В безымянном городке на границе центральных прерий три с половиной сезона из четырех стоит невыносимая жара. Но раз в году наступают Слезы неба, которых все живое ждет. Тогда льет как из ведра на протяжении нескольких недель. И этот год не стал исключением: пошли дожди, заливая землю, смывая грязь, а вместе с мутными серо-коричневыми потоками в никуда унося и следы людей. Живые протопчут новые тропы, а мертвым по самой сути своей положено быть преданным забвению, и даже праведники рано или поздно забудутся, не говоря уже о грешниках, мерно покачивающихся в петлях скрипящих и взмокших веревок в такт порывам ветра на главной площади. Еще этим утром они были живы, стояли на эшафоте и старались не думать о смерти. Уже сейчас лица преступников никто не помнит, их головы покрывают мешки, а глубоко внутри их тел, в тепле и влаге телесных жидкостей, копошатся личинки мух.
В эту ненастную пору кости ломило у многих. Люди сидели по домам или в тавернах, попивая алкоголь, вполголоса болтая о том, насколько же все-таки этот год паршивее предыдущего, о том, что льет как из ведра, и о том, как этот ливень отразится на их благоустройстве. Никто не вспоминал о мертвецах, оставленных мокнуть под дождем: говорить о покойниках - плохая примета.
Три ворона сидели под крышей здания ратуши. Там было сухо, а места для них предостаточно. Пернатые вели свой разговор на недоступном пониманию простых смертных языке:
- Придет, как думаешь? - вяло поинтересовался левый ворон, самый молодой из них: мелкий и наименее опытный.
- Придет-придет! Куда же он денется... - уверенно с ленцой прокаркал ворон стреляный, с одним выбитым глазом. Он недолюбливал человеческих детенышей: слишком уж метко те орудовали рогатками.
- Но ведь дождит? То есть... Кар-р! Кар-р! - усомнился старый ворон. Маразм притупил его ум, и время от времени бедолага, сам того не замечая, переходил на человеческий.
- Для этого дела погодка самое-то! У него и времени-то не осталось: ночью крайний срок. Придет-придет, вот увидите... После полуночи как пить дать явится! Устроит представление на потеху нам - благодарной публике!
Часы тянулись, немногие выпивохи, рискнувшие сунутся наружу ради спиртного, обзаведясь в таверне бутылкой или налакавшись в заведении, а то и совместив одно с другим, спешили домой. Они прятались под навесами крыш, пробегали улицу, словно полосу препятствий. В окнах потихоньку гасли свечи, и только очаги продолжали гореть. Их трубы, как зажженные сигары сильных мира сего, на которых не покладая рук корячатся местные работяги в шахтах, чадили во мрак ночного неба.
Наконец наступила полночь, прямо над головами птиц пробило двенадцать, и все здание городского муниципалитета затряслось разом, а старый ворон, было впавший в ступор полудремы, всполошился. Недостроенная часовня уже работала, хоть и накрытая брезентом, в самом центре чащи строительного леса. Увесистые стрелки на циферблате шли своим чередом, равно как и мрачный незнакомец, только что вошедший в черту города. И где ступала его нога в тяжелых ботфортах, там в окнах мелькали испуганные лица, гасли свечи, закрывались ставни, а на улице разливался туман. Пришлый выдыхал белесую мглу - не просто зимнее дыхание, какое бывает, когда разгоряченный воздух покидает легкие в холодную пору, но нечто иное, - люди так не дышат.
- И правда пришел! - прокаркал молодой ворон, увидев пришлого.
- А я что говорил? - довольно спросил его стрелянный.
Пришлый обладал военной выправкой, осанкой походил на гвоздь. Он шел, словно посаженный на стержень, маршируя чеканно и четко, в легко читаемом ритме, как метроном. Никто из живущих в городе так не ходил, даже старый шериф - ветеран нескольких войн и многих перестрелок - в последние годы все чаще прихрамывал на раненую ногу. Одет был странник во все черное, подобно работнику похоронного бюро, лицо его утонуло в глубоком капюшоне - не такая уж и редкость в дождливые дни.
Он прошел через весь город, ни разу не остановившись. Миновал таверну, даже не взглянув в ее сторону, хотя любой поздний путник первым же делом заскочил бы в нее, чтобы погреться у очага, обсохнуть у его огня, а если хозяин будет так любезен, провести ночь внутри, переждав ненастье в убежище. К их же счастью, живые не интересовали пришлого, его путь лежал дальше, к эшафоту. По его лестнице он поднялся к повешенным преступникам, а укрывшийся от дождя под виселицей маленький сирота, которого местные гнали отовсюду, содрогался от каждого его шага.
Пришлый замер, остановившись перед мертвыми. Когда ноздрей мертвецов, скрытых под полотном савана, коснулся туман его дыхания, их тела 'ожили', засучили руками и ногами, снова переживая момент смерти. Пришлый принялся прохаживаться взад-вперед по деревянной платформе расшатанных досок, и каждый его шаг отдавал гулким стуком каблуков и жестких подошв. Крошка-беспризорник, сидевший внизу тише церковной мыши и бывший таким же, как она, бедным, наблюдал за разворачивающимся над ним таинством через щели досок эшафота.
А посмотреть было на что: в какую бы сторону чужак не шел, головы трупов поворачивались за ним, слепо таращась ему в затылок. Когда это происходило, словно в подтверждение тому, что все не сон, а происходит наяву, скрипели веревки, и мальчик вздрагивал. Пришлый чуял грехи мертвых, знал, за что их повесили, здесь не было невинно осужденных, - все покойники сполна заслужили свою участь.
Наконец он выбрал одного, снял перчатку, оголив бледную, почти прозрачную кожу пальцев с длинными, грязными ногтями в зарубках, разорвал одежду заключенного и вогнал ладонь глубоко ему в грудь одним выверенным, отработанным движением. Его рука вошла из-под нижних ребер, он безошибочно определил и обхватил остановившееся сердце. Между пальцами и гнилой плотью промелькнули разряды изумрудного цвета. В этот самый миг с небес в длиннейшую из стрелок часов ударила молния, и стрелка передвинулась назад, на полночь, да так на ней и встала. Граахнул гром, и мальчик закричал, когда пришлый посмотрел на него через щель. Он всегда знал, где мальчик прячется. Трижды недовольно каркнул разбуженный молнией старый ворон.
Незнакомец ушел, растаяв в собственном тумане, а за ним, по пятам и незряче, тащилась сгорбленная фигура недавнего покойника. Труп нес на плечах два оставшихся тела: сами жители города висельников никогда не снимали. Следы к утру истаяли бесследно, начисто смытые дождем, и все, даже те, кто видели пришлого из окон домов ночью, жили так, словно ничего не случилось. Только у мальчика ночное происшествие не шло из головы, он запомнил 'лицо' незнакомца в ботфортах, - запомнил изумрудное сияние в глубине глазниц черепа.