В многоязычной деревеньке своей ехал в одном ток-токе со стариком-голландцем и пожилой парой из Канады. По зиме голландец 2 месяца проводит во Вьетнаме, - рассказывает супругам, что вьетнамцы не любят американцев, и он тоже не любит, поскольку "лезут везде", война, напалм и прочие беды. Что-то мне подсказало, что сейчас речь зайдёт о русских. И точно - канадец, плохо скрывая раздражение, спросил: "Что, русские лучше?.."
Конечно, не лучше.
Никто не лучше, не хуже, но правы те, кто знает, что - более послушны и легче поддаются пропаганде. И это действительно можно объяснить печальной историей. И даже более того: история пока не закончена. Кроме страха и покорности, нас ждёт ещё и вселенское презрение. Нынешний истэблишмент с озёрным кооперативом во главе делает всё возможное, чтобы, в какой части света о каком дерьме в прошлом или настоящем речь не зашла, на ум сразу лезло сравнение с русскими.
- Мы так жить будем, что наши внуки нам завидовать будут, - говорил покойный премьер.
И он же:
- Народ пожил - и будет!
В конце концов, истэблишмент изжил самого себя. Не оттого что на них перестали работать и на бабаянов кончаются деньги, - нет, у них кончаются слова - те, что ещё не совсем заезжены и мертвы. Язык ведь он тоже живой: для жизни нужны здоровые понятия и такие же здоровые духом люди; болезные, искалеченные, ущербные не физически, но нравственно тени из подворотни выстраивают хитрые и полудохлые конструкции и под них силятся подвести такую же "логику", со всем тем сами же и отмирают.
- СССР утратил свою литературу, и никто этого и не заметил, - объяснял Ж. Делёз. - Можно будет поздравить себя с увеличением количества книг и с ростом тиражей: молодые читатели обнаружат, что они одурачены в том литературном пространстве, которое не оставит им возможности творить. Появляется чудовищный стандартный роман, созданный как подражание Бальзаку, Стендалю, Селину, Беккету или Дюрас, неважно кому. Скорее, всё же сам Бальзак неподражаем, и Селин неподражаем: это новый синтаксис, "неожиданный". То, чему подражают, уже является копией, и это всегда так. Имитаторы подражают сами себе, отсюда сила их распространения, отсюда и впечатление, что они сделали всё лучше образца, так как им известен метод или решение. Это ужасно, это то, что происходит в "Апострофах". Здесь есть эмиссия огромной технической силы, организация, кадры. Но это также и нулевое состояние литературной критики, литература становится спектаклем варьете. Здесь всё на самом деле вращается вокруг футбола и гастрономии. Литература становится телевизионной игрой. ("Переговоры")
Мы живём в стране, где апостроф всё больше подменяет язык, а подворотни жилые дома. Телевизионной игрой в России стала литература, реальная философия, политика, экономика и финансы. Не в силах отличить копию от оригинала, имитацию от деятельности, имитаторы подражают сами себе прямо по завету премьера:
- Будем отстаивать это, чтобы этого не допустить.
А отличить достаточно просто.
Как думаете, на каком языке беседовал голландец с канадцем, а русский и два потешавшихся над ними индуса всё понимали?
Правильно: на английском.
И это уже не имитация. Это реальные финансы, экономика, политика, философия и литература.