Михаила, его дерзкой улыбки, ласковых глаз, а ведь они даже ни разу не поцеловались. Настасья нахмурилась - эх, досадное упущение с ее стороны, было бы о чем вспоминать долгими холодными вечерами. Чтобы не расстраиваться еще больше, она решила отвлечь себя какими-нибудь действиями и занялась распаковкой самых необходимых вещей...
   До самого вечера Настасья просидела в купе, при свете ацетиленового светильника изучая Черную Книгу. Она слышала голоса в коридоре. В отличие от Настасьи, остальные пассажиры предпочли не отсиживаться в душных купе отделанных синим плюшем. Люди прогуливались, заводили новые знакомства, расспрашивали проводника о поезде. Девушка же предпочитала уединение. Мысли ее нет-нет да и возвращались к странному незнакомцу на перроне. Почему же его облик показался ей знакомым? Где они могли раньше встречаться? Часам к семи вечера живот ее громким урчанием напомнил о своем существовании.
   - Неплохо было бы перекусить, - Настасья захлопнула книгу и сладко потянулась.
   - Неплохо! Неплохо! - встрепенулась дремавшая до этого Пурга.
   - Тебе-то что?! - Настасья стала рыться в дорожном саквояже. - Тебе я припасла орехов да печенья, а мои растегаи так и остались на столе. Она высыпала в клетку угощение из бумажного пакета, оставив одно печеньице для себя.
   - Еще больше есть захотелось, - пожаловалась она вороне, за одну секунду проглотив печенье, - и пить. Пойду, разузнаю у проводника, нельзя ли здесь раздобыть чаю или, хотя бы, простой воды. Ворона не ответила - все ее внимание было направлено на поглощение еды. Настасья бросила завистливый взгляд в сторону Пурги и, игнорируя звонок, которым проводника можно было бы вызвать прямо в купе, скрылась за дверцей. Через минуту она вернулась в весьма приподнятом настроении.
   - Представляешь, у них тут есть вагон-буфет. А проводник, кстати, оказался весьма милым старичком. Он пообещал проводить меня туда через весь поезд, не дожидаясь ближайшей станции, - весело сообщила она, доставая кошелек из белого атласа, расшитого полихромным шелком и нитью из позолоченного серебра. - Сиди тихо и следи, чтобы никто чужой сюда не сунулся, а я тебе еще чего-нибудь вкусненького принесу.
   Вагон-буфет порадовал Настасью небольшим количеством посетителей. После нервного потрясения, полученного ею при переходе между вагонами, девушка решила ограничиться легким ужином и заказала себе всего пять блюд. Пока услужливый официант во фраке, парчовой жилетке и белоснежных перчатках шустро сервировал перед ней столик, Настасья, прикрывшись расписной открыткой с перечнем блюд, рассматривала ужинавших пассажиров. Не заметив никого из знакомых, девушка со спокойной душой отложила меню и, с энтузиазмом сильно проголодавшегося человека, макнула свернутый трубочкой блин в сметану.
   - Сладок пирожок, полезай в роток, - услышала она над самым ухом ставший знакомым голос. От неожиданности ее пальцы разжались, и, уже было поднесенный ко рту, блин шлепнулся обратно в миску. Настасью обдало фонтаном сметанных брызг, а незнакомец, нисколько не смущаясь того факта, что он стал причиной подобного конфуза, уселся напротив Настасьи и укрепил на груди салфетку.
   - Вы совершенно напрасно перегружаете на ночь желудок, - назидательно заметил он. - В вашем возрасте стоит подумать о сохранении стройности фигуры. После двадцати пяти это становится проблемой многих женщин. Нет, я ничего не имею против приятной полноты, люблю, когда есть за что подержаться.
   Настасья гневно смотрела на излишне болтливого наглеца. От возмущения она не находила приличных слов, чтобы осадить нахала, и при этом не привлечь внимания окружающих.
   - Анастасия, вы меня сейчас взглядом прожжете, - незнакомец расплылся в радостной улыбке, демонстрируя белу свету золотой зуб. - Надеюсь, в данный момент вы не насылаете на меня ломею? Один раз я уже имел несчастье испытать ее на себе и теперь ужасно боюсь повтора.
   Слышать, что такой бугай боится элементарной ломоты в костях, было забавно. Настасье стало любопытно, что же будет дальше.
   - Вот вы все молчите и молчите. В конце-концов - это даже неприлично, - продолжал незнакомец, деланно надув и без того пухлые губы.
   - Неприлична ваша прическа, - парировала Настасья, многозначительно взглянув на сбившиеся в воронье гнездо кудри незнакомца. - К тому же, вы не представились, а разговаривать с незнакомыми мужчинами молодой девушке не пристало.
   - Точно! - мужчина звонко шлепнул себя ладошкой по лбу и поспешно вскочил. Сделал он это настолько неуклюже, что опрокинул стул. Их столик тут же стал объектом пристального внимания окружающих. Настасья густо покраснела. - Трофим Яковлевич Сахарный, штатный репортер газеты "Вестник оккультиста".
   Он галантно поклонился и, подняв стул, сел на место.
   - Мне как всегда, Семен, - это уже относилось к подошедшему официанту, тот кивнул и удалился.
   - Я что-то такое слышала о "Вестнике оккультиста" от тетки, - Настасья подумала, что Трофим Яковлевич - презабавнейший тип. - Это петербуржское издание?
   - Московское, но должен признаться без ложной скромности, невероятно популярное во всей России, - заметив скептицизм на лице Настасьи, он пояснил. - В определенных кругах. Мы, как бы это выразиться, печатаемся нелегально. Знаете ли, церковь не одобряет литературу подобного рода, а вот читатели от нее без ума. Рассказы о вурдалаках, призраках, ведьмах пользуются большим спросом. Спасибо, милейший.
   Трофим принял у официанта блюдо с жареным карпом, щедро приправленным разнообразной зеленью и украшенным ломтиками лимона, и с наслаждением вдохнул его аромат. При этом его широкий нос картошкой так забавно зашевелился, что Настасья не смогла сдержать смешка.
   - Такой рыбки, между прочим, вы нигде больше не отведаете, - Трофим взялся за вилку и нож, - нежная, с хрустящей корочкой - это просто шедевр кулинарного искусства. А под водочку как идет! Песня!
   Настасья решила от него не отставать, тем более, что солянка почти остыла. Отдав должное наваристому супчику, Настасья промокнула губы салфеткой и взглянула на Сахарного, который виртуозно справлялся с рыбой, ловко отделяя нежное мясо от кости.
   - Развейте мои сомнения, Трофим Яковлевич, поясните, откуда же вы меня знаете?
   - А вы меня совсем не помните? - озадаченно взглянул на нее поверх тарелки репортер - Я же имел честь присутствовать на балу по случаю ваших с сестрицей именин.
   Это многое объясняло. На балу было множество незнакомых Настасье людей, а знакомится с ними со всеми у девушки не было ни времени, ни желания. Мысли ее в этот вечер были заняты совсем другим.
   - Как вы понимаете, - Сахарный перешел на шепот, - я в курсе вашей истории. В мире ведьм я человек далеко не последний, им же, как и простым смертным, присуще такое чувство, как тщеславие. Я пишу о них рассказы под видом вымышленных историй, а они за это терпят меня возле себя, посвящая в некоторые секреты своего "ремесла". А ваша тетушка, Царствие ей Небесное, или что там у вас положено, была одной из самых ценных моих агентов. Мне ее будет очень не хватать.
   Последнее замечание Настасье совершенно не понравилось. Похоже, что они с Трофимом Яковлевичем разного поля ягоды, и Пурга могла ошибаться. Молодой человек заметил перемены в ее настроении.
   - Не беспокойтесь, Настенька. Отдавать вас в руки правосудия я не намерен, хотя, думаю, многим бы хотелось быть в курсе вашего нынешнего местопребывания. Вечно Молодые начали охоту на вас, - он на секунду замолчал, предаваясь воспоминаниям минувшего вечера, после чего, совершенно неожиданно для Настасьи, весело рассмеялся. - Ну и устроили же вы представление! Такого конца как у Анн не пожелаешь и злейшему врагу, - он приподнял очки, чтобы смахнуть набежавшую от смеха слезинку. Настасья отметила, что стекла очков были наконец-то протерты и глаза ее спутника оказались неожиданного василькового цвета. - А на хахале ее порча - высший класс. У него теперь две дороги - то ли в цирк, то ли в Кунсткамеру живым экспонатом. Не расскажете, как вам это удалось?
   - Даже не подумаю, - сухо ответила Настасья, которая ничего смешного в сложившейся ситуации не увидела. - Как там сестра?
   - Да ничего страшного, - пожал плечами репортер. - Побилась малеха в истерике, когда поняла, что дорога в ведьмы ей заказана, но после успокоилась: у нее же теперь ни жизнь начнется, а малина! Все состояние Анн теперь ей перейдет, а оно не маленькое. До конца дней твоей Аннушке хватит.
   - Вот и хорошо, - успокоилась Настасья, у которой злость на сестру уже прошла.
   - Одного я не могу понять, - Сахарный задумчиво посмотрел на Настасью, - вы же с сестрой близнецы, и праздновали мы ваше шестнадцатилетние...
   - Ну? - девушка прекрасно понимала, куда он клонит, столь выразительным взглядом окидывая ее фигуру.
   - Извините, Настасья, но выглядите вы старше двадцати, - закончил свою мысль Трофимом Яковлевичем.
   - По паспорту мне двадцать шесть, - вздохнула Настасья. - И не расспрашивайте меня больше ни о чем, все имеет свою цену.
   - Понимаю, - кивнул репортер. - В силу своей профессии, я уже мало чему удивляюсь.
   Настасья завернула в салфетку мясную кулебяку для Пурги и решила напоследок проявить немного вежливости:
   - Приятно вам откушать, Трофимом Яковлевичем. Рада была с вами снова увидеться.
   - Как, уже? - Трофим выглядел несколько расстроенным, он даже отодвинул от себя тарелку с недоеденной рыбой. - Ну, подождите хотя бы до ближайшей станции, я провожу вас. Все лучше, чем между вагонами на ходу скакать.
   Настасья поежилась при воспоминании о неприятных минутах пережитых ею по пути в буфет, но нежелание продолжать разговор о прежней жизни оказалось сильнее.
   - Ничего, попрошу Семена меня провести, - она кивнула в сторону официанта, который, перехватив ее взгляд, расплылся в радостной улыбке.
   - Но, я же самого главного не сказал! - запротестовал Сахарный. - Предложение у меня к вам, деловое. Думаю, оно в ваших интересах.
   - Давайте в следующий раз, - Настасья решительно поднялась. - Путь долгий, думаю, еще свидимся. Только предупреждаю сразу - в вагоне меня не ищите, я никому не открываю.
   - Я и не собирался, - поспешил заверить ее Трофим. - Про вас итак весь поезд уже судачит. Мол, молодая девица путешествует без сопровождающих. Так что компрометировать вас своими визитами я не стану, а лучше давайте утром позавтракаем вместе. За этим же столиком. Я закажу?
   Настасья согласно кивнула. В конце-концов в новой, самостоятельной жизни нужно заводить полезные знакомства, так почему бы не начать с Трофима Яковлевича?!
   Вернувшись в купе, Настасья поделилась своими впечатлениями о новом знакомце с Пургой.
   - Странный он какой-то, словно невидимой стеной отгороженный. Ни в мысли не впускает, ни в сердце. То ли оберег на нем сильный, то ли сам он - заговоренный, - размышляла девушка, расчесывая коралловым гребнем свои длинные волосы перед сном. - А вот голос у него хороший, добрый. И губы, знаешь, как у младенца: яркие, пухлые. У злого человека могут такие быть?
   - Не могут, - поддакнула Пурга, не отрываясь от кулебяки. Живот ее уже был туго набит, но природная жадность не позволяла вороне оставлять съестное на потом, ей даже пришлось высоко задрать голову, чтобы проглотить последний кусок.
   - Когда-нибудь тебя разорвет от жадности, - мрачно предрекла Настасья, глядя на ее манипуляции.
   - Не дождешься, - огрызнулась Пурга, заваливаясь в полном изнеможении на спину.
  
   На следующее утро Настасья нарочно задержалась с туалетом, чтобы испытать терпение Трофима Яковлевича. К своему удивлению (и радостному облегчению) она застала его на том же месте, на котором она оставила его с вечера. Перед ним снова стояла тарелка с недоеденным карпом и, если бы не коричневый костюм и свежая батистовая рубашка, Настасья подумала бы, что репортер так никуда и не уходил на ночь.
   - Долго спите, барышня, - поприветствовал он девушку, пододвигая ей стул. - В нашем деле каждая потерянная минута может стоить потрясающего репортажа, а это, как-никак, солидные деньги.
   - Меня это мало касается, - улыбнулась Настасья, расправляя салфетку. - Тем более, какие могут быть репортажи в поезде? За окном одно и тоже - скука смертная.
   - Напрасно, милая моя Настасья, вы думаете, что вас это не касается, - продолжил разговор Трофим Яковлевич, как только девушка сделала заказ. - У меня к вам, между прочим, интереснейшее предложеньице имеется. И если бы вчера, душа моя, вы не покинули меня столь поспешно, то у вас была бы целая ночь, чтобы над ним поразмыслить. А так, извините, но у вас времени только до часу дня.
   - Отчего же, позвольте поинтересоваться, только до часу? - Настасья невозмутимо намазывала хрустящие булочки маслом, всеми силами стараясь не показать Сахарному, что разговор этот ее чрезвычайно заинтриговал.
   - Потому что в два часа десять минут, если поезд не будет задерживаться, я должен буду сойти в городе N. Либо один, либо с вами, если вас заинтересует мое предложение.
   Он сделал паузу, вероятно, рассчитывая напустить большей таинственности, но, видя, как спокойно Настасья пьет кофе, сник и продолжил уже без театрального пафоса.
   - Я знаю, что у вас, кроме вашей сестры, больше нет никаких родственников. В Москву вы едете на авось, лишь бы скрыться от Вечно Молодых. Ни дома, ни работы, ни полезных связей - очень тяжело придется молодой девушке самостоятельно освоиться в большом городе.
   - И вы предлагаете мне свое покровительство? - гневно перебила его Настасья. На ее лице читалось открытое разочарование и брезгливость.
   - Ну, что вы! - поспешил успокоить ее Трофим Яковлевич. - Я всего лишь предлагаю вам работу в нашей газете. Заработок на первых порах будет небольшим, но стабильным. Плюс казенная квартира почти в центре города. Будете давать советы профессиональной ведьмы нашим читателям. К примеру, как вернуть мужа, или, как избавиться от прыщей с помощью отвара из жаб и тому подобная ерунда. Ничего сложного.
   Настасья с подозрением смотрела на полного энтузиазма молодого человека.
   - Не слишком ли простая работа? С ней может справиться любая шарлатанка из ярмарочного балагана. У них языки хорошо подвешены - самое то, что вам нужно.
   - Зачем шарлатанка, если есть вы? - искренне изумился Сахарный. - Вы человек образованный, и довольно скоро научитесь писать профессиональные статьи. Нет, нет, не улыбайтесь, у вас довольно интересный стиль изложения и правильное построение фраз - неплохие задатки для будущего писателя. Кроме того, вы могли бы и меня консультировать в некоторых вопросах.
   Настасья удивленно приподняла бровь.
   - Ведь, если я не ошибаюсь, ваш Дар - это общение с призраками?
   - Пока что все эти общения сводились к обморокам, - смущенно улыбнулась девушка из-за изящной кофейной чашки.
   - Это только на первых порах. Зато знаете, какие истории можно будет состряпать из этих встреч? Публика обожает подобное. Все, что связано с потусторонним миром, расхватывается, как горячие пирожки.
   - Даже не знаю, - все еще сомневалась Настасья.
   Трофим сдаваться не собирался и выложил следующий козырь.
   - Если вы думаете, что писательство ниже вашего достоинства, то знайте, что у нас даже князь один печатается. Очень талантливый юноша. Его сказки в стиле народного эпоса очень популярны среди дам. Он у нас творит под звучным именем "Г-н Упырь". Не слыхали?
   Настасья отрицательно покачала головой, сомневаясь в нормальности вышеупомянутого князя.
   - Вы все еще не объяснили, зачем нам нужно сходить в г.N...
   Трофим Яковлевич радостно встрепенулся:
   - Нам? Значит, вы согласны?
   - Возможно, - осторожно ответила Настасья, мысленно проклиная свой болтливый язык.
   - Ах, это звучит как согласие, - Трофим довольно потер руки. Сейчас он напоминал Настасье довольного мартовского кота. - Тогда слушайте. Несколько месяцев назад нам пришло письмо из этого города. Некая госпожа Василевская писала нам, что в ее доме завелось привидение. Не буду останавливаться на подробностях, они заняли больше шести листов ее письма. Отмечу только, что госпоже Василевской очень уж хотелось попасть на страницы нашей газеты. Но, мы - издание солидное и не печатаем подобные истории, предварительно их не проверив на правдивость. Знали бы вы, Настасья, как много в России желающих прославиться за наш счет. Вот я и подумал: раз уж такая оказия, не заскочить ли мне к госпоже Василевской? И ваш дар, Настенька, пришелся бы весьма кстати.
   Девушка задумалась. А что ей терять в ее-то положении? Все самое страшное, что с ней могло случиться, уже произошло: она пережила смерть близкого ей человека и предательство родной сестры, не успев обрести любовь, она тут же ее потеряла. Ни дома, ни особых средств к существованию. Возможно ли, что в лице этого "служителя пера" судьба преподносит ей шанс начать новую, интересную жизнь? Она перевернула чашку и стала рассматривать узор из кофейной гущи. Вот ласточка - нежданное путешествие со счастливым концом, но рядом с нею глаз - а это предупреждение: будьте внимательны и осторожны, уж тем более в делах. Наконец Настасья решилась.
   - Хорошо, Трофим Яковлевич. Ваше предложение кажется мне весьма заманчивым, но хочу вас предупредить, - Настасья подалась вперед и, глядя сквозь стекла очков в васильковые глаза Трофима, жестко произнесла, - если вы захотите меня обмануть, то очень сильно об этом пожалеете. Не забывайте, что я - ведьма, и ведьма способная на очень страшную месть. Пусть конец моей тетки и ее любовника будет вам предостережением на будущее.
   Молодой человек внимательно ее слушал в волнении, покусывая нижнюю губу.
   - И еще, - девушка расслабленно откинулась на спинку стула, - зовите меня Настасьей. Ни Настенькой, ни Анастасией, а просто Настасьей. Можно Настасьей Петровной, - добавила она, на секунду задумавшись.
   - Договорились, но и у меня к вам будет похожая просьба, - репортер взъерошил и без того растрепанные волосы, - между нами зовите меня Трофимом и будем "на ты", а при наших читателях обращайтесь ко мне скромно - Повелитель Тьмы.
   Глава 2
   Пронзительно свиснув на прощание и обдав оставшихся на перроне пассажиров облаком пара, поезд начал свой ход в сторону столицы. Глядя на мелькающие окна вагонов, Настасья думала, что внутри поезда ей было гораздо уютнее, чем сейчас снаружи. Что-то, похожее на плохое предчувствие, сжало ее сердце и тут же отпустило. "Все будет хорошо!" - мысленно успокоила она себя и оглянулась по сторонам. Из тяжелых, нависших над их головами, свинцовых туч накрапывал мелкий дождик, грозящий в любую минуту перерасти в нечто большее. Серое здание вокзала с черными провалами окон своим видом лишь усугубляло и без того унылую картину. Настасья зябко поежилась. Ее кружевной зонтик из последней парижской коллекции от дождя и пронзительного ветра абсолютно не спасал. Более того, набравшись воды, он значительно прибавил в весе.
   - Не слишком приветливый городок, а? - весело поинтересовался Трофим, вертя во все стороны головой. - Даже колокола к отправлению поезда не было слышно, никак все вымерли?! Вам, Настасья Петровна, не приходилось бывать в городе мертвых?
   - Нет. Надеюсь, что и на этот раз не придется, - стуча зубами от холода, пробормотала девушка, теснее прижимая к груди клетку с Пургой. Ворона умудрилась проделать в ткани дырочку и теперь с интересом взирала на мир блестящим коричневым глазом.
   - Это кто там у вас? - Трофим Яковлевич подмигнул глазу, который тут же исчез.
   - Птичка, - неопределенно ответила Настасья и выразительно посмотрела сначала на груду багажа, мокнущего под дождем, за тем на своего состоявшегося работодателя, у которого в руках был один лишь увесистый саквояж. Молодой человек намек понял и, тяжело вздохнув, сгреб это все "богатство" в охапку.
   - Так и быть, поработаю немного носильщиком, но ездовой лошадью быть отказываюсь, - предупредил он, направляясь в сторону выхода с вокзала. - Если мы не найдем ни одного извозчика, устрою скандал в городской думе: развели бардак. Ведь вокзал - это, можно сказать, лицо города, а здесь в наличии какая-то рожа.
   Настасья еле поспевала за ворчащим репортером. Как и самому Трофиму Яковлевичу, начало их пребывания в этом провинциальном городишке ей не понравилось. Какова же была ее радость, когда на небольшой, погрязшей в грязи, привокзальной площади она увидела одинокого ваньку.
   - Эй, ретивый, сюда! - заорал во все горло Трофим, потревожив при этом целую стаю промокших ворон.
   До этого сладко дремавший извозчик встрепенулся и направил в их сторону серую исхудавшую лошаденку.
   - Ну, что, дед, твой рысак до Светлодольской нас довезет? Не издохнет по дороге? - поинтересовался Сахарный, методично забрасывая в экипаж один чемодан за другим. - Судя по его виду, у него все мечты только о скотобойне.
   - Да что вы, барин, - обиделся дед. - Мой Сократ еще лет десять побегает, а может и еще нас с вами переживет - шустрый коняка.
   Трофим помог девушке подняться в экипаж и заскочил сам, при этом коляска жалобно скрипнула, просев под его грузным телом.
   - Надо же - Сократ! - умилился Сахарный. - Да ты, дед, философ. А раз так, то гони его в хвост и гриву, пока не разверзлись хляби небесные, и не обрушилось небо на нас вселенским потопом.
   - Это будет ближе к религии, чем к философии, - прошептала ему на ухо Настасья, на что репортер лишь махнул рукой.
   - За это, барин, не переживайте. У нас сильных дождей отродясь не бывало. Так только, поморосит чуток, пылюку прибьет и снова сухопост, - дребезжа всеми железными деталями одновременно, коляска неспешно двигалась по булыжной мостовой. И хотя, к чести Сократа, он очень старался, ничего кроме легкой рыси у него не выходило.
   - Что это, дедушка, у вас совсем людей не видно? - поинтересовалась Настасья, глядя на пустынные улочки. - На вокзале ни души, и здесь...
   - Так ведь горе у нас большое, - оглянулся ванька. - Голова у нас помер, сейчас всем миром и хоронят. А вы разве не на похороны приехали?
   - Нет, мы совершенно по другому вопросу, - встрял Трофим, у которого рот, по всей видимости, никогда не закрывался. - Стало быть, ты не один здесь извозом промышляешь?
   - Куда там! Только на привокзальной нас пятеро, - с готовностью пожаловался старик. - Возят все, кому не лень. Хорошо, когда день такой, как сегодня: начальства тьма понаехала - всем работы хватило. Я за утро четыре ходки успел сделать. А вот в другие дни совсем худо бывает: до вечера без дела просидеть можно, а скотине разве это пояснишь? Она, морда, овса требует, да жвачку посочнее. А цены-то нынче...
   - Овес - это хорошо, - перебил его репортер, которого проблемы деда абсолютно не волновали. - А что, голова ваш совсем старым был? Отчего он помер-то?
   - Кто его знает?! - пожал плечами ванька. - Стариком он не был, только-только шестой десяток разменял. Мужчина видный, крепкий. Все его боялись, но и уважали. Такого головы у нас не было, да и вряд ли еще будет. Хороший был голова, Царствие ему Небесное.
   - Чем же он так хорош был? - удивилась Настасья.
   - Порядки он понаводил, - охотно поделился дед. - При нем чиновники уже так не бесчинствовали, как ранее. Больницу земскую на ноги поставил. Детишек крестьянских к учебе приобщил. Даже эту, как ее, заразу с книжками...
   - Библиотеку, - подсказал Трофим.
   - Ее самую, милок, открыл. Нам-то она не к чему, а вот те, которые пообразованнее, те довольны. Теперь и не знаю, как мы без головы.
   - Ничего, другого назначат, - равнодушно бросил Трофим Яковлевич, не особо впечатленный подобным реформаторством.
   - Назначить-то назначат. А как приедет на его место жук какой, да начнет он своей метелкой под себя мести! - вздохнул дед и неожиданно для пассажиров резко натянул поводья. - Стой, Сократушка! Эх, дурья моя башка, совсем с вами заболтался: мне бы по Пожарской, в объезд, а я напрямую пру. Забыл, что Медный перегородили.
   Настасья с любопытством выглянула из-за плеча извозчика: впереди, перегородив выезд из переулка, стеной стоял народ. Старик растерянно оглянулся.
   - Не серчайте, господа хорошие, придется обождать. Мне здеся не развернуться никак - больно узкое место.
   - Что там, - Сахарный также поднялся на ноги.
   - Я ж вам говорил, голову хоронят, - как неразумным втолковывал ванька. - По главной улице и понесут. Вы потерпите, скоро уже.
   - Спасибо большое, - буркнул Трофим, зло глядя в спину извозчика. - Первый раз в городе и мне дорогу покойник перейдет. Отличная примета, ничего не скажешь.
   - Если ты покойному при его жизни ничего плохого не сделал, то тебе бояться нечего, - успокоила его Настасья и хотела еще что-то добавить, но тут толпа взволнованно всколыхнулась и подалась вперед.
   - Идут! - послышались выкрики.
   - Вот видите, - обрадовался ванька, - и совсем недолго ждать пришлось.
   Он подъехал почти вплотную к заднему ряду толпы и, не обращая внимания на сердитые окрики чудом не попавших под копыта Сократа зрителей. Вытянув тощую дряблую шею, ванька пытался рассмотреть похоронную процессию. С присущим всем женщинам любопытством, Настасья рассматривала утопающий в цветах катафалк темного дерева, обильно украшенный позолотой, который тянула шестерка вороных лошадей с шорами на глазах и траурными плюмажами на головах. Перед катафалком шел мужчина с иконой в руках, за ним - представители духовенства. За гробом несли портрет покойного, затем на бархатных подушечках - его ордена и награды, далее шли его близкие родственники. Траурную процессию замыкали соседи, знакомые, любопытные. Всё как и положено на похоронах такого ранга. Был и почетный караул военных, и ход священнослужителей, но Настасья не замечала подробностей. Все ее мысли были поглощены увиденным портретом. Как человеку, серьезно увлекающемуся живописью, он показался образцом высочайшего мастерства. Более реалистичной картины ей в жизни не приходилось встречать. Казалось, что человек с портрета в любое мгновение готов был шагнуть с полотна, чтобы пойти со всеми вслед за почившим оригиналом.
   - Ты видел? - восторженно повернулась она к скучающему Трофиму. - Не портрет, а чудо!
   - Не понимаю я ничего в этой мазне, - равнодушно пожал плечами молодой человек, зато откликнулся извозчик:
   - Это Петр Григорьевич наш такими картинами славится. Многие, как и вы, барыня, отмечают талант в нем немалый. Из столицы даже приезжают, чтобы портретик заказать.
   Настасья для себя решила обязательно встретиться с этим художником, если время позволит. Очень уж хотелось пообщаться с настоящим мастером и взглянуть на остальные его произведения. Кто знает, может быть, он согласиться дать ей частный урок.
   - Наконец-то, - откинулся на сидении Трофим, когда процессия прошла, и люди стали расходиться, на ходу обмениваясь впечатлениями об увиденном. - Давай-ка, дед, повлияй как-нибудь на свою лошаденку, а то мы скоро совсем околеем.
   Дед понимающе кивнул и стеганул Сократа по его тощим бокам.
   - Но, милая! Покажи господам, что мы не лыком шиты, а я тебя за это овсом побалую!
   То ли посул подействовал, то ли звонкий кнут, а может просто дорога пошла под горку, но через пять минут они уже были на месте.
   - Вот они - апартаменты госпожи Василевской. Тьфу, срамота! - сплюнул извозчик, указав рукояткой кнута на небольшой, в викторианском стиле, особнячок, фасад которого украшал целый сонм обнаженных греческих богов из белого мрамора.
   - Смело! - отметил Трофим, оглядывая увитый виноградом трехэтажный домик. - Богато, с фантазией, но вот куры с ex-tИrieur абсолютно не гармонируют.
   Настасья не удержалась от смеха, заметив поросячью голову в клумбе ярких цветов - это соединение аристократической роскоши и деревенской простоты выглядело весьма комично.
   - Есть кто дома? Открывайте! - забарабанил кулаком в дверь Трофим.
   Спустя минуту, с той стороны лязгнул засов, и в приоткрывшейся двери появилась недовольная, взлохмаченная, рыжеволосая голова.
   - Ну что за люди?! Шум подняли такой, что и мертвого можно поднять, - вслед за головой появилось тело в опрятной косоворотке и щегольских полосатых штанах, бережливо заправленных в начищенные до блеску хромовые сапоги. - Нужно осторожненько постукать молоточком - это же вам не деревня, чай, в светских тонкостях толк имеем, - он кивнул в сторону прислоненного к косяку двери огромного кузнечного молота. Заметив недоуменные взгляды гостей, он тяжело вздохнул:
   - Ну, знамо дело, деревня. Привыкли все кулаком...
   - Мы, собственно говоря, к госпоже Василевской, - нетерпеливо перебил Трофим "знатока" светского этикета. Рыжий без особого интереса скользнул по нему взглядом, после чего внимательно осмотрел Настасью (от чего девушка густо покраснела) и радостно сообщил:
   - Так нету барыни-то. В последний путь градоначальника нашего провожает. А вы сами-то кто будете? - он с любопытством взглянул на багаж гостей.
   - А мы, мил человек, из Москвы, - Трофим попытался сунуться в образовавшуюся щель, но рыжий стоял непреклонно, как скала: комплекции он был крепкой и в плечах, пожалуй, пошире Сахарного. - Из столичной газеты репортер.
   - А дамочка? - рыжий не переставал улыбаться, глядя на зардевшуюся Настасью, которая от стыда поспешила спрятаться за спину Трофима Яковлевича.
   - Моя сестра и секретарь, - Трофим начинал терять терпение. - Мы можем обождать госпожу Василевскую?
   - А чего ж нельзя? - пожал плечами халдей. - Вон за калиткой скамеечка, там и обождите.
   Он резко захлопнул дверь, оставив приезжих в недоумении стоять на пороге.
   - Ничего себе - гостеприимство! - Настасья вопросительно посмотрела на Трофима. - Что же нам делать? Ждать?
   - Еще чего! - зло прошипел Трофим, закатывая рукава. - Я сейчас вышибу эту дверь, к чертовой матери, и задам знатную трепку этому идиоту.
   - Не трать силы и нервы, - Настасья закрыла глаза и ясно представила себе расположение засова с той стороны, осталось только мысленно подтолкнуть его, совсем чуть-чуть и...дверь скрипнула. Девушка открыла глаза и улыбнулась, долгие вечера практики не прошли даром.
   - Чудесно! - восхитился Трофим и, подхватив багаж, вслед за своей спутницей вошел в полутемный вестибюль. Прямо перед ними, в окружении кадок с фикусами, возвышалось чучело гигантского медведя с серебряным блюдом для визиток в лапах. Настасья поежилась - эта отвратительная мода погубила немало грозных "хозяев" леса, и это было неправильно. К тому же, как можно спокойно жить рядом с трупом? Это было выше ее понимания.
   - Бедняжка, - жалостливо прошептала она, погладив мимоходом пушистую медвежью лапу.
   - Это что же такое на белом свете творится?! - им навстречу бежал рыжий с куском недоеденной колбасы в руке. - Средь бела дня в дом лезуть. Сенька! Сенька, мать твою, воры в доме, а ты дрыхнешь!
   Настроен он был решительно, что еще больше подзадорило разозленного Трофима. Как бык на тореадора, ринулся он навстречу рыжему, не заметив, выскочившего откуда-то сбоку, бородатого мужика с кочергой. Оставив рыжего на растерзание Трофиму, Настасья перегородила путь бородачу и, выставив вперед руку, установила перед собой невидимую человеческому глазу защитную стену. С размаху впечатавшись в незримую преграду, мужик взвыл и, ухватившись за расквашенный нос, умчался в обратном направлении. А в это время Повелитель Тьмы с упоением мутузил уже вялосопротивляющегося рыжего. Было заметно, что репортер не понаслышке знаком с таким новомодным видом борьбы, как английский бокс. Не известно, сколько еще могла продолжаться эта экзекуция, если бы не женский вскрик со стороны входной двери. Сфокусировавшись на группе только что вошедших людей, рыжий доложил:
   - Матушка, Степанида Игнатьевна! А у нас радость большая - гости из самой Москвы пожаловали, - и с глупейшей улыбкой на окровавленном лице он рухнул без сознания к ногам Трофима.
  
