Сегодня он задержался. Когда убрал за собой терминал и переоделся в "гражданское", мирское, старинные часы на стене, висящие здесь с момента основания храма, задолго до его прихода, показывали начало одиннадцатого. Поздно, но сегодня задержаться можно - среда. Завтра четверг, ничего выдающегося. А вот в пятницу у него будет важная проповедь, к которой нужно подготовиться и обязательно выспаться.
Отец Антонио выключил свет в келье - каморке, отведенные под личные нужды священника, руками, настенным тумблером. Искин в церкви имелся, Святой Престол вот уже пару столетий как признал эти электронные штуковины вещью, не обладающей разумом и свободой волиа, но он упорно игнорировал это, что говорить, полезное достижение человечества. С одной стороны нелюбовь к разумным машинам ему привил его наставник, падре Адриано, когда он, сопливым юнцом, только что вернувшимся с войны, поступил в семинарию. С другой кодекс священнослужителя призывал к строгости и аскезе, во всяком случае, там, где это возможно. А какая может быть аскеза, когда железяка делает за тебя работу, с которой ты вполне можешь справиться и сам? Если кухонный терминал он ещё допускал, ибо очень часто готовить самому банально не было времени, то мыть и убирать свою церковь предпочитал лично, пусть даже на это уходило колоссальное количество времени. И тем более он был способен сам нажать на настенный тумблер и пройти пару метров в темноте.
Есть, вышел из коридора на свет. Коридор выходил в главный неф, молельного зала, неширокий, но вытянутый на добрую сотню метров. Храм проектировался не в самые "жирные" годы, и сеньоры архитекторы экономили на каждой мелочи, на каждом квадратном и кубическом метре подкупольного пространства. Слава богу, что его церковь находится на "нулевом", условно наземном уровне, а не спрятана в одной из бесчисленных рукотворных пещер под городом.
Обычно в это время церковь бывает пуста. Люди, приходящие о чем-то спросить или договориться, венчание там, крещение, отпевание - приходят до обеда, в крайнем случае сразу после. Жаждущие исповеди, пришедшие излить вину и спросить совета, могут явиться и гораздо позже. Пять, семь, девять вечера... Каждого гнетёт своя страсть, и каждый, может прийти сюда и излить вину во столько, во сколько одержит победу над собственными бесами. Но в столь позднее время людей не бывает уже потому, что он редко задерживается в храме после восьми-девяти вечера.
Конечно, церковь открыта всегда - он не запирает её. И на ночь глядя сюда нередко наведываются страждущие, желающие просто посидеть в тишине, помолиться, понять какие-то собственные мысли и поступки в единении с богом. Ибо первый шаг на пути любого покаяния - это понимание собственных поступков, собственных мыслей. Тем, кому господь не дал понимания, бесполезно каяться, бесполезно обращаться за советом - они просто не поймут, что он будет говорить им и что хотеть от них. Потому отец Антонио никогда никого не гнал, наоборот, всячески приветствовал таких посидельцев. Да, пару раз церковь грабили, лет десять назад. Но здесь, на рабочей окраине, в храме не было ничего ценного, он почти ничем не рисковал. Оба раза воров находили, ими оказывались обкуренные гастербайтеры с Земли, мстящие Святому Престолу за что-то своё, личное. Законы Венеры к таким посягательствам суровы, курс на борьбу с религиозной рознью взяла ещё первая королева, вандалов на планете жестоко карают мирские власти - гораздо суровее, чем за обычную кражу или разбой. Но периодически всё же появляются несчастные, обуянные грехом гордыни, жаждущие самоутвердиться за счет грабежа или разрушения святилищ иных, не признаваемых ими богов. Он не может оказать влияния на души заблудших во мраке, и не стоит гнаться за всем - ибо это так же грех гордыни. Однако церковь на ночь принципиально не запирал, и свет в молельном зале не выключал.
Этот паренёк, сидящий почти в самом центре наоса, не был похож на того, кто пришел посидеть и подумать. Нет, он пришел сюда именно за этим, несомненно - во всяком случае, сам считал именно так. Но Антонио был немолод, и кое-какой опыт копания в душах прихожан имел. И видел, что мальчик одержим. Одержим жаждой выплеснуть из себя то, чем тяготится, спросить совета, и, возможно, покаяться. Ему был нужен разговор, чтобы понять свои поступки, ему была нужна исповедь. А потому, когда мальчишка поздоровался, бегло кивнув, отец Антонио улыбнулся, кивнул в ответ, и, пройдя несколько метров, медленно остановился. Постоял, выдерживая драматическую паузу, так же медленно обернулся и вернулся назад. Сел рядом.
- Я давно ждал тебя, Хуан. Не жалуешь ты эту обитель своим присутствием! - как бы шутливо, но очень серьёзно сказал он.
- Вы меня помните, падре? - Мальчишка пытался казаться непробиваемым, но Антонио видел, как клонила к земле его ноша, под грузом которой у него не получалось ни врать, ни лицемерить.
- У меня много прихожан, но это не единственная церковь в округе, - покачал он головой. - Я знаю и помню большинство из них. И очень хорошо помню тебя. Когда ты последний раз причащался?
Паренек пожал плечами, и было видно, на этот вопрос ему плевать.
- Года два назад. Или три? Это так важно, падре?
- А почему это не должно быть неважно? - нахмурился он, но на паренька не произвел никакого эффекта.
- Потому, что у меня не было острой необходимости советоваться с господом, - парировал тот совершенно серьёзно.