Аннотация: Молодой аспирант-филолог берет интервью у знаменитого писателя. Рассказ опубликован в журнале "Ковчег" (номер 1 за 2013 год, том XXXVIII) и в альманахе "Ростовское время" (Таганрог: "Нюанс", 2012).
Игорь Куншенко
Почему Петя ёрзает?
С. Щ.
Разумеется, Дмитрий Грузьев, аспирант-филолог второго года обучения, пришел на двадцать минут раньше. Так что ему оставалось только заказать чашечку кофе, сесть за условленный столик в углу кафешки и листать свои записи. Иногда он ёрзал на стуле, вероятно, от волнения.
Разумеется, Григорий Адамович Домовой, выдающийся писатель 90-ых, культовая фигура нулевых, седовласый старик с невыносимым характером, опоздал на полчаса. Опираясь на трость с огромным набалдашником, он дохромал до столика и уселся напротив Дмитрия.
Аспирант-филолог тут же вскочил на ноги и сказал:
- Здравствуйте, Григорий Адамович.
За спиной выдающегося писателя тут же образовалась официанточка-брюнеточка с меню в ладошках.
- Доброе утро, молодой человек, - сказал Домовой. - Вы бы сели, что ли. Стакан воды, - это уже официанточке.
- Может быть, еще что-нибудь? - пропищала та.
- Я не собираюсь разорять молодого человека. Просто стакан воды.
Официанточка упорхнула.
- Попка у нее ничего, - заметил выдающийся писатель. - Как вас зовут, молодой человек?
Грузьев спрятал руки под столом, поёрзал и ответил:
- Дима.
- А отчество?
- Анатольевич.
- Спасибо. Ненавижу фамильярничать с незнакомыми людьми. Итак, Дмитрий Анатольевич, вы сразу должны понять, что это наша единственная встреча.
Аспирант-филолог кивнул. Он понимал.
- Также вы должны понять, что если бы не один мой давний знакомый, который является родственником вашего научного руководителя... Замшанского, да?
- Да, моего руководителя зовут Виктор Николаевич Замшанский.
- Память еще не отказала. - Перед выдающимся писателем поставили стакан воды. - Так вот, если бы не родственник этого вашего Виктора Николаевича, то мы бы не разговаривали. Мне надоели все эти молодые исследователи. Все равно вы ничего в моем творчестве никогда не поймете. По крайней мере до того момента, пока вам не стукнет полтинник. И еще уясните для себя, Дмитрий Анатольевич, что наша беседа будет короткой. Только самые важные вопросы. По существу и без блеска ума. Ясно?
- Ясно.
Грузьев часто-часто закивал.
Он открыл папку, лежащую перед ним. Посмотрел на первый лист, исписанный мелким почерком. Пальцы у него мелко-мелко дрожали.
И пока наш аспирант-филолог собирается с мыслями, можно сказать несколько слов о Григории Адамовиче Домовом, книги которого вы, несомненно, читали. Не осталось больше в нашей стране человека, который не прочел бы хотя бы страницу из его сочинений.
Уникальный писатель, который по молодости книг вообще не читал и о таком поприще и не мечтал. До сорока трех лет проработал на заводе, в середине восьмидесятых получил серьезную травму ноги и был вынужден уволиться. Оказавшись практически запертым у себя в доме, без жены и детей, Григорий Адамович начал читать. Читал много, очень много. И всякого. А потом и писать начал. Дебютант, которому было уже за пятьдесят, быстро показал городу и миру величину какого масштаба он собой представляет. За десять лет он выпустил шесть романов. Два очень толстых, два средненьких, а два с тонкую тетрадку. Плюс тридцать три рассказа, которые были опубликованы в Интернете и никогда не печатались на бумаге. После этого Григорий Адамович сообщил, что более писать не будет, так как от гонораров, поди, у него банковский счет просто трещит. И сдержал свое слово. Дал он его 31 декабря 2001 года, на дворе стоял уже год 2012, и действительно - более не строчки. И этот факт сделал его еще более популярным. В конце концов, оказалось, что его не только приятно и интересно читать, но еще и удобно исследовать. Масло в огонь подлило то, что сам Даниил Коровин сообщил, что работает над биографией Домового. Биография, правда, пока так и не вышла, но фаворитом аспирантов-филологов Григорий Адамович стал.