   Через полчаса бурных объяснений гости, и все семейство Василевских, собрались за большим обеденным столом. Кроме самой хозяйки, Степаниды Игнатьевны, компанию Трофиму и Настасьи составили: Мария и Валентина - дочери Василевской, семнадцати и девятнадцати лет; учитель их, Фрол Емельянович - недавно выпустившийся студент Московского университета; родной племянник хозяйки - Александр Ямишко, двадцати восьмилетний балбес без определенного рода деятельности, живущий исключительно за счет теткиных щедрот.
   - Ох, и не чаяла я вживую лицезреть самого Повелителя Тьмы, - причитала Степанида Игнатьевна, подкладывая в тарелку Сахарного лучшие куски нежнейшей крольчатинки в винном соусе. - Это когда же я письмецо-то вам отослала, месяцев пять будет?
   - Четыре, - важно поправил ее Трофим, - но Вы же понимаете, что являетесь не единственной нашей читательницей, которой являлись души умерших. Грань между тем светом и этим настолько тонка...- он сделал многозначительную паузу, - Пока всех проверишь, да пока статью напишешь, да пока ее напечатают...
   - Да, да, я все понимаю, - женщина замялась, какая-то тревожная мысль заставила наморщиться ее высокий белый лоб. - Но, видите ли, Повелитель, то приведение, о котором я вам писала, оно уже давненько не давало о себе знать. Я думаю, что оно навсегда покинуло наш дом.
   Трофим потер кончик носа и озадаченно взглянул на расстроенную до слез Василевскую.
   - Это что же получается - мы совершенно напрасно притащились в такую даль? Это, знаете ли, как-то несерьезно. У меня же договоренность на октябрьский номер. Первая страница с вашим рассказом и фотографией всего вашего семейства.
   - Наша фотография! - с громким звоном вилка выпала из рук Василевской, глаза ее лихорадочно заблестели. - В "Вестнике оккультиста"?! О подобном я даже мечтать не могла. Девочки, представляете наш портрет на первой полосе! Да все просто обзавидуются.
   Ни одна из сестер особого восторга от матушкиной идеи попасть в газету не испытывали. Старшая, хорошенькая Валентина, не отрывала влюбленного взгляда от черноглазого красавчика-учителя. Было похоже, что она особо не вникала в тему разговора. Улыбаясь своим мыслям, она рассеянно ковыряла вилкой в своей тарелке, время от времени касаясь локтем сидящего рядом Фрола Емельяновича. Учитель с невозмутимым видом принимал эти робкий знаки внимания, как должное. С девушкой разговаривал ласково, с нежной улыбкой, но Настасье его поведение казалось насквозь фальшивым, так как она успела перехватить пару раз направленный в ее сторону взгляд черных глаз. Этот взгляд раздражал и одновременно волновал девушку. Она знала, что это крест всех ведьм, будь ты хоть самой неприметной внешности, но мужчин все равно будет тянуть к тебе со страшной силой. Что уж говорить Настасье: зеленоглазой красавице с пухлыми, чувственными губами, кожей, цвета слоновой кости и копной вьющихся медных волос.
   - Завидовать пока что нечему, - умерил пыл Василевской Трофим. - Нет приведения, нет статьи. Завтра же мы с сестрой возвращаемся в Москву.
   - Только не это, - словно в молитве сложила руки Степанида Игнатьевна. - Оно вернется. Я чувствую это...
   - Но, маман! Ведь еще...- запротестовала Мария, но Василевская не дала ей закончить.
   - Конечно, вернется, не сегодня так завтра, но мы его обязательно увидим, - убеждала она скептически настроенного Трофима Яковлевича. - А вы пока у нас погостите. Дом у нас большой - места всем хватит, - она умоляюще перевела взгляд с Повелителя на Настасью. - Ну же, душечка, соглашайтесь. Вы такая бледненькая, а у нас воздух чистейший, не то, что у вас в Москве. Целебнейший воздух.
   - Ну, если только ради сестры, - задумчиво протянул Трофим, глядя на пышущую здоровьем Настасью. - Пожалуй, на недельку мы могли бы задержаться. Но не более того. Если в течение семи дней призрак так и не появится, то о статье можете забыть.
   - Вот и ладушки, - развеселилась госпожа Василевская. - Давайте, друзья, выпьем за это. Наливка у нас замечательная, смородиновая. Наша Марфушка - большой специалист по наливкам.
   - Это верно, - поддержал ее племянник, наполняя рюмку Настасьи темным густым вином. - Попробуйте наливочки. Для поправки здоровья - это самое то.
   Девушка покосилась на Александра: очень уж не понравился ей его тон. Слышались в его голосе нотки пренебрежения и насмешки, что абсолютно не вязалось с его добродушным и даже немного простоватым выражением лица. "Скользкий тип, проныра еще тот", - охарактеризовала его девушка про себя.
   - А вы, Настасья Яковлевна, тоже при газете или просто братца сопровождаете в делах его праведных? - невинным тоном поинтересовался Александр и при этом, не стесняясь, подмигнул кузинам, словно обещая им невиданную забаву. Чувство неприязни к нему только усилилось сейчас Настасья чувствовала себя ланью, окруженную стаей волков.
   - Сестра - медиум, - поспешил ей на выручку Трофим. Напряженная поза Настасьи не прошла мимо его внимания. - Она является проводником между миром живых и миром мертвых. Уж если кому и суждено вашего призрака узреть, то это ей.
   Последнее замечание по неизвестной причине сильно развеселило Александра.
   - Если вы медиум, то можете прямо сейчас вызвать какого-нибудь духа? Ведь именно этим, если я не ошибаюсь, занимаются медиумы? Ну, пожалуйста, милочка, не стесняйтесь. Продемонстрируйте нашей скромной компании ваш выдающийся талант и предъявите нам хоть самого завалящегося покойника.
   Женщины от таких слов поспешно перекрестились, но все с нескрываемым любопытством уставились на растерянную девушку.
   - Прошу нас простить, но после долгой дороги...- Трофим был настроен защищать "сестру" до конца, однако Настасья перебила его:
   - Ничего, братец, я попробую, - ей нестерпимо захотелось утереть носы этим чванливым и неприятным людям. Гордыня взяла верх над осторожностью. - Все возьмитесь за руки, и, что-бы не произошло, не разрывайте цепь.
   Девушка с отвращением вложила свою ручку в потную ладонь Александра, вторую протянула Трофиму. Она непроизвольно улыбнулась, почувствовав одобряющее рукопожатие с его стороны, эх, хорошо иметь старшего брата!
   - Как интересно! - Василевская облизнула губы от волнения, из всех присутствующих, только она одна отнеслась к спонтанному спиритическому сеансу с должной серьезностью. - Давайте-ка поживее! - закомандовала она тоном, не терпящим возражений. - Не заставляйте девушку ждать.
   - Ерунда какая-то, - проворчала Мария, но к цепи присоединилась, не посмела пойти против воли родительницы. - Мы все культурные, образованные люди. Неужели вы действительно верите в эту чушь про духов?
   - Я не верю, - быстро отозвался Фрол Емельянович и плотоядно улыбнулся Настасье, - но всегда хочется попробовать чего-нибудь новенького, неизведанного. Сердце девушки бешено заколотилось: вот ведь обольстительный негодяй!
   Валентина заприметила взгляд учителя направленный в сторону их гостьи и по ее глазам Настасья поняла, что в лице этой хрупкой девушки она приобрела непримиримого врага. "Ну и ладно, - успокоила она себя. - Мне с вами, как говориться, детей не крестить".
   - Держитесь крепко, я вызываю дух покойного городского головы. Явись к нам, где бы ты сейчас ни был!
   Дальнейшие события развивались со скоростью выпущенной стрелы. Сильный порыв неизвестно откуда взявшегося ветра затушил свечи. И хотя кромешной темноты не настало (за окнами было еще довольно светло), эффект получился, что надо. Барышни одновременно завопили, пальцы Александра судорожно сжались в испуге, и даже Фрол Емельянович издал какое-то непонятное мычание. Настасья усмехнулась и послала импульсы энергии в сторону свечей. Вспыхнувшее пламя осветило побледневшие лица, которые стали еще бледнее, когда посуда поднялась над столом и закружилась в диком танце. Представление удалось на славу: Степанида Игнатьевна в любую секунду была готова упасть в обморок, Валентина от изумления так широко открыла рот, что явила миру подпорченные сладким зубы, у остальных же глаза, что называется, оказались "на лбу". Один только Трофим умудрился сохранять спокойствие. В знак одобрения он снова пожал Настасьину руку, на что она ответила торжествующей улыбкой. Девушка ликовала: она демонстрировала свои колдовские способности в присутствии простых людей, и ей это безумно нравилось. Сущность ведьмы рвалась наружу и Настасья еле сдерживалась, чтобы не поддаться чувствам и не разнести этот дом в тартарары.
   - Кто-нибудь хочет задать вопрос духу? - она обвела взглядом перепуганные лица, желающих пообщаться с покойником не нашлось.
   - Тогда уходи! - девушка осторожно опустила тарелки и бокалы на стол. - Какой шумный дух попался, мог ведь и ножом в кого-нибудь метнуть - души умерших не любят, когда их беспокоят по пустякам.
   После минутного глобального оцепенения на Настасью обрушился целый шквал вопросов о потустороннем мире. Хорошо, что в свое время девушка проштудировала нужный раздел в Черной Книге и сейчас она выглядела настоящим экспертом в области спиритизма. На Настасью смотрели уже совсем по-другому: с интересом и некоторой долей уважения. Улучив подходящий момент, Трофим отвел ее в сторонку.
   - Молодец, сестренка! - похвалил он зардевшуюся девушку и нежно поправил выбившуюся из ее прически прядь непослушных волос при этом, как бы невзначай, коснувшись ее бархатистой щеки. - В нашем деле очень важно создать себе загадочный и интригующий образ. Ты с легкостью справилась с этой задачей, и я ни секунды не сожалею, о заключенной с тобой сделке. Но, если мы с тобой компаньоны, то ты можешь открыть мне свою тайну?
   Настасья недоуменно смотрела на Повелителя, у которого от волнения расширились зрачки, а дыхание стало прерывистым. После столь интимного жеста воображение Настасьи стало рисовать какие-то любовные сцены...
   - Ты действительно вызвала духа? - у Трофима был вид ребенка, который, во что бы то ни стало, хотел выпытать секрет у взрослого.
   Настасья огорченно поджала губу и лишь хитро прищурилась в ответ. Пусть думает, что хочет, а она свои секреты выдавать не собирается.
   - Устала я что-то с дороги, - еле сдерживая зевоту, объявила она, демонстративно поворачиваясь к Трофиму спиной. - Пойду, вздремну немного. Ежели ваше приведение ночью объявится, тогда не поспишь.
   - Я провожу, - Мария стремительно подскочила из-за стола и подхватила Настасью под руку. - Всем покойной ночи!
   Под ответные пожелания сладких снов они покинули столовую.
   Проходя через каминный зал, Настасья убавила шаг возле ряда семейных портретов.
   - Маменькина гордость? - недовольно пробурчала Мария, заметив интерес девушки к картинам. - Всякий гость, попавший к нам в дом, просто обязан ознакомиться с ее и папенькиным генеалогическими древами посредством этой выставки покойников. Бррр! Терпеть не могу эту комнату, особенно после того, как Сашка притащил Это.
   Она кивнула в сторону отдельно висящей картины с изображением хозяйки дома, при этом на лице ее промелькнуло нечто вроде брезгливости, а вот Настасья не смогла сдержать возгласа восхищения. Она без труда узнала руку мастера - это его кисти принадлежал портрет покойного головы, так поразивший девушку несколько часов назад. Сейчас ей представилась уникальная возможность рассмотреть его творение вблизи. Степанида Игнатьевна была изображена в серо-зеленом муаровом платье под цвет глаз, на плечи наброшен белый эшарп, чуть тронутые сединой волосы были уложены в высокую, в римском стиле, прическу, которую удерживала изумрудная диадема, на губах играла легкая улыбка, от которой возле глаз образовалась сеточка мелких морщин.
   - Какое мастерство! - с некоторой долей зависти прошептала Настасья, легко касаясь пальчиками тщательно выписанного перстня. - Как такое может не нравиться?!
   Вопрос адресовался Марии, которая со скучающим видом рассматривала носки своих туфелек и восторга гостьи по поводу картины не разделяла.
   - Дело вовсе не в картине, - пояснила она, презрительно наморщив носик. - Он действительно хорош, спору нет. Меня бесит, что его маман подарил этот мерзотник, Алексашка.
   В голосе ее слышалась неприкрытая неприязнь к кузену.
   - Сперва в гроб ее чуть не загнал, а потом презент этот преподнес - грех замаливал...
   И без того не слишком привлекательное личико девушки перекосилось от злобы, но внимательный взгляд Настасьи словно отрезвил ее.
   - Вы, Настасья Яковлевна, на меня внимания не обращайте. Это все дела наши семейные, - она взяла себя в руки и даже через силу улыбнулась. - И вы совершенно правы насчет мастерства. Картины господина Соболева невероятно популярны далеко за пределами нашего городка. Стоят они весьма прилично, даже не знаю, откуда у Сашки столько денег взялось. Он-то - голь перекатная, маман его из жалости приютила, когда его родители от тифа померли. Ни копеечки после них не осталось, одни долги. Оно и понятно, откуда ж взяться средствам у мелкого писарчука окружной канцелярии?
   Произнесено это было таким тоном, что постороннему слушателю сразу становилось понятно: писарчуки - не люди, а их отпрыски - и подавно. Настасье было что на это возразить, но в этот момент за спинами девушек раздались чьи-то тяжелые шаги.
   - Легок, как на помине, - скривилась Мария, оглянувшись через плечо.
   - Меня обсуждаете? - до чего же неприятная у него улыбка, отметила про себя Настасья, глядя на приближающегося Александра. - Манька готова наговорить про меня не Бог весть что любому, кто согласится ее выслушать, - он бросил на кузину быстрый неприязненный взгляд и повернулся в сторону портрета.
   - Наверняка успела нажаловаться, что, мол, сижу на их шее и отбираю последние крохи хлеба. Но ты не можешь отрицать того, моя дорогая, что я могу быть благодарным. Ничего подарочек? А ты, кузина, своей родной маменьке что-нибудь посущественнее букетика маргариток за свою жизнь подарила? Ах, как же я мог запамятовать, что самый популярный презент в этой семейке - это вышитые утирки. Настоящее произведение искусства, куда уж мне с этой мазней.
   Настасья могла поклясться, что еще немного и Мария либо лопнет от злости, либо, что вероятнее, придушит своего несдержанного на язык кузена.
   - Да как ты смеешь... - зашипела она, но Александр не дал ей договорить.
   - Признайся, Манька, ведь ты рассчитываешь получить от нее гораздо больше, чем даешь сама, - он бережно протер рукавом сюртука массивную раму портрета. - Ты и твоя сестрица ничем не лучше меня. Только спите и видите, как запустить руки в...
   - Замолчи! - руки девчушки сжались в кулаки, она сделала решительный шаг в сторону Александра. - Заткни свою пасть и не смей сравнивать нас с собой, приблудыш.
   - Кошка драная! - парировал он и широко улыбнулся Настасье, всем своим видом показывая, что слова и поведение Марии его ничуть не трогают. - Добро пожаловать в змеиное гнездо, дорогая. Не дайте запудрить себе мозги, и тогда вы очень скоро поймете, что общаться с призраками гораздо приятнее, чем с живыми людьми. Спокойной ночи!
   Скорчив напоследок безобразную рожу в сторону Марии, он удалился.
   - Вот ведь упырь! - девушка не могла прийти в себя, ее трясло от злости и понимания собственного бессилия. - Сколько же он нам крови попортил. Хоть бы он сгинул поскорее!
   - Никогда не произноси подобных слов! - схватила ее за руку Настасья. - Любое проклятие оставляет свой отпечаток на душе его наславшего. А это, в свою очередь может изменить ход его судьбы и не всегда в лучшую сторону.
   - Да надоел Алексашка, сил нет, - оправдывалась малость поостывшая Мария по пути к Настасьиной комнате. - Ведь ни капли благодарности за то, что приютили его, обогрели. Маман его выучила, к делу пристроила, да только он от работы бегает, как черт от ладана.
   - Не поминай нечистого на ночь! - Настасья только дивилась легкомыслию девушки, ведь это же всем известные вещи, - помянешь нечисть, она к тебе ночью в сон проберется, все мысли твои узнает, все планы твои порушит.
   - Ух, ты, - восхитилась Мария, - с вами до того интересно разговаривать. Вам ведомы такие увлекательные вещи, - глаза ее загорелись от пришедшей в голову мысли. - А гадать вы случайно не умеете?
   Настасья чуть было не споткнулась об ступеньку, хотя лестница и была хорошо освещена газовой горелкой.
   - Умею, но не гадаю, - она вспомнила, что Аглая всегда была принципиальна в этом вопросе, хотя сама иногда и нарушала ею же самою установленное правило.
   - Почему? - искренне удивилась девушка.
   - Не хочу судьбу прогадывать, да и по здоровью гадание сильно бьет.
   - Ну, не знаю, - с сомнением покачала головой Мария, не скрывая своего разочарования. - Я один раз была у мадам Мелюсины, так она выглядит очень даже здоровой, хотя гаданиями промышляет уже много лет подряд.
   - Кто это - мадам Мелюсина? - поинтересовалась Настасья.
   - Гадалка, целительница, и даже, поговаривают, что ведьма, - похвасталась Мария местной достопримечательностью. - У нее салон на центральной улице. Меня Валентина как-то раз к ней взяла. Сама побоялась. Что уж ей там Мелюсина нагадала, я не знаю, но после этого вцепилась она во Фрола Емельяновича мертвой хваткой. Тоже мне, нашла кавалера, - презрительно хмыкнула Мария. - А вот у меня ничего из того, что у Мелюсины на картах выпало, не сбылось. А жаль! - заключила девушка, тяжело вздыхая.
   - Может быть, еще сбудется, - попыталась утешить ее Настасья. - Какие твои годы?
   - Какие бы ни были, но они пролетают, и возврата им нет, - снова вздохнула девушка, страдальчески закатывая глаза. - В мире столько интересного, а я сижу здесь, в четырех стенах, кроме как три раза в Москве, нигде больше и не была. А мне так хочется путешествовать, - ее лицо озарила мечтательная улыбка, от которой Мария сделалась весьма премиленькой. Настасье захотелось сделать девушке приятное. Она взяла ее руку и взглянула на худенькую ладошку.
   - Дальняя дорога у тебя будет, но счастливой ее не назовешь, - Настасья всматривалась в линии на руке, и ее охватывало чувство смутного беспокойства. - Начнется она слезами ими же и закончится.
   - Ты же говорила, что не гадаешь...
   - Я говорила о картах, - перебила девушку Настасья. - А на ладони написаны главные события в твоей жизни. Их не изменить. К сожалению...
   - Почему к сожалению? - Мария с ужасом смотрела на свою руку. - Что еще ты видишь?
   - Ребенок у тебя будет. Один и поздний, рожденный без любви, - Настасья пророчествовала и сама удивлялась своим речам. Когда-то, давно, Аглая рассказывала им с сестрой о значениях судьбоносных линий на руке человека, но ни самой Настасье, ни Аннушке эта наука оказалась не по зубам - с большим трудом им удавалось отличить линию жизни от линии любви, а уж о каких-либо подробностях и речи быть не могло. А сейчас она читала по ладони, как по книге. Все так четко и понятно: вот скорая смерть близкого человека, но об этом она промолчит, вот знакомство с влиятельным и значимым человеком, которое круто изменит жизнь Марии.
   - И все это написано здесь? - Мария поднесла ладонь совсем близко к глазам и прищурилась. Уловка не удалась, рука как рука: ни детей, ни дороги. - Чудеса!
   - Действительно, чудеса! - потрясенно прошептала Настасья, открывая дверь в отведенную ей комнату. - Увидимся утром, Машенька!
   - Но подождите! - запротестовала девушка, у которой еще была масса вопросов, но на них у Настасьи уже не было ни сил, ни желания.
   - Все остальное - завтра, - пообещала она, прикрывая за собой дверь. Устало она добрела до кровати и рухнула на пахнущую сыростью постель. Комната выглядела необжитой, и казалось, что долгое время она простояла взаперти, столь прочно в ней закрепился запах нафталина, но девушку это нисколько не смущало. Сейчас у нее было лишь одно желание - поскорее уснуть. У Пурги же на этот счет было свое мнение.
   - Есть! - потребовала она, распахивая дверцы клетки, в которой она прождала хозяйку весь вечер.
   - Пурга! - подскочила Настасья. - Прости меня, пожалуйста, но я ничего тебе не принесла, - от стыда она готова была провалиться сквозь землю. - Столько событий, что я просто...забыла.
   - Голодная смерть, - констатировала ворона, обиженно нахохлившись. - Выпускай.
   - Конечно! Конечно! - Настасья изо всех сил дернула оконную раму, которая, похоже, никогда не открывалась. Что-то треснуло, стекло угрожающе зазвенело, но окно все-таки поддалось. - Не обижайся на меня, родная!
   Ворона молча вылетела в окно, не удостоив девушку даже взглядом.
   - В конце-концов - это всего лишь ужин, - выкрикнула Настасья вслед Пурге и тихонько добавила. - А я, оказывается, по руке умею гадать. Никогда бы не подумала.
   Наскоро умывшись в тазу прохладной водой и переодевшись в старую ночную сорочку, которая ей была явно тесновата, Настасья нырнула под ватное одеяло. Уже через минуту у нее зуб на зуб не попадал от холода - настолько постель оказалась отсыревшей.
   - Так и заболеть недолго, - возмутилась она. - Могли бы и комнату протопить и постель грелкой прогреть.
   Выход нашелся довольно быстро. Настасья вспомнила, как Аглая разогревала самовар одним лишь прикосновением рук и решила воспользоваться "бабушкиным рецептом", но слегка переусердствовала по неопытности - край подушки начал тлеть. Комната наполнилась дымом.
   - Перебор! - закашлялась девушка и бросилась открывать окно пошире. Когда дым рассеялся, Настасья предприняла еще одну попытку, которая оказалась гораздо успешнее первой.
   - Что ни говори, а быть ведьмой очень даже неплохо, - пробормотала она, сквозь слипающиеся веки, глядя на огромную желтую луну за окном...
   Глава 3
   ...Луны стало две, потом - четыре, и вот уже и не ночные светила это вовсе, а блестящие костяные шары катятся по зеленому сукну большого стола и звучно цокают, сталкиваясь друг с другом. Над столом склонился силуэт мужчины. В его руках длинная палка, которой он короткими стремительными ударами и подталкивал шары. Увиденное было в диковинку Настасье, и она подошла поближе.
   - А вы не играете? - безо всяких эмоций поинтересовался у нее мужчина, выпрямившись во весь свой немалый рост. Настасья в ответ отрицательно покачала головой, бросая заинтересованный взгляд на игрока. Голос его девушке показался знакомым, хотя она могла поклясться, что никогда с ним раньше не встречалась. Еще бы, такое бледное лицо в сочетании с тонкими, ярко-алыми губами забыть невозможно. Мужчина откинул со лба длинную прядь черных, как смоль, волос и вновь склонился над столом. Настасья отметила, что бьет он только по единственному красному шару, который, ударяясь в остальные белые, отправлял их в выемки по углам стола. Принцип игры стал понятен, но не ее смысл.
   - Мне кажется, что из вас получился бы отличный игрок, - заметил мужчина, не отрывая взгляда от конца палки. Резкий удар и очередной белый шар исчезает в углу стола.
   - Боюсь, что эта игра не доставит мне должного удовольствия, - безразлично ответила Настасья, мимоходом отмечая, какие рельефные мускулы играют под рубашкой незнакомца. - Глупо тратить время на бессмысленное катание шаров.
   Мужчина заинтересованно посмотрел на девушку. Глаза его были необычно темные, почти черные, но взгляд завораживал. Настасья почувствовала, как вспыхнуло ее лицо под этим взглядом. Мужчина протянул ей руку и она, не в силах противиться его взгляду, подошла к нему вплотную. Каким-то совершенно неуловимым движением он скользнул за спину Настасьи и оказался прижатым к ее спине. Его руки легли поверх Настасьиных, в которых оказалась палка. Теперь игроком была она, незнакомец лишь руководил ее движениями.
   - Все события в мире кажутся бессмысленными до тех пор, пока не становится понятным, каким законам, каким правилам они подчиняются, - губы незнакомца скользнули по шее Настасьи, немного задержались на ключице, а после страстный поцелуй обжег ее плечо. Настасья застонала, и тело мужчины еще теснее прижалось к ней. Оно был горячим, словно незнакомец находился во власти лихорадки. - Забить шар в лузу - слишком простое задание, оно мне приелось еще много веков назад. Но если использовать дополнительный шар, то игра становится намного увлекательнее. Вот так нужно держать кий, вот так бить по битку, красному шару, чтобы он отправил прицельный шар в лузу.
   Дыхание его обжигало, и Настасья, млея от удовольствия, совершенно не обращала внимания на то, что происходит на зеленом сукне.
   - Неужели не убедил? - прошептал ей на ухо незнакомец и легонько укусил за мочку. - Тогда, может быть, это придаст Вам немного азарта?
   Незнакомец резко отстранился от Настасьи и она, не удержавшись, упала грудью на стол. Из шести луз одновременно вырвались языки пламени. Перед самым лицом Настасьи белые шары стали прозрачными и словно наполненными изнутри густым туманом. В их недрах различались перекошенные страданиями человеческие лица. Мужчины и женщины раскрыли рты в безмолвном крике. "Души!" - догадалась Настасья. Она обернулась к мужчине и от ужаса чуть не потеряла сознание. Перед ней стоял самый ужасный демон, какого только можно было себе представить: красная кожа в шипах, длинные острые рога, бычьи ноздри, из которых вился тонкими струйками дым. Вместо кия демон сжимал в когтистых лапах трезубец, которым он легко посылал шары с душами в языки пламени. Взгляд Настасьи отыскал красный шар, но рассмотреть того, кто играл на стороне темных сил, она не успела: демон накрыл шар покрытой чешуйками лапой.
   - Только, если будешь играть по моим правилам! - зарычал он, направляя в ее сторону трезубец.
   - Я придумала для этой игры свои правила, - вызывающе выкрикнула Настасья, и у самого края горящей лузы перехватила прозрачный шар, в котором билась испуганная женщина.
   - Смотри, не обожгись! - захохотал демон, и в ее лицо пахнуло нестерпимым жаром.
  
   Настасья открыла глаза. Несколько секунд ей понадобилось, чтобы прийти в себя после кошмара. Лицо девушки пекло, как после солнечного ожога, к тому же, в комнате все еще пахло дымом, что заставило Настасью задуматься - а действительно ли это был только сон?
   Она подошла к окну и распахнула его пошире. Коже стало немного легче от прохладного ночного воздуха. Судя по тому, что во многих домах все еще горел свет, а по улице редкие прохожие совершали вечерний моцион, было еще не очень поздно. "Как странно, - думала Настасья. - Проспала я совсем недолго, а сон приснился такой...насыщенный на события. Что он может означать?". Если понимать его буквально, то Настасье предстоит спасать человеческие души. Девушка скривилась - очень уж от этой формулировки веяло церковным ладаном. Мысли Настасьи были грубо прерваны грохотом колес. По мостовой во весь опор пронесся экипаж. "Должно быть, напился, вот теперь и лихачит", - проводила она осуждающим взглядом коляску. За спиной Настасьи в замочной скважине звякнул ключ. Ни малейшего беспокойства ведьма по этому поводу не испытывала: она уже знала кто это, и с какой целью явился. Нужно из этого визита и для себя извлечь пользу, и наглеца проучить, чтобы впредь не шастал по ночам к молоденьким девушкам без особого приглашения. Настасья быстро легла в постель, притворившись спящей. Сквозь опущенные ресницы она наблюдала, как дверь приоткрылась, и в образовавшемся проеме показался Фрол Емельянович собственной персоной. "Эх, надо было свечу запалить", - с досадой подумала Настасья, глядя на приближающегося учителя.
   - Что вы здесь делаете? - она судорожно натянула одеяло на грудь. Учитель никак не мог поверить, что его появление не вызвало бурю восторга со стороны этой необычной, но крайне соблазнительной девицы. Он попытался стянуть одеяло с девушки, за что и получил сильный удар кулаком в лицо. С горестным воплем Фрол Емельянович схватился за разбитый нос и предпринял попытку к бегству, но халат подвел своего хозяина. Запутавшись, учитель рухнул на пол, по пути хорошо приложившись о дверной косяк.
   - Вон из моей комнаты! - закричала Настасья, изо всех сил пнув несчастного под зад и шустро облачаясь в ночную сорочку. Подхватив полы халата и при этом обнажив голые волосатые ноги, под зловещее улюлюканье преследующей его до коридора Настасьи, Фрол Емельянович ударился в постыдное бегство, на ходу бормоча какие-то извинения. Глядя ему вслед, Настасья от души расхохоталась, столь комичен был вид несостоявшегося героя-любовника.
   - Что случилось? - в дверях соседней комнаты появился обеспокоенный Трофим Яковлевич. Вид "названного братца" в ночной рубахе, колпаке и неизменных очках развеселил Настасью еще больше. Она буквально задыхалась от смеха.
   - Настасья, с тобой все в порядке? - встревожился Трофим, но девушка только замахала на него руками, не в силах остановиться.
   - Да у тебя истерика! Сейчас я помогу тебе, - он скрылся в своей комнате, а когда вернулся, в руках у него был стакан с водой.
   - Выпьешь или вылить тебе это на голову? - участливо поинтересовался Трофим.
   - Лучше выпью, - несколько глотков прохладной воды успокоили девушку. На шум выглянули из своих комнат Степанида Игнатьевна, Валентина и Александр. Всех их мучил один и тот же вопрос - откуда столько шума в столь поздний час?
   - Ничего страшного, - поспешила их успокоить Настасья. - Просто ко мне явилось-таки ваше приведение и я, в испуге, швырнула в него книгой. Призрак рассеялся, и я теперь жалею, что не успела его как следует рассмотреть.
   Это новость привела домочадцев в волнение. Василевская бросилась к племяннику и горячо стала ему что-то шептать.
   - Уверяю вас! - взволнованно начал Александр, но, спохватившись, быстро оглянулся на Настасью с Трофимом и, пригласив кивком тетку в свою комнату, захлопнул за собой дверь. Вернулась к себе и Валентина.
   - Неужели это привидение так тебя развеселило? - не поверил Трофим Яковлевич.
   - Да не было никакого приведения, и быть не могло, - пожала плечами Настасья, готовая в любую секунду прыснуть от воспоминания о побеге учителя из ее апартамент. - Всего-навсего пришлось дать отпор одному нагловатому господину, но, боюсь, что слегка перестаралась и подпортила ему его смазливую внешность.
   - Уж не Фрол ли Емельянович посмел? - догадался Трофим. - То-то он весь вечер глаз с тебя не спускал, ну я ему...
   Он решительно закатал рукава и сжал крепкие кулаки.
   - Сейчас мы с ним поговорим, как мужчина с мужчиной.
   - Не стоит. Мне, конечно, лестно, что тебя так волнует честь твоей "сестры", но он свое получил с лихвой. К тому же, я не хочу лишних разговоров. Кажется, Василевские поверили в сказку о привидении, поэтому не будем их разочаровывать.
   - Ну, если ты так считаешь...- Трофим и не пытался скрыть своего разочарования, похоже, что ему нравилось ввязываться в драки. - В таком случае - спокойной ночи!
   - Спокойной ночи, - обольстительно улыбнулась ему Настасья и вернулась к себе в комнату. - Вот это ночка! И это только первые сутки, что же будет дальше?
  
   Он изо всех сил стегал взмыленные бока обезумевшего от боли жеребца. Редкие вечерние прохожие в страхе шарахались от несущегося по булыжной мостовой экипажа. Они с удивлением смотрели на сумасшедшего, управляющего коляской. А как иначе можно назвать человека, который стоя подгонял и без того несущуюся во весь опор лошадь. Многие крестились ему вслед, предрекая скорый конец лихачу, но он ни на кого не обращал внимания. Он вообще ничего не видел перед собой. Перед глазами молодого человека стояло прекрасное, но такое жестокое лицо Елизаветы Мартыновой, дочери мануфактурщика Григория Мартынова: человека незнатного происхождения, но настолько богатого, что перед ним запросто открывались двери самых аристократичных салонов. И не просто раскрывались, а распахивались собственноручно их хозяевами, готовым на все, лишь бы этот денежный мешок почтил их своим присутствием. Две дочери Мартынова считались завидными невестами, что давало им право перебирать женихами. Но не только отцовские деньги делали их неотразимыми в глазах светского общества - обе девушки были весьма образованы и чудо как хороши. О старшей, ветреной и беззаботной Елизавете, думал сейчас черноволосый молодой человек в распахнутом фраке, из-под которого виден был белоснежный атласный жилет с золотой цепочкой от часов. Он явно испытывал судьбу на узких улочках этого провинциального городишка. Долго же она играла с ним, то приближая сладкими обещаниями, то отдаляя напускной холодностью. Но сегодня ее поведение перешло всяческие границы: целый вечер Лизи, как звали ее близкие друзья, упражнялась в остроумии, избрав его объектом своих, иногда не слишком тактичных, шуток. Он пребывал в бешенстве. Как она посмела, без роду, без племени, издеваться над ним? Да его предки с царями за одним столом сиживали, и осыпаемы их милостями были. И он с тех милостей живет, и детям его, и внукам вдосталь будет. А какая-то простолюдинка его перед его же друзьями позорить посмела! А ведь он, глупец, накануне в любви ей признался, на коленях стоячи. От терзавшей его злости он заскрипел зубами. Все, довольно! Нужно рвать все отношения с этим, возомнившим о себе не Бог весть что, семейством. Пусть другие себе лбы расшибают о каменное безразличие красотки, а он себе другую сыщет, почище!
   Возле своего дома молодой человек так резко осадил коня, что тот стал на дыбы, чуть не опрокинув и себя, и экипаж с хозяином. Не придав ни малейшего значения случившемуся, мужчина взбежал на крыльцо и нетерпеливо застучал в дверь медным молотком. На стук выглянул заспанный пожилой слуга, которого он резко оттолкнул в сторону и, даже не взглянув в сторону упавшего старика, бросился в свою комнату. Взгляд его мгновенно отыскал совсем недавно приобретенный портрет Лизи, который он собирался преподнести на ее день ангела. Портрет был совершенен. В полумраке комнаты девушка казалась настоящей. Иллюзии была настолько сильной, что он даже вздрогнул, но тут же, стиснув зубы, отогнал от себя все мысли и чувства, оставив место только жгучей обиде. Сняв со стены канделябр с пылающей свечой, он подошел к мольберту. "Смеешься, дрянь!" - зло прошипел он, со злорадством рассматривая прекрасное лицо. - "Больше ты меня своим смехом не очаруешь!" Он поднес огонь к нижнему краю картины. Полотно долго не хотело загораться - краски не успели как положено просохнуть. Молодой человек бросился к шкатулке на каминной полке, в которой он бережно хранил записки от Лизи. Белоснежные, пахнущие духами, листочки полетели в камин и также были безжалостно сожжены. Когда он вернулся к портрету, тот уже перестал тлеть. На полу валялись обгоревшие куски холста, среди которых выделялся чудом уцелевший кусочек с улыбающимся лицом Лизи. Молодого человека словно окатило из ведра с ледяной водой. Что с ним такое происходит? Откуда эта, вовсе ему не свойственная, агрессия? Он поднял остаток портрета и бережно оттер его рукавом от копоти. Наваждение прошло и его мучило чувство раскаяния. Завтра же он закажет новый портрет и, не смотря ни на что, подарит его очаровательной и шаловливой Лизи. Пусть знает, что он настолько благороден, что на пустые колкости не обращает ни малейшего внимания.
   Успокоившись, он лег спать, а на следующее утро их городок облетела страшная весть: старшая дочь Григория Мартынова угорела в постели. Люди, крестясь, шепотом рассказывали, что дело не обошлось без нечистого - девица сгорела, а вот голова осталась абсолютно неповрежденной; и перина, и подушка, и простыня, и, даже, ночная сорочка - все каким-то чудом уцелело, но от тела остался только обгоревший остов. Матушка девицы, как такую картину узрела, тут же умом и тронулась. Сестрица да служанка, что ее обнаружила, те целый день в истерике бились. Да и сам Григорий Федорович лет на двадцать сразу постарел: нагнал полон дом лекарей да священнослужителей, и требует от них объяснений такому чудовищному явлению. Но те только руками разводят, да на происки Сатаны пеняют. Странная смерть. Страшная. Хотя... далеко не единственная в череде странных и загадочных смертей знатных людей их города.
  
   Утром Настасью разбудил настойчивый стук в дверь.
   - Сколько можно спать? - вопрошал приглушенный голос Трофима Яковлевича. Настасья бросила быстрый взгляд на каминные часы в виде пьющего из лесного ручья оленя: было почти десять.
   - Уже встаю! - Настасья соскочила с постели и стала проворно одеваться. Клетка Пурги была пуста, видимо, ворона обиделась не на шутку, но девушка не очень переживала по этому поводу: сколько бы Пурга не улетала от нее, но всегда возвращалась. Времени на прическу у девушки совсем не оставалось, и она просто собрала волосы в скромный пучок, закрепив его серебряным гребнем. В коридоре ее поджидал Повелитель Тьмы. Он нервно вышагивал взад-вперед и вид у него при этом был весьма взволнованным.
   - С добрым утром, милый братец, - весело поздоровалась Настасья, и от этих слов у нее на душе стало так хорошо, словно Трофим действительно был ее старшим братом, какая-никакая, а семья.
   - Не знаю насколько доброе, но полное сюрпризов - это точно, - он схватил Настасью за руку и потянул в сторону лестницы. - Осторожно на ступеньках! Смотри под ноги, а то, Фрол Емельянович не посмотрел и всю физиономию себе расписал "под хохлому".
   Заметив недоуменный взгляд девушки, Трофим пояснил:
   - Это он так всем объясняет свой прямо-таки неприличный вид. Мол, услышал ночью подозрительный шум внизу, пошел посмотреть, в чем дело, да и оступился на лестнице. Сейчас на него без слез смотреть невозможно: Валентина над ним все утро охала да ахала. Знатно ты его, голубушка, отделала.
   - Сам виноват, - без тени раскаяния заметила Настасья. - Еще раз полезет - порчу на него наведу.
   - А осмелишься? - хитро прищурился Трофим и посторонился, пропуская девушку в столовую.
   - Один раз осмелилась и второй смогу, - гордо задрала нос Настасья, проплывая мимо него. - Хотя, тот случай посерьезнее был.
   В столовой кроме них никого больше не было. На столе, под белой салфеткой, для Настасьи был оставлен завтрак.
   - А где все? - удивилась Настасья, присаживаясь на стул красного дерева в стиле Людовика XVI, и с любопытством заглядывая под салфетку. - Ни хозяев, ни слуг не видать. Куда все подевались?
   - Ты ешь побыстрее, а я тебе все расскажу, - Трофим устроился напротив и стал рассеянно катать шарики из хлебного мякиша. - Только представь себе: сидим мы все здесь тихо-мирно, обсуждаем привидение и славное падение Фрола Емельяновича, как вдруг вбегает Стешка - прислуга, стало быть, ихняя. Вид у нее еще тот: глаза навыкате, губы белые, руки трясутся. "Елизавета Григорьевна, - кричит, - угорела!". Ну, Валентина в обморок - хлоп, у Степаниды Игнатьевны тоже с сердцем что-то сделалось, а Стешка - зараза эдакая, нет, чтоб прочувствовать ситуацию, так продолжает орать: "Сгорела вся, одна голова только и осталась!" Тут такое началось! Все кричат, суетятся, а ни Вальке, ни мамаше ее толком помочь и не могут. Пришлось все взять на себя: девицу в ее комнату под присмотр Фрола, Степаниду Игнатьевну на диван усадил, солями ее английскими еле в чувства привел, а тут еще у Машки запоздалая истерика. Один Сашка кое-как пояснить смог, что Елизавета Григорьевна - это близкая подруга Валентины, дочка какого-то жутко богатого ни то купца, ни то промышленника, кто их сейчас разберет. Впрочем, это не важно, главное, что здоровая, красивая девка, которой только жить да жить, каким-то совершенно загадочным образом сгорела в собственной постели. Лично мне это представляется абсолютно невозможным. Как это: голова цела, а тело в груду пепла превратилось? Да и пожара как такового, со слов Стешки, не было. Сдается мне, что темнота необразованная что-то путает. Но, как бы там ни было, а подробности мы скоро узнаем. Кроме Валентина и Фрола, все туда отправились.
   Настасья отодвинула от себя тарелку, от услышанного аппетит пропал.
   - Какая трагедия! - тяжело вздохнула она.
   - Какая сенсация! - перебил ее Трофим, источая энтузиазм. - Ты только представь, какую статью из этого можно состряпать! За всю историю России случаев самовозгорания было зафиксировано лишь семнадцать. Человек полностью сгорал за считанные минуты, причем окружающие его предметы, а иногда даже одежда оставались неповрежденными. По-моему, Настасья, - это по твоей, колдовской части.
   - Ничего подобного не слышала, - она хмуро посмотрела на Трофима, его эмоциональный подъем показался ей в данном случае неуместным. - Но, я сейчас посмотрю Книгу, может быть, что-то, да и найдется.
   - Черную Книгу? - глаза Трофима широко распахнулись, в голосе проскользнули благоговейные нотки. - Ты говоришь о Черной Книге ведьм? А мне можно...
   - Даже не думай об этом, - резко осадила его девушка. - Всякий смертный прикоснувшись к ней, обрекает себя на вечное проклятие.
   Трофим разочаровано почесал макушку.
   - Очень жаль. Хотя ты и не первая, кто мне так отвечает, я все-таки надеялся...
   -...что это пустые слова, - закончила за него Настасья. - Но, это правда. Некоторые вещи настолько опасны, что их необходимо надежно защищать заклятиями. Если бы ведьмы не придерживались этого закона, мир давно бы был повергнут в хаос.
   - Ну, хорошо, уговорила, - сдался Трофим Яковлевич. - Только обещай, что если тебе удастся найти что-либо по интересующему меня вопросу, ты обязательно поставишь меня в известность. Хотя бы в общих чертах. Не забывай, что в этом и заключается твоя работа - консультировать меня.
   Настасья клятвенно пообещала и, оставив Трофима ждать возвращения Василевских, поднялась в свою комнату.
   - А, вернулась! - обрадовалась девушка, сидящей на клетке Пурге. - Держи, гуляка!
   Она высыпала перед вороной хлебных шариков, накатанных Трофимом, и налила в стакан воды из графина.
   - Хлеб и вода, - грустно констатировала ворона, косясь на "угощение".
   - Извини, - пожала плечами Настасья. - Была еще гречка, но я знаю, что ты ее терпеть не можешь.
   - Не терплю, - согласилась ворона и за минуту склевала весь хлеб, после чего, тяжело переваливаясь, пробралась в клетку. - Буду отдыхать. Укрой.
   - Не так быстро, - Настасья пододвинула свой стул поближе к столу, на котором стояла клетка Пурги. - Тебя всю ночь не было, что-нибудь интересное узнала?
   - Проклятый город! Много свежих могил! Неприкаянные души плачут!
   - И ты так спокойно об этом сообщаешь?! - возмутилась Настасья. - А если бы я не поинтересовалась, то ты бы даже не рассказала?
   - Кормить нужно вовремя, - нагло ответила птица. - Ты за меня отвечаешь!
   - Хорошо, я исправлюсь, - пообещала Настасья, прекрасно понимая, что для счастья Пурге не так уж много и нужно. - Говорят, ночью девушка сгорела. Тебе про это что-нибудь известно?
   Пурга, как человек, отрицательно покачала головой.
   - Пожара не видела, но зло пронеслось над городом. Здешние птицы говорят, у них это в последнее время часто случается - проклятое место!
   От усталости птица обмякла.
   - Спасибо тебе. Отдыхай! - Настасья набросила на клетку шаль. На ум ей снова пришел ночной кошмар. К нему присоединились мысли о том, что за сутки пребывания в этом городе они столкнулись уже с двумя смертями. Еще и рассказ Пурги...Настасью не покидало ощущение, что она оказалась в неподходящее время в неподходящем месте. Бежала от одной опасности, а здесь, похоже, ее подстерегает другая, и еще не известно какая хуже.
   - Ой, какие предчувствия у меня нехорошие, - произнесла она вслух. - Уезжать нам нужно отсюда, да поскорее.
   Увы, уже к обеду "нехорошим предчувствиям" суждено было сбыться.
  
   - Ах, душенька, - это такой ужас! - Степанида Игнатьевна, полулежа на ситцевой софе в библиотеке, в который раз поднесла к носу флакончик с солью. - Нас, конечно, не пустили. Дом был оцеплен, но мы слышали, как убивается Катя, мама бедняжки Лизы. А когда приехала труповозка, я думала, что непременно упаду в обморок, когда из дома вынесли на руках что-то завернутое в белое. Я абсолютно уверена, что это была голова.
   - Вряд ли, - наконец и Александр сумел вставить свое слово, за что и был "награжден" убийственным взглядом со стороны тетки.
   - Конечно же, это была голова. Я явственно видела локон черных волос, - гнула свое Василевская, - и пятно ярко-алой крови.
   От возмущения Александр не нашелся даже, что сказать. Он крякнул что-то невразумительное и театрально закатил глаза.
   - Маман, не стоит преувеличивать, - Мария повернулась к Настасье и Трофиму, обосновавшихся на кожаном диване недалеко от камина. - Никакой крови не было, да и волос тоже. Мало ли, что у них там было завернуто.
   - По-твоему я вру? - Степанида Игнатьевна уже и забыла, что минуту назад была в предобморочном состоянии. - По-твоему, я лгунья? Спасибо тебе, доченька, воспитала на свою голову! Родную мать в таком обвинять!
   Мария густо покраснела, но решила не сдаваться.
   - Маменька, я ни в чем вас не обвиняю. Просто всем известно, что зрением вы в последние годы стали слабы.
   - О, Боже! - простонала Василевская, драматично откинувшись на подушки софы. - Столько унижений за один день я не перенесу. Сначала она говорит, что я лгунья, а теперь обзывает старой, слепой, никчемной...
   - Я ничего подобного не говорила! - Мария почти перешла на крик. Настасье неприятно было смотреть на эти семейные разборки, а вот Трофим, похоже, находил эту сцену весьма забавной.
   - Ну, а вы, Александр, - обратился он к заскучавшему племяннику, не дав ему выпить уже поднесенную к губам рюмку коньяку. - Вы же мужчина, и должны были сохранить хладнокровие. Неужели вы не заметили ничего интересного? Каких-нибудь деталей, проливающих свет на это таинственное событие? Может быть, до вас донеслись обрывки разговоров, ведь в собравшейся толпе зевак наверняка обсуждали случившуюся трагедию.
   Ямишко с сожалением посмотрел на коньяк, затем на докучливого Повелителя, и, одним глотком осушив рюмку, отрицательно покачал головой. Раздосадованный Трофим Яковлевич вскочил с дивана и начал в волнении ходить по библиотеке.
   - Эх, если бы я пошел с вами, обязательно что-нибудь да разузнал, - он с укором посмотрел на любящую поспать Настасью. - Мы, репортеры, умеем собирать сведения...
   Настасья его не слушала. Она, не отрываясь, смотрела на побледневшего Александра, который в очередной раз наполнил свою рюмку из хрустального графина. Молодой человек нервничал - это было заметно невооруженным взглядом, и с каждой минутой напряжение в нем все возрастало. Вряд ли на крепкого мужчину мог так повлиять неопределенный, скрытый под материей, предмет, приведший в ужас его тетушку. Нет... Причина здесь была иная. Время от времени взгляд Александра направлялся в сторону двери, через которую с места, где он сидел, был полностью виден вестибюль и часть лестницы, ведущей на второй этаж. Было похоже, что он кого-то поджидает. Незаметно для себя, Настасья и сама стала прислушиваться, не раздадутся ли удары молотка во входную дверь. Девушка уже десять раз пожалела, что выбрала столь неудачное место - спиной к двери, но пересаживаться уже было некуда.
   - Такая молодая, - продолжала между тем сетовать Степанида Игнатьевна. - Отец в ней души не чаял. Уже и жениха подыскал подходящего: знатной семьи, состоятельного, да и в Елизавету влюбленного. Им бы жить да жить, деточек растить, - она залилась горючими слезами. - Одни только смерти кругом. Не успели голову похоронить, как теперь Лизи.
   Настасья вздрогнула: Василевская сейчас озвучила ее собственные мысли. Возможно, город действительно проклят. Девушка снова перевела взгляд на Александра. Ей показалось, или он действительно слегка кивнул головой? Настасья поспешно обернулась, но никого не увидела. А вот Александр, заметив ее невольный жест, ужасно смутился и не нашел ничего лучшего, как снова взяться за рюмку.
   - Хватит хлестать мой коньяк! - Степанида Игнатьевна взглядом прожигала племянника, успевшего наполовину опустошить графин. - Немедленно налей и мне немного, не видишь, как мне плохо?
   Александр взял с миниатюрного резного столика чистую рюмку и наполнил ее янтарной жидкостью.
   - Может быть, еще кто-нибудь желает? - запоздало поинтересовался он у присутствующих, передавая коньяк тетке. - Ну, как хотите.
   - А ты больше не пей! - безапелляционным тоном приказала Василевская. - У тебя уже руки дрожат.
   - Как скажете, тетя! - покладисто согласился Александр, пряча руки в карманы пиджака. Вид у него был действительно не очень: глаза блестели ни то от волнения, ни то от выпитого, на лбу проступила мелкая испарина. На Настасью вдруг накатила такая волна ужаса, что захотелось закричать изо всех сил. Она не понимала причины своего состояния, и от этого становилось еще страшнее. Руки и ноги словно налились свинцом. Грудь сжало железным кольцом.
   - Ну, за упокой души! - произнесла Степанида Игнатьевна, лихо вливая в себя алкоголь. Дальнейшие события походили на странный, замедленный сон.
   - Что с тобой? - бросился к Настасье Трофим. - Тебе плохо? Ты меня слышишь? Ответь хоть что-нибудь!
   Она его не слышала. С ужасом смотрела она на внезапно покрасневшее лицо Василевской, на ее удивленные глаза, на рот, раскрывшийся в немом вопле. Как сквозь стену до нее донесся крик Марии. Когда все бросились к задыхающейся Степаниде Игнатьевне, у Настасьи не было сил даже пошевелиться. По комнате пронесся еле заметный ветерок, и ведьма поняла, что это отошла душа несчастной женщины. Оцепенение пропало так же внезапно, как и появилось. Мир снова наполнился красками и звуками. Рыдали Мария и, неизвестно откуда появившаяся, Валентина. Всхлипывала прислуга в дверях. Потрясенные мужчины в растерянности молчали - перед лицом смерти все оказались бессильны. Мария подняла заплаканное лицо с груди Степаниды Игнатьевны и обвела всех горящим взглядом.
   - Чего вы стоите, как истуканы? - хрипло выкрикнула она. - Бегите за городовым. Сашка отравил маму...
  
   Поздно вечером, когда тело было увезено в мертвецкую, все, включая прислугу, допрошены и полицейские покинули дом, Настасья тронула Трофима за рукав:
   - Проведи меня до комнаты, я ног не чувствую от усталости.
   Репортер и сам был рад поскорее добраться до постели - день выдался на редкость тяжелым. У портрета Степаниды Игнатьевны Настасья остановилась.
   - Как коротка человеческая жизнь, - тяжело вздохнула она. - Только теперь я начинаю понимать Анну, которая всеми силами старалась продлить свои дни и сохранить молодость. А ведь...
   Она запнулась на полуслове, пораженная увиденным.
   - Ей вы уже ничем не поможете, - Александр появился неслышно, и никто особой радости от его появления не ощутил. - И думаю, что ваше дальнейшее пребывание в этом доме теряет всякий смысл.
   - С удовольствием унесем отсюда ноги, - Трофим и не скрывал своего раздражения, которое вызывал в нем этот сомнительный субчик.
   - Никуда вы не уедете, - решительно заявила появившаяся вслед за кузеном Мария. - Может быть, Сашка, тебе по завещанию что-нибудь и перепадет, но в доме мы с сестрой хозяйки. И если я хочу, чтобы наши гости здесь остались, то так тому и быть. А вот ты, убийца, можешь убираться на все четыре стороны.
   - Сколько можно повторять, что я - не убийца! - прошипел раскрасневшийся от злобы Александр. - Я и сам пил тот злополучный коньяк, и ничего.
   - В полиции разберутся, будь уверен. Ты уже один раз пытался маму извести: переодевался привидением и пугал ее по ночам. Что скривился? Да, от правды не убежишь. Маман нам все рассказала, но совершила большую глупость, простив тебя. Ведь ясно же, что такие, как ты, на половине дороги не останавливаются. Прими мои поздравления - ты все же довел ее до могилы, но я тебе этого не прощу - все расскажу следователю.
   Александр метнул недобрый взгляд в сторону кузины, потом перевел его на гостей и пулей вылетел из залы.
   - Обещайте остаться на похороны, - умоляюще сложила руки Мария.
   - Да мы, вообще-то, собирались...
   - Конечно же, мы останемся и поддержим вас, - перебила названого братца Настасья. - Более того, если вы с Валентиной не будете возражать, мы злоупотребили бы вашим гостеприимством еще парочку неделек.
   - Спасибо вам большое! - всхлипнула девушка. - Разумеется вы можете жить у нас сколько пожелаете. А сейчас, прошу меня извинить, я нужна сестре.
   Дождавшись, когда девушка исчезла из виду, Трофим с растерянным видом повернулся к Настасье.
   - Я не понимаю, почему мы должны остаться? Приличной статьи из сердечного приступа пожилой женщины не получится, а похороны не входят в список моих любимых развлечений.
   - Можно подумать, что мне подобное времяпровождение по душе, - пожала плечами Настасья. - Просто мне очень хочется посмотреть, кто на девятый день вытащит Это.
   И она указала пальчиком на еле заметную иглу, вонзенную в самое сердце нарисованной Степаниды Игнатьевны.
  
