Кувшинникова Ольга Валерьевна : другие произведения.

Грибоедов. "Моя прекрасная Нина"

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Они были прекрасной парой: он - из старинного боярского рода, дипломат, поэт, писатель и музыкант; она - из родовитой княжеской семьи, молодая красавица, получившая блестящее образование и обладающая многими талантами. Казалось, что их счастье будет долгим, а брак прочным, - но вскоре А. Грибоедову пришлось уехать, и Нина получила страшное известие, в которое отказывалась верить...
  
  Грибоедов. "Моя прекрасная Нина"
  
  
  Оглавление
  
  Страшное известие
  Задолго до трагедии. В хлебосольной Москве
  Петербург. "Дуэль четырех"
  На Кавказе. Царь Николай I
  Большая любовь
  Трагедия
  Верность
  
  
  Страшное известие
  
  "Бесценный друг мой, жаль мне тебя, грустно без тебя как нельзя больше. Теперь я истинно чувствую, что значит любить. Прежде расставался со многими, к которым тоже крепко был привязан, но день, два, неделя - и тоска исчезала; теперь чем далее от тебя, тем хуже. Потерпим еще несколько, ангел мой, и будем молиться Богу, чтобы нам после того никогда более не разлучаться".
  Снова и снова перечитывала Нина письмо мужа. "Потерпим еще несколько"... Потерпим. А после он вернется, ее Александр, Сашенька, - и они проживут вместе много счастливых лет. Любовь, такая любовь, как у них, не ослабевает с годами, но становится все крепче и крепче.
  Ребенок зашевелился в ее утробе, его ребенок. Нина погладила свой живот и отчетливо ощутила крошечную пяточку своего сына, - в том, что родится сын, она не сомневалась. Успеет ли Александр вернуться до родов? Пора, пора бы ему уже приехать...
  Вечером ее посетила одна из родственниц, которая все вздыхала и вздыхала, а потом не выдержала и, несмотря на категорический запрет родителей Нины, проговорилась.
  - Бедный, бедный ребенок! - сказала она, глядя на большой живот Нины. - Никогда не увидит своего отца.
  - Александр?!
  - Погиб. Убит чернью в Тегеране.
  Из уст Нины вырвался стон.
  - Сашенька! - глаза ее закатились, и она без чувств сползла с кресла на пол.
  В тот же вечер у нее начались преждевременные роды. Ребенок прожил только час, - так в один день Нина потеряла и мужа, и сына...
  Много, много позже она написала об этом своим друзьям: "Свыше моих сил выразить Вам, что я тогда испытала... Переворот, происшедший в моем существе, был причиной преждевременного разрешения от бремени... Мое бедное дитя прожило только час и уже соединилось со своим несчастным отцом в том мире, где, я надеюсь, найдут место и его добродетели, и все его жестокие страдания. Все же успели окрестить ребенка и дали ему имя Александр, имя его бедного отца...".
  
  Задолго до трагедии. В хлебосольной Москве
  
  В Новинском, в приходе Девяти мучеников 4 (15) января 1795 года родился у знатной дворянки Настасьи Федоровны Грибоедовой сын Александр.
  Москва испокон веков знала Грибоедовых. В старинных грамотах, в дворянских родословных еще в XVI и XVII веках упоминается этот род. В 1614 году царь Михаил Федорович пожаловал Михаилу Ефимовичу Грибоедову несколько деревень в Вяземском уезде "за многие службы... в нужное и во прискорбное время... против врагов наших, польских и литовских людей, которые до конца хотели разорить государство Московское и веру христианскую попрать, а он, Михайло, будучи во московской службе, противу тех злодеев наших стоял крепко и мужественно". В 1650 году Иван Грибоедов ехал во главе поезда царицы в походе царя Алексея Михайловича в Кашин. В 1669 году Федор Акимович Грибоедов был щедро награжден "тишайшим царем" за составление "Истории о царях и великих князьях земли русской".
  Много было их, Грибоедовых, - верных слуг государей: воевод, генералов, офицеров, лейб-гвардейцев, преображенцев. Недаром долгие годы держались в старой Москве названия переулков - Грибоедов да Грибоедовский.
  Мать Александра Сергеевича - Настасья Федоровна, урожденная Грибоедова, выросла в богатой семье. Сестры ее стали женами родовитых людей: Анна вышла за вельможу Алексея Разумовского, Александра - за командира Литовского полка Тинькова, Елизавета - за богатого московского барина Акинфиева.
  Некрасивую, своенравную Настасью родители отдали за своего дальнего родственника Сергея Грибоедова - человека небогатого и незадачливого. Пятнадцати лет он стал вахмистром Кинбурнского драгунского полка, прослужил в нем десять лет, не побывав ни в одном сражении, в чине капитана уже просился в отставку "по имеющимся у него разным болезням". В 1785 году был уволен, получив награждение чином секунд-майора. В формуляре его значилось лишь, что "грамоте читать и писать по-российски умеет".
  Родители Александра Грибоедова рано расстались. Жизнь Сергей Иванович вел беспутную: пил, играл в карты, прожигал время в кругу соседей-помещиков.
  Настасья Федоровна, хотя и была восьмью годами моложе мужа, взяла верх над ним. Она предпочитала жить в Москве, где у нее было множество родственников и знакомых, где родились ее дети. В конце концов, Настасья Федоровна определила мужа управлять имениями, а сама с сыном Александром и дочерью Марией поселилась в своей городской усадьбе в Новинском.
  Барский дом Грибоедовых, с уютными комнатами, наполненными старинной мебелью, мало чем отличался от подобных же домов городских усадеб - достаточно просторный, чтобы принять и заключить в свои гостиные полсотню многочисленной родни, друзей и знакомых.
  С трех сторон окружал его сад; во дворе теснились хозяйственные постройки - конюшня, каретный сарай, людская изба, плотно населенная дворовыми. Лакеи, девушки, дядьки, повара, "мальчики" на побегушках, учителя, живущие в доме и приходящие давать уроки, гувернеры и гувернантки - все это суетливо жило, перемещаясь во всех направлениях по дому и усадьбе.
  Настасья Федоровна, мечтая о блестящей карьере сына, ничего не жалела для его образования. В гувернеры был взят образованный немец Иоганн Петрозилиус. Способного мальчика обучали языкам - французскому, английскому и, что редко было в ту пору, итальянскому. Много внимания уделялось и изучению родного языка, - ведь Грибоедовы славились ревностной любовью ко всему русскому.
  Воспитывали Сашу строго, приучая к порядку, трудолюбию, последовательности. Вместе с тем не забывали и о светском воспитании с его условностями, требовавшими непременного почитания знатных родственников, уважения чинов и богатства.
  
  Не тот ли вы, к кому меня еще с пелен,
  Для замыслов каких-то непонятных,
  Дитёй возили на поклон?..-
  спросит Грибоедов в своей знаменитой комедии "Горе от ума".
  