- Так... - Аспирант-филолог пожевал губу и заговорил. - Григорий Адамович, я выбрал объектом своего исследования ваш рассказ "Блудливая собачка", посвященный некоему - или некоей - О. С.
- Глупый выбор, - сказал Домовой. - Плохой рассказ. Даром что ли это последний мною написанный текст.
- То есть как это последний? - встрепенулся Грузьев.
- А вот так. Сперва я написал отречение от ремесла, а потом этот рассказ. Только выложил эти тексты не в хронологическом порядке. Об этом я столько раз рассказывал, что уже неудобно и повторяться.
- Я об этом не читал...
Грузьев поспешно сделал пометочку в углу странички.
- А еще я не написал к этому рассказу пояснительного предисловия. Для вас, как для филолога, это должно быть очень неприятно.
- Именно поэтому я и выбрал "Блудливую собачку". Нет предисловия, автор не определил четкого направления прочтения. Это интересно.
- К тому же Замшанскому такой подход к выбору произведения нравится, - добавил Григорий Адамович.
Грузьев кинул на него короткий взгляд, но не ответил.
- Как у вас появился замысел этого рассказа? - спросил он.
- Не знаю.
Грузьев снова кинул на выдающегося писателя короткий взгляд и уткнулся в свои бумажки.
- Не знаете...
- Не знаю, Дмитрий Анатольевич. Следующий вопрос.
- Но ведь вы зачем-то написали этот рассказ.
- Искусство по определению бессмысленно, - ответил выдающийся писатель. - Эта идея принадлежит не мне, но мне она чертовски нравится.
- Я не ставлю вопрос о том, что вы хотели сказать этим рассказом, - проговорил Грузьев, не отрывая взгляда от конспектов. - Мне просто хочется знать, как вы пришли к написанию этого рассказа.
Он развел руками, не поднимая взгляда.
- Однажды утром я проснулся и решил, что стоит написать рассказ. Я его написал. Это было прощание с литературой. Все.
Выдающийся писатель потер кончик носа и, как бы парадируя аспиранта-филолога, тоже развел руками.
- В "Блудливой собачке" вы описываете тот же город, что и в "Кубических стульях"?
- Не знаю.
- Я имею в виду...
- Только не заводите всю эту карусель с хронотопами, дискурсами и мифоэпическими пространствами. А то мне придется облить вас водой.
Грузьев сделал еще одну пометку. Перевернул страницу.
- В начале рассказа мы видим старую, но привлекательную женщину, сидящую на скамейке в осеннем парке...
- Что-то не припоминаю... - протянул Домовой.
Аспирант-филолог оторвался от записей и уставился на выдающегося писателя.
- Вы не помните, как начинается ваш собственный рассказ?! - возопил он.
Несколько человек из сидящих в кафешки обернулись и посмотрели на Грузьева. Между столиками пролетел смешок.
- Я написал его почти десять лет тому назад, - очень громко заговорил Домовой. - Десять. Лет. Назад. - Между этими четко выговоренными словами зияли трещины, в которые по разумению выдающегося писателя должны были бы провалиться все аспиранты-филологи. - Мне почти семьдесят лет. Дмитрий Анатольевич, учитывая эти факты, я имею полное право забыть начало рассказа "Блудливая собачка".
- Но эта же женщина фигурирует и в финале рассказа, - поспешил добавить Грузьев.
- А, эта женщина... - протянул выдающийся писатель. - Она неинтересная. Из этого образа диссертацию не выжмешь.
Между беседующими упала пауза.
Аспирант-филолог снова опустил взгляд в свои бумажки, а выдающийся писатель постучал-постучал пальцами по столику, в затем взял чашечку кофе, которая стояла перед аспирантом-филологом, и допил ее содержимое.
- Здесь варят действительно хороший кофе, - откомментировал он.
Грузьев сделал вид, что не видел и не слышал.
- Итак, некоторые исследователи считают, что "Блудливая собачка" это ремейк последней главы вашего романа "О новостройке и пустыре". Что вы сказали бы по этому поводу?
- Мне не нравится слово "ремейк", - ответил выдающийся писатель, крутя в пальцах пустую чашечку.
- Еще что-нибудь...
Грузьев посмотрел на выдающегося писателя глазами, полными отчаяния.
- Еще я могу сказать, что этим исследователям стоило бы внимательней почитать роман Федора Михайловича Достоевского "Братья Карамазовы". Там тоже есть много интересного.
