Аннотация: Поэзия -- образ жизни, а не стихи. Подлинное животворящее начало в человеке, конечно же, дух, и не тот мертворожденный -- скрепный, а творческий со всегда изумительным чувством посвящения новому. Самоценное чувство находит совершенную форму выражения в звуке, линии, слове. "Пьяный корабль" Артюра Рембо -- вершина французской и мировой поэзии. После таких стихов остаётся, как замечал семнадцатилетний поэт, если и сочинять, то одни только детские песни. Видеоролик на https://youtu.be/ce_y3LghebI
Видеоролик на https://youtu.be/ce_y3LghebI
Артюр Рембо
Пьяный корабль
Когда я выходил из Потоков бесстрастных,
Бечевою тугой больше не был ведом:
Краснокожий отряд с криком мучил несчастных,
К разноцветным столбам пригвоздив нагишом.
Дела не было мне, что с моим экипажем,
С хлопком аглицким, да и с фламандским зерном.
Чуть затихла возня эта с людом бродяжим,
И Потоки меня понесли напролом.
Клокоча берега воды мне возвращали.
Глуше, чем по зиме детская голова,
Я взял курс! И меня с торжеством провожали,
Трап убрав и отдав чал, Полуострова.
Буря отозвалась на моё пробужденье.
Легче пробки, плясал я, летя по волнам,
Ненасытным в своём жертвенном приношенье,
И десяток ночей глаз слепил фонарям!
Воды, яблок нежней, с детства чуть кисловатых,
Зеленели, пронзив мой еловый скелет,
И блевотину, и пятна вин синеватых,
Скинув дрек и штурвал, изводили на нет.
И с тех пор, вдохновен Поэтическим Слогом,
Взятым Морем у звёзд, и омыт молоком,
Я впиваю лазурь, где в раздумии строгом
Упокойник иной раз теченьем влеком;
Где, подкрашена вдруг синевою сиянья
В ритмах медленных дня сквозь горячки напасть,
Крепче алкоголя и щедрей дарованья,
Рыжей вытяжкою бродит горькая страсть!
Я узнал, как снопы молний гложут глубины,
И пучину, и смерч, и стремнину: вечор
Я настигнул Зарю с пылкостью голубиной
И проникнул, куда не осмелится взор.
Я увидел лучи солнца с жутью мистичной,
С фиолетовыми застываньями страх,
Как, подобно игре тонкой в драме античной,
На закрылках дрожа в волнах катится прах!
Я мечтал целовать море медленно в очи
И неслыханных сил ощущать круговерть,
И о том, как слепит снег зелёные ночи,
Как поют в фосфорах пробудясь синь и желть!
Я преследовал зыбь; будто скот в истерии,
Месяцами она налегала на риф,
И не знал, что к стопам светлым Девы Марии
Океаны прильнут, морду поворотив!
Я разбил у Флорид, ни на что непохожих,
Глаз пантерих цветник на телах дикарей!
А под радугою, напряжённой, как вожжи,
Своё стадо пасли горизонты морей!
Я увидел в смраду за броженьем трясины,
Как загнил в камышах целый Левиафан!
Посреди вод, немых в штиль, паденье лавины
И разомкнутый вглубь без конца океан!
Перламутровый вал, солнца над ледниками!
Под обломками дно, под углём неба чад,
Где сплетения змей, испещрённых клопами,
Препогано смердя, на корягах висят!
Я хотел показать детям рыб золоченье
На волнах голубых, этих певчих дорад.
-- Убаюкан в цветах пеной изнеможенья,
Я ветрами порой окрылён и объят.
Иногда, надоев полюсам и пространствам,
Море, нежа своим причитанием трал,
Мне с вантузов цветы возносило в убранство,
И, как женщина, я на колени вставал...
Сам не свой островок, осаждаемый скопом
Птиц бельмастых, кому невтерпёж верещать,
Я скитался, когда, пятясь задом по стропам,
За утопленником лез утопленник спать!
Вот он я -- тот корабль, измождённый простором,
Бит под космами бухт ураганом в пути,
Ни Ганзейским судам в мачтах, ни Мониторам
Остов, пьяный в дугу от воды, не спасти;
Волен, пылок, в туман облачён фиолетов,
Я, который пробил неба рдяную хмурь,
Как стену, где, желе для добрейших поэтов,
Под лишайником солнц млеет в соплях лазурь;
Кто, запятнанный, мчал электрической бурей,
За безумцем рвались вслед морские коньки,
Когда ультрамарин под дубиной июлей
Грел воронки небес, разломясь на куски;
Я, который дрожал, за полсотни льё чуя
Бегемотов разгул и Мальстрёмы на дне,
Неподвижность пряду сквозь века голубую,
И Европу мне жаль в парапетной броне!