  Саша рано проявил склонность к музыке. Сестра его Мария играла на фортепьяно и арфе. Уроки давал ей известный педагог и талантливый музыкант Гесслер - выходец из немецкого города Эрфурта.
  В начале 90-х годов XVIII века Гесслер приехал в Россию и поступил на придворную службу. Был капельмейстером и пианистом. Влияние его на музыкальное развитие Грибоедова не прошло бесследно. Александр Сергеевич сделался впоследствии прекрасным исполнителем и сочинителем небольших виртуозных пьес.
  По зимам в дом Грибоедовых съезжалась молодежь на танцклассы. Тетушки, матушки с лакеями и служанками, гувернерами и гувернантками с разных концов Москвы везли двоюродных, троюродных, четвероюродных братцев и сестриц Александра и Маши. Танцевальные классы вел известный в ту пору танцмейстер Иогель (упоминающийся Л.Н.Толстым в романе "Война и мир").
  Для гостей матушка собирала в большой зал "девишник". Девушкам приказывали выряжаться в сарафаны, вплетать в косы разноцветные ленты и до полуночи заводить старинные песни.
  В богатом особняке дядюшки Грибоедова, Алексея Федоровича, на Волхонке устраивались музыкальные вечера, на которые приглашались знаменитости сезона. То выступал известный пианист Джон Фильд, наезжавший из Петербурга, то давал концерт элегантный исполнитель Гуттель, возбуждавший повсюду восторг публики. Превосходно играли на виолончелях обе дочери Алексея Федоровича Грибоедова - София и Елизавета.
  Шумно праздновала Москва зимние праздники - святки и масленицу. Тогда кареты, санки, саночки, полные молодых людей, с утра до вечера въезжали во двор грибоедовского дома. Двери в доме не затворялись, лакеи не поспевали принимать и провожать гостей.
  Весною же перед отъездом в родовое смоленское имение - в роскошную Хмелиту, дядюшка и племянник объезжали с визитами пол-Москвы. Скакали на Арбат, на Поварскую, на Тверскую, на Собачью площадку, на Мясницкую. Перед ними, словно сами собой, отворялись двери богатых домов. Им приветливо улыбались, с ними радушно прощались до следующей осени.
  ***
  Осенью 1803 года восьмилетнего Александра Грибоедова определили в Благородный пансион - лучшее учебное заведение Москвы, готовившее к поступлению в университет.
  "При сем университетском преимущественно для благородных учрежденном пансионе, - говорилось в годичном объявлении, - за главную цель взяты три предмета: просветить разум полезными знаниями, вкоренить в сердца благонравие, сохранить здоровье".
  Дети богатых московских дворян обычно приезжали с гувернерами. Теперь экипаж с Александром и Петрозилиусом тоже отправлялся от Новинского по Никитской, сворачивал в Газетный переулок и останавливался возле дома с колоннами, выходившего на Тверскую.
  Занятия в пансионе начинались с торжественного акта. После молебна воспитанники собирались в просторной зале. За длинным столом восседали в расшитых мундирах и звездах почтенные старцы, среди них можно было увидеть министра Заводовского, писателя Михаилу Муравьева. Уважением и любовью пользовался директор пансиона Прокопович-Антонский. Появление его на кафедре встречали шумными аплодисментами. Это был светлый старичок с мягкими белоснежными волосами. Двенадцатый год состоял он в должности директора и неусыпными трудами превратил пансион в прекрасную школу с отличными педагогами. Многие из них читали курсы в университете. В суровые времена царствования Павла, когда беспощадно истреблялись наука и просвещение, Прокоповичу-Антонскому удалось оградить пансион от грозивших ему бед. Сеять просвещение, заботиться о воспитании юношества было целью жизни директора Благородного пансиона.
  Пансион давал знания самых нужнейших светских наук: математики, артиллерии и фортификации. Изучались философия, "особливо нравственная, моральная", история и география. Ученики "приобщались к русскому стилю, присовокупляя к тому искусство рисовать карандашом, тушью, красками". Обучались фехтованию, а также танцам и музыке, разным языкам, "яко нужным орудиям учености": "российскому, немецкому, французскому, английскому и итальянскому, а кому угодно, - тако латинскому и греческому".
  В пансионе вместе с Грибоедовым учились дети московских аристократов: Николай Тургенев, сын куратора Московского университета (он был шестью годами старше Александра), князь Иван Щербатов - внук известного историка времен Екатерины, автора запрещенного трактата "О повреждении нравов", побочные дети графа Алексея Разумовского Лев и Василий Перовские.
  Среди друзей Александра Грибоедова оказался и сын московского барина Саша Якубович, "лихая голова", которому суждено будет сыграть роковую роль в судьбе своего тезки.
  Грибоедов учился прилежно. В первый же год на акте в пансионе он один получил приз "в меньшом возрасте". Любимыми предметами его были словесность и история.
  Воспитанники упражнялись в сочинении нежных буколик, воспевали журчащие ручейки, розовые закаты. Их кумиром был Карамзин. В издававшихся рукописных журналах поэт величался "чувствительным, нежным, любезным и привлекательным нашим Стерном".
  Дважды в неделю в пансионе устраивали игры с фехтованием и гимнастикой. Унтер-офицеры обучали фрунту, маршировке, верховой езде. Все это должно было пригодиться будущим верным сынам отечества.
  Многие состояли в "Дружеском литературном обществе". Основателем его был ранее учившийся в стенах пансиона поэт Василий Жуковский. Общество объединяло любителей словесности.
  ***
  30 января 1806 года в возрасте одиннадцати лет отлично подготовленный Александр Грибоедов стал студентом Московского университета. За шесть с половиной лет он окончил курс словесного и юридического факультетов, занимался гуманитарными, естественными и точными науками, приготовился к докторскому испытанию. По общему признанию современников, он вышел из университета одним из самых образованных людей России.
  Университет дал ему глубокое знание историй литератур - русской и европейской. Но уже прежде он был основательно осведомлен в этой области. На его столе рядом с сочинениями Ломоносова и Державина, пьесами Фонвизина и Капниста лежали книги французских драматургов-классиков Корнеля и Расина, выписанные из Парижа комедии Мольера и Бомарше. В английских оригиналах был знаком Саша Грибоедов с Шекспиром, Свифтом, Ричардсоном, Стерном, в подлинниках читал Гёте и Шиллера.
  Он превосходно владел французским, немецким, английским, итальянским, читал по-латыни и по-гречески. В отличие от многих своих сверстников блестяще знал русский язык.
  Юноша страстно любил поэзию. Университет привил ему определенную приверженность к классическому направлению с его торжественным слогом и значительностью содержания. Обучавший его эстетике профессор Сахновский пропагандировал высокий стиль торжественных од, новое направление романтиков величал не иначе как "темным манером". Другой преподаватель Грибоедова - профессор русской поэзии и красноречия известный поэт и переводчик А. Ф. Мерзляков также славился своей непримиримостью к романтике, хотя сам был личным другом Василия Андреевича Жуковского - главы этого направления.
  На первых порах Грибоедов, следуя за своими учителями, упражнялся в сочинительстве стихотворений в духе Державина и Ломоносова. Однако иногда вместо тяжеловесных, архаических строк вырывались из-под его пера острые эпиграммы, которые быстро становились достоянием товарищей.
  На лекциях юридического факультета, куда с осени 1808 года поступил Грибоедов, профессора постоянно обращались к истории России. Это было новым и важным фактом в педагогической практике университета. В последние годы царствования Екатерины II и при Павле I курс русской истории подлежал строгой цензуре. Теперь же, после только что пережитого позора Тильзитского мира , все обратились к истории отечества. Даже профессор римского права Баузе, забывая о своем предмете, с увлечением рассказывал о русских древностях, знакомил студентов со своей богатейшей коллекцией древнерусских монет, читал на память страницы из "Слова о полку Игореве", вспоминал о князьях, насаждавших на Руси просвещение, и о русской вольнице.
  Вместе с Александром Грибоедовым в университете учились братья Петр и Михаил Чаадаевы, Иван Якушкин, сын писателя и попечителя университета Никита Муравьев, Артамон Муравьев, Павел Каверин. Все они съезжались в дом известного в ту пору профессора философии Буле, у которого брали частные уроки. Грибоедов был одним из любимых его учеников, о чем свидетельствует подаренная им юноше книга.
  Друзья проводили время в постоянных рассуждениях, спорах, чтении. Они собирались у П. Я. Чаадаева. Съезжались в доме Перовских. Бывали и на Тверской в семье Ивана Якушкина, у Грибоедовых или в старинном дворце князей Щербатовых на Садовой.
  Осенью 1810 года у Грибоедова появился новый воспитатель - молодой немец Богдан Иванович Ион. Одиннадцатью годами он старше своего воспитанника. После побед Наполеона и Тильзитского мира, когда волна студенческой эмиграции прокатилась по всей Германии, Ион покинул родину и Геттингенский университет, где слушал курс лекций. Он отлично образован, владеет языками. Приняв обязанности гувернера молодого Грибоедова, одновременно поступает студентом в Московский университет. Ион, прекрасно осведомленный в философии, помогает Александру разобраться в этой науке.
  Для Грибоедова, как ни старался он ограничивать себя одним любимым занятием, это оказывалось невозможным. Он мог неделями штудировать толстые фолианты. Но вдруг... До слуха его сквозь открытую дверь долетит нехитрая песенка дворовой девушки, или весной на тонких ветках ивы зазвенит синица, послышатся аккорды клавесина - и наука сразу становится смертельно скучной. Он устремляется к фортепьяно. Из-под пальцев его рождаются страстные, мятежные, грозные, сладостные звуки. И что перед этой страстью все рассуждения философов? Сухие, безжизненные категории!.. Но проходила неделя, другая, и он уже бредил театром. Театр! Вот его поприще. Мольер, Гольдони, Шиллер, Шекспир! Творения их он знал превосходно. Освещенная рампа и свет тысяч огней неизъяснимо волновали юношу. Там, за рампой, мир, отделенный от кресел. Там кипят подлинные страсти. Там нет обыденности и скуки. Так думал юный мечтатель.
  В театре на Арбатской площади Грибоедов смотрел знаменитого артиста балета Дюпора, слушал певицу Лизаньку Сандунову.
  В театре Позднякова на Никитской славилась певица Любочинская. Театр этот известен был всевозможными сценическими фокусами.
  Большую радость доставлял университетский театр. Грибоедов сам отлично исполнил роль Альцеста в мольеровском "Мизантропе".
  Но проходила и театральная горячка. Ее могло сменить увлечение даже таким предметом, как статистика. В университете курс ее читал профессор Гейм - старик с лицом, напоминавшим высохшее яблоко. Но на этом темно-землистом лице блестели молодые глаза. Вбегая в аудиторию, он уже от дверей принимался торопливо бормотать лекцию.
  - Милостивые государи! - несколько театрально провозглашал он. - Цифры не лгут. Если перед вами церковная книга и цифры показывают вам, что исповедующие господу грехи простолюдины обоего пола в редких случаях превосходят возраст за сорок лет, то знайте, господа, короток век в сем приходе измученных трудом и невзгодами людей!
  И вот студент Грибоедов увлекается статистикой. Он пересматривает горы книг, и ничто не может отвлечь его от упорного труда.
  В январе 1810 года Грибоедов с блеском выдерживает экзамены по юридическому факультету и получает звание кандидата прав.
  ***
  В предвоенную зиму 1811 -1812 годов барская Москва со всею силой предавалась увеселениям. Балы, маскарады, шумные вечера следовали один за другим. А между тем в воздухе пахло грозой. С весны всюду стали поговаривать о военных приготовлениях, передвижении войск к западным границам, о новых назначениях. Наконец, как гром среди ясного неба, прозвучал рескрипт царя: "Французские войска вошли в пределы Российской империи".
  Началась Отечественная война. Студенты покидали университет. Среди них был и Грибоедов, готовившийся в ту пору к докторским экзаменам. Товарищи его один за другим сменили студенческие мундиры на офицерские. Братья Чаадаевы, Щербатов, Якушкин вступили в гвардейский Семеновский полк.
  Грибоедов вступил корнетом в Московский гусарский полк, формировавшийся под командой генерал-фельдмаршала Салтыкова. Особым указом полк этот был объявлен регулярным, его расквартировали в третьем корпусе Хамовнических казарм. По распоряжению главнокомандующего, московского генерал-губернатора Ростопчина, полку выдали оружие. По праздникам шла вербовка добровольцев. На шестой день формирования, в первых числах августа, в Московском гусарском полку уже значилось более трехсот человек.
  Грибоедов, как и другие офицеры Московского полка, не связанный ни казармами, ни дисциплиной, имел возможность целыми днями бывать на улицах Москвы. Россия теперь казалась вышедшей из берегов. Могучие волны народного моря набегали на столицу. Москву затопили ополченцы. На улицах, во дворах - всюду встречались простые крестьяне. Кажется, вся Россия, прежде скрытая, теперь вышла на поверхность.
  Между тем враг подступил к Москве. Теперь уже тысячи подвод тянулись прочь из города. Покинула родной дом и семья Грибоедова. По московским улицам в облаках пыли двигались к заставам дворянские обозы.
  В конце августа Московский гусарский полк ожидал распоряжений от высшего командования. Салтыков просил вывести гусар в Казань, из-за неподготовленности полка к боевым действиям. Царь не давал согласия. Со дня Бородинского сражения полк вывели из казарм и с часа на час ждали приказа о выступлении.
  13 августа через Москву потянулись бесконечные обозы с ранеными. Везли участников Бородина. А 1 сентября, в воскресенье, по улицам проскакали гонцы от Кутузова, призывавшие жителей покинуть столицу. Только тогда Салтыкову был вручен приказ вывести полк в Казань.
  Тяжело было корнету Грибоедову покидать родной город, покидать, не побывав на фронте, двигаться вместе с обозами дворян, спешивших укрыться от беды в своих имениях.
  Позднее он написал:
  
  Когда слыла веселою Москва,
  Они роились в ней.
  Палаты их
  Блистали разноцветными огнями...
  Теперь, когда у стен ее враги,
  Бесчестные рассыпалися дети.
  Напрасно ждет защитников Москва; сыны,
  Как ласточки, вспорхнули с теплых гнезд
  И предали их бурям в расхищенье...
  
  ...Отгремели великие битвы в Европе. Грибоедову не пришлось участвовать в сражениях. Весть об изгнании французов из России была встречена им в Казани. В декабре 1812 года его перевели в Иркутский гусарский полк под команду полковника П.А. Кологривова.
  Надо сказать, что среди дворянской молодежи того времени в моде были опасные шалости и разгульное поведение. Отчасти это объяснялось стремлением выразить протест против существующих в государстве порядков, бросить вызов презираемым общественным устоям. Поэтому дворянские юноши самым удивительным образом сочетали беззаветное служение Отечеству с невероятными проделками на грани приличия. Не был исключением и Грибоедов: он жил настоящей гусарской жизнью - много кутил, озорничал. В Брест-Литовске въехал верхом на лошади на второй этаж, на бал, куда его не пригласили; в другой раз забрался в польский костел во время богослужения и стал играть на органе. Играл он так, что всех восхитил, но в самый благостный момент внезапно перешел на "Камаринскую".
  ...После заключения мира Грибоедов отправился в Петербург, где поступил на службу в министерство иностранных дел, куда одновременно с ним были зачислены А. Пушкин и В. Кюхельбекер.
  Статская служба не мешала его литературным занятиям. В Петербурге Грибоедовым были написаны его первые произведения. В 1817 году, в соавторстве с П.А. Катениным, он написал пьесу "Студент". Правда, на сцене пьеса не появилась, как и последовавшие за нею - "Своя семья, или Замужняя невеста", "Притворная неверность", "Кто брат, кто сестра, или Обман за обманом".
  Петербургская жизнь Грибоедова продолжалась недолго, около двух лет, но была отмечена одним драматическим обстоятельством: знаменитой "дуэлью четырех", которая всколыхнула петербургское общество.
  
  Петербург. "Дуэль четырех"
  