- Так же, как и в романе "Улисс", - заметил аспирант-филолог.
- Вы прекрасно поняли ход моих мыслей, Дмитрий Анатольевич.
- Кажется, еще я понял, что вы не собираетесь отвечать на мои вопросы.
- Пусть будет так, - Домовой подмигнул проходящей мимо столика официанточке-блондиночке. Она была чрезвычайно похожа на брюнеточку.
- Зачем же вы тогда пришли на встречу? - жалким тоном спросил Грузьев.
- Меня попросили прийти на встречу. Я пришел. Кажется, причинно-следственная связь на лицо, нет темных пятен и прочих аномалий.
Выдающийся писатель нагло улыбался в лицо аспиранту-филологу.
- Я ехал сюда двадцать восемь часов, - сказал Грузьев, - надеясь, на понимание с вашей стороны, на то, что вы проясните хоть что-нибудь. У меня работа в тупик зашла.
- И что? - спросил Григорий Адамович. - Проблемы аспирантов выдающихся писателей не волнуют. К тому же я уже сказал, что "Блудливая собачка" не самый удачный выбор. До вас по ней писали работу всего два человека. Может быть их имена вам хоть что-нибудь скажут. Анастасия Велесова и Антон Храмов. Настя не защитилась, ее банально опрокинули. Антон покончил с собой. Прыгнул из окна десятого этажа. Какой исход из перечисленных вы предпочитаете?
- Виктор Николаевич будет мною недоволен, - сказал аспирант-филолог. - И мне кажется, я зря отнимаю ваше время.
- А вы быстро сдались, - заметил Домовой.
- Я не сдался, я просто не вижу ничего конструктивного в этой встрече.
- Тогда я вас вознагражу.
Аспирант-филолог недоверчиво посмотрел на выдающегося писателя, культовую фигуру и прочее, прочее, прочее.
- Вы мне не верите? - спросил выдающийся писатель.
- Как же вы меня вознаградите?
- Если вы зададите мне один-единственный вопрос по рассказу "Блудливая собачка", вопрос, который вас более всего волнует, вопрос, который кажется вам самым важным и главным, вопрос, который я не сочту глупым; так вот, если вы, Дмитрий Анатольевич, сделаете это, то я отвечу на него настолько полно, насколько это возможно, даже если это потребует получасовой лекции.
- Еще немного попинать мою тушку захотели, Григорий Адамович?
- Нет. Сейчас я сама искренность, - улыбнулся выдающийся писатель.
От этой улыбки аспирант-филолог тут же закопался обратно в конспекты.
- На размышления минута, - добавил Домовой.
И тогда Грузьев просто-напросто выпалил:
- Почему Петя ёрзает?
- Хороший вопрос, - ответил выдающийся писатель. - Конкретизируйте его, чтобы все поняли.
Аспирант-филолог вздрогнул и заёрзал на месте. Дело в том, что уже некоторое время их разговор внимательно слушали несколько человек за соседними столиками.
- Петя весь рассказ чувствует себя не в своей тарелке, хотя для этого нет ни малейшего повода, - конкретизировал Грузьев. - Он то ерзает, то заикается, то отводит глаза. Почему с ним это происходит?
- Лекции не потребуется, - ответил Домовой. - Ему просто неудобно.
- Почему неудобно? Из текста рассказа этого как-то не понять...
- Хорошо, я поясню. Просто Петя носит женские трусики. Вот и все.
Пауза.
На лице у аспиранта-филолога отразилось некоторое внутреннее потрясение.
На лице выдающегося писателя улыбка, которая была уже не улыбкой, а оскалом каким-то.
- Перед уходом я скажу еще несколько слов, - продолжал выдающийся писатель. - Мне показалось, что было бы интересно сделать такого героя, который носит женское белье, будучи, как это понятно, мужского пола. То есть интересно не то, что он его носит, мало ли какие у человека могут быть причуды. Интересно то, что воображая такого героя и описывая его поведение, манеру говорить и прочее, я умалчивал бы об этой подробности, но постоянно держал ее в голове. Мне просто было интересно писать про такого Петю.
И Григорий Адамович Домовой, выдающийся писатель 90-ых, культовая фигура нулевых, хромоногий старикан, поднялся и медленно вышел из кафешки.
Перед часто моргающим Дмитрием Грузьевым, аспирантом-филологом второго года обучения, стоял так и не выпитый выдающимся писателем стакан воды.