   Глава 4
   - Это было где-то здесь. А, вот! Нашла! - Настасья устроилась поудобней и, строго взглянув на сидящего напротив Трофима Яковлевича, принялась читать вслух Черную Книгу. - Если враг твой донял тебя так, что желаешь ему смерти, а он полон сил и здоровья, призови демона Акшира. Но, сперва, подготовь сосуд для души врага твоего схожий с ним али лицом, али телом. Заточи в сосуд три волоса врага твоего и каплю крови его. Дай врагу твоему прикоснуться к нему, заглянуть в глаза, овеять дыханием. А после, если уверен, что не ужаснет тебя вид Акшира, зови его к себе на подмогу... Так, далее у нас довольно сложный ритуал вызова демона и, собственно говоря, его портрет. Б-р-р! Ну и рожа! Ага, вот продолжение. Когда Акшир заточит душу врага твоего, иметь ты будешь над врагом полную власть. Возьми лунную иглу и, призвав на помощь Люцифера, мсти, как ты этого захочешь. Вонзи в око - ослепи, вонзи в ухо - оглуши, вонзи в голову - лиши разума, а в сердце - жизни. Девять дней не вынимай иглу, чтобы хворый не поправился, а душа умершего не увидела, кто ее жизни лишил. На девятый день этой иглой принеси в благодарственную жертву Акширу черного петуха.
   Настасья захлопнула книгу, вид ее был весьма задумчив.
   - Какая-то белеберда, - зевнул Трофим и потер переносицу, при этом его очки смешно запрыгали на носу. - Здесь ничего не сказано про портрет.
   - Еще как сказано, - горячо возразила Настасья. - Сосудом для души может быть и портрет, и кукла, хотя бы отдаленно напоминающая жертву. Главное, чтобы при их изготовлении были использованы кровь и волосы будущей жертвы.
   - Ты думаешь, что тот, кто нарисовал портрет...
   - О, нет! - Настасья и мысли не допускала, что неизвестный мастер, так ее восхитивший, мог быть причастен к Черной магии. - Достаточно покрыть картину слоем лака с этими ингредиентами, и получится готовый сосуд для души.
   Трофим уловил ход ее мыслей.
   - А это мог сделать любой из приближенных к нашей покойной хозяйке. Мотив...- он на мгновение задумался. - Мотив однозначно был у Александра, да и Валентина, думаю, была бы не прочь вырваться из-под опеки мамаши, чтобы без оглядки бросится в объятия Фрола, отсюда следует, что и у учителя также была причина желать смерти Степаниды Игнатьевны. Одна толька Мария чиста, аки слеза.
   На это у Настасья, опять таки, было свое мнение. Она помнила вчерашний разговор с девушкой, которая только и мечтала, как бы обрести независимость, чтобы в свое удовольствие путешествовать по миру, ни в чем себе при этом не отказывая.
   - Наверняка это учитель или, нет, Валентина...хотя...она же такая хрупкая, инфантильная, вряд ли она осмелилась бы, - продолжал размышлять вслух Трофим. - С другой стороны, ведь этой парочки не было с нами в библиотеке на момент кончины Степаниды Игнатьевны. Стало быть, он, а может все-таки, она вполне мог бы прокрасться в каминный зал и сделать свое черное дело.
   - Конечно, мог бы, - с иронией произнесла Настасья. - А перед этим очень мило побеседовать с демоном Акширом, как будто для кого-нибудь из них это вполне привычное дело - использовать черную магию первой степени для умерщвления человека. Ты знаешь, я скорее поверю версии Марии об использовании яда.
   - Но ведь у нас есть доказательство! Иголка все еще торчит в портрете, - не отступал Трофим. - И я не думаю, что это простое совпадение.
   - Вот это меня и смущает, - Настасья взглядом зажгла три свечи и заставила их медленно летать по кругу над столом, танец огня всегда помогал ей сосредоточиться. - В семье, которая не имеет никакого отношения к ведьмацтву (а иначе я это почувствовала бы) совершается преступление, с помощью самой что ни на есть черной магии. Ведь не всякая, даже опытная, ведьма может решиться на вызов демона. Причем, заметь, преступление совершается уже на следующий день после нашего приезда. И ведь не побоялись лишних свидетелей, если нам приписывалась роль именно свидетелей.
   Трофим с трудом оторвался от завораживающего зрелища в виде левитирующих свечей.
   - Ты думаешь, что кто-то решил подставить тебя? Но ведь никто, кроме меня, не знает, что ты ведьма!
   - Волк волка за милю чует, - мрачно заметила Настасья и потерла пальцами виски, словно ее мучила головная боль. - Я ведь могу и ошибаться, и поблизости действительно куражится ведьма. Она знает, кто я, а я ее - нет. А если это кто-то из Вечно Молодых мне знак подает - мол, ты следующая?
   Неприятное чувство схожее на страх шевельнулось в глубине души Настасьи. Неопределенность пугала ее больше, чем реальная угроза. Она крепко зажмурилась и встряхнула головой, отгоняя тревожные мысли.
   - Все так запутано.
   - Так давай распутаем! - стукнул кулаком по столу Трофим. Он облизнул пересохшие от волнения губы. - Представь заголовок в газете: "Повелитель тьмы и...(кстати нужно будет тебе придумать подходящий псевдоним) разоблачают ведьму-убийцу и лишают ее колдовских сил!" Наверняка нам положены будут большие премиальные.
   - Могу поспорить, ты уже решил, на что их потратить, - Настасья не могла не улыбнуться, глядя на мечтательное лицо Трофима.
   - Ничего подобного, - разобиделся Повелитель Тьмы. - Я человек, преданный делу и часто работаю только во имя идеи. Но согласись, всегда приятно кроме морального удовлетворения от работа иметь еще и материальную.
   - Хорошо, хорошо! - Настасья вернула свечи на стол. - Мне и самой интересно узнать, кто же все-таки столь оригинально прикончил Василевскую. Но для этого нам нужно дождаться девятого дня и не упустить момент, когда будет вынута лунная игла из портрета.
   - Дождемся, выследим, прижмем к стенке и узнаем всю правду, - распланировал дальнейшие действия Трофим. - А могу я поинтересоваться, почему игла лунная? По-моему, самая обыкновенная.
   - Обыкновенной она была до тех пор, пока не пролежала всю ночь в стакане с водой под полной луной, - с охотой поделилась своими знаниями Настасья. - От лунного отражения она набралась отрицательной энергии и после этого может быть использована во всевозможных ритуалах...
   - Это нужно записать, - Трофим Яковлевич оглянулся, в поисках письменных принадлежностей.
   - Там в комоде бумага и чернила, - махнула рукой Настасья и продолжала. - В принципе так зарядить можно любой предмет, но игла и сама по себе является очень сильным источником негатива. Поэтому ее нельзя брать в руки маленьким детям и женщинам в период их плохих дней. У них слабая защитная аура, а укол иголки может еще сильнее разрушить ее. И вообще, любой предмет похожей формы обладает определенной долей магических свойств - не зря в сказках упоминаются волшебные палочки. Конечно, сама по себе палочка не может быть волшебной, но вот усиливать энергетический поток, исходящий от ведьмы - это и есть ее предназначение. Интересно, кому я это все рассказываю?
   Только сейчас она заметила, что Трофим так и не дошел до комода. Он стоял посредине комнаты, не отрывая взгляда от окна, и что-то беззвучно шептал.
   - Что там? - девушка подбежала к окну и выглянула на улицу, но ничего примечательного не обнаружила. - У меня постоянное ощущение, что все самые интересные события происходят именно за моей спиной. Признавайся, что видел?
   Трофим Яковлевич вздрогнул, словно выйдя из транса.
   - А? Ох, извини, задумался о своем, - он выдвинул ящик старинного дубового комода, уставленного всевозможными фарфоровыми статуэтками, и достал письменные принадлежности. - А теперь, еще раз о "лунной" игле да помедленнее.
  
   Егор, конюх покойной госпожи Василевской, управился со всеми делами на заднем дворе и вышел на улицу. У ворот, на резной скамеечке, сидел рыжий, не так давно получивший увесистых тумаков от Трофима Яковлевича. Он курил самокрутку и, глядя на пустынную улицу, тяжело вздыхал. Заметив Егора, рыжий отодвинулся и молча протянул тому кисет с крепчайшим донским табаком. Егор достал из сапога полоску пожелтевшей газетной бумаги и, взяв щепотку табаку, принялся сворачивать папироску. Его острый взгляд не упустил легкой дрожи в руках приятеля.
   - Да, нежданно наша кормилица Богу душу отдала, - перекрестился он. - Я вот все думаю, что же с нами дальше-то будет? В деревню повернут аль молодые господа при себе оставят. Ты как, Петр, на это мыслишь?
   Прежде чем ответить, рыжий сплюнул и глубоко затянулся.
   - Не знаю, Егорка, что у барышень наших в головах. Да и не до них мне сейчас.
   - Ох, что же это я, дурья башка, - взволновался Егор и даже постучал себе по лбу. - Совсем запамятовал, что у тебя и своих хлопот полон рот. Как дочка?
   - Не встает, - голос Петра предательски задрожал. - Такая слабая стала, что и головы от подушки оторвать не может.
   - А дохтор что говорит? - с сочувствием поинтересовался конюх. - Ее же барский дохтор смотрел?
   - Да ничего тот доктор не тямет, - Петр швырнул окурок под ноги и со злостью раздавил его каблуком сапога. - Выписал микстуру, а от нее дочке только хуже. Вешал бы я таких докторов.
   - Ты...того, сильно не переживай, - замямлил Егор, не зная, как и утешить друга. - На все воля Божья. Если Бог даст, выдюжит твоя дочка.
   Петр смахнул рукавом набежавшую слезу и резко поднялся.
   - А я на Бога больше не уповаю, - с вызовом заявил он Егору, отпирая калитку, - он не поможет так еще черт есть, к нему и обращусь.
   И, не обращая внимания на опешившего от подобного богохульства конюха, он зашагал в сторону дома.
   - Совсем человек от горя умом тронулся, - покачал головой Егор и еще раз перекрестился. - Оно и понятно: то дочкина хворь, то смерть барыни. Эх, жизнь человеческая, до чего же ты коротка, как ноченька летняя...
   Еще немного покурив, он тоже вернулся в дом, где вся прислуга была занята приготовлениями к предстоящим похоронам.
  
   Настасья расправила складки траурного платья, одолженного Валентиной, у нее самой такого в гардеробе не водилось. Платье ей было настолько тесным, что девушка в нем с трудом дышала.
   - Ничего, как-то потерплю, - утешала она себя. - Но сверху придется что-нибудь накинуть.
   Она опустила глаза на плотно обтянутую тканью пышную грудь, к которой все еще не могла привыкнуть. Ведь у других девушек она растет в течение нескольких лет, а у Настасьи появилась за одну ночь. Десять лет жизни в обмен на каплю сока Первоцвета - такова цена мести за смерть воспитавшей ее Аглаи. Девушка отогнала прочь мысли о прошлом, настроение итак было не очень, чтобы еще больше усугублять его былыми воспоминаниями. В дверь постучали.
   - Вы уже готовы? - послышался приглушенный голос Марии. - Нас все уже ждут. Спускайтесь.
   - Иду! - откликнулась Настасья, подхватывая на ходу мантильку. - Пурга, я оставлю для тебя окошко открытым, вдруг тебе захочется полетать.
   Из клетки послышалось ворчание: ворона, взявшая за привычку бодрствовать ночью, а днем отсыпаться, не любили, когда ее будили.
   - Везет тебе, - завистливо заметила Настасья. - Не нужно никуда идти, никого не надо утешать. Ладно, скоро увидимся.
   Она вышла из комнаты. Снизу доносился гул голосов, видимо, людей, пришедших проститься с госпожой Василевской, собралось немало. "Поскорее бы это все закончилось", - мечтала Настасья, спускаясь по лестнице. У портрета Степаниды Игнатьевны она по привычке остановилась и украдкой оглянулась - никого не было видно. Игла все еще находилась в картине и лишь немного потускнела. Ведьма знала, что к концу девятого дня она станет абсолютно черной, готовой пустить кровь невинной жертве. Девушка собралась было уходить, но каким-то боковым зрением уловила еле заметное движение на портрете. Вздрогнув от неожиданности, она принялась рассматривать картину более внимательно. При этом Настасью не покидало ощущение, что за ней наблюдают. В конце-концов поиски принесли положительный результат: в ярком оперении павлина на заднем фоне Настасья различила два ярко желтых глаза с узкими, как у кошки, зрачками. Глядя в эти глаза, девушка ощутила вползающий в ее душу липкий страх. С трудом оторвавшись от портрета, она поспешила обратно в свою комнату. Отыскав в дорожном сундуке Всевидящее Око, подаренное Армидой, она вернулась в каминную залу.
   - Посмотрим, чьи это глазки, - Настасья навела зеркало в сторону павлиньего хвоста, в ту же секунду раздался треск, и по стеклу поползло множество мелких трещинок: Всевидящее Око было уничтожено.
   - Что за...- Настасья с ужасом смотрела на испорченную вещицу. Она прекрасно понимала, что только очень сильное Зло могло нанести вред предмету заговоренному самой Армидой. Ей вдруг нестерпимо захотелось очутиться как можно дальше от этого дома, но с другой стороны, девушка понимала, что она уже ввязалась в игру, из которой обратного хода не было.
   - Вот ты где! - Трофим обратил внимание на необычную бледность девушки. - Что с тобой? Ты словно приведение увидела, а ведь все только тебя и ждут.
   - Уж лучше с привидением повстречаться, - пробормотала Настасья, послушно следуя за Сахарным. Если бы она только знала, что уже совсем скоро ее словам суждено было сбыться, то, скорее всего, промолчала бы.
  
   Когда траурная процессия вступила на центральную аллею старого городского кладбища, Настасья судорожно вцепилась в руку идущего рядом Трофима.
   - Ты с ума сошла?! - воскликнул он, морщась от боли. - Да отпусти же!
   Он с трудом разжал побелевшие от напряжения пальцы Настасьи.
   - Здесь кругом столько мертвецов! - прошептала Настасья, со страхом поглядывая на поднимающихся из могил призраков.
   - Это на кладбище то? - с сарказмом поинтересовался Сахарный, потирая больное место.
   - Ну, не мертвецов, а приведений, - поправила себя девушка, пробираясь вглубь траурной процессии. - Никогда в жизни не могла и подумать, что увижу столько неприкаянных душ сразу.
   - Говори тише, на нас обращают внимание, - шепотом предостерег Трофим. - Еще подумают, что ты с ума сошла.
   - О чем это вы? - Мария взяла Настасью под руку и зашагала рядом с ними.
   - Настасья говорит, что здесь много неприкаянных душ, - поделился новостью Трофим.
   - Правда? - Мария не могла сдержать любопытства. - И что они делают?
   - Просто смотрят на процессию, - прокомментировала Настасья, украдкой поглядывая на мертвецов. - А вот этого я знаю.
   Она указала подбородком на свежую могилу, заваленную венками.
   - Это его хоронили в день нашего приезда.
   - Городской голова! - ахнула Мария. - И он здесь?
   - Стало быть, прикончили его все-таки, - задумчиво произнес Трофим. - Иначе его душа сейчас совсем другом месте была бы.
   - Почему? - не поняла Мария.
   - Души убиенных далеко от тел своих не отлучаются.
   - Навечно? - ужаснулась девушка подобной перспективе.
   - Пока не выйдет срок ей Богом положенный. Скажем, если человеку было отведено шестьдесят лет прожить, а в тридцать его лихие люди жизни лишили, то будет душа его еще тридцать лет по земле блуждать, пока не придет ей время предстать перед судом Божьим.
   Настасья слушала его с открытым ртом. Ни о чем подобном ей Аглая никогда не рассказывала, но она почему-то верила Трофиму. Да и идущая возле собственного гроба Степанида Игнатьевна была лучшим тому подтверждением. Призрак Василевской время от времени склонялся над телом, а после в растерянности оглядывался на незамечающих ее родственников. Бедная женщина никак не могла свыкнуться со своим новым положением.
   - Одного я не могу понять - почему их так много? - Настасья снова оглянулась. - Не меньше тридцати и в основном в этой части кладбища, там я никого не вижу.
   Она махнула рукой в сторону покосившихся от времени и заросших травой могил.
   - Это старая часть, а с этой стороны стали хоронить совсем недавно, - пояснила Мария и помрачнела осененная неприятной мыслью. - А ведь и правда стали много хоронить. Надо же, а я как-то на это и не обращала внимания.
   Настасья и Трофим переглянулись. В который раз на ум пришли слова Пурги, что город проклят. Кто-то систематически изводил его население. Присмотревшись, Настасья отметила для себя, что могилы убиенных датировались последними тремя годами. Перед глазами Настасьи всплыла картина похоронной процессии городского головы. Определенно между этими двумя смертями была связь, нужно было только убедиться в правильности своих предположений.
   - Машенька, можно тебя кое о чем спросить? - прошептала она на ухо девушке. Та удивленно взглянула на Настасью и кивнула. - Как бы узнать, где сейчас портрет головы, который за его гробом несли?
   - Прямо сейчас? - Мария была несколько шокирована подобной просьбой, тем более, что они уже подошли к вырытой яме, при виде которой, у шедшей впереди Валентины случилась истерика. Настасья поняла всю неуместность своей просьбы.
   - Нет, нет. Конечно не сейчас. Идем скорее к твоей сестре, а то этот болван, Фрол Емельянович, не знает, что и делать. Стоит, как истукан, хоть бы платок ей подал.
   И только после поминального обеда, когда последний гость, еще раз высказав свои соболезнования, покинул их дом, Мария сама подошла к Настасье.
   - Я узнала то, что вас интересует, - она покосилась на явно заинтересовавшегося ее словами Александра, и отвела Настасью в сторону. - Он теперь висит в Городской Думе. Не расскажете, зачем он вам?
   - Не сейчас, моя дорогая, - Настасья ласково погладила девушку по плечу, словно прося прощения за свою скрытность. - Но обязательно расскажу, как только буду уверена в своей правоте. Только обещай мне, что никому не расскажешь, о чем я тебя просила.
   - Хорошо, - девушка устало кивнула, вид у нее был измученным. - Так хорошо, что вы рядом. И Трофим Яковлевич. Ведь будь я один на один со своими родственничками, наверняка бы сошла с ума.
   Она кивнула на Валентину, которая, не переставая, рыдала на груди учителя, и Александра, который делал вид, что помогает прислуге убраться со стола, а сам тем временем изо всех сил пытался услышать, о чем разговаривают девушки в дальнем углу комнаты.
   - Иди, отдыхай, - Настасья легонько подтолкнула Марию в сторону выхода. - О сестре не беспокойся. У меня есть для нее чудесное успокаивающее средство по старинному бабушкиному рецепту. Будет спать, как младенец.
   - А Сашка? - Мария с ненавистью смотрела в сторону кузена. - Знаете, я так думаю, что он только и дожидается момента, чтобы пошарить в маменькиной комнате. Я все ключи от шкафов спрятала, но он ведь такой жук!
   - Не переживай. Он выпил столько коньяку, что вряд ли сегодня будет на что-либо способен. К тому же, я переговорила с Егором, и он все эти дни не будет с Александра глаз спускать.
   Мария натянуто улыбнулась.
   - Да, Егор всегда был очень предан маменьке. Обязательно отблагодарю его. И вас отблагодарю, когда...
   Она не запнулась на полуслове, понимая, что сболтнула лишнего. Покраснев от смущения, девушка поспешила убраться прочь. Настасья прекрасно понимала, что та имела ввиду немалое наследство. Упоминание о деньгах неприятно поразило ее, и Настасья подумала, что, пожалуй, рановато исключать Марию из списка подозреваемых. Да и на похоронах любимой маменьки она проявила завидное самообладание: руководила церемонией, утешала сестру, принимала соболезнования, словом, вела себя не совсем обычно для столь юной девушки, внезапно ставшей сиротой. Настасья постаралась отогнать нехорошие мысли, сейчас нужно думать о другом.
   - Братец! - позвала она Трофима, читающего у окна какую-то тощую книжонку. - Не прогуляться ли нам, пока еще не очень поздно?
   - Хорошая идея, я вовсе не против прогуляться, - безо всякого сожаления он отложил чтиво в сторону и поднялся.
   - И я, - Александр громко икнул, - не против того...прогуляться.
   - Вам бы, барин, прилечь, - подскочил к нему Сенька. - Давайте вас до комнаты провожу.
   - А ты кто такой? - уставился на него Александр. - Ты зачем в моем доме? Украсть?
   Смотреть на пьяного Александра было не просто неприятно, а омерзительно. Трофим и Настасья не стали ждать, чем закончится препирательства между ним и Сенькой, и поспешили на улицу.
   - Куда же мы пойдем? - Трофим заботливо поправил на плечах Настасьи мантильку.
   - В Городскую Думу, - ошарашила его девушка. - Именно там находится нечто, на что мне страсть как хочется взглянуть.
  
   Уже через полчаса они стояли перед перевязанным траурной лентой портретом Льва Васильевича Вяземского, покойного головы. За их спинами волновался один из охранников Городской Думы. Он то и дело поглядывал на своего напарника, оставшегося у парадного входа, и торопил Настасью с Трофимом.
   - Вы уж, господа, побыстрее смотрите, а то скоро сменщики наши придут и получим мы от начальства по первое число, вечером здесь никому быть не положено.
   - Да, мы, голубчик, скоренько, - утешил его Трофим, и для еще большего утешения передал ему такую же банкноту, с которой расстался при входе. - Уж больно наслышаны мы о Льве Васильевиче.
   - Это правда, - смягчился жандарм. - Голова был знатный. Много дел хороших совершил. Я пойду, не буду вам мешать. Но чтобы через пять минут на выход.
   Он многозначительно поправил ружье на плече и неспешно поплелся к товарищу, находу размышляя, заметил тот купюру, полученную от странного господина в очках, или нет. Как только охранник отвернулся, Настасья проворно пошарила рукой по всему портрету.
   - Иглы нет, - сообщила она Трофиму. - Скорее всего, ее уже вынули, либо же использовали какой-нибудь другой способ умерщвления. Как бы узнать, когда точно умер Вяземский?
   - Так это я ужиком, - Трофим похлопал по нагрудному карману, в котором хранил бумажник, и направился к скучающей охране, а девушка тем временем пристально рассматривала портрет. Лев Васильевич был изображен на фоне бравых военных в парадной форме, и во втором ряду строя Настасья увидела то, что и ожидала увидеть - молоденький черноусый солдат смотрел на зрителя нечеловеческими желтыми глазами, точно такими же, какие были на портрете Василевской. И снова Настасья почувствовала, как от этого взгляда у нее по спине пробежали мурашки. "Скорее всего, - это какой-то фирменный знак художника, - успокаивала она мысленно себя. - Кто-то оставляет на картинах свою подпись, а он рисует желтые глаза".
   - Не успели мы, - Трофим Яковлевич вернулся довольно быстро и выглядел расстроенным. - Сегодня как раз девятый день. А с утра здесь такой наплыв посетителей, что за всеми и не уследишь.
   - Очень жаль! - Настасья с сожалением бросила последний взгляд на полотно. - Хотя, лично у меня, надежды на этот портрет было мало, но нужно было проверить все варианты. Теперь наша единственная надежда - портрет Степаниды Игнатьевны. И для нас главное - эту ниточку не упустить.
   Они вышли из здания Городской Думы, где их уже заждался извозчик. Трофим тоскливо взглянул на посеревшее небо, с которого начали срываться крупные капли дождя, и покачал головой.
   - Ты заметила, что здесь постоянно пасмурная погода? - поинтересовался он, помогая Настасье забраться в коляску. - Если не дождь, то какая-то мрячка. Такое впечатление, что мы находимся в Англии с ее пресловутыми туманами. И на душе как-то не спокойно, моторошно.
   Настасья промолчала, хотя Трофим Яковлевич как нельзя точно описал ее собственное состояние.
   А дома девушку ждал сюрприз. Не успела Настасья переступить порог своей комнаты, как ей на плечо спикировала встревоженная Пурга.
   - Бесы! - прокаркала она. - Здесь кругом бесы!
   Настасья в испуге оглянулась, но ничего подозрительного не заметила.
   - В городе бесы, - пояснила Пурга, взмахнула крыльями и, сделав круг по комнате, опустилась на спинку стула. - Целая стая рыщет в районе рынка.
   Девушка почувствовала тошноту. Бесов боялась даже Аглая. Она говорила, что с любым демоном легче договориться, чем с этими дьявольскими псами. Демона можно нейтрализовать заклинаниями, он подчиняется законам, а бесы - это пакостники высшего разряда. Их используют в качестве ищеек... Неужели они пришли за ней? Неужели Клан Вечно Молодых пошел на риск и послал по ее следу бесов? Ладошки Настасьи стали мокрыми от страха. Со всех ног она бросилась в комнату напротив.
   При ее внезапном появлении, Повелитель Тьмы в один прыжок очутился возле стола и поспешно водрузил себе на нос очки.
   - Настасья! Я уже собирался раздеваться, - возмутился Трофим Яковлевич. - В следующий раз, если ворвешься ко мне без стука, рискуешь застать меня голым. Что за беда?
   Но Настасья не слушала его болтовни. Широко распахнутыми от удивления глазами, она рассматривала защитную пиктограмму на окне, такие же были выведены на стене возле изголовья кровати и на двери.
   - Ты знал? - потрясенно прошептала девушка. - Знал, что за нами гоняться бесы, и ничего мне не сказал?
   - Я просто не хотел тебя расстраивать, - Трофим смущенно отвел взгляд в сторону. - Ты итак пережила массу неприятностей, а если еще и это...
   - А, может быть, ты с ними за одно? - гневно перебила его Настасья. - Выманил меня из поезда, чтобы я не успела в Москве спрятаться, и ждал удобного случая передать меня в их лапы?
   - Не говори глупостей! Сядь, выпей воды и успокойся, - Трофим взял себя в руки и говорил достаточно твердо, чтобы Настасья его послушалась. Девушка опустилась в ситцевое полукресло, а Повелитель продолжал. - Каюсь, я знал, что в городе бесы. Но, поверь мне, они охотятся вовсе не за тобой. Они появились здесь задолго до нас и именно они стали истинной причиной, по которой мне необходимо было попасть сюда. Василевская - это всего лишь повод. Банальные истории о привидениях - слишком мелко для Повелителя Тьмы. А вот проклятие целого города - это то, ради чего нашу газету и покупают.
   - А как же я? - у Настасьи на глазах выступили слезы от жалости к самой себе. - Получается, что ты обманул меня! Но ради чего?
   Трофим тяжело вздохнул и отвернулся к окну, чтобы девушке не было видно его расстроенное выражение лица.
   - Разве ты поехала бы со мной, если бы знала правду? А мне очень не хотелось тебя терять.
  
   Глава 5
   Он проснулся от настойчивого стука в окно и судорожно натянул на голову одеяло. Этот кошмар продолжался вот уже четвертую ночь подряд. С тех самых пор, как он принял решение никогда больше не прикасаться к краскам и мольберту, именно тогда под его окнами стали собираться мертвецы. Когда он впервые увидел это сборище, то подумал, что лишился рассудка. Укутанные в погребальные саваны покойники стояли на его идеально ухоженном газоне и смотрели в окна его спальни. Словно нарочно луна в эти ночи светила как-то по особому ярко, словно желая дать ему возможность, как следует рассмотреть их лица. Какие же они страшные! Совсем не такими он когда-то изобразил их на своих гениальных полотнах. Из-под одеяла он слышал приглушенный храп Демьяна, спящего на полу возле барской постели. Старый слуга хотя и не верил рассказам о ночных "гостях", но все же согласился ночевать в хозяйской спальне. На утро он снова будет утверждать, что всю ночь ни на секунду не сомкнул глаз, но Дмитрию Григорьевичу достаточно было и его присутствия рядом. Он уже понял, что разбудить Демьяна посреди ночи - это затея провальная, здесь даже пресловутые пушки были бы бессильны, столь глубок был его сон. Стук в окно повторился. Он осторожно выглянул из-под теплого шерстяного одеяла, и взгляд его уперся в бледное, покрытое трупными пятнами лицо Вяземского, прильнувшего к стеклу. Бывший градоначальник и после смерти стал во главе своих мертвых сограждан. При виде Дмитрия Григорьевича лицо усопшего перекосилось в жутком подобии улыбки. Пошарив у себя за спиной, он высоко поднял какой-то предмет, в котором, секунду спустя, художник с ужасом признал обезображенную огнем голову Лизоньки Мартыновой. Девушка открыла глаза и улыбнулась ему, как старому знакомому.
   - Иди к нам! - прошептала она.
   - Иди к нам! - прохрипел Вяземский, отшвыривая голову, как ненужную вещь. - Ты нужен нам.
   Нервы художника не выдержали.
   - Уходите! - закричал он, запустив в окно подушкой, которая, впрочем, цели так и не достигла. - Не я убил вас! Я даже не мог подумать, что такое возможно.
   Вяземский грустно покачал головой и исчез, а Дмитрий Григорьевич до самого утра проплакал, как малое дитя.
  
   - Ох, и изворотливый же черт! - пыхтел Трофим, заламывая руки Петру. Пойманный, что называется, с поличным у портрета Василевской, он отчаянно сопротивлялся попыткам Трофима отобрать у него иглу.
   - Уйди, барин, а то жизни лишу, - ревел холоп, норовя уколоть противника внушительных размеров иглой. - Мне терять нечего. Все равно гореть в гиене огненной, грех на мне несмываемый.
   Настасье уже начинала надоедать эта возня. Протянув руку вперед, она приманила к себе иглу. И Трофим, и Петр разом успокоившись, с открытыми ртами наблюдали за ее полетом.
   - Что за чертовщина? - губы рыжего дрожали, словно он собирался заплакать. - Матушка, не губи! Мне без нее никак нельзя.
   Он дернулся было в сторону девушки, но она вовремя успела установить защиту напротив себя. Невидимая преграда окончательно сбила с толку Петра. Он упал на колени и что есть силы стал биться об преграду головой: "Верни иголку, матушка, Христом Богом молю!" Настасья с Трофимом растерянно переглянулись. Подобной реакции от "хладнокровного" убийцы они никак не ожидали. Девушка подняла иглу повыше, чтобы Петру она была хорошо видна, и строго сказала:
   - Если ты сейчас же не расскажешь, по какой причине тебе понадобилось убивать свою хозяйку, переломлю ее пополам, и она уже никакой силы иметь не будет.
   Петр в испуге замер, а когда почувствовал, что невидимая стена исчезла, на коленях пополз к Настасье, на ходу осенняя себя крестом.
   - Вот те крест, не думал я барыню жизни лишать. С меня только и требовалось, что засунуть иголку в картинку, а потом вынуть ее и передать... - двумя руками он зажал себе рот, чуть не выболтавший запретное имя. Трофим тут же вцепился ему в волосы.
   - Кому передать, гад? Обелить себя захотел, душегуб проклятый!
   - Оставь его! - голос Настасьи был непривычно жестким. Она смотрела в глаза Петра и отчетливо видела в нем жертву, слепое оружие чьей-то злой воли. Было в них что-то еще. Девушка сосредоточилась. Это был страх, но страх не за себя, а за кого-то очень близкого этому человеку.
   - Это...девочка. Маленькая, слабая девочка, прикованная к постели, - такого с Настасьей еще не случалось. Глядя в глаза Петра, она унеслась из усадьбы Василевских и сейчас находилась в тесной, мрачной, сырой комнате рядом с деревянной кроватью, на которой, в куче грязного тряпья, неподвижно лежало исхудавшее тельце. Настасья пошатнулась, почувствовав слабость в ногах, и вмиг вернулась к действительности, в которой двое мужчин со смесью страха и благоговения смотрели на нее.
   - Это все из-за нее, да? Из-за дочки? - кроме жалости Настасья уже ничего не испытывала.
   - Плохо ей, матушка, - прошептал Петр. - Совсем плохо. Помирает.
   Тут уж и Трофим понял, что дело приняло совершенно иной оборот. Он помог Петру подняться на ноги, и проводил его до ближайшего стула. Второй он предложил Настасье, сам же остался стоять неподалеку от двери. Они уже порядочно нашумели и, не исключено, что могли привлечь чье-то внимание.
   - Расскажите все без утайки. Кто навел тебя на мысль, что ценой человеческой жизни можно исцелить твою дочь? - Настасья говорила вкрадчиво, стараясь внушить ему, что ей можно доверять. И, похоже, что девушке ее замысел удался. Петр смотрел на нее, как завороженный. Он проникся к ней таким доверием, какое ребенок испытывает к своей матери. Он понимал, что этой девушке он может открыться, не боясь осуждения, и даже наоборот, вполне рассчитывал на понимание и поддержку. Именно этого ему так не хватало с того самого момента, когда он понял, что его малышка обречена. И он рассказал все без утайки, как на исповеди.
   Еще четыре года назад у него было все, о чем только можно было мечтать. Жена, Любушка, с которой жил душа в душу да четверых детишек на ноги поднимал; крепкий дом, от отца доставшийся, да надел земли, хоть и всего семь соток, зато свои, за которые никому, кроме государства, он не был должен. Многие позавидовали бы такому хозяйству. А может, и действительно нашелся кто-то с дурным глазом, которому чужое счастье, как кость в горле стало. Накликал беду черную на их семью, да и не только на их. В тот страшный мартовский день семеро деревенских ребятишек ушли под лед на коварной речке Колганке. За одну минуту лишился Петр троих сыновей. Рухнули все надежды на спокойную старость в окружении многочисленных внуков. Радость и спокойствие покинули избу Петра, а через месяц и Любушка ушла вслед за детьми. Не вынесла она такого удара. Каждый день на берег реки ходила, криком кричала, все сыночков звала. А после повесилась на старой вербе, как раз напротив того места, где черная вода приняла в свои холодные объятия детвору. Оставшись один, с двухлетней дочкой на руках, Петр совсем отчаялся. Без хозяйки дом постепенно приходил в упадок. И хотя знал, что за него любая с радостью пойдет, не мог он представить рядом с собой другую женщину.
   Ничего не оставалось, как броситься в ноги к барыне, Степаниде Игнатьевне. Та, не долго думая, забрала его с дочкой в городской дом, определив управляющим. Работал Петр исправно, хотя к такой деятельности и непривычен был - ведь всю жизнь на земле. Зато за Аннушкой его всегда присмотр да уход был. Всеобщей любимицей стала его очаровательная дочурка. Кухарка все норовила ей кусочки послаще подложить, прислуга - кто лентой, кто свистулькой копеечной порадовать спешила, а то и барыни молодые время от времени ей то одежонку, то игрушки свои старые подкидывали. Ни в чем не нуждалась доченька. Росла. Отца радовала. Все больше и больше походила она чертами лица на Любушку, оттого и сжималось сердце отца каждый раз, глядя на нее. Боялся он, ох как боялся за свою кровиночку. Знал, что кроме нее, ничто не держит его на этом свете. И как будто мало было испытаний для Петра, судьба-злодейка приготовила еще одно. Вселилась в Аленушку хворь, да такая, что ни названия ей, ни излечения от нее ни один лекарь определить не мог. Все вроде у девочки в порядке - и сердце, и легкие, и животом не маялась, а только стала слабеть малышка не по дням, а по часам. Ни есть, ни пить ей не хочется; осунулась, побледнела вся. Свету белому не радуется, только и делает, что спит. Хозяйский лекарь говорит, что это - хорошо, мол, во сне здоровья прибавляется, но Петр ведь не слепой, видит, что как раз наоборот, после сна еще больше ослабевала его девочка. Уж он и к бабке ее носил, и в церковь - все без толку. Сгорала Аленка на глазах. И когда Петр совсем уж отчаялся, повстречалась ему как-то в городе цыганка. Обычно он таких за версту обходил, не имел доверия к их вороватому племени, но эта зацепила его. Вот как есть, про беду его рассказала и добавила, что всего лишь один способ есть исцелить его дочку - передать болезнь другому человеку. Как за спасительную соломинку ухватился он за эту мысль, ведь он ради Аленки и жизни своей не пожалел бы. Так он и заявил цыганке, да еще и побежал отдать ей все свои сбережения, если она девочку на ноги поставит. На том и порешили. Цыганка пообещала заговорить для него иглу, которую нужно было воткнуть в один из портретов в барском доме. В какой именно и когда, расскажет ему человек, который иголку эту ему и передаст. Петр клятвенно пообещал, что о разговоре этом никто и никогда не узнает, выполнит он все ее указания точно и без лишних вопросов, а через девять дней вернет иголку тому, кто ее Петру передаст. Когда же он узнал, что это будет портрет хозяйки, то сперва, чего греха таить, струхнул. Да и жалко ее стало, помогла ведь Петру в беде. Но потом поразмыслил, что Степаниде Игнатьевне с ее то деньжищами исцелиться попроще будет, чем его доченьке. Съездит на воды, попьет заграничных микстур. В ее возрасте: болячкой больше, болячкой меньше, уже и не считают. Кто же мог подумать, что Василевская представится?! Ничего подобного Петр не ожидал и очень надеялся на простое совпадение. Но, как бы там ни было, а обещание, данное цыганке, Петр намерен был выполнить и вернуть иглу...
   - ...Александру, - закончила за Петра Настасья. - Он давно добивался смерти своей благодетельницы, и когда у него ничего не получилось с мнимым призраком, он прибегнул к помощи черной магии.
   - Почему Александр? - удивленно округлил глаза Петр.
   - Почему я? - в дверях, которые должен был сторожить Трофим, стоял разъяренный Александр. - И почему всякий раз, как я застою кого-либо в этой комнате, меня начинают обвинять в смерти тетки? Я уже порядком устал от подобной клеветы.
   Настасья поочередно смотрела то на Александра, то на Трофима, которого так увлек рассказ управляющего, что он совершенно позабыл о возложенной на него миссии, то на растерянного Петра, которому совершенно ни к чему был сейчас лишний свидетель.
   - Барышня, - он осторожно тронул Настасью за локоть. - Вы мне иголочку отдайте, с меня ведь за нее спросять.
   - Да кто спросит? Я же собственными глазами видела, как Александр тебе знаки подавал, как раз за пять минут до того, как Степаниде Игнатьевне плохо стало, - не успела она произнести эту фразу, как ей самой отчетливо стало понятно, что ничего она толком и не видела: ни Петра, ни знаков. Ну, кивнул Сашка головой, так, может быть, это совершенно непроизвольно у него вышло, ведь выпивший он был крепко. Аександру очередная порция обвинений также пришлась не по душе.
   - Никому я никаких знаков не подавал, - решительно заявил он, обращаясь почему-то к Трофиму, приняв его, очевидно, за главного. - Просто поздоровался с Петькой, а знал бы, куда и зачем он направляется, придушил бы собственными руками.
   - Я не знал... не хотел, - начал лепетать побледневший управляющий. - Умоляю, только никому не рассказывайте. Если моя девочка умрет...
   Он разрыдался. Взрослый мужчина плакал взахлеб, давая выход переполнявшим его эмоциям. Настасье было искренне жаль его. Захотелось как-то облегчить его страдания.
   - Я посмотрю твою девочку. Похоже, что на нее наслана сильнейшая порча и никакой иголкой она просто так е снимется. Тебя, друг мой, просто использовали, - она повернула Петра лицом к себе и заглянула в глаза. - Так кто же посмел?
   Видя колебания мужчины, она пообещала:
   - Ребенку вреда не будет, если ты раскроешь нам имя. Кто дал тебе иглу?
   Трофим с Александром безотчетно подались вперед, чтобы не упустить ни звука. Управляющий глубоко вздохнул, вытер рукавом слезы с лица и еле слышно прошептал:
   - Учитель!
   - Вот сволота! - не сдержался Александр, презрительно сморщив нос.
   - Молодец! - похлопала Настасья по плечу Петра. - С ним мы разберемся, будь уверен. Возьми иглу и верни ему, как ни в чем ни бывало. Особой ценности она не имеет, так как уже выполнила свое предназначение. А потом ты отведешь меня к своей дочери, я почти уверена, что смогу ей помочь. А вот этого не нужно! - Настасья с трудом вырвала свою руку у Петра, который, упав на колени, принялся осыпать ее (руку) поцелуями.
   Между тем и Александр дал выход бьющим через край эмоциям:
   - Ну, на любого мог бы подумать: и на Вальку, и на Машку. Те, не задумываясь, могли бы мамашу извести. Но, Фрол! Пригрели змею, никак иначе не скажешь. Видимо доперло до него, что благословения ему на свадьбу с Валькой век не видать, а другой такой богатой дуры ему уже не сыскать, вот и решил подсуетиться. И способ же интересный подыскал, да еще и Петьку залучил, - в его голосе проскальзывали нотки восхищения учительской смекалкой. - Как же он до такого додумался?!
   - Скорее всего, надоумил его кто-то, - пожала плечами Настасья. - И тебе, Повелитель Тьмы, предстоит теперь выяснить, кто именно. Припри его к стенке, припугни.
   - Это я смогу, - Трофим хрустнул костяшками пальцев.
   - А я помогу, - отозвался, преисполненный энтузиазма, Александр.
   - Только не переусердствуйте, - Настасье уже заранее стало жаль учителя, итак ему в последнее время пришлось не сладко. Хотя...Если поразмыслить...Если все ее подозрения насчет учителя окажутся верными, то так ему и надо. - Сейчас Петр отнесет иглу Фролу, и только после того, как он уйдет от учителя, Трофим, подчеркиваю, когда Петр уйдет, только тогда вы им займетесь. И самое главное - никто не должен быть втянут в это дело, особенно девочки. Они итак пережили сильнейший удар, не будем усугублять.
   У мужчин возражений не было. А девушка, отдав Петру иглу, дала ему последние напутствия:
   - Вернешь и скажешь, что никто тебя не видел, напомнишь про обещание исцелить твою дочь, и скоренько возвращайся - пойдем к Аленке. Да, и еще одно - постарайся ничем не выдать своего волнения, Фрол не должен ничего заподозрить.
   - Слушаюсь, матушка, - понуро ответил управляющий, которого терзали мысли, а не попал ли он из огня да в полымя, уж больно непростой оказалась барышня.
   Через минуту Настасья осталась одна в каминной зале. Взгляд ее то и дело возвращался к злосчастной картине. То, что в ней было сосредоточено какое-то зло, не вызывало ни малейшего сомнения. И не только таинственные глаза, искусно вписанные в общий фон портрета, были причиной ее беспокойства - уж слишком много сложностей. Если человек желает смерти кому-то, то он или убивает сам, или нанимает для этой грязной цели другого. Но в данной истории выплывает еще и третья сторона - кто-то же должен был заговорить картину, объяснить как использовать иглу. Нет, что-то здесь не так. Настасья решила разобраться во всем этом и как можно скорее. А то, что решение это правильное, она убедилась, переступив порог тесной комнатушки в крыле для прислуги, куда через пятнадцать минут ее привел Петр.
   Их встретил пронзительный взгляд невероятно огромных серых глаз на бледном изнеможенном личике. На фоне огромной крестьянской кровати тельце девочки казалось кукольным. В комнате было очень душно, но девочку под толстым ватным одеялом бил озноб. Возле кровати, на грубо сколоченном табурете, стояла полная чашка молока с нетронутым ломтем хлеба. Петр покосился на эту нехитрую снедь и тяжело вздохнул:
   - Ну что же ты, доченька, совсем ничего не покушала? Давай хоть немножечко молочка попьем, - он присел на краешек кровати и взял в руку крошечную ладошку.
   - Не хочется, - девчушка слабо улыбнулась отцу и снова посмотрела на Настасью. - Вы кто? Доктор?
   - Нет, Аленушка, - поспешила ее успокоить Настасья, уловив в голосе девочки усталость и недоверие. - Я принесла тебе подарок.
   Глазки малышки заблестели - даже в болезни ребенок оставался ребенком. Настасья сняла с шеи оберег, который в свое время сделала для нее Аглая. Это была простенькая пиктограмма из ясеня со встроенным тигриным глазом - кристаллом, превосходно нейтрализующим негативную энергию, направленную на владельца талисмана. Аленка ухватилась за подарок обеими руками. Она восхищенно рассматривала камушек, а тем временем Настасья достала из холщевого мешочка горсть пшеницы, прихваченную по дороге на кухне. Широким жестом она рассыпала зерно по глиняному полу, затем еще жменя, и еще одна. Пшеница, которая сначала тянулась к солнцу, а затем давало жизнь другим виде хлеба, сейчас явно сторонилась левой ножки кровати, на которой лежала Аленка. Настасья приподняла край свисающего одеяла и заглянула под кровать. Там, среди пушистых хлопьев пыли, стоял старый ящик, в каких обычно лавочники держат кисло-пахнущие бруски коричневого мыла. Сейчас этот ящик был наполнен видавшими виды игрушками.
   - Не трогай! - испуганно прошептала Аленка, и, бросив косой взгляд на отца, еще тише добавила. - Он там!
   Настасья с Петром переглянулись.
   - Кто он? Можешь сказать? - Настасья снова заглянула под кровать, ожидая увидеть мышь или крупного паука, но последовавший ответ девочки заставил ее вздрогнуть.
   - Там злой медведь, - голос Аннушки дрожал, а вся она покрылась мелкой испариной. - С одним глазом, без лапы. Он выход, когда батюшки нет дома, и кусает меня.
   Заметив недоверие на лице Настасьи, она приподнялась на локте и отодвинула ворот заношенной рубашки. На худенькой шейке отчетливо виднелись две ранки со следами запекшейся крови. Ведьма быстро взяла себя в руки, хотя никогда ранее ей ни с чем подобным сталкиваться не приходилось. Для себя Настасья определила дальнейший план действий.
   - Этот медведь, он прячется в игрушках? - и, получив утвердительный ответ, обратилась к Петру. - Мне нужно что-нибудь крепкое, чем можно накрыть ящик. И перестань трястись, ты только пугаешь девочку.
   Белый, как полотно, управляющий пробормотал что-то невразумительное и выскочил из комнаты.
   - Где же ты взяла такую вредную игрушку? - Настасья постаралась, чтобы ее голос звучал как можно беззаботнее. - Подарил кто-то?
   - Нет! - замотала головой Аленка. - Мы когда с Ванькой и Нюткой за двором играли, он вдруг на лавке и появился. Ванька с Нюткой чуть не подрались из-за него, а потом мне отдали - они же уже большие. К тому же без лапы он, мех потертый - совсем неказистый.
   - Подожди-ка, - перебила девочку Настасья, - как это появился?
   - А так. Сперва его не было, а потом, смотрим, лежит, - пояснила Аленка.
   - Так, может быть, его положил кто, а вы и не заприметили? Заигрались...
   - Не-а, не было никого, - с детской беззаботностью она снова стала рассматривать подаренный талисман. Видимо присутствие рядом Настасьи действовало на малышку успокаивающе. Но у ведьмы был к ней еще вопрос.
   - Аленушка, почему же ты отцу не рассказала, что обижает тебя медведь. Ты же видишь, как он переживает из-за твоей хвори.
   - А разве я через медведя недомогаю? - удивилась девочка. "Скорее всего, из-за потери крови", - подумала Настасья, поражаясь тому, как можно было не заметить ТАКИЕ раны? Ведь и доктор ее осматривал. Видать, просто задрал рубаху, послушал через трубочку да живот помял, станет кто-то возиться с простой крестьянкой. Но, Петр! Хорош отец, ничего не скажешь. Он что же за все время болезни даже не искупал девчушку? Да что там не искупал, даже рубаху на ней не поменял? Когда управляющий вернулся с крышкой от кадушки в одной руке, и кочергой - в другой, Настасья уже готова была придушить его за бестолковое обращение с ребенком, но вовремя решила отложить сие воспитательное мероприятие на потом.
   - Сейчас хватаем ящик и тянем его на задний двор, - проинструктировала она Петра. - Что бы не происходило, ты крепко держи крышку. Все понятно?
   Петр кивнул, хотя абсолютно ничего в происходящем не понимал. Что такого могло случиться и зачем выносить ящик, вместо того, чтобы просто выдвинуть его на середину комнаты и порыться в нем как следует? В рассказ о медведе он не поверил. По его разумению, завелся у них в каморе какой-то очень крупный клоп, который почему-то кусает только детей. Или крыса. От кого-то ему приходилось слышать, что встречаются особо наглые виды крыс, которые нападают на спящих людей.
   - Готов? - Петр снова кивнул и изо всех сил сжал кочергу. Ну, попадись ему эта крыса под руку, вмиг превратит в лепешку.
   Настасья осторожно накрыла ящик крышкой и потянула его на себя. Игрушек в нем было совсем немного, поэтому ящик оказался довольно легким. Не рассчитав сил, Настасья со всего маху приземлилась пятой точкой на пол. Одновременно с этим постыдным событием произошло еще одно - странное, но вполне предсказуемое, если версия Петра о крысе оказалась бы правдой: в ящике послышалась какая-то возня и крышка вздрогнула.
   - Держи ящик, мать твою! - Настасья барахталась на полу, запутавшись в юбках. - Упустишь медведя - убью!
   Петр животом бросился на ящик, который под ним стал трястись, как заговоренный. Аленка пискнула, и с головой скрылась под одеялом. Настасье наконец-то удалось подняться. Она схватила первую подвернувшуюся под руку тряпку и набросила ее на "взбесившийся" ящик.
   - Не вздумай пальцы туда совать! Вяжи узел да за него держись. Так, хорошо! Теперь, не привлекая излишнего внимания, за мной!
   И они побежали. Извилистый путь по хозяйственным пристройкам, каморам да подсобкам вывел их на задний двор, где в этот момент, как на зло, находилось несколько работников. Не обращая внимания на недоуменные взгляды и окрики, они завернули за конюшни. Не теряя ни секунды драгоценного времени, Настасья принялась сносить в кучу солому, сухие ветки деревьев, словом, все, что может гореть.
   - Держи крепче, Петр! - она спешила изо всех сил. - Не знаю, что это за чертовщина такая, но очищающий огонь нам поможет. Есть чем поджечь?
   - Был где-то кремень, - еле удерживая одной рукой ящик, второй он пытался нашарить в кармане кремень. - Да где же он, окаянный?
   - Некогда! - махнула рукой Настасья, привычным жестом посылая в сторону сена огненный импульс.
   - Это как! - не поверил своим глазам Петр. Костер разгорелся быстро. Настасья сняла с пояса еще один мешочек, с которым не расставалась с тех самых пор, как узнала о бесах. В нем было то, чего нечистая сила боится почти также сильно, как и ладана, - соль. Тонкой струйкой соли она провела вокруг костра круг.
   - Развязывай, - кивнула она на узел. Руки Петра дрожали. Взбесившийся ящик, огонь из неоткуда... Все это было выше его понимания.
   - Не зевай! Все, что в ящике, сыпь в костер! - Настасья помогла ему вывернуть игрушки в пламя. На секунду показалось, что он потух под массой из кукол, солдатиков и плюшевых игрушек, но тот с жадностью набросился на это бумажно-ватное "угощение". Ссохшиеся балерины, матрешки с облупившейся краской, облезлый заяц, сквозь разошедшиеся швы которого выглядывали клочья серой грязной ваты, - все это было вмиг сожрано не на шутку разбушевавшимся пламенем. Настасья прикрыла лицо от нестерпимого жара. Сквозь пальцы она пыталась разглядеть в спекшейся бесформенной куче игрушечного медведя. Неужели все оказалось настолько простым? Она даже почувствовала нечто похожее на разочарование, которое тут же было развеяно пронзительным визгом, вырвавшемся из самого сердца костра. Петр побледнел и попятился назад. Настасья сделала всего лишь два шага и увидела, что так напугало управляющего. Ковыляя на трех лапах, от костра отделился охваченный пламенем плюшевый медвежонок. Из разинутой пасти, ушей и дыр, заменяющих глаза, густым потоком вытекала темная вязкая жидкость. "Кровь! - пронеслось в голове Настасьи. - Аленкина кровь!" Не переставая ни на секунду визжать, он дополз до соляной преграды - дальше монстру ход был заказан. На шум уже бежали работники, но прежде чем им удалось хоть что-то разглядеть, Настасья, превознемогая брезгливость, носком кожаного башмачка отшвырнула чудовище обратно в костер.
   - Вы что, лиходеи, замыслили? Конюшню мне спалить захотели? - на ходу кричал Егор, косясь на гигантское пламя.
   - А я уж, грешным делом, подумал, что ты барышню решил порешить. Такой визг стоял, что аж сердце зашлось, - делился с Петром один из работников. - А вы тут, стало быть, старье палите. Чего кричали, барыня?
   Настасья быстро смекнула, что нужны более-менее правдоподобные объяснения, а не то эти ушлые ребята домыслят чего-нибудь своего, да и разнесут сплетню по всей округе.
   - Вы и представить себе не можете, какая огромная крыса здесь пробежала, - округлила глаза Настасья. - Я сперва подумала, что это кошка. А у не хвост такой...и зубы...Ох, я чуть не умерла со страху.
   - Да, матерая была животина, - подхватил ее вранье Петр. - Я в нее каменюкою запустил, да жаль, не попал. Под забор шмыгнула гадюка. Я тебе говорил, что крысятник у тебя, а не конюшня, - набросился он на опешившего Егора. - Даю два дня сроку, чтобы все вычистили. Кота заведи, а еще лучше - двух.
   - Да шо ж я один могу? - начал было оправдываться конюх, но Петр только рукой махнул.- И чего все посбегались? Работы нет? Так я подыщу, - продолжал бушевать управляющий, грозно глядя на столпившихся работников. Те недовольно зароптали, но, все же, вернулись на свои места. А Петр с Настасьей дождались, когда от костра осталась только зола. Для надежности девушка разгребла палкой пепел, чтобы убедиться, что от медвежонка не осталось и следа.
   - Когда остынет, собери это да и закопай в освященной земле: или под церковью, или на кладбище. А сейчас возвращайся к дочке. Отпаивай ее молоком со свежей кровью, лучше коровьей, но и свиная тоже сгодится. Некрепкий куриный бульон, сухарики, печенье - всего можно, но понемногу.
   Петр слушал ее внимательно, а потом бросился в ноги, не в силах сдерживать более обуревавшие его эмоции.
   - Спасибо вам, барышня! Молиться за вас буду денно и нощно. Никогда не забуду, что вы для меня сделали.
   Настасья поморщилась - подобные сцены ей были не по душе.
   - Поднимайся и внимательно меня выслушай, - она решила, что сейчас самый подходящий момент, чтобы высказать Петру все, что она о нем думает. - Во-первых, не для тебя, а для девочки. Ради тебя я бы и пальцем не пошевелила. Во-вторых, молись за погубленную тобой Степаниду Игнатьевну да за свою грешную душу. Найди хорошего священника да покайся в содеянном.
   - Сделаю все, как велите, - бил себя в грудь управляющий, не спеша подниматься на ноги.
   - Дочку береги, - продолжала свои наставления Настасья. - У нее сейчас аура очень слабая... Ой, тебе ведь этого не понять...Словом, береги. Когда никогда игрушку ей какую дешевенькую купи, чтобы она ничего чужого в дом не несла. Да и разговаривай с ней почаще. Интересуйся, как она день провела, что делала, с кем разговаривала. И вообще, ей мать нужна, чтобы и уход и поделиться было с кем. Ты подумай над моими словами.
   - Подумаю! Обязательно подумаю, - пообещал Петр. - Вон Стешка мне давно глазки строит, может и женюсь. А теперь можно мне до Аленки?
   - Конечно, беги, - кивнула Настасья. - И смотри, чтобы оберег мой она не снимала, по крайней мере, пока не оправится.
   Она устало смотрела вслед удаляющемуся управляющему. Если бы она в этот момент подняла голову, то возможно заметила бы, как из-за занавески на втором этаже господского дома за ней внимательно наблюдает пара ярко-желтых, словно сошедших с портрета Василевской, глаз.
  
