Тихо спал сиреневый закат, 
тени серебристо шевелились, 
и вот тьме душистых звеней яд 
в сполохи играли и резвились, 
предвещая холода явленье 
и кристаллов инея свеченье.

Закопчённых труб бытописанье 
нам явило утлое молчанье, 
Утра звук, начав, прилюдно стих, 
словно ямбов отгоревший жмых.

В растопыренных объятиях кидалось, 
то, что раньше словом называлось, 
недвижимо нам являл глагол  
действие, что чепуху молол.