  Как уже отмечалось, Александр Грибоедов никогда не был отшельником и аскетом. В духе своего времени он часто "гусарствовал", нарушая общественные приличия (о подобных проделках писал и Л.Н. Толстой в "Войне и мире". Вспомним, как Пьер Безухов участвовал в буйной вечеринке дворянской молодежи, закончившейся тем, что молодые люди привязали квартального к медведю и пустили в реку. Пьера за это выслали из Петербурга, а другого участника буйства - Долохова - разжаловали из офицеров в рядовые).
  Точно также, в духе времени, Грибоедов напропалую ухаживал за женщинами и даже имел в Петербурге славу отъявленного волокиты. Многим в те годы он казался (по свидетельству Д.И. Завалишина) человеком, принесшим из военной жизни репутацию именно отчаянного повесы. Дурачества его становились темой множества анекдотов, а за веселую охоту за чужими женами его не раз с горечью и настойчивостью упрекал П. Каховский.
  Понятно, что такое поведение Александра Сергеевича было чревато различными конфликтами; к тому же, Грибоедов не отличался уступчивостью и характер имел достаточно задиристый.
  "Он был скромен и снисходителен в кругу друзей, - писал о Грибоедове П.А. Каратыгин, - но сильно вспыльчив, заносчив и раздражителен, когда встречал людей не по душе. Тут он готов был придираться к ним из пустяков, и горе тому, кто попадался к нему на зубок... Когда Грибоедов привез в Петербург свою комедию , Николай Иванович Хмельницкий просил его прочесть ее у него на дому. Грибоедов согласился. По этому случаю Хмельницкий сделал обед, на который, кроме Грибоедова, пригласил нескольких литераторов и артистов. В числе последних были: Сосницкий, мой брат и я. Хмельницкий жил тогда барином, в собственном доме на Фонтанке у Симеоновского моста. В назначенный час собралось у него небольшое общество. Обед был роскошен, весел и шумен.
  После обеда все вышли в гостиную, подали кофе, и закурили сигары. Грибоедов положил рукопись своей комедии на стол; гости в нетерпеливом ожидании начали придвигать стулья; каждый старался поместиться поближе, чтобы не проронить ни одного слова.
  В числе гостей тут был некто Василий Михайлович Федоров, сочинитель драмы "Лиза, или Торжество благодарности" и других давно уже забытых пьес. Он был человек очень добрый, простой, но имел претензии на остроумие. Физиономия его не понравилась Грибоедову или, может быть, старый шутник пересолил за обедом, рассказывая неостроумные анекдоты, только хозяину и его гостям пришлось быть свидетелями довольно неприятной сцены. Покуда Грибоедов закуривал свою сигару, Федоров, подойдя к столу, взял комедию (которая была переписана довольно разгонисто), покачал ее на руке и с простодушной улыбкой сказал: "Ого! Какая полновесная! Это стоит моей Лизы".
  Грибоедов посмотрел на него из-под очков и отвечал сквозь зубы: "Я пошлостей не пишу". Такой неожиданный ответ, разумеется, огорошил Федорова, и он, стараясь показать, что принимает этот резкий ответ за шутку, улыбнулся и тут же поторопился прибавить: "Никто в этом не сомневается, Александр Сергеевич; я не только не хотел обидеть вас сравнением со мной, но, право, готов первый смеяться над своими произведениями". - "Да, над собой-то вы можете смеяться, сколько вам угодно, а я над собой - никому не позволю". - "Помилуйте, я говорил не о достоинствах наших пьес, а только о числе листов". - "Достоинств моей комедии вы еще не можете знать, а достоинства ваших пьес всем давно известны". - "Право, вы напрасно это говорите, я повторяю, что вовсе не думал вас обидеть". - "О, я уверен, что вы сказали не подумавши, а обидеть меня вы никогда не сможете".
  Хозяин от этих шпилек был как на иголках, и, желая шуткой как-нибудь замять размолвку, которая принимала не шуточный характер, взял за плечи Федорова и, смеясь, сказал ему: "Мы за наказание посадим вас в задний ряд кресел". Грибоедов между тем, ходя по гостиной с сигарой, отвечал Хмельницкому: "Вы можете его посадить, куда вам угодно, только я при нем своей комедии читать не буду". Федоров покраснел до ушей и походил в эту минуту на школьника, который силится схватить ежа - и где его не тронет, везде уколется..."
  Каратыгин не зря пишет, что "размолвка принимала не шуточный характер", - действительно, "не шуточный", ибо исходом ее могла стать дуэль. В России начала XIX века дуэли среди дворян становятся столь обычным явлением, что появились люди, для которых дуэль являлась смыслом жизни. Неистового дуэлянта, бретёра, сверхчувствительного к собственной чести и выходящего на дуэль по мельчайшим поводам, можно было встретить как в литературе, так и в реальной жизни. Так, Пушкин был заинтригован личностью Якубовича, секунданта Шереметева на дуэли с Завадовским и участника заговора декабристов, по слухам вызывавшегося убить Александра I. Якубович был одним из прототипов Сильвио. Как известно, Пушкин также собирался сделать его главным героем своего неоконченного "Романа на кавказских водах".
  ***
  Вот с этим самым Александром Якубовичем, своим земляком и бывшим другом, и дрался на дуэли Грибоедов в 1818 году.
  Причина дуэли была вполне романтическая. 3 ноября 1817 года Александр Грибоедов, живший в Петербурге у своего друга А.Завадовского, привез к нему балерину Авдотью Истомину, подругу офицера В. Шереметева, в которую Завадовский был неразделенно влюблен.
  В Истомину трудно было не влюбиться. Авдотья Ильинична Истомина была выдающейся танцовщицей и актрисой пушкинской эпохи. Стройная черноглазая красавица, по словам историка, "имела большую силу в ногах, апломб на сцене и вместе с тем грацию, легкость, быстроту в движениях; пируэты ее и элевация были изумительны".
  Среди рукописей Пушкина сохранился план романа "Две танцовщицы": одной из героинь должна была быть Истомина. А виртуозность ее танца он увековечил в первой главе "Евгения Онегина":
  
  Блистательна, полувоздушна,
  Смычку волшебному послушна,
  Толпою нимф окружена,
  Стоит Истомина; она
  Одной ногой касаясь пола,
  Другою медленно кружит,
  И вдруг прыжок, и вдруг летит,
  Летит, как пух от уст Эола;
  То стан совьет, то разовьет
  И быстрой ножкой ножку бьет.
  
  "Кто не помнит поэтических стихов в "Онегине", посвященных описанию танцующей Истоминой?" - отмечал В.Г. Белинский.
  Благосклонности А. Истоминой добивались многие и многие молодые люди в Петербурге из самых лучших семей. Она, как уже было сказано, отдала предпочтение В. Шереметеву. Узнав об этом, А. Завадовский, пылающий страстью к Истоминой, едва не сошел с ума. Тогда-то Грибоедов и взялся доказать Завадовскому, что все женщины ветрены и лукавы, а актрисы - в особенности.
  Каким-то образом Грибоедову удалось уговорить Истомину приехать на квартиру к Завадовскому "попить чаю". Чаепитие растянулось на двое суток, после чего, по словам современников, Шереметев "усомнился в безответной любви Завадовского" и возревновал его к Истоминой.
  Он вызвал своего соперника на дуэль. Завадовский вначале не хотел драться из-за "простой танцовщицы", но Шереметев и особенно его секундант, Александр Якубович, категорически настаивали на дуэли.
  Завадовский, наконец, согласился и пригласил быть своим секундантом Грибоедова. Однако в ходе переговоров об условиях дуэли между секундантами произошла ссора, и они тоже решили стреляться вслед за основными участниками дуэли.
  Поединок состоялся 12 ноября 1817 года на Волковом Поле. Условия были суровыми: Шереметев и Завадовский стрелялись с шести шагов. Секунданты - Якубович и Грибоедов - должны были повторить дуэль на тех же условиях.
  Выстрелив первым и промахнувшись, В.Шереметев начал подстрекать Завадовского, грозясь убить его, если тот тоже промахнется. В результате Шереметев был смертельно ранен выстрелом Завадовского и умер на следующий день; Якубович и Грибоедов отложили свой поединок.
  Якубовича, признанного зачинщиком дуэли, перевели на Кавказ, Завадовского выслали за границу, только Грибоедов не понес никакого наказания, что дало повод к неким слухам, выставлявшим его не в лучшем свете.
  ***
  Вторая часть "дуэли четырех" состоялась спустя несколько месяцев, на Кавказе, куда Грибоедов выехал на дипломатическую работу, секретарем Персидской миссии.
  По словам Якубовича, он сам разыскал Грибоедова и напомнил ему об отложенном поединке. Грибоедов с неохотой согласился продолжить дуэль, но во время нее сильно нервничал и дал промах. Тогда Якубович тщательно прицелился и отстрелил Грибоедову мизинец на руке. "Будешь меня помнить!" - сказал при этом Якубович (впоследствии эту фразу Пушкин вложит в уста героя своего "Выстрела" - Сильвио). А уезжая в Карагач, Якубович с досадой произнес: "По крайней мере, больше он [Грибоедов] на фортепиано бренчать не будет!" Эта рана Александра Грибоедова имела поистине фатальный характер: как раз по ней через одиннадцать лет опознают тело Грибоедова, страшно изуродованное фанатиками-мусульманами в Тегеране. Якубович как будто специально пометил руку своего противника для этой жуткой цели.
  
  На Кавказе. Царь Николай I
  
  Кавказские события, война России на Кавказе в XIX веке, отразились на жизни многих русских государственных и общественных деятелей, писателей и поэтов.
  Не был исключением и Александр Грибоедов. Кавказ для него стал тем местом, где он достиг вершины своей карьеры, встретил свою большую любовь и нашел свою гибель.
  Вначале немного истории. Большая часть Кавказской войны пришлась на правление императора Николая I. Внешняя политика Российской империи в начале царствования Николая I была успешной и укрепляла положение России на международной арене: непосредственное участие в этом принимал и Александр Грибоедов. Николай I ценил заслуги Грибоедова на дипломатическом поприще и сыграл далеко не последнюю роль в судьбе Александра Сергеевича.
  А.С. Пушкин писал о Николае I:
  
  Нет, я не льстец, когда царю
  Хвалу свободную слагаю:
  Я смело чувства выражаю,
  Языком сердца говорю.
  Его я просто полюбил:
  Он бодро, честно правит нами;
  Россию вдруг он оживил
  Войной, надеждами, трудами...
  