   Глава 6
   Настасья чувствовала себя обессиленной. В голове был полный сумбур. Сперва заговоренный портрет, затем бесы, теперь вот медвежонок, в который был заточен какой-то злой дух, - это была черная магия высшей ступени. С такой Настасья никогда еще не сталкивалась, даже живя рядом с Анной. Можно конечно полистать Черную Книгу Аглаи, но у Настасьи не было абсолютно никакого желания вникать в эти дела. Единственным ее желанием было собрать вещи и укатить в Москву. Сейчас же она возьмет Трофима в оборот и заставит отказаться от этого дурацкого расследования во имя не менее дурацкой статьи.
   Поднимаясь по лестнице, Настасья уловила гул голосов. Источником шума была группа домочадцев, собравшихся под дверью комнаты Фрола Емельяновича. Вход в апартаменты учителя преграждал решительно настроенный Александр.
   - Ты не имеешь права не пускать меня к моему собственному жениху! - кричала раскрасневшаяся Валентина, которой пришлось пристать на носочки, чтобы хоть немного приблизиться до уровня рослого кузена, который не счел нужным ей хоть что-нибудь ответить.
   - Сашенька, вы его там избиваете, да? - с надеждой вопрошала Мария, заглядывая через его плечо на закрытую дверь, из-за которой слышался шум борьбы, крики и грохот мебели. - А за что вы его? Нет, причина у вас конечно же уважительная, но хотелось бы каких-нибудь подробностей.
   - Ты с ума сошла? - переключилась Валентина на сестру. - Моего Фрола там убивают, а тебя подробности интересуют!?
   - Так...это...нам то че делать? - осторожно поинтересовался Сенька, оглядываясь на остальную прислугу, словно ища у них поддержки.
   - Ломайте дверь! - скомандовала Валентина, пытаясь оттолкнуть Александра.
   - Стойте на месте! - в один голос рявкнули Валентина и ее кузен, оттесняя старшую сестру от двери.
   У Настасьи появилось большое желание развернуться и уйти к себе в комнату. Эти болваны подняли на ноги весь дом, а ведь она их просила действовать по-тихому.
   - Разрешите? - она выразительно и максимально строго посмотрела на Александра. Тот все понял, густо покраснел и без лишних слов отворил перед ней дверь. - А вас не приглашали, - преградил он путь остальным любопытствующим, пытающихся заглянуть в приоткрывшуюся щелочку.
   Картина, представшая перед Настасьей, была впечатляющей. Раскиданные стулья, завалившийся на бок стол (почему-то без одной ножки), сорванная вместе с карнизом портьера, разбитое зеркало. Все это живописно валялось на полу и служило недурным фоном застывшим посреди комнаты Трофиму и Фролу. Лопатоподобные руки Повелителя "нежно" сжимали горло уже начавшего синеть учителя.
   - Сударыня, ваше присутствие здесь крайне нежелательно, - отреагировал Трофим на ее появление. Учитель же нашел в себе силы прохрипеть:
   - Помогите! - выглядел он очень жалко. Взлохмаченные волосы, порванный рукав бархатного пиджака, опухшее от свежих кровоподтеков лицо могли бы растопить сердце кого угодно, но только не Настасьино.
   - Отпустите его, Трофим Яковлевич, - попросила она, поднимая с пола один из стульев. Настасья устало опустилась на него и с отвращением посмотрела на откашливающегося Фрола. - Напрасно вы наделали столько шума. Там, за дверью, собрались все жильцы этого дома. И нашему другу очень тяжело сдерживать напор одной весьма нервной девицы.
   - А по-другому, сударыня, никак не получалось, - оправдывался Трофим, демонстративно вытирая руки белоснежным платком. - Этот господин оказался очень прытким и чуть не сломал нос "нашему другу". Пришлось мне взять переговоры на себя.
   - У вас очень своеобразные методы вести беседу, - девушка еще раз оглянулась на разгромленную комнату.
   - Так не желал этот сморчок разговаривать, - он погрозил Фролу кулаком и стал за спинкой стула Настасьи. - Как только понял, что мы все про иголку знаем, так и начал бузить. А я бузы не люблю.
   - Не понимаю, о чем это вы, - Фрол Емельянович бочком стал пробираться к двери. - Вы, сударь, пьяны. И подельник ваш, Алексашка, тот еще пьянчужка. Напились оба и затеяли драку. Даже не драку, а избиение невиновного...
   - Что!? - взревел Трофим, ноздри его затрепетали от гнева, и он снова готов был набросится на не в меру "языкатого" Фрола Емельяновича. Настасья жестом остановила его.
   - Не будем тратить силы на бессмысленную перебранку. Скажу коротко: мы знаем, мы знаем, что вы передали Петру иглу, чтобы тот проткнул ею портрет Степаниды Игнатьевны, вследствие чего она скоропостижно скончалась. Нас интересует, во-первых, причина, по которой вы решили избавиться от вашей благодетельницы, во-вторых, откуда вам стал известен столь необычный способ умерщвления, и, в-третьих, кто именно заговорил портрет и наслал порчу на ребенка Петра. То, что это не ваших рук дело, я абсолютно уверена - обычному человеку это не под силу. Здесь замешана ведьма и мне было бы весьма любопытно на нее взглянуть.
   - Вы послушайте сами себя. Заговор! Порча! Ведьма! Мы с вами живем в девятнадцатом веке. Пользуемся электричеством и телефоном, а вы говорите - ведьма. - учитель был почти убедителен, лишь легкая дрожь в голосе выдавала его. - Степанида Игнатьевна, Царствие ей Небесное, умерла от удара. Меня даже рядом с ней в тот момент не было. А уж что касается какой-то иголки... ну, подумаешь, одолжил я ее Петру, рубаху заштопать. За гвоздик он рукавом зацепился, а я рядом был, вот и помог человеку. Откуда мне было знать, что он начнет ею тыкать куда не попадя? И если вы его застали за порчей хозяйского имущества, то с него и спрашивайте, а меня к делам подобного рода приплетать не смейте!
   - Да он, как уж на сковороде, изворачивается! - возмутился Трофим. - Этому субчику палец в рот не клади. Уж лучше я с ним своим проверенным способом потолкую.
   - При даме не посмеете, - расхорохорился учитель, но, на всякий случай, сделал несколько шагов назад.
   - Еще как посмею, - пообещал Трофим, красноречиво потирая массивный кулак. - Отделаю так, что и Валька не узнает.
   - Не сметь так говорить о моей невесте! Вы, сударь, нахал и подлец. Я вас городовому сдам, - Фрол окончательно уверовал, что при Настасье его бить не будут.
   - Так, с меня хватит, - девушка резко поднялась. - Где игла? - спросила она у Трофима. Тот отогнул лацкан своего щеголеватого атласного пиджака. Настасья осторожно вынула иглу и показала ее Фролу Емельяновичу.
   - В тот момент, когда вы пожелали смерти несчастной женщине, вы заключили сделку с очень опасным демоном. Он свою миссию выполнил - Василевская мертва, а с вашей стороны требуется жертвоприношение. Я думаю, что будет справедливо, если этой иглой пустить кровь не животному, а вам.
   - Как мне? - растерялся Фрол Емельянович. - Шутить изволите?
   - Отнюдь, - Настасья была самим воплощением невозмутимости. - Жизнь за жизнь, по-моему, - это справедливо. Игла достаточно длинная, чтобы проткнуть сонную артерию или даже достать до сердца. А если сильно постараться, то можно через ухо или глаз добраться до мозга.
   - Вы - банда маньяков! Я буду звать на помощь... В конце-концов за дверью свидетели, вас отправят на виселицу!
   Настасья вздохнула - тяжело иметь дело с образованным человеком.
  -- Неужели вы думаете, что я или мой дорогой братец способны на убийство?
  -- Взгляд учителя, направленный на Повелителя Тьмы, красноречиво говорил о том, что именно так Фрол и думает.
  -- Нет, уважаемый, мы не такие, - невероятное облегчение отразилось на помятой физиономии Фрола Емельяновича, а Настасья с очаровательной улыбкой, но холодным взглядом продолжала. - Мы с братом сейчас выйдем из комнаты, постаравшись, чтобы при этом вас увидало как можно больше свидетелей - живым и невредимым. А вот когда дверь за нами закроется...
   Она выдержала эффектную паузу. Даже стоящий за ее спиной Трофим от волнения перестал дышать.
   - Степанида Игнатьевна! - громко позвала девушка. - Не желаете, дорогая, отомстить своему обидчику?
   В ту же секунду игла вырвалась из рук Настасьи и стремительно понеслась в сторону побледневшего учителя. Тот пронзительно вскрикнул и закрыл от ужаса лицо руками. Все его тело трясло от страха.
   - Не надо! Я все расскажу!
   - Рассказывайте, - голос Настасьи был все также бесстрастен. Фрол осторожно раздвинул пальцы. Игла зависла в воздухе примерно в пяти дюймах от его левого глаза. Мужчина судорожно сглотнул и умоляюще посмотрел на Настасью.
   - Рассказывайте, - повторила та, и ему ничего не оставалось, как признаться этой странной девушке в своем преступлении.
  
   Отношение Степаниды Игнатьевны к простому учителю, внезапно проникшемуся нежными чувствами к своей старшей воспитаннице, было двояким. С одной стороны, женихом он был не завидным - ничего ее дочери нищий учитель предложить не мог. А с другой стороны, никакого другого ее Валентине и не светило - девушка страдала нервным расстройством, проявляющемуся в периодических обмороках и частых истериках. Будь ее девочка здорова, Василевская быстро поставила бы этого юнца на место, а так, приходилось закрывать глаза на этот очевидный мезальянс ради душевного спокойствия Валентины. Состояние влюбленности благоприятно повлияло на девушку: истерик становилось меньше, сон - крепче, уже ради этого стоило терпеть Фрола Емельяновича у себя в доме. Одно условие поставила Василевская учителю - никаких шашней на стороне. Предательства она не простит, даже ради дочери. Сперва его такое положение вполне устраивало. С Валентиной он играл роль благородного рыцаря, получая взамен от ее матери денежные вознаграждения. И все бы ничего, да с некоторых пор стало Фролу Емельяновичу скучно, хоть волком вой от тоски. Природа брала свое. Ему хотелось общества страстных чувственных женщин, а ему приходилось все свое время тратить на эту клюкву замороженную, Вальку. Скоро он уже засомневался, стоят ли его мучения тех денег, которые он получал от Василевской. И когда в их доме появилась столь привлекательная особа, как Настасья, Фрол не сдержался. Он думал, что его "маленькая шалость" пройдет без сучка и задоринки (слепое обожание Валентины делало его в собственных глазах просто неотразимым мужчиной). По его задумке, Настасья должна была наброситься на него, как дикая кошка, в порыве безудержной страсти. Прав Фрол Емельянович оказался лишь на половину. Настасья действительно набросилась на него, только немного не с теми намерениями, на которые он рассчитывал. В довершении всех бед, его постыдное бегство из комнаты девушки не прошло незамеченным для Степаниды Игнатьевны. У них произошло бурное объяснение, в результате которого учителю было указано на дверь. И сроку на сборы ровно сутки. Фрол пребывал в отчаянии. В один миг он лишался всего того, к чему он так привык, от чего в мыслях он еще мог отказаться, но променять в реальности на нищенское существование у маменьки в деревне?!! Преподавать деревенской голытьбе за копеечное жалование и подношения в виде яиц и колбасы?! Нужно что-то предпринимать и незамедлительно. Но что он мог поделать? Что?!! Вот тогда и пришла ему в голову мысль, что если бы со Степанидой Игнатьевной что-нибудь случилось...Это решило бы разом все его проблемы. Но при всей своей решительности, убрать собственными руками Василевскую он никогда не осмелился бы. И вспомнилось ему тогда событие, произошедшее не так давно, аккурат за две недели до прибытия Настасьи и Трофима в их славный город. Нашла на Валентину очередная блажь - захотелось ей судьбу свою дальнейшую узнать. А для этого ей в край необходимо было попасть на прием к некой мадам Мелюсине. Фрол считал эту затею бессмысленной потерей времени, и всеми силами пытался от такого времяпровождения увильнуть, но вынужден был отступить под двойным напором сестер Василевских. Он согласился сопровождать их до салона мадам, но категорически был против непосредственного общения с гадалкой. Слово он свое сдержал и даже ногой не ступил в загадочную комнату, где царствовала мадам Мелюсина. Зато с того места, которое он выбрал в комнате для ожидания, ему прекрасно было слышно, что напророчила гадалка сперва Валентине, а затем и ее сестре. В основном, как Фрол Емельянович и предполагал, это была ерунда, которую можно услышать от любой уличной цыганки, но вот что было удивительно: обеих сестер загадочная мадам очень подвела к мысли, как им было бы хорошо и вольготно без их мамаши. Мол, для этого и делать-то ничего не нужно, было бы желание да определенная сумма. И все это было предложено так завуалировано, что ни Валентина, ни Мария толком-то и не поняла, о чем это она. А вот учитель на заметку взял и после разговора со Степанидой Игнатьевной, решил рискнуть и обратиться за помощью к мадам Мелюсине. И в тот самый момент, когда Василевская с младшей дочерью и еще десятком свидетелей старались не упустить ни малейшей детали дома Мартыновых, Фрол Емельянович подписывал договор на умерщвление своей несостоявшейся тещи. Учителя, правда, несколько удивил тот факт, что бумагу пришлось окропить собственной кровью, но ведь и сама мадам показалась ему особой весьма загадочной, если не сказать мистической. В гадальном салоне он оставил все свои сбережения и сапфировый гарнитур Валентины, а взамен получил длинную иглу и инструкции, кому ее нужно передать и что тот человек должен сделать. Самым сложным для Фрола Емельяновича было обратиться к Петру. Он ожидал недоумения со стороны управляющего, но тот как будто давно уже ожидал подобного поручения. Он так поспешно схватил смертоносную иглу, что у учителя мелькнула мысль о том, что не только ему крепко досадила Василевская.
  
   Последующие события были Настасье известны. Она отвела иглу от Фрола и задумалась. Следовало бы наказать негодяя да мараться было не охота. Не ее это дело, а семейное. Пусть сами и разбираются. Она лишь слегка припугнет его, чтобы дальнейшая жизнь медом не казалась.
   - Бог вам судья, Фрол Емельянович, - она постаралась, чтобы каждое ее слово впечаталось в жалкий мозг учителишки. - Но только теперь рядом с вами неотрывно будет находиться беспокойный дух Степаниды Игнатьевны с одной стороны, и демон, которого вы так неосторожно вызвали, но так и не успели задобрить жертвоприношением, - с другой. Как сложится ваша судьба в подобном соседстве, я не знаю, но думаю, что "веселых" моментов в ней будет предостаточно. На вашем месте я покаялась бы перед родственниками Степаниды Игнатьевны и незамедлительно покинула бы этот дом. Идемте, Повелитель Тьмы, нам здесь больше делать нечего.
   Не обращая более ни малейшего внимания на побелевшего от испуга Фрола Емельяновича, они направились в сторону двери.
   - Игла! - простонал он им вслед.
   - Забудь! - не поворачивая головы, ответила Настасья, касаясь бронзовой ручки. Народ за дверью так и не разошелся. Появление девушки было встречено гробовой тишиной, тут же сменившейся целым шквалом вопросов.
   - Почему так долго? - недоумевала Мария.
   - Как он? - беспокоилась раскрасневшаяся от волнения Валентина.
   - Что вам удалось узнать? - Александра просто разрывало от любопытства.
   - Спокойно, господа! - поднял вверх руки Трофим, призывая всех к тишине. - Сейчас вы можете пройти к Фролу Емельяновичу. Думаю, ему есть, что вам сообщить. Да не напирайте же вы так! Ну, что за народ?!!
   - Мне тоже есть, что вам сообщить, - обратилась Настасья к Трофиму Яковлевичу, когда они остались совсем одни в тускло-освещенном коридоре. - Но меня угнетает этот дом. Давайте отправимся в какое-нибудь кафе и съедим по пирожному.
   - А, может быть, в ресторан? - загорелся Трофим. - Я нашел здесь один. Кухня довольно недурственна, да и барышня-певунья...
   - Рестораны и барышни - это уже без меня, - устало покачала головой Настасья. - Мне хочется спокойной обстановки в окружении интеллигентных лиц, а не пьяных рож.
   Повелитель Тьмы постарался ничем не высказать своего разочарования, хотя перспектива зарисоваться в ресторане с красивой девушкой была довольно заманчива. А уж как Софи на это отреагировала бы?! Наверняка задумалась бы, а не зря она такому завидному кавалеру отказала? И стали бы ее песни намного грустнее...
   - Ты меня слышишь? - Настасья помахала перед его лицом рукой, возвращая с небес на землю. - Встречаемся у медведя.
   - Хорошо. Прикажу Егорке заложить коляску.
   - Не стоит. Пройдемся пешком, - Настасье нетерпелось поскорее вырваться на свежий воздух, да и ноги поразмять не мешало бы - целыми днями в четырех стенах.
   Погода благоприятствовала прогулке. Ласковое августовское солнышко шаловливо подмигивало прохожим десятками солнечных зайчиков, притаившихся в окнах домов и витринах магазинов. Теплый ветерок нежно обдувал кожу и поигрывал прядями волос. Воспользовавшись нежданной паузой в бесконечной череде дождей, люди высыпали на улицы города. Многие из них крепко сжимали в руках зонтики и время от времени недоверчиво поглядывали на небо, словно ожидая очередного подвоха от такой "капризной дамы" как погода. Время еще было не позднее, и магазины были открыты. Настасья мимо воли убавила шаг у одного из них. Из-за стекла за происходящим на улице следили глазки-пуговки трех плюшевых медвежат, сидящих за игрушечным столиком, сервированным для чаепития. Неподалеку от них, по соседству, в соломенном возке, ютился целый выводок премилых цыплят из ярко-желтой пуховки. За ними приглядывала деревянная курочка на планке с колесиками. Настасье доводилось видеть таких еще в Питере: детишки возили их за собой на веревочке, и те наклоняли свои головки, словно склевывая невидимые зернышки. Хорошая игрушка, но только для совсем маленьких. А вот для Аленки больше подошла бы какая-нибудь кукла: не слишком дорогая, чтобы не жалко было ее повсюду таскать с собой, но и не из дешевых, чтобы подружки обзавидовались.
   - Зайдем? - кивнула она на темно-зеленую дверь с медными колокольчиками, по европейской моде. Внутри их встретило целое кукольное царство. Настасья восхищенно оглянулась. В лесу, у Аглаи, игрушки им с сестрой заменяли причудливые корешки, поделки из шишек и желудей, все остальное компенсировалось безграничной фантазией девочек. А в Петербурге их тетушка считала, что в их возрасте ювелирные украшения и модные наряды интереснее каких-то куколок да лошадок. Впрочем, Настасья никогда не считала свое детство ущербным. Кто знает, может быть, многие дети с большим удовольствием променяли бы все свои игрушки на ее лесные приключения... На пестром кукольном фоне они не сразу заметили приказчика - молодого человека весьма блеклой наружности, единственной примечательной чертой которого были ярко-синие, сильно косящие глаза.
   - Добрый день, господа. Чем могу служить? - он расплылся в вежливой улыбке и застыл в каком-то нелепом полупоклоне. На кого он в этот момент смотрел, оставалось загадкой. Решив, что все-таки на нее, Настасья поинтересовалась:
   - Симпатичные медвежата у вас в витрине, наверняка, пользуются спросом?!
   - О да, сударыня! Это очень хорошая игрушка, популярная как у девочек так и мальчиков. Да что там у детей! Даже молоденькой девушке приятно получить такого от своего кавалера!
   При этих словах глаз приказчика уставился куда-то в потолок, что должно было бы означать, что смотрит он на Трофима. А Повелитель Тьмы в этот момент с увлечением наблюдал за движением маленького паровозика по миниатюрной железной дороге. Он, как малое дитя, раз за разом отпускал пружину запускающего механизма и резво оббегал круг вместе с игрушечным составом. Лицо его при этом излучало блаженство граничащее с идиотизмом.
   - Вы знаете, моя подруга не так давно купила у вас медвежонка для своего сынишки и у него уже через день оторвалась лапка, - сморщила носик Настасья, изображая сомнение.
   - Не может быть! - оскорбился приказчик. - У нас товар качественный. К тому же за последний месяц я продал всего одного медвежонка да и то какой-то цыганке. Ваша подруга цыганка?
   - Нет, - Настасья погладила по голове игрушечного щенка, шерстка у него была как настоящая.
   - Вот видите, - обрадовался приказчик, - стало быть, она купила игрушку не у нас, а в другом магазине. Наши медвежата самые лучшие, самые крепкие...
   - Охотно верю, - перебила его девушка, которая услышала то, что хотела. - Но все же, покажите мне лучше вон ту куклу.
   Она указала на симпатичного карапуза в кружевной рубашечке.
   - Прекрасный выбор, - одобрил управляющий, снимая игрушку с полки. - А к нему прилагается вот эта чудесная книжка с яркими картинками. Ваш ребенок будет в восторге.
   - Какой ребенок? - наконец-то оторвался от паровозика Трофим. - Я думал, ты себе выбираешь?
   - К сожалению, я уже не в том возрасте, чтобы играть в куклы, - грустно улыбнулась Настасья. - А для Аленки она будет хорошим подарком. Беру! - обратилась она к приказчику. - И вот эту вертушку, и дудочку, и желтую бабочку, и красную тоже давайте.
   Косоглазый юноша с ретивостью доброго скакуна метался между полками, собирая товар в большую обклеенную серебряными звездами коробку.
   - Могу только догадываться, как ты будешь баловать собственных детей, - пошутил Повелитель Тьмы, глядя, как наполняется коробка. - Я заплачу. Нет, нет, ни каких возражений. Будем считать, что это аванс за нашу сенсационную статью.
   Настасья особо и не возражала, так как поняла, что "немного" увлеклась с подарками и наличных денег, которые сейчас при ней были, могло просто-напросто не хватить.
   - И вот что, любезный, отдельно запакуй мне эту прелесть, - Трофим кивнул в сторону так восхитившей его железной дороги. Заметив лукавую улыбку Настасьи, он поспешно пояснил, - подарю племяннику, он у меня большой любитель всякой механики.
   Приказчик был в восторге - эти двое за пятнадцать минут сделали ему недельную выручку. Не удивительно, что когда они покидали его магазинчик, нагруженные разноцветными коробками, косоокий в глубоком поклоне придерживал массивную дверь и всем своим видом выражал такое подобострастие, что без улыбки на него смотреть на него было попросту невозможно.
   Хорошо, что неподалеку оказалась подходящая кондитерская, иначе с такой горой покупок мнимые родственники далеко бы не ушли. В небольшом, но весьма уютном заведении с многообещающим названием "Услада сердца" собралось довольно много народу, причем публика подобралась самая разнообразная: капризные детишки в матросских костюмчиках и их, обладающие поистине "ангельским" терпением, бонны; стайка молоденьких курсисток, за которыми из-за газеты наблюдал франтовато одетый господин со взглядом сатира; две деревенские бабы, истратившие на французские пирожные все свои сбережения и запивающие теперь все это великолепие пятым стаканом чая; плюс к вышеперечисленному несколько разновозрастных парочек, ведущих тихие беседы за чашечкой какао. Два столика все же оказались свободными, и Настасья с Трофимом не преминули занять один из них. Девушка заказала две кремовые корзиночки и горячий шоколад с пушистой шапкой взбитых сливок, Трофим же ограничился чашкой крепкого кофе. Пока ожидали заказ, Повелитель Тьмы развлекал свою даму забавными случаями из репортерской жизни, коих в запасе у него было превеликое множество.
   - Вы даже не представляете, милая моя Настасья, на какие ухищрения идут некоторые господа, чтобы попасть на страницы нашей газеты. Вот, к примеру, года два тому назад, письмоводитель Екатеринбургской думы сообщил нам, что его каждую ночь терроризирует горящая голова. Согласитесь, "горящая голова" - это должно было быть прелюбопытнейшим явлением. Я, как последний дурак, на перекладных мчусь в Екатеринбург. Причем, замечу, что дело было глубокой осенью: погода самая что ни на есть скверная, а о наших дорогах я вообще умолчу. Но все эти неприятности мигом забылись, как только за окошком спальни, куда меня определил на постой письмоводитель, появилась "она". Я многое повидал на своем веку, но это было действительно устрашающее зрелище. Рассекая ночную мглу, передо мной явился зловещий оскал, горящего демоническим огнем, черепа. Вместо волос у него полыхало пламя, отпуская в ночное небо тысячи крошечных искр. Голова хаотично металась за стеклом, издавая душераздирающие вопли. С минуту я не мог подняться со своей постели, словно парализованный. Холодный пот покрыл все мое тело, но все же я нашел в себе силы подняться. Главное правило нашей газеты гласит: "Только проверенные сведения!". Встаю я, стало быть, и на негнущихся ногах подхожу к окну. "Голова" на мое передвижение не обращает ни малейшего внимания - продолжает выть и метаться. И вот, когда я уже носом уткнулся в стекло, то картина мне предстала совсем иная: никакая это была не голова, а самая обыкновенная тыква, надетая на палку. Хитроумец письмоводитель выдолбал ей все нутро, вырезал на корке рожу, напихал в середину пакли да и подпалил. Сам, шельма, под окном сидит, палкой размахивает да звуки жуткие издает. Что было дальше, описывать не буду - развязка не для нежных женских ушек, но припомнил я ему и пакостную дорогу, и свое понапрасну потраченное время.
   А вот еще случай у меня был. Учитель словесности при женской гимназии пригласил меня к себе в гости, пообещав нечто удивительное и загадочное. Ну, думаю, он человек образованный, светский, зря напраслину наводить не станет. Отправился я к нему под вечер в приподнятом настроении, мысленно представляя уже свою статью на первой странице "Вестника". До полуночи сидели мы с учителем в гостиной, не зажигая свечей и коротая время в приятнейших ученых беседах. И вот, когда уже глаза начали сами по себе слипаться, в дверном проеме появились...не знаю даже какими словами описать этих существ. А впрочем... Представь себе трех гигантских, светящихся холодным зеленым светом пауков. "Вот это будет сенсация! - думаю я, а сам потихонечку поджимаю ноги. - Призрачные пауки атакуют московскую интеллигенцию!" И тут один из этих монстров двинулся прямехонько в мою сторону. Ждать, когда эта тварь вцепится в меня своими жуткими челюстями, я, разумеется, не стал, а снял ботинок, да и запустил им в монстра. Можешь представить мое разочарование, когда в ответ я услыхал возмущенное кошачье мяуканье. Увы, но и в данном случае имела место мистификация. Роль пауков сыграли выкрашенные фосфором кошки. Бедные животные на следующий же день облезли и издохли, а их "смекалистый" хозяин так и не увидел своей фамилии в печатном виде. И таких случаев у меня было больше дюжины. Неприятно, когда тебя держат за простачка.
   - О чем же вы тогда в своей газете пишите, если все так и норовят подсунуть фальшивку? - Настасья вежливо улыбнулась миленькой девице в синем шерстяном платье и белоснежном переднике, выставляющей перед ними фаянсовые тарелочки с пирожными и миниатюрные чашечками и миниатюрные чашечки с горячими напитками. Прежде чем передать в руки милашки приготовленную купюру, Трофим шепнул ей на ушко несколько слов. Девица густо покраснела и, глупо хихикнув, удалилась за прилавок.
   - Что ты ей сказал? - не смогла сдержать любопытства Настасья, которую, к ее собственному удивлению, немного задел этот мимолетный флирт.
   - Сказал, что ее дивные глаза обжигают сильнее кофе, а губки слаще любого пирожного, - Трофим самодовольно улыбнулся, словно ему удалось очаровать не провинциальную глупышку, а искушенную светскую львицу. Настасья скривилась:
   - Как банально! Ты, как литератор, мог бы придумать комплимент поизящнее.
   - Для тебя обязательно придумаю, - пообещал Повелитель Тьмы и сделал глоток из своей чашки. - Довольно недурственно. Но вернемся к нашей газете. Именно нашей, ибо смею вам напомнить, милая моя Настасья, что вы теперь, также, как и я, неотъемлемая часть великого целого, именуемого "Вестник оккультиста". Не стоит закатывать глаза и так тяжело вздыхать. Уверен, что вам понравится наше небольшое, но сплоченное товарищество. Право, жизнь наша далеко не скучна. Поверьте, иногда случаются вещи, находящиеся за гранью человеческого понимания и представления. Взять хотя бы случай, произошедший со мною лет эдак шесть назад под Рязанью. Приглашен я был знатным купцом Терентьевым в его загородное имение в связи с появлением в его доме шумного духа. Ну, знаете, из тех, которые разбрасывают вещи, терроризируют домашних животных и наводят ужас на домочадцев. А так как с духами у меня не очень хорошо получается ладить, то взял я с собой Маргариту Васильевну Полаеву - сильнейшего медиума, к сожалению, ныне покойную. Не успели мы в доме том освоиться, как дух тут же дал о себе знать. Он сбрасывал еду со стола, швырялся книгами, гасил огонь в камине, словом, вел себя несколько агрессивно. К тому же, стоило только духу начать "озорничать", как в комнате неизвестно откуда начинали появляться мокрые пятна: то на ковре, то на обоях, то на скатерти. Причем от пятен тех пренеприятнейше несло (пардон за грубое слово) болотом. Единственным местом в доме, которое дух обходил стороной, была комната малолетней дочери Терентьева, утонувшей незадолго до появления духа. Ни у кого не вызывало сомнения, что эти два события тесно связаны между собой, и вероятнее всего, что именно дух погибшей девочки "шумит" в отчем доме, но всем хотелось определенности и мне в первую очередь. Решено было устроить спиритический сеанс. Конечно, это был не тот фарс, который мы разыграли в доме Василевских. Маргарита Васильевна погрузилась в транс и связалась с шумным духом. Это действительно была дочь Тетентьева, которая сердилась на родителей за то, что ее тело так и не было предано земле. Она подробно описала то место, к которому она сейчас была привязана. На следующее утро купец согнал на поиски всех работников, бывших при имении, и довольно скоро тело малышки отыскали в трех верстах от места, где она утопла. Как и полагается, после христианского захоронения душа девочки упокоилась и более родителей не беспокоила. А статья получилась потрясающая. Я немножко "приукрасил" страдания маленькой мученицы, и наши читательницы буквально поливали слезами газетные страницы.
   - Жестоко! - неодобрительно покачала головой Настасья, рассказ Трофима так увлек ее, что она напрочь забыла о десерте.
   - Смерть сама по себе жестока, особенно, если речь идет о смерти ребенка, - Трофим допил кофе и жестом попросил еще: девушка за прилавком засуетилась.
   - А ведь именно об этом я и хотела с тобой поговорить, - Настасья отодвинула от себя пирожное, к которому так и не притронулась, и рассказала Трофиму об Аленке, одержимой игрушке и своем нежелании больше оставаться в этом городе.
  
