И все равно я ничего не понимал. Ну, не стыковалось всё одно к одному! Отсутствие логики в происходящем напрягало даже больше, чем так называемые пытки охранников.
Пытки. Начну с них. Меня пытали довольно изощренными, но гуманными способами - никакого средневекового варварства, никакой пародии на инквизицию. Правда, делали это почти не переставая, но менее гуманными от этого методы не становились. Из чего напрашивался вывод - меня берегли.
Да, кулаком по лицу - больно. Да, таранный удар под дых - то еще удовольствие. И даже выкручивание рук с последующей обработкой болевых точек, от которой я орал благим матом - всё это плохо, больно, страшно... Но не фатально для организма.
Как потом выяснилось, провел я в застенках три дня. Меня пытали, если учесть первую ночь в ледяной камере, почти непрерывно, отвлекаясь, только чтобы отдохнуть самим (а ни в коем случае не дать отдохнуть мне, как могло бы показаться). Но за это время я не получил ни одной серьезной травмы, ни одного вывиха или перелома. Меня даже кормили! Да, постоянно прессовали, держали в напряжении, но я научился справляться и с этим. Я научился 'уходить' от мучителей в нирвану, в прямом смысле этого слова, не реагируя ни на что и не чувствуя боли. Это было беспамятство, тяжелое, бредовое, на грани сумасшествия - но спасительное, а потому благословенное.
Своею нирваной я поставил в тупик эдакого брутального мачо Сантьяго, моего главного мучителя от мира гвардии, привыкшего повелевать теми, кто попадает в его руки, но этим же, однако, только ускорил лавину накатывающих событий. Впрочем, по порядку.
Это случилось, когда меня 'топили'. Есть такая изощренность: на лицо тебе кладут тряпку, а затем льют на нее сверху воду. И ты тонешь, захлебываешься, в прямом смысле слова. Великолепные ощущения! В тот момент я 'тонул' раз, наверное, в шестой. Бился в конвульсиях, пытаясь сделать глоток воздуха, намертво прикованный к стулу, превратившемуся на время пытки в горизонтальное кресло. Бился, бился... И в один миг мне стало все равно.
Чего я, собственно, мучаюсь? Они ведь этого и хотят - заставить мучиться, страдать. Убить - не убьют, я нужен; искалечить - не искалечат, по той же причине; а боль?.. Всего лишь боль. Боль - это страдание.
...А страдание определяется желанием. Если ты избавишься от желания, тебя покинет и страдание. Сиддхартха Гаутама, шестой век до нашей эры. А достичь подобного можно лишь с помощью медитативного созерцания себя любимого. Тоже оттуда...
Буддизм - красивая религия. Я изучал все мировые религии, все пять, одно время это было интересно. И знаю разницу между классическим буддизмом, более похожим на философию, и церковью Благоденствия, верой в Священный Круг, вобравший в себя слишком много от радикальных учений ислама и неохристианства, и более напоминающий агрессивную религию (если бывает агрессивное равнодушие, конечно). Но знать теоретическую базу - одно, а использовать практические ее достижения - совсем другое, в моих условиях трудновыполнимое. Нельзя просто так перестать желать дышать, когда твои легкие рвет на части изнутри, когда ты бессильно пытаешься вдохнуть или выдохнуть, а в метре от себя ощущаешь презрение и ненависть со стороны мучителей. В таких условиях нирваны не достичь. Но я упрямо цеплялся и цеплялся за эту мысль, силой вгоняя себя в состояние презрения к жизни, и с каждым ведром воды спокойствие все более и более овладевало моим сознанием, а конвульсии становились все менее и менее сильными. Это было много, но все же недостаточно.
Я ждал паузу, просвет в графике. К счастью, ждать пришлось недолго - на сегодня мучители уже выдохлись: они же тоже люди, и Феликс, и второй помощник, и им, как людям, необходимо спать, питаться и справлять минимальные потребности организма. Второй тюремщик менялся: их было двое, постоянно сменяющих друг друга; но сам сеньор Сантьяго оставался незаменим. Он присутствовал всегда, и это накладывало свой отпечаток на графике истязаний. Я получил несколько минут отдыха и этих драгоценных минут мне хватило.
Концентрация, сосредоточенность на одной мысли - вот чего не достает! Одной единственной, но яркой, забивающей все остальные, всепоглощающей! Она должна стать моим плотом, моим спасательным кругом; должна утянуть больное страдающее сознание с глубин реальности ввысь, к заоблачным далям безвременья и бессознания. Я должен уйти отсюда, из этой камеры! Но что может стать таким локомотивом?
В своей недолгой жизни я сталкивался лишь с одним явлением, вгонявшим меня в искусственную нирвану. Это явление - музыка. Причем не та 'бла-бла-бла -тра-та-тарам' в лучших традициях Латинской Америки, основа основ любого популярного течения на планете, а другая, настоящая, от которой ноги не начинают прыгать, ведя тебя в огне ритма, но от которой в душе что-то переворачивается. От которой хочется смеяться и плакать: рыдать от горя и кричать от радости одновременно. Музыка средневековья, Золотого века.
Песня родилась сама собой. Я и слышал-то ее всего пару раз, но запомнил. У нее был типичный непонятный для жанра текст, а мелодия напоминала скрип дверных петель, но вьюжная и тихая, она как нельзя более подходила моменту. Я слышал в ней тоску и печаль, радость и грусть, любовь и надежду на счастье, а еще прощение - столп еще одной, иной, но тоже мировой религии.
