Прошло несколько дней, а может недель. В яме не было дня и не было ночи. Только тьма. Густая и плотная. Николай совершенно потерял счет времени. Ему стало казаться, что о нем забыли и он, даже пытался кричать, но ему никто не ответил. Им овладело жуткое, неконтролируемое отчаяние. Он рыдал и звал своих мучителей вновь и вновь. Но никто не пришел. Наконец ему все стало безразлично. Он впал в состояние странного оцепенения, не способный больше сопереживать происходящему. Потом пришел Ливкин. Есаул ничуть не изменился. Был он не брит, но вид имел бодрый. Он устроился напротив Россова и некоторое время они просто молчали. - Ну, как ты? Наконец спросил Николай - Нормально. - Ты прости меня если что? - Уже простил...если что, - Ливкин усмехнулся - Что со мной будет? - А я почем знаю, - есаул пожал плечами. Они еще помолчали. Ливкин встал и растворился в темноте, которая плотным занавесом сомкнулась за ним. Но тишина не вернулась. Мрак наполнили голоса. Сначала один, потом целый хор нестройных выкриков, смеха, стонов. Он сначала пытался разговаривать с ними, но не получив ответа бросил это дело, как бесперспективное. Его не кормили, но источник воды в яме был. Он нашел его почти сразу, вслепую обследуя свою темницу. Отсутствие пищи сказывалось и ему стало хуже. Когда он перестал вставать, в какофонии звуков окружавшей его как липкая паутина он услышал Георгия. Тот сказал, что настало время исповедаться. Но это было не приносящее облегчение очистительная откровенность. Каждый проступок, каждая ложь - он словно переживал их, вновь испытывая невыносимое чувство стыда. Наконец все закончилось, и он услышал слова ритуального прощения, после которых Георгий заставил его выпить густой, ароматный настой с неприятным сладковатым вкусом. Потом пришли они. Темнота не дала ему возможности увидеть своих мучителей, а сил для сопротивления у него уже не было. Его повалили и завернули в плотную ткань так, что он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Николай почувствовал, как его кладут в углубление и заваливают землей. Все, что осталось в нем живого забилось в агонии, и он бы умер, если бы не потерял сознание. Россов пришел в себя и почувствовал, что рядом кто-то есть. Один. Знакомый голос произнес. - Не сопротивляйся, ты жив и можешь дышать. Действительно, несмотря на то, что он был похоронен под слоем земли, никаких проблем с дыханием он не испытывал. Нет! Громко сказал Георгий. Нет, нет, нет, нет - продолжал он повторять без остановки. Нет, нет, нет, - так продолжалось часами. Николай иногда забывался, но каждый раз, когда он приходил в себя он слышал только одно. Нет, нет, нет.... Георгия сменил незнакомый голос, потом еще один и еще и все они бубнили одно и тоже. Нет, нет, нет. Он словно пропитался этим "нет". Он погрузился в отрицание и сам стал отрицанием. В этом нет, сосредоточился весь мир. Казалось каждое "нет" сдирает с него кусочек кожи и от самого Николая остается все меньше и меньше. Потом было имя. Оно родилось в нем и заполнило собой все вокруг и внутри. Имя было Камаил, и он повторял его вновь и вновь, пока не стал выкрикивать изо всех сил и тогда темнота вспыхнула теснимая ярким и ясным пламенем. Николай почувствовал, как его языки касаются плоти и пожирают ее. Потом пришла боль! Она была невероятной и несла прозрение. На какой то миг ему показалось, что все стало понятным, а потом он вновь потерял сознание.