   - Здесь властвуют силы, с которыми очень опасно тягаться, - заключила в конце Настасья. - Я даже не знаю, чем мне может обернуться сожжение игрушки. Не разгневала ли я этим поступком какое-нибудь Зло?! Город действительно проклят, и если мы здесь задержимся надолго, то это проклятие может коснуться и нас.
   Трофим, который все это время старательно записывал за Настасьей в свой перетянутый бычьей кожей блокнот, резко поднял голову.
   - О нет, сестричка! Мы на пороге грандиозных открытий, а ты предлагаешь уехать из мест, в которых что ни день, то сенсация! У меня материала на два выпуска "Вестника", и ведь это - не предел. К тому же, мы так и не выяснили, кто заговаривает портреты и толкает людей на грех.
   - Я не хочу ничего выяснять, - зашипела Настасья, злясь на бестолковость своего спутника. - Это дело сыскной полиции, жандармерии, городских властей, наконец. Но не меня! Я от этой чертовщины из Петербурга сбежала, думала начать новую, спокойную жизнь. И с тобой я согласилась, как это у вас выражаются, "сотрудничать" только в качестве консультанта.
   - Но неужели тебе не жаль людей, которые гибнут ни за что, детей, чьими жизнями шантажируют их родителей? - Трофим в горячем порыве схватил девушку за руку. - Ведь если не ты, то кто же? Кто еще столь осведомлен во всех возможностях ведьм, может распознать порчу и может отвести ее? Кто бы еще мог спасти Аленку?
   Воспоминание о девочке, к которой она успела прикипеть сердцем, немного поколебало решительный настрой Настасьи. Трофим это почувствовал.
   - Если их не остановить, они могут добраться до какого-нибудь другого ребенка.
   Настасья растерянно оглянулась:
   - Говори тише - на нас начинают обращать внимание. Ты не понимаешь, что я боюсь? Такое вот простое человеческое чувство - страх называется.
   Трофим ласково улыбнулся и нежно провел рукой по ее горячей щеке:
   - Конечно ты боишься. Ведь, по сути, ты еще совсем ребенок, хоть и заточенный в такое роскошное тело, с которым ты даже не знаешь, что делать. Молчи, молчи - я знаю, о чем говорю. Краситься не умеешь, одеваться не умеешь. Весь твой гардероб годится только для какой-то гимназистки. А я тебе помогу, слышишь, Настасья? Помогу освоиться в новой, взрослой жизни. Но и ты мне помоги. Понимаешь, если мы доведем это дело до конца, то я напишу свою самую лучшую, самую сенсационную статью - это будет новый виток в моей карьере.
   - Но эта статья может стоить нам жизней! - пыталась образумить излишне ретивого репортера Настасья.
   - А я тебя охранять буду! - страстно уверял Трофим. - Ни на шаг от тебя не отстану. Под дверью твоей спать буду...
   - Эй, эй, господин, полегче! - Настасья выдернула свою ладошку из горячих рук Повелителя. - Мне такие жертвы вовсе не по-вкусу, спи у себя, но если со мной что-нибудь нехорошее случится, будешь потом всю жизнь мучаться - я к тебе в кошмарах являться стану. Так и знай!
   - Согласен! - радостно закивал Трофим, понимая, что ему удалось уломать Настасью.
   - Но у меня будет одно условие.
   - Все, что угодно! - Трофим расплылся в довольной улыбке.
   - Мы переедем в гостиницу, - Настасья серьезно посмотрела в очки Повелителя Тьмы. - Давит на меня дом Василевских. Нехорошие флюиды в нем. Нехорошие чувства: злоба, жадность, неприязнь...
   - Как скажешь, - Трофим был рад, что требования Настасьи столь малы. - С утра и съедем. Ты уж ночь потерпи, ведь нужно время, чтобы собрать вещи. К тому же, ты хотела кое-кого проведать.
   Он кивнул на груду коробок, возвышающуюся на соседнем стуле. Лицо Настасьи просветлело.
   - Это Аленке. И пирожные я ей заберу, а то что-то кусок в горло не лезет.
   Она поспешно допила успевший остыть шоколад и поднялась. Девушка в переднике услужливо уложила пирожные в маленькую коробочку с фирменным знаком кондитерской. Трофим неодобрительно следил за ее манипуляциями.
   - Нельзя больным такое есть, - пояснил он Настасье. - К тому же брюхо крестьянина к такому шоколадно-кремовому излишеству не приспособлено. Ты ей лучше баранок или пряников, каких, купи, а пирожные сама вечером съешь.
   - Ой, что это я?! - Настасья звучно хлопнула себя по лбу. - Ведь знаю, что ослабленным такое нельзя, та позабыла, так хотелось побаловать малышку.
   - Ничего, поправится, тогда и побалуешь, - утешил ее Трофим, загружаясь коробками. - А сейчас, если тебе не трудно, поймай извозчика, а то, не равен час, завалюсь я по дороге вместе с этими баулами.
  
   Глава 7
   Аленка встретила их появление радостными криками:
   - Смотрите, что мне папенька принес! - она гордо продемонстрировала большую конфету в ярко-синей обвертке с нарисованной лихой русской тройкой. Выглядела она значительно лучше, чем буквально несколько часов назад. Выкупанная, переодетая во все чистое, она сидела на свежей постели и восхищенно рассматривала диковинное лакомство. Ее шейка была перемотана чистой тряпицей, из-под которой выглядывал краешек капустного листа.
   - А сам папенька где? - поинтересовалась Настасья, осторожно разматывая повязку.
   - Он в хлопотах, - вздохнула Аленка, искоса поглядывая на стоящего в дверях с огромной стопкой разноцветных свертков в руках Трофима. - Должность у него такая. Но он про меня не забывает, часто забегает справиться о здоровье. И Сенька наведывается. И Матрена заглядывает.
   - Это хорошо! - кивнула Настасья, делая шаг в сторону, чтобы Трофиму были хорошо видны ссадины и укусы на шее девочки. - Мы вот тоже, с Трофимом Яковлевичем, проведать тебя захотели, гостинцев принесли.
   Повелитель Тьмы подошел к кровати и стал выкладывать подарки, при виде которых у малышки заблестели глазки и даже порозовели щечки. Каждую игрушку, каждое угощение она встречала восторженными воплями и бесконечным потоком благодарности. Выглядела она так трогательно, что Трофим не удержался и пару раз шмыгнул носом (чем вверг Настасью в состояние полнейшего умиления). Девушке и самой от искренней радости этого ребенка стало немного светлее на душе. "Обязательно найду того изверга, который с тобой такое учинил и посмотрю в глаза его бесстыжие, - мысленно поклялась она, смотря, с какой нежностью прижимает к себе Аленка игрушечного пупса. - А потом нашлю на него коросту и свербею, пускай помучается лиходей".
   - Нам пора, - Настасья на прощание поцеловала девочку в рыжеволосую макушку. - Слушайся папашу, да не смей боле скрытничать. Что плохое - сразу ему без утайки рассказывай.
   - Да я уж поняла, чай не маленькая, - кивнула Аленка. - Теперь всем-всем с папенькой делиться буду. Честно, честно!
   - И хорошо кушай, - вставил слово Трофим Яковлевич. - Тебе сил набираться нужно. А самая сила в чем? В хлебе. Ну, еще в молоке, супе, каше...
   - Да, поняла я, - отмахнулась девчушка. - Тут голодным не останешься. Каждый так и норовит хоть пару ложек но впихнуть в меня. Я так скоро лопну!
   Трофим посмотрел на ее скелетообразное тельце и только головой покачал.
   В узком переходе между пристройкой для прислуги и хозяйской половиной им повстречался спешащий домой Петр.
   - Ох, и крику же было, как вы уехали, - поделился он последними новостями. - Я сам не слыхал, до церкви ходил, ну, вы знаете зачем...(Настасья кивнула). Да Егор сказывал, что барышни-то наши вначале чуть учителя не забили до смерти, а опосля - слово за слово и между собой разругались вдрызг. Через что повздорили, никто не знает, но на глаза им сегодня лучше не попадаться.
   - А где сейчас барышни? - поинтересовался Трофим.
   - Сидят по своим комнатам, делают вид, что мигренями маются, - охотно продолжал Петр. - Даже ужинать не захотели.
   - Чем дальше - тем веселее! - Настасья выразительно посмотрела на Трофима, мол, понятно тебе, что я имела ввиду. - Завтра же съезжаем. Вот что, дорогой Петр, распорядись завтра на рассвете подать нам коляску.
   - Неужто покидаете нас? - искренне расстроился управляющий, проникшийся глубокой симпатией и благодарностью к Настасье. - Хотя оно и понятно - не дом, а этот, как его, шапито. Да и дела у вас, верно, в Первопрестольной.
   - В Москву мы с братом не торопимся, но обстановку сменить желаем. В гостиницу переедем, а там, глядишь, еще свидимся.
   - Обязательно свидимся, - с жаром воскликнул Петр. - Вы на меня всегда можете положиться. Да я для вас, что хошь сделаю, только прикажите.
   Чувствуя, что сейчас должно последовать очередное целование рук, Настасья поспешила ретироваться, бросив на прощание:
   - Береги себя и дочку, храни вас Бог!
  
   Шорх! Шорх! Сон мгновенно испарился, словно рассердившись на это бесцеремонное вторжение постороннего звука в ночное безмолвие спальни. Шорх! Шорх! Сердце заныло от разочарования и безысходности - ничем эта ночь не лучше других. Все повторяется с тем лишь отличием, что убывающая луна за окном светит не так ярко, да и от бесполезного присутствия Демьяна пришлось отказаться - старик свом храпом лишал его тех редких минут сна, которые удавалось выкроить у жуткой ночи. Шорх! Шорх! Он не видел, но ясно представлял себе, как восставший из пепла "дьявольский" пергамент пробирается на свое место в верхнем ящике бюро из красного дерева. Уж что он только с этой бумажкой не делал: жег ее, рвал на мелкие кусочки и пускал по течению реки, соляной кислотой травил ее, но она, подлая, всегда возвращалась. Также, как неизменно возвращались и Они... Перемазанные могильной землей, источающие тошнотворный приторный запах гниющей плоти, кишащие червями фигуры. Он почти привык к Ним и к Их, кажется навсегда въевшемуся в стены его дома, запаху. Единственное к чему он никак не мог привыкнуть, так это к Их появлению. Ведь знал же, что они придут, и все равно, пуще смерти, боялся этого момента. Шорох прекратился. Теперь осталось ждать тихого стука в окно и призывного шепота мертвых. Он с силой вжался в подушку и натянул на голову одеяло, хотя прекрасно понимал, что все эти ухищрения бесполезны. Они все равно его отыщут. Хоть на край света беги, а от грехов своих не убежишь. Время шло, а привычного стука в окно все не было. Неизвестность страшила еще больше. Подождав еще немного, он решился подняться с постели. Прижав к груди ледяные, вспотевшие от волнения руки, он медленно приближался к окну. Шаг за шагом, прислушиваясь к тишине, но слыша лишь удары собственного сердца. Он ожидал в любое мгновение увидеть в оконном проеме бледную, покрытую трупными пятнами руку или зловещий оскал обглоданного опарышами черепа, но ничего не портило вида бархатного, усыпанного тысячами звезд, неба. Он подошел вплотную к окну и с опаской выглянул во двор. Никого! Чисто! Он облегченно вздохнул, не веря своему счастью. Неужели прощен? В радостной эйфории он даже не обратил внимания на скрип открывающейся двери за его спиной. И только знакомый, сладковатый запах, ударивший ему в нос, заставил его оглянуться. Улыбка медленно сползла с его лица, когда его взгляд уперся в безмолвную стену "живых" мертвецов.
  
   - Убегайте! Все разбегайтесь! Иуды! Предатели! - бесновалась Мария, заметив крадущихся по коридору с грудой багажа Настасью и Трофима. - Какое вам дело, что я остаюсь совсем одна в этом огромном холодном доме круглой сиротой?! Вы даже не захотели попрощаться.
   Она сердито топнула ножкой и обиженно надула губы - ребенок ребенком.
   - Мы хотели оставить записку на столе, - попытался оправдаться за них обоих Трофим. - Вот, все утро сочинял.
   Он протянул девушке мелко исписанный листок, на который она даже не взглянула.
   - Оставляете меня один на один с Алексашкой. А я его на дух не переношу, даром, что родственники.
   Трофим с Настасьей растерянно переглянулись, никто из них не мог взять, о чем Мария говорит.
   - Вы разве еще не знаете, что моя разлюбезная сестрица с полюбовником своим сбежала?
   - Как? Когда? - изумлению мнимых брата и сестры не было предела. Подобной развязки вчерашнего конфликта не в силах был представить даже такой маститый сочинитель, как Повелитель Тьмы.
   - Ночью. Почистили маменькин сейф и были таковы, - было непонятно чем Мария расстроена больше: предательством сестры или исчезновением фамильных ценностей. - Я-то рассчитывала, что у Валентины хватит ума выгнать в шею убийцу, а она оказалась еще глупее, чем можно себе это представить.
   Девушка потерла пальцами виски:
   - Голова ужасно болит, мочи нет терпеть, - простонала она.
   Настасья обреченно вздохнула и сунула в руки Трофиму клетку с Пургой. Он не преминул воспользоваться случаем и сразу же отодвинул край шелковой шали, в которую была укутана клетка. Ворона такой бесцеремонности терпеть не стала и, больно клюнув незваного посетителя за палец, приказала:
   - Сгинь!
   - Сама сгинь! - обиделся Повелитель Тьмы и вернул шаль на место.
   - Тише вы! - шикнула на них Настасья и подошла вплотную к Марии. - Не бойся, я попробую тебе помочь.
   Она положила руку на затылок девушки и закрыла глаза. Перед ее внутренним взором завертелась карусель мыслей Марии. Это были вспышки разноцветных картинок, не связанных друг с другом, и хаотично сменяющихся. Настасья прониклась чувствами девушки: здесь была и злость, и растерянность, и страх переел будущим, но доминирующей, конечно же, была боль. Пульсирующая, вязкая, словно деготь, она, как живая, толкалась в ладошку ведьмы, словно возмущаясь тому, что ей приходиться покидать "насиженное место". Настасью бросило в жар, и она почувствовала подкашивающую слабость в ногах - вполне привычное чувство, когда берешь на себя чужую болезнь.
   - Не знаю, как вы это делаете, но мне значительно легче, - голос Марии стал повеселее.
   - Рада была помочь, - слабо улыбнулась Настасья. - А ты не расстраивайся и не слишком переживай. Все у тебя будет хорошо. В ближайшие месяцы все твои проблемы разрешаться. Появится опекун, которому ты можешь полностью доверять. А вот от Александра держись подальше - он плохо кончит. А теперь, давай прощаться...Нет уговаривать нас не нужно - это дело решенное.
   Настасья обняла девушку.
   - Еще увидимся. Мы перебираемся в гостиницу неподалеку, и я всегда буду рада видеть тебя у себя в гостях.
   - Мое почтение, сударыня, - Трофим приложился к ручке Марии и смешно расшаркался. - Должен признаться, что во всем вашем странном семействе вы единственная, кто производит впечатление интеллигентного и здравомыслящего человека.
   Мария от такого "комплимента" растерялась, чем мнимые родственники и не преминули воспользоваться. Подхватив вещи, они поспешили к выходу, у которого их уже ожидала коляска с управляющим в качестве кучера.
   - Хоть что-то для вас сделаю, - пояснил он свое присутствие, помогая Настасье подняться в экипаж.
  
   Гостиница оказалась совсем не так далеко от жилища Василевских, как этого хотелось бы Настасье. Всего два квартала разделяло юную ведьму и потешный дом с греческими богами. Поселились они очень быстро, сказывалась нехватка постояльцев. Пользуясь тем, что много номеров пустовало, Трофим договорился с управляющим, и они заняли два прекрасных пятирублевых номера по цене три рублика за каждый.
   - Это в неделю? - поинтересовалась Настасья, прикидывая, сколько всякой всячины можно накупить на шесть рублей, и услышав ответ, что за сутки, подумалось - а не погорячилась ли она в своем решении переселиться. Заметив ее колебания, Повелитель Тьмы утешил свою спутницу:
   - Ничего страшного. Пишем все в командировочные расходы, небось не обеднеют. А если еще учесть, какую бомбу мы им подготовили...
   От этих слов гостиничный служащий, записывающий их в огромную канцелярскую книгу, вздрогнул и внимательно посмотрел на Трофима. Его физиономия в темных очках доверия не внушала.
   - Нечего на меня так смотреть, - проворчал репортер. - Будь я экстремистом, так спокойно о бомбе при свидетелях не разглагольствовал. Это просто метафора.
   Оставив служащего размышлять, что за штуковина такая "метафора" и не будет ли она пострашнее бомбы, они отправились осматривать свое новое жилище. Настасья осталась вполне довольной двухкомнатным номером, обставленным скромно, но со вкусом. В нем она чувствовала себя гораздо уютнее, чем в сыром и мрачном жилище Василевских. Особенно ей по душе пришлись премилые пейзажи на стенах номера - написаны не слишком профессионально, зато отлично поднимающие настроение яркими весенними красками. Настасья с содроганием вспомнила картинную галерею покойной Степаниды Игнатьевны и пришла к выводу, что три рубля вполне приемлемая цена за душевный покой и относительный комфорт. Не успела она обжиться, как в дверь постучали. На пороге стоял улыбающийся Трофим. Он посторонился, давая проход двум официантам с самоваром и подносом всевозможной снеди в руках.
   - Я тут прикинул, что совсем неплохо было бы позавтракать. А то скоро уж полдень, а во рту ни маковой росинки.
   Раздавшийся со стороны клетки шум был подтверждением того, что в этом вопросе Пурга целиком и полностью была согласна с Повелителем Тьмы. Дождавшись ухода прислуги, Настасья с Трофимом проворно уселись за стол, предварительно выпустив ворону из ее заточения. В течение десяти минут никто из них не обронил ни слова. Настасья, деликатно посапывая, в два счета расправилась с паштетом и принялась за копченую стерлядь, причмокивая от удовольствия, Трофим методично уничтожал телятину в клюквенном соусе, а Пурга, к большому неудовольствию Повелителя Тьмы, перебегала по столу от одного к другому и безо всякого стеснения выхватывала из их тарелок самые лакомые кусочки. Сперва репортер еще пытался отмахнуться от наглой птицы, но, заметив укоризненный взгляд девушки, смирился с тем, что ему приходится фактически есть из одной тарелки с вороной.
   - И зачем вам эта "прелесть"? - поинтересовался он уже за чаем, наблюдая, как Настасья старательно крошит баранки для Пурги. - Вам больше подошла бы какая-нибудь птичка-синичка, или кенар, ну на крайний случай, попугайчик. Или собачка: пуделек там, либо болонка. А это...примитивизм какой-то.
   - Этот, как вы выразились, "примитивизм" - мой друг, - холодно заметила ведьма, погладив ворону по блестящим черным перьям. - Она - единственное родное существо, оставшееся у меня. В ней я абсолютно уверена. Пурга не предаст. И я не позволю ее обижать, никому.
   - Я тебе покажу пуделька! - налетела на репортера ворона, прицеливаясь в прикрытые стеклами глаза.
   - ЭТО еще и говорит?! - Трофим прикрылся от разъяренной птицы медным подносом.
   - И не только! - Пурга одним ударом мощного клюва проделала дыру в подносе и заглянула в нее круглым желтым глазом.
   - Так ведь это же - феномен!!! - Трофим коснулся пробоины кончиками пальцев. - По правде говоря, я и сам бы от такой птички не оказался бы.
   - То-то же! - гордо бросила Пурга и спикировала на абажур увесистой голландской люстры, которая угрожающе зашаталась под упитанной тушкой птицы.
   - Поосторожнее там, - прикрикнула на нее Настасья, в душе радуясь тому изумлению, в какое повергла ее подружка Повелителя Тьмы. - Нам нужно спланировать наши дальнейшие действия.
   - Да, пора приступать к решительным действиям, - посерьезнел Трофим и достал из внутреннего кармана своего твидового пиджака блокнот и карандаш. - Время идет, деньги таят, а кто именно заговаривает портреты и людей тем самым на грех толкает, нам так и неведомо. А хотелось бы.
   - Узнаем, братец, обязательно узнаем, - задумчиво произнесла Настасья, силою мысли заставляя серебряную ложечку аккуратно размешивать в фарфоровой чашке чай. - У меня с этим извергом свои счеты.
   Повелитель Тьмы смолчал. Перед глазами всплыло бледное личико Аленки и чувства Настасьи ему были очень понятны.
   - У нас, пока что, две ниточки, - продолжала ведьма, меняя направление движения ложки в обратную сторону. - Одна ведет к Мадам...
   - Мелюсине, - подсказал Трофим, делая пометки в своем блокноте.
   - Да, к Мадам Мелюсине, а вторая - к художнику, господину Соболеву.
   - Есть еще цыганка, - осторожно заметил Трофим.
   - Это мелкая сошка, - пожала плечами девушка, посылая под потолок печенье для Пурги, которая весьма ловко одним движением отправила в клюв. - Хотя через нее можно выйти и на более крупного зверя. Пожалуй, ты прав, и ее не стоит сбрасывать со счетов.
   - Так с кого же начнем? - Трофим в нетерпении заерзал на стуле, всем своим видом показывая, что он готов в сию же секунду броситься на поиски врага.
   Настасья не спешила с ответом: внутренний голос подсказывал ей, что внимание следует обратить на создателя "проклятых" картин, разум же изо всех сил противился этому - слишком велико было почтение девушки к таланту неизвестного художника. Эти колебания не нравились ей. Вот Аглая никогда не сомневалась в собственных решениях. Как бы ей хотелось походить на бабушку.
   - С Мелюсины, - Настасья взглянула на позолоченные часы на малахитовой каминной полке. - Я думаю, что часам к трем мы можем нанести визит прославленной гадалке. А пока что у меня наметилось небольшое дельце.
   - Я с тобой, - Трофим проворно запрятал блокнот и карандаш. - Поймать извозчика?
   Девочка отрицательно покачала головой.
   - Я не собираюсь никуда ехать или идти. Будь добр, распорядись, чтобы здесь прибрали и прислали мне твердого белого картону, листов двадцать.
   - Зачем? - не мог сдержать любопытства репортер.
   - Сделаю себе гадальные карты, - поделилась ведьма. - Лучшие карты, те, что сделаны собственными руками.
   - Разве ты гадаешь на картах? - удивился Трофим. - Не многие рискуют доверить свою судьбу кусочкам бумаги.
   - Думаю, пришло время рискнуть, - улыбнулась девушка, но улыбка получилась какой-то грустной. Не стоит репортеру знать, что она не доверяет самому себе, и готова скорее поверить красочной картинке, чем своему внутреннему голосу.
   Разочарованный Трофим вежливо раскланялся и покинул номер. Уже через десять минут у Настасьи было все необходимое для рисования. Кроме того, официант, пришедший убрать остатки завтрака, принес большую миску ядер грецких орехов.
   - Господин Сахарный велел передать...Пургену? - он был явно смущен, что толком не разобрал имени, названном состоятельным постояльцем, таким важным, что парнишка попросту постеснялся переспросить его.
   Настасья не смогла сдержать улыбки, заметив, с каким вожделением Пурга смотрит на присланное лакомство, а ведь она далеко не голодна. Трофим выбрал верный путь к сердцу своенравной птицы.
   - Это тебе на вечер, - предупредила девушка Пургу. - А сейчас полетай немного, растряси жирок - мне тишина нужна. На этот раз ворона спорить не стала и покорно вылетела в распахнутую балконную дверь. Настасья не торопясь, разложила на столе кисти и краски, разрезала белоснежный картон на небольшие прямоугольные кусочки и задумалась: с чего же начать? Робота по созданию личных карт требовала основательности и особого вдохновения. Аглая когда-то рассказывала им с сестрой, что свою колоду она рисовала восемь лет. Что правда, пользовалась она ею очень редко, но коли брала карты в руки, они ее никогда не обманывали. Конечно, можно было бы купить в любой галантерейной лавке прекрасную колоду фабричного производства, но не будет тогда у гадающего той особой, мистической связи, которой обладают карты, созданные собственными руками. Анн, та и шагу боялась ступить, не "посоветовавшись" со своей колодой. Карты у нее были особые, вычеканенные на тончайших пластинах золота. И хотя рисунки на них были примитивны (какой с тетки художник?), она все же ужасно ими гордилась и безоговорочно доверяла. Иногда это приводило к комическим ситуациям. Да взять хотя бы случай, имевший место на прошлое Рождество. Как обычно, с утра, еще не встав с постели, она наугад потянула из колоды карту, чтобы узнать, что день грядущий ей готовит. И что же? Выпадает карта "Повелитель" в прямой позиции. Стало быть, имеет к ней большой интерес лицо очень значительное, готовое стать ей покровителем. А так как на этот день Анн была приглашена на закрытый раут, на которой, из самых достоверных источников было известно, должен был присутствовать некто царских кровей, то тетушка и решила вцепиться в удачу обеими руками. Уже к обеду Анн окончательно и бесповоротно порвала с ее тогдашним обожателем и покровителем, человеком достаточно богатым, чтобы содержать Анн, с ее непомерными аппетитами, и достаточно занятым, чтобы не докучать им своими частыми визитами. Оставшуюся половину дня тетушка приводила себя в надлежащий вид. На бал она отправилась настоящей королевой, а вернулась разъяренной фурией. Только на следующий день от сестры Настасья узнала причину недовольства Анн. Как оказалось, приглашена она была на "дурацкую вечеринку" - новомодное явление, пришедшее из Европы и ставшее невероятно популярным среди высшей аристократии Петербурга. Смысл заключался в том, что на вечеринку приводился самый уродливый, самый жалкий нищий, которого только можно было на тот момент найти в ближайших трущобах. Этого человека провозглашали Королем шутов, водружали ему на голову жестяную корону и весь вечер выполняли его приказы. Одним из моментов подобного времяпровождения был выбор Королевы, шутливое венчание и самое настоящее исполнение супружеского долга. Дамы к этому относились двояко. Не то чтобы они боялись огласки - в закрытых обществах это не принято, а сам Король шутов никогда не доживал до утра, но перспектива отдаться грязному нищему отпугивала. Хотя с другой стороны, было бы обидно не быть признанной первой красавицей. Выбора Короля все ожидали с замиранием и некоторой долей возбуждения, такое состояние охватывает игрока в рулетку, когда шарик замедляясь приближается к загаданному числу. В тот вечер ослепительная Анн была вне конкуренции. Вот какую злую шутку сыграли над ней ее любимые карты Таро. А ведь не соврали. Хотели короля? Получите! Этот курьез лишний раз доказывал, что обращаться с подобными мистическими вещами нужно крайне осторожно, прибегая к их помощи лишь в самых крайних случаях.
   Настасью посетило вдохновение. Она в нетерпении схватилась за кисти, готовая к созданию своей первой карты. Для себя девушка уже решила, что это будет Жрица - символ науки, которая должна руководить волей, подлинной мудростью, глубоко скрытыми от других знаниями. И только Аглаю видела она в этой роли. Ничего, что бабуля была страшна, как "смертный грех", ее мудрость и доброта с лихвой компенсировали недостатки внешности. Работа доставляла Настасье большое удовольствие. Она тщательно вырисовывала мельчайшие детали карты: в руках жрица держала Черную Книгу, на ее плече восседала Пурга, а у ног свернулся клубком Пушок, тучный котяра, в тело которого время от времени вселялся их учитель. В целом, картинка получилась очень теплая и домашняя. От нее веяло ностальгией по беззаботным дням ушедшего детства. Еще раз полюбовавшись творением своих рук, Настасья осторожно положила карту на каминную полку высыхать. На первый раз достаточно. Жаль, что ей в голову не пришло сделать этого раньше. Была бы сейчас у нее на руках полная колода, которая подсказала бы, как ей следует поступить: послушаться голоса разума и бежать отсюда без оглядки либо довериться Трофиму, и попытаться избавить этот город от захватившего его зла. Как тяжело остаться в семнадцать лет одной на белом свете. Сестра в расчет не бралась - вряд ли их дорожки когда-нибудь еще пересекутся.
   Настасья взглянула на часы, золоченые стрелки которых показывали четверть второго. Как незаметно пролетело время, а ведь нужно было еще немного отдохнуть и привести себя в порядок перед посещением Мелюсины. Интересно, чем сейчас занимается Повелитель Тьмы? Наверняка защищает свое новое жилище от бесов с помощью примитивных пиктограмм, или же направился на телеграф, отправить очередной отчет в редакцию, что он делает почти каждый день. Думается, что вчерашняя история с одержимой игрушкой им понравится. Девушка решила, пока есть еще немного времени, разобрать свой гардероб. Для встречи с Мадам Мелюсиной ей хотелось выглядеть поприличнее, все-таки, они какие-никакие а соплеменницы. Можно сказать, соратницы в колдовском деле. Хотя, если окажется, что заговор картин - дело рук гадалки, то Настасья вынуждена будет признать ее превосходство. У самой девушки на подомное злодеяние духу не хватило бы. Результаты ревизии оказались малоутешительны - все ее платья оказались подросткового покроя и Настасье явно тесноваты. Она, конечно, могла бы их переделать на свою расцветшую фигуру, но надо признать, что портниха из Настасьи была никудышная. В конце-концов девушка остановила свой выбор на строгом оливковом костюме и шляпке ему в тон, украшенной фазаньим пером. Выглядела она в этом наряде довольно представительно.
   - Ты восхитительна! - не сдержался Трофим, пришедший за девушкой без четверти три. На самом Повелителе был английский клетчатый пиджак, белые гамаши и громоздкие кожаные башмаки. На носу Трофима "красовались" закрытые шоферские очки с абсолютно черными стеклами, но не они вовсе удивили Настасью: на лацкане пиджака она заметила топазовую брошь с выгравированным соколом. Перехватив ее взгляд, Трофим счел нужным пояснить:
   - Это знак дружбы. Любой колдун, любая ведьма, увидев ее, будет знать, что мне можно доверять. Только не спрашивай, откуда она у меня. Разглашение этой тайны будет дорого мне стоить.
   - Не буду, - с сожалением пообещала, Настасья, хотя ее от любопытства просто распирало. - А очки? Зачем ты сменил очки?
   - Слишком яркое солнце сегодня, - спокойно ответил репортер. - Даже голова немного кружится. Обычно в такие дни я стараюсь из дому не выходить, но это в Москве, а здесь привередничать не пристало - работа, прежде всего.
   И на этой оптимистической ноте они отправились навстречу с загадочной мадам Мелюсиной.
  
   Глава 8
   Глубокий вдох и спасительный вихрь мельчайшей белоснежной пыли взметнул к трепещущим от нетерпения ноздрям. Мелюсина откинулась на спинку венецианского кресла, специально выписанного ею из известного парижского салона, и на несколько секунд закрыла глаза. Голос незамедлил напомнить о себе.
   - Думаешь - это надолго успокоит тебя? Не будь наивной. Этот покой - лишь химера, призрачное подобие настоящей свободы от кошмаров, мучающих тебя. Пройдет каких-то пара часов и твой грех вновь вернется к тебе.
   - Ну и пусть, - безразлично ответила Мелюсина, не открывая рта. - Зато у меня есть немного времени, чтобы почувствовать себя обычным человеком, способным радоваться окружающим его краскам и звукам; нормально общающимся с другими людьми, не вымещая на них свои обиды.
   - Ты сама выбрала такую жизнь.
   - Не нужно мне об этом напоминать каждый раз, - лицо Мелюсины искривилось, словно от боли, а пальцы с силой впились в резные ручки любимого кресла. - Оставь меня! Не желаю тебя больше слушать!
   - Я уйду, но очень скоро вернусь, - пообещал Голос. - Ведь мы связаны с тобой навеки-вечные. Хотя ты, конечно же, рассчитывала на другое, когда опускала топор на мою голову. Не правда ли, Дарьюшка?
   - Сгинь, Христа ради! - простонала Мелюсина, яростно встряхивая головой, как собака после купания.
   Упоминание Всевышнего не могло не позабавить Голос, он расхохотался:
   - Не он твой хозяин, Дарьюшка! Не он! Даже не поминай Бога, не оскверняй его светлое имя своим нечестивым ртом. В той грязи, в которой ты сейчас находишься, Всевышний тебя не видит. А отмыться тебе не удастся, никогда!
   Он замолчал. Мелюсина подождала еще немного, чтобы убедиться, что он действительно ушел, и открыла глаза. Как она любила эти моменты, когда "ангельская пыль" начинала действовать. Призрачные тени, постоянно окружающие ее, отступили, забившись в самые дальние уголки ее кабинета. На их место пробились солнечные лучи и заиграли яркими огоньками на гранях магических кристаллов, расставленных на низких столиках, драпированных изумрудной парчой. Развешанные на стенах южноафриканские маски выглядели уже не столь свирепо как раньше, и даже чучело волка спрятало свой хищный оскал и приняло довольно миролюбивый вид.
   Мелюсина улыбнулась, что случалось с ней довольно редко. Она почувствовала себя невероятно сильной, готовой к решительным поступкам. Она подошла к большому, до самого потолка, зеркалу и критически оглядела себя. Все еще ничего, хотя годы и регулярный прием "ангельской пыли" наложили свой отпечаток на ее некогда ослепительной внешности. Очень высокая, худощавая, издалека она вполне могла сойти за двадцатилетнюю, но предательская сеточка мелких морщин, прорезавших аристократически бледную кожу лица, выдавали ее истинный возраст. Мелюсина поднесла к глазам руку. Увы, после сорока былая гладкость и упругость покинули ее, уступив место ненавистной дряблости и сухости. Это напоминание о неминуемо приближающейся старости еще десять минут назад повергло бы ее в глубокую депрессию, но сейчас мадам лишь подбадривающее подмигнула своему отражению, мол, морщины - это пустяки, на которые не стоит обращать внимания. И потом, ей немало пришлось натерпеться в жизни от людей, которых привлекала в ней лишь внешняя красота, поэтому привязывала она к себе другими качествами - умом, обаянием, умением затронуть душу, вселить в человека уверенность в лучшем будущем. Все это очень пригодилось Мелюсине в ее ремесле ворожеи. Прибавить к вышеперечисленному хитрость, изворотливость, немалую долю актерского мастерства и все это с лихвой восполняло полное отсутствие у нее дара ясновидения. Мелюсина была шарлатанкой, причем шарлатанкой высшего класса, не опасающейся разоблачения и готовой пресечь любые попытки поставить под сомнение ее умения в области гаданий. Дорогу к ее салону знал каждый житель их города, и только ленивый не побывал у нее ни разу. Дело Мелюсины процветало - она ни в чем себе не отказывала, и такая жизнь вполне бы могла сойти за сказку, если бы не Голос. Он появился внезапно и с тех пор постоянно напоминал мадам о ее прежней жизни, когда свет знал ее ни как Мелюсину, а как Дарью Рчкину - рано и страшно сперва осиротевшую, а после овдовевшую. Напоминания о прошлом сводили ее с ума. Она, как могла, боролась с Голосом. Сначала это был алкоголь, затем - "ангельская пыль", но тщетно. Голос исчезал на время, а затем появлялся снова, чтобы истязать ее сознание. И если бы Мелюсина панически не боялась смерти, а вернее того, что за ней должно было последовать, то давно бы избавилась от Голоса с помощью ножа или веревки...Хотя, нет...Такой грубый конец не для нее. Куда более заманчивым Мелюсине представлялось попасть в ледяные объятия смерти от большой дозы "ангельской пыли" - кратковременная агония и... Мадам сердито поджала губы. Сколько раз она зарекалась не думать о конце, и вот мысли сами по себе вернулись к запретной теме.
   Женщина бросила быстрый взгляд на обсыпанный изумрудами кругляшек часов, прикрепленный к поясу платья, с помощью изящной золотой цепочки. Самое время для чашки чая.
   - Глаша! - зычно позвала она, в очередной раз игнорируя звонок, которым в больших домах принято призывать прислугу.
   За дверью послышался топот ног, и в образовавшейся щели появилась встревоженная рябая физиономия типичной деревенской бабы:
   - Звали, барыня? То есть, я хотела сказать...мадам. Звали, мадам?
   Мелюсина слегка поморщилась, но не стала сейчас заниматься "воспитанием" безграмотной служанки, пусть этим занимается Эвелина.
   - Подай мне чай в Пармском сервизе, да не с бубликами или кренделями, как в прошлый раз, а с кремовыми корзиночками, которые Эвелина купила утром. И поживее - умираю от голода.
   Глаша со всех ног бросилась выполнять поручение, боясь допустить еще какую-нибудь оплошность, способную вызвать вспышку гнева со стороны хозяйки. Странная она, хозяйка, чудная. Никогда не знаешь чего от нее ожидать. То может рублем одарить за просто так, за удачно уложенную прическу или красиво составленный букет на обеденном столе, а может и оплеухой увесистой огреть за самую малую провинность. За глаза ее вся прислуга величала Аспидкой, и даже Эвелина, состоящая при барыне не то управляющей, не то компаньонкой, не редко отсиживалась на кухне, не желая попасться Мадам на глаза, когда та бывала не в духе. Оно и понятно. Ладно бы дело одними оплеухами не ограничивалось, а то ведь можно и под заклятье какое попасть. Хозяйка то их сродни ведьмам. Об этом частенько перешептывались в людской за самоваром в конце долгого дня, будучи уверенными, что не будут услышаны хозяйкой, которая к тому времени входила в своеобразный транс, длящийся до самого утра. Она всю ночь могла просидеть в своем любимом глубоком кресле, укутавшись в темно-вишневую шаль, неотрывно глядя куда-то в угол комнаты и разговаривая с кем-то только ей одной видимым или слышимым. Никто в такие моменты не смел потревожить ее. Наоборот, все домашние наслаждались временным затишьем и, не стесняясь, перемывали косточки мадам и ее помощнице. Некоторые сочувствовали Эвелине, вынужденную терпеть сумасбродства Мелюсины, другие же утверждали, что она с хозяйкой "одного поля ягоды" и взгляд ее немигающих черных глаз действовал похлеще грозных окриков Мелюсины.
   Примерно такие мысли роились в голове у Глафиры, когда она сервировала маленький столик в комнате мадам, а сама Мелюсина в это время неподвижно стояла у окна, глядя на улицу. Бросив быстрый взгляд на прямую, словно высеченную из гранита спину хозяйки, Глаша быстро перекрестилась: эх, было бы куда, давно ушла бы она от этой страшной женщины. Но в других домах и своей прислуги хватало, а платила Мелюсина неплохо, по крайней мере, ни один из восьмерых Глафириных детей не голодал.
   - Эвелина дома? - прервал ее размышления голос Мелюсины. От неожиданности Глаша вздрогнула, и несколько капель крепкого чая пролилось на золоченое блюдце. - Передай ей, что я желаю пить чай в ее компании.
   - Так нету ее, ба..., то есть, мадам, - залепетала служанка, поспешно смахивая белоснежной салфеткой предательские капли. - Вы же знаете, она то появляется, то исчезает, когда ей заблагорассудится, - в голосе Глафиры звучали нотки осуждения и легкой зависти к вольготному положению компаньонки.
   - Ну, Бог с ней, - тихо заметила Мелюсина, хотя внутри все же шевельнулся маленький червячок беспокойства, точащий ее каждый раз, когда Эвелина покидала дом. Кроме смерти и Голоса, мадам очень боялась еще одной вещи - а именно того, что Эвелина когда-нибудь может покинуть ее навсегда. И вовсе не одиночество страшило мадам, ведь большую часть жизни она прожила сама, но лишиться спасительной "ангельской пыли", которой девушка исправно ее снабжала - это было бы для Мелюсины настоящей трагедией. Тяжело признаться, но с некоторых пор она полностью стала зависимой от Эвелины. Эта девушка имела над ней неоспоримую власть, которой мадам было очень тяжело сопротивляться. Ведь от наперсницы зависел не только душевный покой ее хозяйки, но и, как это не странно, ее материальное благополучие. С появлением Эвелины для Мелюсины открылись такие денежные перспективы, о которых она раньше и мечтать не могла. А ведь ей, по сути, и делать ничего особенного не приходилось: знай только вешай лапшу на уши доверчивым горожанам. В этом она была настоящей докой, а все остальное делала Эвелина. Что именно и как она это делала, Мелюсине было неведомо, она лишь подозревала, что такие бешенные деньги зря платить не станут. Именно по этой причине Мелюсина закрывала глаза на частые отлучки Эвелины, молясь только о том, чтобы девушка вернулась. И сейчас, взяв в руки чашечку крепкого цейлонского чая, Мелюсина заняла наблюдательную позицию у окна, в надежде увидеть возвращающуюся компаньонку. В течении нескольких минут улица была пустынна, только в витрине цветочного магазина, находящегося напротив, несколько раз мелькнула светлая головка Машеньки Порошенковой, скромной, милой девушки, обладающей исключительным вкусом и составляющей умопомрачительной красоты букеты. Затем, стуча башмаками по булыжной мостовой, промчался мальчишка-рассыльный из бакалейной лавки "Сидорчук и К". Как раз напротив окна, у которого стояла Мелюсина, у мальчишки выпал из рук один из многочисленных свертков, которые он держал в охапке. С трудом поднимая его, рассыльный крепко выругался, бросая сердитый взгляд в сторону мелюсиныного особняка, но заметив в окне саму Мадам, он так побледнел, что Мелюсине стало искренне жаль мальчишку, который, впрочем как и большинство жителей их города, принимал ее за самую что ни на есть настоящую ведьму. Мелюсине льстила подобная слава, и она всячески старалась соответствовать этому образу. Вот и сейчас бедный мальчик наверняка решил, что это ведьма вышибла у него из рук сверток одним лишь взглядом.
   За те десять минут, в течении которых Мелюсина не только опорожнила две чашки чая, но и расправилась с четырьмя кремовыми пирожными (под действием "ангельской пыли" у Мадам разыгрывался зверский аппетит), ничего примечательного на улице замечено не было: несколько редких прохожих да с пол-десятка экипажей. Жизнь за пределами дома Мелюсины была скучна и монотонна, в этом она убеждалась каждый раз, приближаясь к оконному проему. Вот уже три месяца, как она не покидала пределов своего жилища, довольствуясь новостями, которыми снабжала ее Эвелина. Право же, мир грез, в который увлекал ее наркотик, был гораздо чудеснее серой реальности, которую к тому же порядком портил Голос. Внезапно будничную картину за окном разбавила необычная пара, появившаяся из-за угла трехэтажного доходного дома Ворошилова, стоящего на самом конце их улицы. Эти двое были явно не местными - они озирались по сторонам и время от времени заглядывали в какую-то бумажку, которую держала в руках миловидная девушка. Ее спутник, плотный мужчина в странных очках, зашел в цветочный магазин. Мелюсина видела, как он о чем-то спросил Машеньку, и та махнула в сторону дома Мадам. Ах, какая незадача - гости и именно в тот момент, когда ее помощницы нет дома. Конечно, она в состоянии принять их и без Эвелины, но вот сможет ли она провести сеанс на должном уровне без очередной порции "ангельской пыли"? Эвелина никогда не оставляла ей больше одной дозы, и Мелюсину это порой просто сводило с ума. Да что эта соплячка о себе возомнила? Она думает, что Мелюсина без нее и ее дряни и шагу не сможет ступить? Еще как сможет. Вот сейчас возьмет и примет этих двоих, и плевать она хотела на Эвелинус ее "инструкциями" по поводу того, кому и что нужно "пророчить". У девушки довольно здорово получалось угадывать прошлое и будущее их клиентов, но ведь главная здесь Мелюсина и предсказания - это ее парафия. Гаданиями она зарабатывала себе на кусок хлеба, когда Эвелина еще пеленки пачкала, да и не Эвелиной она тогда была вовсе, а какой-нибудь Дуняшей или Акулиной, или даже, как и саму Мадам, Дарьей.
  