Ее текст как-то касался темы Севера, бескрайней природной пустыни на севере тогдашней России, суровой жизни в тех краях. И когда я слушал в первый раз, отчего-то представил себе под нее собственную жизнь: будто это я, а не герой песни, бреду по белой беспросветной тундре в бесконечную полярную ночь в поисках чего-то. Иду, ищу, и не нахожу. А вокруг вьюжит и метет: я знаю, что могу заблудиться и не вернуться, но все равно устало передвигаю ноги, шаг за шагом. Потому что где-то рядом есть мой собственный чум - место, где меня ждут и где мне всегда будут рады. Если доживу, конечно, выберусь и не потеряюсь.
Когда Сантьяго с помощником отстегнули меня и привели в вертикальное положение, я был уже далеко. Они что-то орали мне, угрожали, требовали, но вместо брани и угроз я слышал тихий шепот белых крупинок, а перед глазами простиралась даль бесконечной белой пустоши, в которой я, молодой и неопытный юнец, совсем запутался. Эта тундра - и есть моя жизнь. И в ней, где-то там, за горизонтом, к небу поднимается дым моего собственного очага, моего места в этом прекрасном, несмотря на жестокость и непривлекательность, мире.
- Слышишь, твою мать!.. Отвечай!...
Феликс орал. Он видел мое состояние, чувствовал, что теряет меня и понимал, что ни черта не может сделать. Потом, кажется, бил. Не знаю, я больше не чувствовал боли, она проплывала как-то мимо. Еще, кажется, мне давали нюхать аммиак. Опять-таки 'кажется', потому что это не помогало им надолго. Да, я приходил в себя, природу и рефлексы не обманешь, но удержать меня в этом мире сеньор Сантьяго был не в состоянии.
Он бил меня, а я видел перед собой снег, чарующий танец вихрящихся снежинок. И тихий шелест ветра, хриплым баритоном со страшным древним акцентом ложащийся на душу медленной музыкой:
...Если б знать, как любить тебя
Или петь, как лететь>
Был бы дальше и выше наш чум>
Был бы слаще наш дым...>
Нирвана...
* * *
Когда я очнулся, вокруг царила темнота. Я лежал на кушетке, вмурованной в стену, продрогший от холода. Лицо пылало. Избитое тело сигналило о том, что не горит желанием повиноваться. Ну, не в ближайшее время. Пошевелил руками и ногами. Вроде целые. Уже хорошо, остальное переживем. Закашлялся.
Итак, на мне все еще моя одежда, старый школьный костюм. Сухой, точнее высохший после последнего истязания, но за время обработки меня гвардией превратившийся в лохмотья. Обидно. Лежу я не в той холодной камере, другой, и это здорово - в той уже заболел бы в мокрой одежде, а так просто кашель подхватил, да знобит чего-то. Ничего страшного, поправлюсь, главное - жив.
После оценки состояния мысли переключились в более практическую плоскость. Меня не пытают, оставили в покое. Надзирателей рядом нет. Это сигнал? О чем? Что гвардия больше не будет заниматься мною?
Феликс так и не смог вывести меня из нирваны, и этим проштрафился, как специалист. А с ним расписалась в бессилии и вся гвардия, не сумевшая на меня надавить. Значит, по логике, вашего покорного слугу должны передать иным, имеющим бОльшие возможности специалистам. Например, людям дона. Скорее всего, сейчас утрясаются формальности - как именно передать меня бойцам криминального авторитета без огласки, учитывая, что я нахожусь в застенках гвардии и мне вроде как официально предъявлено обвинение. В последнем сомневаюсь, но все же это не шарага, тюрьма нашей доблестной системы правопорядка, а должно же быть у гвардейцев хоть что-то похожее на совесть? Не могут же они действовать настолько внаглую?
Нет, не должны, всему есть своя мера, даже в таком продажном государстве, как наше. Но сомнений, что данная процедура у них давно отработана, пройдет без сучка и задоринки, у меня не возникло ни на секунду. С этой стороны надежд ждать не стоит.
Конечно, все это имеет право на существование только лишь в том случае, если я действительно нужен дону, если мой прессинг здесь - часть основного действа, а не вспомогательный эпизод. А в последнем я сильно сомневался.
Почему? Все просто. Я - никто, звать меня 'никак'. Да, вокруг наблюдаются какие-то движения, мной интересуются разные службы, от ДБ и дворцовой стражи до корпуса телохранителей. Катарина вообще в упор стреляла в дружков Толстого, а самого его... Заставила делать не самые приятные вещи. Но по большому счету это ерунда, это временные следствия безобидных случайных причин, которые не могут апгрейдить меня выше того уровня, на котором я нахожусь, уровня 'парня с района'. Я не могу вызвать причину, по которой некто захочет похитить или тем паче убрать сына одного из влиятельнейших людей на планете - не та весовая категория.
Хммм.... Но даже если предположить, что я - тайный принц, наследник престола, это тоже ничего не изменит. Принца проще всего изолировать, если ему угрожает опасность, или ударить на упреждение. Не раскрывая его инкогнито и прочее прочее. Похищать для этого человека? Тем более, глупо приплетать к этому действу корпус. Тот, при всей своей внешней нелогичности, крайне логичная структура, и никогда не позволит делать себе того, что захочет правая нога кого-то из его лидеров. Ангелы делают так, как им надо, жестко, решительно, кроваво, плевав на мнение всех вокруг, и похищать(!) сына криминального авторитета...