Звёздный архипелаг видел я! и открытый
Небосвод островов исступлённо лил свет:
-- Птиц златых миллион, ты ли спишь, позабытый,
Средь кромешной ночи, о грядущий Расцвет?
Да, я знал много слёз! Удручающи Зори.
И жестока луна, даже солнце горчит:
Исцеляли меня от любви, как от хвори.
О разбитый мой киль! Что мне море сулит!
Если что и сведёт с европейской сторонкой,
Это в сумерках вдоль мостовой ручеёк,
Где на корточки сел полный грусти мальчонка
И кораблик пустил, хрупкий, как мотылёк.
Только я не могу, о волна омовенья,
Рыскать вновь на виду у понтонных мостов,
Ни встречать вымпела, гордые без зазренья,
Ни в кильватере плыть полных хлопком бортов.
LE BATEAU IVRE
Comme je descendais des Fleuves impassibles,
Je ne me sentis plus guidé par les haleurs :
Des Peaux-Rouges criards les avaient pris pour cibles,
Les ayant cloués nus aux poteaux de couleurs.
J'étais insoucieux de tous les équipages,
Porteur de blés flamands ou de cotons anglais.
Quand avec mes haleurs ont fini ces tapages,
Les Fleuves m'ont laissé descendre où je voulais.
Dans les clapotements furieux des marées,
Moi, l'autre hiver, plus sourd que les cerveaux d'enfants.
Je courus ! Et les Péninsules démarrées
N'ont pas subi tohu-bohus plus triomphants.
La tempête a béni mes éveils maritimes.
Plus léger qu'un bouchon j'ai dansé sur les flots
Qu'on appelle rouleurs éternels de victimes,
Dix nuits, sans regretter l'œil niais des falots !
Plus douce qu'aux enfants la chair des pommes sures,
L'eau verte pénétra ma coque de sapin
Et des taches de vins bleus et des vomissures
Me lava, dispersant gouvernail et grappin.
Et dès lors, je me suis baigné dans le Poème
De la Mer, infusé d'astres, et lactescent,
Dévorant les azurs verts ; où, flottaison blême
Et ravie, un noyé pensif parfois descend ;
Où, teignant tout à coup les bleuités, délires
Et rhythmes lents sous les rutilements du jour,
Plus fortes que l'alcool, plus vastes que nos lyres,
Fermentent les rousseurs amères de l'amour !
Je sais les cieux crevant en éclairs, et les trombes
Et les ressacs et les courants : je sais le soir,
L'Aube exaltée ainsi qu'un peuple de colombes,
Et j'ai vu quelquefois ce que l'homme a cru voir!
J'ai vu le soleil bas, taché d'horreurs mystiques.
Illuminant de longs figements violets,
Pareils à des acteurs de drames très antiques
Les flots roulant au loin leurs frissons de volets !
J'ai rêvé la nuit verte aux neiges éblouies,
Baiser montant aux yeux des mers avec lenteurs,
La circulation des sèves inouïes,
Et l'éveil jaune et bleu des phosphores chanteurs !
J'ai suivi, des mois pleins, pareille aux vacheries
Hystériques, la houle à l'assaut des récifs,
Sans songer que les pieds lumineux des Maries
Pussent forcer le mufle aux Océans poussifs !
J'ai heurté, savez-vous, d'incroyables Florides
Mêlant aux fleurs des yeux de panthères à peaux
D'hommes ! Des arcs-en-ciel tendus comme des brides
Sous l"horizon des mers, à de glauques troupeaux !
J'ai vu fermenter les marais énormes, nasses
Où pourrit dans les joncs tout un Léviathan !
Des écroulements d'eaux au milieu des bonaces,
Et les lointains vers les gouffres cataractant !
Glaciers, soleils d'argent, flots nacreux, cieux de braises !
Echouages hideux au fond des golfes bruns
Où les serpents géants dévorés des punaises
Choient, des arbres tordus, avec de noirs parfums !
J'aurais voulu montrer aux enfants ces dorades
Du flot bleu, ces poissons d'or, ces poissons chantants.