   Дарьюшка родилась спустя шесть месяцев после венчания ее родителей: старшего приказчика большой галантерейной лавки, Трифона Игнатьевича Ручкина, и дочери мелкого писарчука при губернской канцелярии, Авдотьи Прохоровны Козловской. Этот факт вызвал немало пересуд среди многочисленной родни Трифона Игнатьевича, и без того считающей данный брак явным мезальянсом. Авдотья, хотя и получила неплохое начальное образование, была бедна, как церковная мышь, и будущему мужу могла предложить только свою красоту да двести рублей приданого, с таким трудом собранных ее родителями. Девочка родилась крошечной и очень слабенькой, что также ставило под сомнение ее принадлежность к роду Ручкиных, славившемся завидным здоровьем и крепостью.
   Папаша, мечтавший о первенце, свою досаду не скрывал и вместо того, чтобы поддержать свою жену, только оправившуюся после родильной горячки, пустился пить горькую да попрекать ее в обмане, хотя ему, как никому другому было хорошо известно, что девушка шла под венец невинной. И года не прошло со дня венчания, а жизнь Авдотьи превратилась в ад кромешный: постоянные пьяные дебоши мужа, непрекращающейся поток упреков со стороны мужниной родни и забота о хилом младенце очень быстро превратили некогда цветущую, красивую девушку в забитую, вечно прячущую взгляд, старуху. Дарья выкарабкалась. Она всеми силенками цеплялась за жизнь и выкарабкалась. Видно сильного Ангела Хранителя приставили к ней: оградил от безносой. Вот только...Росла она, не ведая ни любви, ни ласки. От отца ей приходилось слышать только ругательства, да и мать, со временем убедившая себя, что именно дочка - причина всех ее несчастий, не сильно жаловала Дарьюшку своим вниманием. Девочка давно уже привыкла к прозвищам "приблудыш" и "байстрючка", которыми постоянно называли ее родственнички. В конце-концов она поверила, что в семье Ручкиных она - человек случайный, и где-то на белом свете живут ее настоящие батюшка с матушкой. Чай, скучают по ней. А в один прекрасный день, непременно, заберут они ее из этого ненавистного дома и отвезут далеко-далеко, может быть, даже к морю. И подарят ей настоящие родители маленькую пушистую собачонку, как у Клавки Сырниковой, и будут они жить все вместе долго и счастливо...Мысли эти согревали маленькое сердечко, когда девочке приходилось особо несладко. На первых порах она думала, что ее выкрали цыгане и подбросили ее Ручкиным, но, немного повзрослев, Дарьюшка уверовала, что именно приемные родители похитили ее из отчего дома, и обрекли на жалкое существование, ибо были они людьми пустыми и бессердечными, и на такой бесстыдный проступок очень даже способные. Это "озарение" пришло к ней в одиннадцать лет, когда после очередной попойки, папаша отходил поленом и ее, и мамашу (просто так, без причины, чтобы страха не теряли, как любил он оправдать свои злодеяния). Обычно, после подобного "нравоучения", Дарья с Авдотьей обнявшись беззвучно плакали в углу горницы, боясь разбудить громкохрапящего главу семейства, но в этот раз все сталось по другому. Получив сучковатым поленом по лопатке, Авдотья с обезумевшим видом бросилась на дочь. "Это все ты! Ты жизнь мне испортила, паскуда!, - вопила она, трепая Дарью за косы. - Уж лучше бы ты еще в утробе подохла, змея подколодная, чтобы мне тобою глаза не кололи!" Такая вспышка ярости со стороны всегда забитой Авдотьи была полной неожиданностью не только для девочки, но и для самого Трифона Ивановича. Минут пять он рассеянно наблюдал за избиением ребенка, после чего смачно сплюнул и со словами: "Наконец то призналась, шалава!", удалился за ситцевую занавеску опочивать. Авдотья же, еще немного потаскав Дарьюшку за волосы по глинобитному полу, на последок крепко приложила ее о дверной косяк, и с воем повалилась на лавку. Не разбирая дороги, Дарья бросилась вон из избы, и остановилась только за слободой, на самом краю крутого обрыва, под которым коварный Прохоров-омут закручивал речку Супрунку в пенящийся водоворот. И пополнила бы тогда Дарья ряд несчастных, кончивших жизнь в ледяных объятиях Супрунки, но от рокового шага навстречу гибели ее остановил страх. Как только из-под ее башмачков несколько земляных комочков полетели в самое сердце смертоносной водоверти, в памяти всплыли рассказы двоюродного брательника Борьки о страшном утопленнике Прохоре, который только и ждет на дне омута возможности полакомиться свежей человечинкой. Девочка испуганно посмотрела вниз, и там, в бурлящей пене, ей привиделась косматая седая борода. Она ясно представила, как обхватят ее скользкие руки утопленника и вонзятся в сердце острые, на человеческих костях отточенные зубы. От таких мыслей ее прошиб холодный пот, и в ужасе она отшатнулась от края обрыва. Вообще Борька был большим мастаком по части напустить страху. Он знал бесконечное количество историй про ведьм, упырей и вурдалаков, и даже один раз запустил камнем в свирепого оборотня, так, по крайней мере, он рассказывал обступившей его, трясущейся от страха, малышне. И хотя Дарья подозревала, что речь шла о простой бродячей собаке, коих на задворках ихней слободы водилось превеликое множество, братцу о своих сомнениях рассказывать она не стала, так как побаивалась его крепких кулаков, которые он то и дело любил пускать в ход. Дабы запугать мелюзгу окончательно, он водил их к монастырю, чтобы показать удавившуюся монахиню. Ходили поздним вечером, когда последние лучи заходящего солнца кровавым багрянцем скользнули по земле и поспешили уступить место таинственным сумеркам. У густых зарослей шиповника, окутавшего моностярскую изгородь, Борька резко остановился. От неожиданности Васятка, самый маленький в их ватаге, вскрикнул.
   - Тсс! - Борька прижал палец к губам. - Монахиня услышит...
   Дети в испуге прижались друг к другу, готовые в любой момент пуститься наутек. Борька прекрасно понимал их состояние, поэтому неприменул подлить масла в огонь:
   - Если кто передумал, то я не держу. У мамки под юбкой - оно поспокойнее будет. Только тогда на глаза мне лучше не попадаться - за трусость буду бить нещадно.
   Закончив напутственную речь, он повернулся к детям спиной и нырнул под куст шиповника. С тяжелым сердцем за ним последовали и остальные. Никто не осмелился остаться. Ведь монахини-то может не быть, а вот Борька есть и будет, а врагом его становиться не хотелось никому. Оставляя на колючих шипах клочья одежды, стиснув зубы от боли, продирались они через шиповник вслед за своим ватажком. У самой изгороди кустарник вдруг поредел, образовывая небольшой островок, на котором для всех еле хватало места. Борька обхватил руками проржавевшие прутья монастырского забора и напряженно всматривался в темноту.
   - Вот она, - прошептал он и махнул в направлении деревянного здания монастыря. - За колодцем, на старой груше.
   Дарьюшка почувствовала, как задрожали худенькие плечики Васятки, который стоял вплотную к ней. Он даже не смотрел в указанном направлении. Детское воображение уже нарисовало ему жуткий портрет покойницы, в существовании которой он даже не сомневался. Большим усилием воли Дарьюшка заставила себя повернуть голову в сторону груши, чьими сладкими сочными плодами их частенько потчевали монахини. В темноте дерево показалось ей просто огромной бесформенной массой, но стоило бледной луне выглянуть на мгновение из-за укутавших ее туч, как вопль ужаса сорвался с губ девочки. Среди кривых, как гигантские пальцы дряхлой старухи, ветвей, действительно висела черная фигура с неестественно свернутой набок головой. Крик Дарьи подхватили остальные и, не разбирая дороги, прямо сквозь цепкие колючки, бросились они прочь от страшного места. Сквозь громкие звуки ударов собственного сердца до девочки донесся противный смех Борьки, но она не останавливалась до самого дома, немного успокоившись лишь тогда, когда очутилась в собственной постели. До самого утра она не могла уснуть - все ей чудилось в маленьком окошке бледное лицо повешенной. На следующий день Дарья по-новому взглянула вчерашнее приключение. Яркие солнечные лучи прогнали ее страхи, которые уступили место усиленным размышлениям о том, почему же сам Борька не только не испугался зловещего призрака, но еще и разразился громким смехом, не побоявшись мести со стороны потревоженной усопшей. Что-то во всей этой истории не сходилось. И Дарьюшка для себя решила, во чтобы-то ни стало в ней разобраться, а для этого ей пришлось побороть свой страх и отправиться к стенам монастыря во второй раз. Уже у самых ворот святой обители девочка лихорадочно сжала концы платка, наброшенного на ее худенькие плечики. Она убавила шаг, пытаясь справиться с охватившей ее дрожью. Девочку обуревали самые противоречивые чувства. С одной стороны - хотелось бежать отсюда со всех ног, а с другой - она понимала, что призрак повешенной монахини - это не более чем выдумка сумасбродного Борьки. Ведь, существуй привидение на самом деле, о нем давно бы уже прослышали не только в слободе, но и во всем городе. Да и где это видано, чтобы души покойников шастали по освященной земле и тревожили покой святых матерей?! Нет, нужно еще раз взглянуть на эту злополучную грушу, чтобы потом всю жизнь не мучаться сомнениями и не дрожать по ночам от каждого шороха. Она решительно завязала платок на голове и, перекрестясь, ступила на двор монастыря. Занятые хозяйскими хлопотами монашки не обращали ни малейшего внимания на девочку. В их обители посетители женского полу - это явление привычное. Вот будь на ее месте парень ладный, тогда другое дело - заласкали бы его жаркими мечтательными взглядами, взгрустнули бы о недоступном...Дарьюшка завернула за угол деревянного, строенного без единого гвоздя монастыря, и почти сразу уперлась в кривой ствол старой груши. Как она и ожидала - никакой монахини на дереве не оказалось. Груша как груша, таких в каждом дворе по два-три дерева. Кто же откажется зимой от чая со сладким, густым, как мед, грушевым вареньицем? Но что же они тогда приняли за повешенную? Девочка обошла вокруг дерева пару раз и остановилась, как раз напротив того места, где они давеча сидели в "засаде". Отойдя на несколько шагов она подняла голову. Ах, вот оно что! Почти у самой верхушки дерева обломилась толстенная ветка, но не упала, а продолжала висеть у ствола, слегка пошатываясь от дуновения ветра. А на самом изломе свили себе гнездо какие-то птицы, его в темноте Дарьюшка и приняла за голову повешенной. От такого простого объяснения ночным кошмарам девочка от души расхохоталась. Ее смех привлек внимание нескольких послушниц, которые кололи дрова неподалеку. Они тут же бросили все дела и потянулись к груше, сгорая от любопытства.
   - Что там? Что ты увидела? - они пристально всматривались в густую листву, но ничего необычного не замечали. Дарьюшка улыбнулась. Ее переполняла такая радость, что она неожиданно для самой себя созорничала:
   - Удавившуюся монахиню! - закричала она опешившим сестрам и со всех ног бросилась наутек.
   ...Сейчас, на краю бездны, эта история, внезапно всплывшая из глубин ее памяти, натолкнула Дарьюшку на судьбоносное для нее решение. Она должна напугать своих родителей, да и не только их. Напугать так, чтобы никаких чувств, кроме парализующего страха, они к ней больше не испытывали. Вот тогда она будет иметь над ними безграничную власть. Подчинит их своей воле и получит, наконец-то, долгожданную свободу от отцовской тирании. Все что от нее требовалось - разыграть небольшой спектакль. В ее голове родился четкий и гениальный по своей простоте план. Больше недели Дарьюшка не появлялась в слободе. Пряталась в лесу, перебиваясь ягодами и родниковой водой. По ночам было очень страшно, но еще страшнее было попасться на глаза людям. Она слышала, как искала ее мать, отчаянно выкрикивая ее имя. Но в сознании девочки она стала предательницей, ничем не лучше изверга-отца. Дарьюшка не могла простить матери своего избиения. Ее месть должна коснуться их обоих. Эти несколько дней дались девочке очень тяжело. Днем она пряталась от людей, ночью - от диких зверей. И без того худенькая девчушка превратилась в скелет, но для своего грядущего возвращения - это ей было только на руку.
   На закате десятого дня во всех дворах Васильевской слободы тревожно завыли собаки. Удивленные столь странным явлением их хозяева выглядывали за ворота, где их ждало небывалое и довольно жуткое зрелище. В дрожащих клубьях знойного воздуха, поднимавшегося от раскаленной за день земли, медленно плыла тоненькая фигурка в грязных лохмотьях. Нет, конечно же, она, как и простые смертные, передвигалась по земле ногами, но девочка была настолько худа, что казалась бестелесным призраком, парящем в эфире. Вся она была перемазана глиной, и даже в сбившихся колтунами волосах застряло несколько комочков земли. На бледном остром личике из-за темных, почти черных кругов, совсем не было видно глаз губы поражали неестественным синим цветом (Дарьюшка полчаса наводила эту "красоту", щедро используя речной мул и ягоды свежей ежевики), кроме того, от нее резко несло мертвечиной (полуразложившаяся рыбина под подолом платья). Словом, задуманный образ "восставшей из мертвых" удался на славу. С большим трудом в этом "видении" узнавали дочку Трифона Ручкина, а узнав, неистово крестились , ведь не далее, как позавчера, устав от бесплодных поисков, Ручкины объявили ее погибшей от звериных клыков ( и этому также поспособствовала Дарьюшка, живописно разбросав по лесной опушки клочья своей одежды). Уж как убивалась по ней матушка, кляня в произошедшем только собственную несдержанность. И вот теперь та, с которой все уже распрощались, возвращалась домой. Сказать бы "живая и невредимая", да язык не поворачивается, глядя на это призрачное подобие человека. К тому же, собаки при ее приближении вели себя самым престранным образом: одни, жалобно скуля, прятались в конуру, другие злобно рычали, провожая ее ненавидящим взглядом, третьи, задрав голову вверх, горестно выли. Объяснить такое поведение животных могла только сама Дарьюшка, у которой сейчас в руках находилась кора весьма необычного дерева. А необычным тем, что было оно помечено огромным волком, от которого девочка пряталась в ветвях стоящей рядом сосны. Собаки чуяли запах волка, смешанного с запахом тухлятины, и этот "аромат" сводил их с ума. Шествие "живой покойницы" в сопровождении истошного воя собак, от которого волосы начинали шевелиться на голове, еще долго будут помнить в Васильевской слободе. Еще бы, ведь в тот вечер у них появилась местная знаменитость, которую можно теперь было бы обсуждать с соседями хоть целый день.
   Довольная реакцией окружающих, Дарьюшка приблизилась к отчему дому. Родители еще не легли спать. В подсвеченном лампадкой окошке сквозь ситцевую занавеску была видна суетящаяся тень матери - в это время она обычно накрывала на стол пришедшему с работы отцу. "Весьма кстати", - холодно подумала Дарьюшку и толкнула скрипучую дверь в избу. Уже в сенях ей в ноздри ударил сытный аромат наваристой ухи, от которого рот девочки мгновенно наполнился слюной. От голода ее даже шатнуло в сторону, когда она преступила порог горницы. После минутного замешательства, вызванного ее появлением, на Дарьюшку обрушился целый шквал эмоций. Мать плакала от счастья. Отец же потянулся за кнутом. Приукрашая свою речь отборным матом, он сообщил дочке, какая она дрянь не благодарная, что заставила их испереживаться, и что за такие вещи - убивать надо. На что девочка совершенно спокойно ответила, что папаше не стоит себя утруждать - за него это сделали другие. В купе с исходящим от девочки зловонием слова ее подействовали на Трофима Ивановича самым чудесным образом. Рука с кнутом обмякла, и он стал лепетать что-то в свое оправдание, мотивируя свое поведение только безграничной любовью к дочери. Дарьюшка от этих слов только криво, нехорошо так усмехнулась и, чтобы добить маменьку с папенькой окончательно, попросила дать ей кружку молока разведенного цыплячьей кровью. Через полчаса, превознемогая отвращение, под пристальными взглядами родных она выпила заказанную смесь и, сославшись на дикую усталость, отправилась в свой угол спать.
   С того памятного дня жизнь девочки резко изменилась. Она растеряла своих немногочисленных друзей и нажила множество скрытых врагов и злопыхателей. Зато никто уже не осмеливался не то что насмехаться над ней или обижать, а слова дурного боялись в лицо ей сказать. Папаша не перестал ее ненавидеть, но к этой ненависти примешивался мистический страх, который заставлял его поддерживать ровные отношения не только с дочерью, но и с супругой. Ведь стоило ему только повысить голос, как Дарьюшку начинало всю трясти, и она в очередной раз просила приготовить ей молоко с кровью. Страх, что когда-нибудь ей может захотеться попробовать и его собственной крови, заставлял Ручкина быть более сдержанным в проявлении своих чувств. Теперь он таил свою злобу в себе, и от этого она с каждым днем становилась только сильнее. Он не мог дождаться, когда дочка подрастет, чтобы поскорее выдать ее замуж, и наконец-то освободиться от терзающего его душу страха.
   Время шло. Девушка росла, не зная ни в чем отказа, и к семнадцати годам расцвела, как майская роза. Многие парни заглядывались на нее, но никто не решался связать свою судьбу с "Мертвячкой", только так ее в слободе за глаза и звали. Уж Трифон Иванович и на приданое не поскупился: две тыщи рублей, шутка ли?! Да желающих все не находилось. Эта невостребованность тяготила и саму Дарьюшку. С детства она вынуждена была восполнять отсутствие друзей чтением книг, и ее сердце переполнялось желанием вырваться из опостывшей слободы и собственными глазами увидеть все те чудеса, о которых она узнала из книжек. Как и отец, верным шагом к осуществлению своей мечты она считала свое удачное замужество. Поэтому, когда неожиданно для всех, в их доме все же появились сваты, и Трифон Иванович, и Дарьюшка, не колеблясь ни минуты, дали свое согласились.
   Это замужество еще больше настроило слободчан против Дарьюшки, вернее их женскую незамужнюю часть. Ведь сколько в округе невест, а такой жених завидный достался этой с...ке. Дарьюшкиным мужем стал человек достойный, интеллигентный - земской врач Корней Николаевич Опалов. Корней Николаевич слыл человеком образованным, можно даже сказать, ученым. Поэтому, в силу своей учености, его так и тянуло ко всему загадочному и необычному. Прослышав как-то раз от знакомых, что в Васильевской слободе проживает девушка, которую все считают восставшей из мертвых, он тут же помчался туда собственными глазами взглянуть на это "чудо". Ну, а увидев ее юную красу и впечатлившись удивительным, завораживающим взглядом ее прекрасных глаз, от которого пробирала дрожь, он тут же решил, что только такая удивительная женщина должна стать его женой. Не смутила Корнея Николаевича ни дурная слава, тянущаяся за предполагаемой невестой, ни существенная разница в возрасте (жених всего то на год был младше своего будущего тестя). Браку, который в окружении врача иначе как мезальянсом и не считали, суждено было случиться.
   В самом радостном настроении готовилась Дарьюшка к предстоящей свадьбе, даже не подозревая, к какой череде трагедий она положит начало.
   На следующее же утро после брачной ночи (которая, к слову сказать, ничего кроме разочарования Дарьюшке не принесла) в ее новый дом пришла страшная весть. Напившийся накануне на свадебном пиру Трифон до смерти забил свою жену. Вся ненависть к супруге и дочери все эти годы подпитываемая страхом, в одно мгновение выплеснулась наружу, обрушившись градом ударов на несчастную женщину. Он изуродовал ее так, что пришлось хоронить Авдотью Прохоровну в закрытом гробу. Что не могло не радовать, так то, что Трифон пережил свою жертву ненамного. Четыре дня он пугал тюремщиков рассказами о том, что по ночам к нему в камеру является его мертвая дочь и обещает в отместку за мать выпить всю его кровь до последней капли. На пятый день при обходе был обнаружен труп Ручкина с размозженной головой. Следы крови были на всех каменных стенах камеры на высоте человеческого роста. Так как камера была одиночной, то об убийстве не могло быть и речи. По всей видимости, раскаявшийся Трифон лишил себя жизни, ударяясь лбом о камни. Страшная, но вполне справедливая смерть, хотя и ее многие в слободе склонны были приписать на счет Дарьи, мол, явилась в бестелесном виде папаше да и лишила его жизни.
   На саму Дарьюшку эта трагедия оказала очень сильное впечатление. Судьба отца ей была безразлична, маму, конечно, очень жаль, хотя девушка так до конца и не смогла простить ей того избиения. Пережив двойную утрату, девушка очень часто стала думать о смерти. О том, какой смерть может быть милосердной (мать она освободила от ига отца, а последнего - от угрызений совести) и в тоже время - жестокой. Она неоднократно представляла себе подробности гибели родителей. Что чувствует человек, зная, что вот-вот должен умереть? Каково это - лишить жизни другого человека? Смотреть ему в глаза и видеть, как душа покидает его бренное тело. Что находится по ту сторону земного существования? Подобные мысли не лучшим образом влияли на психику молодой женщины. Она часто просила мужа взять ее с собой в больницу, где с болезненным интересом всматривалась в бледные лица смертельно больных. Сам Корней Николаевич не замечал происходящих с супругой метаморфоз. И вообще многие моменты их совместной жизни проходили мимо вечнозанятого эскулапа. Он не видел, как отчаянно тоскует его Дарьюшка. Дома, при маменьке с папенькой, она хоть по хозяйству хлопотала, да иногда отцу в магазине помогала. Здесь же прислуга начинала на нее коситься, стоило Дарьюшке взяться за тряпку; кухарка и на порог кухни не пускала. Из всех развлечений - только походы по магазинам. Но и тут ее ждало разочарование - супруг оказался крайне прижимистым. Полученные в наследство и вырученные от продажи родительского дома деньги он сразу же положил в банк, благополучно "забыв" при этом объяснить супруге, что это ее личные средства и как она ими при желании может распорядиться. С мечтами о путешествиях также пришлось распрощаться. Никуда, кроме как на приемы к знакомым Корнея Николаевича, они не выезжали. А при малейшем намеке супруги о желании посмотреть мир, он тут же ссылался на свою занятость в больнице и невозможность отказаться от частной практики - мол, его состоятельные клиенты не поймут, если во время приступа их болезни доктор окажется где-то на морях. Корнея Николаевича искренне удивляло недовольство молодой жены подобным образом жизни. Ведь он так для нее старается, регулярно выводит ее в свет, знакомит со своими друзьями и их женами. Что еще нужно? Ему и невдомек было, что Дарьюшка всем сердцем возненавидела эти приемы, на которых чувствовала себя изгоем. Ей порядком поднадоели оценивающие и сладострастные взгляды мужчин и откровенно пренебрежительные - женщин. Стоило ей появиться в их обществе, как это вызывало среди присутствующих волну пересудов. Но это за спиной, в лицо же, а в особенности в присутствии Корнея Николаевича, никто не осмеливался высказать всеобщее недовольство появлением в их "высокосветском" обществе такой безграмотной и скучной личности, как Дарья Трифоновна. "Облагоденствовав" жену доктора несколькими дежурными фразами, дамы обычно поворачивались к ней спиной и в течение всего вечера делали вид, что не замечают ее присутствия. Все что в подобной ситуации оставалось делать - это отыскать уголок поукромнее и, приняв в нем как можно более непринужденную позу, напустить на себя отрешенный вид. Со временем, подобная тактика оказалась очень даже выигрышной. Не обращая внимания на странную провинциалку, в ее присутствии велось много интересных бесед. Дарьюшке ничего не оставалось, как прислушиваться к ним, запоминать важные факты и делать некоторые умозаключения. Из обрывков разговоров вырисовывались характеры и привычки многих из присутствующих. Дарьюшке мимо воли открывались семейные секреты, сердечные привязанности и даже финансовые тайны мужниного окружения. Обладая живым умом, отменной памятью и немалой долей честолюбия, Дарьюшка в скором времени поняла, каким образом ей удастся занять достойное место в этом обществе. Нужно было только дождаться подходящего момента, и он, в конце-концов, настал. О, этот вечер она запомнила надолго - это был ее триумф, ее восхождением на пьедестал, который не только сравнял, но и возвысил ее над теми, кто еще совсем недавно считал ее человеком "низшего сорта". Случилось это на дне рождения жены отставного генерал-майора армии его величества, человека весьма уважаемого и почитаемого в здешнем обществе. Супруга его Клавдия Никифоровна слыла образцом вкуса и имела неоспоримое влияние на местных матрон. И она сама, и муж ее души не чаяли в единственной дочери Катеньке, девице на выданье, не слишком привлекательной, зато доброты необычайной. Пожалуй, что она единственная в этом "гадюшнике", кто искренне симпатизировал Дарьюшке. В тот вечер она выглядела особенно взволнованной, что делало ее невзрачное личико даже миловидным. Для всех причина подобной метаморфозы с Катюшей была неразрешимой загадкой. Для всех, но не для Дарьюшки, которой доподлинно было известно, что этим вечером будет объявлено о помолвке Катеньки и молодым графом Варшавским. О нежных чувствах девушки к этому статному красавцу было известно всем, кто был близок с семейством генерал-майора, но то, что граф отвечает на них взаимностью! Вот это будет действительно сюрприз! Но еще больший сюрприз ожидает генерала в будущем, когда окажется, что кроме титула и бесконечной череды кредиторов, его зять ничем больше не владеет и очень надеется поправить свои дела за счет кармана будущего тестя. Своими планами без пяти минут жених поделился со своими закадычными друзьями как-то вечером на приеме у княгини Крыжановской. Молодые люди вели этот прелюбопытнейший разговор неподалеку от беседки, в которой скрывалась от недобрых взглядов Дарьюшка. Сейчас она с сожалением смотрела на раскрасневшуюся от возбуждения Катюшу, которая бросала украдкой нежные взгляды на расчетливого графа. Бедная девочка! Какое ее ждет разочарование в семейной жизни! Если бы она могла как-то помещать этому браку, если бы предупредить Катеньку, удержать ее от опрометчивого шага. Но кто станет слушать простолюдинку, которую терпят только из уважения к ее мужу? Пока Дарьюшка предавалась этим грустным размышлениям, ее внимание было привлечено странным поведением горничной в соседней комнате. Ее отражение в стеклянной витрине массивного буфета было хорошо видно из-за кадки с пальмой, за которой на низком пуфике расположилась Дарьюшка. Мужчины после праздничного обеда по традиции переместились в библиотеку, а дамы коротали время за пересудами и чашечкой кофе. Отсутствия Дарьюшки за общим столом, а вернее ее присутствия в дальнем углу комнаты никто не замечал (или делали вид, что не замечают), а девушка все не решалась покинуть своего убежища и попасть под пристальное внимание старых сплетниц. А горничная, между тем, вела себя действительно странно. Сперва она подняла что-то очень маленькое с пола, украдкой оглянулась по сторонам, бросила быстрый взгляд на открытую дверь в комнату, где проходил прием. Никого не заметив, она поднесла свою находку к лицу. В руке у нее блеснуло нечто красное, что она тут же спрятала за пазуху. Что же это могло быть? Красное, блестящее... Уж не рубиновая ли брошь госпожи Старковой, которой она так кичилась, одевая на все приемы, и не особенно задумываясь подходит ли это украшение к ее наряду или нет? Дарьюшка выглянула из-за кадки и отыскала взглядом Старкову. Как она и предполагала броши на той не было, а сама хозяйка не обратила ни малейшего внимание на пропажу семейной реликвии. Дальнейшие события навсегда перевернули жизнь Дарьюшки. Подчиняясь спонтанному порыву, она решительно направилась к оживленно беседующим дамам. Ее появление вызвало кислые улыбки на высокомерных лицах. Всем своим видом старые грымзы давали понять девушке, что ее приход стал неприятным концом их хорошего настроения. И только Клавдия Никифоровна, вынужденная придерживаться статуса гостеприимной хозяйки, с деланной приветливостью предложила ей место рядом с собой чашечку уже остывшего кофе. С отвращением сделав несколько глотков, Дарьюшка неожиданно для всех изрекла:
   - Поразительно, как этот замечательный напиток способен предсказать судьбу испившего его.
   При этих словах возмущенные дамы гневно переглянулись - какая неслыханная наглость! Эта плебейка не только посмела прервать их увлекательнейшую беседу об отношениях вдовы губернского секретаря и головы земской управы, но и осмелилась открыть рот, когда ее об этом никто не просил. Умница Катенька постаралась разрядить до предела накалившуюся обстановку.
   - А вы умеете гадать на кофейной гуще? Это так занимательно. Как-то я пыталась таким образом узнать о своем будущем, но никаких знаков в этой черной жиже мне не открылось. Должно быть, мне не хватает воображения.
   - А я вообще в гадания не верю, - безапелляционно заявила Клавдия Никифоровна и, чтобы окончательно указать нахалке на ее место, добавила, - эти предрассудки - удел невежественных крестьян, способных поверить, что их судьба написана на картах или на руке. Я всегда говорила и не устану повторять, что все в пуках Божьих, и никому из смертных не дано знать о его замыслах. Подруги хозяйки одобрительно зашумели, но Дарьюшка не собиралась идти на попятную.
   - Возможно, вы и правы, и к подобному времяпровождению следует отнестись как к невинной забаве, но иногда совпадения знаков в гуще и дальнейшими событиями бывают просто поразительные. Ведь доподлинно известно, что незадолго до своей кончины, императрица увидела в своей чашке жуткий оскал разъяренного пса, а ведь черная собака - это предвестник смерти.
   Наконец-то в глазах фурий мелькнуло нечто, напоминающее интерес. А Катенька с непосредственностью ребенка протянула Дарьюшке свою чашку.
   - Ну же, душенька, взгляните на мою. Надеюсь в ней вы не увидите предзнаменования моей гибели.
   - Брось, Катрин, - дернула ее за рукав подруга. - А что, если эта...дамочка сообщит тебе что-то дурное? Будешь потом мучаться всю ночь.
   Катенька на это лишь досадливо повела плечиком и с ласковой улыбкой взглянула на Дарьюшку.
   - Смелее! Меня просто распирает от любопытства.
   Судя по выражению лиц окружающих, в своих чувствах девушка была не одинока. Дарьюшка отметила, что некоторые дамы подались вперед, чтобы лучше видеть, а одна даже в волнении облизала губы. С невозмутимым видом девушка перевернула катенькину чашку и с задумчивым видом уставилась на полученную горку. Никаких знаков не было и в помине, но это не помешало ей глубокомысленно произнести:
   - Как интересно! Я вижу кольца, что говорит о скором замужестве. Осмелюсь предположить, что в скором времени в вашем доме появятся сваты.
   Девушка от этих слов вспыхнула, словно маков цвет, а Дарьюшка тем временем продолжала:
   - Да вот что-то большее кольцо никак надколото! - она сделала вид, что сосредоточенно рассматривает кофейную гущу, на лице Дарьюшки появилась печать озабоченности. Она с состраданием взглянула на притихшую Катеньку.
   - Не хороший жених, с изъяном. Прежде чем ответ дать, все хорошенько нужно об этом человеке разузнать. Особенно важно выяснить, способен ли он содержать семью.
   - Что за глупости! - Катенька чуть не плакала. - Разве это в браке важно? Главное - любовь!
   - Эх, молодость, молодость, - оборвала ее маменька. - Неужели вы это все рассмотрели в этой мешанине?
   Она кивнула на блюдце с кофейной гущей. На ее холеном лице высокомерие сменилось легкой тревогой. Что бы не говорила Клавдия Никифоровна, а в душе она, также как и большинство россиян, была человеком суеверным. Предсказание Дарьюшки произвело на нее глубокое впечатление. А если к этому еще и припомнить, какие слухи ходили о жене доктора, о ее связи с потусторонним миром, то, пожалуй, к словам этой девицы стоило прислушаться. Она протянула Дарьюшке свою чашку.
   - А что вы скажете о моем будущем? - расшумевшиеся было дамы снова притихли. Это развлечение многим пришлось по вкусу, а некоторые из них даже стали сосредоточенно изучать содержимое собственных чашек, в надежде разглядеть там хоть какие-нибудь знаки.
   - У вас впереди большое разочарование и ссора с близким человеком, - такой ответ был вполне очевиден, если представить Катенькину реакцию на разрыв ее помолвки с графом.
   - Нельзя ли поточнее?- потребовала хозяйка приема, но была прервана своей близкой подругой.
   - Имей совесть, Клава! Нам всем тоже хочется, чтобы Дарья Трифоновна нам погадала! - и, повернувшись к Дарьюшке, попросила. - Ну же, душенька, уважьте.
   - Да! Да! Погадайте и нам, - неслось со всех сторон, а с десяток рук протягивало девушке грязные чашки.
   - Ну, если вам это доставит удовольствие, то извольте, - улыбнулась Дарьюшка, поняв, что ее миг славы настал и нужно использовать его на всю катушку. С упоением она сочиняла предсказания, стараясь быть разнообразной и в то же время, как можно более соответствовать действительности. Так, например, майорше Зубковской, она предсказала скорую утрату и слезы. То, что майор давно и неизлечимо болен, ей по большому секрету как-то рассказал муж, предупредив, что свою болезнь майор от родных скрывает, не желая их расстраивать прежде времени. Корней Николаевич даже предположил, что его пациенту осталось меньше двух месяцев, так что Дарьюшкино предсказания можно считать вполне пророческим. Когда же очередь дошла до Старковой, то Дарьюшка была, как говорится в ударе. Сообщив той о скором приезде какого то долгожданного гостя (приближалось время зимних каникул и было бы странным если бы сын Старковой, обучающийся в Петербурге на адвоката, не захотел бы проведать родителей), Дарьюшка объявила, что госпожу Старкову ждет удар из-за крупной пропажи.
   - Пропажи? - засуетилась Старкова. - Какой пропажи?
   - Подробностей я не вижу, - Дарьюшка нахмурила брови, изучая дно чашки, - но кажется это какое-то украшение. Очень...
   Дарьюшка не успела закончить фразу, а ее уже прервал громкий вопль Старковой. Глядя на свою необъятную грудь, обтянутую лиловым муаром, она верещала так, словно узрела в декольте змею.
   На шум примчались мужчины, и им пришлось объяснять, что вследствие Дарьюшкиных гаданий госпожа Старкова обнаружила пропажу своей драгоценной броши. В комнате поднялся невообразимый шум, который тут же прекратился стоило Дарьюшке произнести:
   - Если хотите, я могу попытаться выяснить, где сейчас находится украшение.
   - Хочу ли я этого? - всхлипывала Старкова. - Да я руку готова отдать, чтобы узнать, где мое сокровище. Дарьюшка подошла к Старковой, пристально посмотрела ей в глаза, затем положила руку на то место, где еще совсем недавно переливалась рубиновым цветом милая "безделушка" (прим этом она с отвращением отметила, что грудь Старковой очень уж напоминает студень).
   - Вижу! Вижу девушку. Высокую, стройную, с длинной косой с вплетенной синей лентой... Белый передник...Когда волнуется, накручивает волосы на ухо...
   - Варька! - ахнула Клавдия Никифоровна и устремилась вон из комнаты. - Ну, я этой чертовке задам!
   Через десять минут брошь была возвращена ее, прослезившейся от счастья, владелице, а Дарьюшку весь оставшийся вечер осыпали комплиментами и уделяли столько внимания, на сколько могла рассчитывать только особа царских кровей. Девушка с удовлетворением отметила, что после инцидента с брошью, хозяева уединились куда-то с графом Варшавским, а когда вернулись, вид у молодого человека был немного растерянный, у Катеньки покраснели от слез глаза, зато супруги были настроены весьма решительно. О помолвке в этот вечер так никто и не узнал, чему Дарьюшка несказанно обрадовалась - из этого следовало, что к словам ее отнеслись серьезно и милочка-Катенька не достанется расчетливому проходимцу. Что же касается горничной, которую наверняка обвинили в краже, то ее судьба мало волновала новоиспеченную прорицательницу. Для себя она уяснила один немаловажный факт - на пути к поставленной цели иногда придется пройтись по чьим-то головам. Это неизбежно, и переживать из-за обычной прислуги, значит проявить слабину, а это недопустимо в мире, где выживает сильнейший. Дарьюшка нашла свое место под солнцем, и выбить ее оттуда вряд ли кому-то удастся.
   ...Теперь Дарьюшка стала желанной гостьей в самых именитых домах города N. Приглашения на чашечку чая сыпались на нее словно из рога изобилия. И хотя она понимала, что за ними стоит лишь желание удовлетворить свое любопытство, она принимала эти приглашения с большой охотой. Очень скоро Дарьюшка стала весьма популярной особой. Стало модным, прежде чем принять какое-либо серьезное решение, сперва посоветоваться с ней. В разговорах все чаще мелькали фразы "Опалова на это говорит...", "Опалова предупредила...", "...надо бы сходить к Опаловой". Ее влияние в свете росло с каждым днем, что не могло не радовать бывшую слобожанку. Единственным, кто был недоволен столь стремительным возвышением девушки, был ее собственный муж. Корнея Николаевича неприятно удивляли те перемены, которые происходили с его супругой. Из тихой, кроткой девушки она превращалась в высокомерную, излишне амбициозную, жадную до внимания даму. Между ними все чаще вспыхивали ссоры. Опалова коробило от намеков друзей на все более растущие аппетиты его жены. Однажды начав брать плату за свои "сеансы", Дарьюшка, не стесняясь, повышала расценки чуть ли не каждую неделю, и это ощутимо било по карманам мужей ее клиенток. Они возмущались, но ничего поделать не могли - самозванка крепко вошла в сознание их супружниц, действуя на них как наркотик. Терпение Корнея Николаевича лопнуло, когда его "дражайшая половина" надумала заняться целительством. Сразу же после того как ему пришлось срочно промывать желудок учителю истории местной гимназии, получившему сильнейшее отравление после приема "чудодейственной" микстуры от бессонницы, навязанной ему Дарьюшкой на очередном сеансе, Опалов поставил жену перед выбором - либо она прекращает свою сомнительную деятельность, либо их жизненные пути расходятся. Девушка пребывала в смятении. Как не крути, а вольготной жизни наступал конец. Даже, если она выберет второй вариант, двери приличных домов захлопнутся перед разведенкой. Ее, с таким трудом возведенный пьедестал, рушился на глазах, и виновным в этом, как искренне считала Дарьюшка, был только Корней Николаевич. Поэтому решение избавиться от ненавистного супруга далось ей очень легко, и уже через неделю она старательно вживалась в новую для нее роль безутешной вдовы. Весь город был шокирован наглым и безжалостным убийством столь уважаемого человека, как доктор Опалов. Грабители напали на него поздним вечером возле самого дома и ударом топора размозжили ему череп. Никому и в голову не могло прийти, что это страшное злодеяние - дело рук хрупкой женщины, так громко рыдающей на могиле убиенного. Также, никто и не догадывался, что вместе с мужем Дарьюшка избавилась от мучавшего ее острого желания вблизи узреть, как жизнь покидает бренное тело. Вот также, наверное, угасал взгляд ее матери, и также, должно быть, судорожно царапали землю пальцы отца в смертельной агонии. Затаив дыхание, она с жадностью наблюдала за последними мгновениями жизни того, с кем она связала себя перед Богом. Ни капли жалости, только болезненное любопытство, которое, наконец-то, было удовлетворено, пусть и такой страшной ценой.
   Выждав приличный для траура срок, Дарьюшка съехала со старой квартиры и обосновалась в центре города, заняв два этажа добротного каменного здания, находящегося неподалеку от губернаторской резиденции. Переделав одну из комнат под гадальный салон, Дарьюшка ознаменовала начало новой жизни тем, что взяла себе непривычный для русского уха псевдоним - мадам Мелюсина. Все чего она хотела от жизни, девушка добилась. Она была богата, независима, уважаема, не обремененная семейными заботами. Казалось бы, живи да радуйся, ан нет. Затосковала Мелюсина, захандрила. А причиной стал тот самый Голос. Появился он сразу же после того, как девушка обосновалась в новом доме, и с тех пор не оставлял ее в покое. Был он как две капли воды схож с голосом покойного мужа, и вещал от его имени, но Мелюсина с ужасом понимала, что к самому усопшему он не имеет никакого отношения. Скорее это был голос ее совести, и более всего на свете ему нравилось изводить девушку. Именно из-за него Мелюсина пристрастилась к наркотикам, и именно он заставил ее связаться с Эвелиной и запустить эту адскую машину по истреблению людей.
  