Даже если б на моем месте был принц крови, им проще завалить Бенито. И его, и папочку. А метящих на хлебное место команданте и других хефе поставить перед фактом - не с теми тягаетесь, ребята. Вот так и должна работать подобная структура, и отдам руку на отсечение - так она и работает.
Но я не принц. Да, мод, возможно, уникальный (все моды в какой-то степени уникальны), и они очень хотят меня заполучить, но им гораздо проще решить дело с тем же Кампосом полюбовно, тот грамотный человек и понимает, что планета круглая и на ней не спрячешься.
Похищают людей те, кто слабее, кто не способен ничего противопоставить противнику в открытом бою. Кто это может быть, применительно к криминальному дону? Конкуренты, другие хефе. Какие-нибудь главы 'подшефных' банд, тяготящиеся его властной рукой. Мелкие кланы, с которыми он что-то не поделил. Те же силовики, ДБ, например, для своих закулисных игрищ. Да мало ли врагов у авторитета? Но почему он приказал заняться мною, одиночкой и неудачником, как будто я могу на что-то повлиять в этой жизни?
Убрать или как-то наказать Бенито в качестве платы за мое вступление в их корпус? С этой версии мне хотелось рассмеяться комиссару в лицо, удержала только серьезность окружающей обстановки. Чем-либо, чем я могу 'купить' их, чтобы они сделали для меня грязную работу на заказ (типа древнего артефакта, дарующего силу или бессмертие), я не владею. Что остается? Правильно, ничего.
Логики в происходящем нет. Значит, это все-таки банальная перестраховка. Виктор Кампос ведет свое следствие, основное, главное, а я - так, для успокоения совести, сижу в застенках гвардии, где меня вряд ли будут искать ангелочки, под присмотром его людей, и отдыхаю, меняя массажи на джакузи, в ожидании его дальнейших распоряжений. Пытки - тоже перестраховка, но уже гвардии, дерущей задницу для своего хозяина, не дожидаясь его прямого приказа.
Эта версия была самой логичной и самой оптимистичной. Следуя ей, когда прояснится ситуация с Бенито, когда будут найдены настоящие виновные, меня выпустят. Или хотя бы позволят связаться с людьми, которые сделают это. С такой мыслью я уснул, не обращая внимания на боль и холод.
...И оказался неправ. На все сто процентов. Когда я понял это, мне стало дурно от плохого предчувствия.
Для начала меня с утра пораньше препроводили в допросную к сеньору комиссару. Не пыточную, а нормальную допросную, с хорошим освещением и терминалом виртуального интерфейса перед столом следователя.
- Ничего не хочешь сказать, Шимановский? - бросил мне тот, входя в кабинет за моей спиной.
Я отрицательно покачал головой.
- Напрасно. У меня для тебя две новости: хорошая и очень хорошая. С какой начать?
- Мне все равно.
Комиссар сел напротив, подался вперед, сцепив руки замком, выдавая волнение и триумф одновременно.
- Тогда начну с хорошей. С тебя снимают все обвинения. Пострадавший пришел в себя, состояние его оценивается, как удовлетворительное, фирма, на сотрудников которой ты напал, не захотела огласки и отзывает все заявления. Ты рад?
У меня внутри все съежилось. Получается, это не перестраховка?
Получается, да. Нирвана сыграла злую шутку и меня передадут по инстанции. В то, что меня просто отпустят, дескать, все разрешилось, ты не виноват, парниша, не верилось сразу - не та рожа была у комиссара. Он испытывал удовольствие от осознания того, что сбагривает меня с рук, и сбагривает тем, кто не настолько скован в методах, как он. Скотина! Интересно, их изначально таких набирают, или уже здесь такими делают?
- А вторая новость, что меня отпускают? - грустно усмехнулся я.
- Именно! - Комиссар расплылся в слащавой улыбке. - Через час ты выйдешь на свободу. Но я не советую расслабляться, поверь, ты еще захочешь к нам обратно. Поймешь, что мы - гуманные и тактичные люди, в отличие от некоторых других...
Даже вот как. Открытым текстом, в лицо, никого и ничего не стесняясь. Насколько же эта система прогнила?
- Я в этом не сомневаюсь, сеньор комиссар, - хмыкнул я. - Вы - 'гуманные'. Но по честному, вы вообще не должны быть 'гуманными'! Вы должны ловить 'гуманных', и сажать их за решетку, а не лизать им задницы за брошенную кость в виде жалких презренных центаво!
Комиссара покоробило. На лице проступило жгучее желание врезать мне напоследок. Останавливало лишь осознание, что я - мелкая сошка, недостойная его высочайшего внимания и тем более оскорбления.
- До свидания, Шимановский! - прохрипел он, взяв себя в руки. - Очень надеюсь, что больше не увижу тебя.
Я приторно улыбнулся:
- А я же напротив, сеньор комиссар, очень надеюсь на нашу встречу. И сильно горю желанием сделать так, чтобы вы ее не пережили. Впрочем, это из области мечтаний, но все равно, до свидания!
После чего с удовлетворением наблюдал, как меняется цвет лица сидящего напротив меня отморозка с пунцового до белоснежного. В итоге он все же взял себя в руки - я был мухой, писклявой мухой, а разве подобает такому уважаемому человеку обращать внимание на писк? Показно игнорируя меня, он поднялся и вышел. Через минуту вошли два громилы-надзиратели и повели обратно.
