Курленёва Анастасия. Вещий

Вещий

Поцелуй на хресте,

Буквы на бересте.

То ли брат, то ли враг у порога.

Между двух берегов

Льётся руськая кровь,

Льётся кровь попустительством Бога.

Здесь чужие мечи,

Облака саранчи,

Паруса и косматые кони.

Затянуло поля,

Почернела земля,

Исходящая горестным стоном.

Отвернувшийся Бог,

Видно, слишком был строг,

Проклиная славянское племя.

И бушует пожар,

Значит - время для чар,

Если Бога закончилось время.

Страшно лето 6576 от сотворения мира. Ой, стоном стонала земля Русская. Покраснели воды Немиги от крови человечьей, костьми берега засеялись... А только лето 6577 и того страшней. Не иначе, проклял Господь землю нашу за князя клятвопреступника. Хрест ведь святой Изяслав Ярославович целовал на Рше, что никакой обиды Всеславу Брячеславовичу со сынами его чинить не будет. Да заместо того, чтоб речи о мире вести, в поруб посадил. Ох, беда тебе, Русь Киевская, при таком-то князе: полчища половецкие, точно море великое. Волнами накатывают, землю смертию да слезьми покрывают. А великий князь Киевский от хана Шуркана на подворье затаился. Нагнал, нагнал тот страху на реке Альте, а и народ киевский не лыком шит. Биться с половцами хочет! Только князю вече со старейшинами не указ: ни коней, ни зброи не даст, сказал. Гож ли такой князь? Не люб он Киеву! Долой!

Вот тогда монах Антоний, к коему за советом пошли, и скажи: "Выпустите Всеслава Полоцкого из поруба - не забоится он ворога степного".

Так и вышло. Прогнал Чародей хана Шуркана обратно в Дикое Поле. Да только приходит беда - отворяй ворота. Недолго Всеслав Полоцкий на Киевском столе сидел. В Польшу Изяслав со дружиною утёк. К Болеславу Смелому, тестю своему. Морем было войско половцев - акияном ляхи идут. А в спину младшие Ярославичи грозят: Святослав Черниговский да Всеволод Переяславский. Вывел воев киевских Чародей супротив государя помазанного, самим Папой Римским благословлённого, в Белгороде встал. Может, и сдюжит волшбой войска вражеские одолеть... да только какой ценой? Выпустили киевляне Брячеславовича из поруба, на стол княжеский посадили. Да недаром говорят: сколь волка не корми, он всё в лес смотрит. Рвёт сердце чаяние недоброе...

- Эй, гусляр! Вдарь перстами по струнам звонким, дай душе кречетом в небо воспарить...

Седовласый дедко кивнул, инструмент на колени поставил. Взлетели пальцы - точно стая лебедей крылами взмахнула...

(Музыка. Трек 1)

Приложил гусляр шуйцу к струнам, только отзвук в воздухе затрепетал. Поднял старик лицо, поверх голов посмотрел. Тут же слушатели расступились, будто кто руками раздвинул. Сам князь из шатра, оказывается, вышел. Стоит, к столбу прислонившись, смотрит задумчиво. Поднял десницу, гусляра поманил: иди, мол, сюда.

- Зачем пришёл?

Молчит старик. Покряхтел маленько, на лавку взгромоздясь. А правнук Рюриковича стоять остался. Брови только нахмурил.

- За тобой пришёл, Всеславушка, почто же ещё? - отозвался, наконец, гусляр. Устроился поудобнее, снова персты на струны возложил. - Воротился бы, сокол ясный. Засиделся Святополк на столе Полоцком. Совсем кривичам житья не стало. Глядишь, все пущи заповедные под корень изведёт, да капища разорит.

- Поздно спохватились, - сквозь зубы князь буркнул. - Где были вы, когда Владимир огнём и мечом по Полоцкой земле прошёлся? Или... - тут лицо Брячеславовича исказилось, как от боли великой, - когда Мстислав Менск зорил. - Резко князь от гостя своего отвернулся. Руки на груди сложил. - Я теперь тоже раб божий.

Старик за спиной вздохнул тихонько:

- Все вы, кривичи, внучата нам. Даже и те, кто в рабство трапил. А ты, соколик, князь Полоцкий. Нет душе вещей хозяина окромя тебя самого. Вертайся. Пора бы уж.

- Видишь это? - яростно господин Киевский фибулу на свитке рванул, на хрест указал.

- Вижу, дитятко, - спокойно дедок молвил. - Гляжу, и оберёг матушкин носишь, в колодезь не бросил...

Рука князя, хрест сжимавшая, дёрнулась неуверенно, опала, мешочек полотняный ненароком задев.