   Глава 9
   - Это здесь, - кивнул Трофим в сторону кованой двери с мудреными ручками в виде вставших на хвосты разъяренных кобр. - Странная фантазия у здешних жильцов - украшать свое жилище подобными тварями. Им, должно быть, неизвестно, что любая имитация змеиных клыков является очень сильным накопителем негативной энергии. Это или непростительная оплошность, свидетельствующая о полной некомпетентности Мадам, либо же она действительно Черная ведьма, и тогда присутствие на ее жилище любимец Сатаны вполне объяснимо.
   Настасья с опаской покосилась на грозных стражей каменного особняка и с теплотой вспомнила о своей змейке-браслете, которая долгое время хранила самое ценное сокровище девушки - семечко Первоцвета. Как она жалела, что сейчас с ней нет ее талисмана, оберегающего от дурного глаза. При встрече с таинственной Мелюсиной все защитные средства были бы весьма кстати. От человека, способного на такие "чудеса" с портретами, можно ожидать чего угодно. Названный братец Настасьи, похоже, испытывал те же чувства, ибо у самого входа он вдруг замялся, зачем-то начал отряхивать и без того чистые брюки, после чего любезно распахнул перед Настасьей дверь, и как только она переступила порог особняка, залепетал что-то о внезапном приступе мигрени. Не успела девушка опомниться, как массивная дверь за ее спиной захлопнулась, и за ней послышались звуки поспешно удаляющихся шагов. Такого поворота событий Настасья никак не ожидала. В возмущении она хотела было развернуться и уйти, чтобы догнать Трофима и высказать все, что она думает о его ребяческой выходке, но намерения девушки были нарушены появлением служанки весьма раздолбайского вида. От растрепанной старухи в ветхом, засаленном платье неопределенного цвета, за три шага разило лимонной настойкой. С трудом сфокусировавшись на Настасье, она произнесла:
   - Ик, ожидают вас уже, барышня. Мадама просит вас подняться в ее...этот самый...ну, как же...Словом, пойдем, милая, я тебя провожу, - она сделала несколько шагов и остановилась, да так резко, что последовавшая за ней Настасья, чуть было не уперлась носом в костлявую спину старухи. Та обернулась:
   - Погодь, а чего ты одна? Мадама наша, вроде, про двоих говорила. Мужик с тобою должен быть. Куда же он подевался?
   "Хороший вопрос", - подумала Настасья, а сама ответила. - Да это братец мой. До двери меня проводил, а дальше - не осмелился. Не любит он подобных мест.
   Старуха понимающе кивнула и продолжила свой путь по плохоосвещенной скрипучей лестнице.
   - Это ты, милая, правильно подметила: мужики нашу Мадаму недолюбливают. Бабы, те толпами валють. Все им интересно - что да как. А как по мне, так что Богом на роду написано, тому никому окромя самого Бога и неведомо, - она осуждающе взглянула на притихшую Настасью. - А менять судьбу - грех великий.
   Старуха поучительно подняла вверх кривой указательный палец с желтым ногтем, всем своим видом демонстрируя неприятие образа жизни своей хозяйки и всех тех, кто к ней ходит, а стало быть, и самой Настасьей. Та смутилась:
   - Да я просто так, из чистого любопытства. Уж больно много разговоров ходит о Мадам Мелюсине. Говорят, многим она помогла.
   - Хм, помогла...Уж лучше бы и не помогала вовсе, - неопределенно буркнула старуха и, не дожидаясь очередного вопроса, втолкнула Настасью в темную душную комнатку. - Ожидай тута, пока Мадам тебя не покличет. Да не трогай тута ничего руками - Мадам этого не любит.
   Не успела девушка опомниться, как дверь за ее спиной захлопнулась, и Настасья чуть не закричала от неожиданности, очутившись лицом к лицу с целым сонмом свирепых монстров. Лишь внимательно присмотревшись, она поняла, что перед ней всего лишь грубые ярко раскрашенные маски, которыми были увешаны стены комнаты. Заинтригованная девушка с интересом осмотрелась. Кроме уже упомянутых масок, комната эта ничем более примечательным и не отличался. Разве что была слегка запущенной, впрочем, как и весь дом в целом. Всюду витал устойчивый запах сырости и пыли, темные углы комнаты были густо опутаны серой паутиной, а в закопченном камине виднелась солидная куча золы вперемешку с каким то мусором. Настасья брезгливо сморщила носик - невероятно, что столь примечательная особа, как мадам Мелюсина, живет в подобной грязи. А ведь у нее бывает множество народу... "Стоило бы держать марку", - решила девушка и погрузилась в мечты о том, как бы она все здесь переустроила, окажись она хозяйкой гадального салона. Как только очередь дошла до портьер на высоком окне, от которых Настасья готова была отказаться полностью в пользу великолепного вида на городской парк, мечтания ее были прерваны появлением самой Мадам. Ясновидящая бесшумной тенью выскользнула из своей комнаты и остановилась за спиной у Настасьи, рассеянно наблюдающей из окна за играющими в парке детьми. Действие наркотиков подходило к концу, и Мелюсина чувствовала себя самым паршивым образом. Она уже пожалела, что решила принять эту девушку без предварительной договоренности, но желание доказать самой себе, что она прекрасно может обойтись в подобной ситуации без помощи Эвелины, оказалось сильнее. К тому же, присутствующая здесь особа явно была не местной, а стало быть, в случае "прокола" во время сеанса, вряд ли о нем станет известно всему городу. Эх, была ни была...
   - Что тебя привело ко мне, милое дитя?
   Обернувшаяся на голос Настасья вздрогнула от представшей ее взору картины. Перед ней стояла изможденная бледная женщина средних лет с нездоровым блеском в глазах, нервно перебирающая в тонких, полупрозрачных пальцах кружевной платок, а за ее спиной...Настасье не хватило бы слов, чтобы описать Нечто глубокого черного цвета, клубящегося вокруг Мадам и запускающего призрачное подобие щупалец в ее голову. Когда то в руки Настасьи попадала книга о морских чудовищах, и увиденное сейчас "существо" очень напоминало изображенного в той книге гигантского спрута, затягивающего в морскую бездну беззащитное судно.
   - Что то не так? - поразилась Мадам изумленному взгляду девушки. Она даже оглянулась, но ничего примечательного не заметила, а призрак между тем окутывал ее тело, извиваясь, словно гигантский змеиный клубок.
   - Нет, нет, - Настасья постаралась, чтобы ее голос не дрожал. С трудом она сфокусировалась на лице Мелюсины и выдавила из себя некое подобие улыбки. - Просто слава о вас настолько громкая, что я немного растерялась в присутствии знаменитой Мадам Мелюсины. Даже не верится, что я сейчас говорю с вами...
   Мелюсина растаяла. Ей всегда была по душе лесть, и неважно искренней ли была восторженность этой девушки или искусно изображенной, ей удалось сходу сыскать расположенность гадалки.
   - Полно, душенька! - засмеялась Мелюсина, и от этого смеха существо за ее спиной заволновалось, заклубилось и, словно осерчав, набросилось на женщину, с удвоенной силой запуская свои змеевидные щупальца ей в уши, нос, глаза...Настасья чувствовала, как от волнения ее лоб покрывается мелкими холодными капельками пота - подобного ей в жизни не приходилось встречать. Мелюсина же в упор не замечала привязавшейся к ней твари. Она продолжала улыбаться наигранной восторженности девушки.
   - Прошу ко мне в кабинет, - пригласила она Настасью, гостеприимным жестом указывая на распахнутые двери, ведущие в соседнюю комнату. Опасливо косясь на сгусток негативной материи, девушка проскользнула мимо Мелюсины и очутилась в премилой, очень чистенькой и просторной комнате. Она настолько сильно отличалась от всего остального дома своей ухоженностью, что тут же возникал вопрос, а часто ли покидала хозяйка ее пределы? Казалось, что именно здесь была сосредоточена ее жизнь, а то что находилось вне кабинета Мелюсины, ее вовсе и не интересовало. Обстановка салона была изысканной, дорогой и подобранной со вкусом, вот только эти ужасные маски...Настасья на месте Мелюсины непременно избавилась бы от них, и от чучела волка, скалящего острые зубы в углу кабинета - нечего мертвому телу делать в жилой комнате. Но в первую очередь она, конечно же, выбросила зеркало, за стеклом которого толпилось с десяток духов. Хорошо, что для девушки подобное зрелище уже стало привычным, и она ничем не выдала свою способность видеть души умерших. А эти к тому же вполне мирно соседствовали с живыми, проявляя лишь любопытство к событиям, происходящим в покинутом ими мире.
   - Как вам моя скромная обитель? - кокетливо поинтересовалась Мелюсина, усаживаясь в любимое кресло, а гостье указывая на удобную софу, возле гадального столика. Таинственное существо исчезло, словно его и не было вовсе.
   - У вас очень уютно, - искренне ответила Настасья, испытав огромное облегчение. - А это настоящий магический шар? - она склонилась над хрустальной фальшивкой.
   - Самый что ни на есть настоящий, - не моргнув глазом, соврала гадалка, очень довольная тем, что ей досталась такая простушка. Запудрить ей мозги ничего не стоит. Интересно, сколько с нее взять? Пожалуй, по максимуму, решила Мелюсина и мысленно добавила: "Эта дурочка уже в экстазе от того, что она попала ко мне на прием, а уж за пророчество от самой Мадам она не пожалеет и последнего рубля" - Приступим к делу!
   Жестом фокусника она извлекла из рукава колоду карт и принялась тщательно перетасовывать ее, не отрывая загадочного взгляда от Настасьи.
   - Большой путь пришлось проделать тебе, чтобы попасть ко мне. Тебе и твоему...спутнику. Жаль, что ему не хватило смелости встретиться со мной, - Мелюсина горесно вздохнула. - А ведь я могла ему о многом поведать.
   - Откуда?...Откуда вам известно про...спутника? - Настасья вдохновенно играла роль, готовой поверить во всякую ересь, простушки.
   - О, мне многое известно о тебе, дитя мое, - интриговала Мелюсина, метая по столу карты, не заботясь даже о какой-либо системе в раскладе. - Сейчас ты находишься в тупиковой ситуации, и именно это привело тебя ко мне. Ты ищешь правильное решение и хочешь знать, что ждет тебя в будущем.
   Мадам произносила давно заученные, ничего не значащие фразы, а сама тем временем внимательно наблюдала за реакцией своей гостьи. Настасье только и оставалось, что широко распахнуть глаза и согласно кивать каждому ее слову. Они разыгрывали друг перед другом спектакль, и обеим это удавалось на славу. Разница была лишь в том, что Настасья уже поняла, что перед ней обычная обманщица, а вот Мелюсина принимала ее игру за чистую монету.
   - Юноша, который сопровождал тебя...ведь все дело в нем? Правда? - допытывалась гадалка, тыча пальцем в бубнового валета, который при данном раскладе означал лишь интерес к трефовой даме, то есть к самой Мелюсине. - У него сильные чувства к тебе, но нечто стоит на пути к вашему счастью...
   - Правда! - прошептала Настасья, а сама подумала: "Ну и бред! Неужели нельзя было придумать что-нибудь поинтереснее?!" В голове Мелюсины роились мысли иного рода: "Вот и славненько. Кто же вам может мешать, голубки? Интриги завистливой соперницы или нежелание родителей видеть вас вместе?" Пауза затягивалась. К возрастающему ужасу Мелюсины она зашла в тупик. Существовало, по крайней мере, семь уважительных причин, мешающих людям соединить свои судьбы, и на какой из них ей следует остановиться, Мадам не знала. Еще и эта девчонка уставилась на нее своими глазищами, только с мысли сбивает. Хорошее настроение улетучилось, уступив место раздражительности и злости. Ну, где же Эвелина? Ее помощь была бы сейчас как нельзя кстати. Настасья решила ей немного помочь, уж больно забавно было слышать о своей "любовной связи" с Трофимом.
   - Там...в будущем...вы видите меня рядом с этим человеком или же есть другой? - жалобно спросила она, старательно изображая смущение. У Мелюсины отлегло от сердца, дальше уже все шло, как по маслу.
   - Вижу, милая, что на сердце у тебя другой, да только не пара он тебе. Не будет вам счастья вместе. А этот надежный, верный, опорой тебе будет - даже не сомневайся. А про того забудь, слова его ласковые, взгляды нежные для другой предназначены. Да и родителям твоим он не по душе.
   - Сирота я, - вздохнула Настасья, а сама подумала: "Ну, давай, выкручивайся". Мелюсина же прекрасно знала, как выйти из подобной ситуации.
   - Возможно я немного не так выразилась, но есть в твоей жизни человек, который опекает тебя, относится к тебе, как к собственной дочери. И мнение его тебе небезразлично. ("Не из приюта же ты ко мне такая явилась!? Кто то же тебя одевает, обувает, кормит"). Давай-ка взглянем в Шар Судьбы.
   Мелюсина сделала несколько пассов руками над шаром, пробормотав что-то себе под нос:
   - Так и есть. Вижу тебя в подвенечном платье, очень красивую, а рядом...интересный мужчина: светленький, в очках (больше никаких подробностей о спутнике Настасьи она не помнила, но и этого должно быть достаточно, чтобы девушка поняла, кого Мелюсина имеет в виду). Та поняла и приняла решение, что пора бы уже заканчивать этот спектакль. Она недовольно поморщила носик и капризно выпятила нижнюю губку:
   - Фи...да это же мой родной братец. Что-то ваш шар нагородил сущее неподобство.
   Мелюсина не нашлась, что и ответить. Она оторопело смотрела на Настасью, которая безжалостно продолжала:
   - Мы и встретиться то с вами хотели, потому что по службе у него неприятности большие. Совета думали испросить, а вы нас уже и сосватали. Очень странно, если учесть, что вас считают настоящей провидицей. Хорошо, что брат не решился сюда зайти, а то непременно устроил бы скандал - он итак не хотел ехать, еле его уговорила. А теперь оказывается, прав был братец - некудышняя из вас провидица. Я, пожалуй, почище управилась бы.
   Щеки Мелюсины покрыл густой багрянец. Эта соплячка могла поставить крест на его карьере, необходимо было срочно что-то предпринять.
  
   - Успокойся, милочка, я ведь только начала. Неужели ты думаешь, что только твой брат носит очки? Или он единственный светловолосый мужчина в мире? А, может быть, ты дала обет безбрачия? Как же ты в таком случае смеешь обвинять меня в обмане?
   Настасья только ухмыльнулась этой жалкой попытке реабилитироваться.
   - Ну, если у вас не очень хорошо получается заглянуть в мое будущее, может быть, прошлое откроется вам более четко?
   Она протянула Мелюсине ладонь, на которой линии образовывали шестиконечную звезду - знак ведьмы. Девушка знала, что рискует, но очень хотелось окончательно убедиться, что Мадам - самая обычная аферистка. Мелюсина скользнула взглядом по Настасьиной руке, а затем в упор взглянула ей в лицо.
   - А ведь ты не гадать сюда пришла. Кто ты и что тебе от меня нужно? - ее била дрожь не то от негодования, не то от внезапно охватившего ее страха. Она знала, что эта минута разоблачения должна была рано или поздно настать, и Мелюсина всегда старалась гнать от себя эти горестные мысли, как гонят назойливых мух. И вот теперь ее опасения воплотились в реальное зеленоглазое существо, бесцеремонно тычущее ей под нос свою руку, с явным желанием еще больше опозорить несчастную провидицу. Как же ей сейчас не хватало Эвелины, уж та бы быстро поставила мерзавку на место. Настасья же, почувствовав, что ей удалось сбить Мелюсину с толку, приступила к решительным действиям.
   - О, теперь я точно знаю, что никакая вы не гадалка, иначе подобных вопросов не задавали бы, - она усмехнулась и непринужденно откинулась на спинку софы. - А вот у меня их множество, и если вы не желаете испортить свою репутацию, то вы постараетесь ответить на них предельно честно.
   - А если...нет? - Мадам тянула время, лихорадочно соображая, что именно может интересовать эту неприятную девицу, и чем ее визит грозит самой Мелюсине.
   - Если нет, то весь город узнает правду о кончине вашего мужа, еще быстрее, чем вы сойдете с ума от его голоса, - Настасья и сама была поражена словами сорвавшимся с ее уст, со стороны они могли показаться полнейшим бредом, но на Мелюсину они оказали потрясающее воздействие. Женщина побледнела, как полотно, глаза ее широко распахнулись, губы задрожали. Она с ужасом смотрела на девушку, не понимая, каким образом та стала обладателем ее самой страшной, самой сокровенной тайны, о которой, как всегда считала Мелюсина, не догадывалась ни одна живая душа.
   - Спрашивай, - вздохнула гадалка, обреченно складывая руки на груди.
   - Что вы делаете с портретами?
   Этот, казалось бы предельно простой опрос, озадачил Мелюсину.
   - С какими портретами? - она смотрела на девушку, пытаясь понять, чего та, в конце концов, от нее хочет. Настасья не сдавалась:
   - Василевская погибла сразу после того, был поврежден ее портрет. У меня есть все основания полагать, что именно вы заговорили его, затем, более чем прозрачно, намекнули дочерям Степаниды Игнатьевны, что можете поспособствовать им избавиться от маменьки, если у тех есть в этом потребность. Девочки не поняли вас, или сделали вид, что не поняли, а вот Фрол воспользовался вашими услугами и даже подписал какой-то договор. Не опирайтесь, Мадам, этот подлец во всем признался.
   - Постой-ка, - Мелюсина судорожно сглотнула, ее пальцы вцепились в край стола и от напряжения даже побелели. - Так здесь колдовство замешано? Самое настоящее?...Нет, этого не может быть.
   - Очень даже может, - Настасью начинал злить этот бессмысленный разговор. - И не нужно отпираться. Вы принимали самое непосредственное участие в убийстве...да, да, именно убийстве Василевской. И не только ее. Вяземскому вы тоже, на тот свет отправиться, подсобили?
   - Я, - тихо произнесла Мелюсина, и на ее глаза навернулись слезы. - Знала, что грех на душу беру, когда людям договоры эти предлагала подписывать. Но сама не убивала, чем хочешь поклясться могу.
   - Не стоит, - вздохнула девушка. - Рассказывайте все по порядку.
   И Мелюсина рассказала. О том, как перебивалась гаданиями, постоянно отказывая себе во многих вещах. О появлении Эвелины. О ее предложении заработать большие деньги, на которое Мадам после некоторых колебаний согласилась. Тем более, что от самой Мелюсины требовалось совсем ничего: по предоставленному Эвелиной списку ненавязчиво натолкнуть близких будущей жертвы на мысль об избавлении от надоевшего родственника.
   - Какому списку? - оживилась Настасья, чувствуя, что потерянная ниточка вновь ложиться в ее ладонь.
   - Сейчас покажу, - Мелюсина подошла к секретеру, на ходу размышляя, к каким последствиям может привести ее излишняя откровенность. И не будет ли ярость Эвелины пострашнее угрозы разоблачения со стороны этой странной девицы. Не хотя, она потянула за бронзовую скобу ящика и еле успела увернуться от вырвавшегося из секретера столпа яркого пламени. Лицо обдало жаром, запахло паленым волосом. Инстинктивно закрыв лицо руками, Мелюсина с ужасом наблюдала сквозь пальцы, как догорают документы, еще минуту назад мирно лежавшие в ящике.
   - Что за чертовщина такая? - изумилась подоспевшая Настасья. Огонь исчез также внезапно , как и появился, оставив после себя лишь почерневшую от жара мебель.
   - Вот именно, чертовщина, - Мелюсина попыталась взять полуистлевший листок, который сразу же рассыпался в ее руках. - Здесь были списки людей, которых "заказали" их близкие, и тех, кому это можно было еще предложить. А также пачка договоров. Если человек изъявлял желание избавиться от своего недруга, он обязан был подписать договор...кровью.
   - Весело, - вздохнула Настасья, и украдкой взглянула на загадочное зеркало. Происшествие взволновало духов. Было видно, как они о чем-то взволнованно спорят, указывая в их сторону. Как жаль, что стекло не пропускало ни звука. Настасья многое бы отдала, чтобы услышать их разговор. Но делать нечего - придется хоть какую-то информацию вытягивать у Мелюсины. Женщина все еще не пришла в себя, и как завороженная смотрела на остатки документов уничтоженные "дьявольским огнем".
   - Что было в договоре? - этот простой вопрос заставил женщину вздрогнуть от испуга, она взглянула на ведьму округлившимися от ужаса глазами.
   - Что ты...Я не читала...Достаточно было уже того, что я наводила людей на мысль о грехе, а вот в подробности вникать мне вовсе и не хотелось. Да и Эвелина всегда предупреждала, что чем меньше я буду знать, тем спокойнее мне будет. Спокойнее...Знала бы ты, что мне приходилось испытывать всякий раз, когда я узнавала об очередной смерти. Я ведь даже...
   - Ваши чувства меня интересуют меньше всего, - несколько грубовато пере6била ее Настасья. Жалость к себе человека, отправившего на тот свет не один десяток людей, была ей противна. - Предположим, что вы действительно не имеете представления о содержании договора, но ваши "клиенты" должны были ознакомиться с тем, что они подписывают.
   Мелюсина отрицательно покачала головой:
   - Я должна была помешать им это сделать. К тому же, мало кто из моих посетителей знает латынь.
   "Включая и тебя, - зло подумала Настасья. - Просто не могла ничего разобрать в написанном, а теперь разыгрывает передо мной самобичевание".
   - Фамилии из списка вспомнить сможете? - поинтересовалась девушка, возвращаясь к софе. - Или мне самой выудить их из вашей головы?
   - Нет! Нет! Я сама, - Мелюсина ни на секунду не усомнилась в способностях своей гостьи. Она уже поняла, что эта девица и Эвелина - одного поля ягоды, а с такими лучше не пререкаться. Так как остальные ящики секретера не были повреждены огнем, она быстро отыскала бумагу и перо. Через десять минут список был готов.
   - Тех, кого "заказали", я пометила крестиком, хм, весьма символично, - с заискивающей улыбкой она передала бумагу Настасье. - Остальные, слава Богу, живы.
   Настасью несколько покоробило такое упоминание Всевышнего из уст этой нечестивой женщины. Она пробежалась глазами по внушительному списку.
   - Ничего себе, - вырвалось у нее. Теперь понятно присутствие на погосте такого количества неприкаянных душ.
   - Это ведь за несколько лет, - попыталась хоть как-то обелить себя Мелюсина. - Я, конечно, не гарантирую, что вспомнила всех, но хронологию попыталась соблюсти.
   - И что же Василевская была последней? Или еще парочка потенциальных жертв у вас в запасе все же осталось? - съязвила Настасья, тщательно складывая листочек и пряча его в сумочку.
   - Ей Богу, последняя, - перекрестилась Мелюсина. - Я и сама в удивлении, что Эвелина давно список не обновляла. Раньше, так каждые две недели по фамилии дописывала, а последний месяц - никого. Расспрашивать Эвелину я побаиваюсь, зачем на рожон лезть? "Хорошо кобыле, - мысленно позавидовала Настасья, - а мне ни на капельку не легче". Насколько было бы легче, подтвердись ее подозрения насчет Мелюсины. А что теперь делать дальше?
   - Как бы мне переговорить с этой вашей Эвелиной?
   Мелюсина пожала плечами:
   - Я никогда не знаю, когда ей вздумается прийти или, наоборот, уйти из дома. Она, как кошка, которая гуляет сама по себе.
   - Хорошо, - вздохнула девушка. - Я оставляю вам свой адрес в гостинице, дайте мне знать, как только она появится.
   Мелюсина молча кивнула. Она с опаской ожидала возвращения своей компаньонки, не представляя, как она объяснит Эвелине происшедшее в ее отсутствие.
   - Что ж, пора. Не нужно меня провожать, - Настасья стремительно поднялась с софы и направилась к выходу, но у самой двери остановилась, почувствовав за спиной нарастающую волну опасности. Она оглянулась и увидела, что духи в зеркале поспешно отступают, а их место заняло то самое существо, которое Настасья видела часом ранее. Существо за стеклом извивалось, пульсировало, увеличивалось в размерах. Когда его щупальце пересекло стеклянную преграду, разделяющую этот мир от потустороннего, Настасья не выдержала:
   - На вашем месте, я как можно скорее избавилась бы от этого зеркала - слишком опасная штука, - предупредила она Мелюсину и, оставив гадалку размышлять над ее словами, прикрыла за собой дверь. Завтра же они вернуться сюда с Трофимом и расспросят прислугу об Эвелине, кто-нибудь да и укажет, где можно разыскать таинственную компаньонку Мадам. И завтра ее названный братец уже не отвертится. Сам заварил кашу - пусть сам и расхлебывает. Так размышляла Настасья, осторожно спускаясь по слабоосвещенной лестнице, когда ее плечо задела стремглав поднимающаяся вверх женщина. Она не извинилась, и как будто даже не заметила девушку. Сразу было понятно, что человек очень спешит.
   - Подождите! - закричала Настасья и погналась за промелькнувшим силуэтом. - Это вы Эвелина?
   Женщина резко остановилась и также стремительно повернулась к ней.
   - Подождите! - повторила Настасья, преодолевая последние ступеньки, отделявшие ее от женской фигуры. - Мне очень нужно поговорить с вами.
   В полумраке она еле различала лицо молодой женщины, которое вдруг приняло гневное выражение.
   - Нам не о чем разговаривать, - закричала Эвелина высоким резким голосом. - И не стоило вам сюда являться. Немедленно убирайтесь!
   - Но... - Настасья опешила от подобной вспышки гнева в свой адрес, от неожиданности она не могла подобрать даже слов.
   - Я сказала, вон! - заверещала Эвелина и резко выбросила в сторону Настасьи две руки ладонями вперед. В то же мгновение девушка почувствовала, как ее подхватила невидимая сила и в буквальном смысле вышвырнула ее из дома гадалки. Хорошо, что на ее пути очутился какой-то мужчина, вовремя подхвативший Настасью, иначе лежать юной ведьмочьке посреди мостовой в самой неприглядной позе на потеху зевакам.
   - Барыня? Вы какими судьбами здесь? - изумился мужчина, рассмотрев лицо так неожиданно попавшей в его объятия девушки.
   - Петр! - завизжала Настасья и повисла на шее ничего не понимающего управляющего. Случайные прохожие, ставшие свидетелями этой сцены, с изумлением наблюдали, как прилично одетая молодая барышня прилюдно обнимает простого мужика. - Ты то сам каким чудом здесь?
   - Так ведь за цыганкой шел, про которую вам рассказывал, - пояснил раскрасневшийся от смущения Петр, которому весьма польстило такое восторженное внимание к своей скромной персоне. - Я ее еще у Маруськиной горки заприметил. И хотя шельма в барские одежки разрядилась, я ее все одно вмиг признал, и из виду уже не выпускал. А как она в хоромы эти шмыгнула, я уж за вами собрался припустить, а вы - тут как тут...Вот оно значит, как получилось, ешкин кот.
   - Как я рада, что встретила тебя! - Настасья дрожала всем телом. - Нам нужно срочно вернуться туда, - она кивнула на дверь с бронзовыми змеями. - Мелюсина в опасности!
   - Что случилось? - в дверях цветочной лавки появился Трофим. Из-за его плеча выглядывала слегка растрепанная головка Машеньки. На ходу поправляя прическу, она с жадностью внимала развернувшейся перед ней сцене.
   - Ах, ты ж, предатель, - набросилась с кулаками Настасья на Трофима. - Да я тебя в зайца обращу. Дай только с Эвелиной разобраться.
   - С кем? - не понял Повелитель Тьмы, на которого угроза превратиться в косого ни капельки не подействовала.
   - Скорее в дом, - потянула его за рукав Настасья. - Я чувствую, сейчас произойдет что-то ужасное.
   Трофим разом посуровел, в его жестах появилась решительность.
   - Стой на месте! - приказал он Настасье и, дав знак Петру следовать за ним, направился к двери. Но не успел Повелитель Тьмы сделать и пары шагов, как его остановил громкий протяжный женский вопль, который был прерван звоном разбившегося стекла. Все как один подняли головы в сторону окон второго этажа, откуда был слышан крик, но дом окутала нереальная, давящая тишина. Казалось, что сама природа понимала, что произошло что-то непоправимое. Не было слышно ни птиц, ни отдаленного лая собак, ни даже шороха листьев. Действительность на несколько секунд застыла, чтобы каждый мог осознать всю трагичность момента.
  