  Следует, однако, отметить, что личность Николая (также как его политика) не может быть оценена однозначно. Здесь есть много как положительных, так и отрицательных моментов.
  Николай I (1796 - 1855) был третьим сыном императора Павла I и императрицы Марии Федоровны. Он рос отдельно от старших братьев Александра и Константина, родившихся чуть ли не на 20 лет раньше. Поскольку наследником считался Александр, а его преемником - Константин, то младших братьев (Николая и Михаила) не готовили к престолу и на их образование в этом плане особого внимания не обращали. Они воспитывались как великие князья, предназначенные к военной службе.
  Существует, впрочем, и другое мнение, которое исходит из утверждения, что в царской семье было известно о бездетности Александра и Константина, следовательно, претендовать на престол мог и третий сын - Николай. "Поэтому нет сомнения, что Николай воспитывался именно как наследник престола, но воспитание его от воспитания Александра тем не менее отличалось чрезвычайно сильно".
  С детских лет образование и воспитание Николая было чисто домашнее с военным уклоном и осуществлялось под руководством старого немецкого генерала Ламсдорфа, человека сурового, жестокого, до крайности вспыльчивого и, по мнению современников, не обладавшего ни одной из способностей, необходимых воспитателю. Ламсдорф применял "в значительных дозах" и телесные наказания будущего императора.
  Николай рано обнаружил пристрастие к военным упражнениям, военной муштре и отвращение к "рассуждениям", к "отвлеченным" наукам, которое он сохранил на всю жизнь. В своих воспоминаниях он писал:
  "Одни военные науки занимали меня страстно, в них одних находил я утешение и приятное занятие, сходное с расположением моего духа". Лекции лучших в то время профессоров по правоведению, государствоведению, политэкономии и др. наукам, по его признанию, "он слушал плохо, зевал, и от них ничего не осталось в голове".
  До вступления на престол его общественная деятельность ограничивалась исключительно командованием гвардейской бригадой, затем дивизией, с 1817 г. он занимал почетную должность генерал-инспектора по заведованию военно-инженерным ведомством. Военные занятия сделали из Николая отличного армейца, сурового и педантичного. Он не был трусом и не раз проявлял личную храбрость. Уже в этот период военной службы Николай Павлович начал осуществлять заботу о военных учебных заведениях. По его инициативе стали функционировать в инженерных войсках ротные и батальонные школы, а в 1818 г. были учреждены Главное инженерное училище (впоследствии - Николаевская инженерная академия) и Школа гвардейских подпрапорщиков (затем Николаевское кавалерийское училище). Вообще, в период его царствования было открыто много военных учебных заведений.
  Страсть к армии у Николая оставалась в течение всей жизни. По описанию современников, он был "солдат по призванию, солдат по образованию, по наружности и по внутренности". Главный начальник Третьего отделения, шеф жандармов А. X. Бенкендорф, которому Николай Павлович безгранично доверял, писал, что "развлечения Государя со своими войсками - по собственному его признанию - единственное и истинное для него наслаждение".
  В молодые годы Николаю очень хотелось участвовать в действующей армии в войне против Наполеона. Но Александр I этого не разрешил, намекнув, что в будущем Николаю предстоит более важная роль, которая не дает права подставлять свой лоб под пули врага.
  Разрешение прибыть в действующую армию Николай Павлович получил, когда война уже закончилась, и ему удалось только присутствовать на великолепных смотрах и маневрах, последовавших после поражения Наполеона, и побывать в Париже.
  В 1816 г. молодой и энергичный Николай предпринял путешествие по России, а затем и по европейским дворам и столицам. Все это закончилось сватовством к дочери прусского короля Фридриха Вильгельма принцессе Шарлотте, с которой он вступил в брак в 1817 г. Вместе с православной верой супруга его приняла имя великой княгини Александры Федоровны.
  Николай жил счастливой семейной жизнью и, по крайней мере, первые шесть лет, как он сам писал в 1831 г., не принимал участия в государственных делах, да и Александр I держал его далеко от себя.
  Николай Павлович имел семерых детей: Александра (будущего императора Александра II), Константина, Николая, Михаила, Марию, Ольгу, Александру. Очевидцы отмечали, что Николай был в эти годы внимательным семьянином, а с окружающими совсем не тем неприятным педантом, каким был на службе. И неудивительно, ведь здесь его окружали высокообразованные люди - воспитатели его детей, в том числе и известный поэт В. А. Жуковский.
  ***
  Николаю пришлось вступить на престол в исключительных обстоятельствах, после внезапной смерти бездетного старшего брата Александра I. В силу закона о престолонаследовании, подписанном Павлом I, императором должен был стать второй брат - Константин Павлович, но еще в 1812 г. в одном из дружеских разговоров Александр I сказал Николаю, что Константин отказывается от своих прав на престол. В 1822 г. Константин письменно подтвердил свое отречение. Затем об этом отречении был составлен манифест, в котором "назначался" наследником престола Николай. Но этот манифест не был опубликован.
  Да и вел себя Александр I по отношению к брату весьма странно, как будто не желал открывать секреты царского ремесла. Он не только не предпринял мер по подготовке Николая к делам управления государством, но даже не ввел его в состав Государственного совета и других высших государственных учреждений, так что весь ход государственных дел шел мимо него, и будущий император служил как заурядный генерал.
  Понимая свалившуюся на него ответственность, Николай начал готовить себя к управлению государством и занялся чтением соответствующей литературы, чтобы пополнить свое образование. Но все-таки надлежащей систематической подготовки и навыков к делам государства он не получил и вступил на престол неподготовленным ни теоретически, ни практически.
  Николай Павлович, как человек достаточно расчетливый, после получения известия о смерти Александра I, сделав тактический ход, не сразу объявил о своем воцарении. Опасаясь протеста не любившего его гвардейского офицерства, он первым присягнул сам и привел войска к присяге своему старшему брату Константину, находившемуся в Варшаве и настаивавшему на своем отречении. И только тогда, когда Константин дважды подтвердил это отречение, Николай Павлович согласился на царствование.
  Пока шла переписка между Николаем и Константином, существовало фактическое междуцарствие, которым воспользовались офицеры-гвардейцы для агитации против воцарения Николая, утверждавшие, что Константин вовсе не отрекся и надо быть верным присяге ему.
  В это же время к Николаю Павловичу был приближен известный историк Н. М. Карамзин, который в лекциях и беседах передавал ему свои воззрения на роль самодержавного монарха в России и на государственные задачи данного момента. Он, можно сказать, попытался дать неопытному еще властелину общую программу царствования, которая до такой степени пришлась Николаю по вкусу, что он готов был озолотить ее автора и дать важный государственный пост. Однако Н. М. Карамзин в декабрьские события простудился и вскоре умер.
  В день обнародования Манифеста о восшествии на престол Николая I (14 декабря 1825 г.), когда гвардия должна была принести ему присягу, в Петербурге вспыхнуло восстание. На Сенатской площади с оружием в руках под руководством офицеров-декабристов собрались отказавшиеся присягнуть Николаю Павловичу лейб-гвардии Московский, лейб-гвардии Гренадерский полки и Гвардейский флотский экипаж (отметим, что среди участников восстания было много друзей и однокашников Александра Грибоедова).
  Восставшие имели в виду принудить Сенат опубликовать манифест к народу об "уничтожении бывшего правления" и о введении ряда важных реформ - отмены крепостного права, уравнивания прав всех сословий, свободы печати и уничтожения цензуры, свободы вероисповедания, гласного суда с участием присяжных, учреждения выборных органов в волостях, уездах, губерниях, сокращения сроков военной службы, созыва Великого собора (т. е. Учредительного собрания) для решения вопросов о форме правления.
  Проявив характер и решительность, Николай Павлович взял в свои руки руководство по подавлению бунта, хотя и не был полностью уверен в успехе. Из поступавших сведений он знал, что в армии, особенно в гвардии, к нему относятся с неприязнью. 12 декабря он получил известие о раскрытии заговора в гвардии Южной армии на Украине и сознавал, что в эти два-три дня решится его участь - быть ему императором России или оказаться низложенным. "Четырнадцатого числа, - писал он П. М. Волконскому, - я буду государь или мертв".
  Подавив восстание и вступив на престол, император счел первой своей задачей расследовать до самых сокровенных глубин причины и нити событий 14 декабря 1825 г., которые, по его представлению, чуть было не погубили государство. Он был твердо уверен, что спас Россию от неминуемой гибели. Поэтому в первые полгода своего царствования, отставив в сторону государственные и даже военные дела, Николай I направил все силы на разыскание корней заговора и на утверждение своей и государственной безопасности.
  ***
  Николай понимал власть царя как власть хозяина, а Россию - как свою собственность. Все должны безропотно исполнять его хозяйскую волю. Младшие не должны учить старших. В государстве должна быть строгая иерархия. Все должно быть подчинено дисциплине. Во всем должна быть система, точные правила. Такой метод управления государством казался ему верхом совершенства. Это подметил известный французский писатель и путешественник маркиз де Кюстин, который, вспоминая об одном из разговоров с царем, писал: "К счастью, - возразил государь, - административная машина в моей стране крайне проста, иначе, при огромных расстояниях, являющихся серьезным для всего препятствием, и при более сложной форме управления, головы одного человека оказалось бы недостаточно".
  Следует отметить, что император совершенно не считался с правами высших государственных учреждений, положенными им по закону. Так, на предложение Васильчикова до подписания указа вносить его на обсуждение в Государственный совет царь возразил: "Да неужели же, когда я сам признаю какую-нибудь вещь полезной или благодетельной, мне непременно надо спрашивать на нее сперва согласие Совета?"
  В другой раз, когда большинством Государственного совета был отвергнут один из проектов министра финансов Канкрина, царь послал фельдъегерем записку, в которой было сказано: "Желательно мне, чтобы проект был принят". Возражений, разумеется, не последовало.
  Идеалом общественной организации российского государства для него являлась армия. Наглядным примером такого государства была тогдашняя Пруссия с внешне вышколенным чиновничеством и дисциплинированной армией. На протяжении всего тридцатилетнего царствования этот идеал Николаем I последовательно и осуществлялся. С этой целью, стремясь превратить чиновничество России в безропотного исполнителя своей воли, царь стал вводить казарменные элементы в дела управления, за малейшее неповиновение чиновников отправляли на гауптвахту. Он даже "женскую прелесть без мундира не воспринимал", шутили современники. (Кстати, Николай Павлович был большим поклонником "женской прелести". Его любовный список насчитывал десятки фамилий, как замужних дам, так и девиц. Как сказано в рассказе Л.Н. Толстого "Отец Сергий", мужья и отцы любовниц императора не допускали и мысли, что их жены или дочери могли отказать Николаю. Всем было известно, что мужья соблазненных царем женщин получали быстрое повышение по службе, то же ожидало и женихов совращенных Николаем девиц. Князь Степан Касатский, главный герой "Отца Сергия", с ужасом узнал, что его невеста была возлюбленной императора, но все высшее общество завидовало князю, ему уже прочили генеральское звание и должность флигель-адъютанта).
  В стране господствовала система телесных наказаний, в необходимости которых был убежден император. Он помнил шомпол своего воспитателя Ламсдорфа и, по-видимому, склонен был думать, что ежели уж он, государь, подвергался побоям, то нет основания избегать их при наказании простых смертных, особенно крестьян и солдат. Не щадили учеников школ, училищ, гимназий, даже студентов и чиновников. (Между прочим, в Благородном пансионе, в котором учился Грибоедов, телесные наказания не применялись ни при Александре I, ни при Николае I. Не применялись они и в Царкосельском Лицее, где учился А.С. Пушкин. Благородный пансион и Лицей в плане телесных наказаний были исключением из общего правила).
  Идти "на правеж" стало обыденным явлением российской действительности. Даже смертную казнь заменяли прогонкой виновных несколько раз сквозь строй в тысячу человек. Не случайно у Николая I было прозвище "Палкин".
  ***
  Вступив на престол, Николай I активизировал внешнюю политику государства, проводником которой был министр иностранных дел Нессельроде. Прежде всего, Николай заявил о своем намерении "положить конец восточному вопросу", который заключался в борьбе с Турцией за обладание побережьем Черного моря и в конечном итоге за проливы Босфор и Дарданеллы, а также за освобождение балканских народов (греки, болгары, сербы, молдаване и др.) от турецкого ига. Победоносные военные действия против турецких войск позволили значительно ослабить Турцию и присоединить ряд территорий к России на побережье Черного моря, в Закавказье, укрепить Черноморский флот.
  Неоднократно Россия при Николае вмешивалась в европейские дела, подавляя революционные движения в различных странах Европы. Однако если западные монархи охотно выступали вместе с Николаем I в борьбе против революций в Европе, то совсем не были склонны сотрудничать с ним, тем более нести ущерб от захвата Россией новых территорий и расширения ее рынков. Наоборот, растущая внешнеполитическая активность царизма усиливала их противодействие России, так как они сами хотели поживиться за счет этих же районов. Это привело к сближению Англии и Франции и совместному их выступлению в "восточном вопросе" против России.
  Активно помогали эти державы и горцам, воюющим против России на Кавказе, а также науськивали против русских турок и персов. Так, например, Александр Грибоедов, будучи послом России в Персии, столкнулся здесь с сильнейшим противодействием со стороны Англии, и сама гибель его во многом (хотя и не во всем, как будет сказано далее) была следствием происков англичан.
  ...Окончание царствования Николая I было трагическим. Сокрушительное поражение России в Восточной (Крымской) войне 1853 -1855 г.г. сильно подействовало на морально-психологическое состояние Николая I, ибо рухнули основы его миропонимания. В феврале 1855 г. Николай Павлович умер, оставив царствование старшему сыну - Александру. Перед смертью он успел сказать своему наследнику: "Сдаю тебе команду не в добром порядке". По другой версии, царь от стыда и позора решил уйти из жизни с помощью медленно действующего яда.
  ***
  Итак, Александра Грибоедова назначили секретарем Персидской миссии при А.П. Ермолове, главнокомандующем Отдельным Кавказским корпусом.
  Ехать в Персию Грибоедову не хотелось. "Представь себе, - писал он С.Н. Бегичеву, - что меня непременно хотят послать - куда бы ты думал? - В Персию, и чтоб жил там. Как я не отнекиваюсь, ничто не помогает; однако я третьего дня по приглашению нашего Министра был у него и объявил, что не решусь иначе (и то не наверно), как если мне дадут два чина тотчас при назначении меня в Тегеран. Он поморщился, а я представлял ему с всевозможным французским красноречием, что жестоко бы было мне цветущие лета свои провести между дикообразными азиатцами, в добровольной ссылке, на долгое время отлучиться от друзей, от родных, отказаться от литературных успехов, которых я здесь вправе ожидать, от всякого общения с просвещенными людьми, с приятными женщинами, которым я сам могу быть приятен (не смейся: я молод, музыкант, влюбчив и охотно говорю вздор, чего же им еще надобно?), словом, - невозможно мне собою пожертвовать без хотя несколько соразмерного возмездия. - "Вы в уединении усовершенствуете ваши дарования". - "Нисколько, В.С., музыканту и поэту нужны слушатели, читатели; их нет в Персии".
  ...На Кавказе Грибоедов был любезно принят Ермоловым. Они говорили о Москве, о Благородном пансионе, о положении дел в России. Алексей Петрович обещал Грибоедову покровительство, и слово свое сдержал, при этом службой его он особенно не обременял.
  Здесь же, на Кавказе произошла и знаменитая дуэль Грибоедова с Якубовичем. Несмотря на полученную рану, Александр Сергеевич был даже доволен, что ему пришлось постоять под дулом пистолета, - это была для Грибоедова проверка храбрости и хладнокровия.
  Интересно, что как только зажила его рана, он решил еще раз проверить свою смелость и участвовал в одном из боев с горцами. По свидетельству офицеров, наблюдавших этот бой, Александр Грибоедов "прехладнокровно стоял под горскими пулями", демонстративно пренебрегая опасностью.
  
  "Горе от ума"
  