- Des écumes de fleurs ont bercé mes dérades
Et d'ineffables vents m'ont ailé par instants.
Parfois, martyr lassé des pôles et des zones,
La mer dont le sanglot faisait mon roulis doux
Montait vers moi ses fleurs d'ombre aux ventouses jaunes
Et je restais, ainsi qu'une femme à genoux...
Presque île, ballottant sur mes bords les querelles
Et les fientes d'oiseaux clabaudeurs aux yeux blonds.
Et je voguais, lorsqu'à travers mes liens frêles
Des noyés descendaient dormir, à reculons !
Or moi, bateau perdu sous les cheveux des anses,
Jeté par l'ouragan dans l'éther sans oiseau,
Moi dont les Monitors et les voiliers des Hanses
N'auraient pas repêché la carcasse ivre d'eau ;
Libre, fumant, monté de brumes violettes,
Moi qui trouais le ciel rougeoyant comme un mur
Qui porte, confiture exquise aux bons poètes,
Des lichens de soleil et des morves d'azur ;
Qui courais, taché de lunules électriques,
Planche folle, escorté des hippocampes noirs,
Quand les juillets faisaient crouler à coups de triques
Les cieux ultramarins aux ardents entonnoirs ;
Moi qui tremblais, sentant geindre à cinquante lieues
Le rut des Béhémots et les Maelstroms épais,
Fileur éternel des immobilités bleues,
Je regrette l'Europe aux anciens parapets !
J'ai vu des archipels sidéraux ! et des îles
Dont les cieux délirants sont ouverts au vogueur :
- Est-ce en ces nuits sans fonds que tu dors et t'exiles,
Million d'oiseaux d'or, ô future Vigueur ?
Mais, vrai, j'ai trop pleuré ! Les Aubes sont navrantes.
Toute lune est atroce et tout soleil amer :
L'acre amour m'a gonflé de torpeurs enivrantes.
О que ma quille éclate ! О que j'aille à la mer !
Si je désire une eau d'Europe, c'est la flache
Noire et froide où vers le crépuscule embaumé
Un enfant accroupi plein de tristesses, lâche
Un bateau frêle comme un papillon de mai.
Je ne puis plus, baigné de vos langueurs, ô lames,
Enlever leur sillage aux porteurs de cotons,
Ni traverser l'orgueil des drapeaux et des flammes,
Ni nager sous les yeux horribles des pontons.
![[]](/img/k/kustow_o/rimbaud44/44bateauivre.jpg)
Видеоролик на https://youtu.be/ce_y3LghebI
Артюр Рембо
Пьяный корабль
Когда я выходил из Потоков бесстрастных,
Бечевою тугой больше не был ведом:
Краснокожий отряд с криком мучил несчастных,
К разноцветным столбам пригвоздив нагишом.
Дела не было мне, что с моим экипажем,
С хлопком аглицким, да и с фламандским зерном.
Чуть затихла возня эта с людом бродяжим,
И Потоки меня понесли напролом.
Клокоча берега воды мне возвращали.
Глуше, чем по зиме детская голова,
Я взял курс! И меня с торжеством провожали,
Трап убрав и отдав чал, Полуострова.
Буря отозвалась на моё пробужденье.
Легче пробки, плясал я, летя по волнам,
Ненасытным в своём жертвенном приношенье,
И десяток ночей глаз слепил фонарям!
Воды, яблок нежней, с детства чуть кисловатых,
Зеленели, пронзив мой еловый скелет,
И блевотину, и пятна вин синеватых,
Скинув дрек и штурвал, изводили на нет.
И с тех пор, вдохновен Поэтическим Слогом,
Взятым Морем у звёзд, и омыт молоком,
Я впиваю лазурь, где в раздумии строгом
Упокойник иной раз теченьем влеком;
Где, подкрашена вдруг синевою сиянья
В ритмах медленных дня сквозь горячки напасть,
Крепче алкоголя и щедрей дарованья,
Рыжей вытяжкою бродит горькая страсть!
Я узнал, как снопы молний гложут глубины,
И пучину, и смерч, и стремнину: вечор
Я настигнул Зарю с пылкостью голубиной
И проникнул, куда не осмелится взор.
Я увидел лучи солнца с жутью мистичной,
С фиолетовыми застываньями страх,
Как, подобно игре тонкой в драме античной,
На закрылках дрожа в волнах катится прах!