Итак, меня выпускают. Вполне официально, иначе бы не сообщали об этом вот так, а тихо провернули бы свое дело. Но за порогом меня вновь будут ждать, и на сей раз фокус с каменными шарами не пройдет. Как это будет выглядеть? Успею ли я подать сигнал о помощи? Поспеет ли помощь, если они глушат сигнал жучков?
Всего этого я не знал, потому, привалившись к стенке, нырнул в привычное полузабытье. Я буду сопротивляться. Это шанс, я попытаюсь бежать или грохнуть кого-то из сопровождающих. Вряд ли получится, но попытка не пытка. Я должен подать о себе знак!
Глаза сами собой слиплись, и я окунулся в спасительный сон без сновидений.
О том, что эти сволочи придумали, чтобы безопасно передать мою персону бандитам, мне узнать не довелось. Буквально через полчаса меня снова выдернули из полусна и повели назад, в ту же допросную. При этом лица надзирателей были напряжены, движения скованы. Они бросали в мою сторону опасливые взгляды, а я не знал, как на это реагировать. О причине их напряжения догадался, лишь когда стоял перед люком допросной и с меня снимали наручники. Грубейшее нарушение протокола, наручники с меня могли снять только внутри допросной. Но браслеты спали с запястий именно здесь, после чего меня грубо втолкнули в зев раскрывшегося люка, который следом автоматически встал на место.
- Привет, - сказал я, уже зная, кого, увижу внутри.
В кресле следователя, боком ко мне, закинув ногу на ногу, сидела черноволосая сеньора в белом парадном кителе. С шеврона ее на меня гордо смотрел кондор, поднимающийся ввысь, к самому солнцу.
- Привет, - обронила она, не отвлекаясь от чтения виртуальной планшетки. Мое личное дело. Местное. Я усмехнулся:
- Что-то долго ты!
- Она молча указала на стул напротив.
- Дела были.
Затем соизволила поднять глаза и окинуть меня довольным изучающим взглядом.
- А ты здесь не скучал!
Я сжал кулаки. Стерва!
* * *
- Ты можешь объяснить, что происходит? - я последовал приглашению и сел. - Почему вы до сих пор не вытащили меня отсюда? Вы же обещали защитить от дона хефе! Они что, глушат ваши жучки? И что это вообще за цирк такой, насчет Бенито?
Она махнула головой, растрясая волосы по плечам, свернула планшетку в капсулу и презрительно бросила ее на стол.
- С какого вопроса начать?
- По порядку.
- Хорошо. Тебе предъявили обвинение в нападении на людей с отъятием у них огнестрельного оружия. Довольно успешном нападении. А это серьезная статья. Потому, что здесь тебе безопаснее всего. Снаружи большие разборки, тебе лучше оставаться под защитой гвардии. Даже такой защитой, - она кивнула на художества на моем лице. - Жучки глушат, но не все. На какое-то время мы тебя потеряли, было, но сейчас ситуация под контролем. Несколько дней назад был похищен некто Бенито Кампос, сын известного криминального авторитета. Кто это сделал - неизвестно, но он достаточно грамотно подставил нас, из-за чего и возникли все сложности. Это все вопросы?
Я открыл рот, но тут же его закрыл. А чего я, собственно, хотел? Каков вопрос, таков и ответ!
- А можно сначала и поподробнее?
Катарина деловито откинулась на спинку.
- Здесь не самое лучшее место для беседы. У меня работает свой глушитель, но я не могу гарантировать, что разговор не перехватят. Предлагаю переместиться в более спокойное место.
- Разве я против? - я развел руки в стороны.
Она улыбнулась, залезла рукой во внутренний карман и протянула мне некую вещь.
- Но вначале ты расскажешь мне, кто тебя так уделал. Это важно.
Вещью оказался кинжал, точнее стилет. Небольшой архаичный трехгранный клинок, призванный не резать, а колоть, пробивать доспехи. Естественно, не современные композитные скафандры, а старые средневековые жестянки. Хорошая вещь, сработанная под антиквариат, и именно это вызвало недоумение - клинок был рабочим, никак не музейным экспонатом.
- Что это?
Моя собеседница нахмурилась.
- А ты не знаешь?
- Вообще-то нет... - Я деловито пожал плечами, рассматривая клинок с разных сторон.
- Это 'скорбящий ангел'. Знак. Вручение его в руки какому-либо человеку означает, что Корона им недовольна. Если же Корона недовольна им очень сильно...
Продолжения не требовалось.
Я перевернул клинок, внимательно рассмотрел выгравированный на ручке узор, и понял, почему 'ангел', да еще 'скорбящий'. Рукоятка была сделана из непонятного твердого белого материала, то ли кости, то ли экзотического пластика, и представляла собой сложившего руки перед грудью ангелочка. Точнее, ангелицу, или как там ее обозвать, чтоб звучало грамотно - существо имело ярко выраженный женский пол. Крылья его размашисто обвивали рукоятку, глаза же были опущены в землю. Скорбь и печаль. Умелая работа!
- Красиво! - потянул я и почувствовал, как заблестели глаза. Ну да, я же мужчина, а какому мужчине не нравятся подобные игрушки?
Катарина понимающе улыбнулась.