- То о матери память, не о боге, - хмуро сказал, сам не до конца поверил.

Опустил гусляр голову, струны стал перебирать.

(Музыка. Трек 2)

- Отчего, сокол ясный, у отца твоего да деда по одному сыну было, а у тебя уже четверо, хотя и трёх круголет не минуло? И ещё будут, ежели отсюда живым уйдёшь.

Не сразу Чародей ответ дал. Думу думал.

- Дед Изяслав молодым богу душу отдал. А батюшка... видно, воля Всевышнего такова.

Усмехнулся музыкант, а персты меж тем гусли, будто девицу, ласкали.

- Так, да не так, Всеславушка. Так, да не так. Изяслава Владимировича не за то Книжником кличут, что в горнице сидел. Знал, за какой конец меч берут. Отроком ещё на отца клинок поднять не убоялся, матерь от гнева его защищая. Ну да то ведомо тебе. Мудр был Изяслав, яко и племя его. Тяжкие времена вам на долю выпали, деточки. Ночь Сварожья наступила. Марена хозяйка нынче, нет Белобогу к вам ходу... Нового Бога Изяслав на земли Полоцкие привёл. Аки гостя дорогого, за руку. Не чета дед твой Владимиру Красно Солнышко. Не стал внук Рогволода купальских огней гасить, да хатников выгонять. И сын его завет крепко помнил. Любил Брячеслав землю родимую... а пуще того мать твою - красу ненаглядную. Больше бога распятого Зореньку свою любил. А потому спящим прикинулся, когда в Купальскую ночь пошла жена Папороть-кветку шукать. Кого она в лесу повстречала, я баять не стану, а только что от волхвования родился - не сумлевайся. Самого Рода сила тебе дадена.

Будто зверь дикий князь по шатру мечется. Мысью вёрткой думки вертятся, горностаем кровь по жилам бежит, будто звёзды очи горят. Остановился вдруг, с усмешкой горькой на деда сивого взглянул.

- Я распятому собор в Полоцке возвёл. Не видел, разве? Краше Новгородского! Каменные стены новому богу нужны, чтоб с людьми говорить...

- Видал, сокол мой. Отчего ж нет. Тот, где казну хранишь, да послов заморских принимаешь... От большой любви, мыслю, построил. Равно, как дочка твоя от большой любви за императора византийского пошла...- прорычал Чародей что-то невнятное, только кулаки сжал. - Сама пошла, не стал бы ты кровиночку неволить... да не кручинься! Никто обиды касаточке твоей не чинит. Любит Комнин императрицу - спит и видит, как бы порадовать красавицу небоокую.

- Больно складно у тебя, Баян, выходит, - ответил Брячеславович. - Будто песню поёшь, в праздности сложенную.

- Да куда уж мне! - из-под бровей густых посмотрел старик очами весёлыми, добрыми. - Барма тебя любомудрствованию поучал. Он и ответы загодя рёк.

- Что же сам не пришёл?

- Али не ведаешь, что нет Вышним Светлым богам в Чертог Лисы ходу, пока Белый Пёс её за порог не прогонит, не затеплится Утро Сварожье? Долго ещё вам, детушки, в ночной тьме костры жечь... Ты же - огниво, нами внукам даденое. Не след тебе на чужбине искры ронять. Вертайся.

- Да куда возвертаться-то! - вспылил Чародей, снова от старца отвернулся. - В Полоцке Святополк сидит с дружиной. А моя давно уж по болотам плещется! Что я, руками голыми их разорвать должен?

Только головой сивой гусляр покачал.

- Может князь Киевский на Полоцкий стол сына посадить, да Полоцким князем никого, окромя Изяславича не сделать. Оттого, думаешь, племена кривические деду твоему под руку подошли, что Владимир ему вотчину отдал? Нет, сокол ясный. Рогволодовичу, сыну Гореславы несчастной, главы родов поклониться пришли. Ты - природный князь Полоцкий, старшая ветвь. Никому окромя тебя с землёй нашей не совладать.

- Да прекрати ты играть! - воскликнул князь гневно, фибулу несчастную снова рванул.

- Давно уж не играю я, дитятко, - а и правда - спокойно руки на гуслях лежат, струны к доске прижимают. - То душа твоя вещая отзывается, - будто сам не свой господин Киевский, побледнел да взор в одну точку вперил. Только не шатёр шелковый князю видится - мурава дубрав полоцких. - Полно тебе, Всеславушка, яриться. Цела твоя дружина. Кто по пущам рассеялся. Кто у финнов схоронился... Разнесётся по лесам вой волколака - встанут пред тобой, как лист перед травой. На-ко вот, глянь, покуда не запамятовал.