Я мечтал целовать море медленно в очи
И неслыханных сил ощущать круговерть,
И о том, как слепит снег зелёные ночи,
Как поют в фосфорах пробудясь синь и желть!
Я преследовал зыбь; будто скот в истерии,
Месяцами она налегала на риф,
И не знал, что к стопам светлым Девы Марии
Океаны прильнут, морду поворотив!
Я разбил у Флорид, ни на что непохожих,
Глаз пантерих цветник на телах дикарей!
А под радугою, напряжённой, как вожжи,
Своё стадо пасли горизонты морей!
Я увидел в смраду за броженьем трясины,
Как загнил в камышах целый Левиафан!
Посреди вод, немых в штиль, паденье лавины
И разомкнутый вглубь без конца океан!
Перламутровый вал, солнца над ледниками!
Под обломками дно, под углём неба чад,
Где сплетения змей, испещрённых клопами,
Препогано смердя, на корягах висят!
Я хотел показать детям рыб золоченье
На волнах голубых, этих певчих дорад.
-- Убаюкан в цветах пеной изнеможенья,
Я ветрами порой окрылён и объят.
Иногда, надоев полюсам и пространствам,
Море, нежа своим причитанием трал,
Мне с вантузов цветы возносило в убранство,
И, как женщина, я на колени вставал...
Сам не свой островок, осаждаемый скопом
Птиц бельмастых, кому невтерпёж верещать,
Я скитался, когда, пятясь задом по стропам,
За утопленником лез утопленник спать!
Вот он я -- тот корабль, измождённый простором,
Бит под космами бухт ураганом в пути,
Ни Ганзейским судам в мачтах, ни Мониторам
Остов, пьяный в дугу от воды, не спасти;
Волен, пылок, в туман облачён фиолетов,
Я, который пробил неба рдяную хмурь,
Как стену, где, желе для добрейших поэтов,
Под лишайником солнц млеет в соплях лазурь;
Кто, запятнанный, мчал электрической бурей,
За безумцем рвались вслед морские коньки,
Когда ультрамарин под дубиной июлей
Грел воронки небес, разломясь на куски;
Я, который дрожал, за полсотни льё чуя
Бегемотов разгул и Мальстрёмы на дне,
Неподвижность пряду сквозь века голубую,
И Европу мне жаль в парапетной броне!
Звёздный архипелаг видел я! и открытый
Небосвод островов исступлённо лил свет:
-- Птиц златых миллион, ты ли спишь, позабытый,
Средь кромешной ночи, о грядущий Расцвет?
Да, я знал много слёз! Удручающи Зори.
И жестока луна, даже солнце горчит:
Исцеляли меня от любви, как от хвори.
О разбитый мой киль! Что мне море сулит!
Если что и сведёт с европейской сторонкой,
Это в сумерках вдоль мостовой ручеёк,
Где на корточки сел полный грусти мальчонка
И кораблик пустил, хрупкий, как мотылёк.
Только я не могу, о волна омовенья,
Рыскать вновь на виду у понтонных мостов,
Ни встречать вымпела, гордые без зазренья,
Ни в кильватере плыть полных хлопком бортов.
LE BATEAU IVRE
Comme je descendais des Fleuves impassibles,
Je ne me sentis plus guidé par les haleurs :
Des Peaux-Rouges criards les avaient pris pour cibles,
Les ayant cloués nus aux poteaux de couleurs.
J'étais insoucieux de tous les équipages,
Porteur de blés flamands ou de cotons anglais.
Quand avec mes haleurs ont fini ces tapages,
Les Fleuves m'ont laissé descendre où je voulais.
Dans les clapotements furieux des marées,
Moi, l'autre hiver, plus sourd que les cerveaux d'enfants.
Je courus ! Et les Péninsules démarrées
N'ont pas subi tohu-bohus plus triomphants.
La tempête a béni mes éveils maritimes.
Plus léger qu'un bouchon j'ai dansé sur les flots
Qu'on appelle rouleurs éternels de victimes,
Dix nuits, sans regretter l'œil niais des falots !
Plus douce qu'aux enfants la chair des pommes sures,
L'eau verte pénétra ma coque de sapin
Et des taches de vins bleus et des vomissures
Me lava, dispersant gouvernail et grappin.