- Корона на простые вещи не разменивается. Ручная работа, штучная. Можно сказать, произведение искусства. Их нельзя подделать - каждый имеет свою собственную атомную сердцевину с уникальным номером; только Корона может 'одаривать' такими. Одно жаль, люди, которых 'одарили', не в состоянии по достоинству оценить красоты 'подарка'... - Она показно подняла глаза к небу.
Что-то такое я слышал, краем уха. Еще одна феодальная традиция нашей доблестной династии, аналог 'черной метки' у книжных пиратов. Понты и атавизм, но атавизм с летальным исходом.
- А почему она скорбит? А не, например, наказывает? 'Карающий ангел' - куда звучнее! Вложить меч в руку, сияние глаз, блеск...
- Потому, что ее величество скорбит о каждом своем подданном, даже если тот сошел с праведного пути, - посерьезнела Катарина. - Никогда не забывай об этом. Так должно быть, и пока так есть, у Венеры есть будущее.
Я понятливо кивнул. Глубокая философия, весьма далекая от обывателя. Да в общем и от самой Короны тоже, но без которой пошатнутся общественные устои.
- Так Корона решила... - Я вернул шедевр оружейного искусства назад. - ...Что гвардия...
- Что гвардия взяла на себя слишком много. Предел должен быть всему, и в первую очередь неуважению. Итак, это Феликс Сантьяго? Его работа?
Она вновь указала на синяки на моем лице. Могла не уточнять, раз 'жучки' работают. Но с другой стороны мой кивок - вещь протокольная, несет в себе аналог круглой печати на тексте приговора. Я вспомнил эмоции, пережитые благодаря этому человеку, и злорадно усмехнулся.
- Известный тип, да?
- Да. На него уже несколько раз заводили дела. Но до сей поры он каждый раз уходил от ответственности. Слишком хорошие покровители. - Она нехорошо так скривилась. Я бы на месте Сантьяго уже повесился. - Ты готов?
Я кивнул, не уточняя, к чему именно. Она нажала на кнопку вызова охраны - вполне себе реальную кнопку на столе, не имеющую к виртуалу никакого отношения. Через несколько мгновений люк поднялся и внутрь вошел 'мой' следователь. На лице его была написана легкая растерянность. Видать, неожиданным гостем оказалась моя... Мучительница? Спасительница? Блин, как я сам-то к ней отношусь? Однако, ее появление не воспринималось им, как трагедия, скорее досада, незапланированная неприятность. Комиссар не походил на дрожащего от страха кролика: у него имелось, чем ответить, и он был уверен, что это сработает.
- Я вас слушаю, сеньора? - вытянулся он, но с показной ленцой, не в струнку.
Я перевел взгляд на его погоны. Капитан-лейтенант. Она же - майор, причем майор госбезопасности. Вот они, уставные уколы: для обывателя мелочи, а знающие люди поймут.
Катарина смерила его презрительным взглядом.
- Сеньор комиссар, я забираю задержанного. Вот документы о его переводе.
После чего протянула пластиковый пакет.
Комиссар бегло пролистал вытащенные оттуда бумажные листы, после чего иронично улыбнулся и вернул их обратно.
- Прошу прощения, сеньора, но боюсь, это невозможно.
- Простите? - Лицо Катарины вытянулось в удивленную мину.
- Я говорю, сеньора, эти бумаги не являются основанием для перевода подозреваемого. Во всяком случае, для меня. Гвардия не подчиняется ни вам, ни департаменту безопасности, основанием для перевода может являться только приказ моего собственного начальства, либо подпись королевы. Безусловно, у вас есть бумага с подписью королевы?
Катарина прошептала нечто нецензурное.
- Сеньор, мне кажется, вы кое-что не понимаете. Эти бумаги обязательны к исполнению. И для вас, и для вашего начальства. Для всех.
Ответом ей стала победная улыбка.
- Мое начальство - возможно. Спорить не буду. Но я - нет. Я тотчас же исполню приказ о переводе подследственного, как только получу его, но получу от того, кто имеет право таковой приказ мне отдавать. Прошу прощения!
Вот подонок! Нашел лазейку! Тут я не выдержал:
- Позвольте, сеньор комиссар, но ведь вы только что сказали, что меня вообще освобождают! Что фирма отзывает все заявления сотрудников!
Катарина посмотрела на меня с удивлением. Этого она не знала. Странно. Комиссар же развел в стороны руками:
- Прошу прощения, сеньор, они передумали. Дело будет заведено.
Я сжал от злости кулаки. Сволочи!
На лице Катарины играло недоумение. Не трагедия, не растерянность, но недоумение. То есть он в своем праве. Она найдет управу, как же иначе, подключит всех, кого можно, однако этот раунд не за ней. Ее растерянное лицо было мне как бальзам на душу, каюсь, но проблема имела и иную, более важную сторону: корпус не всесилен. И над этим стоило задуматься.
Я верил в обратное, потому, что знал, что это так. Может королева и марионетка в чьих-то руках, но в повседневной жизни в стране, скованной вековыми цепями традиций, ей позволено многое. А всё, что позволено ей, можно и им, ангелочкам. Так я считал до сего дня, а вместе со мной и вся планета.
Тут же я пришел к еще одному выводу. Какой-то вшивый офицер гвардии, следователь, ставит палки в колеса офицеру корпуса? Телохранителю королевы? Представителю пусть и не всемогущей, но находящейся над законом структуры, бойцам которой позволено почти всё? Не стоит недооценивать ангелочков, это чревато, и Виктор Кампос не может этого не понимать. То есть, за порогом этого заведения идет самая настоящая война.