   Глава 10
   Дальнейшие события Настасья впоследствии частенько прокручивала в голове - слишком уж к необычному финалу они привели. Толкая друг друга, Настасья и Трофим бросились в дом. За ними, кряхтя и чертыхаясь, еле попевал Петр. В темноте они постоянно сталкивались с другими людьми, очевидно прислугой. Дом наполнился гулом встревоженных голосов, хотя еще недавно Настасье казалось, что кроме самой Мадам да старухи, которая провожала ее к покоям гадалки, никого в особняке и не было. Двери в салон Мелюсины были распахнуты. Возле стены жалось несколько человек, в ужасе взиравших на распростертое на полу тело хозяйки, усыпанное тысячами осколками стекла. Голова Мелюсины была запрокинута и отчетливо было видно, как вытекает кровь из перерезанного горла, в котором все еще торчал большой кусок разбитого зеркала.
   - Ужасная смерть, - сочувственно произнес Трофим, на что Настасья жестко заметила:
   - Зато вполне заслуженная. И к ней, наверняка, приложила руку Эвелина.
   Принялись всем миром искать компаньонку. Ошеломленная внезапной смертью хозяйки прислуга без лишних слов выполняла все распоряжения Настасьи, но никаких следов пребывания в доме Эвелины не было обнаружено. А подоспевшие через десять минут полицейские и вовсе ошарашили девушку, предъявив ей массу обвинений. Трофиму пришлось приложить немало усилий, чтобы Настасью не забирали в участок, а ограничились домашним арестом в ее номере гостиницы. Девушка пребывала в шоковом состоянии от подобного выверта со стороны злодейки-судьбы, и поэтому безропотно позволила увезти себя в полицейской карете. Лишь немного придя в себя, она поняла, что у полицейских были все основания подозревать ее в причастности к смерти Мелюсины. Во-первых, она последняя, кто говорил с Мадам (доказать присутствие Эвелины в доме так и не удалось), во-вторых, нашлись свидетели, которые видели, как стремительно выбежала Настасья из дома гадалки, и вид у нее был при этом "очень подозрительным". Тот факт, что последний крик Мадам раздался уже после того, как Настасья очутилась на улице, блюстителей закона нисколько не смущал. Целую неделю они пытались заставить девушку "взять на себя" ответственность за смерть столь влиятельной в городе особы, но в конце-концов вынуждены были признать, что имел место несчастный случай. Вся эта неделя изрядно подпортила нервы не только самой Настасье, но и Трофиму, которому пришлось задействовать московские связи, чтобы его подопечную оставили в покое. Кроме того, Настасья почти каждый день видела под своими окнами Петра. Такая преданность не могла не трогать, но все что девушке оставалось - это махать ему из окошка и натянуто улыбаться. Ух, попадись ей в такой момент Эвелина, мало бы ей не показалось. А ведь Настасья и лица то ее толком рассмотреть не успела. Пургой она передала Петру наказ: искать Эвелину по всему городу, но, судя по виноватому выражению лица управляющего, - поиски результата не приносили. Нашлось дело у Настасьи и для Повелителя Тьмы. В течении нескольких дней он проверял список, составленный Мелюсиной, и выяснил, что все представленные в нем были клиентами Соболева. Так что, как не крути, а художник также был причастен к этим мистическим преступлениям. И если не удастся отыскать Эвелину своими силами, то вполне реально выйти на нее через Дмитрия Григорьевича. Кстати, о последнем в городе витали неприятные слухи, будто тронулся он умом, больше не пишет, прячется от людей, а по ночам страдает от галлюцинаций. Все это требовало проверки, а Настасья вынуждена сидеть взаперти, и единственным развлечением у нее было рисование. Каждый день новая карта. До полной колоды конечно далеко, но начало неплохое.
   И когда Настасья совсем уж истомилась, сидячи взаперти, ей нежданно-негаданно была дарована свобода. Да еще и в довесок извинения со стороны полиции и, что совсем уж приятно, извинительное письмо от самого губернатора, Афанасия Свиридовича Мерникова, с приглашение на званный обед в ближайший вторник.
   - Непременно будем, - категорически заявил Трофим на робкие сомнения Настасьи. - Во-первых, приглашения далеко не последнего человека в городе просто так не отвергают, а, во-вторых, есть в его доме нечто, к чему у меня имеется немалый интерес.
   - Надеюсь, я не буду втянута в воровство? - Настасья с подозрением взглянула на названного братца, чья физиономия не внушала доверия честным гражданам. - Мне, знаешь ли, хватило истории с Мелюсиной. Повторных неприятностей с законом я не перенесу.
   - Не переживай, неужели я похож на вора? - Трофим оскалился в некоем подобии улыбки, что в сочетании с темными очками делало его облик еще более подозрительным.
   - Скажем так, вечером в подворотню я с подобным типом ни за что не зашла бы, - озвучила свои мысли Настасья и попыталась разузнать, какие же дела могут быть у Трофима в доме Мерниковых, но тот ограничился лишь избитой фразой: "Всему свое время!" и поспешил покинуть номер Настасьи. "Обиделся!" - решила Настасья, не особо переживая по этому поводу, ведь у нее, как ни у кого другого, были все основания чувствовать себя обиженной, и Трофим был одной из причин ее обид. Не покинь он ее тогда у дверей гадалки, еще не известно как развернулись бы дальнейшие события.
   В назначенное время Настасья под руку с Трофимом перешагнула порог губернаторского дома. Она выглядела очаровательно в шелковом платье оливкового цвета, да и спутник ее был не менее хорош: непослушные кудри умелой рукой цирюльника уложены в элегантную прическу, фрак, довольно удачно скрывающий некую неуклюжесть его фигуры, и даже очки, все это создавало интересный и загадочный образ. Пройтись с таким кавалером было лестно. Настасья настроилась на приятный вечер и начала его с полного прощения Трофима. Обиды остались в прошлом, уступив место легкому флирту и беззлобному подтруниванию друг над другом.
   - Как я рад вас видеть! - сам хозяин дома вышел им навстречу. - Позвольте представиться, Мерников Афанасий Свиридович. С Трофимом Яковлевечем мы уже знакомы, а вы...
   - Настасья Яковлевна, - спохватился Трофим и подтолкнул Настасью вперед. Не успела девушка опомниться, как к ее руке приложился суетливый пухленький мужчинка лет пятидесяти.
   - Рада знакомству, - растерянно пробормотала Настасья, глядя на блестящую лысину застывшую на уровне ее декольте.
   - А я так просто счастлив! - не переставал метать бисер Афанасий Свиридович. - Вы и представить себе не можете, как мне стыдно за своих архаровцев. Подозревать такое милое создание, и в чем?! В убийстве!!! - он перешел на трагический шепот. - Это ужасно. Ну, то, что вы вынуждены были целую неделю провести взаперти. Одна одинешенька. Без свежего воздуха...
   Он тяжело вздохнул и переглянулся с Трофимом, который ответил ему не менее тоскливым стоном - оба они были переполнены сочувствием к "несчастной" Настасье.
   - По-правде говоря, я вовсе не скучала, - она округлила глаза и незаметно дернула Трофима за рукав, мол, это еще что за спектакль?
   - Не утешайте меня, - губернатор театрально заломил руки, выражая безграничное отчаяние. - Если бы не ваш братец, дай Бог ему здоровья, то могла бы произойти непоправимая судебная ошибка. Да что я рассказываю, вы-то в курсе всех этих дел.
   Девушка была удивлена. Она и предположить не могла, что в ее освобождении не последнюю роль сыграл Трофим, но тот оказался скромником и прервал словесный поток Мерникова вежливой фразой:
   - Я сделал все от меня зависящее, последнее же слово было за вами, уважаемый Афанасий Свиридович. За что мы с сестрой безгранично вам благодарны.
   - Что ж, прошу пройти в гостиную. Я представлю вам остальных гостей, сегодня у нас подобралась довольно интересная компания, - Мерников проводил Настасью и Трофима в просторную, помпезно обставленную гостиную. Будучи представлены не менее чем трем десяткам именитых представителей местной элиты (из которых Настасье удалось запомнить от силы пятерых), "родственники" были усажены за стол на почетные места возле хозяев. За столом шел непринужденный разговор, который к середине обеда свелся таки к трагической смерти Мелюсины. Не желая того, Настасья оказалась в центре внимания.
   - Да не видела я ничего, - попыталась обойти Настасья неприятную для нее тему.- Мадам погибла уже после моего ухода и, поверьте, ее смерть - такая же неожиданность для меня, как и для вас.
   Перед глазами предстала гадалка, лежащая в луже собственной крови, и ломтики ветчины в тарелке девушки показались ей омерзительными.
   - А правда, что ей отрезало голову? - поинтересовалась жена бургомистра, от возбуждения даже забыв отправить в рот наколотый на вилку кусочек перепелиного филе.
   - Не совсем, - встрял в разговор Трофим. - Ей всего лишь перерезало аорту, поэтому кровищи было, пардон, как на скотобойне.
   Не обращая внимания, что от его слов добрая половина гостей позеленела, Повелитель Тьмы подложил себе в тарелку добрячую порцию тушеных мозгов, после чего обвел тяжелым взглядом притихший бомонд и добавил:
   - А осколки застрявшие в ее коже, делали Мелюсину похожей на ежа.
   После таких подробностей позеленела и вторая половина гостей. Послышался звон отодвигаемых в сторону столовых приборов, но и это не остановило Трофима.
   - И если вас действительно интересуют подробности, то я могу...
   - Нет, нет! Не стоит утруждаться, - поспешил прервать его Афанасий Свиридович. - Оставим это судебным исполнителям, а сами поговорим о чем-нибудь веселом.
   - Давайте! - подхватил его идею суетливый тщедушный мужчина лет, эдак, шестидесяти. - Вот у меня третьего дня в больнице имел место презабавнейший случай.
   Внимание присутствующих тут же было переключено на него, Настасья облегченно вздохнула и благодарно улыбнулась Трофиму - за сегодняшний вечер он уже во второй раз выручал ее. А тот лишь подмигнул ей в ответ и с интересом стал слушать мужчину, который оказался главой психиатрического отделения при губернской больнице .
   - Как вы все прекрасно знаете, мне по роду своей службы, приходилось иметь дело с немалым количеством душевнобольных. Но тот, которого сняли с церковной колокольни третьего дня, поистине уникальный случай. Вот Афанасий Свиридович не даст мне соврать, он в курсе этой истории (Мерников величественно кивнул, подтверждая слова профессора). Некий Карпов Михей Прохорович, жестянщик с Молочной слободы, после именин своей двоюродной сестры непонятным для него образом оказался на совершенно противоположном конце города - неподалеку от Загородецкого пустыря, ну вы знаете, где цыганский табор осел.
   - Это не возле Соболевской то усадьбы? - откликнулся серьезный мужчина с густыми седыми бакенбардами и не менее внушительными бровями.
   - Именно! - кивнул профессор и, заметив, что все внимание окружающих приковано к его персоне, с еще большим жаром продолжал. - Перед самым рассветом очнулся он от холода в придорожных кустах. Долго соображал, как он очутился в такое время чуть ли не загородом. А когда, собрав все силы, ему удалось сесть, он решил, что у него началась белая горячка. Судите сами: мимо жестянщика, на высоте не более сажени от земли проплывали...
   Здесь профессор сделал интригующую паузу.
   - Могу поспорить на свое месячное жалование, что никто из вас в жизни не догадается о чем именно идет речь.
   - Ведьмы, - чуть не ляпнула Настасья, в памяти которой все еще хранились воспоминания о полетах на Лысую Гору, но вовремя сдержалась.
   - Проплывали? Над землей? Что бы это ни было, у жестянщика действительно была горячка, - хохотнул Трофим. - Впрочем, это могла быть стая лебедей, и тогда ваш жестянщик - поэт...непризнанный.
   - Какие там лебеди?! - фыркнул профессор. - Гробы! Гробы перед ним проплывали. И все, как один, в сторону Соболевского дома.
   - Без сомнения - это игры больного воображения! - воскликнул Мерников. - Хотя должен признаться, галлюцинация довольно необычная.
   - Вот именно, - кивнул профессор и шумно высморкался в белоснежную салфетку. - В моей практике такой случай - первый. Несчастный так ошалел от увиденного, что со всех ног бросился к церкви. Еле его с колокольни сняли.
   - Так вот, что это за шум был. А я-то спросонья решила, что пожар где-то, - худощавая дама с желтоватой кожей и несметным количеством брильянтов выглядела взволнованной. - Я всегда говорила и буду говорить, что водка - это Зло, которое рано или поздно погубит Россию.
   - Ее погубят дураки и чрезмерный либерализм, - подал дребезжащий голос глубокий старик, лет девяноста.
   - Избавьте нас, уважаемый Карл Стефанович, от своих разглагольствований, - бесцеремонно перебил старца губернатор. - Просто во всем нужно знать меру и в употреблении горячительных напитков в первую очередь. И тогда никакие летающие гробы вам не повстречаются.
   - А вам не кажется, что в последнее время с усадьбой Соболева связано много неприятных историй? - при этом замечании губернаторши Настасья внутренне напряглась. - Как только он отошел от дел, так и началось. Вы заметили, что все бродячие собаки переместились к его дому..
   - Вот! Вот! Семь случаев покусания только за последний месяц, - послышался возмущенный голос с противоположного конца стола.
   - А эти загадочные туманы?! - не унималась госпожа Мерникова. - Круглыми сутками на его наделе туман. И даже кошмар пьяного жестянщика опять таки связан Соболевым.
   - Успокойся, Полюшка, - Афанасий Свиридович приобнял жену за оголенные плечи. - Соболев вполне приличный человек. Почетный гражданин. Наша гордость.
   - Был, пока не заточил себя в собственном доме, - буркнула Мерникова с таким видом, словно художник своим поступком нанес ей смертельную обиду. - Мог бы сначала написать меня, а потом уж...
   - Да Бог с ним! Давайте лучше, господа, выпьем за то, чтобы нам никогда не оказаться на месте жестянщика, - этот грубоватый тост губернатора был встречен взрывом смеха и дружным звоном бокалов. Обстановка разрядилась и до самого конца обеда имя Соболева более не упоминалось. Настасья же еле дождалась, когда появилась возможность встать из-за стола, чтобы в стороне от всех перекинуться парой слов с Трофимом Яковлевичем.
   - Только не говори мне, что тебе абсолютно ничего не известно о цыганском таборе под самым боком у Соболева, - зло прошипела она, затягивая Повелителя Тьмы за огромную статую, как на взгляд Настасьи, излишне пышных форм. - Где же еще искать цыганку, как не среди ее сородичей?
   - Да были мы у них с Петькой, - отмахнулся Трофим, с восхищением рассматривая тыл Венеры. - Эвелину не нашли, а разговаривать с нами никто не пожелал. Более того, спустили на нас собак - еле ноги унесли. Петр потом еще пару дней понаблюдал за табором, но никого даже похожего на нашу цыганку не заметил. Так что, я все больше убежден, что не цыганка это вовсе, а ряженая.
   - Тогда у нас вовсе немного шансов отыскать ее, - вздохнула Настасья. - Если она такая мастерица переодевания, то описаний Петра будет недостаточно, а сама я ее толком не рассмотрела.
   - Не переживай, - Трофим весело подмигнул девушке. - Есть у меня одно предположение, требующее проверки. И если только ты мне сейчас поможешь, мы определимся с нашими последующими действиями.
   Настасья была заинтригована.
   - Ты говоришь какими-то загадками, - капризно выпятила она нижнюю губу. - Если у тебя есть план, то просто обязан им со мной поделиться. В конце-концов, я - мозг нашего предприятия.
   - А я? Кто же я? - Трофим даже оторвал взгляд от "произведения искусства", так его обидели слова девушки.
   - А ты - его нижние конечные, - сухо бросила Настасья. - Забыл уже, как "сделал ноги" от Мелюсины, бросив меня одну?
   - Не будем вспоминать прошлые обиды, - Трофим подтолкнул Настасью в сторону четы Мерниковых. - Будь добра, отвлеки Афанасия Свиридовмча, пока я буду заниматься его супругой.
   - Чем заниматься? - не поняла девушка, но времени на объяснения уже не было: с широко распахнутыми объятиями и медовой улыбкой на устах к ним приближался губернатор.
   - Что же вы прячетесь, молодые люди? Все хотят пообщаться с вами, ведь столичные гости - это у нас такая редкость.
   - А мы с сестрой любуемся этим шедевром мирового искусства, - Трофим кивнул в сторону чудовищной Венеры. - Я смотрю, в этом доме все подобрано с большим вкусом.
   - Хм, - губернатор на секунду замешкался. - Если честно, то в этом деле я полный профан. Это моя дражайшая половина, Полина Ивановна, все старается. Где какую безделушку увидит, все в дом тащит.
   - Как интересно! - Трофим подхватил под руку раскрасневшуюся от бестактности супруга Мерникову. - Уважаемая, Полина Ивановна, не откажите в любезности, покажите мне всю вашу коллекцию.
   - Какая там коллекция, - скромно потупила взгляд Мерникова, мертвой хваткой вцепившись в приглянувшегося ей Трофима, который, не теряя ни минуты драгоценного времени, потянул ее к выходу из гостиной.
   - Куда это они? - губернатор хотел уж было последовать за ними вслед, но Настасья быстро переключила его внимание на другое.
   - О, я вижу, там играют в вист! Не составите мне пару? Уверена, что мы с вами сорвем банк. Мне невероятно везет в карты.
   - Карты?! - глаза Метникова заблестели. Он оглянулся на столик, вокруг которого собралось с десяток гостей, увлеченно наблюдающих за игрой, и тяжело вздохнул. - Эх, если бы только я не дал зарок...Видите ли, Настенька, моя беда в том, что я очень увлекающийся человек, и все эти карты...лотереи...скачки...- мне от этого стоит держаться как можно дальше. Идемте-ка лучше к фортепиано, там молодежь вашего возраста собралась, с ними-то поинтереснее будет, чем со стариками.
   Под руку они подошли к музыкальному инструменту, из которого худосочная девица с лошадиным лицом и прыщавыми плечами извлекала нестройные звуки модного романса. Две пышечки в одинаковых ярко лиловых платьях с восхищением внимали ее игре, а одна даже пыталась что-то напевать, но у нее это получалось еще хуже, чем у ее подруги - игра. Настасья невольно поморщилась, Мерников же рассыпался в комплиментах:
   - Браво, Софочка! Вижу, что твои уроки с Эммой Леопольдовной не прошли даром. Не правда ли, Настенька, Софочка играет просто божественно?
   Четыре пары глаз уставились на девушку в ожидании ее вердикта. Она не осмелилась сказать правду:
   - Очень... мило. Довольно интересная интерпретация произведения.
   - Мерси, - улыбнулась девица, обнажая кривые зубы, - может быть, вы нам что-нибудь споете? А я вам подыграю.
   Настасья опешила от подобного предложения. Уж в чем, в чем, а в пении она была очень слаба. Природа наделила ее прекрасным слухом, но вот голосом...
   - Отличная идея! Настенька нам споет, а я сам буду музицировать. Давай-ка, Софочка, двигайся!
   - Но, дядя! Вы же играете одним пальцем! - возмутилась Софочка, но место уступила. По решительному настрою губернатора Настасья обреченно поняла, что от пения ей не отвертеться. От подобной перспективы у нее стали подкашиваться ноги, Мерников же продолжал с улыбкой:
   - Я играю одной рукой, но пусть она отсохнет, если я хоть раз сфальшивлю. "Ноченькой темной" знаете? Прекрасно! Тогда начали...
   Мерников быстро прошелся по клавишам. На конечном аккорде проигрыша Настасья набрала полную грудь воздуха, но поразить собравшуюся аудиторию своим сомнительным вокалом ей так и не удалось. Губернатор неожиданно вскрикнул, схватился за правое плечо и повалился с пуфика. Его ноги в идеально начищенных ботинках взмыли вверх, да так и остались торчать из-за крышки фортепиано. В ту же секунду девушка была оглушена истеричным визгом Софочки и ее подруг. Что тут началось! Гости столпились вокруг несчастного, но ни один не рискнул даже прикоснуться к Мерникову. Так он и продолжал лежать вверх ногами - абсолютно беспомощный под сочувствующими взглядам любопытных, пока не подоспела супруга губернатора. Решительно растолкав гостей, она с неженской силой закинула супруга обратно на пуфик и пару раз его энергично встряхнула.
   - Афанасий, очнись! Нашел время для обмороков.
   Настасья с ужасом наблюдала за происходящим.
   - Что же вы делаете? Его срочно нужно уложить в постель - это похоже на сердечный приступ.
   - Какой там приступ? - Мерникова похлопала мужа по пухлым щекам. - Он здоров, как бык. Ну же, милый, не пугай нас! Открой глазки!
   К всеобщему облегчению губернатор действительно открыл глаза и обвел всех мутным взглядом:
   - Что?.. Что со мной?
   - Все хорошо, милый, - супруга помогла ему подняться, - просто ты слегка переутомился и лишился чувств. Хорошо, что при этом шею не сломал, когда падал.
   Гости расступились, давая проход почтенной паре. Афанасий Свиридович выглядел очень плохо. У самой двери Мерникова оглянулась:
   - Прошу простить нас, господа, но мы вынуждены вас покинуть. Вы же продолжайте развлекаться, не стоит портить такой чудесный вечер.
   - Какое там веселье, - пробурчал за спиной Настасьи профессор, как только за четой Мерниковых закрылась дверь. - В нашем городе давно уже не происходило ничего веселого, вот и сегодняшний прием - не исключение. Надо было ехать к цыганам...
   В считанные минуты дом губернатора опустел. Не смотря на мелкую морось, Трофим с Настасьей решили пройтись пешком. По просьбе Повелителя Тьмы девушка со всеми подробностями рассказала, что именно произошло с Мерниковым в отсутствие Трофима.
   - Знаешь как это страшно - сидит перед тобой здоровый веселый человек и вдруг, хлоп, лежит бездыханным телом, - закончила она свое повествование.
   - Еще бы ему не лежать, - хмыкнул Трофим и тут же пояснил, - ведь его фамилия была в списке Мелюсины, стало быть, и портретик должен был существовать. Его-то мне уважаемая Полина Ивановна и продемонстрировала с превеликим удовольствием. А уж отвлечь ее внимание и ткнуть гвоздиком в рисованного Афанасия Свиридовича - это заняло всего лишь пару секунд, - Трофим весело перепрыгивал лужицы, которых под усиливающимся дождем становилось все больше и больше. Настасья в своем промокшем, а стало быть, ставшим неимоверно тяжелом платье, еле попевала за ним.
   - Зачем тебе это понадобилось? - она в нерешительности остановилась перед огромной лужей, которую ее "братец" одолел без особого труда, и успел удалиться на внушительное расстояние.
   - Что ты говоришь? - оглянулся Повелитель Тьмы, и только тогда заметил, что скачет он по пустынным улицам в полном одиночестве, оставив Настасью далеко позади. Пришлось возвращаться, брать девушку на руки и, бережно прижимая ее к груди, переносить через водное препятствие. Очутившись в крепких мужских объятиях, Настасья почувствовала нестерпимый жар во всем теле. Не хотелось признаваться даже самой себе, но девушка готова была весь остаток пути провести на руках Трофима, таким он ей показался в тот момент сильным, надежным, мужественным. Чтобы хоть как-то отвлечься от постыдных мыслей, прокрадывающихся в ее голову, ведьма продолжила прерванный разговор.
   - Так зачем тебе понадобилось портить портрет губернатора и так рисковать? - Настасья старалась не смотреть на Трофима, когда тот ставил ее на ноги, а Повелитель наконец-то сообразил раскрыть над их головами свой огромный зонт в черно-зеленую клетку и резной ручкой, в виде несущейся во весь опор лошади.
   - Во-первых, риск был минимальным. Мерникова стояла спиной к портрету и не могла видеть моих действий. Она вообще в этот момент ничего не видела.
   - Как это? - удивилась Настасья.
   - У нее в этот момент были закрыты глаза.
   - Трофим! - девушка густо покраснела, а где-то глубоко внутри зашевелился червячок ревности. - Как же тебе не стыдно?!
   - Ни капельки не стыдно, - хохотнул Повелитель Тьмы. - Ибо не по велению сердца, а во имя правого дела пришлось ввести праведную деву во искушение.
   - Шутить изволите?! - Настасья шлепнула "братца" по руке, державшей зонт. - А если бы губернатор умер? Неужели ты не понимаешь, что мог запросто убить человека?
   - Так я же не в сердце колол, а лишь в плечо, - стал оправдываться Трофим. - И не лунной иглой, к тому же, сразу же вытащил. Зато теперь мы точно знаем, что источник зла - Соболев. Никто его картины не заговаривал, с демонами не связывался и магических ритуалов не проводил. По крайней мере, после того, как они покидали мастерскую художника.
   - Значит Мелюсина...
   - Всего лишь мошенница, воспользовавшаяся странными свойствами этих полотен для своего обогащения, - закончил за Настасью Трофим. - Нам с самого начала нужно было присмотреться к этому...Соболеву. Хотя Мелюсина с ее договорами стоила внимания, да и неуловимая Эвелина, тоже. Ничего, думаю, через Соболева выйдем и на нее.
   Настасья слушала его в пол-уха. Конечно же, все зло исходило от художника, она это поняла, когда обнаружила на его полотнах загадочный, просто таки, демонический взгляд. Можно заговорить картину, но вряд ли кто рискнул бы добавлять в нее такие детали. Нужно признаться, что с Мелюсиной они дали маху и потеряли массу времени. Кто знает, может это еще кому то стоило жизни. Похожие грустные мысли овладели и Трофимом. Некоторое время они шли молча, проникаясь тоскливым настроением осеннего дождя. Ботинки давно промокли, платье казалось безнадежно испорченным: улицы этого города не были приспособлены для длительных променадов. Деревянный настил, заменявший тротуар, не спасал от осенней грязи. И не смотря на все это, в компании Трофима Настасья чувствовала себя очень комфортно, ни на секунду она не пожалела, что они отказались от экипажа. Ведь тогда бы ее спутник не придерживал бы ее так бережно под руку, и не прижимал бы к себе столь нежно на особо узких участках дороги. Его прикосновения были Настасье приятны, а присутствие действовало успокаивающе. А ведь в самом начале их знакомства Трофим вызывал лишь легкое раздражение своей навязчивостью и излишней болтливостью. Настасья украдкой взглянула на Повелителя - какой мужественный у него профиль, а губы...Романтические мысли девушки были прерваны внезапной остановкой. Еле слышно Трофим чертыхнулся, глядя в сторону показавшейся из-за угла гостиницы. Проследив за его взглядом, Настасья не смогла сдержать удивленного возгласа при виде погруженного во мрак здания. Над его крышей зависла огромная гораподобная туча. Где-то в самой сердцевине этой клубящейся массы можно было разглядеть вспышки молний и, что самое ужасное, тени каких-то великанских крылатых существ.
   - Бесы! - прошептал Трофим, оттесняя Настасью за угол. - Эх, дурья башка, совсем расслабился и позабыл о них.
   Настасью охватил страх. Она вцепилась в лацканы пальто Трофима:
   - Что же им нужно в нашей гостинице? Неужели мы?
   - Трудно сказать, - пожал плечами Трофим, с трудом разжимая пальцы девушки. - Поведение этих тварей обычной логике не поддается. Может быть, они присланы для нашего устрашения, а возможно, ищут что-нибудь.
   - Или кого-нибудь, - перед глазами Настасьи предстала толпа Вечно Молодых. Вот уж кому было бы интересно узнать о ее местопребывания. - Как же нам попасть в номер? У меня там вещи, Пурга, Черная Книга.
   - Черная Книга! - ахнул Трофим. - Как опрометчиво с твоей стороны. Неужели ты не понимаешь, какое это грозное оружие против тебя самой, окажись она в чужих руках?
   - Ну, положим, не так-то просто взять ее в руки, - оправдывалась Настасья дрожащим не то от страха, не то от обиды голосом.
   - Это для человека, - грубо перебил ее Трофим, - а для бесов?
   - Не знаю, - Настасья почувствовала, как на ее глаза навернулись слезы, мысленно она уже попрощалась с Аглаевым наследством. - Когда же мы попадем вовнутрь?
   - Сейчас проверю, - Трофим осторожно заглянул за угол. - Кажется, они уже уходят.
   Как ни было Настасье страшно, любопытство все же взяло верх. С трудом протиснувшись между стеной и Трофимом, она увидела, как страшная туча медленно поднимается ввысь, постепенно растворяясь в темноте ночного неба. То из одного, то из другого окна вылетали запоздавшие бесы и устремлялись вслед за клубящейся громадой. Через несколько минут небо очистилось, и Настасья с Трофимом рискнули приблизиться к гостинице. Ни одного огонька в окнах, ни одного звука.
   - Они живы? - прошептала Настасья, судорожно сжимая руку Трофима. Он прекрасно понял о ком идет речь - еще час назад гостиница была полна народу, а сейчас здание казалось опустевшим.
   - Сейчас проверим, - неуверенно произнес Трофим и, нервно сглотнув, толкнул входную дверь. - Ну и мрак! Хоть какую-никакую свечечку.
   Он зашарил по карманам пальто в поисках спичек, но Настасья опередила его. Сотни огоньков взмыли под потолок, освещая вестибюль. И портье, и швейцар оказались на месте. Более того, здесь же находилась пожилая чета, собиравшихся ни то вселиться, не то выселяться из гостиницы. Все эти люди замерли в самых немыслимых позах и казались окаменевшими навеки.
   - Что с ними? - Настасья хотела коснуться плеча коридорного, склонившегося над саквояжем толстенького господина в смешном котелке, но Трофим перехватил ее руку.
   - Ничего не трогай, - предупредил он девушку и осторожно провел ее между толстяком и его невероятно худой супругой. - Кто знает, не рассыпятся ли они в прах от прикосновения живой плоти. От бесов всего можно ожидать.
   - Но мы должны им помочь! - запротестовала Настасья, впрочем, не имея ни малейшего представления о том, как это сделать.
   - Будем надеяться, что чары сами развеются. Меня сейчас больше волнует судьба Черной Книги.
   Настасья уже не спорила. В некоторых вопросах Трофим был более компетентен и она это признавала. К тому же, если книга Аглаи окажется на месте, в ней можно будет поискать подходящее подобному случаю заклинание.
   Освещая себе дорогу магическими огнями, на которые ведьма не скупилась, парочка поспешила к номеру Настасьи. На пути им встречались замершие постояльцы гостиницы, окаменевшие горничные и застывшие коридорные. Каждый раз, обходя очередную "скульптуру" из плоти, Настасья чувствовала благоговейный страх перед магией, значительно превосходящую ее собственную. Вот также чувствовала она себя несколько лет назад на Лысой Горе, когда время остановилось для всех ведьм и демонов, кроме самой Настасьи и ее родных. А в номере Настасью ожидал полный погром: вещи разбросаны, багаж перерыт, мебель сдвинута со своих мест, но первое, что бросилось в глаза девушки - это покореженная клетка с пучком черных перьев на дне. А на стене кровью была выведена надпись на латыни: "Убирайся вон!"
   - Пурга! - всхлипнула Настасья, дрожащими руками переворачивая сплющенную нечеловеческой силой клетку. - Ну почему именно сегодня ты осталась дома?
   Горе от потери друга не способна была смягчить даже найденная Черная Книга. Бесам не удалось завладеть ею - защитное заклятие оказалось очень сильным. Настолько сильным, что на черной кожаной обложке остался выжженный отпечаток когтистой лапы. Ох, и не поздоровилось же рогатому, посмелевшему прикоснуться к ней. Прижав книгу к груди и громко всхлипывая, Настасья поспешила Трофиму, чтобы поделиться своим горем. Повелителя она застала в коридоре, где он с остервенением оттирал носовым платком кровавую надпись с двери своего номера.
   - Тебе тоже советуют убраться? - шмыгнула носом Настасья. От неожиданности Трофим вздрогнул и заработал еще усерднее:
   - Жалкая попытка помешать нашему расследованию. Нужно кое-что посерьезнее, чтобы запугать меня. Интересно, чья это кровь...
   Тут уж Настасья сдерживаться не стала и дала волю слезам:
   - Пурга!
   - Что Пурга? - обернулся наконец-то Трофим. - О, Черная Книга!
   - Да черт с ней, этой книгой, - рассердилась бессердечности друга Настасья. - Они убили Пургу.
   Трофим удивленно приподнял бровь:
   - С чего ты взяла? Вон твоя птичка - жива и почти невредима. Он толкнул дверь, в которую дружной стайкой метнулись огни.
   При их свете на спинке стула Настасья увидела изрядно помятую, но главное - живую, ворону.
   - Пурга! Миленькая! Как я рада тебя видеть! - девушка бросилась к подруге и с нежностью погладила ее по взъерошенным перьям. Как же ты спаслась-то?
   Ворона перебралась по руке девушки на ее плечо и только тогда ответила:
   - Славная была драка. Двоим выклевала глаза, а после у Трофима схоронилась - им сюда ход заказан.
   Настасья оглянулась: не было похоже, чтобы тут побывали бесы.
   - Это все мои пиктограммы, - похвастался Повелитель Тьмы, кивая в сторону рисунка на окне и еще одного на двери. - Их мне очень сильный боевой маг показал, ну и парочке полезных заклятий научил.
   - Меня научишь? - слезы уже высохли на щеках девушки, и она готова была пополнять свои знания за счет Трофима. Тот, впрочем, отнесся к энтузиазму девушки без должного внимания, сделав вид, что не расслышал. Он зачем-то полез в шкаф. Что именно он там искал, девушке из-за открытой дверцы было не видно, а заглядывать через плечо ведьма посчитала неприличным.
   - Кажется, все в порядке, - он бросил быстрый взгляд на Настасью, но та со скучающим видом прогуливалась по комнате в окружении магических огней, из которых она силой мысли выстраивала причудливые узоры.
   - Красиво, - похвалил Повелитель Тьмы. - Но нам нужно решить, что делать дальше. Оставаться здесь...- он запнулся и приложил палец к губам. Девушка прислушалась: за дверью слышался гул голосов - гостиница ожила.
   - Ну, слава Богу! - Трофим довольно потер руки. - Гораздо приятнее находиться среди живых людей, чем среди их мумий. А завтра, прямо сутра, нанесем визит нашему проказнику-портретисту. И пусть только попробует нам соврать, я ему тогда его же кисти засуну в... Впрочем, тебе знать подробности вовсе ни к чему.
   Настасья была с ним полностью согласна, хотя и весьма смутно догадывалась, какое именно место имел ввиду Повелитель Тьмы.
   - Спать-то как хочется, - Трофим неприлично зевнул и выразительно посмотрел на Настасью. - Ты, как? К себе пойдешь или останешься?
   Девушка вспыхнула и со всех ног бросилась к двери, но в нерешительности остановилась. Вот он - ее шанс покончить с этим всепоглощающим огнем внутри. Живем только раз, а смерть подстерегает на каждом шагу. Этот день мог ведь казаться последним, возвратись они несколькими минутами ранее. Она не хочет коротать ночь в разгромленном номере в одиночестве, сейчас она, как никогда, нуждалась в надежных, сильных мужских объятиях. Очень медленно Настасья повернулась.
   - Неужели?! - прошептал Трофим и в волнении снял очки. При свете огней его взгляд полыхнул желтым, когда они бросились навстречу друг другу.
   Глава 11
   Несмотря на волнующие события, имеющие место в жизни Настасьи, сон ее был также крепок, как и в детстве. Трофим, к слову, бессонницей также не мучался, равно, как и отсутствием аппетита, так что, выбраться из гостиницы им удалось лишь к полудню. К тому же выехать пораньше им не удалось из-за странного поведения местных извозчиков. Все они, кроме одного, наотрез отказывались ехать к Соболевской усадьбе. Единственный, кого удалось уговорить, был старик, который вез их от вокзала в день приезда, да и тот, долго отнекивался, ссылаясь на чертовщину, творящуюся возле дома художника, и лишь только обещание заплатить вдвойне, несколько смягчило ваньку.
   - Близко подъезжать не стану, - предупредил он, стегая худые бока Сократа. - У цыган остановлюсь, а там до Соболевских хором рукой подать - пешочком доберетесь.
   Ехали довольно долго - дом художника располагался на противоположном конце города, на самой околице, там, где нищенские полуразвалившиеся хибары сменяются бесконечной роскошью полей. Свернув в небольшую рощицу, ванька остановил лошадь:
   - Тпру! Прибыли, господа хорошие!
   Трофим помог Настасье спуститься и, расплатившись, попросил извозчика дождаться их возвращения. Ванька что-то пробурчал себе под нос, но, поразмыслив немного, все же пообещал дождаться - в городе еще не известно, будут ли еще клиенты, а здесь заработок верный. Он ослабил подпругу, чтобы дать возможность Сократу попастись, а сам устроился в коляске вздремнуть.
   Настасья и Трофим направились по узкой тропинке в сторону, затерявшегося в густом пролеске, дома Соболева. Чем ближе они подходили к зданию, тем гуще становился невесть откуда взявшийся туман. Он тяжелыми клубьями окутывал деревья и кусты, придавая им причудливую и даже зловещую форму. Туман давил на грудь, затрудняя дыхание, проникал в складки одежды, наполняя ее влагой.
   - Какое жуткое место, - Настасья теснее прижалась к Повелителю Тьмы, с испугом глядя на какую-то тень, метнувшуюся в сторону от них.
   - Это собаки, - прошептал Трофим и ободряюще сжал ее локоток. - Стая бродячих псов.
   В подтверждении ее слов раздалось угрожающее рычание, подхваченное несколькими голосами. Настасья задрожала в испуге:
   - Действительно, целая стая. А если они набросятся на нас?
   - Пусть только попробуют, я им сам глотки перегрызу, - Настасья покосилась на Трофима, уж больно серьезным тоном это было произнесено, на шутку вовсе не похоже. Лицо Повелителя Тьмы выражало решительность.
   - Глянь-ка, никак пришли, - Настасья потянула своего спутника к просвету в тумане, со стороны которого были слышны людские голоса. Каково же было их удивление, когда вышли они к покинутому несколькими минутами ранее, извозчику, а голоса доносились из раскинутого неподалеку табора.
   - Это что получается - мы по кругу ходили? - недовольно насупил брови Трофим. - Колдовство какое-то. Может быть ты, Настасья, свое применишь? Разгонишь туман да собак отвадишь?
   Настасья с сожалением покачала головой:
   - Силы природы мне не подвластны. Сестрица моя с такой задачей справилась бы , Анн - это вообще на один зуб. Видел бы ты, как она волками управляла. А я вот как-то не осилила эту науку.
   При воспоминании о сестре Настасье взгрустнулось, она горестно вздохнула и украдкой смахнула предательски набежавшую слезу. Повелитель ободряюще улыбнулся девушке и нежно поцеловал ее в макушку:
   - какие твои годы? Со временем и этому научишься, и еще многому другому - я в твои способности верю. В твою настойчивость верю. В твою удачу - сто раз верю.
   - При чем здесь удача? - широко распахнула глаза Настасья.
   - А сейчас сама поймешь, - Трофим решительно нахлобучил свою серую фетровую шляпу, столь же решительно поправил завязки на Настасьином плаще и повернулся в сторону и повернулся в сторону тумана. - Мы теперь не по тропке пойдем, а будем полностью полагаться на твой внутренний голос.
   - Ой! - испуганно пискнула Настасья, вспомнив собак. - Молчит мой внутренний голос. Вернее настойчиво советует не соваться к Соболеву, поберечься.
   - Не надо бояться! - снова пришлось Трофиму успокаивать свою подопечную. - Если что, собак я возьму на себя. Но нам крайне важно встретиться с господином Соболевым. Если ты еще не забыла, то все люди, чьи портреты он написал, находятся в смертельной опасности.
   - Можешь мне об этом не напоминать, - огрызнулась ведьма. - но ежели я тебя сейчас в какое болото заведу, то уж, милостивый государь, не обессудь.
   Трофим на это широко улыбнулся и почесал кончик носа:
   - Меньше слов - больше дела. Веди меня, моя путеводная звезда.
   Настасья довольно фыркнула и потянула Повелителя в самую гущу тумана. Страх подгонял юную ведьму, и она мчалась, не разбирая дороги, полностью отдавшись во власть инстинкта. Трофим не отставал, ловко поддерживая свою спутницу одной рукой. Второй он отгонял бродячих собак, используя для этого изящную трость с круглым набалдашником. Псов это оружие нисколько не устрашало и с каждым шагом их становилось все больше и больше. "Значит мы на правильном пути", - подумалось Настасье, и она теснее прижалась к своему спутнику. Когда сквозь туман уже можно было рассмотреть темную стену мрачного особняка с черными провалами окон, Настасья с Трофимом наткнулись на какую-то бесформенную массу, терзаемую со всех сторон разъяренными псами.
   - Что это? - не смотря на предостерегающее рычание, Трофим рискнул приблизиться, но тут же отпрянул в страхе, больно дернув при этом Настасью за руку.
   - Не смотри туда! - в его голосе звучали нотки неподдельного ужаса.
   - Что там? - через плечо Настасья пыталась разглядеть, что же могло так испугать ее названого братца, но густые клубья тумана уже скрыли за своей пеленой мрачное пиршество.
   - Человек, вернее то, что от него осталось, - Трофим остановился у грубосколоченной деревянной двери и глубоко вздохнул, силясь справиться с подступившей к его горлу тошнотой. Настасья и сама почувствовала легкое головокружение, но нашла в себе силы справиться с этой слабостью.
   - Нужно поскорее попасть во внутрь, - она изо всех сил забарабанила в дверь. - Впустите нас!
   Рычание за их спинами стало громче.
   - Они нас окружают, - завопил Трофим, размахивая тростью, словно рапирой.
   - Откройте! - Настасья редко испытывала чувство страха, но сейчас оно ледяной волной накатило, придавая девушке сверхъестественных сил. Ее кулак пробил трухлявое дерево, сквозь дыру девушка лихорадочно нащупала щеколду - путь к спасению был открыт и очень вовремя, как раз в этот момент Трофим огрел своей тростью первого набросившегося на них волкодава. Буквально ввалившись в дом Соболева, они поспешно захлопнули за собой дверь. Снаружи послышалось злобное недовольное ворчание и скрежет когтей по древесине.
   - Как же нам потом выбраться отсюда? - прохрипела Настасья, пытаясь отдышаться.
   - Что-нибудь придумаем, - простонал Трофим, хватаясь за грудь, словно ему не хватало воздуха. - Лихо же ты дверь разнесла! А что, колдовством нельзя было?
   Только сейчас ведьма осознала все величие своего "подвига". С изумлением она переводила взгляд со своего маленького кулачка на пролом в двери, сквозь который был виден разъяренный оскал одного из их преследователей.
   - О, Боже! Я совсем позабыла о своих способностях! А ведь дверь могла открыть и защитную стену поставить! - при тусклом свете одинокого светильника, лицо ее выражало такое изумление, что Трофим невольно улыбнулся.
   - Ты прекрасна! Маленькая, бесстрашная женщина! -
   - Вот уж бесстрашная, - фыркнула Настасья, которой комплимент пришелся по душе. - Да я чуть не умерла от страха. А ты говоришь "бесстрашная". А тот...Снаружи...как ты думаешь, это мог быть Соболев?
   Трофим невольно помрачнел от подобной перспективы, но на то он и мужчина, чтобы брать любую ситуацию в свои руки. Убедившись, что дверь под надежным запором, а сквозь дыру ни одной собаке и головы не просунуть, он увлек Настасью в гостиную, столь же мрачную и запущенную, как прихожая. Толкнув "сестру" в кресло, Трофим строго наказал:
   - Жди меня здесь и ни на шаг не отходи, а я поищу наверху, наверняка господская спальня и кабинет там.
   Настасья хотела было возразить, что вдвоем-то будет сподручнее, но Трофим не дал ей и слова вставить.
   - У такого жуткого места и хозяин, наверняка, с причудами. А, может быть, и вовсе сумасшедший. Поэтому дай я сперва с ним потолкую, а потом и ты им займешься.
   Через миг девушка осталась в гордом одиночестве. "Ну и рыцарь! Думает, что безопаснее оставить меня совершенно одну в незнакомом месте?!" - с досадой думала Настасья, с брезгливостью оглядываясь по сторонам. Насколько она могла разобрать в царившем в доме полумраке, уборкой здесь в последний раз занимались очень и очень давно. Вещи были разбросаны как попало, пахло сыростью и вековой пылью. Такой запах более соответствовал бы склепу, а не жилому дому. "Здесь и крысы наверняка водятся!" - от этой мысли у Настасьи мурашки пробежали вдоль позвоночника. Она поспешила поджать ноги и замерла, прислушиваясь к каждому шороху. Сверху доносились тяжелые шаги Трофима и его приглушенный голос, звавший Соболева. Звук его голоса придавал девушке уверенности, также, как и согревали ее воспоминания о минувшей ночи. Не плохо было бы зажечь немного колдовских огней, чтобы рассеять окружающую ее темноту, но что ей делать, если в комнате появится хозяин или кто-либо из прислуги? Настасья и представить себе не могла, как бы она повела себя в подобной ситуации. "О, месье Соболев, не обращайте внимание на эти милые пустячки, у вас самого проблемы поболи будут. Во-первых, разоблачили мы вас с вашими заговоренными картинами, во-вторых, вы в курсе, что собачки ваши человека разорвали? Ну же, господин хороший, не делайте такие удивленные глаза, вы же для этого их привадили? Для охраны?" Внутренний диалог Настасьи с мистическим художником был прерван чужим мужским голосом, что то ответившим Трофиму. Слов было не разобрать, но в интонации прослеживался испуг, если не сказать, панический страх.. Настасья в нетерпении заерзала в кресле, но ослушаться Трофима и покинуть свое место, не решилась, тем более, что голоса приближались; еще несколько секунд и комната озарилась светом канделябра невесть откуда взявшимся в руке Трофима. Сам Повелитель дружески подмигнул Настасье и представил:
   - Дорогая сестра, позволь мне представить тебе господина Соболева, собственной персоной.
   Он сделал шаг в сторону и за его спиной взору, взволнованной долгожданной встречей Настасьи, предстало нечто, очень отдаленно напоминающее цивилизованного человека: взлохмаченные волосы, растрепанная борода, напоминающая мочало, засаленный, порванный в нескольких местах, халат и разномастные домашние туфли на босу ногу - разочарованию девушки не было предела.
   - Вы действительно Соболев? - она поднялась на ноги и рискнула подойти поближе. "Дикий" человек инстинктивно сделал шаг назад. Он из-под лобья смотрел на Настасью, невольно щурясь от яркого света свечей.
   - А вы? Вы действительно живые люди? - голос его оказался неожиданно молодым и никак не вязался с внешним обликом Соболева, которому Настасья на вскидку дала бы лет шестесят.
   - Что значит живые? - не поняла девушка, переводя взгляд с Соболева на Трофима, но тот лишь пожал плечами и выразительно закатил глаза. - Мы же разговариваем, дышим, движемся, значит - мы живые.
   - Не поймите меня превратно, сударыня, но если бы вы знали, что мне пришлось пережить за последние дни! - художник протяжно вздохнул, руки его нервно теребили карманы халата, не зная, куда себя деть. - Я видел такое, что нормальному человеку и на ум не спало. Но только вы не подумайте, что я того...Просто я подписал договор с Сатаной и продал ему свою душу, а он на меня теперь живых мертвецов натравляет...
   "На лицо все признаки шизофрении, - грустно констатировала Настасья. - И стоило ради этого рисковать быть разорванными бешеными псами".
   - Я понимаю, что мои слова вряд ли убедят вас в моей вменяемости, да и вид мой...- Соболев замялся, стыдясь своего затрапезного облика. Настасья посчитала нужным проявить сочувствие и оказать поддержку художнику, мало ли что у душевнобольного на уме.
   - Ничего! Ничего! Ведь мы явились нежданно, можно сказать, без приглашения. Мы с братом приносим извинение за свой неожиданный визит, но мы были столь наслышаны о ваших картинах, что не могли не...
   - Картины?! - кроткий ягненок вмиг превратился в грозного льва. - Не смейте мне напоминать об этих "дьявольских" полотнах! Я не устаю проклинать тот день и час, когда, поддавшись низменной страсти к звонкой монете и честолюбивым мечтаниям о незаслуженной славе, я обменял свою душу на столь чудовищный Дар! Знаете, сколько жизней унесли мои картины? - он бешено завертел глазами и драматично понизил голос до зловещего полушепота. - Десятки! Десятки ни в чем не повинных людей стали жертвами моего честолюбия.
   - Десятки! - ахнула Настасья, пораженная истинными размерами, постигшего этот несчастный городишко, бедствия. - Но, как? Каким образом вы получили этот Дар? И от кого? И как теперь все это остановить?
   Соболев тяжело вздохнул в бороду.
   - Слишком много вопросов. К тому же, я вас совершенно не знаю. Могу ли я доверить вам свою самую сокровенную тайну? Не станет ли мне только хуже от моих откровений.
   Настасья подбежала к художнику и взяла его руки в свои маленькие ладошки:
   - Если вы раскаялись в содеянном, а именно раскаяние я читала сейчас в ваших глазах, то мы, наверное, - единственные, кто может помочь вам остановить это безумие. Для этого мы с братом и прибыли в ваш город.
   В стороне послышалось легкое покашливание - "брат" напоминал о своем существовании.
   - Я уже ознакомил Петра Григорьевича с целью нашего визита, - Трофим решил вклиниться в излишне задушевный разговор, пока названная сестра не сболтнула лишку, к примеру, о том, что она потомственная ведьма, или о том, что вслед за ними к художнику могут сунуться бесы. - Давайте разведем огонь в камине и продолжим нашу увлекательную беседу в тепле, а то, вынужден признаться, Петр Григорьевич, у вас несколько сыровато.
   Художник рассеянно оглянулся, словно увидел собственную гостиную в первый раз.
   - Право, господа, мне нестерпимо стыдно за столь запущенное хозяйство. Но слуги разбежались, кто куда. Остался только Демьян, но и он, как ушел с утра за провизией, так до сих пор и не вернулся.
   Настасья с Трофимом многозначительно переглянулись: судьба несчастного слуги им была уже известна - это его кости обгладывали сейчас дикие псы.
   - Вы совсем не выходите из дома? - Трофим захозяйничал у камина, пытаясь развести огонь, но отсыревшие дрова только дымились, распространяя по всей комнате едкий дым. Соболев поспешил ему на помощь весьма оригинальным способом: он попросту растрощил прекрасный венский стул из гостиного гарнитура.
   - Я бы и рад, да силы тьмы меня не пускают, - он передал ножки несчастного стула Повелителю и принялся за второй стул. - Днем меня держат в плену собаки, ночью не дают жизни покойники.
   - Покойники?! - Настасья вздрогнула. Час от часу не легче! Во что же они ввязались?
   - Не думайте, что я сошел с ума, но все кто умер из-за моих картин, приходят сюда каждую ночь.
   - Но зачем? - Трофим совсем позабыл о своей миссии добытчика огня, в нем проснулся репортер, падкий на сенсации, а то, что история Соболева сенсационна не вызывало ни малейшего сомнения.
   - Не хочу начинать свое повествование с конца, - Петр Григорьевич расправился с третьим стулом и теперь потрошил какую-то книгу, перекладывая ее скомканными листами обломки когда-то прекрасной мебели. - Теперь должно разгореться. Попробуйте еще раз, милейший. Дождаться бы Демьяна да перекусить как следует, а то мы вот уже третий день на одних галетах да Маруськиной капусте держимся. Изголодался я, сил нет. Впрочем, вам я могу предложить недурственный кофе, но, к сожалению, ни сливок, ни сахару...
   - Ждать Демьяна не будем, - Настасья решила взять управление этим упадочным хозяйством в свои руки. - Трофим, отвечаешь за огонь в камине, да растопи мне печь на кухне. Петр Григорьевич, покажите мне вашу кладовку, а потом приведите себя в порядок, не век же вам в четырех стенах куковать. А потом вы нам все расскажите и мы все вместе подумаем, как помочь вашему горю.
   Своим энтузиазмом Настасье удалось заразить и мужчин. Через час Петр Григорьевич предстал перед ними в совершенно ином облике: под сбритой бородой скрывалось немного бледное, но очень даже интересное лицо молодого человека, лет тридцати, зачесанные назад длинные волосы открывали высокий чистый лоб, и даже темные круги под глазами не портили общего приятного впечатления от его аристократического лица. Замасленный халат уступил место дорогому, сшитому по фигуре костюму.
   - Да вы, красавчик! - не сдержалась Настасья, когда Соболев появился на кухне, где она пыталась приготовить нехитрый обед из того минимального набора продуктов, которые им удалось обнаружить в кладовке. От комплимента Петр Григорьевич густо покраснел, а Настасья поспешила прикусить язык - да, что это с ней такое?!
   - Прошу простить мне мою бестактность, но без бороды вам значительно лучше, - девушка сосредоточилась на огромной чугунной сковороде, на которой жарились пресные гречишные оладьи.
   - Запах восхитительный, - ноздри Соболева затрепетали, а сам он сглотнул набежавшую слюну, - я голоден, словно волк!
   - Тогда возьмите пару штук, - Настасья кивнула в сторону горки уже готовых оладий и постаралась изгнать из головы всплывшую картину пиршества бродячих собак, раздирающих на куски человеческое тело. - Вы обещали кофе.
   - Дайте мне пару минут, - Соболев затолкал четвертый оладушек за щеку, и потянулся за инкрустированной горным хрусталем мельницей. Настасья же, прихватив блюдо с выпечкой и чудом уцелевшую банку земляничного варенья, отправилась сервировать стол в уже прогревшуюся гостиную.
   - Ну и как тебе наш хозяин? Заслуживает доверия? - Трофим помог ей расставить тарелки.
   - Вполне, - пожала плечами девушка и слизнула с пальчика капельку варенья. Жест этот показался Трофиму столь чувственным, что он с шумом вздохнул, Настасья же абсолютно не придав этому значения, продолжала. - Злости в нем я не почувствовала, злых умыслов тоже. Только раскаяние. Глубокое, полное раскаяние. Он жертва. Но жертва кого, или чего? Это нам еще предстоит узнать.
   Окинув критическим взглядом стол, она, оставшись довольной результатом, посмотрела на Трофима, который находился совсем близко к ней. В его взгляде читалось столь неприкрытое желание, что от него у Настасьи перехватило дыхание, а низ живота отозвался волнующим жаром.
   "Сейчас он меня поцелует!" - с восторгом подумала ведьма, и случись это, она готова была отдаться Повелителю Тьмы прямо здесь, на обеденном столе...
   - А вот и обещанный кофе, - Петр Григорьевич нес перед собой дымящуюся, источающую дивный аромат, турку, и широко улыбался несостоявшимся любовникам. - Итак, вы готовы выслушать исповедь грешного художника?
  

Поучительная история о том, как гордыня и чрезмерное тщеславие привели к проклятию целого города

   Соболев Петр Григорьевич родился и рос в крепкой семье потомственного волжского купца Соболева Григория Афанасьевича и Прасковьи Тихоновны, двоюродной племянницы небезызвестного в здешних местах рыбного магната, Филонина Дмитрия. И хотя состояли купцы, таким образом, в родстве, и даже числились в одном клубе, но удача у них была разная. На свою беду, Григорий Афанасьевич уродился, не в пример своим славным предкам, человеком абсолютно не способным к коммерческим делам будучи по своей природе мягким и слабохарактерным, он умудрялся заключать сделки на самых не выгодных для себя условиях. Пару раз его обворовывали собственные приказчики, один раз ему пришлось пережить страшный пожар, спалившим склад с завезенным товаром дотла. Эти напасти значительно приуменьшили некогда значительное состояние Соболевых, веками преумножаемое его предками. Филонин, как мог, помогал своему невезучему родственнику: то деньгами ссудит, то выгодный заказ уступит, то с транспортом грузовым поможет. Но, не смотря на все его старания, дела Григория Афанасьевича шли все хуже и хуже. Прасковья Тихоновна мужа неудачами не попрекала. Наоборот, видя его потуги, нежно сочувствовала супругу и делами по хозяйству старалась не утруждать. Потихоньку все заботы о доме и воспитании единственного наследника тающего состояния, Петруши, легли на ее хрупкие плечи. Петенька, в силу младых лет, родительских тягот не замечал. Так, иногда, мимоходом отметит, что папенька нынче грустнее обычного, да и у маменьки глазки покрасневшие (а бывало это чаще в начале месяца, когда папенька садился с пером за прибыльную книгу), в остальном же считал себя счастливейшим ребенком. И то, правда, на Петеньке решительно не экономили: одет он был всегда с "иголочки", накормлен досыта. К тому же в его полном распоряжении была прекраснейшая библиотека, а читать он любил. Где бы ни пришлось бывать Григорию Афанасьевичу, в подарок сыну он обязательно привозил томик-другой познавательной литературы, до которой Петенька особенно был охоч. Гувернер мальчика несказанно радовался его успехам в арифметике, истории, географии. Петенька свободно говорил на четырех языках, но особое пристрастие мальчик имел к рисованию, отдавая этому увлечению все свое свободное время.
   Его личная комната, равно, как и комнаты его родителей, были переполнены Петиными рисунками. Каждому гостю непосредственный ребенок преподносил в дар свое очередное "творение". Соболевы грустно улыбались, глядя на эти причудливые, брызжущие неестественно яркими цветами, картины. Увы, у мальчика не было не только таланта, но элементарного чувства цвета и пропорции. Видя желание мальчика, Григорий Афанасьевич, будучи в столице, узнавал, во сколько может обойтись обучение в художественной школе на полном пансионе. К сожалению, такими деньгами семейство Соболевых не располагало. К тому же, для купеческого сынка это разве дело? Ему отцовскую казну принимать, торговлю на ноги ставить. А еще была у Григория Афанасьевича мыслишка, пришедшая на ум не без помощи Филонина. Хотелось ему организовать при усадьбе собственную пивоварню, и поставить продажу пенного на широкий поток. Вложений на эту затею требовалось не мало, да родственник обещался подсобить, если Соболев возьмет его в долю.
   За реализацию задуманного Соболев принялся, когда Петруше исполнилось пятнадцать. И начать он решил с поездки в Боварию, в гости к известному пивовару Гершгаймером, с которым ему посчастливилось познакомиться в селе Григоровка Харьковского уезда на открытии завода  "Новая Бавария".С ним Григорий Афанасьевич хотел совет держать, как дело наладить, да какое оборудование лучше прикупить.
   С тяжелым сердцем собирала Прасковья Тихоновна супруга в дорогу, не хотела отпускать его в такую даль. Не спокойно было у нее на душе. Впервые за семнадцать лет вместе прожитых не приняла она сторону мужа в его начинаниях. Отговаривала, как могла, но Григорий Афанасьевич проявил несвойственную ему твердость и, под плач и причитания супруги, отправился в путь, пообещав Петруше привезти набор самых лучших заграничных красок, каких ему удастся сыскать.
   Потянулись долгие и тягостные дни ожидания. Каждый день ходила Прасковья Тихоновна в церковь, чтобы молить Бога об успешном завершении дел мужа и его счастливом возвращении. И когда, спустя три месяца, долгожданный момент настал, радости ее не было предела.
   То, что после Боварии Григорий Афанасьевич несколько изменился, домашние заметили не сразу. А вот слуги да приусадебные работники, как говорится, "на собственной шкуре" убедились, что с хозяином шутки плохи. Стал он с челядью гораздо жестче, в делах хватче да напористее. А с Дмитрием Филониным, перед которым ранее трепетал как осиновый лист, чуть ли не за пани-брата стал. За столом Соболев уже не прятался за газетой, а вел с домочадцами живые беседы. Иногда Петруша перехватывал его, направленный на супругу, плутоватый взгляд, от которого та краснела и хихикала, словно девочка-гимназистка. Дела пошли в гору. Пивоварня работала полным ходом, и уже не в первый раз поднимался вопрос о дальнейшем обучении Петруши в Москве. Но прежде имело место событие, которое заставило Петеньку по-новому взглянуть на своего отца.
   Дело было в аккурат на именины Прасковьи Тихоновны. За щедрым столом собралась многочисленная компания. От количества блюд рябило в глазах, вино лилось рекой. Словом, обстановка была весьма непринужденной. За увлекательной беседой никто, кроме Петеньки, не обратил внимания на появление управляющего, Агафона Макаровича. Он склонился над хозяином и что-то жарко зашептал ему на ухо. Было заметно, что управляющий весьма взволнован. До сидящего рядом Петруши доносились лишь обрывки фраз: "...серебро...полный короб добра...конюшня..."Григорий Афанасьевич помрачнел. Ноздри его затрепетали в гневе, скулы заходили ходуном. Он еле сдерживал себя при гостях.
   - Привязать суку к столбу на конюшне, и не давать ни есть, ни пить. Узнаю, что кто-то подошел к ней ближе чем на десять шагов - запорю!
   Мало кто обратил внимание на этот тихий разговор. Лишь Просковья Тихоновна бросила тревожный взгляд на мужа, но тот был уже, как и прежде, весел и говорлив. Как ни в чем не бывало, он развлекал гостей светскими анекдотами.
   Терзаемый любопытством, Петенька пробрался на кухню, где и узнал, что горничную Просковьи Тихоновны, Глашу, поймали за воровством. Пользуясь всеобщей суматохой, вызванной празднеством, она попыталась стащить из хозяйского буфета две серебряные ложки и нож. Когда же обыскали ее камору, то под тюфяком нашли немало хозяйских вещей, потерю которых Прасковья Тихоновна списывала на собственную рассеянность.
   Вечером Петруша долго ворочался в постели. Мысли о Глаше не давали ему уснуть. Не смотря на свои гарячие убеждения, что воровство - это непростительное зло, и каждый проворовавшийся обязательно должен понести наказание, Глафиру ему было очень жаль. Ведь, как ни крути, а она была его первой и, пока что, единственной женщиной, за что Петруша был ей весьма благодарен.
   "Нужно ей хоть воды отнести. - Наконец-то решился он после двух часов душевных терзаний. - Небось папенька не дознается!"
   Пугаясь ночных звуков и воображаемой нечисти, он пробрался на старую конюшню, которая после постройки новой, служила складом для всевозможной аграрной утвари. Место это было отдаленное, глухое. Уже подходя к старой постройке, он заметил пробивающийся сквозь прогнившие бревна свет керасиновой лампы. Из конюшни доносился гневный голос отца и тихие женские стоны, от которых волосы на голове Петруши зашевелились на ладонях выступил холодный пот.
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"