Et dès lors, je me suis baigné dans le Poème
De la Mer, infusé d'astres, et lactescent,
Dévorant les azurs verts ; où, flottaison blême
Et ravie, un noyé pensif parfois descend ;
Où, teignant tout à coup les bleuités, délires
Et rhythmes lents sous les rutilements du jour,
Plus fortes que l'alcool, plus vastes que nos lyres,
Fermentent les rousseurs amères de l'amour !
Je sais les cieux crevant en éclairs, et les trombes
Et les ressacs et les courants : je sais le soir,
L'Aube exaltée ainsi qu'un peuple de colombes,
Et j'ai vu quelquefois ce que l'homme a cru voir!
J'ai vu le soleil bas, taché d'horreurs mystiques.
Illuminant de longs figements violets,
Pareils à des acteurs de drames très antiques
Les flots roulant au loin leurs frissons de volets !
J'ai rêvé la nuit verte aux neiges éblouies,
Baiser montant aux yeux des mers avec lenteurs,
La circulation des sèves inouïes,
Et l'éveil jaune et bleu des phosphores chanteurs !
J'ai suivi, des mois pleins, pareille aux vacheries
Hystériques, la houle à l'assaut des récifs,
Sans songer que les pieds lumineux des Maries
Pussent forcer le mufle aux Océans poussifs !
J'ai heurté, savez-vous, d'incroyables Florides
Mêlant aux fleurs des yeux de panthères à peaux
D'hommes ! Des arcs-en-ciel tendus comme des brides
Sous l"horizon des mers, à de glauques troupeaux !
J'ai vu fermenter les marais énormes, nasses
Où pourrit dans les joncs tout un Léviathan !
Des écroulements d'eaux au milieu des bonaces,
Et les lointains vers les gouffres cataractant !
Glaciers, soleils d'argent, flots nacreux, cieux de braises !
Echouages hideux au fond des golfes bruns
Où les serpents géants dévorés des punaises
Choient, des arbres tordus, avec de noirs parfums !
J'aurais voulu montrer aux enfants ces dorades
Du flot bleu, ces poissons d'or, ces poissons chantants.
- Des écumes de fleurs ont bercé mes dérades
Et d'ineffables vents m'ont ailé par instants.
Parfois, martyr lassé des pôles et des zones,
La mer dont le sanglot faisait mon roulis doux
Montait vers moi ses fleurs d'ombre aux ventouses jaunes
Et je restais, ainsi qu'une femme à genoux...
Presque île, ballottant sur mes bords les querelles
Et les fientes d'oiseaux clabaudeurs aux yeux blonds.
Et je voguais, lorsqu'à travers mes liens frêles
Des noyés descendaient dormir, à reculons !
Or moi, bateau perdu sous les cheveux des anses,
Jeté par l'ouragan dans l'éther sans oiseau,
Moi dont les Monitors et les voiliers des Hanses
N'auraient pas repêché la carcasse ivre d'eau ;
Libre, fumant, monté de brumes violettes,
Moi qui trouais le ciel rougeoyant comme un mur
Qui porte, confiture exquise aux bons poètes,
Des lichens de soleil et des morves d'azur ;
Qui courais, taché de lunules électriques,
Planche folle, escorté des hippocampes noirs,
Quand les juillets faisaient crouler à coups de triques
Les cieux ultramarins aux ardents entonnoirs ;
Moi qui tremblais, sentant geindre à cinquante lieues
Le rut des Béhémots et les Maelstroms épais,
Fileur éternel des immobilités bleues,
Je regrette l'Europe aux anciens parapets !
J'ai vu des archipels sidéraux ! et des îles
Dont les cieux délirants sont ouverts au vogueur :
- Est-ce en ces nuits sans fonds que tu dors et t'exiles,
Million d'oiseaux d'or, ô future Vigueur ?
Mais, vrai, j'ai trop pleuré ! Les Aubes sont navrantes.
Toute lune est atroce et tout soleil amer :
L'acre amour m'a gonflé de torpeurs enivrantes.
О que ma quille éclate ! О que j'aille à la mer !
Si je désire une eau d'Europe, c'est la flache
Noire et froide où vers le crépuscule embaumé
Un enfant accroupi plein de tristesses, lâche
Un bateau frêle comme un papillon de mai.
Je ne puis plus, baigné de vos langueurs, ô lames,
Enlever leur sillage aux porteurs de cotons,
Ni traverser l'orgueil des drapeaux et des flammes,
Ni nager sous les yeux horribles des pontons.