От последней мысли прошиб пот - я понял, почему 'здесь' мне было эти дни безопаснее. Следователь куплен, как и его начальство, как многие коллеги, но они не могут сделать всё СОВСЕМ не по закону. Они тоже скованы цепью, и на сей раз эта цепь сработала в мою пользу.
Озадачивало, насколько осмелел Виктор Кампос. Его 'шестерки' в открытую фабрикуют уголовные дела, не боясь ни богов, ни черта, ни ее величества, посылая подальше людей ранга Катарины. Потянет ли он бодалово с такой структурой?
Меня не отпустят. Теперь - не отпустят. Этот следак засветился, как и Феликс, их в итоге прижмут или завалят, но это произойдет позже. Хефе пошел ва-банк, раскрывая козыри, и в этой ситуации передача меня в лапы Катарины - поражение. Как только 'Катюша' покинет камеру, пусть всего на одну минуту, связаться со своими, я не дам за свою жизнь ломаного центаво. Интересно, понимает ли это она сама? Должна же понимать, не маленькая!
Да, понимает. Последняя моя мысль отразилась на ее лице: эта стервочка ободряюще подмигнула.
В следующую секунду существо, сидящее напротив меня, молнией сорвалось со своего места навстречу ничего не ожидающему комиссару. Удар. Еще удар.
- Ох йо... - выдал он фразу на непереводимом испанском. Рука его оказалась выгнута за спиной под очень большим, на грани фола, углом. - Ты что делаешь, сука! Это нападение на сотрудника гвардии! Ты еще пожалеешь об этом!
- Я? - Катарина плотоядно усмехнулась. - Пожалею? Ты уверен?
- Да! Ты! Даже на такую ..., как ты, есть управа! Быстро отпусти, иначе...
- Иначе что?
Пауза.
- Иначе худо будет.
Комиссар говорил серьезно, был абсолютно уверен в своих словах и своей правоте. И в той силе, на которую рассчитывал, пытаясь угрожать. Но вот Катарина его чаяния не разделяла.
Рывок и толчок. Вновь вой комиссара, лоб которого с гулким 'бум' въехал в столешницу.
- А 'худо' - это как?
- Ах ты ж... - Далее следовали непереводимые фольклорные обороты. Катарина довольно усмехнулась и словно играет с ребенком, потрепала комиссара по головке.
- Мальчик, ты кое-чего не понял. Ты играл с огнем, но заигрался. Забыл, кто есть кто в этой жизни и свое в ней место. Оно ведь есть у тебя, место, несмотря на покровительство неких сильных мира сего, не так ли?
Ответом стало неразборчивое мычание.
Она наклонилась и зажала локтем его горло, нежно так приобняв. Раздался резкий щелчок, звук 'тррр', и из ее запястий в стороны вылетели тоненькие полукруглые почти прозрачные пластины, которые наслаивались одна на другую, образуя нечто вроде веера. Благодаря сверхмалой толщине каждой пластины, всего несколько молекул, общая толщина веера сравнима с шерстяной нитью, а значит, легко умещается внутри тела. 'Бабочки'.
Я читал о них. Главное в 'бабочках' не толщина, а кибертехнологии, вживление управляющего контура непосредственно в нервную систему. Как происходит их активация и деактивация - не знаю, но операция по их установке сложная и ответственная. Слышал только, что управлять ими достаточно трудно, ведь делается это непосредственным сигналом нервной системы, как поворот руки или ноги.
Одно ловкое, но аккуратное движение, и горло комиссара обагрилось кровью, которая потекла ручьем на столешницу, заодно заливая рукав моей старой знакомой. В глазах ее плескалось удовлетворение и чувство глубокого превосходства: она держала 'бабочки' перед глазами бледного, как сама смерть, комиссара, заставляя дрожать в конвульсиях.
- Ты прав, малыш, ты не обязан исполнять то, что написано в этих документах. Без прямого приказа начальства - не обязан. Это называется бюрократия, твое поле битвы, и на нем ты выиграл. Но ты не учел, что мы не играем по правилам. Я могу убить тебя, в любой момент, просто так, потому, что мне этого хочется. И мне ничего за это не будет. Не веришь?
Комиссар захрипел и дернулся, но вновь был прижат к столу.
- Я скажу, что ты напал на меня первый, а этот юноша, как единственный свидетель, мою версию подтвердит. И максимум, что сделает Лея, вернувшись - погрозит пальцем. Ты ведь подтвердишь эту версию? - обратилась она ко мне.
Мне было дурно от вида крови, но я держался. И четко кивнул в ответ:
- Разумеется!
- Да не дергайся ты!
Она несильно ударила комиссара в спину, после чего подалась назад и отпустила.
- Ты все понял?
Тот сплоз на колени и прижал к горлу ладони, одновременно зажимая подбородок, пытаясь как-то уменьшить горячий красный поток.
- Вы еще пожалеете! Оба пожалеете!
С показной ленцой Катарина обошла стол, села на место и вытянула ноги.
- Ничего-то ты не понял! Ну да ладно, дело твое. Рана не глубокая, и вообще не рана - ни одной жизненно важной артерии не задето. Сейчас кровь свернется и... Все. Это так, о текущем.
Ленивый вздох.
