Первомайский крестный ход на Красной Площади, работа верстальщиком в республиканской газете "Красное Знамя", две женитьбы, сын, десятки командировок по стране - все горести и радости жизни закалили Колю Чиркова.
Такая вот жизнь и родная Коми республика взрастила настоящего профессионала-репортера. Все принимали его за кладезь афоризмов, на самом деле он был склепом графоманских недоделок. Самой избитой цитатой была фраза якобы-Ильфа: "Вот Вы говорите "Ах, увольте!", а попробуйте это сказать своему начальнику".
Облик его не отличался от стандарта того времени. Смятые мешковатые брюки (казалось, если штанины зашить в них окажется картошка), годные для игры "Отгадайте, сколько стрелок на моих брюках?" Пиджак, который на Западе большой смелостью можно было так назвать эту одежду рядового строителя коммунизма. Ну и сам хозяин всего этого - круглоголовый, веселый крепыш, с вечной синей щетиной, прической а ля "лесные вырубки" - вихор над плешью.
Казалось - пора бы уже остепениться и получать дивиденды от эксплуатации опыта и литературного авторитета. Но желание повидать что-то новое, а также застоявшиеся семейные отношения, не давали сидеть на месте. Потому командировка на Алтай (учеба) стала для Коли палочкой-выручалочкой.
Дневник (под этим величественным словом скрывался маленький замызганный блокнотик). "Первый день на Алтае. Привезли в десять ночи. Растрясли всю душу. Спать."
Дневник (дать себе обещание купить нормальный блокнот в твердой обложке, а то иногда к людям пускают - в обкомы, министерства, к директорам заводов). "Утро. Каша, яйцо, хлеб с прогорклым маслом в столовке. Нашел здание типографии. Пошатался по цехам. Кого видел - все похмеляются".
Дневник (записи уже на автопилоте). "Учеба интересная первые два часа, потом повторение. Или так кажется. Или нет. Вечером - политинформация-а-а-а-а-а (зевок)" (как видим, автор дневника позволял себе и иронию, неуместную и даже местами опасную).
В актовом зале, напротив обшарпанных рядов кресел, стоял стол с кафедрой. Дополнял вид неизменный графинчик со стаканом. Картина маслом - четыре на шесть - изображала трудовую деятельность издательства: трезвые верстальщики, улыбающиеся секретарши с печатными машинками, вихрастый курьер и над всем этим огромный седой мужик с одухотворенным лицом. Сосед, хихикая, просветил - человек над всеми был списан с дворника, отставного военного. При этом, как мазила смог втиснуть всех этих людей в одно пространство, было не понятно.
Уставший лектор, оказавшийся начальником отдела какого-то министерства, устроился на трибуне и начал политинформировать общество. Чиновник, напрягая не только мышцы лица, но и мозг, взрывал все глубины своей памяти, бросая в слушателей пласты необработанных самим знаний. И все это, для того чтобы найти, наконец, подобающие случаю слова, выражения, жесты, приемы мимики. Даже тема лекции (что-то там про мир во всем мире) не могла вызвать отклика в остатках души.
Первые выраженные мысли, не вызвали такой бури эмоций, как продолжение речи.
- Даже Гитлер, этот филантроп двадцатого века, расстрелявший миллионы, не додумался бы унизить все человечество. А американское правительство, прикрываясь красивыми фразами о мире и процветании цивилизации, смогло убить саму идею международного сожительства народов.
Чирков, стараясь не привлекать внимание к своим попыткам не рассмеяться, достал блокнот и принялся конспектировать выступление, собирая, таким образом, материал для капустника.
Дневник (почерк прерывистый, трясущийся, дрожащий, ... синонимы кончились) "Второй день - повезли на практику в совхоз. Вечером, говорят, в сельпо пиво завезут. Писал репортажи весь день. Ручка заканчивается".
Про пиво - не наврали.
Так увлекся, что задницу "своего" уезжающего автобуса заметил в последний момент.
Чирков бежал за ним минуту, потом просто пошел по деревенской улице по инерции.
Страшно хотелось отлить выпитого пива. Чирков, движимый интеллигентской привычкой к теплому сортиру, побежал по частным деревянным домикам. Отработка частного сектора ничего не дала - никто не открывал. Пришлось справлять нужду у забора. Все равно никого не было. На облезлых досках он увидел дрожащую на ветру бумажку - объявление: "Продаю телевизор, ч/б, цена почти ваша." Какой черт дернул его пойти по адресу указанному внизу? Через час блужданий он оцепенело выслушивал хозяйку, толкующую о достоинствах ее товара. Наконец часов в десять ночи Чирков встрепенулся и признался:
- Понимаете, я от автобуса отстал, следующий будет завтра.