  В феврале 1819 года русская дипломатическая миссия прибыла в Тавриз - резиденцию наследника шахского престола Аббаса-Мирзы, затем была принята шахом в Тегеране.
  "Пребывание в Персии и уединенная жизнь в Тавризе сделали Грибоедову большую пользу, - писал позже Бегичев. - Сильная воля его укрепилась, всегдашнее любознание его не имело уже преград и рассеяния. Он много читал по всем предметам наук и много учился".
  По Гюлистанскому трактату, русская миссия имела право требовать у персов возвращения русских солдат - раненых и дезертиров.
  "Встретясь с двумя или тремя сарбазами (русскими солдатами, поступившими в персидское регулярное войско) на улице, - писал Бегичев, - он (Грибоедов) начал говорить им, что они поступили подло, изменив присяге и отечеству и проч., вероятно, очень убедительно, потому что солдаты были тронуты этим и спросили его: ручается ли он, что они не будут наказаны, если возвратятся в Грузию? Грибоедов ответил, что ручаться за это не может, но постарается об этом; впрочем, если они и потерпят за преступление, то лучше один раз потерпеть, но очистить свою совесть". В результате осенью 1819 года Грибоедов привел в Тифлис целый отряд из семидесяти сарбазов, за что был представлен Ермоловым к награде.
  В Тифлисе Грибоедов начал работу над комедией "Горе от ума". Известно, что с ее созданием связан некий вещий сон. В этом сне поэт увидел своего близкого друга, который спросил, написал ли он для него что-нибудь? Поскольку Грибоедов ответил, что вообще уже давно отклонился от всяких писаний, друг покачал головой: "Дайте мне обещание, что напишите". - "Что же вам угодно?" - "Сами знаете". - "Когда же должно быть готово?" - "Через год непременно". - "Обязываюсь", - ответил Грибоедов.
  В марте 1823 года, находясь в отпуске в тульском имении Бегичева, Грибоедов действительно завершил комедию. "Последние акты "Горя от ума", - вспоминал Бегичев, - написаны в моем саду, в беседке. Вставал он в это время почти с солнцем, являлся к нам к обеду и редко оставался с нами долго после обеда, но почти всегда скоро уходил и приходил к чаю, проводил с нами вечер и читал написанные им сцены. Мы всегда с нетерпением ждали этого времени. Не имею довольно слов объяснить, до чего приятны были для меня частые (а особенно по вечерам) беседы наши вдвоем. Сколько сведений он имел по всем предметам! Как увлекателен и одушевлен он был, когда открывал мне, так сказать, на распашку свои мечты и тайны будущих своих творений, или когда разбирал творения гениальных поэтов! Много он рассказывал мне о дворе персидском и обычаях персиян, их религиозных сценических представлениях на площадях и проч., а также об Алексее Петровиче Ермолове и об экспедициях, в которых он с ним бывал. И как он был любезен и остер, когда бывал в веселом расположении".
  При жизни Грибоедова комедия "Горе от ума" не была ни напечатана полностью, ни поставлена на сцене. "Первое начертание этой сценической поэмы, - с горечью писал Грибоедов, - как оно родилось во мне, было гораздо великолепнее и высшего значения, чем теперь в суетном наряде, в который я принужден был облечь его. Ребяческое удовольствие слышать стихи мои в театре, желание им успеха заставили меня портить мое создание сколько можно было".
  Примечательно, что одни из первых, кому Александр Грибоедов показал "Горе от ума", был И.А. Крылов - единственный человек, суда которого он боялся. С трепетом направился к нему Грибоедов, чтобы показать свой труд.
  - Я привез манускрипт! Комедию...
  - Похвально: Ну что же? Оставьте.
  - Я буду читать Вам свою комедию. Если Вы с первых сцен попросите меня удалиться, я исчезну.
  - Извольте сразу начинать, - ворчливо согласился баснописец.
  Проходит час, другой - Крылов сидит на диване, свесив голову на грудь. Когда же Грибоедов отложил рукопись и из-под очков вопросительно посмотрел на старика, его поразила перемена, происшедшая в лице слушателя. Лучистые молодые глаза сияли, беззубый рот улыбался. Он держал в руке шелковый платок, готовясь приложить его к глазам.
  - Нет, - замотал он тяжелой головой. - Этого цензоры не пропустят. Они над моими баснями куражатся. А это куда похлеще! В наше время государыня за сию пиесу по первопутку в Сибирь бы препроводила.
  Но даже отрывки, появившиеся в альманахе Булгарина "Русская Талия на 1825 год", сделали Грибоедова знаменитым. Пьеса ходила по столице в бесчисленных списках, состоялись даже два нелегальных издания, выполненные, скорее всего, в каких-то полковых типографиях. Военные и штатские писари зарабатывали немалые деньги, копируя списки комедии. Все же первым отдельным изданием она вышла лишь в немецком переводе в 1831 году в Ревеле. Наконец, в 1833 году Николай I разрешил напечатать комедию в России - "чтобы лишить ее привлекательности запретного плода".
  ***
  Комедия "Горе от ума" пользовалась огромной популярностью у декабристов. Они пытались привлечь ее автора к своему движению, однако общение Грибоедова с князем Трубецким, с другими членами тайного южного общества не привело Александра Сергеевича к ним.
  Известны его слова: убийственная болтовня! Они были сказаны как раз в адрес тех самых "мудрецов, намечающих в пять минут все переустроить".
  Тем не менее, в январе 1826 года Грибоедов был арестован в крепости Грозной, а уже 11 февраля находился на гауптвахте Главного штаба в Петербурге, где четыре месяца провел в заключении.
   Позже Грибоедов написал об этом две строфы, в которых говорил о себе в третьем лице:
  
  По духу времени и вкусу
  Он ненавидел слово "раб",
  За то попался в Главный штаб
  И был притянут к Иисусу...
  
  Ему не свято ничего, -
  Он враг царю... он друг сестрицын,
  Уж не повесят ли его,
  Скажите правду, князь Голицын?
  
  Ходили слухи, что поэт был вовремя предупрежден об аресте генералом А.П. Ермоловым и успел уничтожить какие-то важные бумаги. Сам Грибоедов в Следственной комиссии и в личном письме царю полностью отрекся от участия в делах тайного общества, хотя не скрывал, что "брал участие в смелых суждениях насчет правительства".
  Несомненно, сыграло свою роль и заступничество генерала И.Ф. Паскевича, члена Следственной комиссии. Впрочем, отношение к арестованным, по крайней мере, к той их части, что содержались не в подвалах Петропавловской крепости, а на гауптвахте Главного Штаба, нельзя было назвать чрезмерно строгим.
  "Невозможно описать впечатления той неожиданности, которою я был поражен, - вспоминал позже полковник И.П. Липранди. - Открывается дверь, в передней два молодые солдата учебного карабинерного полка, без боевой амуниции; из прихожей стеклянная дверь, через нее я вижу несколько человек около стола за самоваром; все это во втором ночи пополуночи меня поражало. "Вот, господа, еще вам товарищ!" - сказал Жуковский; все глаза обратились на меня. Здесь сидели за чайным столом: бригадный генерал 18-й дивизии, Кольм; известный Грибоедов; адъютант Ермолова Воейков (оба привезенные с Кавказа), отставной подпоручик Генерального Штаба А.А. Тучков (старший брат бывшего в Москве генерал-губернатора) и предводитель дворянства Екатеринославской губернии Алексеев, человек около шестидесяти лет и, как оказалось, привезенный по ошибке вместо своего сына, гусара. Поздний чай произошел от того, что Воейков и Грибоедов были на допросе в комиссии, находящейся в крепости. Через час мы все были как старые знакомые. Предмет разговора понимается: вопросам, расспросам и взаимно сообщавшимся сведениям не было конца. Содержались мы за свой счет, обед брали из ресторации; позволено было выходить вечером с унтер-офицером для прогулки. Немногие, однако же, желали пользоваться сим; книг, набранных Грибоедовым от Булгарина, было много..."
  Довольно скоро Грибоедов был освобожден - с полным "очистительным аттестатом". "Коллежский асессор Грибоедов не принадлежал к обществу (декабристов) и о существовании оного не знал, - сказано было в объяснительной записке, поданной императору. - Показание о нем сделано князем Евгением Оболенским 1-м со слов Рылеева; Рылеев же ответил, что имел намерение принять Грибоедова, но не видя его наклонность ко вступлению в общество, оставил свое намерение. Все прочие его членом не почитают".
  
  Предчувствие
  
  Получив прогонные деньги, поэт сразу уезжает обратно на Кавказ. В июле 1826 года началась русско-персидская война, Грибоедов участвовал в военном походе на крепость Эривань. После падения крепости шах готов был на территориальные уступки, хотя боялся контрибуции. В результате сложных дипломатических переговоров в феврале 1828 года Персидская миссия заключила чрезвычайно важный для России Туркманчайский мир, по которому Персия навсегда уступала России Нахичеванское и Эриванское ханства и обязывалась уплатить 30 миллионов рублей контрибуции. Заслуги Грибоедова в заключении Туркманчайского мира были весьма заметны; именно его отправили в Петербург с Трактатом о мире. "Осмеливаюсь рекомендовать его, - писал Николаю I генерал Паскевич, - как человека, который был для меня по политическим делам весьма полезен. Ему обязан я мыслью не приступать к заключению трактата прежде получения вперед части денег, и последствия доказали, что без сего долго бы мы не достигли в деле сем желаемого успеха".
  15 марта 1828 года Николай I принял Грибоедова. За успешные действия Александр Грибоедов был пожалован чином действительного статского советника, орденом Святой Анны 2-й степени с алмазами, медалью за персидскую войну и четырьмя тысячами червонцев.
  Все, казалось бы, складывалось для Грибоедова в высшей степени благоприятно, но некая тайная грусть мешала ему. "Случилось обедать с ним у Н.И. Греча, - вспоминал Полевой. - Входя в комнату, я увидел Грибоедова за фортепьяно; он аккомпанировал известному Този (у которого тогда еще был голос) и какому-то другому итальянцу. Дуэт кончился, и Грибоедов был окружен многими из своих знакомых, которые вошли во время игры, и не хотели прерывать музыки приветствиями к нему. Некоторые поздравляли его с успехами по службе и почестями, о чем ярко напоминали бриллианты, украшавшие грудь поэта. Другие желали знать, как он провел время в Персии. "Я там состарился, - отвечал Грибоедов, - не только загорел, почернел, почти лишился волос на голове, но и в душе не чувствую прежней молодости!" В словах его точно виден был какой-то грустный отзыв...".
  Многие, тогда встречавшиеся с ним, отмечали мрачное настроение Александра Грибоедова. Он сам писал Бегичеву:
  "Скажи мне что-нибудь в отраду, я с некоторых пор мрачен до крайности. - Пора умереть! Не знаю, отчего это так долго тянется. Тоска неизвестная! Воля твоя, если это долго меня промучит, я никак не намерен вооружиться терпением, пускай оно остается добродетелью тяглого скота... Ты, мой бесценный Степан, любишь меня тоже, как только брат может любить брата, но ты меня старее, опытнее и умнее; сделай одолжение, подай совет, чем мне себя избавить от сумасшествия или пистолета, а я чувствую, что то или другое у меня впереди..."
  В том же 1828 году Грибоедов был назначен полномочным министром России в Персии и в последний раз побывал в Москве проездом из Петербурга.
  "Двое суток пробыл я у матери, двое у Степана Бегичева", - писал Грибоедов в одном из писем.
  С. Н. Бегичев жил тогда на Большой Дмитровке. Грибоедов был мрачен и, расставаясь, сказал другу:
  - Прощай, брат, вряд ли мы с тобой больше увидимся.
  - К чему эти мысли и эта ипохондрия? - старался рассеять его невеселые предчувствия Бегичев.- Ты бывал и в сражениях, да остался невредим.
  - Нет, я знаю персиян: Аллояр-хан, зять шаха, мой личный враг, он меня уходит! Не простит он мне заключенного с персами мира.
  - Скажи, мой друг, не написал ли ты еще комедии? - осторожно допытывался Бегичев.- Или нет ли еще нового плана?
  - Комедий больше не пишу! - резко отвечал ему поэт.- Веселость моя исчезла, а без веселости нет хорошей комедии. Но есть у меня написанная трагедия. Я теперь еще к ней страстен и дал себе слово не читать ее пять лет.
  Бегичев заговорил с поэтом о блестящей карьере, которая ожидает его на поприще государственном.
  - Ах, Степан, друг мой, буду ли когда-нибудь независим от людей? - возразил Грибоедов.- От семейства, от службы, от цели в жизни, которую себе назначил и, может статься, наперекор судьбе? Поэзия! Люблю ее без памяти, страстно, но кто нас уважает, певцов, истинно вдохновенных, в том краю, где достоинство ценится в прямом содержании к числу орденов и крепостных рабов? Любой крез Шереметев затмит у нас Омара. Мучение быть пламенным мечтателем в краю вечных снегов. Холод до костей проникает. Выкинь из головы все бредни, любезный Степан, читай Плутарха и будь доволен тем, что было в древности...
  Предчувствия не обманули Александра Сергеевича: ему не суждено было вернуться в Россию. Но перед смертью судьба преподнесла ему бесценный дар любви. Летом 1828 года, прибыв в Тифлис, Грибоедов женился на Нине Чавчавадзе.
  