- Теперь к главному. Я забираю мальчишку. Любые ваши действия помешать буду расценивать, как агрессию, и реагировать адекватно. Переведу: если с той стороны шлюза меня встретят во всеоружии, это будет лишь означать, что на тот свет, кроме тебя, отправится еще несколько человек. Оставшихся же, кого не успею, добьют мои подруги, и поверь, эти ребята будут искренне жалеть, что не погибли от моей руки.
Молчание.
- Это всё, пошел вон! - она пнула его ногой. - Да документы не забудь.
Я сидел с отвисшей челюстью минуты две. Она вновь активировала планшетку с моим досье, тактично ожидая, когда я выйду из ступора. И когда у меня это получилось, бросила:
- Что на твой взгляд не так?
- Ты вся в крови, - только и смог сформулировать я.
Небрежное пожатие плеч.
- Переживу. Главное - результат. А он есть. Наш мальчик наложил в штаны.
- Но там, на выходе, люди! Вооруженные люди!
- И что?
Интересный вопрос. Действительно, и что? Что они ей сделают?
- Но это гвардия! Это не какие-то бандиты!
- Шимановский, ты ничего не понял? - она оторвалась от своего занятия и усмехнулась мне в лицо. - Все, что я сказала, на самом деле так. Я убью этого сукиного сына, как и любого, кто посмеет заступить мне дорогу. И мне ничего за это не будет. Это знает и он, и его подельники. И насколько бы продажны они ни были, насколько не преданы своему хозяину, дорогу мне никто не заступит.
- Потому, что своя жизнь дороже любых денег хефе, - закончил я за нее. - А раз за тебя придут мстить, то они покойники в любом случае, вне зависимости от того, убьют тебя, или нет...
Она довольно оскалилась, дескать, я молодец, затем бросила капсулу и поднялась.
- Все верно. Ну, ты как, готов?
Я поднялся тоже, но мои коленки отбивали чечетку.
- А если найдется хоть один идейный? Если заступит? И покажет этим нездоровый пример остальным? Геройство - заразная штука!
- Как ты думаешь, почему я в форме? - стала мне ответом ее глубокомысленная фраза. Я не нашелся, чем ответить.
В руке Катарины появился игломет - маломощный, ручной, но большего в помещении и не требовалось.
- А это на всякий случай. Именно на такой, о котором ты сказал. Ну как, готов?
Я несмело кивнул.
Она нажала на сенсор управления шлюзом, гермозатвор плавно поехал вверх.
- Пошли.
Нас ждало шесть человек - с оружием, но огнестрельным, и без доспехов. Судя по лицам, никто не спешил лезть на рожон. Гвардейцы были напуганы: не каждый день к ним в гости заглядывает кровожадный ангел семьи Веласкес, и не знали, как реагировать.
- Проблемы, мальчики? - усмехнулась им в лицо Катарина, показно убирая игломет за пояс. - Что-то не так?
Один из них, самый здоровый, перекрывающий спиной выход из помещения, опустил свой пистолет и посторонился.
- Никак нет, сеньора.
Остальные последовали его примеру, опуская оружие. Внутри у них клокотала природная, заложенная в гены любого представителя любой силовой службы планеты ненависть к 'этим чертовым шлюхам, которым слишком много позволяют', но дальше клокотания та не выразилась.
Моя спутница активировала перед лицом вихрь козырька с изображением карты тюрьмы, и уверенно двинулась вперед: мне с трудом удавалось поспевать за нею. Нам навстречу то и дело попадались люди, но видя ее форму, окровавленную руку и непрошибаемое лицо, шарахались прочь.
Петляя по лабиринту коридоров и тоннелей, мы вышли в помещение, которое я окрестил камерой хранения - здесь у меня забрали личные вещи.
- Вещи сеньора Шимановского, пожалуйста, - обратилась Катарина к вмиг побелевшей служащей. Находящиеся в помещении два охранника предпочли убраться куда-нибудь в более спокойное место, оставив ее на съедение кровожадной ангелице. - Да побыстрее!
- Номер... Пожалуйста... - выдавила та.
Катарина назвала цифры, номер, присвоенный мне согласно заведенному здесь личному делу. Через минуту передо мной стояла большая пластиковая коробка.
- Вот, все здесь, сеньор.
- Проверяй, - бросила Катарина. - И распишись. Все как полагается.
Я кивнул и проверил. Вроде всё. И навигатор, и браслет, и кое-что личное. Даже приснопамятная пластинка в сто империалов, оставленная мне девочкой с белыми волосами для откупа, да так у меня и забытая.
- Всё.
- Отлично. Тогда... - Она развернулась ко входящим в помещение новым действующим лицам. - Мне нужен комиссар Феликс Сантьяго. И быстро.
На нас смотрели дула трех винтовок. В руках их держали одетые в легкую сине-желтую броню гвардии бойцы в полушлемах. Эти не собирались шарахаться и бежать, это именно бойцы, и лезть под пули - их работа.
Катарина медленно, не делая резких движений, извлекла из внутреннего кармана карточку и протянула одному из бойцов, ближайшему к ней. Тот аккуратно, также не делая резких движений, взял ее, осмотрел и передал напарнику, держащемуся чуть сбоку.
- Катарина де ла Фуэнте, императорская гвардия. Особые полномочия, при исполнении. Опустите оружие.
С другой стороны, с противоположного выхода, в помещение ввалилось еще несколько закованных в броню гвардейцев, которые также взяли нас на мушку. Никак подарок 'нашего' комиссара, напоследок. Вот мразь!