Хозяйка, убитая этим монологом, ничего не говоря, бросила на драный диван простыню, подушку без наволочки, рваное одеяло. "Зато не холодно и не мешает никто", - думал Чирков, коря себя за наглость.
С утра была яичница.
Автобус не приехал.
Не подозревали в райцентре, что кто-то может застрять в этой дыре, кто мог - уже смылись, а кому было хорошо - никуда не спешили.
Вечерело. Чирков сидел на околице села, рассматривал ботинки.
Мимо продрехал мотоцикл с коляской, остановился и мотоводитель - бородатый мужик осведомился:
-Чё, му...ила, от своих отстал?
-Ну да...
-МудА! Тебя откуда привезли?
-Ну, сначала из Барнаула, потом из райцентра...
-Поехали! Я местный лесничий - в райцентр за патронами еду.
Всю дорогу Чирков (заядлый охотник, рыболов-любитель, грибник и ягодник - ну не пилось ему дома под прицелом жены) выведывал лесные тайны, а лесничий молчал, как партизан.
Вдруг на дороге возник шлагбаум, рядом стоял вагончик с постовым.
Лесничий остановился и сразу демонстративно заскучал. Подкорка мозга заставила руку репортера достать удостоверение без приказа.
Милиционер раскрыл красную книжицу и что-то сразу привлекло его внимание.
- Сыктывкар. А где это?
- Это в Коми АССР, - подсказал Чирков.
- Коми АССР - это же государство дружественное Алтаю! - заорал придурковатый страж закона и открыл шлагбаум.
Мотоцикл снова затрясся на ухабах.
Проехали еще час. Вдруг слева (или справа) далекий выстрел.
-Вот уроды! - закричал лесничий, свернул на обочину, бросил руль и унесся в глушь. Надолго.
Задремавшего в коляске Чиркова, разбудил разочарованный мотоводитель:
- Ладно, если остановились - объявляю привал.
Лесничий развел костер. Из рюкзака были извлечены продукты питания.
Через час попойки снова грохнул выстрел.
Лесничий, чертыхаясь, нырнул в темноту.
Коля валялся на траве рядом с костром и пил водку. Он с усмешкой вспоминал функционера-лектора, тётку из поселка, постового. И вообще все путешествие теперь воспринималось, как что-то далекое и написанное кем-то другим, а Чирков все это время полулежал на поляне и смотрел на небо.
Вдруг какой-то звук вывел его из сладостной дремы. Казалось огромная летучая мышь, снижаясь, порхает в вышине. Черная тень закрыла сверкающие звезды.
Чирков вскочил, напряженно вглядываясь вверх.
Отблеск пламени сверкнул на металлической обшивке стального закопченного шара, который через секунду бухнулся на костер. Исполинский парашют тихо накрыл полянку.
Они забрались на шар и увидели люк с маленьким почерневшим окошком.
- А может и не зонд, - проговорил лесник,
Люк внезапно дернулся и, громко громыхнув, открылся.
- Слышишь, это секретный полет, - зашептал лесник, - Я о таких знаю. Сейчас кагебешники наедут. Пора чесать отсюда.
- М-м-м, товарищи! - остановил их очень знакомый басистый дребезжащий голос, - помогите, м-м-м, выбраться.
Собутыльники приблизились к отверстию люка и изумленно застыли: внутри шара, привязанный к креслу, восседал Леонид Ильич Брежнев. В руках у него была железная фляжка, а сам генсек с олимпийским спокойствием посматривал то на мигающие лампочки, то на склонившиеся головы.
Уже через полчаса они втроем сидели возле нового костра и дегустировали коньяк из фляжки космонавта ?001.
Дневник (записи уже карандашом). "Л.И. позвал прокатиться по БАМу. Не знаю, выдержит ли печень. Мартын Иваныч согласился сразу, надоело в лесу сидеть, хочет мир повидать. И я отказать не могу, такому человечищу - язык не повернется."
И потом понеслось. Железная дорога, вагоны, тайга, города, поселки, шокированные граждане, струхнувшие начальники. И везде ОН рядом, улыбался, шутил, спрашивал и, не дожидаясь ответа, снова шутил.
Очнулся Коля в юрте, стоящей в якутской тундре.
На ломаном русском узкоглазые и темнолицые местные объяснили ему, что Большого Человека уже увез вертолет. А за ним (Чирковым) пришлют вечером.
До места посадки довез туземец, подаривший оленьи рога, а потом лопотавший всю дорогу. Чирков дождался вертолета, соскочил с саней, поскакал по снегу и кое-как залез в салон.
Он выглянул в иллюминатор, заметил своего возницу, зачем-то побежавшего за репортером, и помахал ему рукой.
Вертолет подскочил вверх и, неожиданно завалившись вбок, приземлился снова.
Взлетев второй раз, машина унесла Чиркова, не увидевшего труп аборигена, оставшийся на месте второй посадки, в руках которого были зажаты рога