Протянул старик беседчику берестяной коры шматочек. Неровно, торопливо угольком слова нацарапаны. Да всё одно руку эту с иной не спутать.

Вроде и остался Чародей человеком, как и прежде - а рык не иначе, как волчий издал. По столбу резному так кулаком саданул, что шатёр вздрогнул.

- Не кручинься, княже, цела твоя ясноокая. И чадо, что во чреве ей оставил. Вернее меча харалужного имя Всеславово обороняет. Вертайся. Есть ради кого.

- Не могу! Не своею волею Ршу в лодке с сыновьями переплыл, клятве ложной поверил... Новый бог повелел. Сам же рёк: оставили Явь Вышние Светлые. В ком теперь защиты искать? От кого Правду ведать?

- Ну и как тебе на столу Киевском сидится? Ладно ли? Стоило ли ради него в порубе прохлаждаться?

- Не стоило, - угрюмо бросил Чародей. Лицо ладонями потёр. Полог откинул - на звёзды уставился. - Всё бы отдал, только бы кречетом над Вышним замком пролететь, дединец взором окинуть... Не чета здешнему.

- Так почто тянешь? Али по Изяславу соскучился?

- Соскучился, - процедил Всеслав сквозь зубы. - Жду не дождусь, когда меня снова в землю загонит.

- И Ростислава с Рогволодом, - поддакнул Баян. - Сыновей-то хоть пожалел бы... без того уже мать по ним очи ясные выплакала.

Сел на лавку Чародей, плечи широкие ссутулил. Вымолвил тоскливо:

- Всё равно ведь не отпустят. Ладно, я - волком обернулся, да был таков. А дети?

- Нешто обязательно волком? - усмехнулся старик, да боевой рог варяжский, Рогволодов, золотом обитый, князю протянул.

- С двумя седоками от коней не уйти.

Гусляр даже крякнул неодобрительно.

- Ну и на кой Брячеславовича три волхва уму-разуму с детства учили? Отроком был и то смышлёней... Добро. Зарокочут для войска твоего гусли сладкозвучные. Под песню, под пляску, да под драку сыграю киевлянам. А ты не мешкай, князь. Чуешь, ветром повеяло? То дубравы Полоцкие призывно ветвями шумят...

(Музыка. Трек 3)

Отражается в золоте отблеск огней,

Тает гусельный звон за спиною.

Слава вряд ли важнее, чем жизнь сыновей...

Лес и звезды. Под звёздами - трое.

Убедителен очень был старый гусляр,

Рвутся струны сбивая погоню.

Золотые пылают рога, как пожар,

И земля под копытами стонет.

Воев строй обречённых, и смысл - стоять

Между ними и гневом их князя?

Нет, Всеслав, не твоя, не твоя это рать -

Повторяю себе раз от разу.

И четыре мальчишеских глаза горят.

Только мёртвые срама не имут.

Но не имут и будущего - говорят...

Дети, крепче держитесь за спину.

Послесловие

Изяслав Ярославович вместе с королём польским Болеславом II Смелым объявился в Киевских землях весной 1069 года. Но ещё прежде в столицу прибыл сын Изяслава Мстислав, приказавший схватить всех, участвовавших в освобождении Всеслава Чародея. Около 70 человек были казнены, количество ослеплённых неисчислимо. Изяслав киевлян простил. Монах Антоний, основавший Печорский монастырь, бежал от гнева великого князя в Чернигов.

Всеслав Брячеславович, единственный представитель полоцкой ветви Рюриковичей на великокняжеском престоле, собрал рассеянную дружину и в 1071 году изгнал Святополка Изяславовича из своей столицы. В общей сложности Всеслав правил Полоцким княжеством 57 лет, сделав его одной из самых влиятельных держав своего времени. Перед смертью князь разделил земли между семью сыновьями и наказал им жить в мире. Раздробленность государства привела к неизбежным междоусобицам и экономическому спаду. Но и после этого на территории бывшего княжества много веков существовало двоеверие. Приняв христианство, предки современных белорусов и литовцев продолжали отмечать языческие праздники и сохранили древние обычаи.

Комментарии: 13, последний от 27/02/2017. © Copyright Курленёва Анастасия (anastasiya_karp@list.ru) Размещен: 10/02/2016, изменен: 27/05/2018. 14k. Статистика. Миниатюра: История, Религия, Сказки Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Сказ о том, как Всеслав Чародей на столе Киевском сидел. Зарисовка с лёгкой стилизацией под старорусский. Положено на музыку. Стихи для меня написал varyag, за что ему огромная благодарность!

Курленёва Анастасия : другие произведения.

Вещий