Взявший карточку аккуратно отстегнул от бедра терминал и вставил ее в него, после чего долго всматривался в миниатюрный вихрь визора, появившийся над терминалом в момент считывания данных.
- Прошу прощения, сеньора! - вытянулся он, опустив оружие, через несколько минут и отдал честь.
Бойцы с обеих сторон от нас последовали его примеру, но честь не отдали. Их глаза, также, как и у остальных в этом здании, выражали презрение.
- Понимаю, бывает, - кивнула Катарина. - И все же, не могли бы вы по внутренней связи вызвать Феликса Сантьяго?
Сантьяго появился через несколько минут, как и 'мой' следователь, придерживающий рукой повязку на шее, и еще много людей. После того, как охрана признала в Катарине человека правомочного, все резко перестали нас шарахаться, наоборот, захотели поглазеть. Во всяком случае, у меня сложилось именно такое впечатление. И как я понял позднее, это было на руку самой Катарине, уж не поэтому ли она снизошла до того, чтоб порезать комиссара? Чтоб создать ажиотаж и собрать зрителей?
- Ну? - нагло обратился к ней детина. Теперь он стоял передо мной во всей своей красе. Я был без наручников, не связанный и ничем не скованный, но все мысли о том, как буду рвать его по кусочкам, когда исчезнут оковы, вдруг в один миг куда-то делись. Я стоял, смотрел на его лощенную ухмыляющуюся харю, и физически не мог двинуться с места. Первобытный животный страх обуял меня, и я не знал, как с этим бороться.
Феликс, в отличие от комиссара, не боялся моей спутницы. И зловещего ореола, образовавшегося вокруг ее формы. Ему было плевать на нее, и он всячески это выражал. Катарина же была не из тех, кого такая реакция может поставить в тупик, в отличие от меня: она нагло шагнула к нему, заставив сделать непроизвольный шаг назад тех, кто вошел позади него.
- Сеньор Сантьяго, вы знаете, что это?
В ее руке вновь оказался стилет, визитная карточка гнева Короны. Феликс узнал его, и на какую-то долю секунды испугался. Но всего на долю секунды.
- И что? - его лицо засияло наглой улыбкой. - Сеньора королевский телохранитель хочет напугать меня этим кинжалом? Ах, как мне страшно!
На Катарину его бравада не произвела впечатления. Она, словно робот, твердила заученный текст:
- Сеньор Сантьяго! Ее королевское величество Лея Первая Веласкес крайне недовольна работой гвардии, конкретно вашего управления, и особенно вами. Она выносит вашему управлению порицание и предупреждение, а вам... - Пауза. - Вас, за неоднократные нарушения закона, превышение полномочий и издевательство над задержанными, приговаривает к смертной казни. Решение принято и обжалованию не подлежит.
Феликс не успел сделать ничего. У него хорошая реакция, хорошая скорость, сравнимые с моей, модифицированной, но Катарина буквально размазалась в воздухе, заметить, что она делает, никто из присутствующих не успел. Не говоря о том, чтобы помешать. Через секунду тело Сантьяго, словно куль с дерьмом, повалилось на пол. Из его кадыка, погруженный на всю глубину лезвия, торчал 'скорбящий ангел'.
Тело этого бугая еще хрипело, пару раз дернулось в конвульсиях, но исход жизни был предрешен. Окружающие подались в стороны, словно отхлынув от нас, но ни одна рука не подняла оружие. Все смотрели на кинжал, недоуменно и ошарашено. Видать, нечасто ее величество пользуется таким приемом, и тем более для того, чтобы наказать рядового, пусть и продажного, офицера гвардии. В глазах же 'моего' комиссара я увидел особый ужас - от лоска того самоуверенного подонка, что допрашивал меня, не осталось и следа. Она сумела его удивить.
- Сеньоры, эта смерть - предупреждение всем вам, - обратилась Катарина к присутствующим. - Ее величество недовольно коррупцией, захлестнувшей гвардию с головой. Некоторые ваши коллеги открыто кормятся с рук серых личностей, и даже криминальных авторитетов. Знайте, терпение у ее величества не безгранично, и она в состоянии уничтожить проблему одним махом, вместе с интересующими ее людьми. Спасибо за внимание.
Очнулся я от того, что вышел из помещения на свежий воздух. Оказывается, после ее речи я впал в ступор, и она тянула меня за руку до самого выхода, как маленького мальчика.
- Ты как? - это мне, с участием. Вроде, в голосе даже прорезались капли сострадания.
- Нормально, - попытался подобраться я. - Подумаешь, труп увидел! Точнее, убийство...
Она усмехнулась.
- Убийство убийству рознь. Как и труп трупу. Через это все проходят. Сначала надо увидеть, потом убить самому, и только потом появится невозмутимость. Так что можешь не храбриться, это нормальная реакция, ты молодец!
Кажется, это она серьезно.
- Спасибо. А закурить есть?
Она протянула пачку.
- Стой, зажигалка. Твоя. Серебряная. Они ее не вернули.
Катарина развернулась и одарила провожающих нас взглядом вооруженных парней на входе 'доброй-доброй' улыбкой.
Через пять минут мы сидели в припаркованной у входа розовой 'Эсперансе', я смачно затягивался душистым табаком, в моей руке блестела серебряная зажигалка с гравировкой. Рядом заводила двигатели, одновременно прогревая дюзы, королевская телохранительница, и по совместительству мой личный ангел-хранитель.