  Большая любовь
  
  "Никогда до этого, - писал один из первых биографов Грибоедова Н.К. Пиксанов, - он не переживал глубокого и сильного чувства. Он даже выработал себе несколько пренебрежительный взгляд на женщин. "Я враг крикливого пола", - писал он однажды Бегичеву. "Чему от них можно научиться? - говаривал он. - Они не могут быть ни просвещенны без педантизма, ни чувствительны без жеманства. Рассудительность их сходит в недостойную расчетливость и самая чистота нравов - в нетерпимость и ханжество. Они чувствуют живо, но не глубоко. Судят остроумно, только без основания, и, быстро схватывая подробности, едва ли могут постичь, обнять целое. Есть исключения, зато они редки; и какой дорогой ценой, какою потерею времени должно покупать приближение к этим феноменам! Словом, женщины сносны и занимательны только для влюбленных".
  Благодаря своей невесте Грибоедов убедился, что во многом ошибался в отношении женщин.
  Нина Александровна Чавчавадзе принадлежала к старинному знатному роду грузинских князей. Отец Нины Чавчавадзе - Александр Гарсеванович, к тому времени начальник Армянской области, был сыном Гарсевана Чавчавадзе, известного дипломата времен Ираклия II, заключившего в 1783 году Георгиевский трактат с Россией.
  Александр Чавчавадзе получил прекраснейшее петербургское образование в пажеском корпусе. Он в совершенстве владел французским, русским, немецким, греческим и персидским языками.
  После окончания пажеского корпуса Чавчавадзе принял участие в воине 1812 года, был личным адъютантом главнокомандующего русскими войсками в Париже Барклая де Толи. За мужество, проявленное в боях, Чавчавадзе неоднократно награждали высочайшими наградами, а Багратион даже вручил князю золотую георгиевскую саблю с надписью "За храбрость".
  По окончании Отечественной войны 1812 года А.Г. Чавчавадзе продолжает военную службу у себя на родине, в Нижегородском драгунском полку; занимая последовательно ряд высших командных должностей, он выдвигается одновременно и как крупный общественный деятель. Почетное место занял Александр Гарсеванович и в истории грузинской литературы; самобытный поэт, он один из первых познакомил грузинское общество с лучшими образцами мировой классической литературы, переводя произведения Пушкина, Расина, Вольтера...
  Со своим будущим тестем Александр Грибоедов познакомился вскоре после своего приезда на Кавказ. В 1822 году Грибоедов в письме другу сообщает:
  "Ночевали в старинном доме Чавчавадзе. Гостеприимный хозяин угостил ужином, где вино подавалось нескончаемо и пили его в огромном количестве".
  Мать Нины Чавчавадзе - Саломея Ивановна, была урожденная Орбелиани. Получив назначение на должность начальника Армянской области, А. Г. Чавчавадзе поручил воспитание старшей дочери, Нины, вдове начальника кавказской артиллерии - П. Н. Ахвердовой, которую современники считали "замечательно умной, достойной и высоко образованной женщиной". Дом Ахвердовой, постоянно открытый для молодежи, посещался и Грибоедовым, впервые встретившимся здесь с Ниной Александровной.
  ***
  Родилась Нина Чавчавадзе в 1812 году и была моложе Грибоедова на семнадцать лет. Она была красавица: стройная, грациозная брюнетка, с приятными и правильными чертами лица, с темно-карими глазами, очаровывающая всех своей добротой и кротостью. Грибоедов называл ее Мадонной с картины Мурильо.
  Несмотря на свою молодость, она пленяла многих и многих мужчин. Так, например, ее страстно и безответно любил блестящий молодой офицер Николай Дмитриевич Сенявин, старший сын прославленного русского адмирала Д. Н. Сенявина, находившейся в 1827-1829 гг. на военной службе на Кавказе.
  Из воспоминаний Н. Н. Муравьева-Карского известно, что в это же время Ниной Чавчавадзе был глубоко увлечен С.Н. Ермолов (двоюродный брат А.П. Ермолова). Мемуарист, которому княжна и самому "несколько нравилась", был ходатаем за Ермолова в ее семье, но Нина отвергла это предложение.
  Руки Нины Александровны просил тогда и уже немолодой генерал-лейтенант В.Д. Иловайский.
  О самой Нине Александровне Муравьев вспоминал:
  "Нина была отменно хороших правил, добра сердцем, прекрасна собой, веселого нрава, кроткая, послушная..."
  Сослуживец Грибоедова К. Ф. Аделунг, узнавший Нину Чавчавадзе перед ее свадьбой, писал тогда же отцу: "Она очень любезна, очень красива и прекрасно образованна", "...она необычайно хороша, ее можно назвать красавицей, хотя красота ее грузинская. Она, как и мать ее, одета по-европейски; очень хорошо воспитана, говорит по-русски и по-французски и занимается музыкой".
  Вот эти-то занятия музыкой и сблизили Александра Грибоедова и Нину Чавчавадзе. Он знал Нину давно, впервые увидел ее, когда она была совсем еще ребенком. Бывая в доме Ахвердовой, где воспитывалась Нина, он слушал, как юная красавица играет на фортепиано, помогал ей советами и сам играл вместе с ней, насколько это позволяла поврежденная на дуэли рука.
  Нина, со своей стороны, с раннего детства считала Грибоедова близким человеком и проявляла к нему большую привязанность. Возможно, в ее сердце давно зародилась любовь к Александру, - ведь девочки так часто влюбляются в своих наставников или учителей. Разница в возрасте нисколько не смущала Нину, да и по представлениям того времени жених должен был быть намного старше невесты.
  ***
  Для Грибоедова Нина долго продолжала оставаться только прекрасным ребенком. Все изменилось вдруг в один из июльских дней 1828 года. Любовь пришла к Александру Сергеевичу внезапно: в несколько минут он понял, что эта девочка, - впрочем, нет, не девочка, уже девушка, на Востоке пятнадцать лет самый подходящий возраст для замужества, - эта девушка для него дороже всего на свете, и он любит ее, как никого и никогда еще не любил.
  Сам Грибоедов так написал об этом:
  "Я обедал у старой моей приятельницы Ахвердовой, за столом сидел против Нины Чавчавадзевой.
  Все на нее глядел, задумался, сердце забилось, не знаю, беспокойства ли другого рода, по службе, или что другое, придало мне решительность необычайную, выходя из-за стола, я взял ее за руку и сказал ей: "Пойдемте со мной, мне нужно что-то сказать".
  Вышло не то; дом ее матери возле, мы туда уклонились, взошли в комнату, щеки у меня разгорелись, дыхание занялось, я не помню, что я начал ей бормотать, и все живее и живее, она заплакала, засмеялась, я поцеловал ее, потом к матушке ее, к бабушке, к ее второй матери Прас. Ник. Ахвердовой, нас благословили, я повис у нее на губах во всю ночь, и весь день, отправил курьера к ее отцу в Эривань с письмами от нас обоих и от родных".
  Родители Нины с радостью согласились на этот брак. Лучшей партии для дочери и желать было трудно: из старинного дворянского рода, тридцати трех лет, известный дипломат, полномочный посол России в Персии, человек обширного ума, хорошо образованный, музыкант, знаменитый писатель и приятный собеседник, наконец, давний знакомый семьи - действительно, Александр Грибоедов был завидным женихом.
  Свадьбу было решено сыграть, не откладывая, однако в императорской России чиновник или служащий не могли вступить в брак без дозволения начальства. Не был исключением и Александр Грибоедов. Жених, будь он военный или статский, должен был подавать рапорт, в коем указывал основные обстоятельства предполагаемого брака, вероисповедание невесты, чины, титулы, а иногда и имения ее родителей. После официально санкционированной свадьбы имя новобрачной и ее происхождение заносились в послужной список мужа. Тем самым поддерживался закрытый, кастовый характер бюрократической или военной структуры.
  Грибоедов должен был сразу после помолвки обратиться с соответствующим прошением к своему начальнику, министру иностранных дел Карлу Васильевичу Нессельроде. Столь высокий адрес определялся статусом Грибоедова - чином статского советника и должностью полномочного министра в иностранной державе.
  Православная княжна из богатой семьи как невеста чиновника, разумеется, не вызвала бы возражений у Нессельроде. Но Грибоедов понимал, что его прошение из Тифлиса достигнет Петербурга не ранее чем недели через три-четыре. Неделя-другая уйдет на получение резолюции министра и оформление ответа. Потом бумага будет еще месяц находиться в обратном пути от Петербурга до Тифлиса.
  Свадьба откладывалась бы на конец октября или даже ноябрь. Так долго Грибоедов ждать не мог.
  Но существовал и обходной путь в получении разрешения на женитьбу. На Кавказе в это время заправлял всеми делами граф Паскевич, сменивший отправленного в отставку Ермолова. Формально Паскевич не был начальником дипломата и не мог заменить Нессельроде в решении матримониального вопроса. Но по обстоятельствам военного времени...
  К тому же, Паскевич был женат на троюродной сестре Грибоедова. Паскевич помог ему избежать наказания при следствии по делу декабристов. Грибоедов и сейчас рассчитывал на его покровительство, поэтому выехал на фронт, в штаб-квартиру Паскевича под Ахалцихе.
  Вообще-то просьба Грибоедова ставила Паскевича в неловкое положение: он нарушал служебную субординацию, вторгался в компетенцию чужого ведомства. Но, возможно, именно это обстоятельство решило дело. Хотя с канцлером и министром иностранных дел у Паскевича были вполне доверительные отношения, все же стоило напомнить Нессельроде: Паскевич был полководцем-победителем и слыл царским любимцем за боевые заслуги, а не за охрану дворцовых тайн.
  Паскевич дал разрешение.
  ***
  Вечером 22 августа 1828 года в тифлисском Сионском соборе состоялось венчание Александра Грибоедова и Нины Чавчавадзе. В церковной книге сохранилась запись: "Полномочный министр в Персии Его императорского Величества статский советник и Кавалер Александр Сергеевич Грибоедов вступил в законный брак с девицею Ниною, дочерью генерал-майора князя Александра Чавчавадзева...". Напомним, Грибоедову было 33 года, Нине Александровне не было еще и шестнадцати.
  Во время венчания произошел эпизод, смутивший всех присутствовавших: Грибоедов уронил на пол обручальное кольцо. Это была очень нехорошая примета, но жених постарался свести дело к шутке. Он сказал, что у него не прошла еще лихорадка, которая, видимо, решила присутствовать на его свадьбе. Однако те, кто стояли рядом с ним, слышали, как уронив кольцо, он прошептал: "Дурное предзнаменование".
  Свадебные торжества длились несколько дней. Один из свидетелей этих торжеств писал:
  "Весь Тифлис проявляет живейшее сочувствие к этому союзу; он (Грибоедов) любим и уважаем всеми без исключения; она же очень милое, доброе создание, почти ребенок...".
  "24 августа, в пятницу, Грибоедов давал обед более чем на 100 персон; все было блестяще. После обеда часов в 6 начались танцы; веселились до 11 часов..."
  В воскресенье 26 августа губернатор Сипягин давал бал "в честь молодоженов", открыв его полонезом "с мадам Грибоедовой... Она в этот вечер была восхитительна"...
  Все сходились во мнении, что Александр Грибоедов "...сделавшись обладателем женщины, блиставшей столько же красотой, сколько и душевными качествами, имел полное право сознавать свое блаженство и гордиться счастьем".
  На следующее утро после бала у губернатора молодожены уехали в Цинандали, имение Чавчавадзе в Кахетии.
  Здесь они провели свою "медовую неделю". В доме Чавчавадзе было более тридцати прохладных комнат, с широкой веранды в ясный день были видны лиловые горы и белые вершины Кавказа. Дом окружал тенистый сад, его аллеи спускались к реке Алазань, а над высоким обрывом реки стояла маленькая церковь, в которой молодые отслужили благодарственный молебен.
  Они были счастливы, очень счастливы, и Нина воскликнула: "Как это все случилось? Где я и с кем! Будем век жить, не умрем никогда!"...
  Но уже через неделю Грибоедов должен был возвращаться в Персию. С ним поехала и Нина, которая не хотела слышать о разлуке с мужем.
  Молодая чета отправилась в Персию с большой свитой. В караване было сто десять лошадей и мулов, ночевали в шатрах на вершинах гор, где царил зимний холод.
  Путь Грибоедовых лежал через Армению. В Эчмиадзине состоялась пышная встреча. Армянские монахи вышли с крестами, иконами и хоругвями.
  После Эчмиадзина ждала Грибоедовых освобожденная русскими Эривань. Встречали пятьсот всадников, ханы, армянское и православное духовенство, полковая музыка. Восемь дней пролетели как один. Приехал тесть Александр Чавчавадзе, теперь начальник Эриванской области. Отец и мать Нины проводили Грибоедовых и в семи верстах от города простились с любимым зятем навсегда...
  Вскоре пришлось расстаться и молодым супругам. Не желая подвергать Нину опасности в Тегеране, Грибоедов на время оставил жену в Тавризе - своей резиденции полномочного представителя Российской империи в Персии, и поехал в столицу на представление шаху один.
  Нина умоляла Александра взять ее с собой, но он был непреклонен.
  ***
  К концу сентября о свадьбе Грибоедова стало известно в Петербурге. Канцлер Нессельроде был крайне недоволен нарушением существующего порядка. Открыто ссориться с фаворитом императора Паскевичем он не решился, но все-таки высказался в петербургском свете о недопустимом поведении Паскевича и Грибоедова.
  К концу ноября петербургские слухи достигли тифлисских гостиных. Паскевич отправил канцлеру спокойное письмо:
  "Вашему сиятельству, конечно, уже известно, что полномочный наш министр при Персидском дворе статский советник Грибоедов перед отъездом своим в Персию женился на дочери генерал-майора князя Чавчавадзе, одного из значительнейших помещиков Грузинских, не испросив на то разрешения.
  Вследствие чего обязанностью поставляю уведомить ваше сиятельство, что женитьба Грибоедова совершилась некоторым образом неожиданно и, по соединившимся разным обстоятельствам, в особенности же по поспешности, с коей должно было ему выполнить Высочайшую Его Императорского Величества волю, дабы скорее прибыть в Персию, не могла быть отложена на дальнейшее время, - почему, по убедительной о сем Грибоедова просьбе, я принял на себя дать ему разрешение совершить сей брак.
  Почему прошу вас, буде вы изволите признать нужным, довести о сем до Высочайшего сведения Его Императорского Величества".
  Возможно, в этом письме генерал повторил канцлеру доводы Грибоедова, высказанные им в ахалцихском лагере: идет война, она заставляет нарушать кое-какие гражданские установления. И уже, несомненно, от себя подчеркивает: я, Паскевич, позволил себе маленькое превышение власти для того, чтобы скорее и лучше исполнить волю государя и со всей поспешностью отправить дипломатическое представительство в Тегеран.
  Нессельроде получил письмо Паскевича около середины декабря. У него была возможность разделить ответственность с генералом и считать эпизод исчерпанным. Канцлер пренебрег ею. Он донес императору о скандальной свадьбе.
  Николай I, однако, не увидел в поступке Грибоедова чего-то преступного. Император принял решение считать брак Грибоедова законным.
  Паскевич поспешил сообщить об этом Александру Сергеевичу:
  "О вступлении Вашего Превосходительства в брак с княжною Чавчавадзе я сообщал графу Нессельроде, с пояснением причин, по коим приступили к оному, не испросив на то предварительного разрешения. Ныне канцлер уведомляет меня, от 18 декабря, что Государь Император во внимание к причинам, описанным мною, соизволил признать совершенно правильным данное мною вам разрешение на вступление в брак".
  ***
   В Тегеране Александр Грибоедов очень тосковал по своей молодой жене, беспокоился о ней (Нина тяжело переносила беременность).
  Он мечтал вернуться в Грузию, выйти в отставку и "сделаться отшельником в Цинондалах", жить здесь с Ниной. (Мысль навсегда связать свою судьбу с Грузией зародилась у Грибоедова не случайно: уже первые страницы дневника, рассказывающие о посещении Грузии в 1818 году, показывают, как радостно воспринимал Грибоедов ее природу, какой интерес вызвали в нем "живые свидетели прошлого" - памятники старины, и пленительные "утренние песни грузинцев").
  Грибоедов вновь и вновь вспоминал Цинандали, свою "медовую неделю", пленительную, прекрасную и кроткую жену, подарившую ему счастье.
  Когда-то, после одного из первых посещений имения Чавчавадзе, он написал поэтические строки о "Цинондалах", и теперь, в Тегеране, часто повторял их про себя:
  
  Там, где вьется Алазань,
  Веет нега и прохлада,
  Где в садах сбирают дань
  Пурпурного винограда,
  Светло светит луч дневной,
  Рано ищут, любят друга...
  Ты знаком ли с той страной,
  Где земля не знает плуга,
  Вечно-юная блестит
  Пышно яркими цветами
  И садителя дарит
  Золотистыми плодами?..
  Странник, знаешь ли любовь,
  Не подругу снам покойным,
  Страшную под небом знойным?
  Как пылает ею кровь?
  Ей живут и ею дышат,
  Страждут и падут в боях
  С ней в душе и на устах.
  Там самумы с юга пышат,
  Раскаляют степь...
  Что́ судьба, разлука, смерть!...
  
  Туда, туда, на Алазань, рвался он из Тегерана!..
  15 января Грибоедов купил красивую чернильницу, отделанную фарфором, и заказал выгравировать текст на французском: "Пиши мне чаще, мой ангел Ниноби. Весь твой. А. Г. 15 января 1829 года. Тегеран".
  25 января 1829 года Александр Сергеевич твердо заявил: "Через восемь дней я рассчитываю покинуть столицу", - имея в виду отъезд из Тегерана в Тавриз. Но этому не суждено было случиться - 30 января 1829 года полномочный посол России в Персии Александр Сергеевич Грибоедов был зверски убит толпой мусульманских фанатиков.
  
  Трагедия
  
  С февраля 1829 года перестали поступать какие-либо сведения от сотрудников русской миссии в Иране.
  В Тифлисе не знали, чем объяснить это молчание. Родственники служивших в миссии забеспокоились, а некоторые даже выехали в Иран, чтобы на месте узнать о случившемся.
  Вскоре стали проникать смутные слухи о гибели в Тегеране всей русской миссии. Так, начальник пограничного отряда в Кахетии генерал-майор Раевский извещал Паскевича:
  "Честь имею донести вашему сиятельству, что в Дагестане распространились слухи о разрыве Персии с Россией и об умерщвлении нашего посланника в Тегеране. Я еще не знаю, если сии известия нечаянно распространились, или с намерением распущены муллами и хаджами. Я обратил все свои старания, чтобы уничтожить сии ложные слухи пред выступлением наших войск за границу, и дабы они не препятствовали набору лезгинского ополчения".
  "Тифлисские ведомости", однако, продолжали хранить упорное молчание, не помещая даже официального сообщения о судьбе русского посольства. Как выяснилось впоследствии, газета вынуждена была не касаться этого события по распоряжению Паскевича.
  Первым официальным подтверждением распространившихся слухов о смерти Грибоедова явилось сообщение генерального консула в Тавризе - Амбургера: "Сегодня утром прибыл сюда человек Мирза-Муса-хана, который привез более подробные известия из Тегерана о случившемся там ужасном происшествии. Кажется, что духовенство тегеранское было главною причиною возмущения, соделавшего нашего министра жертвою ожесточенной черни...".
  ***
  О событиях, разыгравшихся в столице Персии, рассказал позже единственный уцелевший в той кровавой резне человек - первый секретарь русской миссии И.С. Мальцов.
  С его слов известно, что "при дворе шаха, в качестве одного из самых доверенных чиновников, ведавших делами гарема, служил армянин Ходжа Мирза-Якуб Маркарьян". Это был выдающийся человек по уму, образованию и характеру, и жил он в Персии давно, уже около двадцати лет, даже принял магометанство, хотя втайне оставался христианином и мечтал вернуться на родину. Воспользовавшись пребыванием русской миссии в Тегеране, Мирза-Якуб поздно вечером явился к Грибоедову и попросил отправить его в Эривань. Грибоедов ответил, что министр русского императора оказывает свое покровительство всегда гласно, на основании подписанного трактата, и что обращаться к нему, как к официальному посланнику, надо явно, днем, а не ночью.
  Мирза-Якуб ушел, но на другой день вновь явился с той же просьбой. Напрасно Грибоедов уговаривал его остаться в Тегеране, где он все еще пользуется властью и почетом, тогда как в Эривани сразу потеряет всякий вес и значение, - Мирза-Якуб стоял на своем, и Грибоедов вынужден был оставить его в доме миссии.
  "Он (Грибоедов) послал человека взять оставшееся в доме Мирзы-Якуба имущество, - писал позже Мальцов, - но когда вещи были уже навьючены, пришли ферраши Манучер-хана, которые увели вьюки Мирзы-Якуба к своему господину. Шах разгневался; весь двор возопил, как будто случилось величайшее народное бедствие. В день двадцать раз приходили посланцы от шаха с самыми нелепыми представлениями; они говорили, что ходжа (евнух) то же, что жена шахская, и что следовательно посланник отнял жену у шаха из его гарема. Грибоедов отвечал, что Мирза-Якуб, на основании трактата, теперь русский подданный, и что посланник русский не имеет права выдать его, ни отказать ему в своем покровительстве. Персияне, увидев, что они ничего не возьмут убедительною своею логикой, прибегли к другому средству; они возвели огромные денежные требования на Мирзу-Якуба и сказали, что он обворовал казну шаха и потому отпущен быть не может. Для приведения в ясность всего дела, Грибоедов отправил его вместе с переводчиком Шах-Назаровым к Манучер-хану. Комната была наполнена ходжами, которые ругали Мирзу-Якуба и плевали ему в лицо. "Точно, я виноват, - говорил Мирза-Якуб Манучер-хану. - Виноват, что первый отхожу от шаха, но ты сам скоро за мной последуешь". Таким образом, в этот раз, кроме ругательства, ничего не последовало.
  На другой день посланник был у шаха и согласился на предложение его высочества разобрать дело Мирзы-Якуба с Мирза-Абдул-Хаса-ханом; но сие совещание отлагалось со дня на день, до тех пор, пока смерть посланника и Мирзы-Якуба сделали оное невозможным. Между тем дошло до сведения муджтехида (высшее духовное лицо) Мирзы-Месхида, что Мирза-Якуб ругает мусульманскую веру. "Как? - говорил муджтехид. - Этот человек 20 лет был в нашей вере, читал наши книги и теперь поедет в Россию, надругается над нашею верою; он изменник, неверный и повинен смерти!" Также о женщинах (бежавших из гарема в русскую миссию) доложили ему, что их насильно удерживают в нашем доме и принуждают будто бы отступиться от мусульманской веры. Мирза-Месих отправил ахундов к Шахзадэ-Зилли-султану (губернатору Тегерана); они сказали ему: "Не мы писали мирный договор с Россией, и не потерпим, чтобы русские разрушали нашу веру; доложите шаху, чтобы нам непременно возвратили пленных". Зилли-султан просил их повременить, обещал обо всем донести шаху. Ахунды пошли домой и дорогой говорили народу: "Запирайте завтра базар и собирайтесь в мечетях; там услышите наше слово!"
  Наступило роковое 30 число января. Базар был заперт, с самого утра народ собирался в мечети. "Идите в дом русского посланника, отбирайте пленных, убейте Мирзу-Якуба и Рустема!" - грузина, находившегося в услужении у посланника. Тысячи народа с обнаженными кинжалами вторгнулись в наш дом и кидали каменья. Я видел, как в это время пробежал через двор коллежский асессор князь Соломон Меликов, посланный к Грибоедову дядею его Манучер-ханом; народ кидал в него каменьями и вслед за ним помчался на второй и третий двор, где находились пленные и посланник. Все крыши были уставлены свирепствующей чернью, которая лютыми криками изъявляла радость и торжество свое. Караульные сарбазы не имели при себе зарядов, бросились за ружьями своими, которые были складены на чердаке и уже растащены народом. С час казаки наши отстреливались, тут повсеместно началось кровопролитие.
  Посланник, полагая сперва, что народ желает только отобрать пленных, велел трем казакам, стоявшим у него на часах, выстрелить холостыми зарядами, и тогда только приказал заряжать пистолеты пулями, когда увидел, что на дворе начали резать людей наших. Около 15 человек из чиновников и прислуги собрались в комнате посланника и мужественно защищались у дверей. Пытавшиеся вторгнуться силою были изрублены шашками, но в это самое время запылал потолок комнаты, служившей последним убежищем русским; все находившиеся там были убиты низверженными сверху каменьями, ружейными выстрелами и кинжальными ударами ворвавшейся в комнату черни. Начался грабеж; я видел, как персияне выносили на двор добычу и с криком и дракою делили оную между собою. Деньги, бумаги, журналы миссии, - все было разграблено".
  ***
  Тридцать семь сотрудников российского посольства и казаков из его охраны были убиты, чудом удалось спастись одному Мальцову.
  Труп Грибоедова выволокли наружу и долго с самыми изощренными издевательствами таскали по улицам Тегерана, после чего изуродованные останки русского посла выбросили на помойку, где уже лежали тела его товарищей, и засыпали известью.
  Спустя неделю после убийства персидское правительство послало людей раскопать яму, найти труп Грибоедова, перевезти его в армянскую церковь и предать земле в ее ограде на случай, если русское правительство потребует его выдачи.
  Обезображенное тело Грибоедова едва было узнано по руке, простреленной пулей Якубовича.
  Еще через две недели труп Александра Грибоедова был отправлен в Тифлис. По воспоминаниям очевидцев, "наполнили два мешка соломою, навьючили ими лошадь, а труп Грибоедова, уложенный в гроб, поместили посередине этих мешков, так как одним только гробом нельзя было удобно нагрузить лошадь".
  Останки Грибоедова перевозили в русские пределы крайне медленно.
  В начале апреля траурная процессия достигла Тавриза, о чем в секретном донесении сообщил находящийся здесь русский чиновник: "Тело несчастного Александра Сергеевича точно прибыло в Тавриз. О встрече не пишут ни слова. Гроб, содержащий в себе тело полномочного нашего министра, сколочен из простых досок и покрыт куском черного бархата; кажется, также не приняты никакие меры для сохранения тела его".
  Только 2 мая гроб прибыл в Нахичевань. А 11 июня, неподалеку от крепости Гергеры, произошла знаменательная встреча, описанная Пушкиным:
  "Я переехал через реку. Два вола, впряженные в арбу , подымались по крутой дороге. Несколько грузин сопровождали арбу. "Откуда вы?" - спросил я. - "Из Тегерана". - "Что вы везете?" - "Грибоеда".
  Это было тело убитого Грибоедова, которое препровождали в Тифлис. Не думал я встретить уже когда-нибудь нашего Грибоедова! Я расстался с ним в прошлом году в Петербурге, перед отъездом его в Персию. Он был печален и имел странные предчувствия".
  17 июля, вечером, почти через шесть месяцев после убийства, печальная процессия подошла к Тифлису.
  Здесь завещал похоронить себя Александр Грибоедов. Собственно, никакого формального завещания не было: просто как-то в разговоре с Ниной Чавчавадзе Грибоедов шутя сказал жене: "Не оставляй костей моих в Персии; если умру там, похорони меня в Тифлисе, в монастыре Св. Давида".
  После гибели Грибоедова Нина рассказала об этих словах мужа Паскевичу, и тот в своем предписании тифлисскому военному губернатору (от 21 мая 1829 г.) написал:
  "Поручаю вашему превосходительству сделать распоряжение, чтобы по привезении в Тифлис тела полномочного министра нашего в Персии, с. с. Грибоедова, оное при въезде в город встречено было со всею приличною сану покойного почестью и с равною почестью предано земле в Тифлисе же, в церкви св. Давида, так как покойный министр изъявил желание быть там погребенным. Насчет разрешения погребения тела в церкви св. Давида вместе с сим пишу я к митрополиту Ионе, экзарху Грузии".
  Похороны Александра Грибоедова состоялись 18 июля 1829 года. В газете "Тифлисские ведомости" было помещено описание похорон:
   "Тело покойного российского полномочного министра в Персии, статского советника. Грибоедова, привезенное из Тегерана со всеми почестями, приличными сану, в который он был облечен..., поставлено было на нарочито для сего изготовленный великолепный катафалк.
  Его высокопревосходительство тифлисский военный губернатор, весь генералитет, военные и гражданские чиновники собрались в соборе. По совершении божественной литургии, его высокопреосвященство экзарх Грузии произнес надгробное слово с исчислением доблестей покойника и произвел тем сильнейшее впечатление над слушателями, так что сердца всех присутствовавших расположены уже были к глубокой печали воспоминанием о горестной потере столь отличного мужа.
  По окончании обычных обрядов, бренные останки Александра Сергеевича Грибоедова, в сопровождении его высокопреосвященства экзарха Грузии и всех присутствовавших, отнесены в монастырь св. Давида, и преданы земле согласно с волею, неоднократно объявленною покойником при жизни".
  А. С. Грибоедова похоронили в особом гроте. Над могилою по распоряжению Нины Чавчавадзе позже был водружен великолепный памятник работы скульптора Кампиони - из черного мрамора с бронзовым крестом, у подножья которого - вылитая из бронзы фигура коленопреклоненной плачущей женщины.
  На передней стороне пьедестала памятника помещен барельеф писателя, а рядом лежит книга - "Горе от Ума". Под ними выбито: "Александр Сергеевич Грибоедов, родился в 1795 году, генваря 4 дня, убит в Тегеране в 1829 году, генваря 30 дня".
  С южной стороны надпись, в которую вложила Нина все свое великое и трепетное чувство к Александру Грибоедову. Золотые буквы горят на холодном и тяжелом черном камне: "Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя".
  С северной стороны подпись: "Незабвенному его Нина".
  Яков Полонский, побывавший на могиле Грибоедова, написал такие строки: "Там в темном гроте мавзолей и скромный дар вдовы - лампада - светит в полутьме, чтоб прочитали эту надпись и чтобы вам она напомнила два горя: горе от любви и горе от ума".
  ***
  В том же, 1829 году, персидский шах направил в Россию официальную миссию, возглавляемую его внуком Хосров-Мирзой.
  Несмотря на давление англичан, Персия все же решила сохранить дипломатические отношения с Россией, поэтому персидская делегация принесла не только официальные извинения за смерть русского посланника, но и преподнесла Николаю I дорогие дары: жемчужное ожерелье, два кашмирских ковра, два десятка старинных манускриптов, сабли в дорогой отделке.
  Главным же подарком был один из самых знаменитых драгоценных камней мира - алмаз "Шах". Этот алмаз - редкой красоты камень (90 карат, 3 см длиной, желтого цвета, необыкновенно прозрачный), более тысячи лет ходивший по рукам многих царей, о чем свидетельствуют надписи на его гранях.
  Он стал ценой крови Александра Грибоедова.
  
  Верность
  
  На семнадцатом году жизни Нина Грибоедова (Чавчавадзе) надела черное вдовье платье и не снимала траур 28 лет, до самой могилы. Напомним, что вдова А.С. Пушкина - Наталья Гончарова - после гибели великого поэта скоро вышла замуж во второй раз. И за кого? За Ланского - друга Жоржа Дантеса, его сослуживца по кавалергардскому полку. За того самого Ланского, который стоял на страже под окнами квартиры И. Полетики, где произошло тайное свидание Н. Гончаровой и Ж. Дантеса, ставшее причиной дуэли Пушкина и смерти поэта. В оправдание Н. Гончаровой обычно вспоминают предсмертный наказ к ней Пушкина: "Два года - траур, а потом замуж" - но Пушкин, конечно, и представить себе не мог, что она станет женой ближайшего друга его убийцы...
  Полный тезка Пушкина - А.С. Грибоедов - был счастливее его в браке, и хотя счастье это продолжалось недолго, но стало свято для Нины Чавчавадзе, - до конца своей жизни не изменила она мужу, сохраняя верность ему даже мертвому. Причем, недостатка в почитателях ее красоты и ума Нина не имела: после смерти Грибоедова она много раз имела возможность выйти замуж, если бы захотела. Описывая тбилисских красавиц начала 30-х годов XIX века, Ф.Ф. Торнау замечает, что среди них "как две звезды первой величины светили Нина Грибоедова и сестра её Катерина", и далее:
  "Лучистые глаза Катерины Александровны и её чудная улыбка жгли мне сердце, томная красота и ангельский нрав Нины Александровны обливали его целительным бальзамом; к одной стремились глаза и сердечные чувства, к другой влекло душу непреодолимой силой".
  Современники считали, что Екатерина красивее Нины, но по духовной красоте и обаянию вдова Грибоедова была совершеннее. Катенька являлась воплощением весёлости и жизнерадостности, Нина - спокойного величия и сдержанности. Младшая прелестница - смелая и резвая - волновала и будоражила молодые сердца, старшая же красавица - добрая и ласковая, на редкость чуткая и сердечная - вызывала к себе безграничное уважение и восхищение.
  Вся жизнь Нины после смерти Грибоедова была посвящена, по словам К.Бороздина, "родным и друзьям, вся она была одним лишь благотворением... то был ангел-хранитель всего семейства, существо, которому поклонялось всё, что было на Кавказе, начиная с главноуправляющих и наместников до самых маленьких людей... Она носила с собою какую-то особую атмосферу благодушия, доступности, умения войти в нужду каждого, и эти нужды других она всегда делала своими... Популярнее её никого не было за её время".
  Известный нумизмат и общественный деятель М.П. Баратаев восклицал:
  
  Нина - земное совершенство,
  Нина - райское блаженство.
  
  А генерал Л. Альбрандт писал из Геленджика Г. Чиляеву в Тифлис в 1848 году: "Улыбка Нины Александровны всё ли так хороша, как благословение?.. При свидании скажите ей, что и здесь, за дальними горами, я поклоняюсь ей, как магометанин солнцу восходящему".
  ***
  Поклонником Нины был М.Ю. Лермонтов. Он впервые увидел ее через восемь лет после гибели ее мужа. В 1837 году, когда Лермонтов приехал в Грузию, Нине было 25 лет, она была на два года старше него.
  Легко себе представить, какое впечатление произвела вдова Грибоедова на Лермонтова, какой идеал женщины он видел в её лице. Верность Нины памяти мужа, твёрдость характера и высокие человеческие качества не могли не вызвать в Лермонтове восхищения и благоговения.
  Из воспоминаний Р.Н. Николадзе узнаём, что М.Ю. Лермонтов и А.И. Одоевский часто беседовали с Ниной Чавчавадзе, ходили на могилу Александра Сергеевича.
  Нина была тронута их вниманием и в знак благодарности решила подарить каждому из них по кинжалу из общей коллекции своего отца и мужа. Причём кинжал в качестве подарка был выбран "со значением" (как тогда говорили) - "как символ верности и долгу, чести, дружбе, светлому делу своих друзей по оружию и по лире".
  Лермонтов был взволнован подарком и на другой же день прочёл Николозу Бараташвили "первый вариант своего "Кинжала", который, по воспоминаниям товарищей, несколько отличался от более позднего, окончательного текста тем, что там упоминалась надпись на кинжале (неизвестно, на каком языке); эту надпись, по-видимому, представлявшую собой какой-то военный или гражданский девиз, Нина прочла и перевела своим гостям, взяв с Лермонтова клятву "быть верным этому кинжалу".
  "Лилейная рука", "черные глаза", "светлая слеза - жемчужина страданья" - все эти слова из лермонтовского "Кинжала" относятся к Нине Чавчавадзе:
  
  Люблю тебя, булатный мой кинжал,
  Товарищ светлый и холодный.
  Задумчивый грузин на месть тебя ковал,
  На грозный бой точил черкес свободный.
  
  Лилейная рука тебя мне поднесла
  В знак памяти, в минуту расставанья,
  И в первый раз не кровь вдоль по тебе текла,
  Но светлая слеза - жемчужина страданья.
  
  И чёрные глаза, остановясь на мне,
  Исполнены таинственной печали,
  Как сталь твоя при трепетном огне,
  То вдруг тускнели, то сверкали.
  
  Ты дан мне в спутники, любви залог немой,
  И страннику в тебе пример не бесполезный;
  Да, я не изменюсь и буду твёрд душой,
  Как ты, как ты, мой друг железный.
  ***
  О том, каким почитанием пользовалась Нина Чавчавадзе в Грузии и в России, говорит тот факт, что в 1856 году она была приглашена вместе со своей сестрой на коронацию императора Александра II (сына Николая I) в Москву.
  Нина уже бывала в древней столице России. Она приезжала сюда вместе с отцом хлопотать над заказом надгробного памятника незабвенному Александру в мастерской Кампиони. Тогда же она встречалась здесь с матерью и сестрой покойного мужа.
  Во время торжеств, воспользовавшись свободным временем, сестры побывали в гостях у известной в то время поэтессы и знатной в среде московского светского общества дамы, графини Евдокии Ростопчиной. Графиня была свидетельницей и головокружительного успеха, выпавшего в московском обществе на долю комедии "Горе от ума", и триумфального приезда Александра Грибоедова с Туркманчайским трактатом, и впоследствии мигом облетевшей Москву молвы о трагической гибели поэта.
  Евдокия Петровна была лишь на год старше Нины Грибоедовой, которую с нетерпением ждала, чтобы выразить искренние чувства восхищения ей и ее покойному мужу.
  Во время беседы с графиней Нина Александровна высказала свое давнее желание увидеть на сцене московского театра комедию покойного супруга . Евдокия Петровна охотно согласилась помочь сестрам и, ненадолго отлучившись, написала письмо композитору Алексею Верстовскому, хорошо знавшему Грибоедова и занимавшему в то время должность главного театрального инспектора:
  "У меня к Вам поручение, милостивый государь Алексей Николаевич, и кажется не неприятное: здесь теперь находится вдова Грибоедова и сестра ея, они обе очень желают видеть на сцене "Горе от ума" и просят Вас доставить им это наслаждение, если возможно, только в такой вечер, когда нет придворного бала или обеда. Правительница Екатерина Александровна и Грибоедова Нина Александровна живут вместе в доме барона Боде, на Поварской, очень милы и задушевны, если Вам благоугодно с ними видеться, они будут Вам очень рады, а я знаю Вас слишком усердного почитателя милых и достойных женщин, чтобы дать минуту сомневаться в Вашем желании угодить им. Пользуюсь сим случаем высказать Вам еще раз, Алексей Николаевич, все глубочайшее уважение и всю искреннюю привязанность, которые питает к Вам читательница и преданная Вам Графиня Евдокия Ростопчина".
  Так, в первый и единственный раз Нина посмотрела сценическую постановку "Горя от ума". По окончании спектакля и публика, и актеры устроили овацию вдове Грибоедова. Нина Александровна была растрогана и не смогла сдержать слез.
  ***
  В 1857 году в Тифлисе вспыхнула холера. Ухаживая за больным родственником, Нина Александровна отказалась покинуть Тифлис: родственника выходила, но безнадежно заболела сама.
  ...Настал ее последний час: увидела она прекрасное имение, белый дом с колонами посреди цветущего сада, быстрые прозрачные воды реки у подножья холма. На крыльце дома стоял ее Александр, молодой, улыбающийся, - и держал за руку прелестного мальчика, в котором с трепетом узнала Нина своего сына. Оба они ласково смотрели на нее и ждали, когда она подойдет к ним.
  Всей своей исстрадавшейся и любящей душой рванулась она к ним, легкий солнечный ветер подхватил ее и нежно понес им навстречу...
  На отпевание и похороны Нины Чавчавадзе пришел весь Тифлис. Она лежала в гробу, как живая, и на лице ее застыла улыбка.
  Погребли Нину Чавчавадзе рядом с мужем и сыном.
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"